Глава 8
Зима

Когда Томас Кавенант вместе с Мореходом и Леной, дочерью Этиаран, покидал подкаменье, валил такой снег, что ничего не было видно. Но теперь он знал, что делать – ярость, скопившаяся в душе, обратилась против одного человека. Он нетерпеливо шагал на север по заснеженной дороге, как будто его больше не беспокоили ни все еще незаживший лоб, ни израненные губы, ни промокшие и мерзнущие ноги, ни усталость. Точно фанатик, он упрямо шел навстречу ветру, наклонившись вперед и не обращая внимания ни на что.

Уже очень давно душа его не была спокойна. Снежинки вились вокруг, точно крошечные иголки злобы Лорда Фоула, жаждущие поглотить тепло, поддерживающее его жизнь. И Лена своим присутствием угнетала его. Мать его дочери горделиво вышагивала рядом, точно это была для нее высокая честь. В довершение всего, не успели они еще пройти и полпути до входа в долину, как колени его задрожали, а дыхание прерывисто вырывалось из опухших губ. Уже сейчас ему требовался отдых.

Мореход и Лена озабоченно поглядывали на него, однако в своем теперешнем настроении он не хотел принимать их помощь. Он был слишком зол, да ведь и не ребенок же он, в конце концов? Уловив во взгляде Морехода безмолвное предложение помощи, он с кривой улыбкой покачал головой.

Великан, похоже, и сам был не в лучшем состоянии – раны все еще причиняли ему боль. Наклонившись к Кавенанту, он тихо сказал:

– Друг мой, ты знаешь дорогу к Яслям Фоула?

– Я полагал, что ее знаешь ты.

– Я-то знаю… Я забыл о многом, только не эту дорогу. Но ты… Если мы будем вынуждены разделиться…

– Я все равно не доберусь туда, если мы вынуждены будем разделиться, – мрачно проворчал Кавенант.

– Разделиться? Почему мы должны разделиться? – взволнованно вмешалась Лена, не дав Мореходу сказать ни слова. – Не говори так. Великан. Нам нельзя разделяться. Я сохранила… Я ни за что не расстанусь с ним. Ты стар, Великан. Ты не помнишь, что значит отдать свою жизнь за того, кого любишь, иначе не говорил бы о том, что мы можем разделиться.

Ее слова причинили Мореходу боль.

– Старый, да… – Все же спустя некоторое время он заставил себя улыбнуться:

– А ты всегда была слишком молода для меня, прекрасная Лена.

Кавенант нахмурился. “Пощадите меня, – внутренне простонал он. – Пощадите меня”. Он двинулся вперед, но почти сразу же споткнулся. Лена и Мореход подхватили его с обеих сторон. Он посмотрел сперва на него, потом на нее.

– Ягоды жизни. Мне нужна алианта.

Мореход кивнул и тут же пошел куда-то в сторону, словно инстинкт точно подсказывал ему, где поблизости можно найти алианту. Лена осталась с Кавенантом, поддерживая его под руку. Капюшон был откинут, и седые волосы влажно поблескивали от снега. Не отрываясь, она смотрела Кавенанту в лицо – с таким выражением, точно никак не могла наглядеться.

Не вынеся ее взгляда, он осторожно высвободил свою руку и сказал:

– Если я хочу выжить, мне нужно научиться самому держаться на ногах.

– Почему? – удивилась она – Все стараются помочь тебе, но никто не хочет этого так сильно, как я. Ты так долго был одинок и так настрадался “Потому что одиночество – это все, что у меня есть”, – хотелось ответить ему, но он не решился произнести это вслух Он чувствовал, с какой страстью она тянется к нему, и это ужасало его.

Не получив ответа, она на мгновение отвела взгляд, но тут же снова посмотрела на него так, словно ей пришла в голову замечательная мысль.

– Вызови ранихинов” – сказала она.

– Ранихинов?

