Глава 6

Удивительное дело, но наша армия успела перехватить врага, прежде чем он дошел до Дорогобуша, хотя идти к нему от Смоленска много меньше чем от той же Вязьмы, да еще стоит учесть, что мы выступили позже на неделю. Может все дело в том, что принц Савойский потратил драгоценную неделю форы на переправу и поиск провизии на левобережье Днепра?

Такое возможно. Все же с кормежкой у неприятеля худо. Врагу не помогают ни фуражиры, ни наемники, действующие хуже татар. А что они хотели, мол придут и получат все на блюдечке? Хренушки! Просчитался Август, когда заверял их в обратном. Да и казачки с драгунами из корпуса Меншикова не зря хлеб едят, да звонкую монету получают — щиплют толстого армейского змея со всех сторон, и наперед деревеньки успевают предупредить.

Да-да, планы, которых мы думали будут придерживаться союзники оказались фикцией. Я как узнал, даже улыбнулся. Причина проста — когда главком войска не доверяет своим генералам (план наступления передал один из них, за хор-рошенькую сумму), то и надеться на них может только в пределах исполнения одной-двух команд. Тем самым приравнивая опытных полководцев к простым унтерам!

Правда это не отменяет того, что мое войско значительно уступает числом врагу, а ждать пока подойдет десяти тысячная армия генерала Третьяка, собранная буквально "с миру по нитке…" я не могу. И плевать, на то, что она следует за нами по уже имеющейся инфраструктуре: мосты возведены, кухни и бивачные места разбиты, тягловая скотина ждет пересмену. Им даже по самым оптимистичным прогнозам топать не меньше двух недель. Для нас, занявших выгодное место на пути врага, отступать неприемлемо. Если противник пройдет дальше не получив сражения — то это приведет к потери авторитета России, заработанного потом и кровью в прошедшей войне со шведами. А восстановить его будет ой как непросто. Впрочем, мы предоставим врагу действовать первому, благо, что миновать наши позиции союзники не смогут. Да и о Меншикове с его сорвиголовами забывать врагу не следует — научил Алексашка их тому, чтоб тесным строем двигались да не растягивались. Немало кровушки вражеской уже попортил! Хотя там и казачки Скоропадского с калмыками Аюки-хана отметились, используя степную тактику: "бей и беги", кружа рядом с противником ровно столько, сколько требуется и не минутой дольше. Много чего сделали иррегуляры с летучими отрядами, обо всем и не скажешь, но все-таки победить врага одними наскоками нельзя.

И вот, наконец, момент истины близок. До того как первые солнечные лучи дадут жизнь новому дню еще часа два, может чуть меньше. А русские войска уже на ногах, бодрые, свежие, отдохнувшие, чуток заспанные и сытые мясным бульоном — самое то перед битвой — в случае ранения меньше проблем, да и тяжести организм не испытывает.

По сообщениям многочисленных разъездов противник вышел тремя колоннами после полуночи и вот-вот должен "незаметно" выйти к нам на левый фланг, частично взяв его в клещи. По крайней мере так посчитал наш штаб получив первые выкладки по маршруту врага. Не скажу, что план плохой, вовсе нет, по-своему он отличный, особенно если учесть семь неплохо укрепленных люнетов, каждый из которых рассчитан на полноценный батальон с дюжиной орудий от шести до двенадцати фунтов каждое. Слабое место в этом построении в том, что шесть из них прикрывают центр и правое крыло — прикрытое мелким овражком да жиденькой рощицей. А вот на левом крыле (фланге) мест для нормальной атаки куда меньше — тут стоит многовековой лес, пробраться по буреломам, больше чем одному взводу, без предварительных работ невозможно. А их противник не проводил — даром что в лесу в семи верстах везде посты натыканы, уж ребятки шум лесоповала услышали бы.

Единственное на что в этом случае могли надеяться враги так это на темноту, да и то с оглядкой. Ну не идиот же принц Савойский, чтоб на авось полагаться, он европеец-прагматик, значит есть у него в рукаве пара тузов, о которым наш штаб не додумался, хотя может я себя накручиваю…

— Твое высочество, полки готовы, драгуны выведены за чащу, казачки с калмыками на левом крыле, в паре верст за балкой скрыты.

Я вместе с большей частью штабных офицеров: от капитана до полковника. Все генералы сразу после совещания убыли к своим корпусам, созданным в составе армии еще в начале похода. С одной стороны кажется — раздувание высшего командного звена, но это не так, ведь вопреки практике европейцев, привыкший объединять под рукой командующего максимальное число солдат, мы пошли по пути унификации не только вооружения, но и взаимодействия.

Какой смысл нагружать человека лишней работой и заботами, для которых можно найти иных исполнителей? Вот именно для этого армии делятся на корпуса, а те в свою очередь объединяют в себе от трех до семи полков, в зависимости от ситуации и навыков генерала. Система европейцев в общих чертах схожа с той, что используется в русской армии, но именно что похожа…

Правое крыло с двумя люнетами, занимающее всю низину от склона холма, на котором стоят артиллерийские батареи и штаб, вплоть до рощи, принял генерал-фельдмаршал Шереметев. Борис Петрович, человек опытный и волевой, на него полагался Петр Великий, так же на него полагаюсь и я, знаю — не подведет, выстоит даже в самый трудный момент.

Центр возглавил я, благо, что четыре люнета, прикрывающих сектор градусов на сто двадцать, позволяют думать о том, что в этом месте оборона надежна. Тем более, что три батареи по пятнадцать тяжелых восемнадцати фунтовых "колпаков" с готовыми к бою "кубышками" позволяют смотреть в будущее с оптимизмом.

А вот левому крылу похвастаться кроме одного усиленного люнета, вмещающего полтора батальона было в общем-то и нечем. Но в силу рельефа местности его по задумке штаба для обороны должно хватить, ну а коли нет, то есть еще и резервные полки, да казачки с калмыками. Сдюжат в случае чего. Тем более во главе крыла стоит Родион Христианович Боур, личность неординарная во всех смыслах.

