Глава 13
12 апреля 1716 года от Р.Х.
Воронеж.
Солнце ярко светило с самого утра, на небе замерли росчерки перистых облаков. Этот день без сомнений можно назвать одним из самых приятных за те весенние деньки, что выпали в этом году. Конечно, позже будут и теплей, ярче, свежей, но почему-то этот, первый, кажется самым желанным.
Вон и странная делегация с огромным караваном вызывает непомерное удивление у жителей быстро растущего города. Хотя уж к купцам здесь привыкли настолько, что едва ли не пятая часть жителей, так или иначе связана с торговлей!
Сулим аль-Фарух, возглавлявший пестрый караван, был очень молод для своей должности посла, ему совсем недавно исполнилось тридцать четыре года, но зато за плечами у него кроме богатого рода было немало побед именно на дипломатическом поприще. Чего только стоит привлечение в лоно Дивана трех эмиров почти отколовшихся дальних земель! А ведь случись это и тогда египетский шах смог бы не только удерживать свои позиции, но и перейти в наступление. Зато теперь ему придется несладко, особенно когда отряды аравийцев и пустынных кочевников начнут разорять его оазисы и оросят все побережье Нила кровью предателей!
Странно получилось то, что проехав едва ли не половину намеченного пути, глава миссии толком не смотрел на остающиеся за спиной русские города. А теперь вот внезапно прозрел. И Воронеж стал для него первым городом, который по-настоящему увидел Сулим.
Многое ожидал увидеть посланник Дивана, по большей части дремучего и непонятного, вот только реальность сокрушила все фантазии аль-Фаруха. В бытность свою помощником у вали Ибрагим-паши он посетил немало городов, полюбовался не только на величественные храмы Иерусалима, но и побывал в египетских землях, да наблюдал крепкие стены Мореи.
Правда вонь, грязь и дикая бедность городов Порты оставила неприятный осадок в душе Сулима. А уж душные улочки, по которым текут людские реки не столько солидные и важные представители Империи, сколько попрашайки, нищие и калеки-солдаты вовсе погружают в отвратный мир безудержной меланхолии.
Здесь же, в Воронеже, аль-Фарух поразился иному виду!
Ведь сначала он принял его за некое предместье — все ждал когда же увидит стены. Но не дождался, и только спросив у проводника понял, что многие города на Руси в последнее десятилетие лишаются, казалось бы столь необходимого защитного сооружения. Понять причину столь дикого решения Сулим не мог, хотя искренне пытался. Да и стены в большинстве своем не просто разваливаются, а трансформируются в дома, цеха и целые дворы! Ведь хоть и нарастают кирпичные производства по всей Руси, но удовлетворить строительный бум они еще долгое время не смогут, так что бесплатный материал для простого люда всегда в цене, ну если исключить труд на разбор участка стены и ее перевозку до нужной точки строительства.
Именно поэтому новые улицы города заметно отличаются от старых — широкие, прямые, со сточными каналами по краям и обязательными молодыми деревьями, высаженными в строгом порядке. Сейчас новостройки раскинулись вдоль реки Воронеж и уже вот-вот достигнут Дона!
Впрочем аль-Фарух хоть и поразился необычной застройке, но удивился больше другому моменту — в городе на улица не было толп попрашаек, шлюх и калек. Нет, встречались конечно замызганные люди, похожие на обитателей городского дна, но после пары вопросов выяснялось, что это работники самого города — уборщики и ремонтники.
Ну а все те, кто должен был бы домогаться до состоятельных жителей не исчезли в тюрьмах или на рудниках, о них просто заботились, не бросали на произвол судьбы. К примеру все дети-сироты, по словам проводника, отправлялись в школы-приюты при монастырях или оказывались в одной из имперских школ, если были готовы посвятить себя всего во славу Отечеству. При этом попасть в последние могли не только юноши, но и девушки, ведь кроме защитников нужны и те кто сможет их обиходить. К тому же у всех сирот узнавали причины появления на улице и если дело не в беде, постигшей семью, то туда отправляли безопасников, разбираться на месте.
Не забыл властитель России и об увечных воинах. Первым делом каждому из них ищут занятие по возможностям, заставляют думать о будущем, окружают заботой и обязанностями. Заставляют человека чувствовать себя нужным и полезным. И уж после того как он срастется со структурой отпускают на вольные хлеба, понимая что не все люди нуждаются в тесной клетушки ограничений.
И чем больше аль-Фарух узнавал тем сильнее поражался северному соседу.
— Послушай, уважаемый Еремей, а как же так получается, что все довольны, все настолько хорошо живут? — поинтересовался Сулим у проводника когда они спустились в трапезную и ждали снедь для обеда.
Так получилось, что караван осман сопровождал бывалый казак. Впрочем система "прохода" для важных гостей только отрабатывалась в России и функционировала всего чуть больше года, но зарекомендовала себя с лучшей стороны. Ведь царевы гостиные дворы только для вестовых хороши: накормят, отдохнуть дадут, да еще и лошадь сменную в случае нужды выделят, благо что за этим следят не хуже чем за собственной скотинкой. А вот когда требуется провести гостей заморских нужно применять новый подход — тут тебе и дорогу лучшую вызнать надо и грамотки нужные иметь, чтобы досмотрщики излишнюю ретивость не проявляли. Ведь как порой бывает — задержишься на день, а то и два в одном месте и товар пропал, или весть устарела. Так что проводники появились преимущественно на восточном и южном направлениях Руси. Вон с Китая, да Персии товар везут, даже один караван с Великого Могола был.
Нужно ли говорить о том, что на должность проводников отбирали самых надежных, опытных и смекалистых? Тут ведь ошибок допустить нельзя — отмыться от позора не получится. Да и особо важных гостей кроме проводника с десяток воев сопровождает: хоть и уменьшилось татей на землях русских, но вот попадаются еще горячие головы, судьбинушку свою желающие испытать, али удаль молодецкую показать.
Как бы там ни было, но головы у всех проводников светлые, на благо Отечества работающие, ну и себе немалый прибыток приносящий — считай под сотню полновесных рубликов в год имеют. Не каждый купчина на такое рассчитывать может!
— Прости, уважаемый Сулим, не мог бы ты повторить вопрос — урчащий живот напрочь все перебил, — с виноватой улыбкой спросил Еремей Игнатьев.
Аль-Фарух понимающе кивнул — у самого того и гляди живот к спине прилипнет, а запахи витают такие, что и на дубовый стол набросишься — лишь бы чего-нибудь нутро попотчевать. Вопрос был повторен.
— Не бывает так, чтобы все довольны были. Всегда кто-нибудь обижен, людская натура паскудная, червоточинка у каждого есть, только одни ее истребляют, выжигают делами богоугодными, а вторые потворствуют, грех свой разжигают аки искру в стоге лежалом. Те же кто готов трудиться думают о будущем, о детях и возможностях. Кем желаешь стать — тем и станешь, коли голова светлая да руки к работе пригодные.
Скрипнула дверь, что на кухню ведет, из нее вышла молоденькая девчина с подносом на котором исходили паром три глиняные миски, за ней вышла женщина постарше с таким же подносом.
Так как в караване было две дюжины людей, то накормить их не так то просто, тем более, что оголодали они знатно. Правда аль-Фаруха это не касалось: он, его помощник — Ахмет Гирей и Еремей, всегда вкушали пищу первыми. Вот и сейчас подавальщицы сначала выставили угощенье им, а затем начали разносить остальным.
— Это все понятно, шакалья натура людей всем известна, даже светозарный Мохаммед это признавал, хотя и призывал прощать тех кто делает зло ближнему своему.
— Не ошибся ли ты со словами пророка, к этому Христос призывал, — хмыкнул Еремей, хоть и ярый христианин, но уж главное в родной вере, знавший с младых лет.
На эти слова Сулим понимающе улыбнулся, а вот Ахмет наоборот нахмурился — не первый раз эта тема поднимается в разговоре с гяуром. Истинный правоверный бесился от этого, но следовал приказам начальства — терпел.
— Спорить не буду, однако интересно мне как благородные мужи живут здесь. Слыхивал, будто много вольности иноземцам ваш властитель дозволяет?
— Давно это было, да и не при нынешнем государе, — нехотя ответил Еремей, а затем шумно хлебнул наваристой похлебки.
Не отстали от него и собеседники, все же как ты не разглагольствуй, но организм услади сытной и здоровой пищей, тогда и в голове и сердце покой появится.
— Ну а сейчас стало быть все иначе? — не унимался Сулим, спрашивая проводника ожидая новое блюдо.
