ИНТЕРЛЮДИЯ:
"ВОЛК."
Опять, опять… Пожалуйста, молчи!
Когда луна парит холодной птицей,
Вы слышали когда-нибудь в ночи
Простую песню серого убийцы?
Рука сама хватается за нож.
Ужель, почуяв близость человечью,
Он злобно вспомнил, как хлестала дрожь
Его подругу, сбитую картечью?
А может быть, он плачет на луну.
Поняв беду совсем иного рода:
Мы все обречены на тишину
За горькой гранью нашего ухода.
Но, словно пропасть гулкой синевой
Иль ночью в чаще огонек случайный,
Тревожит душу этот жуткий вой
Какой-то жуткой и запретной тайной.
Что знает он о звездной глубине,
Так безысходно в песне муча горло?
Какая боль, немыслимая мне,
Такую муку из него исторгла?
Как будто ветер в ивах закачал
Глухое тело мертвого рассвета…
…Такой тоски я в людях не встречал,
Но, может быть, они скрывают это?
(Стихи С.Щербакова.)
* * *
До развалин Олег добрался около часа дня — болота тянулись дальше, чем казалось на первый взгляд. Но дороге ему то и дело попадались россыпи брусники, голубики и клюквы, и мальчишка нагибался, срывая кустики и губами обирая с них ягоды. А уже рядом с развалинами, в небольшой березовой роще из чахлых деревьев оказалось невероятное множество подберезовиков. Олег собирал грибы в мешок из плаща, пока не ощутил неожиданно отчетливо, как жадно тянут из него изголодавшиеся березы Огниву — спеша и вздрагивая, он выбежал из рощи, как наскипидаренный.
Среди развалин было жутковато, и Олег устроился под стеной, в засыпанном почти, у самого начала то ли подкопе, то ли подземном ходе. Обнаружилось вдруг, что он очень устал. Едва хватило сил притащить из той же рощицы сушняка и, свалив его кучей у входа, завалиться на плащ. Полежав, он ощутил, как засыпает, и снова заставил себя, сняв куты, разложить их на просушку. Драные носки промокли насквозь. Ноги застыли от ледяной жижи, покрылись разводами грязи и начинали болеть. Олег угрюмо посмотрел на свои ступни и, закутав ноги плащом, свалился на колкий хворост. Повозился недолго — и уснул…
…Олег проснулся около четырех. Спать на деревяшках — дело не слишком-то приятное. Но он давно привык к таким мелочам. Он сел, потянулся, стукнув кулаками в земляной потолок и чихнул, тряхнув головой. Потом откинул плащ и, встав на колени, выглянул наружу.
Здоровенный лемминг восседал в трех шагах от пещерки. Он лопал, поглядывая на небо, какую-то травку, очевидно, опасался птиц вроде той, двухкогтистой. А опасаться-то надо было совсем другого! Камень, брошенный мальчишкой, стукнул зверька точно по черепушке — тот даже не пискнул…
…Через полчаса мальчик, негромко посвистывая, сидел у небольшого костерка, скрестив ноги, и нанизывал грибы на гибкий прут. На автоматном шомполе над огнем жарился выпотрошенный, ободранный и обезглавленный лемминг. Рядом (неэстетичное соседство!) сушились куты и носки.
Поворачивая над костром импровизированный вертел, Олег напевал пришедшие в голову строчки:
— Авгу-авгу-авгу-августин,
Августин, Августин… — дальше он не помнил по-русски и добавлял невесть как и откуда запавшие в память слова: — Аллес ист хин! — чего, конечно, не было в песне Леонтьева. Потом начинал сначала. Настроение было неплохое. По расчетам, до Тенистого оставалось верст пятнадцать, не больше. Их можно прошагать до полуночи, если не медлить с выходом. Несоленое мясо и несоленые грибы могли бы показаться отвратительными, но Олег не обращал на это внимания. Обжигаясь, он ел лемминга, ловко срезая мясо камасом у самых губ и тем же камасом подкалывая поджаристые дымящиеся грибочки, выложенный на плоский камень.
Куты еще не высохли, и Олег, наевшись, решил побродить по крепости. Прихватив наган и все тот же камас, он выбрался из пещерки…
…Развалины казались не просто пустыми и тихими, но еще и затаившимися. Над щербатыми провалами древних арок сохранились суровые барельефы — чьи-то лица в низко надвинутых пернатых, неславянских шлемах смотрели на мальчишку внимательно и холодно. Тут и там вились по камням длинные спирали с закорючками и значками над и под ними — не кириллица, не глаголица, не линейный алфавит данванов. Если водить по ним глазами долго, начинал слышаться металлический лязг, то ли предупреждающий то ли угрожающий: так лязгают мечи ночной стражи у ворот города… Олег трогал эти камни рукой, проводя осторожно пальцами по глубоко врезанным буквам. Нет, тут жили не славяне. Может быть, арии — в незапамятные времена? Но они врде бы совсем дикие… Даже про их письменность Олег ничего не слышал.
В середине развалин практически сохранилась башня — похожая на конус с отсеченной, плоской верхушкой, сложенная из красного гранита. С запада стену порезала узкая — одному человеку впритирку пройти — лестница с высокими, вытертыми ступенями. Она казалась врезана глубоко в стену — Олег шел, словно в ущелье и лишь поднявшись наверх, понял, что башня эта — просто облицованный плитами удачный холм. Наверху образовывался как бы дворик, выложенный квадратными плитками белого цвета, порядком выветрившимися, но плотно подогнанными. Верхний ряд облицовки, неравномерно выступая над срезом холма, образовывал стену — по грудь Олегу — с зубцами выше его головы. В центре дворика в бассейн из трубки в виде разинутого птичьего клюва лилась струйкой вода.