Достаточно отметить тот факт, что когда началось сражение за Нарву, окончившееся катастрофой для русского воинства, молодой Боур совершил поступок, который трудно оценить с точки зрения европейского практицизма. В то время наемники-иностранцы, служившие в русской армии без зазрения совести и без малейшего колебания переходили линию фронта и органично присоединяли свои армейские подразделения к побеждающему шведскому войску, как тот же Евгений де Круа, Боур поступил наоборот и перешел на сторону проигрывавших баталию русских. Царь Петр принял его с распростертыми объятиями и сразу дал в распоряжение несколько драгунских полков.

За многие годы службы Родион Христианович участвовал в сотнях битв и сражений, отличаясь только в лучшую сторону. Его драгунский корпус совершил немало подвигов, о которых еще долго будут вспоминать за солдатским костром.

И хоть я понимаю, что амплуа генерала Боура вовсе не оборона, он куда охотнее как и князь Меньшиков занимается "летучими" действиями, частенько возглавляя драгун в атаках на неприятеля. Однако и оборону сей генерал держит отлично. Проверено не раз.

Да и поставить больше некого — Ренне с Аллартом в центре держат оборону — по паре люнетов у каждого, а я можно сказать только указываю общее направление. Остальные же генералы, которых к слову сказать осталось куда меньше чем при моем батюшке — аттестация прошлась по ним неумолимым серпом, срезая бездельников, тунеядцев и прочих профнепригодных. Ну а те кто прошел отсев убыли к своим корпусам и армиям. Вакантных мест то осталось ой как много!

Прогнозы разведчиков не сбылись — противник хоть и достиг намеченных позиций к четырем часам утра, но атаковать сразу же не стал. Видимо командиры решили дать людям отдохнуть. Но тогда спрашивается для чего вообще гнать солдат в такое время? Да и кони ночью слепы, того и гляди ноги переломают.

Наш штаб такой поворот событий озадачил, но отходить от первоначального плана не стал. В случае нужды есть резервы, кинуть полки можно в любой момент. Вон уже и солнце готовится показаться из-за горизонта. Свежо. Приятно. День обещает быть жарким…

Наше войско, в зеленой форме, необычного для этого времени покроя, замерло вокруг холма. Видны полевые кухни, коптящие небо, санитарные палатки и телеги обоза с припасами и прочим скарбом, в том числе все что связано с оружием, кроме артиллерийских приспособ. Ими расчеты занимаются сами, как впрочем и запасами боеприпаса.

Справа от холма, в нескольких верстах от холма, в небольшом перелеске, разместились два полка драгун и две тысячи калмык. Еще три тысячи степняков, возглавляемые Ору-ханом, расположились на другой стороне рощи, для предотвращения обходного маневра противника. Отряд же казаков во главе с гетманом Скоропадским занял нишу слева, за спинами трех полков, защищающих это направление.

— Государь, враг выступил, — Шереметьев неслышно подошел сзади. Видимо вместо себя оставил зама.

— Началось, фельдмаршал? — поднимаю на него красные от постоянного недосыпания глаза. Блеклые мушки мелькают перед глазами.

Предрассветный час самый неоднозначный. Особенно когда приходится ждать первого хода противника. Но вот вроде армия неприятеля сдвинулась с места, шестеренки военной машины со скрипом провернулись и люди в разноцветных мундирах печатая шаг вышли навстречу своей смерти. Те кто бьется в первых рядах редко живут долго и они об этом знают, как знают о том, что возможно последние минуты жизни — это все что у них осталось. И продать их захотят подороже. Если сумеют, ведь и с другой стороны баррикад — люди страшно жаждут жить!

— Из-за проклятого тумана, не видно не зги. Придется ждать пока рассеется, иначе прицельной пальбы не получится, — заметил фельдмаршал, глядя вперед. Туда где сейчас стелется серо-молочное покрывало тумана, а под ним по заверениям разведчиков идут вражеские полки.

— Судя по полученным сведениям врагам нужно минут десять, чтоб войти в зону поражения наших орудий.

— Так точно, государь.

— Ну тогда, нужно немного растормошить неприятеля. Как ты считаешь, фельдмаршал?

— Кубышками? — тут же уловил идею Шереметьев.

— Думаю первая пара залпов может быть и ядрами, а там уже, когда видимость улучшится, или враг себя выдаст, можно и "кубышки использовать".

— Будет сделано.

Несколько секунд спустя к батареям унесся вестовой с приказом. Сорок пять орудий поставили так, чтобы они могли простреливать все сектора, но главное то, что их в первую очередь выставили таким образом, чтоб первые залпы были на грани эффективной стрельбы. Уж в этом артрасчеты за последние дни натренировались изрядно.

Прошло минут пять. Послышался протяжный гудок командира первой батареи, ему вторили остальные два. И несколькими секундами позднее холм сотрясла орудийная канонада.

Та-дах! Та-дах!

Яркие вспышки. Белесые облачка, вылетающие из дул и далекий удар чего-то тяжелого о землю вдалеке. Саженей в семьсот — предел на который способны только "колпаки", европейские пушки, максимум доставали на пятьсот пятьдесят, но в основном редко и до пятисот добивали…

Прислушался. Тишина.

"Неужели никого не задели… разведчики оплошали и враг в другом месте?" — подумал я.

Но тут внезапно услышал частый бой барабанов. Вдалеке, аккурат там, где упали чугунные сферы.

Получилось! Неприятель решил скорее преодолеть зону артобстрела и увеличил скорость колонн.

Следующий залп батареи дали уже "кубышками" и как дали! Даже нам, порядком оглохшим от близкой орудийной пальбы, было слышно как кричат вражеские солдаты, попавшие под обстрел. Честно скажу — этот адский ор ласкал мои уших! И на лице появилась довольная улыбка. Какие-либо сомнения на счет битвы улетучились, и теперь осталось показать зарвавшимся ублюдкам их место!