– Они послушаются тебя. Ты приказал – и они приходили ко мне В последний раз они приходили чуть больше месяца назад Каждый год они приходят ко мне – Она запнулась, боязливо оглядываясь. – Весной, да – Ее голос звучал так тихо, что Кавенант едва его слышал – В этом году зима никак не кончается, и мое сердце заледенело Страна забыла, что такое весна., забыла Солнечный свет покинул нас. Я боялась.., боялась, что ранихины никогда не придут.., что все мои мечты были такими глупыми и.., что они не сбудутся. Но жеребец пришел, – после минутного молчания продолжала она. – Замерзший пот покрывал его шкуру, с морды свисали сосульки. Его дыхание превращалось в пар Он пригласил меня прокатиться, но я поблагодарила его от всего сердца и отослала домой. Как я могла прокатиться? Он пробудил столько воспоминаний…

Она больше не смотрела Кавенанту в лицо, а потом и вовсе замолчала, словно забыв, что хотела сказать. Но когда она снова подняла голову, он увидел, что ее морщинистое лицо было залито слезами – О мой дорогой! – нежно сказала она. – Ты слаб и болен. Вызови ранихинов и поезжай – ты это заслужил.

– Нет, Лена. – Он не смел обращаться к ранихинам за помощью. Протянув руку, он неуклюже коснулся ее мокрой от слез щеки, но онемевшие пальцы ничего не почувствовали. – Я плохо поступил с ними. Я много с кем плохо поступил.

– Плохо? – Казалось, она была очень удивлена. – Ты – Томас Кавенант Неверящий? Как можешь ты плохо поступить?

"Значит, любой мой поступок, любое преступление могут быть оправданы?” – подумал он. Ярость, едва угасшая в его душе, вспыхнула с новой силой.

– Послушай. Я не знаю, что ты вообразила обо мне – о том, каким я был прежде. Может быть, я все еще кажусь тебе Береком Полуруким. Но я – не он, я вообще никакой не герой. Я всего лишь человек, больной проказой, и если я делаю то, что задумал, то лишь потому, что чувствую свою вину за все, что творится вокруг. С тобой или без тебя, я собираюсь сделать все, что в моих силах, хочу попытаться выполнить задуманное, невзирая на то что никто не пробовал сделать это до меня. Если ты не хочешь идти, можешь отправляться домой.

Он тут же устыдился своих слов и, отвернувшись, заметил Морехода, который стоял рядом.

– И вот еще что, – продолжил Кавенант, обращаясь теперь уже к нему, – мне не дает покоя то, что случилось с тобой. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все. – Он схватил ягоды, лежащие на раскрытых ладонях Великана. – Черт возьми! Мне до смерти надоело все это! – Со злостью глядя в лицо Морехода, он бросил алианту в рот и принялся жевать.

– Ах, друг мой, – вздохнул Мореход, – зачем ты меня спрашиваешь? Это как.., как лавина. Тронешь один камень – обрушится все и увлечет за собой в бездну, из которой не выбраться. Я знаю это по себе.

Пальцы Лены коснулись руки Кавенанта, но он оттолкнул их. Он не хотел встречаться с ней взглядом. По-прежнему сердито глядя на Морехода, он произнес;

– Ты так и не сказал мне правду.

Круто повернувшись, он зашагал по снегу. Гнев душил его. Никогда прежде он не предполагал, что гнев и печаль так похожи.

Всю оставшуюся часть дня Лена и Мореход добывали для него ягоды жизни, чтобы придать ему сил. И все же постепенно шаги его становились все медленнее, он начал то и дело спотыкаться. Наконец, когда Мореход свернул на восток к предгорью, Кавенант просто упал на подветренном склоне и уснул. Сквозь сон он почувствовал, что Мореход несет его на руках, однако он слишком устал, чтобы во что-то вникать.

Он проснулся на рассвете, ощущая приятное тепло и дразнящий запах еды. Открыв глаза, он увидел Морехода, который готовил что-то, склонившись над горшком с гравием. Они находились в большом овраге. Низкое свинцовое небо нависло над ними, точно крышка гроба, но снегопад прекратился. Рядом глубоким сном спала Лена. Заметив, что он проснулся, Мореход сказал:

– Она устала. Она уже немолода, и мы шли почти до рассвета. – Поведя рукой вдоль оврага, он продолжал:

– Тут нас нелегко обнаружить. Нам следует дождаться здесь темноты, а двигаться лучше всего ночью. К тому же, – он слабо улыбнулся, – лишний отдых тебе не повредит.

– Я не хочу отдыхать, – буркнул Кавенант, чувствуя страшную усталость, слабость. – Я хочу идти.

– Нет, отдых тебе необходим, – твердо заявил Мореход. – Чем здоровее будешь, тем быстрее сможешь идти.