Игнатьев мученически вздохнул и приготовился рассказывать более обстоятельно, привык за то время что ведет осман к тому, что их главный парень дотошный, много знающий, и просто невообразимо много спрашивающий.
— Как и во всех странах у нас есть потомственные дворяне, их дети кои и они в дворянском достоинстве рождаются, вот только самыми низовыми — детьми дворянскими. Ну ежели докажут сметливость и живость своей крови, то на четырнадцать лет имеют право получить подтверждение статуса родителей, правда вместе с признанием каждый из новых дворян обязуется поступить на службу Отечеству сроком не менее пятнадцати лет для военной и двадцати пяти для статской.
— Так то благородная кровь — ей сам Аллах благоволит, — понимающе кивнул Сулим, но на это Еремей лишь махнул рукой.
— И простой человек может дворянином стать — шанс есть у каждого, коли желание великое имеешь. Нужно стараться и учиться, путь для себя выбрать: воевать за Русь-матушку на поле брани али растить ее мощь в статских делах. Каждому дается шанс, правда не каждый его использует. Хотя военный путь более короткий, хотя и куда опаснее статского. Но это правильно — жизнь за Отчизну каждый день на войне сложить можешь, а вот на статской разве что от татей или завистников, но тут уж как человек себя покажет, да и государь людишек своих бережет — пакость из городов давно на дороги отправил. Вон на выезде из Воронежа уже почитай с полсотни верст Царевой Дороги лежит, камень к камню, ни зима, ни осень с весной ей вреда не несут, хотя труда великого требует, без государева пригляда подобное точно не свершить.
— Уважаемый Еремей, судя по твоим словам, ваш император — настоящий светоч мудрости! Неужели все дела за какие он берется непременно исполняются споро и хорошо?
— Всякое бывает, — уклончиво ответил проводник. — Однако ж результат виден. Был бы ты, уважаемый Сулим здесь с десяток лет назад — тогда бы мог сам в этом убедиться, ну а пока видишь только итог многолетних трудов, да и то не весь. Строг государь, но и милостив.
Тут уже не сдержался Ахмет, огладил черную — волосок к волоску, бородку и едва ли не плюясь желчью заметил:
— Преданных соратников и наш солнцеликий султан, да будут его лета долгими, возводит на важные должности. Вот только кроме них он и торговле заботится — всяк знает, что открыть факторию в Великой Порте дело важное и простое, а главное прибыльное!
На эти слова Еремей Игнатьев прежде чем отвечать спрятал улыбку за добрым глотком сбитня. Негоже показывать человеку истово во что-то верящего в его невежество, если оно не затрагивает тебя напрямую. Пара секунд и добродушное лицо проводника вновь приняло умиротворенно-участливое выражение.
— Мой брат при помощи тогда еще царской поддержке начал заниматься торговлей — сметлив на этот поприще с младых лет, постоянно с батей на торжище хаживал, поднаторел малясь и в семь лет тому назад взял ссуду в Первом Банке. Так в первый же год все выплатил, а сейчас в Сибирском товариществе состоит. И помимо прочего не одно сотню полновесных золотых рублей на дороги и лечебницы с монастырями жертвует. Это не обязанность — все на добровольных началах. Поди сам слыхивал, что ежели добрые дела творить — все сторицей воздастся, не тебе так родичам твоим. Кровь есть Кровь и она едина. Так что помогает государь не избранным, а всем, тем кто готов испытать себя и Удачу свою, кто к труду склонен аль разумом шибко богат.
Сулим аль-Фарух над ответом крепко задумался, Ахмет вовсе надулся как сыч на крупу, видно обидно ему стало, а может нагнетать обстановку не захотел, но самолюбие его оказалось задето.
Впоследствии посол еще не раз возвращался к теме устройства Империи, благо, что Еремей собеседник каких поискать. И с каждым новым доводом и новым открытием задумчивей он становился, порой смурнел лицом и надолго уходил в себя…
* * *
27 апреля 1716 года от Р.Х.
Знамя корпуса — бурый медведь на зеленом поле с серебряным православным крестом в правом верхнем углу, гордо развивалось над марширующими коробками-батальонами. Православные витязи прибыли к Онешти, городу-стражу, выросшему в низине между Восточными и Южными Карпатами.
Сейчас над ним реет русский флаг, а ведь еще недавно колыхался австрийский. Впрочем штурма и осады не было — подкупленный бургомистр сдал город на блюдечке, разве что не хрюкал от удовольствия. Недаром Шереметьев к нему эмиссаров засылал, знал опытный интриган как нужно некоторые двери открывать.
Вот только даже получив в свои руки ключ от земель Трансильвании, меньше двух десятков лет входящих в состав Священной Римской Империи, фельдмаршал не успокоился и решился на авантюру. Конечно, им и раньше подобные решения принимались, но государь прощал, недаром теперь по войскам ходит поговорка: "Победителей не судят".
Правда на этот раз, если удастся вызволить Вторую Южную — Шереметьеву придется объясниться с императором…
— Командирам организовать отдых, через час — прием пищи, а через два — доложить о состоянии вверенных подразделений, — приказал Прохор сразу как только корпус замер перед высокими каменными стенами города.
Витязи-офицеры вскинули ладони под козырьки кепок, принимая команду к исполнению и разошлись каждый к своим бойцам. Митюха же вместе со своим замом, майором Кожевниковым направился к коменданту города, получать данные по тому непотребству что здесь твориться. И ожидания генерал-майора были самые что ни на есть паршивые.
Охрана Митюхи — две дюжины кирасир из отдельной роты, взяла командиров в стандартную коробочку и тронулась вперед, прямо по узким улочкам южного города. А самое паршивое даже не в том, что повсюду исходили миазмами нечистоты и если бы не было у витязей коней, то вовсе брели бы по колено в потоках дерьма. Беда заключалась в том, что якобы европейские ценности ни капли не напоминали той райской сказки про которую пели сами иноземцы! Люди то ведь в подобном месте живут годами и лучшей доли не знают, а правителям на сие плевать с высокой колокольни. Тут хочешь али нет, но обязательно проведешь параллель с Россией, где чистота тела напрямую связана с чистотой души. Попадались конечно отдельные одиозные личности — калики перехожие, но на то они и страждущие, чтобы быть примером худшей доли для остальных — их ведь Бог в любом случае наградит, за те мучения что они испытывают ради ближнего своего.
Правда Прохору в эти минуты было глубоко все равно на причины столь вопиющего убогого отношения правителей сих земель к черни — людьми то от разницы положения в общества они быть не перестали.
— Кажись мир то не так хорош как некоторые думают, — неожиданно выдал Никита.
Что не говори, а зама Прохор подобрал под стать себе — молчит, молчит а потом раз и выдаст нечто мудрое, прям как старец Фарсей из пещеры, что на Урале — говорят, что есть один такой, питается дождевой водой и травкой зеленой, мудрости речет одна другой мудрее, вот только не каждому отвечает: нужно чтоб достойным признал, тогда и откроет кладезь бесценный, разумом нареченный.
— Ты гляди и запоминай, нам ребятам о многом в корпусе рассказать предстоит. Как только вину свою загладим. Тьфу! Угораздило ведь… — нахмурился Митюха, вспоминая разговор со Старшим Братом, предшествующий добровольно-принудительной ссылке. И самое паршивое понимает что невиновен, а правду огласить нельзя — честь девушки пострадает. У обоих Никит с этим куда проще — всего лишь морды, зарвавшимся дворянчикам набили, за такое кровь вражью пролить милое дело.
— Не печалься генерал-майор, отойдет государь, все вернется на круги своя, — как можно бодрее сказал Кожевников.
Митюха промолчал. Да и чего говорить попусту, воздух сотрясать, тем более что уже и до резиденции коменданта доехали, одно тут здание с русским флагом. На входе дюжие молодцы, скрывшиеся в прохладной тени от полуденного солнца — на Руси то хоть и весна, а тут в южных землях печет так, что семь потов сойдет.
Однако как бы там ни было, а внутрь пустили только Прохора с Никитой, остальные остались ждать снаружи — порядок есть порядок, да и места если честно внутри было мало — тут ведь располагается не только комендант — генерал-майор Сергей Михайлович Егоров, но и большая часть городских служб, напрямую завязанных на административный ресурс. Волей неволей будешь сокращать число посетителей.
— Проходите, его превосходительство, вас ожидает, — словно чертик из табакерки перед витязями появился адъютант коменданта: ровесник их самих, но много ниже званием — лейтенант, но судя по умному взгляду быть таковым ему недолго.