Едва Олег ступил на плитки дворика, как сразу ощутил, что они теплые. Ноги У мальчишки успели застыть — земля и камни были сырые и холодные — а тут… Подойдя к бассейну, Олег коснулся рукой воды и охнул изумленно. Вода была горячей!
Олег сообразил, что где-то под землей находится горячее озеро, как на
Камчатке. И строители этой крепости — вот мастера! — воспользовались природным фокусом, чтобы создать тут, в северном краю, паровое отопление! Ведь не для обогрева же этой площадки использовалась горячая вода! Наверняка так в крепости отапливались все помещения!
Бассейн оказался проточным. Олег какое-то время посматривал с сомнением то на солнце, то на пейзаж вокруг. Отсюда он различал на востоке пятно рощи у берега Тенистого. Но соблазн был слишком велик. Сбегав в свою пещерку, он принес сюда, наверх, оружие, обувь, носки, плащ, Еще недавно он вдобавок залил бы "естественно-пионерским" способом костерок, но сейчас решил не трогать младшего брата Солнца-Дажьбога — пусть горит…
Раздевшись догола, мальчишка выстирал всю одежду, пользуясь глиной вместо мыла. Пока он раскладывал барахло на теплых плитах, в бассейне скопилась чистая вода. Олег присел на край и, вытянув ногу, «булькнул». Горячая, конечно… даже очень. Но так хотелось вымыться в воде, в настоящей ванне, без оглядки на опасность…
— В конце концов — раки в кипятке варятся, а им по фигу, — не совсем понятно сказал Олег в пространство и, выдохнув, бухнулся в бассейн. Издав короткий вопль, он в ту же секунду попытался выпрыгнуть, но удержался. Ее ли кто и слышал этот вопль — он уже вовсю бежит сейчас прочь от развалин.
И почти сразу Олег разулыбался, глаза стали сонными, привалившись затылком к камням, он удобней устроился на дне бассейна. Журчание падающей струйки успокаивало и. снимало напряжение. Вода уже не казалась горячей, она приятно ласкала. Крепость — точнее, ее остатки — больше не таила суровых загадок, Олег словно вернулся домой, где все понятно и привычно, а слово «автомат» чаще означает ящик с деньгами, продуктами или играми, чем оружие…
Олег неплохо выспался и потому не уснул сейчас. Но обалдел от наслаждения — это точно. Лежал в бассейне, не шевелясь, прикрыв глаза и слегка улыбаясь. Он слишком устал, чтобы сразу отказаться от такого счастья.
Когда же он все-таки открыл глаза — то увидел направленный ему в лоб ствол.
* * *
Ствол принадлежал тяжелому десятизарядному полуавтоматическому карабину «Тигр» калибра 9,3х53 мм. А «тигр» принадлежал в свою очередь сидящему на противоположном конце бассейна человеку, одетому в пятнисто-маскировочный костюм и горские куты. На ремне висели длинный нож, подсумок, фляжка и незнакомый Олегу револьвер в открытой кобуре. Человек устроился на краю бассейна по-хозяйски, положив ствол своей пушки на колено.
Со ствола Олег перевел глаза на лицо. Наверное, с первого взгляда такое лицо могло внушить симпатии — обветренное, юное, с решительными синими глазами и гривой русых, мягких волос. Но Олег приобрел достаточно опыта, чтобы убедиться — такие лица с равным успехом могут принадлежать и другу и врагу. И если это враг — он опасен втройне…
Ругать себя было бесполезно. Хотя, конечно, за такой просчет следовало самому себе оторвать к хренам пустую башку. Размечтался, козел! Бросаться из воды через весь бассейн или нырять тоже было бесполезно… Очевидно, парень достаточно опытен — и проследил эти варианты, потому что лениво предупредил на городском диалекте:
— Не прыгай. Я еще пока не понял, кто ты такой. И не хочу ошибиться. Ты, думаю, тоже не хочешь, чтобы я ошибся?
— Убери винтовку, — ответил Олег сквозь зубы. Парень рассмеялся:
— Я же сказал — я не хочу ошибиться! Ни в какую сторону… Ты кто?
— Я забыл документы в столе дома.
Парень чуть выгнулся, рассматривая одежду и оружие, лежащие на плитах;
— Горожанин, воюешь за горцев?
Прямой ответ в такой ситуации сулил выигрыш и проигрыш 50/50. Если это хобайн — то Олег покойник. Если нет — повезло. Отпираться же от оружия и барахла не имело смысла.
— Да, — честно ответил Олег. И невольно вновь перевел глаза на ствол, потому что в ответ на эти слова мог раздаться выстрел. На таком расстоянии мощная пуля разнесет ему голову в брызги и глубоко уйдет в камень… И это будет логической, хотя и обидной платой за идиотизм.
Но, по крайней мере, боли он не ощутит. Что ж…Олег твёрдо перевёл взгляд в глаза парню.
Ствол поднялся. В голосе парня прозвучало нечто вроде извинения:
— Прости. Но представь себе — ты приходишь домой, а в твоей ванне разлегся невесть кто…
— Я не невесть кто, — буркнул Олег, поднимаясь. Кайф был поломан и лежать в бассейне дальше не имело смысла. — Я — Вольг. Вольг Марыч из племени Рыси.
— Это я вижу, — отметил незнакомец, кивая на татуировку и ставя винтовку к ноге. Олег вылез из бассейна и, сердито посмотрев на гостя… или хозяина? — этого места, уселся на край обсыхать. У него на секунду появилось желание, схватив автомат, поменяться ролями. Но парнишка больше не проявлял агрессивных намерений, да и все-таки на интуитивном уровне казался симпатичным…
— Ладно, не обижайся, — как раз улыбнулся он, — Я — Павел Перегудов, будем знакомы.