Солнце постепенно поднимается все выше и выше, ослепляя своими лучами нас и неприятеля. Земля, словно чувствуя будущее сражение, не желает просыпаться, трава после ночной росы осталась лежать, не решаясь подняться…

Вот только туман рассеивается слишком медленно, да и видно, что не успеет светило окончательно обнажить вражеские ряды перед артиллерийскими наводчиками. Что ж, придется действовать своими силами, которых надеюсь хватит, иначе русскому воинству придется худо…

Следом за люнетами выстроились четыре пехотные линии друг за другом на расстоянии сотни саженей. Аккурат таким образом, чтоб не мешать друг другу. Да и первые две линии в основном состояли из батальонов тех полков, которые держали оборону на люнетах. А что, вполне разумный подход, особенно когда в одном полку служат земляки, волей-неволей будешь расторопнее себя вести, а то ведь в следующий раз с тебя самого спросят!

Русские зеленые мундиры на протяжении линии фронта пестрят серыми бликами стальных кирас и шлемов витязей. Стрелковые команды распределили неравномерно. Ближе к центру кучность не в пример ниже чем на краях. Приказ у всех стрелков-витязей один — убивать офицеров вражеской армии при любой возможности. Именно поэтому витязи занимают позиции возле проемов в строю, там, где стоят шестифунтовые полковые пушки старого образца, заряженные бомбами или ядрами. Время картузов с картечью пока не пришло.

Тактика стрелков, успешно применяемая против турецких отрядов, нуждалась в развитии. Первые "сырые" наставления давно напечатаны как дополнение к Уставу. Теперь по прошествии нескольких лет учтены ошибки и недочеты, отшлифованы действия в разных ситуациях. Что такое стрелковые команды в боевой обстановке Европа не знает, да и вряд ли узнает. Витязи, сами того не зная, стали родоначальниками нового вида войск — егерей. Первыми и единственными, надеюсь, они будут оставаться ими как можно дольше.

Но пока еще доморощенным снайперам, вооруженным лучшими фузеями современности рано идти в атаку. Артиллерия еще не "договорила".

Трижды громыхали батареи, посылая в сторону врага "кубышки". Много крови попортили, еще больше готовы были попортить, но увы, первые вражеские шеренги преодолели сектор обстрела и менять позицию пристрелянных орудий никто не собирался. Слишком муторно, да и времени нет. Недаром ведь принц Евгений так скрупулезно вел все свои битвы до сего времени, вряд ли он даст русскому воинству время для того, что придти в себя, оосбенно, когда у него численное преимущество. Так что стоит ждать следующей волны, поэтому артиллерия тут же переключилась на стрельбу по площадям, по тем зонам, где первая волна не шла. Конечно, была вероятность того, что все это подстава, и вражеский главком обманул нас, но мне казалось, что не настолько уж знаменитый полководец, с которым пришлось даже сойтись на ниве торговой баталии, наивен, поэтому принятое решение не изменил.

И правильно сделал!

Пока русские полки занимали позиции на флангах и между люнетами, готовились к жаркому бою, вражеские войска под скорый бой барабанщиков преодолели больше половины пути. Их полковые знамена уже просматривались сквозь тающий, под лучами раннего солнца, туман. А за ними, в полутысяче шагов, двигались колонны второй атакующей волны: без боя барабанов, крика сержантов и какого-либо шума. Русские войска еще не знали о том, что первыми на них пустили польский корпус вместе с отрядами наемников, а вот основной прорывающей силой вражеского строя принц Савойский сделал проверенные австрийские полки, атакующие русские ряды на левом крыле, с его единственным люнетом.

Огонь батарей уже после седьмого залпа пришлось перенести на проснувшиеся орудия противника, выставившего их для контрбатарейной стрельбы. И надо заметить наводчики у противника не зря получали жалование — третий залп задел крайнюю правую батарею, выбив два орудия и трех бойцов из артрасчета.

Правда стоит отметить, что одна батарея все так же продолжала вести огонь по наступающему противнику, не взирая ни на какие препоны. Да и класс русских расчетов оказался куда выше чем у европейцев: точность, скорострельность и даже банальная казалось бы дисциплина — по всем параметрам русичи впереди.

И хотя артиллерия — бог войны, сражение одними пушками не выиграть, что противник нам и демонстрирует, выводя на люнеты потрепанные полки, которые не вступив в бой с русской пехотой уже потеряли четверть солдат. И большая часть из них ранена.

В низине звуки доносятся далеко, тем более что невысокий холм выступает частичным отражателем. Противник испытывает на себе одно из самых гибельных для армии действий — психическую атаку. Да и как противостоять мольбам о помощи и плачу тех, кто с тобой вчера ел из одного котла, шутил, веселился, вспоминал прожитые годы и загадывал наперед, что съест на ужин и как проведет время свободное от дежурств. Способ конечно был, но он настолько изуверский, что воплотить его в жизнь могут разве что азиаты или прочие тираны, считающие жизни людей всего лишь пылью под своими стопами.

Сотня саженей…

Вражеские шеренги постепенно выравниваются, уплотняются и готовятся к атаке. Мне в подзорную трубу видно как солдаты подтягивают воинскую сбрую и внимательно смотрят вперед, выглядывают кочки и ямы. Вот-вот барабанщикам дадут команду: "Бой!" и шеренги ускорятся, возможно даже побегут на врага, надеясь скорее сойтись в рукопашную. В которой они заведомо слабее русских богатырей, но выбора у врага нет, потому как вступать в фузейную дуэль для них вовсе смерти подобно: русское оружие заведомо многократно лучше. Тем более, что этот противник знаком с ним еще со времен войны со Швецией.