Кавенанту не хотелось спорить, к тому же он понимал, что Мореход прав. Дожидаясь еды, он осмотрел себя и остался доволен. Он чувствовал себя спокойнее, самообладание в какой-то степени вернулось к нему. Опухоль на губах опала, лоб не горел. Раны на ногах выглядели вполне сносно.

Однако чувствительность рук и ног не восстановилась, точно они были обморожены. Онемение не затронуло лишь тыльную сторону кистей рук. Сначала он попытался убедить себя, что все дело и вправду в обморожении, но в глубине души понимал, что это не так. Внимательно оглядев и ощупав себя, он окончательно пришел к выводу, что дело не в холоде.

Проказа распространялась. Оказавшись под пятой Лорда Фоула, скованная злобной серой зимой, Страна больше не была в состоянии исцелить его. Сколько бы он ни отдыхал, здоровее не станет. Он всегда отдавал себе отчет в том, что проказа неизлечима, что умершие нервы не восстанавливаются. То, что пальцы его рук и ног по-прежнему не оживали, служило неопровержимым доказательством того, что Страна – всего лишь сон, иллюзия. И тем не менее то, что ему не стало лучше, ошеломило, обескуражило его, поколебало тайную надежду, томившую измученное тело. “Безнадежно”, – сказал он себе. Жестокость этого приговора больно ранила его.

– Кавенант? – обеспокоенно окликнул его Мореход. – Друг мой?

Кавенант ничего не ответил, внезапно осознав, что теперь душа Морехода для него закрыта. Если не считать печали и беспокойства, таившихся в глубине его глаз, Кавенант не мог разглядеть того, что происходит у него внутри, не мог даже сказать, болен его друг или здоров, говорит правду или лжет. Его прежней открытости как не бывало. Казалось, он навсегда погрузился в собственный мир, надежно спрятанный от постороннего взгляда.

– Кавенант? – повторил Мореход.

Тот по-прежнему не отвечал. Он не сомневался теперь, что порча, которую ничто не могло остановить, прокладывает себе путь не к запястьям, а к самому его сердцу. Раны на ногах вполне могли стать причиной гангрены. Губы еще не забыли вкус яда, рана на лбу горела. Он видел, как постарела Лена и как печален Мореход. Он чувствовал тот привкус зла, который эта зима принесла в Страну, и безошибочно мог распознать темную силу, направляющую тварей, напавших на подкаменье Мифиль.

Впрочем, в этом последнем как раз ничего удивительного не было. Порочность созданий Фоула была так четко начертана на их лицах, что даже ребенок мог различить ее. Удивительно было другое – то, что многого он по-прежнему не понимал и не видел. Он знал, что Лена немного не в себе, но не ощущал этого. Душа Морехода стала для него закрытой книгой. Да что там говорить! Даже его ноги не чувствовали неровностей дороги. Все это постоянно заставляло его сомневаться в себе самом – и даже в том удивительном подарке, который Страна дважды преподнесла ему, сделав его почти здоровым.

– Мореход… – почти простонал он. – Чувствительность не восстанавливается. – Он вытянул перед собой руки. – Я не могу.., эта зима… Она не восстанавливается!

– Спокойно, Друг мой. Я слышу тебя. Я вижу, – Мореход криво улыбнулся, – как эта зима влияет на тебя. Наверное, мне нужно благодарить судьбу за то, что ты не понимаешь, как она влияет на меня.

– Как? – отрывисто спросил Кавенант. Мореход пожал плечами, словно ему нелегко было выразить словами то, о чем он только что говорил.

– Иногда.., в особенности тогда, когда я слишком долго нахожусь на холодном ветру.., я обнаруживаю, что не могу вспомнить ни одной из моих любимых великанских историй… А между тем, друг мой. Великаны не забывают своих историй.

– Будь оно все проклято! – Голос Кавенанта задрожал. – Еда готова? Мне нужно поесть, – отрывисто спросил он после минутного молчания.

Еда была необходима ему, чтобы, набраться сил. Если он хочет достигнуть своей цели, то должен стать сильным.

Он твердо знал, что собирался сделать. Точно его направляла железная упряжь, из которой невозможно было вырваться. И рука, державшая повод, находилась в Яслях Фоула.

