Глава 14
11 мая 1716 года от Р.Х.
Москва. Преображенское.
Мир с каждым годом меняется все быстрее. Эта истина известна каждому думающему человеку и от нее никуда не деться. Можно только возглавить процесс или хотя бы плыть в его фарватере. История учит многому, не солгу если замечу — в истории есть решение любой проблемы, необходимо только найти нужный эпизод.
К чему я веду?
Наверное, к тому, что как бы не хотел добиться величия для Отечества быстро его не достичь. Умом понимаю, а сердце жалится. Слишком много хочется дать людям, научить и возвысить, даром, что ли лечебницы, библиотеки и школы открываются во всех крупных городах и даже некоторых селах. И вижу как растут дети, тренируются воины и пашут на экспериментальных полях свободный люд: душа поет, но стоит задуматься какой ценой это получено и горько мне становится. Порой даже мысли подленькие закрадываются пустить все по проторенной дорожке и пусть развивается самобытное государство как и раньше. Но проходит секунда осмысления и гоню эту ересь прочь от себя! Потому как знаю — не может Русь, Душа мира всего, Отечество, стоящее между Западом и Востоком быть простым государством. Не в этом ее нелегкая участь, не для этого многие годы мы терпели нападки всего и вся, чтобы потом расслабиться и жить по велению строптивой души.
Да, знаю — русская душа в первую очередь впитывает в себя соборность и милосердие, даруя даже злейшему врагу второй шанс, не унижая слабого и не воруя у друга. Для простого человека это прекрасно! С таким народом можно горы свернуть, любой правитель о большем и желать не смеет. Но ведь тем кто управляет следует развивать в себе и другие качества, мировоззрение. И вот ради этого, ради того, чтобы русский мир не оказался в забвении по прошествии веков следует выделить те ступени к вершинам власти, которые человек способен постичь, не теряя самого главного — бессмертной души.
Недаром в последнее время частенько беседовал с патриархом Иерофаном, да и Варфоломей из Петровки наведывается все чаще — понимает, что мало отроков просто научить, нужно дать им такой задел на будущее, чтобы и в старости витязи ощущали свою полезность и важность, если не для окружающих, то для государства. Думаете, такое невозможно? А вот шиш всем и маслица сверху, знаю — осилить можно все, было бы стремление и вот его-то взращивать требуется в первую очередь, как великий труд возделывает многие версты в пашни, так и желание творца нового должно укреплять разум своих адептов.
Да, видно пора ложиться спать, потянуло на философию. Да и пора уже — солнце зашло, а глаза от ламп порядком устали…
— Государь! Государь! Беда, государь!
В беседку, где я работал с документами, вбежал пыхтящий как экспериментальный паровоз чудо-мастерской Димы Колпака, Никифор. Старик раздобрел, но хорохорился и ни в какую не желал уходить на покой. Впрочем, я и не настаивал — он со мной с первых дней моей новой жизни: предан, умен и молчалив. Ни разу я не слышал от него просьб о протекции, о плохой жизни, о трудностях. Старик всегда был тем столпом, на который я мог положиться. И самое главное в любой ситуации он сохранял присутствие духа, чтобы не случилось.
И увидев его такого, я на пару секунд опешил.
— В чем дело?
— Го… го… горит, — едва справляясь с отдышкой ответил он.
— Что горит?
— Чернь взбунтовалась, Кремль горит, императрица с детьми заблокирована!
— А где гвардейцы?
— Часть прорывается к Кремлю, часть убита, а остальные держат оборону на воротах.
— Зови Нарушкина.
— Уже сделано.
— Ступай, готовь походный мундир, выступаем через десять минут, — приказал я Никифору, тот поклонился и быстрым шагом скрылся за зеленой изгородью возле беседки.
Какой-то ушлый скот решил воспользоваться моментом. И судя по шевелениям до сего времени это скорее всего пресловутый Вольный. Решил значит половить рыбку в мутной водице, что ж, выходит плохо в свое время столицу чистил от разного отребья, нужно глубже копнуть, чтоб до самых кишок достать а потом еще разок копнуть да так, чтоб людишки навечно запомнили.
Не прошло и минуты как в беседку влетел майор Нарушкин: слегка запыленный, чуток взмокший. Таким перед государем он не позволял себе появляться. После тренировок с личным составом он всегда приводил себя в порядок, но тут случай особый. Вон стоит глазам пожирает, приказа ждет. Что ж, зачем человека расстраивать?
— Никита, собирай всех кого можешь, шли гонцов в казармы преображенцам и семеновцам — идем в столицу, чернь усмирять, — как можно спокойней приказал я, вот только заметил краем глаза, что Нарушкин слегка сбледнул. И это при скудном свете ламп.
Почему интересно?
Бывает так, что определенные события заставляют менять мировоззрение кардинально. Чаще всего к ним относятся те, что напрямую задевают человека. Я старался гнать прочь мысли о том, что может случиться непоправимое, ведь даже в годы стрелецкой вольницы детей не трогали, да и на царских особ рук просто так не поднимали. Но нет-нет да проскальзывала мыслишка о том, что Ольгу случись черни ворваться в Кремль не пощадят, да и Ярослава с Иваном в таком случае могут в порыве убить.
Да для нормального человека убить ребенка дикость, но ведь отбросам все равно, тем более дороги назад у них нет.
— Гонцы посланы, но думаю, батальоны уже оповестили… — заметил командир царских телохранителей. И плевать, что со мной их меньше сотни человек — те кто попал в лейб-гвардию, априори не может быть слабым.
Я кивнул. На ходу застегивая кирасу. Пока Нарушкин собирал бойцов, Никифор успел принести мундир и оружие. Так что когда гвардейцы выводили коней на плац, я уже собрался. Вот только добраться до Кремля быстро не получится — и ночь на дворе, и наверняка те кто устроил все это подступы к городу перекрыл. А может и парочку засад устроил. Свои мысли озвучил Михаилу, тот молча согласился и тут же отослал две пятерки бойцов вперед: проверить на предмет возможных каверз.
Сейчас в моей голове крутились мысли о семье, остальное шло фоном, кажется — взорвись рядом бомба и не замечу. К тому же все делаю на автомате: носок в стремя, легкое усилие и оказываюсь в седле, чуть сжимаю колени и Ярый, мой верный четвероногий товарищ всхрапнув, тронулся в путь, постепенно набирая ход.
Коню, некогда подаренному мне, было все равно куда и в какое время скакать — главное, чтобы это происходило как можно чаще. Увы, но в последнее время выездов и впрямь много меньше, так что Ярому приходится грызть стойла… когда поблизости нет Ваньки-конюха — единственного человека которого царский конь допускает к себе, не считая меня.
Тпрр!
— Больше света! — рычит Нарушкин на подчиненных, хоть старается и не показывать что беспокоится, но все равно эмоции прорываются: то голос повысит, то рыкнет ни с того ни с сего.