Но это же поляки… Гонористые и безрассудные пшеки, могущие драть горло, хлестать вино и задирать подолы разбитным девахам. На большее польский корпус ни под русской рукой, ни тем более под австрийской не способен. Уж кому как не мне об этом знать. Хотя недооценивать врага тоже не следует. Одиночное воинское мастерство шляхты известно по всей Европе и признано одним из лучших, другой вопрос — успеют ли паны его проявить…

Я, молча наблюдаю за происходящим. Все роли расписаны, действия и контрмеры приняты, на случай непредвиденных решений врага имеется резерв на каждом направлении. Казалось бы все рассчитано, ан нет, гложет меня червячок, тот самый что порой интуицией зовется. Муторно на душе, хотя казалось бы радоваться следует, вон как лихо начали, уже и канонады противника не слыхать, а польские полки вот-вот обратятся в бегство по всему фронту.

Им даже до люнетов не дали дойти, выбили еще треть залповой стрельбой, вот паны и опешили. А затем по шеренгам прозвучала многоголосая мелодия десятков полковых горнов: где-то быстрее, где-то медленней, но через минуту к нему подключились все горнисты.

Перед моими глазами открылась чудная картина — сквозь шеренги воинов в темно-зеленых мундирах просачиваются ручейки в серо-зеленой форме. У тех и других однотонные зеленые кепки, лишь у некоторых синие и уж совсем изредка виднеются темно-синие, черных — генеральских вовсе не видно. Не по чину им полки в начале боя вести.

Между тем "ручейки" довольно быстро иссякли и легкой трусцой, как на утренней пробежке побежали навстречу врагу. Не знаю, что подумали солдаты противника, но если бы я не знал, что это отдельные отряды стрелков, созданных по образу и подобию с застрельщиков-витязей, то непременно бы опешил.

Впрочем, отряды стрелков, небольшие, не больше полусотни в каждом, разбежались вдоль поля, перекрывая большую часть своими редкими телами и по команде офицеров замерли, скинули фузеи с плеч и опустились на колено. Теперь каждый стрелок — сам себе командир. Ровно до того момента пока не сделает три выстрела: с предельной для своей винтовой игольчатой фузеи дистанции в полторы сотни саженей, со средней в сто двадцать саженей и с малой — в сотню саженей. На каждый выстрел с прицеливанием и перезарядкой тратится двадцать секунд, исключая первый, когда патрон уже снаряжен.

Конечно мушкеты противника могут прицельно вести стрельбу не более шестидесяти саженей, не считая егерей с их винтовочным оружием, но вот залпом европейцы ведут огонь начиная с сотни саженей. Пусть эффективность от подобного огня невелика, но все же шальная пуля может достать зазевавшегося бойца, чего по Уставу следует избегать всеми силами. Именно поэтому стрелкам не разрешается задерживаться для четвертого выстрела. Да и задача у них не в том, чтоб убит ькак можно больше солдат противника, а в том, чтобы выбить как можно больше командиров, знаменосцев и барабанщиков. Всех тех кто может вести за собой, командовать или организовать.

Эту тактику отлично отработали гвардейцы еще в прошлую кампанию против осман. Тогда стрелки собрали богатый урожай, внеся сумятицу, а порой и панику, на каждом участке, где появлялись. Жаль только тогда их было до обидного мало, теперь же в каждом батальоне имеется своя полурота подготовленных воинов, обученных к быстрой, точной и главное "умной" стрельбе. Но это в идеале. Да, пусть они показывали отличные результаты на учениях, но реальный бой это совершенно иное.

Вон уже и туман почти развеялся, хотя холм по-прежнему в белесой дымке — ветер никак не сгонит пороховой дым, мешая артрасчетам вести прицельную стрельбу, которая ой как нужна, особенно в свете последних открытий. Вон колонны врага движутся, следом за первыми шеренгами, да не просто маршируют, а бегут! Прямиком к левому крылу, сразу три!!

Тяжело Боуру придется, но ничего, справится, да и резервы есть…

— Залпами, повзводно, ПЛИ!

Люнет левого крыла, больше похожий на маленький форт с земляной насыпью, с трех сторон затрещал сотнями выстрелов, иногда сквозь это треск перебивал грохот одного из двенадцати орудий, установленных в люнете.

— Командирам взводов — огонь по готовности! — скомандовал майор Петров уже после третьего залпа. Теперь, когда враг вот-вот начнет приступ их невеликого укрепления все будет зависеть от умений каждого отдельного воина, его дисциплины и смекалки. Ну а гранаты с парочкой новых гостинцев комбат прибережет на крайний случай, благо, что стрелки вернулись в целости, могут и метателями потрубиться. Есть у них и такие навыки.

А враг, не смотря на ужасающие потери, буквально устлал телами своих солдат, все пер и пер вперед. Убиваешь одного, на его место встают двое, их отправляешь на тот свет, а перед тобой уже трое!!

Больше не было шеренг, как не было и слитных залпов вводов, все смешалось и разделилось на отдельные баталии, особенно это стало заметно когда к люнету подошли сразу две бело-черные колонны австрийцев.

И ведь самое паршивое не в том, что подошли именно имперцы, а в том, что до них бойцы уже отбили атаку поляков. А тут сразу новая!

Майор глянул на бойцов, но на их лицах застыла решимость, ни намека на возможное смятение или тем более панику. Воины четко и слажено готовились к бою, убирая в ременные петли дополнительные патроны…

А враг тем временем перестраиваясь прямо на ходу бросился на люнет, огибая ег ос двух сторон, стреляя прямо на ходу! Да так плотно, что русским воинам приходилось стрелять едва ли не в полглаза, чуть-чуть высунувшись из-за края.

— Бомбы! — вдруг закричал один из бойцов. И тут же за стену люнета свалился чугунный шар с тлеющим шнуром. И видно метал профи — не прошло и пары секунд как от серого хвостика остался лишь дым.

Ба-бах!

Рядом стоящие упали наземь: кто оглушенный, кто раненый, а двое вовсе пали уже мертвыми. А противник не останавливался, рвался вперед, стрелял и бросал бомбы, но теперь бойцы были настороже, и если успевали, бросали их за стены.

