Глава 9
5 июля 1715 года от Р.Х.
Москва.
Весть о победе русского воинства над врагом разнеслась по столице с первыми ударами колокола. А через некоторое время, когда все звонари заняли свои места радостный переливчатый звон кажется донесся даже до Царства Небесного. В честь этого из погребов царских хранилищ выкатили две сотни бочек медовухи и пива, да еще к тому же наказали всем трактирам "кормить людей от пуза". Лишними на этом всеобщем праздники были лишь стражи порядка, да незаметные простому люду берложники всесильного князя-кесаря.
Не удержалась и молодая императрица, выпила чарочку разбавленного испанского красного вина, привезенного в дар русскому государю бессменным послом князем Челламаре. Впрочем и остальные видные сановники не отказали себе в удовольствии, благо что каждый чувствовал и толику своей заслуги в этом событии: что ни говори, а государство в первую очередь — это люди, а уж потом земля и богатство. Алексей Первый это знал как никто другой, поэтому и требовал со всех служивых, не важно в каком ведомстве и звании полной самоотдачи. В этом стремлении он не уступал от Петра Великого, деяния которого уже внесены в скрижали Истории!
Люди устроили гуляния сразу как только глашатаи донесли до них приказ Царского Совета: "В этот день веселиться, работать запрещено и встречать любого гостя как родного! Тот же кто нарушит волю государеву будет казнен прилюдно — батогами."
Большая часть веселящегося народа собралась на Марсовом поле и перед Кремлем, где даже бояре с молодыми дворянами в хмельном подпитии сидели в обнимку с сапожником или вовсе с черносошным крестьянином. Звучали зычные здравицы императору с женой, армии, что обороняет народ от супостата и конечно же самим себе — мудрым и понимающим, живущим в столь необыкновенной стране. Последние тосты по большей части говорили бывшие иноземцы, теперь обрусевшие, принявшие Русь как мать родную, пусть и бывшую когда-то стервозной мачехой.
Мало кто из гулявших знал, что среди них спокойно ходит молодая императрица, а она не поднимая капюшона светло-зеленого плаща подходила то к одному столу, то к другому, слушала людей и украдкой вглядывалась в веселящихся. О трех дюжинах лейб-гвардейцах, неустанно хранивших ее покой она вовсе старалась не думать.
Люди отдавались беззаботному веселью так будто это они бились с врагом несколько дней назад. Впрочем, императрица их понимала — в такую пору хочется отдохнуть душой, был бы повод радостный, а там хоть трава не расти.
Однако как не хотелось Ольге задержаться на гулянье, позволить лишнего она себе не могла — государевы дела ждали, да и Ярославушка с Иваном ждали мамку: сегодня лишь утречком на одну секундочку увиделись и все.
Пусть люди гуляют, а ах покой в это время есть кому охранять, да и указы государевы исполнить.
Вот и любящая, а главное любимая жена, верная соратница государя с тяжелым сердцем принималась за непривычнее вещи, так и не сумев до конца разобраться во всем этом нагромождении. Даром что травница, положившаяся на верность советников и светлую голову патриарха Иерофана…
Но то было в Кремле, на улице же народ гуляля так как давненько не было, даже на Новый Год и то такого ажиотажа не наблюдалось. Еще светило на закатилось за горизонт, а многие успели не единожды напиться! Лишь стражи порядка следили за особо ретивыми гуляками, прерывая намечающиеся потасовки и конфликты.
Среди толпы выделились только те кто по долгу службы не мог приложиться к чарочке и забыть о сегодняшних делах. Один из таких, одетый в неброский наряд простого приказчика лавировал между шатающимися людьми, прежде чем войти в богатый терем, он по привычке сделал несколько кругов по прилегающим улочкам.
Однако на фоне всеобщей сутолоки в Первопрестольной в этот день было место где даже всеобщий праздник не нарушил свойственный ему покой: здесь не бегают приказчики, служки не зазывают посетителей, не кричат разносчики снеди, а уж о трактирных гуляках и вовсе не может быть и речи.
Этот терем стоял рядом с Торговыми рядами отдельно от всех, будто огороженный невидимым занавесом. Трехэтажный, мало отличимый от прочих столь же богатых строений он все же выделялся среди прочих своим медным флигелем-орлом на высоком шпиле. Во дворе за высоким забором росли дубы и березы, а под окнами стояли два кедра. Хоромы принадлежали богатому и знатному человеку.
В таких домах не принято суетиться по пустякам, бегать, сталкиваться в полумраке коридоров, как не принято обсуждать приказы хозяина или не дай Бог не оправдать высочайшего доверия. Здесь царит атмосфера весеннего ожидания.