Он ел мясо, которое дал ему Мореход, не спеша, небольшими кусками. Потом растянулся на одеяле и заставил себя отдыхать, накапливая энергию. Тепло разлилось по телу, он начал дремать, а потом и вовсе уснул под грозным, затянутым облаками небом.

Проснувшись около полудня, он обнаружил, что Лена все еще спит. Она уютно свернулась калачиком, прижавшись к нему, и счастливо улыбалась во сне.

Оглянувшись, Кавенант увидел Великана, сидевшего на страже наверху оврага. Заметив, что Кавенант проснулся, он помахал ему рукой. Кавенант ответил тем же, осторожно отодвинулся от Лены и вылез из-под одеял. Надев и надежно зашнуровав сандалии, он натянул куртку и присоединился к Мореходу. Отсюда местность хорошо просматривалась во все стороны. Оглядевшись, Кавенант негромко спросил:

– Далеко мы ушли? Изо рта шел пар.

– Мы обогнули мыс с севера, – ответил Мореход, кивнув за спину поверх левого плеча. – Смотровая Площадка Кевина позади. По этим холмам мы можем добраться до Равнин Ра примерно за три ночи.

– Нужно идти, – проворчал Кавенант. – Я должен торопиться.

– Терпение, друг мой. Если из-за спешки мы попадем в руки тварей, то не добьемся ничего.

Оглянувшись еще раз, Кавенант спросил:

– Реймены подпускают тварей к ранихинам? Почему? С ними что-то случилось?

– Может быть, но точно не знаю, я давно не встречался с ними. Скорее всего, дело не в этом. Равнины опасны вдоль всего течения и Камышовой реки, и реки Лэндрайдер. Реймены никогда не щадили себя ради ранихинов. Возможно, их просто осталось слишком мало, чтобы охранять эти холмы.

Кавенант заставил себя отнестись к этому сообщению спокойно.

– Мореход, – угрюмо спросил он, – где твоя знаменитая открытость Великанов? Мне кажется, ты не хочешь говорить о том, что на самом деле тебя беспокоит. Может быть, ты опасаешься тех “глаз”, которые следили за тобой и Трио-ком, когда вы вызывали меня? У меня такое ощущение, будто ты сознательно держишь рот на замке…

Со слабой улыбкой Мореход перебил его:

– Я прожил долгую жизнь и слишком много болтал. Мне надоело слышать собственный голос.

– Что это значит? – нахмурив брови, спросил Кавенант. – Ты чувствуешь себя побежденным?

– Может быть, – тихо ответил Мореход.

Однако он так ничего и не объяснил. Сдержанность Великана вместе с собственным неведением породила в душе Кавенанта множество вопросов. Он не сомневался, что проблем было гораздо больше, чем он представлял себе, и что есть нечто чрезвычайно важное, касающееся судьбы Страны, о чем он пока не знал. Но он помнил, к чему привело то, что он однажды вытянул у Баннора сведения, которых тот не хотел ему сообщать, во время их последнего похода. Он не мог забыть последствий этого и потому предоставлял Мореходу держать свои секреты при себе.

Внизу, в овраге, Лена спала уже не так безмятежно. Кавенант вздрогнул, заметив, что она мечется из стороны в сторону, что-то быстро и невнятно бормоча. Он чуть не вскочил, не бросился к ней, но сдержался, опасаясь, что она может не правильно понять его.

Когда Лена проснулась и не увидела его рядом, она пронзительно вскрикнула, точно испугавшись, что он вновь покинул ее навсегда, но он уже бежал к ней. Вскочив, она кинулась ему навстречу, упала в объятия и зарыдала, уткнувшись в его плечо.

Онемевшими, неловкими пальцами он гладил ее тонкие седые волосы. Ему хотелось утешить ее, но нужные слова не приходили в голову. Вскоре она взяла себя в руки и отстранилась.

– Прости меня, дорогой, – покаянно сказала она. – Мне показалось, что ты снова покинул меня. Я слабая и глупая, поэтому я совсем забыла о том, кто ты такой. Ты – Неверящий и заслуживаешь большего доверия.

Кавенант молча покачал головой, собираясь возразить, но не зная, как начать.