Но как оказалось чуть позже, враг делал ставку не на бомбы, а на скорость своих ног и медленную реакцию русских воинов. Частично австрийцам план удался. Имперские солдаты все-таки добрались до четвертой стороны люнета: незащищенной и открытой…

В корпусе "Русских витязей" не было конницы, но зато имелись эскадроны поддержки, состоящие из калмыков и казаков, приданных им на время боевых действий. Часто вместе с конными разведчиками отправлялись воины из отдельных специальных отрядов. С эмблемой в виде оскалившегося волка. Некоторые из них уже успели снискать себе славу отличных бойцов, уничтожив немало разбойничьих логовищ. Хотя о многих операциях обыватели даже не догадывались. И быть может даже к лучшему.

Теперь же пришел черед испытать заматеревших "волчат" в горниле полноценной войны, где есть только свои и чужие, а о жалости вовсе не следует вспоминать…

Этот "выход в поле", как любит говорить наставник Алехандро, прочно осевший в Петровке пару лет назад, для Ялбу, младшего сына Аюки-хана и Ярослава Тихого, сына каменщика, был не первым, но более волнующим предыдущих. Сегодня два друга в составе казачьей полусотни уходили вглубь леса, следить за врагом, и по возможности добыть языка.

Выступили, считай под утро, когда началась канонада русских орудий. Но стоило им пройти меньше версты, как хорунжий Василь Маньяк остановил полусотню и начал о чем-то усердно совещаться со своим замом.

— Пойдем, послушаем? — предложил Ялбу.

Ярослав скептически хмыкнул, он за все время их знакомства постоянно попадал в истории, но исключительно благодаря калмыцкому другу, у которого как любил говорить наставник Петр "шило в заднице". И хотя Ярослав считал друга за брата, которого у него никогда не было, но не признать истину не мог — Ялбу и правда порой бывал несносен, особенно в моменты когда задумывал очередную шалость. Распознавать оные Ярик научился давно — первый признак это конечно чуток раскосые карие глаза горящие нездоровым энтузиазмом. Второй — один из бравурных мотивчиков, напеваемых другом себе под нос.

"Кому-то строевые песни точно не дают спокойно жить", — как-то заметил сержант Петренко, глядя как Ялбу работая в наряде в лютый мороз лихо насвистывает осточертевшие мелодии.

И вновь Ярослав Тихий с ним был согласен. Однако как бы там ни было, но оставлять друга одного он даже не думал. Оба кадета стояли друг за друга горой в любой ситуации: будь это стычка со старшекурсниками или урок по математике у дотошного наставника Епифана.

Вот и сейчас в глаза калмыцкого хана, принесшего роту верности государю российскому, появился нездоровый блеск маньяка — человека увлеченного до потери здравого смысла.

— Мы на задании, — попытался воззвать к разуму друга Ярик.

— Так наше желание супротив него не идет, вон и остальные подтягиваются, мы лишь чуточку ближе подойдем, так чтобы я услышать мог, — тут же ответил Ялбу.

Что-что, а в умении подвести теоретическую базу, пусть даже шаткую донельзя ему на всем курсе не было равных. Особенно когда это касалось очередного "злодейства".

Ярославу ничего другого не оставалось, кроме как последовать за названным братом, который уже тихой сапой полез окольными путями к намеченной цели.

На "волчат" казаки внимания не обращали, считая их балластом, из-за чего и отношение было соответствующим. Не ладились они у корпуса ни с кем, витязей ведь считали малолетними несмышленышами, пусть даже и попробовавшими вражьей крови. Единственно гвардейцы относились прохладно-нейтрально, ревнуя к третьему знамени, возникшему слишком быстро и уже успевшему себя проявить, чего бы там разные личности не говорили.

— … да пойми ты, иначе нельзя! Наши свободы москаль забрал. От вольного казака только дух остался, да и тот вскоре выветрится.

— Не мели чушь, Михайло! Не нужно нам этого, крест целовали, в верности клялись — этого достаточно, да и притеснений нет, ну а коле за зипунами ходить запретил, так иное занятие предложил. Тебе ли не знать?

— Знаю о чем гутаришь, но одно дело поживиться у шляхты, аль нехристей пощипать, да жёнку найти, а другое на Восток переселиться, — недовольно ответил помощник хорунжего.

Ярослав с Ялбу удивленно переглянулись. О подобном в корпусе не рассказывали, да и среди воев не слышали, хотя "волчата" наиболее вхожие в воинские круги витязи — специфика обязывает.

— Так тебе и говорят — хочешь грабить, селись рядом с журженями, там пригляд императорский слабый, да и воли хоть ведром пей, главное чтоб не захлебнулся, — усмехнулся командир полусотни, воин умудренный прожитыми летами, со стальной проседью в волосах.

— Тьфу, ты! — не сдержался Михайло и махнул рукой. Видимо не удалось ему убедить командира в чем-то важном.

У Ярослава почему-то отлегло от сердца, будто непоправимое все-таки не случилось, и сжавшая сердце ледяная клеть не что иное как волнение…

Михайло отошел на пару шагов и припустил штаны, по маленькому захотел. Хорунжий хмыкнул и отвернулся. Его привлек звук треснувшей ветки — совсем рядом с местом, где засели "волчата".

— Зверье тут совсем непуганое, — покачал он головой.

Вжик!

Свистнула сабля, сталь рассекла плоть, послышался смачный хруст и седовласая голова с удивленным выражением на лице покатилась под столетнюю сосну, собирая на себя желтую хвою. Фонтанирующее кровью тело хорунжего простояло пару секунд и плашмя упало на разлапистый папоротник, подминая собой сразу дюжину молодых растений. Алые капли, еще мгновение назад разлетавшиеся во все стороны неожиданно поблекли и будто бы исчезли.

— Как был дураком, Дядька, так им и помер, — скривился Михайло, нагибаясь над трупом и тщательно очищая клинок от разводов крови. Их было немного — ударил то молодой помощник мастерски, как не всякий фехтовальщик может, даром что всего двадцать девять.