Он протянул над бассейном руку. Олег помедлил, но ответил тем же — руки сомкнулись, и несколько секунд мальчишки испытывали силу друг друга, глядя прямо в глаза. Наконец Павел засмеялся и попросил:
— Ладно, отпусти. Сдаюсь.
Олег улыбнулся тоже…
…Уже одеваясь, он спросил нового знакомого:
— Ты как тут оказался?
— Я вообще охотник, — ответил Павел, — с юга. Пробрался сюда из-за данванов, у нас с ними взгляды на жизнь и миропорядок разные. Они за всемирную стабильность, а я за свободную любовь.
— А сейчас не охотишься? — медленно спросил Олег. Павел смерил его взглядом и ответил с легким вызовом:
— Случается. А что?
— Да ничего, что, — пожал плечами Олег. — Сдается мне, мы на одного зверя охотимся.
— Так ты всё-таки партизан, — Олег впервые услышал тут это слово и фыркнул:
— Интересная фигня! Встречает во время войны в тундре один парень другого и спрашивает: "Ты партизан?" Нет, не партизан! Веришь?
— Верю, — кивнул Павел, — не партизан, так не партизан… Так ты один?
Олег внимательно на него взглянул:
— Ты видишь тут еще кого-то?
Павел ему нравился. Пожалуй, он был бы рад, соберись этот парень идти вместе с ним к Тенистому — не так скучно, да и боец новый — неплохо. Но Олег хорошо помнил Антона. И. что случилось, когда они доверились пареньку с честным, открытым взглядом.
А через секунду до него дошло, что он не может уже просто так уйти. Он должен любой ценой все выяснить и довериться Павлу или…
Или убить его.
— Есть хочешь? — между тем спросил Павел. — У меня тут кое-что…
— У меня тоже имеется. Спасибо, я не голодный.
Павел кивнул. Внимательно посмотрел в небо. Сказал озабоченно:
— Дождь сейчас начнется… Ты вообще-то куда идешь?
"Вот оно!" Олег напрягся и спокойно ответил:
— На северо-востока Моховым горам. Буду искать своих.
Павел мотнул головой:
— Ну что, пойдешь сразу, или попробуешь переждать дождь? Он вроде бы ненадолго…
По каким признакам он это определил — Олег не понял. Приглашение же могло показаться и искренне-радушным… и подозрительным. Олег пожал плечами:
— Останусь, если ты не против. Может, правда закончится…
…Обиталище Павла оказалось симпатичной комнатной — очевидно, караулкой. Как и предполагал Олег, тут было паровое отопление, поэтому Павел даже не обзавелся спальником — на полу было разостлано самое обычное одеяло, только очень легкое и пушистое. Стояли какие-то коробки и автомат — «калашников» неизвестной Олегу модификации. Вроде бы все косвенно подтверждало честность Павла. В самом деле — не для Олега же специально разыграна комедия?
В открытом очаге горели куски торфа — не для тепла, для света. Павел уселся на ящик, Олег устроился лежа на теплом полу. Одобрил:
— Хорошо живешь. И вход здорово замаскирован, фиг догадаешься… — и спросил неожиданно для самого себя: — У тебя есть девчонка?
Павел, смотревший в огонь, изумленно взглянул на Олега. Помедлил. Взгляд его сделался каким-то странным, и он заговорил — Олег не сразу понял, что новый знакомый читает СТИХИ ПО-АНГЛИЙСКИ! Очень чисто, с хорошо поставленным произношением…
Когда меня отправят под арестБез выкупа, залога и отсрочки,
Не глыба камня, не могильный крест, —
Мне памятником будут эти строчки.
Ты вновь и вновь найдешь в моих стихах
Все, что во мне тебе принадлежало,
Пускай земле достанется мой прах, —
Ты, потеряв меня, утратишь мало.
С тобою будет лучшее во мне.
А смерть возьмет от жизни быстротечной
Осадок, остающийся на дне,
То, что похитить мог бродяга встречный.
Ей — черепки разбитого ковша,
Тебе — мое вино, моя душа…
(74-й сонет В.Шекспира.)
— он перешел на русский: — Это ответ на твой вопрос.
— Я соврал, — вырвалось у Олега. — Я иду не к Моховым, а на Тенистое озеро. Там наша чета. Пойдешь со мной?
* * *
Павел оказался превосходным ходоком. Собственно, Олег не вполне понял, почему тот согласился идти к Тенистому. А спросить впрямую, не хочет ли Павел присоединиться к чете — стеснялся. Но откуда-то пришла твердая уверенность: Павел не притворяется СВОИМ, он СВОЙ.
Сейчас Павел шагал левее и чуть впереди, неся свою чудовищную пушку на плече. Автомат он оставил в убежище, из чего Олег заключил: все-таки собирается вернуться.
— Что это за крепость? — задал Олег давно интересовавший его вопрос. Павел равнодушно ответил:
— Очень древняя… Может — арийская, но я точно не знаю… Вы пришли из Лесной Крепости?
— Ага, — не стал отпираться Олег.
— С кем тут драться?
— А мы не драться, мы отдыхать пришли, — сказал Олег и поспешил пояснить тут же: — Мы дрались очень долго почти без перерывов. Все ранены или больны. Отдохнем и вернемся… А где твоя семья? Если не секрет, конечно…
— Не секрет. Я сирота, — спокойно ответил Павел и продолжал шагать рядом упругим, легким шагом…
…Была полночь, когда деревья вокруг Тенистого отчетливо встали на горизонте. Олег вспомнил давнишний разговор с Богданом на развалинах крепости у Светозарного. И его слова о том, что возле "мертвого озера" делать нечего. Кто тогда мог подумать, что их все-таки занесет сюда?!