– Я не вынесу, если снова останусь без тебя, – продолжала она. – Темными ночами.., когда сердце сжималось в груди, так что я не могла дышать.., а зеркало обманывало меня… Да, оно хотело убедить меня в том, что я изменилась, что мне не удалось сохраниться такой, какой я была прежде.., для тебя… Тогда меня поддерживала лишь мысль о том, что ты должен вернуться. И я не дрогнула, нет! Но если мне снова придется остаться без тебя, я этого не вынесу. Я заслужила… Я… Я не переживу этого еще раз… Таиться ото всех, прокрадываться по ночам, точно я виновата, точно стыжусь чего-то… Нет!

– Это не повторится, – вздохнул Кавенант. Сейчас в ее старческом лице явственно проступили черты Елены, прекрасной, но потерянной навсегда, и воспоминание о ней пронзило его сердце острой болью. – Пока я участвую во всем этом… Я никуда не уйду без тебя.

Она, казалось, изо всего сказанного услышала только слово “пока”. Страдание исказило ее лицо, она спросила:

– А потом ты должен будешь уйти?

– Да. – Каждое слово давалось ему с трудом из-за подживающих ранок на губах, которые в любую минуту могли разорваться. – Я не принадлежу этому миру.

Она отшатнулась, тяжело дыша, точно он ударил ее. Взгляд ее блуждал, дыхание прерывалось, когда она воскликнула:

– Опять! Я не могу.., не могу… Ох, Этиаран, мать моя! Я люблю его. Без сожаления я отдала бы за него свою жизнь. В молодости я мечтала, как и ты, учиться в Лосраате и добиться такого успеха, чтобы ты могла сказать: “Моя жизнь прожита не зря”. Да, я хотела, чтобы ты гордилась мной. И еще я мечтала выйти замуж за Лорда… – Неожиданно она обеими руками ухватила Кавенанта за отвороты куртки и притянула к себе, впившись взглядом в его лицо. – Томас Кавенант, ты женишься на мне?

Он в ужасе отпрянул.

Но эта мысль чрезвычайно взволновала ее.

– Давай поженимся! О дорогой мой, это вернет меня к жизни, тогда я смогу вынести любую беду. Мы не будем просить разрешения у старейшин… Они знают… Я не раз говорила им, что хочу этого. Я знаю, в чем состоит обряд, и научу тебя. Мы соединим наши жизни, а Великан будет свидетелем. – Прежде чем Кавенант смог ответить, она торопливо продолжала:

– О Неверящий! Я родила тебе дочь.

Ты посылал ко мне ранихинов, и я ездила на них верхом. Я ждала! Я доказала, как сильно люблю тебя. Любимый, давай поженимся. Не отказывай мне.

Ситуация была совершенно нелепой, ему захотелось съежиться, втянуть голову в плечи, исчезнуть. Боль пронзила сердце, захотелось оттолкнуть Лену, повернуться и уйти. Какая-то часть его вопила: “Ты – старая сумасшедшая! Я никогда не любил тебя! Я любил твою дочь!” – но он сдержался.

Втянув голову в плечи и внезапно охрипнув, точно оскорбительный ответ душил его, он сжал руки Лены и оторвал от своей куртки. И поднес пальцы к ее лицу.

– Посмотри на мои руки! – с раздражением выкрикнул он. – Посмотри на мои пальцы! – Она дико, не понимая, взглянула на него. – Они не просто холодные как лед – они больны, они ничего не чувствуют. У меня страшная болезнь.

– Ты ничего не говорил об этом, – растерянно произнесла она.

– Не правда, говорил. Это проказа! Она здесь, никуда не делась, видишь ты ее или нет? Ты тоже можешь заразиться, просто если будешь рядом со мной. А уж если бы мы поженились… А дети? Женятся ведь для того, чтобы иметь детей, правда? – Ему все труднее было сдерживать свое раздражение. – Дети даже более восприимчивы, им легче заразиться. Детям и.., и старикам. Пройдет время, и я исчезну из Страны. Ты больше никогда не увидишь меня, и единственное, что я совершенно точно оставлю тебе, это проказу. Фоул позаботится о том, чтобы это произошло. Кончится тем, что я заражу всю Страну.

– Кавенант, дорогой… – пролепетала Лена, точно не слыша. – Умоляю тебя, не отказывай мне. – Ее глаза наполнились слезами. – Взгляни – я слабая и беспомощная. У меня нет ничего – ни умений, ни мужества, чтобы защититься. Я отдала… Пожалуйста, Томас Кавенант… – И прежде чем он успел удержать ее, она упала на колени. – Умоляю… Не позорь меня в глазах людей, среди которых я живу.