Но уходить предатель и убийца не спешил — склонил голову и прочитал короткую молитву за упокой, затем тряхнул непослушной шевелюрой, как у бродячего пса и быстро пошел обратно — туда, где слышались зычные голоса свободолюбивых воинов-разбойников.

Три коротких свиста и тут же звуки преобразились — послышался звон клинков, ругань, мат и проклятия погибающих, но не сдающихся!

— Ярик, нам срочно надо в Корпус, — совсем тихо сказал Ялбу, отползая подальше и таща друга за собой.

Ярослав в это время усиленно напрягал мозги, стараясь понять, что же произошло на самом деле — сведение счетов или предательство против России? Ведь их полусотня должна по сути не дать противнику пройти незамеченным через лес, считай этих пар для трех верст хватит. Выходит, казачки куплены? Но как же так, они ведь крест целовали?!

Молодой воин не мог поверить собственным выводам, ведь не могли они так поступить, ибо гореть им в аду до скончания времен за порушенную клятву! Но первый шок прошел быстро — Ялбу, крестившийся уже в Петровке не мог понять всей беды произошедшего.

И только тогда Ярослав Тихий, оправдывая фамилию, ужом пополз следом за другом-калмыком, молясь Андрею Первозванному о том, чтобы их не хватились раньше времени, ведь в противном случае подлость запорожцев может удастся!

Капитан гвардейцев Нарушкин, замерший вместе со своими бойцами рядом со мной внезапно привлек мое внимание тем, что внимательно смотрит куда-то назад. И выражение его лица было столь удивленным, что я не удержался и оглянулся в ту сторону: на восемь часов.

А дела там и впрямь происходили странные — казачьи тысячи начали перестраиваться без видимой на то причины, потому как дела полков на левом крыле были неплохи: люнет при всей ярости имперцев по-прежнему оставался нашим. Хотя вот уже битый час колонна врага то и дела пытается окружить его и захватить, но Родион Христофорович не промах, выставил дополнительно пару батальонов чуть позади люнета и прижимает прорвавшихся солдат перекрестным огнем. Эффективно до смерти! Вон какая гора из солдат в бело-черных мундирах лежит, причем как слева так и справа.

И тут нате вам — непонятные перестроения…

Жаль калмыков не видно, им дальше выставили, чтоб в случае чего место для маневра было. А тут вон непонятные движения казачков. Неужели генерал решил обходной маневр сделать? Отступив от плана? Да нет, быть такого не может! Боур на такое бы не пошел, значит…

— Предатели! — рыкнул капитан лейб-гвардии.

Но я уже и так все понял — казачьи тысячи разделившись на две неравные половины ударили в тыл Тверскому полку и тут же пошли на прорыв к атакующим левое крыло австрийцам.

Батальоны тверчан частично отошли на перегруппировку, частично заняли оборонительную позицию, встав в каре. Противостоять натиску предателей они уже не могли. Тем более не могли закрыть дорогу врагу другие три полка: Воронежский, Псковский и Тобольский. Большая их часть уже билась с врагом, а резервные силы, имеющиеся в каждом полку, уже были задействованы…

Внезапно из ставки генерала Боура отделился конный отряд в сотню голов. И возглавлял их сам Родион Христофорович! Следом за драгунами последовали перестроившиеся в боевые колонны тверчане, чуть больше полутора батальонов — меньшая часть ветеранского полка, еще два батальона в бою, застигнутые врасплох и в попытке сдержать натиск казаков. Но куда уж там! Легкая конница казачков опрокинула ряды воинов слишком быстро…

И хотя левое крыло все еще успешно держало оборону, оно вряд ли выстоит когда в спину защитникам ударят предатели.

Черт! Что же делать? Бойня идет по всему фронту: правое крыло отбивается, центр постепенно проседает, а противник подтягивает все новые силы, того и гляди опрокинет наши порядки. Но мы то на подобное развитие событий и рассчитывали, дать врагу веру в скорую победу, именно поэтому на тех направлениях стоят нетронутые полки. Убрать их оттуда нельзя — не хватит сил выдавить врага в случае потери люнетов, а это смерти подобно. Такой ошибки нам Евгений не простит, мигом додавит, вон конница на его позициях только и ждет момента ринуться в атаку!

Страха и неуверенности во мне нет, лишь клокочущая в душе ярость, пока еще сдерживаемая, но чую — ненадолго. Ей нужно дать выход, иначе натворю делов, ой натворю, и расхлебывать будет не кому.

— Витязям на левое крыло! Семеновцам — сместится с центра ближе к левому крылу. Исполнять!

Вестовые тут же унеслись к командирам. И уже через несколько минут со стороны "Русских витязей" послышался частый барабанный бой и звуки горнов, а еще чуть погодя из-за перелеска, что скрывал их от моего взора, показались бегущие колонны под знаменем с вставшим на задние лапы бурым медведем на зеленом фоне, с серебряным крестом в правом верхнем углу.

Не знаю, заметили ли предатели приближение витязей или у них был изначально план не просто выбить левое крыло. Часть казаков внезапно изменила маршрут и вместо того, чтобы ударить встык между Псковским и Тобольским батальонами, тем самым окончательно расколов линию обороны на отдельные участки, ринулась прямиком на холм, к батареям. И вышло у предателей это так удачно, что у них на пути кроме артрасчетов никого и не оказалось. Минут пять и сотни казаков начнут резать обслугу, еще десять минут и про артиллерийские залпы можно забыть…

— Не вовремя казачки нам подгадили, — цыкаю я, — но уж лучше здесь, чем в Москве. Дешевле обойдется.

— Михаил, строй людей, нам предстоит проучить этих выблядков!

— Но, государь… — попытался возразить Нарушкин.

— Исполняй!

Майор тут же развернулся и скомандовал:

— По коням!

Все лейб-гвардейцы тут же бросились в седла, благо каждый перед боем приготовил и проверил не только коня, но и сбрую. Теперь бойцы раскрывали седельные сумки с шести зарядными пистолями — по два у каждого и проверили как выходят клинки из ножен.