С каждой минутой Москва становилась все ближе, еще полчаса и подковы зацокают по камням мостовой.
Вот вылетаем из перелеска и видим, что над городом колышутся, будто переспелые колосья пшена, красно-оранжевые языки пламени! Да не в одном месте, а в десятке. Могло бы и больше, но слышен колокол на церквах, перезвон пожарных бригад, гомон сотен людей — не дает народ свой город на поживу огню. Да неспроста все это, ой неспроста. Все отчетливей незримая рука недруга.
"Неплохо подготовлено, да и реализация плана не худшая, — отстраненно подумал я".
А сам тем временем шепчу всякие глупости Ярому, чтоб нес быстрее к семье. Да и света уже хватает — видно дорогу достаточно для полноценной скачки, чтоб ветер свистел в ушах.
— По Зареченской двигаемся! — кричит Нарушкин.
Я не понимаю почему, ведь по прямой как полет стрелы — Холмовой быстрее. Уже собираюсь отдать новое ЦУ как заметил, что в распахнутые ворота Холмовой выплеснула толпа оборванцев. Немного, человек в пятьдесят — мы их разбросаем не вынимая сабель из ножен, вот только кто поручится в том, что за ними нет других? Ход при рубке потеряем, время тоже, а оно сейчас важнее всего. За сим резко меняем траекторию и отряд поворачивает на девяносто градусов мчится вдоль низкой стены: ограждающей не от врага, а по большей части от лесного зверья, что любит по зиме наведываться на людские подворья в поисках пищи.
Минута, другая и вот мы у ворот Зареченской. Закрытых. А вон и пара городских охранителей стоит. На эти места брали исключительно бывших солдат, что по какой-либо причине не могли активно служить, но все еще сохраняли бодрость духа и телесные силы.
— Кто такие? — грозно спросили сверху.
— Открывай служивый, твой государь под воротами ждет! — ответил Степан Кадушкин, командир третьего взвода.
— Невместно без приказа… — начал было служака, но тут уж я не выдержал:
— Промедлишь еще и лишишься головы, раз государево полотнище не узнаешь.
Ярый, будто чувствуя мой настрой подался вперед, раздвинул мощной грудью стоящих впереди коней гвардейцев слегка приподнялся и ударил копытами в створки. Бамс! И тут же изнутри что-то упало. Дзынь! А после и вовсе скатилось наземь — фрух!
Не прошло и десятка секунд как ворота скрипя плохо смазанными петлями начали открываться. Пара ударов сердца и дорога оказалась свободна. Бросил мимолетный взгляд на лица служивых: спали небось, но нет — хоть и помятые физиономии, но скорее от усталости, так что всколыхнувшийся было в душе гнев тут же угас — не за что охранителей наказывать.
— Пошли родимые! — две пятерки хлыстнули по бокам своих коней и с присвистом поскакали вперед. Следом как стадо разъяренных красной тряпкой быков ринулись и мы…
* * *
12 мая 1716 год от Р.Х.
Москва.
Английский гостевой дом. Раннее утро.
Если бы кто сказал сэру Клайду Джефферису еще пару лет назад о том, что он будет послом в Московии, то он бы рассмеялся шутнику в лицо, не сдерживая эмоций. И плевать на личность фантазера. Однако прошло время и вот он тут: среди диких людей, варварских нравов и загадочных поступков, частенько не поддающихся логике английского аристократа. Да, пусть он и не лорд, но все же не худородный потомок козопасов. Посему это назначение воспринималось сэром Клайдом как ссылка, что даже хуже наместничества в колонии среди краснокожих дикарей.
Вот только возмущение у Джеффериса было тихим, можно сказать даже незаметным для обеих Палат. Так уж повелось, что настоящие англичане привыкли выполнять возложенные обязанности в любом месте, если там можно заработать фунт другой. Да-да, так уж повелось, что лорды и сэры любят деньги ничуть не меньше стылого Туманного Альбиона. Даром, что английские пираты в своей жажде наживы и жестокости превзошли беспринципных испанцев!
Как бы там ни было, но посол Англии в России принял дела у своего предшественника и приступил к работе. Правда, без энтузиазма, с ленцой.
Поначалу Клайд жалел себя, наблюдал за скучной, по европейским меркам, жизнью столицы московитов и пренебрежительно плевал через губу при любом упоминании успехов русских мастеров или воинов.
Все изменилось тогда, когда его представили царю, точнее императору, правда непризнанному Англией и еще рядом стран, но в официальных письмах именующемуся только так и никак иначе. И пусть встреча длилась не больше пяти минут, впечатление она произвела на опытного царедворца неизгладимое. Да такое, что уже вечером из английского посольского дома ускакало сразу трое гонцов. Все в разные направления.
Сведения о том, что новый государь московитов не уступает своему отцу, а то и превосходит его, нужны в Англии и как можно скорее. Кроме того требовалось узнать как можно больше о самом государе и сделать это следовало быстро — вот посему второй гонец отправился в Архангельск, к Джону Хардстоуну — главе гильдейских купцов. Ну а третий убыл не так уж и далеко — на берега Балтии в бывшее Курляндское герцогство. Благо там еще осталась старая аристократия, скрыто ненавидящая московитов.
Для себя же сэр Клайд оставил самое интересное, в чем он являлся безусловно мастером. Без прикрас и ложной скромности можно уверенно заявить, что нынешний посол Англии отличный специалист поиска тайных троп к душам людей. Причем самых разных. Да он не чурался грязных методов — хотя кто из политиков ими не пользуется? Есть только те кто признает это и попался и те кто не попался, посему осуждающе качает головой.
Однако как бы там ни было, но результаты, которые получал сэр Джефферис — впечатляли. Вот и здесь в России, не ведая тонкостей русского языка, но понимая человеческую природу, он сумел найти за год полторы дюжины обиженных аристократов, скрывающихся от пристального взора безопасников.
Для посла все эти люди были всего лишь дополнительным источником информации о жизни двора и различных министерств. Далеко идущих планов он не строил, предпочитая действовать методично и своевременно, не загоняя упряжь действий до полусмерти. Поэтому и разговоры с недовольным вел он в полутонах, не позволяя опуститься риторике до оголтелых антигосударственных призывов. Но его собеседники себе в этом не отказывали, а сэр Клайд их не останавливал, предпочитая слушать и запоминать.
Думал, что так будет лучше, мол, пар выпустят и успокоятся.
Вот только сегодняшняя ночь показала насколько он близорукий политик, работающий на просторах России…
И ведь казалось, ничто не предвещало беды — пешки исправно снабжали посла информацией, делились идеями и даже помогали в меру своих сил. Сэр Клайд порой тешил себя надеждой, что через год другой сможет подобрать нужный ключик и к Граалю Московии — закрытой для сторонних глаз Петровке. Даром, что живут там простые люди, только под незримым наблюдением безопасников. А там и секреты выведать можно, и людишек толковых переманить или выкрасть.
