11 глава

"Державнейший государь!

Спешу отметить, что влияние фавориток, что Георг Первый привез с собой из Ганновера растет день ото дня. Хотя сами они весьма почтенного возраста, отличающиеся редким безобразием. Одна — неприятная, тощая дама ростом с

прусского гренадера — графиня Мелюзина Герренгарда фон Шуленбург, ей король даровал титул герцогини Кендел, а другая — уродливо-тучная баронесса София фон Кильмансэгге, ей ганноверец даровал герцогство Дарлингтон. По Лондону ходят остроты про них как о "ярмарочном столбе" и "слоне".

Кроме того обе фаворитки тщеславны и крайне падки на лесть, особенно когда она подкреплена чем-то дорогим — особо им нравятся китайские шелка и меха. Однако герцогиня Кендел жадна до безумия, поговаривают, что ради ее прихоти король снял с должностей сразу семерых придворных и освободившиеся деньги выплачивает именно ей.

Мне кажется, что если бы она могла, то и Георга продала, потому как ненасытность этой дамы такова, что ей не суждено видеть дальше своего "хочу".

Стране с таким управлением можно только посочувствовать, но нам это на руку, потому как мздоимство и казнокрадство растет день ото дня и ганноверские министры с придворными, прибывшими вместе с королем не знают меры, гребут все до чего дотянутся их ручонки.

Парламенту будто вовсе нет до них дела. На этом можно и нужно сыграть, но на это требуется ваше согласие и дополнительная казна, ибо той что выделено тепереча на покупку двух фрегатов не хватит.

Слуга твой, Б.И. Куракин".

Письмо нашего "англицкого" посла я отложил в сторону. Задумался. Вовремя оно дошло, еще бы неделька другая и все — ждать весны пришлось бы. Впрочем пока про англичан можно не думать — есть вопросы куда важней. Вон и с Данией пора кончать, нечего затягивать, пара акций на устрашение, как со шведами в свое время и мирный договор подпишем, а заодно и Данциг пруссам отдадим, пусть сами голову ломают, а нам ради него русскую кровь лить не престало. Да и о Римской империи забывать не следует, это сейчас зима — все утихло, но скоро весна, а там на Юге она ранняя, того и гляди австрияки осман прищучат, да назад погонят.

Поэтому нужно все хорошенько обдумать, так чтоб не ошибиться, казна еще держится только благодаря экспроприации, но стоит затянуть и все — экономика рухнет как жбан молока от пинка…

— Хм, а ведь насколько я помню при Петре Великом Россия не только прорубила окно в Европу, но и заключила немало важных договоров, одним из которых был брачный — между Людовиком Пятнадцатым и Елизаветой. Жаль, что свободных сестер у меня больше нет, хотя конечно… нет, она уж больно стара для мальца будет, да и регент не согласится, но попробовать стоит, авось получится, глядишь и чего путного придумаем, всяко не какая-нибудь Польша, а Франция — богатейшая страна.

Сегодня пришлось начать работать раньше обычного — еще не взошло Солнце, а я уже разобрал почти всю "алую" корреспонденцию, и мысленно готовился приступить к "золотой", про "небесную" я даже не думал — ей займусь завтра, потому как сегодня то точно дел после обеда никак не будет.

Праздник все-таки!

Да-да, он самый — День Защитника Отечества. Куда без него родненького, впитался он в меня настолько, что ностальгия замучила, пришлось "изобретать велосипед". Хотя вот с женским днем такое, конечно не пройдет — люди не поймут, слава Богу век женской доминанты еще не наступил.

— Милый, ты не забыл, что Ярославушка с Ванечкой тебя ждут. Им кто-то обещал сегодня уделить немного своего драгоценного времени…

Ко мне в кабинет без приглашения могли войти только два человека — Никифор и Оля. Но если первый всегда сначала стучался или "кхекал", то вот ненаглядная женушка такими вещами не занималась — врывалась как ураган, пышущая внутренней энергией и женственностью. Удивительно, но вот не понимаю как ей это удается? Работает порой со своими бабоньками на износ, проверяет школы, лечебницы, травниц приглашает, а все равно свежа аки бутон розы ранним утром!

— Еще не время. С ними был уговор на десять, после занятий с наставниками и завтрака, — не поднимая взгляда от очередного донесения, отвечаю Оле.

— Так уже половина, — наигранно изумляется она.

Хотел уж было ругнуться на зарвавшуюся женщину, но кинул взгляд на часы, что стоят аккурат напротив меня и отметил что и впрямь стрелки замерли на тридцати минутах десятого.

Это засада! Катастрофически времени не хватает! Еще даже к "золотым не преступил", а уже все — лимит исчерпан. Но раз государь обещал, значит должен выполнить — таков неписанный закон для любого уважающего себя правителя.

Спешно убираю документы по папкам и гашу лампы. Оля следит за мной с добродушной улыбкой. Хоть порой она меня и может вывести из себя — слишком уж упрямая бывает, но вот люблю ею одну и ни на кого не променяю — чувствую сердцем, что она моя вторая половинка. Своенравная…

Но на выходе кое-что все же вспоминаю.

— Ты обещала мне гостинец в сей знаменательный день.

— Еще не время, вот на балу и получишь, — рассмеялась она колокольчиком и посмотрела на меня как кошка на миску сметаны.