Да и вообще преобразования в России хоть и идут медленней тех, что происходили пять лет тому назад, но зато стали более выверенными, размеренными. Нет перегибов ни в словах, ни в деле — люди самых разных классов привыкли, научились подстраиваться, и видели свое будущее не на день вперед, а на поколение. Ну а уж тем кто готов не только слепо следовать приказам, но и думать над ними вовсе ожидает дорога устланная серебром да златом. При должном старании и умении.
Кабинет коменданта располагался на третьем этаже — и не под крышей, и вроде как статус соблюден, тут залетных посетителей нет, лишь избранные, да трое адъютантов с парой охранников. И самое удивительное — воины на каждом этаже.
— Проходите, — лейтенант услужливо отворил массивную резную дверь перед витязями и дождавшись пока они пройдут неслышно закрыл, отсекая сторонние звуки.
Первым что увидел Прохор — было большое окно, прямо напротив входа, и только после этого заметил слева массивный стол, кресло и одутловатого генерал-майора, вытирающего платком вспотевшую лысину. Мода на парики и прочую глупость удалось вытравить и ввести ей на смену — короткие стрижки, в идеале вовсе наголо — для тех кто с залысинами или плешью. И удобно, и разных паразитов не заведешь. Все-таки соблюдение гигиены — первостепеннейшая задача для каждого человека.
— Здравия желаю, господин генерал! — первыми поприветствовали коменданта витязи. И хоть сам Прохор званием с ним одним, но вот в данный момент привила просты — вошел или прибыл в епархию другого командира, если он не ниже званием, будь добр соблюдать субординацию. Взаимоуважение никто не отменял, впрочем несмотря на юный возраст Митюха все это усвоил давно, благо Старший Брат проводил не один десяток бесед по самым разным темам, если не дурак непременно узнаешь все необходимое, ну а на светлый разум командира Православных Витязей никто никогда не жаловался.
— Видит Бог, я неимоверно рад тому, что вы прибыли так скоро! — с облегчением воскликнул комендант.
Вид у него был такой, что краше в гроб кладут, хотя предпосылок для подобного вроде как нет.
"Или есть?" — подумал Прохор.
— Вторая Южная армия под командованием фельдмаршала оказалась окружена на землях Трансильвании.
— Это нам известно, поэтому и торопились как могли, — кивнул Прохор. — Прошло меньше месяца — их сил вполне достаточно, чтобы выдержать не один приступ.
— В том то и дело, что наши войска держатся, но припасы уже на исходе — а обоз который я выслал перехватили австрийцы!
— Что ты сделал?! — Прохору показалось, что ослышался.
— Его сопровождало два полка пехоты — половина всех сил, которые подвластны на этих землях.
— Куда они делись, если обоз захватили? — уже предчувствуя плохие вести спросил Митюха.
— Местный, который сдал город фельдмаршалу вызвался провести его по тайным тропкам в тыл противнику, после чего отряд должен был прорвать блокаду и усилить Вторую Южную…
Тут уже не выдержал зам Прохора:
— А на деле как вышло? Не поверю, что отпустили без пары надежных глаз.
— Пройти-то они прошли, но потом уже перед самым ударом в тыл австрийцам на них налетела конница: часть побита, часть развеяна, часть захвачена в плен. Если помощь к армии не подойдет, то через неделю, максимум две у них начнется голод.
— Как быть с боеприпасами?
— Шли завоевывать, поэтому брали вдосталь, — горько усмехнулся комендант.
Прохор поиграл желваками, стараясь не сказать чего лишнего, пара ударов сердца спустя нейтрально бросил:
— Мы выдвигаемся через четыре часа, к этому времени все имеющиеся в городе и окрестностях силы должны быть под моим началом, и конечно не забудьте тех людей, кто вел обоз — нам потребуются проводники.
Витязи ушли не попрощавшись. Но комендант этого казалось даже не заметил — достал початую бутылку местного коньяка и с остервенением хлебнул теплой жидкости.
— Если россказни о них не шибко привраны — фельдмаршал спасен и я цел, а если нет придется бежать. Такой оплошности мне точно не простят, — тихо пробормотал обрусевший баварец генерал-майор Зигмунт Хельц — чудом сохранившийся в обойме генералитета после Большой Чистки…
* * *
29 апреля 1716 года от Р.Х.
Переход на большие расстояния бывает трех типов: неспешный, учебный и боевой. Вот такая казалось бы глупая градация, однако каждый тип подразумевает определенные действия со стороны войскового объединения. Скажешь кому — война и сразу понятно к чему готовится.
Именно поэтому многие полезности во время боевых действий игнорируются в угоду времени или выполнения поставленной задачи. Для Прохора Митюхи, под рукой коего собралось помимо шести батальонов витязей еще три батальона местных вояк, разбавленных русскими офицерами и низовыми чинами, эти истины привились еще со времен первой кампании против бунтовщиков.
Жаль только многим командирам, особенно тем у которых голова давно седа, не понять этого. Старики почти всегда считают себя умнее молодых, мол, раньше и молоко вкуснее, и они сильнее, и вообще мир крутился только вокруг них. В целом беда всех поколений.
Однако Прохор уже получил прививку от снобизма, обтесался в Генштабе, даром что молодой. Так что хотели полковники с майорами или нет, но приказ генерала выполнить обязаны. И плевать, что он сосунок по их меркам, но на практике доказал, что достоин доверия, да и императорская поддержка имеется. Как бы там ни было, но пятитысячный отряд выдвинулся именно как и планировалось: рано утром на следующий день после прибытия корпуса Русских витязей в Онешти.
Удивительно не это. Маневры витязей всегда отличались смелостью и нетрадиционным для данной эпохи подходом, поражало другое — противник, окруживший Вторую Южную армию России, будто бы забыл о том, что эта самая армия появилась не сама по себе, а из близ лежащих земель.
Митюха ожидал от бело-черных имперцев разных пакостей, вплоть до обвалов, их то организовать в паре мест — милое дело, Карпаты помогут, только заряд положи, да взорви вовремя. Однако ничего подобного корпус на своем пути не встретил. Конечно можно отнести к работе проводника — старался и за страх и за обещанное вознаграждение, вот только не встретил Прохор и намека на должное сопротивление. Поэтому когда по прошествии двух дней они прибыли в заданную точку, сиречь чуть западнее окруженной армии, то сохранили не только первоначальную численность, но и весь обоз, за исключением разве что трех повозок — не выдержавших горных дорог.
Хотелось бы сказать, что корпус так и остался незаметным, но это было бы ложью — под самый вечер, когда витязи разбивали лагерь, на них вышла поисковая партия противника. Завязался скоротечный бой с двумя дюжинами голодранцев с древними мушкетами. Хотя если бы один из них от испуга наверное не пальнул в часового (правда мимо), то удалось бы разведать и незаметно уйти, но демаскировав себя, тут же вступили в бой. И за пару десяток минут оказались уничтожены. Жаль, что не все — казацкие пластуны из-за темноты и резвости противника упустили парочку. Так что неожиданного нападения на имперцев не получится. Впрочем, Митюха и не рассчитывал на такой гостинец Судьбы…
Поэтому когда рядовые воины отдыхали и приводили себя в порядок, дожидаясь ужина, командиры сидели в штабной палатке, изучали схематичную карту, найденную в Онешти и думали как атаковать противника. Потому что ждать помощи в первые часы не стоит — дай Бог, чтобы на них вообще не навалились со всех сторон. Хотя в такую возможность сам Прохор не верил — если до сих пор русская армия не разбита, значит, силы еще остались. К тому же по данным разведчиков полки врага сосредоточены преимущественно в трех местах — треугольником, перекрывая все пути для Второй Южной.
Было бы правильно атаковать ближайшую вершину треугольника — и проблем меньше и место для маневра вроде как достаточно. Однако командиры решили иначе: в силу того, что враг уже оповещен, то наверняка будет готов, развернет орудия, выстроит полки, после чего молниеносного удара не получится — витязи увязнут в позиционной войне. Пусть даже не пару часов, но все же…
Потери будут немалыми. А этого Митюха позволить не мог — каждый русский воин дорог и устраивать бойню никто не станет. За сим решили сделать ход конем: атаковать те полки, что были ближе всего к Второй Южной, более многочисленные, но зато и закрывающие наиболее короткую дорогу обратно к Онешти.
За час до рассвета небольшой отряд кавалерии — четыре эскадрона приданных на усиление казаков выдвинулись к лошадей перешел реку вброд и завел бой с отрядом, обороняющим противоположный берег. К удивлению Прохора бело-черные защищались без огонька, словно для галочки, мол, бой был, ну а результаты… да хрен бы с ними.
Видимо тот кто командовал этим участком окружения оказался обманутым маневрами русского отряда и оставил на берегу Олти только слабый отряд пехоты, и все они по странной оплошности покинули ночью свой пост напротив брода.