Запах ароматных благовоний, раскуренных возле хозяйских покоев, освежал разум, позволял мыслить яснее, ярче. Вместо старого монаха, что проносил медную дымящую курильницу по верхам каждое утро и вечер, теперь молодой служка. Из дворовых. Хозяину он чем-то приглянулся. Ну а за своего старого слугу, принявшего смерть за него, князь, который и являлся хозяином терема, отомстил врагам люто, да так, что всех родичей до пятого колена вывел. И вот третий год как все тихо.
В кабинете как обычно за столом из мореного дуба, проводя большую часть времени, спокойно восседал кряжистый человек, черные с проседью волосы спадали с плеч, аккуратная борода едва касалась груди. Давний парик, только-только появившийся при царском дворе до сих пор пылится неподалеку — как воспоминание о Петре Великом, принесшим на Русь столько нового, непонятного, порой вовсе ненужного.
Возле обитого алым бархатом кресла на подставке, мастерски вырезанной из красного дерева, приютился небольшой деревянный жезл царского советника. Солнечные лучи, падающие из широких окон, играли на серебряных пуговицах кафтана советника, на краю стола лежала красная кепь с двухсторонним козырьком. Ее князь носил только когда шел на Совет, в противном случае она всегда лежала у него на столе.
Сейчас, когда не смотря на то, что княжеское подворье было в стороне от гуляний, звуки веселящегося люда все равно прорывались внутрь. И ведь окна не закрыть — духота страшная, будто в бане!
Вот и сидел царский советник не зная как быть — толи делами заняться, толи отдохнуть чуток, да медовухи попробовать, тот бочонок, что боярин Куприянов прислал. Но привычка не откладывать в долгий ящик то что требует внимания взяла свое.
— Еремка!
Услышав голос господина, Еремей пребывая на первом этаже, близ кухни, встрепенулся, мигом оправил кафтан, да перетянул кушак, после чего бегом взлетел к князю в кабинет.
— Я здесь господин, — склонился слуга войдя в кабинет.
— Рассказывай.
— Лорд Хартли благодарен за своевременную информацию.
— И?
— Кроме того, что он усердно пытался выяснить имя доброжелателя, ничего сказано не было.
— Ишь ты, немчура! Ему все поди на блюдечке с голубой каемочкой преподнесли, а он еще кочевряжиться вздумал! Ну, ничего англы получат свое… в свое время, — раздраженно заметил князь.
Еремей почтительно внимал и мотал на ус, благо уже неплохая поросль под носом имелась.
— Ладно, нам главное донести до него сведения было, а уж остальное пусть сам решает. Теперь о персах, что за задержки с караванами?
— В Персии восстание…
— У этих дикарей всегда восстания! Где мой шелк?! — князь постепенно выходил из себя.
Вообще он не был склонен к спонтанному раздражению и уж тем более всегда держал себя в руках, однако на этот раз сложились два фактора. Первый — сегодняшний день был до безобразия жаркий, что не улучшало настроения князя. Второй — на это предприятие у советника были большие надежды, недаром почти пятую часть своего капитала вложил и хотел получить с них минимум сам-семь, а то и все десять! А тут, когда караван должен уже вернуться назад выясняется, что он даже еще не выехал.
— Торговая кампания Кирана Эбирея просит подождать, пока войска шаха не очистят от мятежников захваченные области.
— Сроку им три месяца и ни днем больше. Ступай!
От хозяина Еремей вылетел пулей, размашисто перекрестился и бегом бросился вниз. На ходу он обдумывал как поступить, ведь князь не бросает слов на ветер, а там где опростоволосился казанский купец может статься, что и грешки самого Еремки всплывут. А что умеют делать княжеские заплечных дел мастера, он знал не понаслышке, приходилось бывать в качестве зрителя.
Стоило верному слуге выйти, как князь расслабленно откинулся на спинку кресла, сложил пальцы в замок и устало сомкнул веки.
В душе советника клокотала ярость. В первую очередь на себя, ведь ему пришлось пойти против своих, хотя и хотелось в этом не признаваться, однако против правды не пойдешь — в этом случае он предатель.
"Нельзя дать Алексею набрать силу, никак нельзя, иначе ведь наши дела могут вскрыться. И тогда от наказания не отвертеться, пойду вслед за Мишкой, но не в Персию, а в Сибирь, коровам хвосты крутить, как князь Гагарин".
Царский советник поступил так как считал нужным, ну а то, что пришлось расстроить многоходовую игру государственной важности… что ж, накладки бывают везде, особенно в интригах…
* * *
Из дневника первого генерала-витязя Прохора Митюха.
Заметки о боевых действиях 1715 года.
Как не удивительно, но эта война отличается от всех предыдущих. И это видят все: воины, их офицеры, генералы.
Ведь что есть военные действия? Это маневры, завершающиеся выполнением поставленной задачи путем наибольшей результативности. Ну а в зависимости от цели выбирают и средства. Важно чего требуется добиться: разбить врага, очистить территорию или наоборот взять ее под контроль.