Однако мечты о размеренной ползучей экспансии рухнули в один момент — с вестью о том, что взбунтовалась чернь в Москве. И ладно бы сама по себе, но среди алчущих толп нищебродья и ворья появились отряды недовольных, решивших половить рыбку в мутной воде, а заодно и решить свои накопившиеся проблемы. Все бы ничего, пойди эти отряды резать купцов да мастеровых, но считай, половина сунулась к Кремлю и успела схлестнуться с гвардейцами…
Теперь для них назад дороги нет, пути отступления растаяли как капля меда в кипятке, ведь пролитая кровь заставит безопасников рыть землю носами днем и ночью. Посему отрядам князя Василия Долгорукого, Ивана Большого Афанасьева и Александра Кикина дали приказ захватить императрицу с детьми — случай уж больно удобный, всего рота в охранении в эту ночь осталась, про это сэр Клайд знал лично, от болтливого служаки Сашки Пустырева, что заступил в этот день на Северо-Западные ворота.
Но, черт побери, почему эти болваны выбрали столь неподходящее время?!
Посол бесился, разбил пару венецианских бокалов и метался от стенки к стенке в своем кабинете. Вышколенные слуги ему не мешали: дураков не было. А вот посыльные, снующие словно крысы доставляли сэру Клайды вести от которых ему хотелось еще больше рвать и метать. Ведь бунтовщики не сумели воспользоваться неожиданностью и захватить Кремль. Теперь их отряды, под прикрытием шаек воров и грабителей пытаются взять его на копье, теряя такое драгоценное для них время. И самое паскудное — государь московитов уже возвращается из своей поездки по ближним городам, не говоря уже об оставшихся гвардейцах в казармах за чертой города.
— Беда господин!
В кабинет Джеффериса ворвался испуганный Гарольд — парнишка семнадцати лет, служивший еще предшественнику посла. Да столь хорошо служивший, что старый пройдоха Мортимер хотел забрать его с собой на Туманный Альбион. И как подозревал сэр Клайд дело тут вовсе не в том, что Гарольд хорошо знает русский язык, тут скорее ценна работа ртом в целом, к тому же и на мордашку паренек смазлив как девица…
Тьфу! От столь мерзких мыслей посол скривился и едва не сплюнул на пол, опомнившись в последнюю секунду.
— Чего замер? Говори, давай!
— В городе гвардейцы и сам император!! — затрясся юнец: губенки надул, пальцами полу кафтана мнет, а глаза то и дело на дверь с окном кидает. Такой служака в бою даже не нуль на палочке, а скорее помеха. Опасная для свои же опасная.
— Хм… быстро они, — кивнул Клайд. — А из-за чего ор тогда?
— Так ведь мы того само… гхаа
Гарольд не успел договорить как рядом с ним оказался посол и схватил правой рукой за шею резко поднял его и прижал к двери.
— Глупец, — пренебрежительно процедил Клайд даже не думая ослаблять хватку, не смотря на то, что Гарольд покраснел как свежее сваренный рак и сучил руками да ногами по стене, силясь хоть как-нибудь ослабить хватку своего господина. Но силы слишком не равны.
— Мы вообще ничего о бунтовщикам не знаем и знать не хотим, заруби себе на носу, в противном случае — не сносить тебе головы.
Джефферис разжал пальцы, и паренек рухнул задницей на пол.
— Агх! Хррр.
Пару секунд из его глотки раздавались нечеловеческие хрипы после чего он закашлялся. Всхлипнул.
— Заревешь — убью прямо здесь. И плевать на то, что твой дед служил Кромвелю верой и правдой. Ты меня понял?
И хоть сэр Клайд говорил тихо, скрежет его голоса пробирал до костей. Гарольду ничего не оставалось — он часто-часто закивал и украдкой смахнул слезу, катящуюся по щеке, скрылся за дверью.
— Идиоты. Меня окружают одни идиоты! — прорычал посол, опускаясь в кресло.
Рука привычно залезла в третий ящик стола, нащупала пузатую бутыль односолодового виски и плеснула в стакан на два пальца. Затем подхватил и выпил одним махом. Янтарная жидкость прокатилась по гортани, приятно обжигая, и ухнула в желудок, даря мгновение восхитительного жара во всем теле.
На один миг глас Англии в этой дикой стране подумал о том, что побег куда-нибудь в Архангельск — лучшее решение. Месяца так на три или четыре, пока страсти не улягутся. Мешало лишь осознание простой истины — он не простой человек и наверняка его перехватят еще на выезде из города и тогда от вопросов безопасников ему точно не отвертеться. Пока же еще оставался призрачный шанс на то, что все обойдется.
— Плевать! Денек будет мерзкий, пусть лучше он канет в забвение как можно скорее…
Сэр Клайд опрокинул в себя второй бокал, а затем и третий. Перед глазами появилась легкая дымка, и разум погрузился в состояние полудремы: идеи, домыслы, заботы — все отступило, давая послу насладиться алкогольной безмятежностью. И плевать, что после он будет сожалеть о проявленной слабости, главное, что сейчас он отринул все прочь!
12 мая 1716 года от Р.Х.
Москва.
Резиденция Князя. Раннее утро.
Трехэтажные хоромы еще до первых петухов пребывали в состоянии тихого ужаса. Хозяин гневается! А когда такое происходит, плохо бывает всем: и виновным и случайным. Любому кто попадется на глаза князю.
Разве что домашние могут чувствовать себя в относительной безопасности, хотя порой и им достается, бывало, прикажет в сердцах высечь ради разумения, и даже остыв, не меняет решения. Единожды такое с самим наследником произошло, когда тому одиннадцатый год шел, с того времени он к отцу старается в такие моменты вообще на глаза не показываться. И правильно делает, этот ход всем бы домочадцам перенять, но нельзя — работа должна выполняться постоянно, иначе смерть покажется манной небесной для ослушавшихся!
— Гришка! Тварь ты неблагодарная, куда делся?! Бегом ко мне! — глас Хозяина разносился по терему с кладовой до конька крыши, заставляя всех: от челядинца до жены Софьи содрогаться и молиться Богу, дабы смиловался и остудил разъяренного властителя.
А упомянутый Григорий Отроков меж тем несся в комнату своего господина не глядя под ноги — лишь бы поспеть как можно скорее. И угораздило же его отлучиться на задний двор в такой момент!
— Я тут, твое превосходительство! — отрапортовал он даже не переступив порог.
— Ты где шляешься, остолоп? — неожиданно тихо, с присвистом спросил князь своего верного слугу, обязанному ему по гроб жизни.
— Прошу извинить… — склонился Григорий.
— В городе творится черт знаешь что — скорбные разумом решили устроить у меня под носом настоящее восстание. И представь себе мои чувства, когда подобное происходит без моего ведома?
Князь продолжал говорить все так же тихо, но в голосе его все больше проскальзывали змеиные ядовитые нотки. Подобное заметит любой хоть раз потревоживший покой древесной гадюки в солнечный день подле нагретого камня.