Ярость, с которой он сопротивлялся, ничего не значила для Лены – она просто не замечала ее. Он грубым рывком поднял ее на ноги, точно собираясь сломать ей спину, но тут же осторожно поддержал, со всей доброжелательностью, на которую был способен. Он ни на мгновение не усомнился, что держит в руках доказательство того, что именно он – а не Лорд Фоул! – в ответе за все беды, поразившие Страну. То, о чем она просила, помешало бы ему…

Он знал, что Мореход наблюдает за ними. Но даже если бы позади стояли и Триок, и Морэм, и Баннор, даже если бы жива была Этиаран, мать Лены, его ответ был бы точно таким же.

– Нет, Лена, – как можно мягче сказал он. – Я не люблю тебя так… Вернее, я люблю тебя не так, как нужно для того, чтобы пожениться. Это был бы обман. Ты прекрасна.., прекрасна… Кто-нибудь другой был бы счастлив услышать от тебя такие слова. Но я Неверящий, понимаешь? Я не просто так пришел сюда, у меня есть для этого причина. – Болезненно скривив раненые губы, он попытался изобразить улыбку. – Берек Полурукий не может жениться на своей Королеве.

Он был отвратителен сам себе. Если бы он пообещал жениться на ней, это было бы ложью, но и эти его слова тоже были ложью, и даже более скверной. Какими бы словами он ни пытался ее утешить, он лгал.

Однако, как только до нее дошел смысл последних слов, она заморгала, стряхивая слезы, выражение замешательства исчезло с ее лица. Губы тронула легкая улыбка.

– Значит, я твоя Королева, Неверящий? – удивленно спросила она.

Кавенант грубо притянул ее к себе, чтобы она не увидела его лица.

– Конечно. – Он с трудом выдавливал из себя слова, точно они застревали в горле. – Никто больше тебя не заслуживает этого.

Некоторое время он продолжал держать ее, не зная, что еще она может сделать, но Лена сама вырвалась из его объятий. Лукаво взглянув на него – он мгновенно вспомнил, какой она была в юности! – она произнесла:

– Давай расскажем об этом Великану.

Можно было подумать, что она собирается сообщить о чем-то большем, чем… – он даже не знал, как это назвать… – чем что-то вроде помолвки наверное.

Рука об руку они поднялись из оврага и направились к Мореходу. Кавенант с удивлением обнаружил, что обычно спокойное лицо Великана мокро от слез, которые ледяными бусинами застывали в жесткой бороде. Он сидел, обхватив руками колени.

– Мореход, я так счастлива! Почему ты плачешь? – удивленно спросила Лена.

Великан вытер лицо и улыбнулся ей с необыкновенной нежностью.

– Ты слишком прекрасна, моя Королева, – мягко сказал он. – Я преклоняюсь перед тобой.

Она вспыхнула от удовольствия. В одно мгновение ее лицо удивительно помолодело, глаза радостно засияли.

Потом воспоминание о чем-то тенью скользнуло по ее лицу.

– Простите меня, я такая невнимательная! – воскликнула она. – Вы, наверное, голодны? Сейчас, сейчас я вас накормлю.

Легко двигаясь, точно разом сбросила несколько десятков лет, она спустилась в овраг и стала рыться в мешке Морехода, где лежали припасы.

Великан посмотрел на холодное небо, потом перевел взгляд на измученное лицо Кавенанта. Его глубоко сидящие глаза вспыхнули, и Кавенанту показалось, что Мореход видит его насквозь. Тем же мягким тоном, каким он разговаривал с Леной, Великан спросил:

– Теперь ты веришь в то, что Страна существует на самом деле?

– Я – Неверящий. Я не изменился.

– Не веришь?

– Я стараюсь… – Кавенант пожал плечами. – Моя цель – уничтожить Лорда Фоула, Презирающего. Разве этого недостаточно?

– О, для меня – достаточно! – с неожиданной страстностью воскликнул Мореход. – Мне больше ничего не надо. Но для тебя вряд ли. То, во что ты веришь… Скажи, ты веришь во что-нибудь? В чем состоит твоя вера?

– Не знаю.