"Что же с Йериккой и Яромиром? — думал Олег. — Надеюсь, спаслись… Но ведь могли и погибнуть в буран… А что, если… он даже похолодел: — Что если ВСЕ ребята погибли в горах?! Нет, нет, не может быть!" — оборвал он сам себя. И, чтобы не дать вернуться этим мыслям, спросил вслух:
— А за счёт чего ты тут вообще существовал? По-моему, тут и не живет никто, кроме леммингов…
— Зато какие жирные! — засмеялся Павел. — И еще… вон, смотри!
— Олени! — изумлённо вырвалось у Олега.
Действительно, примерно в версте от них довольно быстро передвигалось через тундру небольшое стадо не очень крупных, мохнатых животных, чьи головы были увенчаны развесистыми коронами рогов. Взяв бинокль, Олег завороженно наблюдал за тем, как олени рысят по размокшей земле, то и дело нагибаясь, чтобы сощипнуть зелень. В центре стада держались важенки и оленята. Следя за ними, Олег невольно улыбнулся — до того смешно они подскакивали на широко расставленных ногах от малейшего звука и такие уморительные были у них мордочки.
— Смотри, смотри, что вытворяют! — засмеялся Олег, опуская бинокль. — Ты здорово сделал, что не стреляешь сейчас… А куда они идут?
— На юг, — ответил Павел. — Скоро зима…
— Скоро зима… — эхом повторил Олег. Задумчиво проследил, как олени пересекают небольшую речушку и встрепенулся: — Ладно, двигаем…
…На побережье речушки яркими пятнами алели цветы. Они одни радовали глаз в этом монотонном, как песня кочевника, мире — не верилось, что дальше на север, между гор, есть цветущие долины, где еще задержалось ле то… В воздухе еще витал запах оленьей шерсти.
Мальчишки перебрели речку — ледяная вода доходила да середины голени и была прозрачной, как хороший хрустальный бокал. Павел поскользнулся на мокрых камнях, выругался и не услышал того, что уловило ухо Олега — короткого вздоха.
— Что такое? — немедленно отреагировал мальчишка, перебрасывая в руку автомат.
— Вздохнул кто-то, — так же быстро ответил Павел и указал на кучу камней неподалеку. Пригнувшись, Олег побежал туда, обходя камни по дуге и держа их на прицеле. Потом махнул рукой:
— Сюда!
За камнями лежал на боку олень. Серая шкура ходила ходуном, развесистые рога мешали лечь как следует, и животное, мучительно выгибая шею, косило тоскливым, бессмысленным глазом на людей, подошедших вплотную. Олень повел головой и снова вздохнул.
— Ранен, — сказал Павел, внимательно глядя на цепочку кровавых пятен, тянувшуюся по мху и камням. — В грудь…
— Из автомата, — определил в свою очередь Олег, вставая на, колено. — Несколько пуль…
— Какой полоумный охотится на оленя с автоматом? — сердито спросил Павел. — Только мучение животному!
— Похоже, я знаю — какой, — Олег оглянулся и шикнул: — Ну-ка — тиххх…
…Ждать пришлось не больше минуты. Сперва мальчишки услышали, как зашуршали шаги, а потом с неразборчивым возгласом на камень, за которым они прятались, вспрыгнул Гостимир. Присел, глядя вокруг… и Олег, сдернув его вниз, зажал рот.
— Тихо! — весело шепнул землянин. Задергавшийся было Гостимир кивнул, его глаза заискрились весельем. Олег собирался пошутить, но сам едва не заорал от радости, когда голос Йерикки сердито спросил:
— Гостимир, ты где?!
Олег только теперь сообразил, что шутка может плохо кончиться. Поэтому крикнул, не поднимаясь:
— Эрик, мы здесь! Олень с нами!
Послышался топот, и Йерикка, забрасывая за спину пулемет, выскочил из-за камней. Прежде чем Олег успел хоть что-то сделать — он встал, улыбаясь — рыжий горец сгреб его, как взрослый — маленького ребенка и поднял в воздух:
— Ь!х!.. — вырвалось у Олега вместе с воздухом из легких. Йерикка поставил его наземь и, отодвинув, стиснул плечи до боли, уже тихо сказал:
— Живой… — он покачал, головой: — Хвала Дажьбогу, живой… Мы же тебя похоронили, Вольг…
Гулко ударил карабин Павла — добив оленя, тот забросил оружие стволом на плечо и повернулся.
— Это Павел, он… — Олег увидел, как глаза Йерикки расширились, он приоткрыл рот. Бросив взгляд на Павла, Олег увидел, что тот стоит белый и часто сглатывает.
"Влип, — подумал Олег с ужасом. — Все-таки влип!!!" Но Йерикка вдруг закрыл рот, а потом — открыл снова и потрясению сказал:
— Тур Володич?!. Ты?!. Здесь?!.
Павел так ударил прикладом карабина, сдернув его с плеча, в грязь, что она цвиркнула веером:
— А! Такое только со мной могло быть! С-с… а!
— Ничего не понимаю, — честно признался Йерикке Олег. Гостимир подтвердил:
— Одно и я… То что, Йерикка?
— Это не что, это кто, — Йерикка все еще выглядел растерянным. — Это Тур Володич, дружок мой старый… Но тебя же выкрали чуть не из школы за неделю до того, как отец отправил меня на север!
— Чтоб тебе, — буркнул Павел… Тур. Поднял карабин и вытер приклад о куту. — Выкрали, ага… Только не те, кто обычно крадет, на мое счастье… Ну, ты понял, а остальным… — он посмотрел на Олега и Гостимира строгим холодным взглядом: — А вам придется молчать. И сегодня. И завтра. И всегда.