— Людишки донесли совсем недавно. Гонцы на склады отправлены, охрана предупреждена — любых незваных гостей встретят пальбой и поднимут на копья.
— Дурак! На кой люд мне твои склады?! Ты понимаешь, что если сейчас случится непоправимое — молокосос нас со свиным дерьмом смешает. Его ищейки всего полгода как рыть под нас перестали и тут такое.
Князь замолчал, побарабанил по столу костяшками пальцев и глубоко вздохнул, глядя невидящим взором на черный лакированный стол из мореного дуба. Григорий в такие моменты притворялся истуканом — знал, что Хозяин изволит думать и лучше для бренного тела ему не мешать. И плевать, сколько времени займут размышления: раньше положенного он даже с места не сдвинется.
Вдалеке раздались едва слышные крики и раскаты многочисленной пальбы.
"Могли людей и не гонять, вон все и так слышно", — невесело подумал Отроков, а чуть погодя ор поднялся уже на их улице, правда, сразу прекратился. Сторожа в этих местах бывалые — сначала бьют, а потом уже беседы ведут.
— В общем так. Бери полсотни стражи и выступай к Кремлю. На глаза никому из этих скорбных разумом не попадайся. Если подвернется случай — поможешь гвардейцам, если нет — любой ценой захвати хотя бы одного командира бунтовщиков.
— Я могу идти?
— Ты лететь уже должен! — громыхнул князь, нахмурив брови, так что они сошлись на переносице.
Но Григорий этого уже не видел — несся сломя голову во двор. Там в ожидании сидела дюжина битых жизнью воинов, некогда служивших в стрелецких полках, а затем перешедших на службу к родовитому князю.
Через минуту с территории вышла половина во главе с Отроковым, остальные бегом выскочили через заднюю калитку и направились в соседние подворья — собирать остальных стражей.
Вопросов верные служаки не задавали, привыкли держать язык за зубами, они по приказу могли рубиться в одном строю с вчерашними бандитами, а завтра этих же бандитов развесить по березкам. И никакие угрызения совести им не страшны — столь пагубные для служивого воина эмоции вытравливались довольно жесткими методами, ну а если же нет, то воин быстро становился случайной жертвой. Благо, что желающие попасть в стражу князя не переводились никогда.
Отряд пробирался до конечной цели околицами, стараясь оказаться в нужном месте как можно скорее. И если б они выдвинулись хотя бы на полчаса раньше, то может статься и успели. Вот только в данный момент они явились, дабы стать невольными участниками бойни, разворачивающейся на площади перед Кремлевскими стенами!
Бум-бум! Бум-бум! Бум! Треск и грохот!
Это бунтовщики, наконец, взломали створки кремлевских ворот. Радостный ор разнесся над половиной города, но тут же сменился частыми выстрелами и проклятиями. Гвардейцев просто так не взять и пойти на них нахрапом далеко не лучшая идея.
Вот только Гришка видел то, чего не могли заметить защитники Кремля — народу против них скопилось слишком много. И ладно бы простое отребье — его разогнать и плетьми можно. Костяк бунтовщиков составляли понюхавшие крови вояки, умеющие держать строй, прикрывающие спину товарищу и самое главное — не теряющие головы в бою.
"Пора!" — подумал Григорий.
И будто почуявшие кровь волки насторожились княжеские бойцы. С губ Отрокова уже почти раздался приказ на выдвижение, когда из-за угла донесся громоподобный цокот сотен подкованных копыт.
На площадь, будто демоны из Бездны влетели семеновцы с палашами наголо. Они рубили всех кто попадался на пути. Не прошло и минуты, как ослепленная яростью и вседозволенностью толпа превратилась в паникующее аморфное Нечто пытающееся забиться в самый темный угол, прочь от Старухи с косой.
Вот только кто же им это позволит? На сей счет у молодого императора было свое виденье. Пощады никто из бунтовщиков точно не заслужил.
— Руби их! Коли! Дави!
— Слева, слева загоняй! Ни одному псу не дать уйти! Все животом ответят!
— Прошу у меня дети…
— Не надо!
— Я случайно здесь оказался, прошу…
Команды офицеров смешались с мольбами бунтовщиков, впрочем последние никто не слушал. Все гвардейцы получили четкий, ясный приказ — уничтожить всякого кто окажется с оружием в руке и любого, кто окажется перед Кремлем.
И если семеновцы занялись чисткой перед стенами, то личный отряд телохранителей императора с ним во главе направились прямиком во внутрь.
Григорий быстро уловил "куда дует ветер", особенно четко понимание наступило после того как вторая шальная пуля высекла искры из брусчатки под его ногами и застряла в стеганном кафтане стоящего рядом бойца.
— Уходите к нашим на подворье, не дай Бог берложники опосля про нас узнают, беды не миновать.
— А как же ты? — поинтересовался Николай — старший в отряде, отвечающий не только за бойцов, но и за Отрокова.
— Мои беды тебя волновать не должны. Ступайте, — резко ответил Григорий и не глядя, пошел прямиком на площадь, да только не на нее саму. Не доходя десятка шагов он нырнул в неприметную калитку и был таков…
* * *
— Выходь, а не то хуже будет! Не боись не тронем!
— Давай вашество, подобру-поздорову, а не то бомбой попотчуем.
Подле императрицы Ольги и младых наследников стояли пять телохранителей. Остальные полегли, защищая своими телами на стенах, подступах и в коридорах. И самое паскудное — боеприпасов для пистолей осталось на пяток выстрелов, да тройка гильз под фузею на брата, после — только честные клинки и личное мастерство. Но кто только на него будет полагаться, когда перед тобой ублюдки, посмевшие поднять руку на женщину и детей властителя бескрайних земель?
— Не желаешь по-хорошему? Быть посему. Парни — круши!
За дверью послышались шаги… Бамс! В дубовое полотно прилетел первый удар. Смачно хрустнуло дерево, скрипнул, вытаскиваемый метал и через секунду топор вгрызся в преграду вновь…
— Императрица — уходите к себе и детей забирайте, нечего вам здесь делать, — не терпящим возражений тоном сказал лейтенант Скорбышев, опытный командир и отличный фехтовальщик. И хоть ему было чуть больше тридцати — славу отличного воина он себе заработать успел. Да и мог ли быть в рядах лейб-гвардии, сиречь императорских телохранителей, плохой боец? Сюда даром что три проверки проходят… и самая легкая из всех это физическая смешанная с боевой.
Пока бунтовщики крушили дверь, гвардейцы спешно сооружали баррикаду у них на пути. В ход шло все: начиная от стульев с лавками и заканчивая гардинами с окон, вместе с тяжелыми шторами. Конечно, куча хлама вряд ли остановит нападающих, но точно задержит, заставит врага скучковаться — а это еще дюжина, или вовсе все две трупов.