Мореход снова поглядел вверх. Уловить выражение его глаз было трудно, но улыбка казалась печальной, почти безнадежной.

– Вот почему я боюсь.

Кавенант кивнул, словно соглашаясь. Совершенно точно он знал только одно – если бы сейчас, в эту самую минуту, перед ним возник Лорд Фоул, он, Томас Кавенант Неверящий, прокаженный, голыми руками попытался бы вырвать сердце из его груди.

Все, что ему требовалось, – это узнать, как использовать дикую магию Белого Золота.

На этот, самый важный вопрос он пока не находил ответа.

Ни после еды, которую для них с Мореходом приготовила Лена, ни позже, когда лежал рядом с огненными камнями, пока угасал серый день. Наконец наступила сырая сумрачная Ночь, и вместе с ней пришел конец терпению.

Шагая вслед за Мореходом на восток, он чувствовал, что ни на шаг не приблизился к решению своей проблемы, не понял ничего, кроме того, что резкий ветер издевается над ним, зная, как важны для него свет и тепло. А потом все это вылетело у него из головы, он лишь брел и брел в темноте, спотыкаясь и падая.

Поход был для него труден. В темноте он не мог разглядеть, куда нужно ставить ногу, спотыкался и падал, набивая синяки о равнодушную землю и скалы. Пот замерзал на лице, одежда задубела и местами тоже покрылась льдом. И все же он упрямо продолжал идти вслед за Мореходом, и единственным, что придавало ему сил, была твердая, непоколебимая решимость. Временами он даже был почти благодарен судьбе за то, что она лишила его ноги чувствительности.

Он потерял также ощущение времени и пространства; он измерял время лишь по тому, когда наступал следующий привал и из темноты протягивалась ладонь Морехода, на которой лежала алианта. В конце концов он перестал сдирать иней со щек, лба и бороды, и вскоре тот покрывал лицо, точно маска – Кавенант словно сам превратился в одно из творений зимы. Продолжать идти за Мореходом – больше сейчас его ничего не волновало.

Когда незадолго до рассвета Великан в конце концов остановился, Кавенант просто рухнул в снег и тут же провалился в сон.

Позднее Мореход разбудил его, чтобы позавтракать. Лена спала рядом, съежившись от холода. Ее губы приобрели синеватый оттенок, время от времени она вздрагивала, дыхание было прерывистым, лицо сильно осунулось. Казалось она постарела на глазах. Кавенант осторожно разбудил ее и заставил поесть горячего. Постепенно ее губы приобрели обычный цвет. Потом, несмотря на протесты, он снова уложил ее на одеяла и прилег рядом, дожидаясь, пока она уснет.

Чуть погодя он поднялся и снова поел. Мореход не отдыхал уже по крайней мере трое суток. Поэтому Кавенант сказал резко:

– Я разбужу тебя, когда мне понадобится отдых.

Взяв горшок с гравием, он отправился на поиски укромного местечка, откуда мог бы наблюдать за тем, что происходило вокруг. Усевшись, он приготовился к долгому бодрствованию. Однако, когда дневной свет начал медленно убывать, точно кровь в израненном теле, он незаметно для себя заснул.

Очнувшись поздно вечером, он обнаружил, что Мореход сидит рядом, а Лена невдалеке готовит еду. Выругавшись про себя, он резко выпрямился, оглядываясь. Однако, похоже, все обошлось. Его спутники нисколько не пострадали от того, что он, черт побери, оказался не на высоте. Мореход с улыбкой посмотрел на него и сказал:

– Не тревожься, с нами все в порядке. Я так устал, что проспал полдня. Чуть севернее недавно пробежал олень, следы еще совсем свежие. Олень не остался бы здесь, если бы поблизости шатались твари Фоула.

Кавенант благодарно кивнул.

– Мореход, знал бы ты, как мне надоело быть таким чертовски слабым, – пробормотал он.

Но этой ночью он неожиданно обнаружил, что ему лете идти. Руки и ноги по-прежнему ничего не чувствовали, но сил как будто прибавилось. К тому же, по мере того как они уходили все дальше, холмы становились ровнее, поэтому идти стало гораздо легче.

Однако изменение местности создало новую проблему. Они были теперь меньше защищены от ледяного ветра и оказались полностью во власти зимы Лорда Фоула. Было так холодно, что одежда промерзала насквозь, почти не сохраняя тепло, и временами Кавенанту казалось, что у него содрана вся кожа.