* * *
Странность. Дождь не прекратился, и небо не посветлело, и теплей не стало, и вообще ничего не изменилось! Но Олег, засыпая под кустами среди остальных, завернувшись, как и они, в плащ, чувствовал себя так, словно вернулся домой после долгого и опасного путешествия. Казалось бы, какие к этому могут быть объективные причины? А вот поди ж ты!..
…Радовались все. Младшие — Морок, Рван, Данок, Святомир — просто прыгали вокруг Олега, издавая дикие вопли. Богдан вовсе не отходил от старшего друга, только что за рукав его не держал, и спать завалился рядом.
По Гоймиру невозможно было понять, о чем он думает. Князь-воевода так и остался бесстрастным, когда Олег сжато и точно рассказывал о том, что с ним произошло. А потом лишь кивнул и сказал:
— Хвала Дажьбогу, что ты жив.
Уже в полусне Олег подумал, что Гоймир не умеет лгать. Но вопрос в том, за кого он радуется: за Олега-бойца или Олега-человека?..
…Олег проснулся по уже здесь непонятно откуда появившейся привычке — почувствовав, что есть рядом кто-то бодрствующий. И по той же привычке, проснувшись, не пошевелился — лишь осторожно открыл глаза.
Он увидел двух человек, сидящих на разостланном поверх валуна плаще — рядом, в нескольких шагах. И почти тут же узнал Йерикку и Тура. Они разговаривали — тихо, еле слышно.
— Что там, на юге? — голос Йерикки. Плечи Тура приподнялись:
— Лучше, чем ожидалось… Во многих городах волнения, кое-где баррикадные бои… Мы оказались достойней, чем сами о себе думали. Месяца через два — максимум — данваны от вас отступятся.
— А потом? — тихо спросил Йерикка; Олег едва расслышал его. — Потом — что, Тур? Они дорежут тех, кто восстал на юге — нашими же руками, руками военных и молодежи из закрытых школ. Перебьют последних, кто способен сопротивляться. И снова возьмутся за нас. У них есть время. У нас — нет. А скотиной так просто и заманчиво быть… Былой славой бой не выиграешь, Тур.
— Если уж вспоминать поговорки — так вспомни: "Кто храбр да стоек, тот десятерых стоит!"
— Стоит, — легко согласился Йерикка. — И больше стоит… НО ДАЛЬШЕ-ТО — ЧТО?.. Бежать всем на Землю через оставшиеся в наших руках телепортаторы?
— Их все меньше… — сказал Тур. — Да и на Земле то же самое, хоть и не так открыто…
— Вот видишь…
— Может быть, мы все-таки найдем ИХ, — неуверенно ответил Тур. Йерикка улыбнулся, судя по голосу:
— В последний момент, как в басне… И куда уйдем? Мне иногда кажется, что данваны — везде. Они носят разные имена, но они вездесущи…
— Мы ищем, — повторил Тур. — Почти все наши — здесь, мы ищем. Это наш долг.
— Не говори мне о долге… Послушай, зачем ты вообще пришёл?
— Олег сказал мне, что у вас кончаются боеприпасы. Пятнадцать лет назад люди, которые — ты знаешь — собирались захватить фрегаты в Виард Хоран и убить Капитана, заложили тут, неподалеку, склад. Он цел. Возьмете все, что сможете унести. Я покажу место.
Йерикка никак не отреагировал на слова о складе. Он посидел, сгорбившись, потом спросил:
— Что же теперь делать?..
— Ничего, — откликнулся Тур. — Теперь иди спать.
— Как же теперь спать? — вздохнул Йерикка…
…Неизвестно, ложился ли Йерикка. Во всяком случае утром, когда Олег встал, тот все еще сидел на том же месте, в той же позе, что и раньше. И не пошевелился даже, когда Олег подошел и сел рядом.
— Я все слышал, — сказал Олег без околичностей. Йерикка усмехнулся, поставил подбородок на переплетенные пальцы. — Я могу помочь?
— Помочь? — Йерикка поднял голову, дружелюбно посмотрел на Олега. — Чем, прости?
Он выглядел усталым. Глаза обвело черным, скулы выступили резче. И Олег вместо того, чтобы ответить на вопрос, сказал:
— Ты фигово выглядишь…
Йерикка несколько секунд смотрел на него, потом вдруг губы рыжего горца раздвинулись в улыбке:
— Это все от безделья, — Олег удивленно отстранился, а Йерикка, продолжая улыбаться, пояснил: — Люди умирают, потому что ложатся. Еще никто и никогда не видел стоячего покойника.
— Хочешь сказать, — Олег решил поддержать шутку, — что отдых на тебя пагубно действует?
— Ну. Сам же видишь — стоило нам перестать драться, и я сразу поплохел…
— Да ну тебя в Реввоенсовет… Чего серьезное сказал бы.
— Так я серьезно… — продолжал придуриваться Йерикка, но, увидев, что Олег готов обидеться, обнял его за плечи и качнул: — Не дуйся… Чем ты можешь помочь? Отдохнем, боеприпасами запасемся, а там я что-нибудь изобрету… для поправки здоровья.
— Двоим думать легче, — возразил Олег. Йерикка покачал головой:
— Одна не болит голова, а болит — все одна… Хватит о грустном. Лучше попробуй со мной справиться, ну?!
Он плавно поднялся, вытягивая из ножен меч.
— Без камасов? — Олег тоже встал.
— Без, — согласился Йерикка. — Посмотрим, что ты за последнее время усвоил! — он вскинул меч на уровень плеча так, что клинок составлял с рукой прямую линию, а сжатую в кулак левую заложил на спину. Олег замер напротив в обычной стойке — ноги чуть расставлены, корпус согнут, меч в правой руке смотрит лезвием на врага, концом — вверх.