— Матушка, Ваньке все это не нравится, — дернул за рукав Ольгу семилетний Ярослав.
Наследник государя-императора смотрел на мать необычайно серьезными карими глазами, правая ладонь паренька лежала на эфесе кинжала в три четверти локтя.
"Вырос, мой мальчик", — грустно подумала Оля, понимая, что детство ее любимых малышей тает быстрее июльского тумана.
— Скоро все закончится, пусть потерпит.
Сын нахмурился, и было заметно, что хочет о чем-то спросить, но все же в последний момент передумал.
— Уходите, мы их задержим!
Лейтенант резко развернулся и вскинул пистоль. Выстрел громом ударил по ушам, следом присоединились остальные гвардейцы. За дверью кто-то упал, заорали благим матом раненные, не отстали от них и более живучие подельники. И тут же ответили!
— Берегитесь!
Лейтенант втолкнул Ольгу с детьми в комнату. Выстрел. Скорбышев вздрогнул, улыбнулся чуточку виновато и с силой захлопнул дверь. Клинок словно живой заиграл в его руке, успевая парировать и контратаковать сразу против трех врагов. Из пяти гвардейцев на ногах осталось двое всего за несколько выстрелов. Да и как могло быть иначе, когда расстреливают считай в упор?
— Стой сученыш, сдохни как полагается, не гневи меня!
На лейтенанта наседал розовощекий крепыш с пышной курчавой бородой. На славянина он походил мало, в нем явно чувствовалась нурманская кровь, слишком уж яростно горели его глаза. Того и гляди рыкнет зверем, заволочет глаза алая пелена и кинется на своих же соратников.
— Трепись аки баба у колодца, авось поумнеешь, — выплюнул Скорбышев.
Лихо закрутил саблю и на обманку поймал противника: полоснул клинком по левому бицепсу. Рана не критичная, но кровавая и неудобная. Если б бой шел один в один, то лейтенанту не составило труда выиграть, тем более что классом и мастерством он превосходил врага. Вот только сражался раненный Скорбышев против трех разом, да и то эти не последние — наверняка еще подельники есть. Атаковали Кремль ну никак не полсотни ворогов.
Между тем императрица вместе с наследниками искала способ вырваться из ловушки, но никак не могла придумать чего-нибудь стоящего. Идеи крутились одна бредовей другой.
Вон и шум за хлипковатой дверью стих…
— Открывай твое величество! — не сдерживая злобы приказал командир напавших и чуть тише добавил. — Ух, сучий потрох все же достал меня.
— По-хорошему прошу, а не то по кругу пустим, не поглядим на твое положение… Ну не хочешь по доброму, будет по плохому. Ребятушки — ломайте!
* * *
Стоило Ярому ворваться в толпу восставших, как с меня окончательно слетел налет гуманности. Жажда уничтожить гниль, что подвергла опасности моих близких, заволокла взор кровавой пеленой. Мир погрузился в красную полутьму, рассеять которую не смог бы, наверное, и божественный свет.
Клинок с рукой жили отдельно от меня: рубили, кололи — прокладывали дорогу к распахнутым воротам Кремля. С боков и позади бились гвардейцы, Нарушкин вовсе умудрился вырваться вперед, вместе с пятеркой наиболее умелых рубак, оставляя за собой кровавую просеку.
Боевые кони били бунтовщиков не менее люто чем люди. Уж Ярый это доказал точно. От копыт моего боевого товарища полегло не меньше дюжины ублюдков и это только те кого я заметил боковым зрением.
Странное дело, но хоть тело распирал адреналин, кровь кипела и требовала буйства, да и пелена никуда не делась, но в какой-то момент почувствовал, словно мое второе "Я" отстранилось от бойни. И будто бы тело превратилось в механизм, научившийся отлично биться, но никак не чувствовать.
Минута потребовалось нам, чтобы добраться до ворот. Еще пара секунд — вырубить хлипкий заслон из бородатых, немытых бомжеватых мужиков, державших остроги и стрелецкие бердыши. Как только пищали не додумались приволочь?
Хотя нет, вон валяются парочка, видимо не до перезарядки им сейчас.
— Руби!
— На женскую половину, все на женскую половину!
— Бейтись, ублюдки, иначе ваши потроха скормлю крысам!
Ор стоял такой, что впору беруши надевать. И стихать он точно не думал. Бунтовщики частью побежали, частью продолжали биться, но таяли быстрее ложки меда в кипятке. Однако главного мы еще не добились — найти императрицу с детьми не получалось.
— Быстрее, государь, они ворвались в опочивальню императрицы!
Окидываю окна на третьем пролете и с ужасом понимаю, что времени осталось с гулькин хрен, или и того меньше…
— Делайте что угодно, но только спасите, — рычу в ответ, срываясь с места.
Вот только впереди уже несется будто табун коней преданные телохранители, они мимоходом оттеснили часть гвардейцев-семеновцев, попавших в Кремль вместе с нами. И ведь понимаю — не виноваты они в случившейся трагедии — разумом знаю, а сердце не принимает, отказывается доверять полностью. Посему и чувствую спокойней в окружении нарушкинских бойцов: верных, опытных и надежных как гранитная скала.
В коридорах на каждом углу попадались мертвые тела врагов, кое-где попадались изрешеченные пулями или порубленные десятком клинков защитники. Видно, что оборонялись не жалея ни себя ни тем более противника. Но силы заведомо оказались неравны…
— Скорее, мать вашу! — подгоняю я бойцов, перескакивая одним махом пяток ступеней.
До опочивальни Оленьки осталось меньше сотни метров — мелочь казалось бы, но когда на кону жизни родных каждая секунда промедления может оказаться последней.
Впереди внезапно вспыхнула скоротечная схватка. Выстрелы, сабельная сшибка и мгновенно разлившаяся патокой тишина, изредка нарушаемая отдышкой бойцов.
— Сдавайтесь и тогда вам оставят жизнь, — без намека на эмоции предложил бунтовщикам Михаил Нарушкин.
И ведь каков шельмец — десять секунд тому назад бежал рядом со мной, а как понадобилось, вырвался вперед. Ну что ж, пусть проведет переговоры, время потянет, авось поведутся ублюдки. Нет нарушать слово я бы не стал — раз переступив черту обратной дороги не будет, но вот устроить так, чтоб до последних минут жизни бандиты проклинали свою участь мне под силу.
— Зови государя, с тобой лясы точить мне не с руки, — рыкнул в ответ заправила бандитов.
— А ты не много ли хочешь, смерд? — панцирь отчужденности треснул и голос Михаила зазвенел от неприкрытой злобы.
— Ого-го каков пес! — рассмеялся главарь. — Ты еще гавкни на меня. Все утомил — умолкни и зови государя!
Нарушкин на сей пассаж не ответил, но если б взглядом можно было бы убивать: бандит преставился бы в тяжких муках в тот же миг.
— Кто тут такой разговорчивый?