Эта война начиналась как оборонительная, а уже после трех месяцев с начала боевых действия превратилась в захватническую. Но удивление вызывает не это, подобное случается сплошь и рядом, благо возможности применить агрессивную стратегию имеются. Странность в другом — в повальных восстаниях на нашем пути. Такого мы даже в Турецкую кампанию не встречали! Здесь же нас встречали едва ли не хлебом с солью на каждой развилке.
Это неправильно. Это непонятно. Это странно.
Нам многое рассказывали о братьях-славянах, живущих на подвластных шляхте землях, но подобного угнетения никто не представлял. Такая любовь была разве что у осман к православным, да и то встречались изверги не так часто как рассказывалось, здесь же каждый шляхтич драл с крестьян по семь шкур, а то и восьмую снимал. Живьем.
Генерал Алларт на второй день перехода границы с Польским королевством на совете поинтересовался будем ли мы захватывать эти земли или же обойдемся временными мерами. На этот вопрос Старший Брат ответил не сразу, он будто думал над тем как доходчиво объяснить своим командующим простую истину, однако правильных слов не находил. Да и как найти, если половина генералов обрусевшие иноземцы. Ответ прозвучал лаконично: "Славяне славян не бросают".
Больше эта тема не поднималась. А вся стратегия, вырабатываемая для начавшейся кампании, опиралась в первую очередь на местное население, его желание отойти под руку императора России и конечно же на выучку отдельных полков.
Это и правда была странная война.
Мы шли как на параде, порой даже укрепленные малая крепостьы сдавались только при одном нашем приближении, но чаще они вообще пустовали — загнанные в черное тело белорусы вырезали бывших хозяев с маниакальным остервенением. Иногда встречали разоренные церквушки — католические, правда их было очень мало, в основном были наши — православные, кои были куда приятнее глазу и душе.
Целые области вспыхивали заревом мятежа стоило русскому воинству подойти ближе. Попытки гордых панов и их союзников отбить захваченные земли дважды не увенчались успехом. Да оно и понятно, ведь фельдмаршал Савойский покинул свой пост, по слухам его отозвали на войну против осман, что быстро забрали под свою руку всю Морею, считай и трех месяцев не прошло!
Великий визирь Дамат Силахдар Али-паша спланировал комбинированные операции: две армии двинулись через Фессалию, а флот с третьей армией на борту в то же время направлялся на юго-запад через Эгейское море. Местные греки, не видевшие от католиков-венецианцев ничего хорошего встречали осман как освободителей. И в принципе были по-своему правы.
Поговаривают, что именно по высочайшей просьбе веницианцев Священная Римская империя отозвала свой корпус из Польши и перебросила его, усилив троекратно, на южную границу, аккурат на земли отошедшие Империи по Карловицкому соглашению.
Чудны дела твои, Господи.
Но нам главное свое Отечество сохранить, да братьев-славян от гнета освободить, чем и занимаемся. Инженерные части уже начали прокладывать войсковую дорогу по завоеванным землям, ту самую, что оборудована бивачными местами, кухнями и прочими местами для отдыха воина после длительного перехода. Несколько генералов думают, мол временно все это, но я то знаю — такие вещи просто так, на пару месяцев не делают.
Быть белорусам под рукой Старшего Брата!
Приписка мелким почерком:
Когда-то я думал о том, что нужно ли нам воевать на чужой земле? Ведь родились то мы далеко от этих мест и какой прок от них? Теперь вижу, что война не цель для Старшего Брата, он не получает удовольствия ведя полки в бой, но знает — это необходимо. Недаром он говорил мне, что славянам нужно быть вместе как братьям одной семьи вне зависимости от того озлоблены они друг на друга или нет. Родня есть родня. В семье может быть ругань, но никогда не должно быть вражды, потому то у нее должен быть один глава — отец, что поймет как старшего сына так и младшего, а если потребуется побалует одну из дочерей.
Именно поэтому Россия будет воевать до тех пор пока не объединит под свое рукой всех славян, и пусть на это уйдут столетия, но когда-нибудь этот день настанет.
Прав был Мишка, когда написал:
И пуля навылет
И взгляд станет строже
И каждый прошепчет:
"Честь, жизни дороже!"
И время — наждак
Стирает портреты
Никто нас не вспомнит
…два мига до смерти
Но мы не отступим
Шаг тверже, шаг тверже
И сердце набатом:
"Честь, жизни дороже!"
* * *
Август 1715 года от Р.Х.
Абердин.
Яков Брюс хоть и являлся потомственным дворянином сначала Русского царства, а теперь уже Российской империи, но быть далеким потомком короля Шотландии не перестал. В нем по-прежнему чувствовалась порода, а развитый ум только усиливал и без того значимый эффект.