Дзанг, дзанг, дзагг! Олег легко постукивал по оружию Йерикки, тот, улыбаясь, чуть отклонял свой меч после каждого удара и тут же возвращал его обратно.
— Нападай, что ты? — поддразнил он Олега, и тот молниеносно пошел в атаку — отшвырнул оружие противника и рубанул в плечо. Йерикка пригнулся, подсек ноги — Олег подпрыгнул… и замер, едва приземлился. Кромка меча Йерикки у самого кончика упиралась в горло землянина.
— Слабак, — констатировал рыжий горец, убирая оружие. — Давай еще раз. Сколько тебя можно учить?!
— Ладно, — зловеще пообещал Олег. — Сейчас пойдут клочки по закоулочкам!
Он атаковал Йерикку быстрыми двойными ударами — вверх справа-слева, вниз справа-слева. Йерикка отбивал удары с ужасно раздражающей улыбкой, а потом со словами: "Ну, хватит," — нанес неуловимо-короткий удар в лезвие у эфеса, и… меч Олега отправился в полет под вопль своего хозяина:
— БЛИН!!! Ни фига не понимаю, — признался Олег, тряся в воздухе кистью. — Ну ладно, когда я сюда к вам только пришел. Но сейчас-то я не хуже любого в чете! А вот с тобой… — Олег не нашел слов и подозрительно спросил: — Иди это ОСОБЫЕ фокусы?
— Особые, — не стал скрывать Йерикка. — Но ничего сверхъестественного в них нет. Просто нужно ясно видеть Цель и Дорогу.
— Цель? Дорогу? — переспросил Олег, удивленный тем, как Йерикка произнес эти слова.
— Как-нибудь потом расскажу, — ответил Йерикка. — Давай еще раз?
Однако, лязг стали, реплики и шум разбудили, уже всех, кого можно. Посыпались реплики:
— Приискали поутру дело…
— То ли у них все ладно да весело?..
— Нечасто по нынешним-то делам…
— А й нам тоже?!.
Последнее предложение встретило живой отклик, и скоро чуть ли не все горцы уже рубились на мечах. А вот Олег и Йерикка отошли и сели на камни. Йерикка принялся отбивать кромку оружия, насвистывая сквозь зубы. Олег сказал задумчиво:
— А здесь грустно.
В самом деле. Озеро полностью соответствовало своему названию. Деревья, росшие вокруг него, имели широченные листья… но были эти листья серо-белесыми, будто глаза ночных чудовищ. В сумраке дождливого дня они смотрелись вполне уместно. Олег узнал ольху, иву — но изуродованные до неузнаваемости почти. От самого озера разило тухлыми, яйцами с такой силой, что к берегу никто не решался подойти. Да и незачем было — рощи вокруг лежали безжизненные, давящие этой серой пустотой. Это Олег понял еще вчера, когда в сопровождении группы энтузиастов попытался проникнуть ближе — и позорно бежал, зажимая нос.
Поединок всех против всех угас. Кое-кто вновь спал, кто-то жарил мясо, грибу или непонятные клубни. Дождь, сыпавший с небес, никого не беспокоил.
"Как все однообразно, — думал Олег, сидя на камне. — Дождь. Виноват дождь, он размыл нас и превратил в одинаковые пятна. Безликие пятна… Никто даже не переговаривается. И Гостимир не поет…"
Гостимир крутил настройку рации. Приплыла волна, на которой грустный девичий голос тихо пел простенькую, но красивую песенку о небе, запахе травы и надежде — редкость в здешнем эфире.
— Интересно, какая она? — задумчиво спросил. Морок.
— Кто? — откликнулся Святомир.
— А певунья… Станет — красивая… Перевидеться бы.
— Разом ночью, — серьезно оказал Святомир.
— Грязь-то не развози! — возмутился Морок. Но Святомир возразил:
— То ты грязь развозишь! Я часом о ней, бедной, мыслю.
— Не понял, — подозрительно взглянул на него Морок.
— Иой, да что! Тебя днем показывать нельзя. К тебе надо помалу обвыкать…
Гостимир все крутил верньер. Послышалась музыка без слов — в ней Олег узнал неожиданно Мариконе и удивился тому, откуда это?! Потом — всплыл… знакомый бой курантов. Спасская Башня отбивала полночь! Но вот уже знакомые звуки ушли, и неясно, как прорвались они в этот мир…
* * *
Два боевых вельбота прошли совсем низко, над верхушками деревьев. Треск и подвывание растаяли вдали, и горцы, прятавшиеся под деревьями, ругаясь и плюясь, повылезали на открытое место.
— Душу продам за паршивый "стингер", — сказал Йерикка. — Кто покупает?!
В самом деле — ЗРК в указанном Туром складе на берегу не оказалось.
— Одно мечтал — тут нас покоем оставят, — зло сказал Гоймир.
— Да какое это беспокойство, — поморщился Олег, — раз в сутки пролетели и уже скандал на всю ОБСЕ.
— Никто и не скандалит, — зло ответил Гоймир, — и что ты лезешь?!
— Никто не лезет.
— А часом что надо?
— Да ничего, успокойся, — примирительно оказал. Олег. Но Гоймира понесло:
— Да и шел бы ты часом своей дорожкой — или указать?!
— Гоймир, успокойся, — сказал Йерикка. Гоймир на него даже не оглянулся:
— И не просят тебя честью, а ты все разеваешься да разеваешься, что жаба к дождю!
— Я молчу, потому что чувствую себя виноватым, — процедил Олег, краснея, — но у меня терпение может и лопнуть, князь.