Не понял, что это сейчас было? Хотел уточнить, но императрица уже выскользнула из кабинета и была такова, только шлейф платья мелькнул в конце коридора.

— Государь, какой мундир прикажешь приготовить для бала? — мой венный камердинер появился как всегда бесшумно и неожиданно, стоило только отворить дверь.

— Никифор, хоть ты мне утро не порть. Придумай сам, у тебя глаз наметан так, что любой разведчик позавидует.

Старик улыбнулся в седые усы, но все-таки поинтересовался:

— Любой?

Вот тут я уже задумался, с него станется и вырядить меня в шубу, али еще чего-нибудь подобное. Нет уж, лучше огородить себя от подобного лучше пусть что-нибудь из гвардейского, хотя нет, у меня их три вида, одену один, остальные обидятся. Пусть лучше будет нечто нейтральное — генеральский пехотный, без регалий и наград. Уж я то не Брежнев, чтоб самому себе ордена присваивать.

— Подготовь генеральский, без изысков, все по простому.

— Как же так, государь-батюшка, вы ведь…

Никифор всплеснул руками, но я его сразу остановил.

— Делай как велено, времени и так мало.

И не глядя на обер-камердинера пошел к себе, готовиться к прогулки с детьми. День обещал быть насыщенным. А по пути неожиданно пришла мысль, а почему собственно отменяя некоторые указы Петра я оставил большую часть придворных назначений, неужто исконно русские названия были плохи? С чего вообще вся глупость иноземная так прицепилась, не проще вернуться к истокам? Но тут же себя одернул — недаром ведь ввожу обратно в обиход розмыслов, дьяков, да прочие должности, чередуя с заимствованными, пусть люди привыкают к тому что хорошее не грех у соседа взять, но и про свои сильные стороны забывать никогда не следует!

Некоторое время спустя.

Кремль.

Что такое бал? Для Прохора Митюхи это сложное действо, сравнимое с битвой против опытного врага, хотя нет… много труднее. Ведь когда знаешь где друг, а где враг все проще — руби, стреляй и добивай чужих, ну а своих конечно же спасай и защищай. Все просто.

На балу же все не так как кажется. И хотя сам Прохор еще ни разу не был на чем-то подобном, историй наслушался неимоверное количество. Да к чему они вообще? Практичной жилки, пользы в них не было, только траты да пустое времяпрепровождения.

К тому же танцы эти странные, ритуалы глупые. Молодой генерал этого не понимал, но раз государь сказал постигать — старался вникнуть, дабы оправдать доверие. Витязь в первую очередь слуга государя, его надежда и опора. Как в таком случае подвести Старшего Брата? Нет, Прохор на такое был не способен.

И пусть в Корпусе не было балов, но вот увеселения были, да еще какие! Жаль только для такого праздника они мало подходили. А вот всякие вычурные танцы как раз наоборот, особенно когда в прошлом году из Парижа приехал новый посол — Франсуа де Воль, большой любитель всяких па и пируэтов. И когда он дал в своей резиденции первый бал-маскарад на французский манер, придуманный его королем, то все кумушки сколько-нибудь влиятельных родов принялись искать учителей для себя и своих детей. Да чего говорить, если даже императрица взяла несколько уроков танца…

В итоге не смотря на то, что "Русские витязи" остались на жилом в Смоленске, Прохору пришлось прибыть в столицу аккурат к самому балу. Да не одному, а с помощниками — майорами Никитой Селивановым, командиром второго батальона Корпуса, и Никитой Кожевниковым, первым замом генерала. Удивительно, но то что у "Русских витязей" есть генерал, но нет полковников, нисколько не умаляет того факта, что в летней кампании Корпус действовал куда как профессионально, ничем не уступая "старые" полки, а часто вовсе их опережая на голову. Правда тут стоит отметить лучшую техническую оснащенность и тренированность. Был лишь один минус у витязей — их молодость, но она быстро пройдет, ведь уже сейчас первые выпускники подбираются к двадцатилетнему рубежу, а кое-кто оный уже преодолел!

— Прохор, ну разреши нам остаться! Век бы не видел этих балов…

— Правда, оставь нас здесь, мы и без этого отдохнем, тем более в питейном есть неплохие подавальщицы.

— Вы Корпус на посмешище выставить хотите?! — рыкнул Прохор на двух Никит, те не ожидавшие подобного примолкли.

До сего момента ведь генерал больше отшучивался, да вразумлял словесно, будто детей неразумных, вот и подзабыли майоры каким "Прошка" бывает: жестоким в учебе до безумия и требовательным как лютая зима.

— Нет, что ты, ни в коем разе…

— Да как язык у тебя повернулся?

Кожевников с Селивановым все же опомнились и обижено вскинулись, мол как же так. Да и рыки командира им все-таки привычны, попривыкли к ним, но видать полного иммунитета так и не получили.

— Ну ежели так — нечего Трушкой-дурачком прикидываться, чай не малые дети. Хочу-нехочу. Ишь какие! Сказано — идете, значит бежите вприпрыжку, да еще хвостом подмахивая. От вас должен быть только один вопрос! — Прохор хоть и понимал что срывается на друзьях зазря, но уж больно сильно в душе было волнение от предстоящего действа, требовалось выговориться, но не плакаться как кисейная барышня, а вот так — по-мужицки, да чтоб с огоньком.