А в восемь часов утра витязи, успешно закрепившиеся на противоположном берегу начали наводку мостов. Под прикрытием двенадцатифунтовых колпаков и выведенных в отдельные роты мортирщиков.
Как чуть позже стало ясно та вершина треугольника, что была наиболее близка к русскому отряду состояла полностью из войск трансильванцев: так что после получасовой канонады и нестройных, но удивительно точных залпов фузей витязей решится на новую атаку они уже не могли. Даже забрать остывающие тела соотечественников не пожелали. Хотя стоит ли их винить, если их солдаты, по сути вчерашние крестьяне и городская нищета, даже подойти на оружейный выстрел не смогли, а потеряли три четверти из наступающих колон.
Другое дело противоположный берег, где расположились бело-черные имперцы! Ту оплошность, что допустил их командир они постарались исправить едва ли не мгновенно, да только казаки и стрелки-витязи, успевшие перебраться и закрепиться на новых позициях, выбили самых ретивых.
Был у австрийцев шанс сбросить русских к реке, когда послали на них кирасир. И таяли под их ударом смелые казаки, до последнего отстреливались разбросанные по берегу витязи. Казалось еще чуть-чуть и все, переправа не удастся!
Но нет, переправилась одна рота витязей, за ней еще одна и еще, и тут же под строевыми трубами и барабанами двинулись прямиком на несущихся кирасир. Крик, ор, ровные лязги затворов, секундная задержка — прицел и стройный залп двух дюжин, тут же сменяющий новым и еще одним. После такого шквального огня на расстоянии сотни шагов уже никого не может быть, ну а если все же найдется удачливый сукин сын, то оставшиеся две дюжины — резервные, исправят досадную случайность.
И понять бы бело-черным врагам, что не следует лезть со свиным рылом в калашный ряд, когда зеленые мундиры в странных размытых пятнах спешно выстраиваются в оборонительный ордер, да не сами по себе, а с поддержкой артиллерии и летучих отрядов. Тут ведь одного яростного натиска недостаточно. Даже численность может особой роли не играть — пример кампании против Порты тому яркий красочный показатель.
А ежели пионерам дать время, которые разве что чудом смогли сделать понтоны для переправы артиллерии уже к трем часам дня и начать переправлять богов войны, то дело вовсе может принять дурной оборот.
Правда винить бело-черных в нерасторопности тоже не следует, ведь как и думал Митюха с офицерами, фельдмаршал Шереметьев упускать такой шанс для контратаки не пожелал. Да и просто права не имел — считай три полка ушли выбивать отряд русских, форсирующих довольно узкий участок реки, ослабив основные позиции: хочешь али нет, будь добр наказать врага, если ты не дуралей. А тугомыслящим Шереметьев никогда не был!
Под грохот орудий и треск ружейной пальбы, раздававшейся с правого берега, стоя в воде, русские пионеры продолжали невозмутимо делать свое дело. К шести вечера последний колпак был погружен на понтон и отчалил к противоположному берегу. На этом же оставались только два батальона прикрытия, тут же начавшие переправу к основным силам.
Однако черно-белые мундиры все-таки изготовились для боя, наплевав на то, что их атаковали сразу с двух сторон…
Хотя на этом участке командующий войск Священной Римской империи поставил самых опытных и проверенных бойцов. Да к тому же остальные "вершины" не сидели сложа руки и с первыми звуками боя начали стягиваться в один кулак.
Митюха внимательно следил за передвижениями не только вражеских войск, но и за контратакой Второй Южной.
Фельдмаршал судя по выстроившемуся боевому порядку решил пойти ва-банк. В центре он вывел три полка: Ярославский, Суздальский и Костромской, вооруженных новыми фузеями. Они были теми на ком держится любой боевой отряд: закаленные в боях, с непоколебимым духом и молодецкой выправкой. Сам прохор, будучи еще в составе батальона воевал плечом к плечу с ними и ни разу знамена не преклонялись пред врагом! Да и нынешняя ситуация тому яркий пример.
На левое крыло встали остатки калмыков с казаками, едва ли больше двух тысяч и два полка: Полтавский и Харьковский. На правом — коломенские драгуны, и молодые полки: Брацлавский, Луцкий, Хатыньский и Чигиринский. Оставшиеся силы находились в резерве, как бы закрывая артиллерию в коробку, точнее в ромб, чье острие начало планомерное движение прямиком на порядки бело-черных мундиров.
Было только одно "НО" — за исключением дороги, проходившей перпендикулярно линии фронта, и нескольких полян, все пространство покрывала чащоба. Несмотря на то, что и казалось будто лес местами очень редкий, действовать в сомкнутых строях представлялось мало возможным. Хотя русские полки к этому оказались готовы, да и привычны — учения хочешь али нет приучили к новым порядкам, где кнутом, а где пряником выстроенные приемником Петра Великого.
До Прохора сквозь шум разгорающегося перед носом боя донеслись звуки полковых труб, сигнализирующие о всеобщем перестроении. И тут же громыхнули тяжелые двадцати четырех фунтовые колпаки — эти раскатистые рукотворные громы знакомы всем кто хоть единожды присутствовал на орудийных стрельбах. И плевать на то, что во Второй Южной из тридцати орудийной батареи всего четыре колпака…
— Братцы, поднажмите, там наших бьют!
— Бьем, не робеем, ребятушки!
— Первые номера — пли! Вторые номера — пли! Третьи — пли!
Бой начавшийся на том берегу реки теперь охватил едва ли не все пространство излучины. Волей-неволей вражеским полкам пришлось развернуться в двух шереножный строй, охватывая ордер Шереметьева с трех сторон. Противнику, у которого было численное превосходство, это было под силу. Вот только прущие на прорыв русские времени на создание огненного мешка им не дали.
Неся тяжелые потери воины в зеленых мундирах, шаг за шагом приближались к свободе. Однако Прохор видел, что натиск постепенно угасает, да и как ему не замедлиться, если орудия после двух залпов зачехлили, оставив полевые шести фунтовые, следующие в центре и поддерживающие своих только на особо опасных участках.
"Пора", — решил Митюха, после того как увидел, что резервы атаковавших их полков бросили не на них, а повернули против армии Шереметьева.
Отмашка горнисту и ждавший воин подал первый сигнал, тут же подхваченный остальными. Корпус Русских витязей вместе с союзниками перешел в атаку…
* * *
Трансильвания. Река Олт.
Штаб генерал-лейтенанта Таля.
Часом позже.
Не смотря на то, что солнце нещадно палило, по вискам и шее командующего армией Священной Римской империи катились ледяные капли пота. Двадцати девяти летний Игорь Таль пребывал в состоянии шока. Все те тома, что он изучал по тактике и стратегии оказались пылью под ногами малочисленного противника.
Кто бы мог подумать, что подкрепление едва ли насчитывающие пять полноценных полков, без поддержки кавалерии, сможет вынудить четырех кратные силы отступить. И ладно бы в обороне — так ведь русские сами атаковали и потом еще через реку переправились, на глазах у его войска!
По трудам Цезаря и Макиавелли следовало сразу сбросить неприятеля с захваченных позиций, чем Таль и озаботился — думал, что хватит полка кирасир Лоренца и полка Крайца. Уж чего-чего, а каждый вменяемый генерал знает что пехота без укреплений — смазка для конницы. Так было и так будет.
Однако русские опять порушили все планы. Мало того, что каким то жутким колдовством смогли выстоять под натиском бравых воинов императора, так потом вовсе перешли в наступление. И ладно бы только эта горстка бешенных, так еще и окруженные войска, готовые сдаться в любую минуту показали свое варварское начало и вышли на бой.
И как, мерзавцы, пошли, ох как пошли! Игорь даже на секунду пожалел, что сам не идет в шеренгах среди зеленых мундиров. Но это сейчас, а совсем недавно казалось, что исход сражения предрешен!
Генералу казалось будто русские наступают неорганизованно — словно в отчаянье. Таль решил осуществить дерзкий контрудар. Он приказал генералу Горану Варкусу атаковать со своими солдатами прямо через лес. Тем более, колоны противника двигались по большой поляне. Упускать такой шанс было нельзя.
Варкус вывел своих прямо из-за деревьев и кустов, надеясь ударить во фланг. Однако русские будто знали наперед что враг появится именно там от правого крыла навстречу трансильванцам наперерез вышли два полка, а малочисленные драгуны начали готовиться к атаке клином.
Горан решил, что его численное превосходство решит исход боя в его пользу и бросил солдат на русских. Вот только стоило пяти полкам построиться в боевой порядок как по ним открыли огонь. И ладно бы враг был рядом, но до него оставалось не меньше трех сот шагов! Вести стрельбу из мушкетов на таких расстояниях сущее безумие. Правда русским на это плевать — солдаты Варкуса падали один за другим, щедро одаривая скудную землю своей кровью.