— Терпение! — заорал Гоймир, не сдерживаясь. — Йой, слово — терпение! Так что о моем терпении сказать — который день о бок тебя видеть и тебе же кряду обязанным быть стать?!
— Ты мне ничем не обязан…
— Так стало — обязан! По смертный час обязан! — Гоймир стискивал кулаки, кривясь от злости. — Часом тем обязан, что мне и жить-то не в жизнь! И тем, что налюбовался, как люба моя с другим милуется, целуется! И тем, что по сон вижу — лежит она под тобой!
Олег сделал быстрый, скользящий шаг и, раньше чем полуслепой от злости Гоймир успел хоть что-то понять, ударил его хуком в челюсть и панчем в корпус.
Гоймир рухнул наземь.
— Это тебе за, Бранку, козел, — сказал Олег, не опуская кулаков. Гоймир повозил головой по земле и сел. Его глаза блуждали. Вот он мотнул головой и поднялся:
— Убью, — страшно сказал он. И вдруг подскочил, поворачиваясь в воздухе с такой скоростью, что бьющая в голову нога исчезла. Олег нырнул под удар — и Гоймир отскочил, приземлившись; кулак Олега скользнул по ребрам.
Олег не хотел драться. После первого удара злость схлынула, осталось неловкое ощущение вины — а в таком состоянии схватки не выигрывают… Гоймир напротив — был слеп от ярости и практически не чувствовал боли. Уже следующим ударом он попал Олегу в плечо и, когда тот покачнулся, ударил его прямым в челюсть…
…Сверху лился дождь, лежать было сыро, и Богдан похлопывал его по щекам. Гоймир стоял рядом, держа кулаки наизготовку — без сознания Олег лежал недолго.
— Хороший удар, — Олег отстранил Богдана и сел. — Как теперь — легче? — Гоймир промолчал, глядя белыми от ярости глазами. Олег начал вставать, и Гоймир рванулся к нему — раньше, чем его успели удержать.
Олег ударил его с корточек — ногой в подбородок. Гоймир грохнулся на спину, разбросав руки, изо рта у него выскользнула струйка крови.
— В расчете, — сказал Олег, поднялся и, отойдя к ручейку, начал умываться, втягивая воздух сквозь зубы от боли — ледяная вода ломила все ссадины. Не поворачиваясь, Олег спросил: — Я его там не убил?
— Живой, — ответил Йерикка. — Нет, вообще-то хорошо поговорили.
— Куда лучше, — с отвращением сказал Олег, продолжая плескать водой. — Хорошо, за меч не схватился.
— Хорошо, — согласился Йерикка. Богдан подал край своего плаща:
— Утрись вот.
— Осуждаешь? — Олег, вытирая лицо, снизу вверх посмотрел на мальчишку. Тот нахмурился:
— Что так-то?
— Он же князь все-таки…
— Он человек. И ты человек, — пожал Богдан плечами. — И то ваша котора, вам и хлебать… Больно?
— Больно, — признался Олег честно. — Здорово он мне навесил.
Гоймир тоже сидел, но его поддерживали за плечи и под спину. Глаза у соперника Олега были мутные, с отвисшей нижней губы тянулась нить розовой слюны. Йерикка, успевший отойти к нему, пощелкал перед глазами князя пальцами:
— Ну-ка, посмотри… Жить будешь. Если ещё какой глупости не сделаешь.
Гоймир наконец-то по-настоящему сплюнул — сгусток слоны и крови. Моргнул, глаза сделались осмысленными.
Он бы, наверное, опять бросился в драку. Вот только чувствовал — ноги его не удержат.
…В складе, оборудованном в пещере на склоне холма, и тщательно замаскированном, оружия не было — только боеприпасы, но самые разные и в огромных количествах. В цинках лежали патроны всех мыслимых калибров. Отдельно паковались гранаты — ручные и тромблоны к подствольникам и АГС. В герметичной упаковке находились детонационные шнуры — такую взрывчатку, как трос, можно было обматывать вокруг тела. Среди боеприпасов много было немецких, еще военного времени — похожие на яйцо гранаты со шнурами вместо чеки, отлично герметизированные парабеллумовские патроны и патроны 7,63Маузер, подходившие к оружию калибра 7,62ТТ, его в отряде имелось много, финские ножи в потрескавшихся чехлах, лезвия которых украшали орлы со свастикой и готические девизы, полные тевтонского высокомерия, но привлекательные…
— В этих местах, — Одрин, вскрывая ключом, похожим на открывалку, цинк с патронами к «калашниковым», махнул вокруг свободной рукой, — полнехонька коробочка топляков-то. Дед мой про то говорил. На взмятении разом целый отряд хангаров они в болотину уволокли, одно пузыри забуркали водой… Такая былина есть — тех топляков тут древний князь поселил, чтоб его сокровищам стража стала. Тут-то, под озером-то, и есть княжьи ухоронки. Кто СЛОВО знает — тот и забирай.
— Какое слово? — спросил Олег снаряжавший восьмой магазин к своему автомату. Он уже успел набить два семидесятизарядных барабана, найденных вместе с патронами — более емкий пулеметный магазин, хотя и утяжелял оружие, но позволял плотнее прижиматься к земле и вести интенсивный огонь.
— Злато-серебро поманило? — усмехнулся Одрин. — Так кто ж знает — какое слово…
— В топляков верю, а в поклады да ухоронки — не так чтоб, — признался Резан, — Сколько мы их выискивали сопляками еще вовсе — тьму несчетную! А что нашли? Хвост собачий да визг поросячий… Только и дело было князю, что добро в озеро метать… Йой, ты б спел, Гостимирко!