— Какой?

— Как быстро бежать! — припечатал Прохор и отвернулся от помощников.

Ну а те больше юлить и филонить не пожелали — себе дороже, да и время уже поджимало, одеваться следовало. Митюха то вон уже к парадной форме примеряется — специально служанки нагладили, почистили и повесили на спинку стула. Теперь генерал думал лишь о том, стоит ли облачиться сразу или немного подождать, ведь он не молодуха, чтоб по три часа перед начищенным тазом стоять, разглядывая идеально ли сидит наряд или нет. В Корпусе витязей приучили ко многому, но вот нарциссизма слава Богу не привили, скорее наоборот, отучали наиболее зарвавшихся ребят от ненужных замашек. Как бы там ни было, куда бы выпускники-витязи в итоге не попали: военная служба, гражданская или какая иная, нужная государству, но до конца жизни они останутся друг для друга братьями. Кто меньше, кто старше. Такова жизнь, таков Устав…

Возничий дожидался трех молодых мужчин возле трактира, где те остановились. Благо хоть с этим старичком, обладателем пегой неказистой лошадки с простенькими санями без изысков, удалось договориться заранее. А то в такую пору, когда кажется будто зима не на убыль идет, а только начинается мало кто работать желает, да и тех кому моча в голову ударила, чтоб совершить поездку на другой конец города мало.

Но не смотря на февральскую метель, трескучий мороз и бурчание Прохора о том, что они непременно опоздают, витязи все-таки добрались до Кремля, к воротам которого уже успели подкатить не один десяток возков! Впрочем пускать внутрь их не желали, и весь транспорт после высадки именитых влиятельных пассажиров устремлялся в сторону, под крыши дворов и специальные навесы со стойлами, поставленные пару дней назад на случай подобной погодной оказии.

— Слушай, отец, а не мог бы ты нас подождать? — спросил возничего Прохор, поднимая выше воротник бушлата. Хоть и хороша зимняя одежка витязей, но уж больно лютая погодка выдалась, приходилось подстраховываться.

— Чай не юноша уже, чтоб на морозе трескучем сидеть, да коняшку неповинную мордовать. Моей кормилице студиться никак нельзя, — лукаво прищурился дедок, отхлебывая из появившейся из-за пазухи фляжки.

"Вот прохвост!" — восхитился про себя Митюха, но вида старался не подать, он уже не первый год с разными снабженцами работал, и обозников повидал столько, сколько не всякая кумушка торгашей на своем веку видела!

А уж вы бытность майором, столько натерпелся, лиха хлебнул, что на две жизни вперед опыта приобрел. Да и оба Никиты не лаптем щи хлебали — с царскими обозниками постоянно воюют, и что самое удивительное… постоянно проигрывают. Никак не научатся, то и дело Прохору приходится разбираться с зарвавшимися служаками, благо что те крысятничать да воровать не решаются, зная какое наказание за подобное ждет, но и нервы трепят так, как самая дурная теща не сумеет.

— Отец, а давай мы тебе рубль по прибытии за ожидание дадим!

— Неужто золотой? — оживился дед.

— Побойся Бога, совестливым быть надо! — возмутился Никита Кожевников от подобного аппетита возничего. — Серебряного хватит.

— Ладно, сынки, будь по-вашему… но мне бы чуточку наперед получить, надо Ромашке моей кое-чего прикупить.

Прохор сплюнул и достал четвертак, остальное отдаст после. Да и не говорить же деду, что от золотых денег отказываются все больше, не зря же акции Первого Банка России в ход пускают, да не абы какие, а именные — людям в дороге самое оно, да и удобно сие, тяжести не таскать, а на золото в случае нужды в любом отделении банка обменяют. Вот только эти отделения имеются пока только в самых больших городах России, да и то преимущественно в Центральной ее части, а вот за Уралом и в недавно присоединенных землях их мало.

Четвертак мгновенно исчез, стоило ему только оказаться в ладони деда, улыбка озарила бородатое лицо, и он с прибаутками да посвистом погнал сани под навес, а три витязя чувствуя дрожь во всем теле, направились прямиком к воротам, на которых стояло пятеро семеновцев: капрал и четверо рядовых.

Гвардейцы не абы кто — службу блюли на зависть всем. Прежде чем пустить троицу проверили приглашение и только после этого отошли в сторону. Правда за воротами путь до кремля все равно был не близкий — метров триста точно, радовало только отсутствие ветра и сплошной навес, собранный специально для этого дня.

За красными стенами с множеством бойниц ярко горели лампы чудных форм с удивительно прозрачными стенками, а рядом с ними стояли нарядные маленькие елочки, украшенные не только белой россыпью снежинок, но и цветными лентами. Будь вся эта красота перед стенами, на площади, то рядом с ними кружился бы не один хоровод детворы. Прохору взгрустнулось, он вспомнил свое детство, затем юношество, прошедшее по большей части в Корпусе и вот оно отрочество, плавно перешедшее в зрелость.