Сам Михаил занял место справа от меня, и думая, что я не вижу показал ближайшим бойцам прикрывать меня. Эх, наивный, уж чего-чего, а боем меня не испугать, не на того напали!

Вот только телохранителей меньше полутора сотен — большая часть осталась при императрице, да царевичах. Уж об их здоровье я пекусь куда больше чем о своем.

Я не гляжу по сторонам, но чувствую как выстраиваются в линию гвардейцы. Ощущаю нутром как злится мой Ярый — не конь, а чудо, не раз спасший меня на поле брани. Ему противно стоять на месте, когда впереди хорошая драка! А я улыбаюсь и тихонько сжимаю бока — ни шенкелей, ни прочей садисткой жути в наших отношениях с Ярым нет, нам они не нужны, мы и так понимаем друг друга с полуслова. Вот и теперь конь делает шаг вперед, второй… а чуть погодя вовсе переходит на легкую грациозную рысь. Верный друг рвется в бой! Я чувствую, как мощно бьется его сердце, знаю, что умный товарищ скоро превратится в лютого зверя, разящего врага не хуже булатного клинка в моей руке.

Движемся клином. Получилось так, что на острие нас трое: я, майор Нарушкин и Николай Вязов, сержант из второй роты. Оба прикрывают меня, хотя кираса с шлемом закрывают почти все важные участки тела, разве что руки с ногами открыты, но уж чтоб попасть в них в горячке боя, это надо быть весьма везучим человеком!

Скачем по пологому холму, наискосок, аккурат наперерез разгоряченным казачкам. Кажется они нас не видят, что ж, отлично коли так. Соблюдали тишину до последнего момента. Да и казакам-предателям до вершины холма осталось всего ничего — саженей сто, у них охотничий азарт все застит, они уже там — наверху, крушат клятых москалей!

Перед тем как дать сигнал горнисту, скачущему позади меня возле прапорщика со знаменем императора: золотой двуглавый орел на зеленом фоне, держащий в лапах скипетр и державу, а в четырех углах серебряные православные кресты. Приходит в голову мысль, что зря все-таки позволил Скоропадскому набрать в этот поход людей из бывшего Запорожья, аукнулось жалость к преступникам, что ж впредь мне наука — не жалеть отбросы, кусающие руку помощи!

Ну а теперь…

— Вперед братцы! Ату, их!

Поднимаю верную саблю, и тут же за спиной слышу как захлебывается в протяжном гудке горн. Кони с легкой рыси перешли на тяжелый галоп.

Сверкающий в лучах утреннего солнца клин всадников вылетел на склон, прямо перед предателями. Вспыхнули серебром кирасы, клинки и шлемы, замерцал золотом двуглавый орел на знамени!

Наши полторы сотни, словно матерые волкодавы, вспороли разношерстную толпу казаков. И будто пуля сквозь молодую поросль понеслись вперед, отбрасывая предателей от вершины холма.

Да только этого оказалось мало для победы — на помощь одному отряду спешил второй, такой же по численности. Вот только спасти их уже не могли — револьверный залп считай в упор, да к тому же не один, а дюжина от каждого гвардейца, это не фунт изюма съесть. Сотни три врагов мы смели будто паутину веником — в один миг.

А затем, пришел черед доброй рубки! Давненько я не сходился вот так, лицом к лицу с врагом, все больше за картой, да с наставниками, вот и проверим, не потерял ли сноровку.

Сердце на мгновение сжалось. И тут же мощно забилось. Поудобнее перехватив саблю сжимаю бока Ярого и тот испустив громовое ржание, ринулся дальше.

Ржали обезумевшие кони, скользя по залитой кровью траве, валились под копыта вперемешку раненые, мертвые, выбитые из седла, лязгало, громыхало и трещало, словно в кузнице, ломалось и крошилось железо. Но падали как снопы во время жатвы враги, а не мы!

Я, вместе с гвардейцами, казался заговоренным, не было достойного противника, и все те, кого встречал на своем пути похожие на крыс, что норовят укусить, но оказавшись лицом к лицу, теряют боевой пыл.

Сабля давно окрасилась в кроваво-темный цвет, на клинок налипло много чего: волосы, спекшаяся кровь и нити простецкой брони врага. Все это отмечаю походя, когда снова и снова обрушиваю на нового противника град ударом. Усталость? Ее в горячке боя не ощущаю, но знаю, потом, может через три часа, может раньше придет откат и руки перестанут слушаться, тело станет ватным, а в голове появится молочный туман усталости. Но все это будет потом, ну а пока — вперед!

Личная полутысяча гетмана Игоря Колывана.

Новонареченный гетман казачьего войска настегивал коня, силясь успеть к своим собратьям почти достигшим вершины клятого холма. Следом за ним неслись его отборные молодцы, те кто не пошел с Орликом в Порту, но по-прежнему сохранившие в себе дух свободного воинского братства.

Колыван зло ощерился, вспомнив недавно убиенного Ивана Скоропадского, этого слюнтяя, верного московитам. Тьфу! Такого и убить было не жаль, как впрочем, и его ближников. Жаль, конечно людей терять, но так было нужно. Вольному народу необходима свобода, а под двуглавым орлом Москвы ее не будет, да и откуда ей взяться, если ни за зипунами не сходить, ни на Доне не походить. Как прожить честному казаку? Ну не землю же пахать, как последний крестьянин? Колыван уж точно этим не собирался заниматься, как и те, кто поддержал его на тайном сходе.

Предал ли он, когда согласился помочь союзникам в этом бою? Нет, он так не считал. Самопровозглашенный гетман думал иначе, предпочитая видеть в своем поступке здравый расчет, из тех когда на одной чаше весов — эфемерная преданность, а на другой — не менее эфемерная свобода. Именно за последнюю и боролся сейчас Колыван, поднял казачков на бунт, веря в то, что имперцы смогут то, чего не смог Карл Двенадцатый. Да и как не поверить, если войско врага два раза больше, да и опыта ему не занимать.