— За Империю! — закричал генерал.
Ударил барабанный бой. С новой силой запели трубы. Одетые кто во что горазд солдаты строевым шагом тронулись на противника, который не шел встречать их таким же строем, а рассыпался на мелкие группы.
Варкусу сначала казалось, что стоит подойти ближе и враг будет повержен, но стоило шеренгам подойти на расстояние выстрела как "островки" отступили, не забывая стрелять по неприятелю. Трижды повторялось подобное, а затем неожиданно перед поредевшими трансильванцами возник монолитный зеленый строй.
Залп! Залп! Залп!
Три волны свинца обрушилось на солдат Трансильвании. Смывая и без того невеликий воинский дух…
А когда слева раздалось "Ур-ра!" и эскадроны драгун влетели в не успевших перестроиться пехотинцев, строй посыпался, будто карточный домик от легкого дуновения ветерка…
Пять полков в одно мгновение превратились в безумное стадо бросившееся бежать куда глаза глядят, кинув на поле брани все свои штандарты. Толпы ломанулись в лес, а разгоряченные драгуны рубили и топтали обезумевших врагов между деревьев. Генерал Варкус был ранен пистолетным выстрелом в голову, в последний момент его адъютанты успели вывести его бессознательное тело к своим позициям.
Это случилось пятнадцать минут назад и командующий не знал, что теперь делать. Фактически, после этой контратаки русских бой превратился в бесконечную перестрелку, переходящую кое-где в отчаянные штыковые схватки.
С каждой минутой положение зажатой между двух сторон армии Таля становилось все хуже и хуже. А численное превосходство, казавшееся панацеей от русских варваров, обратилось в яд гадюки — паника отступающих, а если быть правдивым, то и бегущих войск первой линии, подорвала дух трансильванцев настолько, что они готовы броситься наутек при первой возможности! Сдерживало солдат только одно — полки в бело-черных мундирах…
* * *
Два дня спустя.
Проводник русской армии — Горус Пискалис, чудесным образом переживший все перипетии скоротечной военной операции могучего северного соседа, а теперь наверняка еще и хозяина, пребывал в простодушном неведении о том, что на его глазах произошли события, напрямую влияющие не только на внутреннюю политику России, но и на внешнюю.
Хотя потомку греческой полукровки и валашского кватерона по большему счету на это плевать — лишь бы русские выполнили то, что обещали…
До Онешти остался всего один дневной переход — меньше полутора дюжин верст. Однако из-за каменистой почвы и множества мелких камней, выбивающих подковы быстрее кузнечного молота, дойти до своих в срок оказалось не так просто. И ладно бы свободно завершить поход, так ведь наседают проклятые имперцы, вот-вот перекроют единственный проход к городу. А надеяться на то, что баварец генерал-майор Зигмунт Хельц сможет найти еще один отряд для новой помощи — смерти подобно.
Вот и гнал Митюха всех вперед не взирая ни на стоны, ни на жалобы, ни на приказы более старших по званию соратников, которые вздумали проявить ослиное упрямство в тот момент, когда дорога каждая минута!
Прохор взирал на разгромленный штаб противника со смесью удовлетворения, гордости и щепотью печали. И вроде его братья совершили очередной воинский подвиг: не одни конечно, но и вклад внесли ощутимый — прорвали заслон кирасир, отбили две из трех артиллерийских батареи и вдобавок одними из первых ворвались на холм, где располагался вражеский штаб. Любой согласится — перечисленное выше немалый повод для гордости, если бы не одно "но" — фельдмаршала Шереметьева во время контратаки кирасир ранило в голову. Будь они в Корпусе, под приглядом знахарок или вовсе императрицы, то за жизнь именитого воина и полководца удалось бы побороться, но в этих условиях, когда через полчаса потребуется спешно ставить на ноги изможденных бойцов и гнать вперед, не считаясь с усталостью — это подобно смертельному приговору…
— На все воля Господа нашего, — прошептал Прохор и перекрестил едва дышащего фельдмаршала тремя перстами.
— Следует покамест вражина не вернулся, занять этот холм и держаться. Там глядишь и фельдмаршал в себя придет, скажет как дальше быть, — заметил кто-то совсем рядом.
— Мало сил на экзерции эти, — неуверенно возразил второй голос.
— Плевать! Меньшим числом осман гоняли, да и швед в случае чего отступать не гнушался, — продолжил давить первый.
Голоса становились все громче. И стало ясно, что шли они именно в палатку к раненому Шереметьеву. Митюха с интересом прислушался, уловив на грани голос третьего говорившего — знакомый говор, с новгородскими нотками, принадлежащий Ефиму Петровичу Вартанову.
— Людей у нас побили изрядно, да и запасов к артиллерии почти не осталось — едва контратаку поддержать сумели. А о тягловой животине и говорить не след, без меня знаете в каком состоянии — считай пушчонки на своих руках придется нести…
— Эка беда! Да бросить их в реку, куда поглубже и вся недолга, нечего над ними чахнуть, — продолжил "первый".
От такого выверта мозга пока что невидимого генерала Митюха онемел — во время государева заказа и множества приказов по обобщению артиллерии к единому ряду, предлагать подобное все равно, что занемогшему бойцу руку отсечь дабы тот поправился. Тут не о глупости уже речь идет, а о вредительстве, да таком, что впору дыбу готовить или пару березок.
— Не спеши, Григорий Осипович, времечко для скорых дел не настало — али забыл как сии пушчонки нашей стране достались? — осадил того Вартанов, одновременно с этим откинув полог шатра.
— Оборону все равно держать нужно денька два, а то и три, к тому же фронты сократим, ежели батареи боронить не придется, — ответил все тот же голос и вошел следом за генерал-лейтенантом.
Только теперь Прохор увидел "стратега" — розовощекий, с небольшой отдышкой, хотя судя по телу жирком до тягот обрасти не успел.
"Болеет поди?" — подумал Митюха.
— Здравствуй, Прохор, рад видеть тебя и твоих воинов! — не скрывая радости первым поприветствовал командира витязей Вартанов, протягивая руку.
— И вам здравия желаю, Ефим Петрович, — ответил Митюха.
Было время, когда они вдвоем немало деньков провели вместе: один под крылом Шереметеьва, второй у государя. Не смотря на разницу в возрасте, Вартанов быстро заметил талант юноши, а затем и молодого мужчины и перестал относиться к нему как к скороспелому неслуху, по воле судьбы получившему хлебное место подле императора. Впрочем, назвать их друзьями все равно не получилось бы — слишком велика разница между ними. И причина тут явно не возраст.
— Позвольте узнать, о какой обороне вы сейчас говорили?
Розовощекий генерал-майор нахмурился, смерил Прохора недобрым взглядом и нехотя ответил:
— Фельдмаршалу требуется покой, в таком состоянии его нельзя перевозить, за сим встанем грудью на пути ворога, благо людишек у нас теперь больше, да и окружить они уже не сумеют — в себя после боя только-только прийти успели.
Митюха от подобного заявления опешил. Ведь как бы там ни было, но по Уставу командующий любого подразделения в случае опасности окружения или вовсе полного уничтожения обязан вывести воинов на союзную или нейтральную территорию, тем самым сохраняя жизни людей для выполнения последующих задач. Здесь же, в данный момент, Прохор услышал от более старшего товарища, опытного и главное знающего — полную противоположность. Конечно, Устав предписывал стоять до последнего, но только лишь в случае защиты мирного населения от наступающего врага или для рекогносцировки союзных сил для последующей контратаки. Правда оба случая в данный момент таковыми не являлись и Второй Южной требовалось как минимум резво собрать пожитки, артиллерию, лазарет и тут же послать под прикрытием нескольких батальонов вперед, а самых боеспособных воинов выставить в арьергарде — отражать атаки, преследующего врага.
— Господин, генерал-лейтенант разрешите задать вопрос? — обратился к Вартанову Митюха, как к самому старшему из присутствующих.
— Задавай.
— Вы, надеюсь, не поддерживаете это сумасбродное решение?
— Ты случаем не забываешься, Прохор? — резко спросил его генерал-лейтенант. — Думаю здоровье фельдмаршала важнее одного-двух дней, да и нашим воинам отдых нужен.
"Неужто он гордыню свою пустил в пляс? Ведь сам понимает, что глупость творит, и людей положит сверх всякой меры и пользы не принесет!" — с горечью подумал Прохор.
— То есть вы и правда прикажете оставаться на месте, а не идти на восток, даже раненных с артиллерией не пошлете?