Митюха украдкой бросил на друзей оценивающий взгляд: вот оно, хоть и ровесники, один выпуск как никак, а не назовешь их полностью возмужавшими, хотя на погонах уже майорские звезды…

— Ты чего улыбаешься? От красоты что ли? — подозрительно спросил Никита Селиванов.

— От нее, именно от нее родимой.

На сей раз оба Никиты нахмурились, не в силах понять шутит ли Прохор или правду говорит. С ним ведь не как с простыми людьми, вечно какая-нибудь оказия случается, недаром протеже государя!

Но как бы не был долог путь, он рано или поздно заканчивается. Вот и витязи все же добрели до Серебряного зала, где и собрался весь цвет русского общества. Хотя нет не весь, Прохор вспомнил, что некоторые из тех кого хотел бы здесь видеть государь покинуть свои места не могли — служба, дела или обстоятельства. Так что вместо них место занимали хоть и родовитые, но пустые люди, мало чем отличающиеся от трутней.

"И почему Старший брат их терпит?" — подумал Митюха, но затем сам же себя и оборвал.

"Не мое дело. Раз они есть, значит государю для чего-то вся эта толпа нужна".

— Ух ты! Я такого нигде не видел, даже на нашем выпускном!! — Селиванов восторженно взирал на нарядных дам и дочек подле них.

Никто кроме государя не знает каких трудов ему стоило отбить у столичных модниц право на самобытность русской культуры. А уж этот жук де Воль прилагал немалые усилия в противодействии. Но как бы там ни было, полного заимствования нарядов из Европы, точнее Франции, не произошло — их просто скрестили с исконно русскими, да и то взяли только лучшее, подчеркивающее красоту любой женщины. Да и париков здесь не было ни у кого.

— И я тоже! — поддержал друга Кожевников, но смотрел он не на пышные формы, будоражащие фантазии любого мужчины, а исключительно на длинные ряды столов и многочисленные отдельные колоны с вином и медовухой.

Прохор же как обычно старался сохранить лицо, но получалось плохо. Их отличная от остальных парадная форма привлекала внимание столь же сильно как ярого быка алая тряпка. Хотя Никитам подобное внимание было по нутру, вон все как засветились, того и гляди пуще новенького целкового засияют.

Не прошло и пары минут как оба майора покинули Прохора. Ну а сам Митюха оказался в странном положении и впервые за долгие годы не мог понять как поступить в данной ситуации: вроде и вниманием не обделен, да и статью вышел, любо дорого посмотреть, но вот есть оказия — глянешь на очередную пышногрудую девицу что следит за юношей с хищным прищуром и все желание завести беседу мигом пропадает.

Между тем зал постепенно заполнялся, но императора с императрицей все еще не было, а гости все больше наедались, но еще больше напивались. Музыканты спокойно задавали фон, а первый императорский бал постепенно скатывался до уровня обычной гулянки.

По крайней мере, так казалось Прохору. Да маски эти на лицах… Тьфу! Сами то они пришли как полагается, но видимо о маскараде забыть предупредили. Все нарядные, а лиц нет — сплошь лисы, волки, медведи, ангелы и просто безучастные лица.

Определенно — первый бал не стоило делать еще к тому же и маскарадом. Люди и так не без греха когда выпьют, а ощущение таинственности вовсе приводит к ложному чувству вседозволенности.

Так что стоял Прохор и потягивал сильно разбавленную медовуху, закусывая ее вкуснейшими кровяными колбасками, тающими во рту сразу после укуса. Да чего бы молодой генерал мог додуматься одному Богу известно, если бы не прибытие государя с женой.

Как обычно Старший Брат не отдал никому предпочтений и облачился в черный генеральский мундир без знаков принадлежности к какому-либо полку. Да-да, появилась такая традиция в русской армии. Уже считай с десяток молодых генералов носят на своих мундирах знаки тех полков откуда они и вышли. Тем более что иноземцев с каждым годом все меньше, а своих "птенцов" русские гении военной мысли пестуют едва ли не на порядок лучше. Но то государь — ему положено быть таким.

А вот императрица блистала не в пример остальным дамам! И статью, и осанкой, а уж взгляд каков — посмотрит и поймешь сразу кто ты и кто она. Недаром говорили, что она из знатного рода. Такие вещи впитываются с молоком матери, и никакие учителя да наставники им не обучат!

И смотришь на них — вроде обычные люди, но взгляд не оторвешь, чувствуется некая сила, исходящая от обоих. Вот Прохор заметил как толпа мгновенно раздалась в стороны: все маски с полупьяными глазами мгновенно превратились в побитых шелудивых дворняг недостойных даже сапоги государя целовать! Митюха почувствовал как внутри зарождается злоба на этих пустоцветов и хотя Прохор понимал, что большая часть собравшихся достойные люди, но вот поделать с собой ничего не мог. Поэтому чтобы не сорваться он незаметно вышел прочь, услышав лишь как меняется музыка, готовя собравшихся к танцам…

Поддавшись порыву, Митюха не думал о последствиях, как и о том, что мог оскорбить государя с женой. Да и о прочих кулуарных баталиях он не догадывался, зато отлично знал, что нужно побыть одному. С чего началась эта злоба ему было непонятно, но унять ее среди толпы не получилось бы. Поэтому пришлось уйти.