А что меня звать, если я рядом стою. Вон пара шагов и внимательно гляжу на главаря бандитов, держащего подле себя мою ненаглядную Оленьку, кривой кинжал в локоть длиной замер в миллиметре от шеи любимой. В двух шагах от них стоят Ярослав с Иваном: оба чуток растерянные, но готовые защищать маму до последнего. Вот только никто им этого не позволит — подельники аль подчиненные главаря держат их больно надежно.
Сердце сжимается от одной мысли, что может пролиться кровь близких, но и слабину дать нельзя — аукнется потом так что любое восстание покажется детской игрой в песочнице!
— Ну слава Богам, явился…
Атаман, или как его еще назвать не знаю ощерился, в серых рыбьих глазах вспыхнула радуга безумства и тут же пистоль, что до сего момента плотно прижимался к спине императрицы вынырнул у нее из под локтя. Дуло смотрело прямо мне в живот. От неожиданности я будто одурманенный глядел на металлическую трубку с насечкой, но даже понимая, что медлить нельзя заторможено смотрел на оружие, не в силах сдвинуться с места. И ведь какое скотство — в бою не единожды Старухе с Косой в лицо глядел, а тут как юнец розовощекий духовно опростался…
Выстрел!!!
Сбоку прилетел сильный удар, да такой, что я не удержался и отлетел к стенке коридора. Мгновением позже послышался свист рассекающих воздух метательных ножей. Смачные удары, бульканье и глухие удары тел о деревянный настил.
Произошло все так быстро, что я пару секунд не мог понять, что случилось и почему тело не болит от ранения? Аккуратно ощупываю себя едва ли не с головы до пят, но ни одного мокрого пятнышка, к тому же боли от ранения нет, лишь плечо саднит от удара, да бок ноет.
— Уводите наследников! Лекаря сюда!!
"Что?!"
Вскакиваю с пола, уже не замечая боли, бешено гляжу на людскую кучу-малу, образовавшуюся в проходе, где еще недавно стоял разговорчивый бандит.
Ярослав с Иваном уже окружены телохранителями, лишь глазенками хлопают, пока еще не поняв окончательно, что произошло.
— Детей в их покои, приставить охрану и вызвать Игнатьева, пусть осмотрит, — приказываю бойцам, сам же направляюсь к лежащей на спине жене…
Приталенное розово-абрикосовое платье залила алая кровь, всю левую сторону: от шеи до пояса.
Мое сердце казалось вот-вот остановится, но неожиданно Оля заговорила:
— Рана неглубокая, уж мне можешь верить, главное кровь остановите, как Гариэнтос учил, тогда все хорошо будет.
По тихому голосу любимой было видно, что сил у нее осталось чуть-чуть, потеря крови велика. И ведь паскудство — я без понятия, что делать в таких случаях, ну не на шею же жгут накладывать?
Вдруг меня кто-то настойчиво подтолкнул под локоть, а затем вовсе отодвинул от Оли. Я на подобную дерзость хотел было осерчать, но увидел знак медика: алый крест на черной форме телохранителя мгновенно остыл. Каждый должен заниматься своим делом, в том который он мастер.
Лекарь достал из сумки тонкую полоску льняной ткани, ловко сложил до состояния плотной скатки, после чего приложил ее к ране.
— Олег, зафиксируй, — приказал лекарь стоящему рядом с ним бойцу.
Тот достал еще одну полоску ткани и начал аккуратно наматывать на шею, при этом плотно фиксируя скатку на ране.
— Кладем на носилки на счет два. Раз… два. В операционную несем, зовите травниц и старика — придется шить очень быстро!
Меня быстро оттеснили от Оленьки, идти вместе с ней не позволили, мягко намекнув, что буду мешаться. Ну что ж, они правы.
Между тем заметил, что на месте остался еще один лекарь, возясь рядом с Михаилом Нарушкиным. Левая рука у него была залита кровью, с предплечья до ладони. Командир телохранителей морщился и шипел, но лекарь был неумолим — внимательно осматривая рану, попутно обрабатывая ее спиртом.
— Тебе повезло, командир, пуля прошла на вылет — кость не задета. Ну а мясо нарастет, месяца через два рука будет как новая.
— Лешка, скорей уже заматывай!
— Уже, надо только края сшить, да мазь наложить, чтоб заражения не случилось.
— Живодер.
— Не без этого…
Я подошел к Мише. Положил руку ему на плечо и легонько сдавил.
— Спасибо.
Нарушкин улыбнулся.
— Моя жизнь в том чтобы защищать тебя — государь. А рана… да хрен с ней, авось не первая и не последняя. На тренировках и хуже бывало.
Хорохорился майор. Я это видел.
— В любом случае — спасибо. Да и подумал я над одним вопросом. Пора наших "чернышей" из батальона в нормальный полк переводить. Так что поправляйся, полковник, и набирай толковых бойцов, чтоб подобного, — окидываю беспорядок хмурым взглядом, — больше не повторилось.
— Будет исполнено!
— Вот и хорошо, занимайся, а мне надо с детьми поговорить, успокоить.
"Вот ведь ситуация… как Ярославу с Ванькой произошедшее объяснить так, чтоб рана душевная от увиденного на всю жизнь не осталась?"
Да, та еще проблема…
* * *
17 мая 1716 год от Р.Х.
Москва.
Кремль.
Вопреки опасениям — рана Оли оказалась неопасной, хоть и кровавой. Гариэнтос не подвел и вместе с учениками сделал все, чтобы императрица поправилась. И пусть императрица еще слаба, но ей ничего не угрожает — это главное, а потери крови есть чем восполнить, благо вина красного и мясца молоденького достаточно.
То, что ожидает изменников, послужит уроком всем остальным на многие поколения вперед. Прощать покушение на семью государя нельзя, необходимо донести до остальных простую истину неприкосновенности. Эгоистично? Может статься и так, однако в мире где один человек привык подчиняться другому иначе нельзя. И дело не в том, что я идеалист-монархист, вовсе нет, я прагматик — изучал немало примеров истории и всегда во все времена, вне зависимости от государственного строя за страну отвечал именно ее глава, а не прихлебатели.
Порой государства складываются как карточные домики из-за ошибок правителя, а иногда возрождаются из пепла аки сказочная Жар-птица. И как бы не хотел люд уравнять всех — этого никогда не добиться, просто потому как человек животное стадное, а значит зависимое от воли сильнейшего.
— Дмитрий Колпак к государю!
Как частенько бывает иную нетривиальную мысль, прерывают самым обычным образом, просто неудачно объявив о прибытии давно ожидаемого соратника.
Видимо что-то отразилось на моем лице, потому как Никифор ретировался быстрее обычного, едва Димка переступил порог кабинета.
— Здравия тебе, государь-император, — поклонился изобретатель.