И все же к концу очередного перехода у него оставалось достаточно энергии, чтобы первому встать на стражу. Великан разбил лагерь в небольшой лощине на склоне низкого холма; и поев. Мореход и Лена легли спать, а Кавенант примостился под замерзшим кустом можжевельника, укрывшись за гребнем холма. Отсюда он изредка поглядывал на своих спутников. Они безмятежно спали – точно не сомневались в том, что могут положиться на него. Он твердо решил, что ни за что не подведет их снова.

Но трудность была не только в том, чтобы не заснуть – он вообще был плохой дозорный. Болезнь распространилась и на органы чувств – он недостаточно хорошо видел, слышал и различал запахи. Из-за этого тревога ни на мгновение не покидала его, он боялся не заметить опасности.

И он не ошибся.

Хотя Кавенант на этот раз не заснул и было уже светло, он не заметил ничего, пока не оказалось слишком поздно. Нападение произошло с той стороны, откуда дул ветер.

Он только что обошел вершину холма, оглядел лощину, где спали его спутники, и вернулся, чтобы снова усесться под хлипким прикрытием куста можжевельника – и только тут наконец почувствовал опасность. Что-то угрожающее почудилось ему в завывании ветра; в воздухе над лощиной сгустилось непонятное напряжение. В следующее мгновение на снегу рядом с Мореходом и Леной как из-под земли выросли темные фигуры, а когда Кавенант метнулся, чтобы предупредить своих спутников, на него самого напали.

Внизу Мореход стоял на коленях, расшвыривая по сторонам напавших на него смуглых людей. С гневным гортанным криком отбивалась Лена, но с ней они справились быстро, придавив. И прежде чем Кавенант сумел прийти ей на помощь, кто-то ударил его сзади, и он рухнул головой в снег. Чьи-то лапы тут же обхватили его так, что его собственные руки оказались зажаты, как в капкане. Он вырывался из всех сил, но тот, кто удерживал его, был явно сильнее. Потом спокойный, почти равнодушный голос произнес ему в самое ухо:

– Прекрати или я сломаю тебе шею. Ощущение собственной беспомощности привело Кавенанта в ярость.

– Тогда ломай, – задыхаясь, сказал он. – Только отпусти ее.

Он кивнул в сторону Лены, которая все еще бешено сопротивлялась, вскрикивая каждый раз, когда убеждалась в бесполезности собственных усилий.

– Мореход! – хрипло закричал Кавенант. И замер, ошеломленный. Великан больше не сражался. Нападавшие стояли сзади, а он сидел, не двигаясь и не сводя мрачного взгляда с того, кто продолжал удерживать Кавенанта.

Потом Мореход заговорил. Спокойно, но с заметной угрозой в голосе он произнес:

– Отпусти его. – Однако видя, что руки, вцепившиеся в Кавенанта, не ослабили своей хватки, продолжал:

– Камень и море! Ты пожалеешь, если причинишь ему хоть малейший вред. Ты что, не узнаешь меня? А ее? Это же Лена, дочь Этиаран.

– Великаны умерли, – все так же бесстрастно произнес голос над ухом Кавенанта. – В живых остались только Великаны – Опустошители.

– Отпустите меня! – закричала Лена. – Взгляните на него, вы, глупцы! Мелинкурион абафа! Это, по-вашему. Опустошитель?

Тот, кто держал Кавенанта, не обратил на ее слова никакого внимания.

– Мы видели… Я видел, что натворили Опустошители в Коеркри. Я специально ездил туда, чтобы взглянуть на это.

Тень мелькнула в глазах Великана, но голос его не дрожал, когда он произнес:

– В таком случае можешь не доверять мне, но взгляни на того, кто перед тобой. Он – Томас Кавенант.

Сильные руки рывком развернули Кавенанта. Он оказался лицом к лицу с невысоким плотным мужчиной с сумрачным взглядом и властным выражением лица. Тот был легко одет – в короткий бархатистый плащ, – точно не чувствовал холода. За эти годы он тоже изменился. Брови поседели и заметно выделялись на смуглой коже; седина появилась и в волосах, и глубокие морщины – дань времени – прорезали щеки и сбегали от углов рта. Но все же Кавенант сразу узнал его.

Это был Баннор, Страж Крови.