Только побыть в одиночестве в самом здании ему никто не позволил — мало того, что места не так уж и много, так еще и гвардейцы в этот день едва ли не на каждом углу бдят, о покое императорской семьи заботятся. Хорошо хоть на улице поставили несколько беседок, да по паре полевых печей поставили, так что не смотря на то, что мороз на улице, здесь тепло и уютно, да еще и турецкие диваны стоят, те что аль Хабиб — посол османский в дар привез. Вот и пригодились эти сибаритские штучки.

Прохор присел на один — самый ближний и с удивлением отметил, что в таком месте и уснуть можно, тело будто подушками обложили, настолько все удобно и хорошо.

Сколько он так просидел, задумавшись неизвестно, но его отвлек чей-то разговор, да не простой, а на повышенных тонах.

— Что еще ты хочешь сказать? — спросил звонкий девичий голосок.

— Марья, ты все сама знаешь — ты одна мне нужна.

— Да как ты смеешь такое говорить, после того что я увидела? — голос девушки звенел от ярости.

— Ну и чего такого? — лениво спросил басок. — Подумаешь понежился с другой. Ты вообще мне обещана, моим двоюродным дядей. Так что нечего кочевряжиться, вон места сколько, пора и тебе познать радость плотских утех.

Прохор от подобного заявления ненадолго опешил не зная как повести себя, но девушка сама помогла.

— Пусти, я сказала, пусти меня! Не бывать тебе моим мужем, руки на себя наложу, а твоей не стану!

— Да плевать, разок спытаю тебя, а потом уж и спрашивать никто не будет — мигом под венец пойдешь.

Мужчина говорил развязно, наслаждаясь своей силой над слабой девушкой. Этого Митюха стерпеть уже не мог.

— Шел бы ты, человек хороший дальше, да к девушкам не приставал, — заявил Прохор вставая с дивана.

Мужчина, хотя нет, какой мужчина — парень лет двадцати — двадцати двух резко обернулся, но увидев перед собой юношу не старше себя самого облегчено выдохнул. Он явно ожидал кого-то более опасного.

— Вали отсюда сопляк, и забудь что слышал, если в Берлоге как тать оказаться не хочешь!

Прохор перевел взгляд на девушку, она хоть и старалась держаться молодцом, но ее глаза умоляли помочь, а губы нервно тряслись, девочка изо всех сил пыталась не закричать.

Митюха не считал себя благородным богатырем, помогающим страждущим везде где бы не встретил. Его взгляды на жизнь не раз менялись, пока окончательно не устоялись в том виде, которые генерал испытывал на себе последние годы. И одним из пунктов был как раз о том, что женщин нужно защищать, особенно когда она бессильна. Вот как сейчас.

Поэтому Прохор скользнул вперед, плавно ушел от неуклюжего маха противника и тут же провел серию ударов в корпус-голову-корпус. Затем, не дожидаясь пока противник оклемается пробил дважды в голову. Все… поплыл. А потом и вовсе свалился на пол будто куль с картошкой.

А девица вместо того, чтобы закричать, как они обычно делают глядела на Прохора широко раскрытыми глазами и виновато улыбалась.

Митюха хотел было хмуро глянуть на нее, но неожиданно провалился в омут ярких васильковых глаз. Дыхание у него сперло и в груди неожиданно мощно и часто застучало сердце, вгоняя тело в преддверие скорого боя.

"Боже, что это?" — подумал он не в силах отвести взгляда.

— Всем оставаться на месте!

На пороге беседки неожиданно появилась пара гвардейцев в сопровождении офицера Берлоги.

— Молодой человек, вы пройдете с нами, а вам барышня предписано оставаться у себя дома, без права выезда из столицы. Вплоть до обратного решения.

Домогавшийся девушки парень вяло шевельнулся на полу и встав на колени звучно исторг из себя съеденное за последнее время.

"Позор", — без всякой печали констатировал Митюха, думая о том, что впервые за долгое время попал впросак, попался на такой глупости, но случись эта история еще раз — его реакция была бы аналогичной.

Перед тем как уйти Прохор отыскал глаза девушки, странно смотрящей на него, и улыбнулся.

Кремль.

Кабинет императора.

Князь-кесарь был уже далеко немолод, да чего скрывать — возраст такой, что того и гляди отдаст Богу душу, не проснувшись после очередной попойки. Да, увы, но был у всесильного кесаря России и такой грешок. Но ему позволительно — как никак а он столп такой, что половину молодой Империи удержать на себе мог бы. Но после смерти Петра Великого нагрузка на Федора Юрьевича Ромодановского начала снижаться. Это и радовало его и печалило. С одной стороны не раз и не два вел он задушевные беседы с Алексеем, умел находить в его словах скрытое дно, радовался возмужавшему сыну своего выпестованного государя.

Уже нет того вертопраха и слюнтяя, что позорил царский род, исчез как утренний туман под июльским солнцем. Словно из мерзкой ленивой гусеницы появился чудесный махаон, распластавший свои крылья над всей Русью.

Князь-кесарь не мог не радоваться. Он втайне гордился молодым императором, сумевшим доказать правоту своего великого отца, но не порушить все то, чем так славна могучая древняя страна. Пусть не все решения и цели государя он принимал сердцем, но выполнял их с великим умом, и этого же добивался от других, довлея над всеми сановниками разом. Никто не мог укрыться от внимания Берлоги, пусть и сменившей название на Императорскую Службу Безопасности.