Хоть и ратую за отмену большинства устаревших, на мой взгляд, традиций, но вот эту изжить не получилось, а после обдумывания и вовсе решил оставить как есть — людям нужны знаки, чтоб понимать — кто есть кто. Это я осознал не так давно, чуть больше двух лет царствия…
— И тебе не хворать, Дмитрий. Присаживайся, располагайся удобнее, разговор предстоит долгий, как-никак едва ли не в прошлом году обстоятельно беседовали, — слегка пожурил я его.
Колпак все понял правильно — обижаться и не подумал, а уж тем более не прекословил, принимая свой просчет. Все же хоть выдумывать нечто новое и главное полезное для Отечества, имея весьма значительные резервы и множество помощников-учеников благое дело, но и отчитываться нужно не забывать — государь должен быть в курсе всех дел, касающихся улучшения благосостояния страны.
Дмитрий положил перед собой пухлую папку, переложил пару листков, после чего отпив травяного отвара
— Опыты, что ставил Еремей в полях, признаны условно-успешными. — не дожидаясь моего вопроса, Колпак пояснил. — Сорные травы, кои нами были отобраны для выращивания в качества фуража под скотинку, дали неплохие результаты. Правда только одна из них, коя щирицей именуется, остальные по общим показателям определены в "пустышки". Труды, затраченные на них, не окупились ни на грош. По картофелю все как нельзя лучше — основные показатели растут: собираем все больше, плоды укрупняются, ежегодно из каждой деревни, в которой был получен положительный опыт выращивания отправляем по три-пять семей в соседние районы.
— Это все хорошо, — остановил я Диму, он мог бы о хорошем говорить долго, правда кроме положительных вестей есть и неприятные. У меня слава Богу есть глаза и уши помимо основных докладчиков, так что сведения получаю от разных источников. — Почему о бунте в Семеновке и Хордеевском не говоришь? Думаешь выгородить али как?
— Каюсь, государь! Заблудшие души они… не понимают какое добро для них делаешь, привыкли брюкву есть, вот окромя ее ничего и не признают. Да еще староверы эти, чтоб им пусто было, народ баламутят.
— Ты на религию не переходи. Там Варфоломей есть, вот пусть и занимается просвещением, как-никак в подчинении три дюжины святых отцов держит. А если мало — патриарх еще выделит, на столь богоугодное дело. В общем этот вопрос пока оставим открытым, но чтоб подобного больше не происходило! Вместо силы — ласку применяйте, ну а коли все равно упертыми останутся — шут с ними, сами через годок другой опыт соседей переймут.
— Я тебя понял, государь, — опустил глаза в пол Дмитрий, признавая оплошность.
— Раз внял — думаю повторно ошибки не сделаешь. Есть еще что срочное?
— Все в папке лежит, написал подробнее обычного. Нарочно к сегодняшнему дню. Я ведь спешил узнать как государыня с наследниками себя чувствуют…
Для Колпака этот вопрос и правда важный — благо немало времени проводил с Ярославом да в бытность Ольги наставником в Петровке, общался с моей любимой частенько.
— Слава Богу — все хорошо. Безопасники разбираются с татями. Вот сейчас, к примеру, как раз собирался проведать катов. Интересные должно быть сведения льются из поганого рта английского посла…
— Что, эта тварь посмела поднять руку на семью государя?! Это же война!
Флюиды лютой злобы, смешанные с ненавистью волной ударили в меня, едва не вызвав улыбку. Димка хоть и умный парень, но в вопросах политики не разбирается совершенно. Для него первой мыслью стала прямая конфронтация с врагом. А ведь англосаксы за всю свою многовековую историю привыкли атаковать больше в спину да по возможности по ослабевшему противнику. Это у них сволочной менталитет такой, как у гиен и шакалов. И кажется мне, что Англия от своего человека просто откажется — ибо не место и не время им сейчас развязывать войну, хоть и ослаблена Россия, но сдачи дать способна так, что зубы не сосчитают. Впрочем — захотят расчехлить пушки, милости просим. Есть чем угостить вражину. Но это пока мест подождет, тем более что письмо с нарочным ушло в Лондон к послу, вот и поглядим на реакцию Георга.
— Ты хороший парень, Дима, но в делах государственных ты полный профан, — без намека на оскорбление ответил я ему. Сухая констатация факта.
Колпак удивленно на меня воззрился, словно призрака увидел и молча продолжил идти за мной по тусклым коридорам. Естественного освещения здесь почти не было, а "мощи" плафонов из мутноватого стекла не хватало на охват каждого закутка. Хорошо хоть воздух гулял не спертый, как обычно это бывает в подземельях — слава инженерам-саперам, что про тягу подумали. Даром что ли прежде чем до Кремля их допустить по окраинам крепости модернизировали. Опыт наработали немалый, а главное необходимый для нормальной реставрации старого строения.
Да-да, знаю, что московский Кремль не такой уж и старый в этот период, но уж больно "хлипковат" был еще пару-тройку лет тому назад. Но даже проведенной стройки-перестройки как оказалось не достаточно для полноценной защиты сердца Столицы. Но эту ошибку мы учтем и исправим. Даром, что ли молодые архитекторы-проектировщики под руководством именитых архитекторов не только постигают искусство, но еще и учатся совмещать практичность с красотой. Первому учит Теодор Швертфегер, а второму Жан-Батист-Александр Леблон. И самое интересное прибыли оба в одно время — все три года назад, но уже успели подтвердить славу творцов-кудесников.
Но это все лирика. Меня в данный момент больше интересует сэр Клайд Джефферис. Ребята князя-кесаря не даром кушали свой хлеб, мало того, что сломали англичанина быстро, так еще и умирать не давали. Ведь каты на Руси издавна учились не только калечить, но и лечить. Требования к будущим работникам пыточной предъявлялись серьезней некуда. Специально этой тематикой не интересовался, но Федор Юрьевич, до сих пор носящий титул князя-кесаря, пару занимательных традиций поведал…
— Это что ж все так и спустим, этим англицким скотам? — как-то потеряно тихо спросил Колпак.
— Не беспокойся, никто их не собирается прощать. Другое дело, что и воевать в открытую мы против Георге не можем — флот едва на Балтике закрепился, шесть фрегатов, семь шняв, десяток бригантин и пять прамов — вот и весь линейный флот. Остальные суда, как ты знаешь — исключительно прибрежные, выход в открытый океан они не осилят. Надеюсь, ты это понимаешь?
— Конечно! Я что, по-твоему, мало изучаю "Вестник Империи"? — возмутился Колпак.
Я улыбнулся. Моего лица Димка не видел. Да и до камер уже считай, добрались — в пыточную скоро зайдем. Не зря оказывается Иоанн Васильевич в свое время под Кремлем оборудовал небольшую, но уж больно надежную обитель катов. Я после первого посещения в себя не один день приходил. И ведь не мальчик уже, кровушки пролил ой как немало, но вот оказаться вот так — все равно не по себе. А ведь поговаривают, что суда водили послов, аристократию и просто тех на кого великий царь желал оказать наибольшее психологическое давление. По мне — своего он добивался однозначно, дюже мощные остаточные следы экзекуций в пыточной.