Розовощекий недовольно зыркнул на молодого генерала, но смолчал — понял, что поперек Вартанова лезть не стоит.
— Лишних сил у нас нет, двинемся все вместе — единым кулаком. После того как фельдмаршал придет в себя.
— Я вас понял, — сжав до хруста зубы ответил Митюха и не прощаясь вышел прочь, краем уха услышав гадкий голос толстого:
— Ох уж эти молодые да ранние… ни рылом, ни мясом…
Мелькнула у Прохора мысль вернуться, да ответить, как следует, но быстро пропала — все же он генерал, какой пример подаст своим бойцам, если начнет все проблемы кулаками решать? Тут следует действовать тоньше, умнее.
Спустя полчаса оба генерала были взяты под стражу, с обвинением в халатности и в убийственно неверном стратегическом планировании. На защиту генералов выступили было двое полковников, но в итоге оказались поставлены перед выбором — или расстрел за невыполнение приказа или полное подчинение. До той поры пока они не достигнут Онешти.
Не смотря на то, что Митюха оказался прав: противник начал атаковать едва ли не в первый же час после их выдвижения в родные пенаты, на душе у него скребли кошки. Вот только понять причину генерал-майор, внезапно ставший командующим целой армии, не мог.
Правда догадывался о том, что грусть вызвала не что иное как глупость генералов, закостеневших в своем почитании старшего. Да субординация и дисциплина нужна в армии как воздух и вода, но не тогда, когда командующий при смерти лежит!
— Брат, пора.
К Митюхе сзади подошел майор Колесников. Его Пятый батальон занял позиции на склонах ущелья и готовился подорвать пару навесов, чтобы выиграть немного времени измотанным войскам, которым двухдневный переход дался очень не просто.
Однако осуществить подрыв не так то просто — арьергард постоянно отбивает атаки трансильванцев, ведомых опытной рукой бело-черных имперцев. Следовало выждать наиболее удобного момента, о котором Саша Колесников и намекал.
— У нас будет минут пять, может десять.
— Уверен?
— Последние пару часов они атакуют с одинаковой периодичностью, вряд ли сейчас что-либо изменится.
— Хорошо, тогда приступай сразу как только последний боец окажется вне зоны обвала.
Майор взял под козырек и быстро ушел прочь — еще в начале марша командиры спешились со своих четвероногих боевых товарищей, отдав их в обоз или для тяги артиллерии, у которой выбило больше половины коней. Да и то тягловой скотины не хватало, впрочем, даже будь ее в избытке скорость движения не сильно бы отличалась от существующей — бросать раненных никто бы точно не стал. По крайней мере, пока живы витязи…
* * *
Если бы кто-нибудь увидел графа Александра фон Ларенца в настоящий момент, в период его непрерывающихся атак на русское войско: побитое, порядком помятое и спешащее скорее покинуть вражескую территорию, то непременно бы отметил лихорадочный блеск глаз, волчий оскал и заострившиеся от недоедания и недосыпа скулы. Аристократ Священной Римской империи в эти дни жил исключительно ради погони и желания уничтожить противника.
Вот только сил у большинства его подчиненных, к которым присоединились два полка трансильванцев и полк балканских наемников: угрюмых, бородатых, но уж больно люто сражающихся, оказалось много меньше, нежели у командующего. Разве что балканцы оказались более выносливы, Фон Ларенц даже жалел о том, что этих бородачей не было во время боя с проклятыми русскими. Они подошли только через день после прорыва блокады армии под зелеными стягами с двуглавым орлом и серебряным православным крестом в верхнем углу.
Фон Ларенц повернулся к своему заму — барону Дральгу, человеку опытному и даже по-своему выдающемуся: все атаки возлагаемые майором вносили ошеломление и страх в ряды противника. Ни разу Герард не показывал в бою свою спину, хотя и не всегда сражения заканчивались успехом его стороны.
— Если нам не удастся их перехватить в течение двух часов, то можно уходить обратно. Идеи?
— Они обременены большим обозом, идут медленно, однако зайти во фланги к этим схизматикам смогут только одиночки — тропы тут такие, что на раз свалиться можно. Хотя если послать бородачей…
— Вот и я об этом подумал. Они могут устроить оползень или в крайнем случае будут беспокоить московитов на марше, — довольно осклабился командующий авангардом, а ныне полноценный загонщик пусть и не разбитого, но крайне утомленного врага.
— Мне распорядиться?
— Лучше позови сюда их командира.
Барон Дальг приотстал, давая указания одному из адъютантов, а граф продолжал улыбаться — отыграться за без всяких сомнений случайный провал снятия осады, будет куда проще, нежели думалось. Тут главное задержать врага, не дать ему покинуть горы и выйти к Онешти, захваченному московитами совсем недавно.
Александр даже мысленно представил, как во главе своих кирасир врубается в солдат противника: жалких, потерянных и смирившихся со своей незавидной участью.
Правда, самодовольный имперец не знал ни силы русских воинов, ни стойкости с которой они готовы терпеть тяготы службы во благо Отечества. Человеку, привыкшему к тому, что он может сменить одну сторону на другую одним движением руки или ноги этого все равно не понять. Как не понять западной цивилизации простого слова Родина.
— Ваше превосходительство, Бран Строжич прибыл, — известил задумавшегося графа молодой безусый юнец.
Фон Ларенц приподнял левую бровь, выражая тем самым легкое недоумение, мол кто ты такой, почему не помню лица? Но парнишка этих гримас не понял и продолжал хлопать глазами. Александр мысленно чертыхнулся и махнул рукой. Проваливай с глаз моих. На сей раз адъютантик понял верно и мигом испарился.
Перед командующим предстал колоритный тип, возглавляющий бородачей, воюющих на стороне Священной Римской империи. Заросший так, будто родился с бородой до бровей с черными смолянистыми волосами и горбатым как у грифа носом. А его брови? Ох… они казались такими кустистыми, что скрывали даже маленькие крысиные глазки, привыкшие к виду распотрошенных людей больше чем мельник к своим жерновам. Такому лицу не хватало только ожерелья из человеческих ушей или связки скальпов на поясе.
И как слышал сам Александр от весьма осведомленного источника — эти бородачи зарекомендовали себя не боящимися крови наемниками: ни своей, ни чужой. Они с одинаковой охотой шли на врага лицом к лицу, пытали пленных, а если был приказ, то спокойно резали целые деревни и веси. Если б не их прошлый контракт их непременно наняли бы еще полгода, а то и год назад — благо мест, где требовались их навыки, хватало, да и по сей день имеется с избытком.
— Твоим людям нужно устроить так, чтобы московиты не смогли пройти дальше перевала Гладуш, — без предисловий заметил фон Ларенц.
При этом продолжил оценивающе наблюдать за командиром бородачей. Бран же пошевелил бровями, почесал густую смолянистую бороду и прищурив свои крысиные глазки выдал, кое-как выговаривая грубую речь нанимателя:
— Четыре бочонка пороха, две дюжины саперов и по окончании боя десяток бочек неапольского.
— Ха! Верный подход, — улыбнулся командующий. — Если сделаешь все как надо будет тебе полста бочек прямиком из солнечной Испании. Слово фон Ларенца!
— Хорошо.
Бородач кивнул и не прощаясь пошел к своим. А через десять минут из расположения войск Священной Римской империи быстрым шагом убыл полк наемников: все полторы тысячи бородатых воинов, коих сопровождал маленький караван в дюжину низкорослых лошадок, несущих на себе по два бочонка пороха, и два десятка саперов.
Глядя на поднимающихся по склонам наемников, Александр не скрывал улыбки — совсем скоро московиты будут разбиты и слава их как непревзойденных воинов, сокрушивших стальных львов Европы померкнет. И взойдет на воинском небосклоне новая звезда. И имя ей — граф Александр фон Ларенц.
* * *
День спустя.
Перевал Гладуш.
Полдень.
Бабах! Рядом с Прохором разлетелись куски щебня, щедро разбросанного по скалистым склонам древних Карпат. Но Митюха и взглядом не повел в сторону — его сейчас шальные пули не заботили, больше генерал-майор следил за боем его арьергарда и авангарда противника, давно выросшего до полноценного корпуса!
Вон на переднем краю, в строю с братьями-витязями стоит девятнадцатилетний капитан Иван Стершнев, рубится с рослым немцем лицом к лицу. Чуть впереди рота русских воинов смешалась с кирасирами врага из последних сил сдерживая мощный натиск.
— Третьему батальону витязей — сменить пятый, бойцам Адашева — готовиться заступить на помощь к Смоленскому полку, — приказал Прохор стоящим рядом с ним командирам.