Вот и новый праздник вроде как ненужная вещь — их поди хватает. Ан недооценил задумку, вон какие молодцы ходят, еще вчера молоко у мамок сосали, а теперь защитниками Отчизны себя считают, впрочем оно верно, так молодежь воспитывать и надо. Иначе вырастут такие, что со стыда сгоришь, или в гробу перевернешься!

Одно только угнетало старого царедворца — отношение государя к старым Родам. Слишком уж независимо вел он себя с ними, а ведь подобного и Петр себе не позволял. Да, может и перегибал порой палку, но за своей спиной всегда имел надежных товарищей, готовых поддержать его начинания. Товарищей со славной историей семьи. Хотя себе то князь-кесарь старался не врать: уж кто-кто, а он милостью не обделен, как и прочие птенцы Петровы, коих достаточно осталось на местах и должностях. Однако Алексей все меньше и меньше оглядывается назад, все меньше ищет поддержки, с таким отношением и до бунта недалече…

От собственных мыслей Федор Юрьевич Ромодановский по-волчьи оскалился, с предвкушением, ему даже хотелось, чтоб бояре с князьями чего-нибудь придумали, а лучше и вовсе город какой на беспорядки подняли, вот тогда то берложники погуляют вволю, а заодно наполнят отощавшую казну. Да-да, глава Службы, коей пугают даже матерых ветеранов, знал обо всем, что творится в министерствах, а уж про вотчину вице-канцлера Шафирова и говорить нечего — деньги как известно любят счет, особенно когда за ними следят несколько заинтересованных лиц. Тут государь правильно поступил, что допустил к казне помимо самого казначейства и фискалов, и безопасников. Уж троим сговориться куда сложнее, нежели двум, а уж контроль такой, что впору вовсе о казнокрадстве забыть. Впрочем, старый интриган и гроза бунтовщиков делал ставку, на то, что воровать все-таки начнут вновь, найдут как обойти государевы запреты, так что его людишки, как и подчиненные Сашки Нестерова, скучать точно не будут.

— Здравия тебе, Федор Юрьевич! Извини, что заставил столько ждать, успел сбежать пока, императрица отвлеклась, — я улыбнулся открыто, глядя на слегка одутловатое, морщинистое лицо вернейшего сторонника отца.

Давно уже в душе не поднимается волна отчуждения по поводу того, что я вовсе не тот Алексей, что появился на свет в четвертой четверти прошлого столетия. Этот мир мой настолько, насколько возможно. Живу не для себя — для детей и потомков, дабы хоть чуточку облегчить их судьбу. Их ношу — Души и Сердца всего мира. Об этом конечно пока никто не задумывается, но я то знаю, что это так, как и то, что Россия единственная страна идущая своим собственным путем, совмещая в себе лучшие черты Запада и Востока.

— Я твой верный слуга, государь, и ждать — моя доля, — по-стариковски мудро улыбнулся глава ИСБ, имеющей уж больно много названий, странно, что во время реформирования остальные не отменили, надо бы исправить эту досадную оплошность. Все-таки не министерство, а служба. Кто ведает, тот поймет, в чем разница.

Из министерства можно уйти на покой, а вот Служить своему Отечеству каждый настоящий патриот будет до последнего вздоха, до последней капли крови. Вон и витязей воспитываю так, а заодно и тех от кого зависит будущее страны не в сиюминутном порыве, а на протяжении десятилетий и веков.

— Кхм. Дело у меня к тебе государь важное, хоть и не срочное, — начал Федор Юрьевич. — Как ты знаешь, наши торговые компании успешно не единожды сходили в Персию, побывали у цыньцев, и поговаривают, что Кирюшка Несметов даже добрался до Великого Могола. Хотя этому прохвосту веры нет — если бы не слова его товарищей, то вовсе бы плюнуть да забыть…

— Торговля, хотим мы этого или нет — наш движитель к процветанию, — пожимаю плечами.

Ромодановский шумно хлебнул травяного взвара, что незаметно принес Никифор, который исчез столь же быстро как и появился.

— Истинно так, однако много злата к большой печали ведет, — неожиданно сказал князь-кесарь.

— Не понял?

От подобного выверта стариковского разума меня даже встряхнуло, будто "нуль" с "фазой" на язык попробовал.

— Тот кто Вольным именует себя среди татей, да к торгашам с боярами иными подход имеет, сделал свой ход.

Вот теперь все ясно! А то я уже было подумал — старик из ума выжил, но матерый волчище еще мне фору даст, да такую, что вприпрыжку бежать буду, а догнать не получится.

И теперь после краткого пояснения на моих губах расползлась довольная улыбка. Федор Юрьевич довольно закивал, не забывая потягивать жгучий, но такой приятный бодрящий напиток.

Я же ненадолго погрузился в себя, размышляя о том как лучше поступить. Ведь мы с князем-кесарем так до сих пор и не решили по какому пути пойти. А их считай цельных три штуки.

Первый самый долгий — дать всесильному Вольному время обрасти связями, выяснить как можно больше про его сеть, внедрить с десяток другой людишек посмышленей, а годика через три-четыре всех накрыть. Ну это первичные наброски конечно, грубые, помнится князь-кесарь показывал план обстоятельный с множеством ходов.