— Вот если бы ты еще и думал, что читаешь, то мне не пришлось бы объяснять прописных истин. Сам надеюсь, поймешь. А теперь, предлагаю помолчать — нам предстоит послушать сэра Клайда Джеффериса.
Сопровождающие нас охранители замерли рядом с невзрачной деревянной дверью, над которой чадил две лампы. Роскошь по-своему. Ведь на протяжении всего пути по подземелью их явно не хватило.
Массивная створка отворилась и перед нами открылась картина большого помещения с низким потолком. На нас накатила волна удушающей смеси паленого, затхлого и немытого тела — воздуха. В глазах на пару секунд потемнело…
— Это ж покрепче химических миазмов!
— Вот Дима, что значит летать в облаках изобретательства, — мягко пожурил я Колпака.
Правда у меня самого, пусть даже и бывавшего не единожды в подземельях Кремля, обоняние пробило до рези в глазах.
— Государь.
Находящиеся в комнате люди дружно поклонились. Всего три человека. Зато какие!
Первый — сам князь-кесарь, вельми раздобревший и страдающий отдышкой дед, в глазах которого будто поселился вечный холод. Все кто встречается с ним взглядом — мгновенно отводят глаза. Да чего уж говорить, если даже мне жутковато: а ведь уж кому-кому, а мне Федор Юрьевич будет желать зла в последнюю очередь, однако все равно… зябко. Сейчас князь-кесарь стоял рядом с массивным креслом, на котором еще секунду назад сидел, видать взирал на допрос.
Вторым в пыточной был боярин Семен Толбузин — писарь при князе-кесаре, а кроме того верный поверенный в делах всесильного главы ИСБ. Хоть лет ему всего ничего — тридцать один, для такой должности, но насколько мне известно справляется Семен на отлично. Впрочем другого бы Ромодановский при себе бы не держал.
Ну и последним замер, так и не разогнувшись, мастер Иван Трубач. И "Трубач" — не фамилия, а прозвище. Я, к примеру, его даже не слыхивал, а Федор Юрьевич лишь улыбается, но не говорит. Прозвище появилось от заслуг опытного ката — у него говорят ВСЕ. Без каких-либо исключений. Да и мало того, будь желание, мастер помимо тела может исковеркать психику так, что человек себе сердце вырежет! Страшный он… Правда по внешности — рубаха-парень: голубоглазый, с пшеничными волосами, среднего телосложения и возраста не сильно старше меня самого. Вот что значит призвание — возраст здесь не помеха. Лишь шоры на глазах остальных людей могут помешать…
— Знали что-нибудь новенькое?
— Все, что велено доложил, песий сын, — улыбнулся Трубач.
Меня слегка передернуло, впрочем, не слишком заметно.
— Ну, так пусть повторит, а то сухие строки в отчете не такие эмоциональные. Да и пару-тройку вопросов задать не помешает.
Жаровня тихо потрескивала, угли отбрасывали алые блики на темные стены ниши. И вроде светло здесь, но вот именно там где стояла жаровня, да и прочий скарб ката — висела мистическая полутьма.
— Поведай-ка нам сэр Клайд, как в твоем доме людишки подлые собирались, да о чем речи вели, — по-доброму, будто родного человека попросил Иван. Аккуратно так поднимая к лицу посла раскаленную иглу.
Джефферис, растянутый на колесе, нервно сглотнул и заозирался по сторонам, по его лицу катились крупные градины, вокруг тела висел едкий запах пота, казалось еще чуть-чуть и тело англичанина даст слабину. Однако Клайд, не смотря на пару дней бесед с Трубачом был не сломлен. Впрочем мастер пыточных дел особо на него не налегал — сейчас важно узнать как можно больше, чтоб предъявить всем противникам максимальный счет.
— Государь, помилуй, Христом Богом прошу! — взмолился посол.
И проникновенно так, вкладывая всю душу в каждый слог. Вот только меня не проняло — до сих пор перед глазами раненная Оленька. Такое не прощают.
— Поздно спохватился, уважаемый посол. Раньше думать надо было, до того как пакости делать…
Посол встрепенулся, ожил на глазах и вращая полными боли глазами с лопнувшими капиллярами вокруг зрачков начал оправдываться:
— Не подговаривал я никого, только слушал да кивал, в мыслях ничего против тебя, государь, не было!
— Врешь, пес шелудивый. Я и про посиделки ваши знаю и про планы поднять недобитков отцовых, да о многом знаю. Так что говори все как есть, тогда и пощажу тебя… быстрой смертью.
Сэр Клайд сбледнул до мертвецкой синевы, по лицу покатились крупные капли пота, губы задрожали.
"Спекся?!" — удивился я.
Да и было от чего — почему-то представлялся этот разговор несколько иначе. Теперь же некогда лощеный англичанин ничего кроме брезгливости не вызывал.
— Государь, может его того… поторопить чутка? — спросил мастер-кат.
Трубач уже положил углу обратно, взял взамен монструозные клещи.
— Не надо… я расскажу, что знаю, только уберите его от меня, Христом прошу…. православные!
— Тьфу, окаянный. Угомонись уже, — рыкнул на него кат и щипцами слегка щелкнул.
— Подожди, Иван, пусть говорит, авось чего-нибудь новенького споет…
В разговор вмешался князь-кесарь, хитро глядя на меня и Колпака. Последний кстати говоря не глядел на привязанного посла, был бледен и замкнут. Что ж, в пыточную изобретателя больше не пустят. Нечего психику ломать. Пусть лучше мозги Дмитрия работают в созидательном процессе.
— Еще до отплытия мне назвали нескольких человек, с которыми следует связаться первым делом. Это…
Уже выйдя из камеры, я заметил:
— Что ж, выходит, решили нас натравить друг на друга. Хм-м, ожидаемо… чего уж там. Но зачем лезть, если у самих рыло в пушку? Думается мне, что Ирландия с Шотландией заслужили право быть свободными… Дима, ты что на это скажешь?
— Мне кажется — не моего это ума дело, — буркнул Колпак.
Видно и впрямь тяжко ему пришлось. Но ничего наука будет — не лезть с глупыми советами, да и остальных доброхотов поубавится.
— Вот посему и занимаешься ты в Петровке разными полезными делами, а не сидишь подле меня в Москве. Каждому нужно заниматься своим интересом и не лезть туда где мало что понимаешь.
— Твоя правда.
До кабинета шли в тишине, даже шагов охранителей не слышно. Дима еще даже не догадывался о том, что я ему приготовил и какие задания "вручу" на ближайшие полгода. Ну а то, что изобретатель увидел крайне неприятные картины допроса, так это даже полезно — в суровое время живем.
В скором времени Россию будут ждать немалые испытания — не своевременные, но оттого не менее важные! Посему и люди должны быть как кремень, пусть далеко не все, но хотя бы один из тысячи за собой вести должен…