…Не очень хорошо запомнил Олег, что пел Гостимир, перебирая струны своих гуслей, с которыми не расставался. Грустной была песня — и вроде бы слышал ее Олег где-то. Врезался в память последний куплет — горький и страшный, словно бой без надежды на победу:
Смертельную пулю пошли мне навстречу — (1.)
Ведь благость безмерна твоя…
Скорее пошли мне кровавую сечу,
Чтоб в ней успокоился я…
Олег слушал и думал, глядя на ребят вокруг, что нет для него никого дороже не свете этих промокших и усталых парней — никого роднее и ближе. Ссоры, не всегда безобидные подначки, всё то, что происходит вокруг — это были его друзья. Настоящие друзья. И при этой мысли словно огонек зажигался в измученной постоянным напряжением душе.
Оказывается, это не так уж важно — долго знать человека. У Олега было много приятелей, с которыми он вроде бы дружил годами. Но настоящим другом был Вадим — и вот эти парни, жестокие, не всегда, понятные, но отважные и верные. Они воевали вместе за одно дело — и мысль, что он, Олег Марычев с Земли, в случае чего умрет на их руках, странно успокаивала. "Кажется, я все-таки спятил, — без особого сожаления подумал Олег. — Ну да и по хрену — это к лучшему. Нормальному человеку тут лучше всего побыстрее сойти с ума. Иначе он… иначе он сойдет с ума."
— Эрик, — тихонько позвал он. Рыжий горец, размещавший гранаты по сумкам, поднял голову и вопросительно вздел брови. — Знаешь… — Олег на миг замялся, — если меня вдруг ранят… короче, безнадежно… ты меня добей. Хорошо? Не оставляй.
1. Окопная песня времен Первой мировой войны. Автор слов мне неизвестен.
Йерикка не стал говорить утешительных глупостей. Он наклонил голову со странной смесью достоинства, уважения и юмора:
— Конечно. Ты сделаешь то же для меня… — он помедлил и, глядя прямо в глаза Олегу, пристально и жестко, добавил, — …брат?
Олег ответил не сразу, потому что это были не только слова. Но ему вспомнились бессмысленные глаза и приоткрытый рот парня, добитого Йериккой, унизительное, хуже смерти, зрелище. И он твердо ответил:
— Да.
Широко улыбнувшись, Йерикка на миг притянул Олега к себе и тряхнул за плечи…
* * *
Ночью над рощами несколько раз пролетали вельботы. Из отрывочных сведений, пойманных рацией, стало ясно, что противник оккупировал Мёртвую и Лесную долины и был остановлен на Белом' Взгорье — то есть, чета Гоймира оказалась в тылу врага. Как-то само собой подразумевалось, что утром все стали собираться уходить — «отдых» заканчивался.
Тур не пошел с четой. Он вообще молча проводил ушедших на восток — но, оглядываясь, все еще долго видели его фигуру, замершую на берегу мертвого озера с карабином в высоко поднятой руке…
…Если Олег думал, что всё самое трудное уже испытал. — то он ошибался. Ошибался, и сам это понял. Чета шла по тундре трое суток. "К счастью" все это время падал снег, который тут же таял, а вода — точнее, грязь — доходила до колен. В этой грязи приходилось уже с полным равнодушием переставлять застывшие, опухшие ноги, а на ночлег взбираться к ледяным камням и сворачиваться поверх них в клубок, плотнее прижимаясь к соседу и запахиваясь в плащ.
Жрать было нечего. Ели коренья и кое-какие ягоды и грибы. Трёх подбитых камнями леммингов съели сырыми, и Олег не ощутил никакого отвращения, раздирая зубами горячее, трещавшее, пахнущее кровью мясо.
Рацию включать опасались, и путь превратился в пытку неизвестностью. Когда на третьи сутки — уже рядом с лесами — до них донесся звук перестрелки, многие престо разрыдались. Перестрелка означала, что защитники Белого Взгорья сражаются, что враг не прошел дальше на восток, что целы города славян… Гоймир в полной растерянности метался среди ревущих парней:
— Да что вы часом?! Что вы?! Добром ведь все, слышь-ка сами! Стоят наши!
— Д-да-а, — заикался Морок, — он-но то и е-есть…
Это были, конечно, нервы. Но, как ни странно, после этого отряд взбодрился. Стыд за бездействие допекал, и мысль о близком бое подействовала, как допинг. Олег, испытывавший те же чувства, что и остальные, понял, что окончательно проникся славянской идеей — проще говоря, спятил. Но сама мысль, что они, может быть, уже списанные и своими и чужими со всех счетов, вернутся в бой, действовала поразительно, убивая тоску и усталость. В бой! В бой, вот чего хотели все горцы.
В БОЙ!!!
… Мы хотим жить мирно.
Мы умеем жить мирно.
Мы любим жить мирно.
Мы никому не мешаем жить мирно.
Но если мешают нам — мы караем. Мы не убиваем, мы караем. И это наше великое право! Это право всех честных людей, защищающих свою землю от врага.
Мы караем, и тогда бесполезно просить о пощаде. И ты можешь кричать что ты сдаешься, что ты не виноват, что тебя заставили… Это не суд, и не будет ни адвокатов, ни оправдательного приговора, ни даже смягчающих обстоятельств. Люди выбирают сами. И отвечают за свой выбор. И защищают его, как защищаем его мы. Мы умеем не — только жить мирно, но и драться.
И мы тоже умрем, если не сможем защитить то, что ним дорого. Но лучше умереть, чем жить, потеряв свой мир, честь и достоинство. И все-таки — до нашей смерти! — мы закопаем в нашу землю незваных гостей.
На удобрения.
Мы не хотим воевать.
Мы очень не хотим воевать.
Но нам очень жаль тех, кто заставил нас все-таки начать это делать
А потом — потом мы построим город. Город с картины Одрина.