Второй позволял изначально хватать всех до кого дотянутся безопасники да фискалы, а уж на дыбе в подвалах Берлоги многие тайны таковыми быть перестанут. Проверено не на одном тате, да и мятежные дворяне не раз оказывались слабы духом — выдавали такое, что позволяло еще с десяток именитых фамилий прищучить, жаль только излишне ретивому правлению существовать недолго. Хотя помнится Иоанн Грозный так не считал, но метод террора не для меня, хотя и чистоплюем не являюсь, вот только кровавую вакханалию устраивать — последнее дело.

Ну а третий путь, самый трудный. Нет не потому, что ждать нужно, а сложный он потому, что контроль постоянный необходим, да слаженное действо от многих служб государевых, ведь окромя московских людишек у Вольного в остальной Руси имеется их великое множество. И поймай главного злядня кто поручится за то, что непотребные дела твориться перестанут?

Ясно, что никогда преступность не выкорчуешь — криминал такой же орган любого государства, как деньги, армия и сама лестница власти. Без него никак. Вот только он как вирус — не лечишь, сожрет, а сделаешь припарочку другую и вот глядишь дела пошли на лад. И ждешь следующего явления мерзкого паскудника, дабы вновь прогнать его очередным кровавым компрессом.

— Я так думаю, ты уже решил каким планом воспользоваться? — скорее констатирую факт, чем спрашиваю.

Князь-кесарь ухмыльнулся и положил передо мной кожаную папку с золотым тиснением. Внутри оказалось три листа, в моем мире их называли формат "формат А-4", ну а здесь их все зовут "единым". За то, что до сих пор кроме этого вида другого так и не делают — спрос то слишком высокий, чтоб разбавить его другими форматами, хотя ватманы тоже имеются, но они так и зовутся. Можно сказать внекатегорийные они.

Ну то, что вернейший сторонник моего отца умнейший человек — я знаю, но вот то, что он еще чуточку скряга не догадывался. Сколько общался, сколько копий в словесных баталий с ним сломал, а вот заметил сию особенность только сейчас, читая каких-то три жалких листа!

Федор Юрьевич ведь не просто хотел уничтожить Вольного, он желал выжать досуха каждого члена шайки. Причем всем сердцем, неистово, яростно. И я его понимаю, ведь чем занимаются тати? Они банально разваливают государство, они же паразиты на его теле, поэтому иначе и не могут. Избавиться от них — богоугодное дело, на которое я уверен и патриарх Иерофан даст добро, а заодно и проповедь произнесет, да в колокола бить прикажет. А что — ему можно и такое.

Если план, изложенный на бумаге и полностью известный только князю-кесарю и мне, претворится в жизнь, то в исправительных бригадах прибавится не одна сотня рук! Иначе ведь года через три-четыре половина пленных уже перестанет таковыми быть — даром, что ли они работают? Как бы не так! Считай немалые деньги плачу из казны за всероссийскую стройку, правда и забираю немало: людей ведь одеть, обуть, накормить и обихаживать надо, пусть даже они и бывшие противники. Так что из тех сумм, что платится исправникам львиная доля уходит обратно в казну, а заодно чуточку оседает по весям и селам, да городам, что соединяются Царской Дорогой.

Да, не прижилось "шоссе", и "трасса" не прижилась, а вот Царева Дорога в народе отложилась прочно, да оно и понятно — шириной в семь метров, да порой возвышающаяся над привычным ландшафтом на два с половиной, а кое-где и все три метра, с множеством поперечных проходов для большой воды и прочие непривычные люду мелочи. Как тут не дать собственное имя? Ведь остальные то дороги по сравнению с этой кажутся лесными тропками, кое-как "пробитыми" по зарослям.

Хм…

Знатно он тут пишет, толково, помнится мы несколько иначе хотели исполнить, ан нет, тут злее, наглее и оригинальнее. Волей-неволей поразишься коварству князя! И ведь родовит он не хуже моего: знатнейший род Ромодановских насчитывает двадцать три колена от Рюрика. Отец Фёдора Юрьевича — князь Юрий Иванович Ромодановский, был сперва стольником, а позднее вовсе получил боярство. С малых лет князь Фёдор, будучи сыном приближённого царя Алексея Михайловича, находился при дворе. Когда праздновалось рождение Петра Алексеевича, то в числе десяти дворян, приглашенных к родильному столу в Гранатовой Палате, князь Фёдор Юрьевич Ромодановский был показан первым. Да и насколько мне известно в боярской книге уже в то время он записан как ближний стольник. А для понимающего человека это Знак! Такого добиваются один из тысячи достойных. К тому же Петр Великий сразу выделил Федора Юрьевича. О чем ни разу не пожалел.

Да, породу видно сразу. И пусть говорят, что и среди простого люда не меньше достойных, благо примеры перед глазами, я этого не отрицаю, но против науки не попрешь. Даром, что ли конезаводчики лучших жеребцов с первыми кобылицами скрещивают? У людей поди не много отличий, разве что кроме здорового тела еще и светлый ум нужен, ну а родовитость — это всего лишь приятный довесок, показатель, что Эта Кровь дает потомство достойное для свершения достойных дел!