Так думал гетман. Эти же мысли навязал своим соратникам, верным ближникам…

И сейчас несся с сабелькой наголо на того, кому клялся служить верой и правдой. Что ж, разбойничья душа и впрямь вольная, но и спрос с нее куда серьезней, нежели с простого землепашца.

— Гей-гей, братцы! В сабли, подлых москалей! — что есть силы заорал Колыван.

Его клич подхватили остальные и еще яростнее стали нахлестывать коней, улюлюкать, словно степняки и трясти оружием. У некоторых виднелись дымящиеся пистоли, готовые к пальбе.

"Хорош, стервец, справный бы казак вышел!" — невольно подумал гетман, глядя на то, как молодой император рубится сразу с тремя вольниками. Да не абы как, а на острие клина!

Верхом на коне, залитый чужой кровью с головы до пят, с саблей в руке, он казался былинным богатырем, от которого не спастись. Каждый удар отправлял кого-то на сковороду к чертям. Оказавшиеся у него на пути вольники невольно осаживали лошадей, тесня друг друга, в надежде, что минует…

Кому-то и впрямь "везло" — и они, избегнув удара императора, оказывались лицом к лицу с разъяренными гвардейцами. Сталь, ударяясь о сталь, высекала искры, наземь летели растерзанные плащи, изломанное оружие.

— Вперед, вперед! — подгонял своих бойцов Колыван, но только уже и сам видел — не успевает на подмогу, от первого отряда осталось не больше полусотни вольников.

Вон мимо, куда-то в сторону леса, поскакал обезумевший конь со вздыбленной гривой, залитый своей и чужой кровью, сбивая всех кто попадался на пути. Гетман заметил его вскользь, а в следующую секунду уже несся дальше, думая лишь о том, что нужно убить русского государя, с его горсткой охранников!

Этот куш куда значительней оговоренного ранее, за него не только злата можно получить, но и немалый титул. Ради подобной награды стоит поторопиться…

Мы успели добить отряд предателей прежде, чем к ним на помощь пришла подмога. Пал последний ублюдок, попытавшийся дать деру, но не ожидавший, что Ярый может убить копытом так же как я клинком.

Удар! Хруст, звериный вой предателя и свист рассекаемого воздуха, на мгновение прервавшийся влажным звуком, оборвавшим нить жизни очередного врага!

— Государь, тебе нужно уходить! — рядом оказался Михаил.

Оглядываюсь и вижу, что не смотря на то, что на склоне валяются сотни трупов, врагов на холме меньше не стало. Более того, новые противники вот-вот доберутся до нас, а ведь гвардейцы тоже понесли потери, считай треть убито или ранено. Смотрю наверх, туда где стоят орудия, возле них жиденьким строем замерла охрана — меньше сотни бойцов на все три батареи. Их явно не хватит, чтоб отбить атаку. Так что нам остается лишь сражаться, дожидаясь подхода витязей.

— Строй людей.

Отброшены сомнения и "умные" идеи бросить артиллеристов на произвол судьбы, все разумные мысли выкорчеваны. Со мой лишь честь и долг. Честь дворянина, благородного человека, чьи предки сражались за эти земли, Долг государя, взвалившего на себя обязанности по защите Отечества не взирая ни на какие беды и лишения.

И теперь передо мной не просто предатели, возжелавшие злата, думающие лишь о своей мошне. Нет, предо мной вши, кусачие и противные, избавиться от которых моя святая обязанность!

— Государь прошу…

— В строй, — обрываю майора на полуслове и направляю Ярого на нового врага. Теперь чуточку проще — солнце почти не слепит, да и в горку подниматься не надо.

Чувствую, как с боков верные гвардейцы сбиваются в плотную шеренгу, готовят револьверы и палаши. Я снова на острие клина, справа — майор Нарушкин, а вот слева на сей раз лейтенант первой роты, Иван Протасов, мелкопоместный дворянин, пожалованный еще при Петре.

Говорят, на смерть, как на солнце, в упор не взглянешь. Вранье! Я вижу ее вокруг себя, но не боюсь, ведь я не просто существую как тля, я — Служу Родине! И это не просто слова.

В толпе предателей запела труба. Словно в ответ издевательски заржал Ярый, его поддержали кони лейб-гвардии. Последние метры до сшибки! Секунда и рука заученным движением бьет чуть наискось, и хотя моя сабля больше подходит для пешего боя, но и палашам не уступает. Вжих! Первый упал…

Меня проклинали, молили о пощаде, призывали сдаться. Но все проходило мимо, будто звук почти выключили и лишь отдельные реплики прорывались словно через толстый слой ваты.

В минуты боя меня подхватил неистовый порыв, тот что делал человека когда-то в древности превыше богов. Все наносное, ненужное истаяло словно дым и вся моя суть окутал вихрь битвы.

Ярый — мой верный друг, мое продолжение, вскинулся на дабы в тот момент, когда сразу трое предателей бросились мне наперерез. Копыта с мощными подковами замолотили по воздуху и попали прямо в висок одного из них. Хрустнуло. В воздухе мелькнул окровавленный клок волос и на землю упал очередной мертвец.

Передо мной искаженные рожи, искры от бьющихся клинков, ржание сотен коней, вопли, мелькают шлемы, кирасы… круговерть образов, в ладони скользит рукоять сабли. Слишком многих уже убил, но не все проходит бесследно, вот приходит ощущение внутренней пустоты, словно после тяжелой но необходимой работы. Чувствую — еще немного и свалюсь, глаза застит кровавая пелена.

Нет! Еще не время, еще немного, ну же! Пытаюсь себе внушить продолжать биться, но сил нет, а левая рука вовсе не слушается, то и дело стреляет острой болью, будто палач из Берлоги в открытую рану угля подсыпает.

Перед тем как окончательно свалиться слышу знакомый до боли клич: "Ур-ра!" и мгновение спустя падаю на шею Ярого…