Так получилось, что свой штаб он держал не в тылу, а вблизи от непосредственной линии боя. Этим нехитрым, но опасным решением, он экономил немало времени для реагирования на действия противника, а заодно проверял выдержку боевых офицеров. Потому как доверие к некоторым из них было подорвано после инцидента с арестом. И дело не в том, что некоторые попытались противодействовать, вовсе нет. Проблема заключалась в том, что большая их часть повела себя пассивно — а для командиров их уровня в такой момент это недопустимо.
Как рассказывал Старший Брат — в войсках первых русских князей за подобное отправляли в первую шеренгу, наряду с новиками, искупать вину кровью и потом. В зависимости от тяжести проступка могли ставить не единожды, порой это продолжалось до смерти провинившегося.
— Что за черт? — вскинулся полковник Карнелли, один из немногих сохранивших верность России и при этом оказавшийся достаточно талантливым, чтобы не потерять своего места.
Прохор проследил за его взглядом и мысленно выругался: на склонах двух почти отвесных скал шел жаркий бой. И начался он внезапно, люто… не вовремя. Как раз в тот момент когда на перевале собралась вся армия. А если случится непоправимое…
Перед взором Митюхи пронеслась картина горы трупов заваленных камнями и конница врага с упоением режущая загнанных в тупик русских воинов: дезориентированных и усталых.
Решение пришло сразу:
— Никита, бери всех своих свободных и любой ценой останови этих бородачей, — кивнул в сторону напирающего на русский заслон врага.
— Будет сделано! — откликнулся майор Селиванов и тут же бросился к подножию холма, отдавая на ходу приказы.
Прохор не сомневался в командире разведчиков, но только вот сердце продолжало болезненно ныть, и глаза против воли раз за разом поднимались вверх, туда где между камней шел бой, способный поставить крест на всей Второй Южной армии в один миг.
— Поторопите обозников — времени для отдыха больше нет. Пусть выдвигаются, — бросил Митюха.
— Не сдюжат они сразу — им бы часок на ремонт и смену оправы, — покачал головой седовласый полковник Шишкин Егор Еремеевич: воин опытный, упертый и умный, прошедший ад Полтавы и муки Южного похода.
— У нас выбора нет.
— Так-то оно так, но…
Шишкин не договорил, и без него все понимали, что может случиться, если враг займет склон.
— Первыми вывозите раненных и артиллерию, все остальное потом, в охранение идут второй батальон витязей и Суздальский полк, за ними по ротации, сменившиеся с боя. И да поможет нам Бог.
Командиры угрюмо молчали, один за другим размашисто, по-русски, перекрестились. Даже бывшие католики. Теперь их судьба лежит в руках тех воинов, глядя на которых у ветеранов проскальзывали мысли о доме и оставленных далеко в Мещере детях.
Никита Селиванов закончил корпус Русских витязей на год позже Митюхи, но опыта получил не меньше молодого генерала, пусть даже и в совершенно иной плоскости. Да он не корпел над картами, не выискивал в шагах противника "второго дна" и не играл со Старшим Братом в Пешие Игры, когда целые роты представлены на огромной — шагов десять на десять, а то и более, всего лишь малыми воинами с ладонь величиной, вырезанными краснодеревщиками с небывалым искусством. Да многого не знал Никита, но это нисколько не умаляло его таланта командира разведывательного батальона витязей.
И ведь не было как такого этого самого отдельного батальона, имелись только роты в общих батальонах, но вопреки логике над избранными бойцами главенствовал в первую очередь именно он — майор Селиванов. Однако пользоваться своим правом он мог только в исключительных случаях, таких как сейчас.
Несмотря на молодость, разведчики Корпуса витязей снискали себе репутацию хороших воинов, могущих выполнить нерядовое задание в минимальные сроки и без потерь. Благо, что за время непрекращающихся боев проявить себя мог каждый — было бы желание.
Но сейчас из шести полных рот, под рукой у майора оказалось всего три, остальные оказались заняты. Быстро окинув предстоящий фронт боев, командир решил, что имеющихся сил хватит, тем более, что бородачи атакуют хоть и яростно, но без выдумки — больше уповая на свои силы, чем на воинскую тактику и командирскую думку.
— Поторапливаемся ребятки, не успеем вовремя и все тут ляжем!
Между тем наверху, в сотнях трех шагов от взбирающихся разведчиков, утихший бой начался вновь. Да так рьяно, что выстрелы фузей не прекращались ни на секунду!
"Молодец, командир правильно использует свои преимущества", — ухмыльнулся Никита.
Оно и понятно — русское оружие переплюнуло любого европейца, грех такой шанс упускать. Вот только людей наверху мало, против вражин им не устоять. Враг хоть и не может стрелять столь же быстро, но берет массовостью, и малым расстоянием — в горах спрятаться от шальной пули можно запросто, были бы навыки.
И будто в подтверждение невеселых дум Селиванова по склону скатилось сразу три воина в зеленых мундирах. Русских мундирах. Следом за ними упали мелкие камни, посыпался щебень и унесся к подножию унылый безрадостный шелест древних гор.
— Давайте, братцы, поднажмем чуток, нечего халтурить когда вражина наседает!
Разведчики и без того прущие в гору подобно горным козлам ускорились. Вот один перебрался, за ним еще и еще. Сам Никита оказался наверху среди в третьей десятке. Вот только злобы не было — в корпусе от лишнего геройства отучают быстро. Да и по поводу обязанностей внушение изрядное делают, так что коли ты встал во главе отряда будь готов к тому, что спрос возрастает многократно и не только по их подготовке, но и по собственной. Спорь не спорь, а правильно командовать необходимо учиться, так же как и любой науке.
Дела у собратьев оказались таковы, что задержись разведчики еще на пяток минут и властвовали бы на склоне бородатые наемники австрияков!
Вот вражеская группа в семь бойцов того и гляди завершит обход, забравшись по отвесной стене еще на сотню метров! И ведь свои не видят их — не до этого им. Вовремя здесь витязи появились, ох как вовремя.
— Тимур, Всеволод! — крикнул Селиванов двум ближним капралам. — На вас прикрытие, расставляйте ребят так, чтоб ни одна муха не проскочила. Вон гляньте наверх, того и гляди камнями закидают, даже за сабельки брать вражине не придется. Вопросы?
— Нет!
— Коли так, то исполняйте.
— Никого не пустим!
Семнадцатилетние командиры отделения хоть и не отличались прилежным обучением и способностями к высшим материям, зато отлично подходили для службы в рядах разведчиков. У них мало того, что у самих глаз как у сокола, так еще и стреляют отменно, вот и ребят к себе в отделения подобрали таких же. Любо-дорого посмотреть как мишени от выстрелов падают! Жаль только с дисциплиной у обоих плохенько, иначе и до лейтенантов за пару лет дослужиться могли.
Молодой комбат лишь усмехнулся собственным мыслям — кому-то командовать на роду написано, а кому-то приглядывать за шалопаями суждено. Как бы там ни было — все витязи братья и этого не изменить.
На этой высоте, неприметной еще вчера, разгорелся яростный бой, да столь ожесточенный и непримиримый, что вылилось в настоящее сражение. Куда там бьющимся за перевал!
Прохор внимательно следил за происходящим не только в низине — откуда все чаще слышались залпы не столько мушкетов имперцев, но и раскаты легких полевых пушчонок, прикатанных обозной обслугой. Увы, но у Второй Южной запасы для "колпаков" и более старших полевых орудий почти израсходованы — остался запас на тот случай если дела пойдут совсем отвратно и придется не столько отбиваться от врага, сколько думать об уничтожении имущества.
Секретность! Уж кому-кому, а Митюхе Старший Брат растолковал значение этого понятия слишком доходчиво. А уж молодой генерал довел сие всем подчиненным, особенно пушкарям да мортирщикам. Даром что ли в Петровке не одну сотню пудов первоклассного материала в утиль спустили, пока нужный прототип получили?!
Та-дах!
Высоко над головами сражающихся прогремел взрыв ручной бомбы. Это разведчики пустили в ход личные запасы. И коли так — дело плохо…
Допустить взятия высоты врагом Прохор не мог. Скрипя сердцем, он подозвал горнистов и восемнадцатилетнего майора Сироту.
— Дмитрий, все свободные "колокола" и по сигналу начинай обстреливать скалы, в том месте где наши бьются. Бей на упреждение, старайся не задеть своих.
— На как же обвал… — распахнул уставшие глаза Сирота, будто бы не уверенный в том что правильно понимает приказ.