Кстати, чуть не забыл.

— Будем надеяться на то, что наши служивые все исполнять без самодеятельности и лишнего геройства.

— Своих я от подобного давненько отучил, еще с Преображенского приказа, — хмыкнул князь-кесарь, и бровь слегка приподнял, мол намек понятен?

— Ты за моих "волчат" не беспокойся, уж кто-кто, а они приказы выполняют дословно, лишнего, если с четкой постановкой задачи себе не позволят. Да и фискалы не абы как отбирались. И между прочим частично из твоих подопечных. Али забыл что с десяток другой сам отправил к сопернику?

— Кха! — слегка поперхнулся Федор Юрьевич, удивленно воззрился на меня. — Откуда узнал, государь?

— Ну не дураки же служат, отбираю не только за верность, но и за ясный ум, да толковое управление. Абы кого на важные места не ставлю. Ты уж это первым заметить должен, — князь кивнул, благо, что не единожды советовался с ним и редко когда он советовал сам кого поставить на ту или иную должность. Правда нужно заметить, что данные то предоставлялись мне безопасниками, сиречь самим Ромодановским, так что и выборку косвенную делал он же, но и "мои" личные "алмазы", найденные на просторах Руси-Матушки не заворачивал. Иной раз к себе пытался утащить, сих толковых ребят, но тут уж от меня получал бой, да такой, что после него говорить больно было.

— Ладно, уел старика, но пошалил то я не из вредности, а пользы для. Вон парочку фискалов отправили дороги класть. А с чьей помощью? Правильно — моей. Ребятушки думали, что власть получили, так слегка и нажиться могут, ан хрена лысого им, да репу в задницу! У меня не забалуешь, ишь прохвосты чего удумали, у государя воровать, когда он их из грязи поднял! Нашлись тоже… Алексашки. Тьфу!

Вот тут, я с князем согласен. Людская порода такая, не каждый может от искуса удержаться, порой некоторые не выдерживают.

— Коли обговорили, то дозволь начать. Уж слишком времечко подходящее, — хитро прищурился старый медведь, подмявший под себя всю Москву и близ лежащие земли. Порой мне даже кажется, что при желании князь-кесарь татей может вывести одним днем, но видать скучно тогда станет, вот и медлит, интереса не лишается.

— В этом вопросе я целиком полагаюсь на тебя, Федор Юрьевич.

— Хорошо.

— Прости, но если на этом все, то мне нужно вернуться к жене и детям, сегодня праздник, а не простой день.

Ромодановский с кряхтением поднялся.

— Дело важное, бесспорно, однако не следует забывать и о том, что порой тот кто возвышен может легко оказаться в немилости и лишиться всего, — тихо заметил старик.

— Ты это сейчас о чем? — слегка приподнимаю левую бровь.

— Да случилось недавно кое-что неприятное, разобраться по совести следует, да не абы кому, а лично тебе, государь. И решение правильное принять, а то ведь старые рода и осерчать могут, не на предвзятость — ее при царях всегда немало было, а на поругание традиций вековых. Чтоб холоп, да руку на боярина поднял…

— Стоп! Можешь не продолжать, — нахмурился я, чувствуя как потихоньку начинаю звереть.

Да и как тут не осерчаешь, когда один из вернейших трону людей заявляет такое! Знаю к чему клонит, как не знать, уже не первый раз между прочим, вот только до этого и особых претензий не случалось, больше на словах. А теперь значит конфликт возник и решить его нужно обязательно, в противном случае полыхнет, да в самый неподходящий момент. Уроки истории в этом плане прочищают мозги лучше самой забойной настойки.

Эхх, Прошка, Прошка! Подставил ты меня, ой как подставил! И на тормозах сие не спустишь. Старикам показательная порка нужна, но ее не будет — чтоб Старший Брат, да на витязя руку поднял или дал в обиду кому? Да хрен им промеж ягодиц и редиску следом!

И ведь проблема не в самом требовании, вовсе нет, оно то пустяшное, проблема в том кто его озвучил…

Князь-кесарь недаром в частном обиходе жил укладом старинного боярина, любил и почитал старые нравы и придерживался старинных обычаев; был гостеприимен, но требовал от всех к себе особого почтения. Да и дядькой по сути мне был, дальним. Если отвернусь от требования — не видать спокойствия в стране, мигом вскроется очередной нарыв, которого и не быть не должно.

Это ведь только на словах все просто и действенно, а вот на практике такие подводные глыбы встречаются, что впору топиться идти. За сим…

— Ступай, Федор Юрьевич. Проблему эту я решу.

— Это замечательно, а то ведь порой случается так, что обиженные роды мстить начинают, кровь лить. А мне возле дома трупов не надо, итак после поимки своры Лешки Кривого, на Слободе кровь никак не отмоют.

— Своеволие я научился пресекать куда быстрее, чем хотелось бы. Даром что ли гвардейцы всегда поблизости стоят?

Князь-кесарь на этот спич никак не ответил, зафиксировал на мне на пару секунд тяжелый взгляд карих глаз и спокойно вышел из кабинета, оставив меня размышлять о том, как черт побери я оказался в таком неприглядном положении.

Хотя первый раз что ли? Да и чую не последнее оно, ой не последнее…