— А ты аккуратней пали, авось не зря столько гранат перевели! — не сдержался Прохор. Майор вытянулся, поняв, что позволил лишнего. — Иди, собирай всех. Две минуты тебе. Исполнять!
— Есть!
А пока мортирщики собирались все вместе, Митюха успел отдать приказ всем войскам незадействованным в бою ускориться, оставив весь лишний скарб и подводы с рухлядью. Да не абы как — а поперек дороги, чтоб вражья конница с наскока не прошла. И ведь вроде отступают люди, а рухлядь тащат! Боец того и гляди от усталости упадет будто загнанная лошадь, а на плече тючок все равно тащит… и это помимо воинской сумы, да оружия.
Не все пожелали оставить трофеи, неизвестно когда полученные. Особо рьяных спорщиков успокаивали зуботычинами товарищи, благо мозги у большей части работали в правильном направлении.
Но Митюха сделал один неприятный вывод — реформа, начатая сначала государем Петром Великим и позже продолженная его сыном далека до завершения. Пока есть вот такие людишки — армия не сможет быть по настоящему преданной государству. Имея личный скарб под рукой, не будешь думать о товарище и брате по оружию, защищать его спину зорче чем клятую котомку с барахлом. Даром что ли все кочевники и дикари обладая порой изуверской изворотливостью ума и силой, постоянно проигрывают дисциплинированным частям. Даже таким как испанские — давным-давно не котирующиеся в воинском мире, но свободно держащие в подчинении многочисленные колонии.
Все проходит. Ко всему привыкаешь. Росла куча, ругались под нос воины, а колонна с каждой минутой вливалась вглубь перевала все оживленней, расторопней.
"И почему до этого так не поступили? Вот сукины дети!" — зло подумал Прохор.
"Да и сам хорош, не проверил толком… витязей не выделил, парни и без того замотаны, а старики о мошне больше заботятся, ну ничего — дайте срок. Я вам такую службу устрою, что этот переход отдыхом в райских кущах покажется!"
Та-дах!
Прохор плотно сжал губы, чуть прищурился и до рези в глазах всмотрелся в запыленную вершину, где только что взорвался первый снаряд мортирки. Пристрелочный. Аккурат в трех десятках шагов от своих, сразу за скальным выступом…
— Уходим, вашу мать! Заряды поджигай и бегом! Петр, Никодим, Анис — прикрываете нас вон на том выступе. Держите позицию с пяток минут, а после айда за нами. С Богом, братцы!
Витязи вместе с оставшимися в живых старшими товарищами из 2-го Владимирского полка спешили оказаться как можно дальше. Мало их осталось, ох как мало. И двух дюжин не наберется, впрочем, самих витязей потрепало изрядно: два десятка потеряли, хорошо, что хоть всех с собой забрали, ни одного не оставили. В горячке боя о погибших братьях почти не думали, но то что после сражения их отпустит, знал каждый. И как это бывает — нервы выдержат не у всех. Плевать на то, что пообтесались воины, вкусили немало вражьей крови: смириться с утратой родных людей они не умели.
Быть может это и к лучшему…
— Ваше превосходительство, враг прорвал фронт!
— Вижу, — проскрежетал пуском на зубах Прохор, оглянулся — под рукой полторы сотни кирасир, из тех кто с полчаса как тому назад вышли из боя. Сражались на тяжеловозах — как скрытый резерв, бросаемый на самые опасные участки в бою. Другой кавалерии считай уже нет — все кони волокут телеги, да орудия. Тем более что от кавалерии в горах проку мало, тут ведь больше пользы пехота с артиллерией принесут.
Еще минуту тому назад Митюха думал, что противник отступит, слишком уж лютая сеча шла, слишком силен дух русского воинства, отступающего, но не сломленного. То и дело слышались крики с бранью: многоголосые, на разных языках, но неизбежно яростные и по-своему дикие. Ан нет, не получилось выстоять — устали воины.
— Мортирщикам перенести огонь по наступающему врагу. Кирасирам строиться, стрелкам занять позиции на флангах — бить вражин по готовности. С Богом, други!
Загудели полковые трубы, им вторили горны. Тут же раздались первые взрывы в рядах противника прорвавшего фронт. Прохор туда больше не смотрел, сам прекрасно понимал, что "колокольчики" могут зацепить своих, как и в стрельбе по высоте. Но другого решения не видел, разве что бросить всех на ликвидацию прорыва. Но что дальше? Как быть, когда силенок уже не останется, считай три четверти уже за перевалом, а саперы только и ждут команды на подрыв ущелья…
А бой лавинообразно превращался в безумную вакханалию, когда дерутся всем, что рука схватит, и ежели ничего нет, то кулаками, или вовсе — вгрызаются зубами во врага!
— Горнистам — играть "Не плачьте об уходящих!". Вперед, поможет нашим!
Вокруг Митюхи собралось полторы сотни уставших, но не сломленных кавалеристов. Почти все ранены и перевязаны. По-хорошему им бы отдохнуть в покое недельку, а то и две, чтоб в норму пришли, а не в атаку гнать. Вот только никого кроме них нет. А раз так, то и выбора нет!
Сабли наголо. Пистоли взведены. Кони ломятся вниз, навстречу предвкушающим скорый разгром русских австрийцам и их балканских прихлебателей.
Кони быстро набирают ход, пальба, крики, стоны — все уже неважно. Прохора захлестнула волна безудержной ярости: перед глазами алая пелена, сквозь которую видны лишь едва зеленоватые силуэты, скорее даже тени и … все остальные.
Сквозь брешь в рядах русских полков с каждой секундой прорывалось все больше врагов, да и сама брешь увеличивалась, как воины не старались. Резервов как таковых уже не было, надежд на чудо и подавно. Митюха, да и остальные командиры прекрасно видели, что враг мало того, что многочисленней и свежей, так еще и боезапаса уже нет. Одна надежда — саперы успеют взорвать ущелье до того, как имперцы его займут.
За пару секунд до сшибки Прохор закричал что есть силы:
— Бей!
Рука со всего маха опускает клинок на голову первого попавшегося врага. Вжик! Слабое сопротивление отточенной стали о кость и фонтанирующий багровой кровью уже мертвый, но пока еще не осознавший этого австриец падает под копыта тяжеловоза кирасир. А Прохор уже сыплет ударами влево и вправо, убивая и калеча. Перехвачен пистоль за ствол — кончились заряды в первые секунды сшибки, зато набалдашник на рукояти легко проламывает черепа — успей только попасть в проносящихся мимо врагов.
Сзади и с боков словно кровавые мельницы орудуют кирасиры, бьющие имперцев куда умелей и злей чем молодой генерал!
В короткий миг передышки, разворачивая послушного жеребца навстречу выскочившей коннице противника Митюха подумал, что прорыв все же смогли закрыть. Но нет! Лишь показалось. Их удар лишь отсрочил разгром.
— Отступаем! Стройте батальоны в каре!! — крикнул Прохор оказавшись рядом с полковником Вороновым.
Он чудом услышал команду и тут же в ущелье звонким эхом разлетелся трубный глас команды. К
Приказ подхватили все горнисты. И после этого фронт казалось посыпался! Австрийцы радостно заорали, на пару минут усилили натиск, надеясь погнать русское воинство как каких-нибудь поляков или ублюдочных галичан. Но не тут то было. Стоило русским перестроиться и сомкнуть ряды, как отпор многократно усилился.
Из оставшихся в живых бойцов, образовалось три полноценных батальонных каре — в них вошли воины не то чтоб из разных рот: из разных полков стояли плечом к плечу так, будто всю жизнь этим занимались!
Каре медленно пятились, стараясь не дать противнику окружить соседа. И ведь не давали! Не в чистом поле сражались ведь, в ущелье особо не разгуляешься, коли с умом подойти, вот командиры и изощрялись. А Митюха с кирасирами помогал гасить особо рьяные выпады имперцев.
И вот когда каре уже входило в горлышко ущелья, за которым открывался вид уходящих в родные земли обозы с раненными, с запыленными орудиями и слабосильными полками на вершине будто какой-то недовольный великан заворчал. Сначала тихо, но затем ропот усилился, а потом и вовсе разразился трескучим камнепадом!
В один миг половину ущелья завалило булыжниками и мелким щебнем! Победа имперцев за жалкие секунды превратилась в поражение. Враги бросились прочь от стихии, бросая оружие и раненных.
Уставший Прохор смотрел на спины имперцев, а в голове вертелась лишь одна мысль: "Как мне поднять своих на ноги, чтоб собрать трофеи?"
Впоследствии именно этот бой для Митюхи стал поворотной точкой в его летописи полководца, изничтожившей всю мягкотелость, а заодно юношеский максимализм.
Витязь, наконец, и правда стал таковым.