Та просьба молодого царя запала в душу Брюса, верного ставленника Петра. Казалось бы вроде ничего сложного — всего лишь пообщаться с партией якобитов, да с людьми перемолвиться. От Якова требовалось лишь одно — понять насколько сильна оппозиция. Что нравится, а что не очень не только шотландцам, но и англичанам.
Со всеми делами Брюс конечно же бы не справился, если бы не вовремя подвернувшийся Александр Баскаков — юноша умный, энергичный и перспективный. Правда ему не хватает опыта, но в этом Яков готов помочь, чем постоянно и занимался.
Больше года потребовалось для того, чтобы войти в доверие к верхушке оппозиционных сил, ратующих за возрождение династии Стюартов на английском престоле.
Ведь после Славной революции Яков Второй бежал с новорождённым сыном, принцем Уэльским Джеймсом Фрэнсисом Эдуардом, к Людовику Четырнадцатому. Ну и парламент тут же провозгласил королями-соправителями его дочь-протестантку Марию и зятя Вильгельма Оранского, штатгальтера Нидерландской республики.
Вот только наследников после себя они не оставили и престол перешел к королеве Анне, почившей в прошлом году. Но вся беда была даже не в этом, ведь претендентов оказалось двое, однако из-за принятия в тысяча семьсот первом году Акта об устроении католики исключались от английского престолонаследия. И после королевы Анны должны править потомки внучки Якова Первого Софии Ганноверской, то есть курфюрст Брауншвейг-Люнебургский Георг Первый, а не к Джеймсу Эдварду, принцу Уэльскому.
И вот с этим многие подданные были категорически не согласны! Особенно выделялись якобиты. К ним принадлежали большинство тори Англии и Шотландии, да еще почти всё дворянство горной Шотландии. Они противились слиянию Шотландии с Англией и в настоящее время ратовали за независимость Шотландии, готовые вспыхнуть при первой возможности.
Однако действовать открыто Баскаков и Брюс не могли. Дело даже не в аресте по прибытию, а в том, что Россия при всей своей силе оставалась страной сухопутной и те потуги, которые она делает на морях всего лишь детские шаги, чего нельзя сказать об Англии в силах которой перекрыть все водные артерии, а то и сколотить коалицию против. А этого допустить Алексей Первый не мог, по крайней мере если не будет уверен в целесообразности прямого конфликта с Георгом, о чем своих соратников и предупредил.
Первое время якобитов поддерживала Римско-католическая церковь и конечно же Франция, но увы после смерти Людовика Четырнадцатого поддержка прекратилась. Впрочем, стоит заметить — внешняя поддержка играла ограниченную роль в борьбе якобитов. В самой Британии католики были в меньшинстве, ну за исключением Ирландии, поэтому они не могли служить серьёзной базой движения.
В результате якобиты искали помощь на стороне. И порой удачно…
— Этот план убогий! Нельзя спешить, нужно лучше подготовиться, иначе все пойдет прахом. Ты же сам говорил об этом, Яков!
— Говорил, но когда это было? Считай пять месяцев прошло. Дальше откладывать нельзя — виги уже догадываются о восстании.
— Плевать на них, у якобитов людей больше, да и поддержка в Англии немалая, но оружия то не хватает, как и опытных полководцев. Кто будет воевать? Лорд Мар?
— Увы, но это так, — печально улыбнулся Брюс.
Ему импонировала горячность молодого помощника, нравилось наблюдать за резкими взволнованными движениями, вспоминать себя самого когда-то так же рьяно доказывавшего молодому царю необходимость создания математической и навигационных школ. Петр послушал, тем более и сам склонялся к подобной идее. Минуло два десятилетия и оказалось, что труд был не напрасен. Яков гордился своими заслугами, как впрочем и достижениями своих учеников.
Вот и Саша Баскаков, вроде бы навязанный сыном Петра в попутчики, незаметно стал учеником. Хотел ли Яков этого? Теперь по прошествии времени Брюс мог ответить положительно, не кривя душой. И как любой опытный наставник он придерживался своей методики обучения. Ведь главное дать ученику возможность проявить себя, пусть даже его выводы и неверны, важно показать ему перспективы, ну а после указать верное направление, чтоб направить океан энергии в нужное русло.
В последний месяц они много путешествовали, преимущественно по горам Шотландии, много общались, но еще больше слушали. И то что узнавали обсуждали, все чаще и чаще их выводы не сходились. Яков дал Александру возможность, ну а как он ей воспользуется решать самому Баскакову. Пока результат нулевой.
Этим вечером они отдыхали в деревушке в полсотни домов в сорока верстах от Куллодена. Двое подданных российского императора кушали лепешки, сыр и молодого барашка, запеченного в овощах. Здесь хоть и было маловато жителей, но тракт оказался оживленным, поэтому свой небольшой трактир имелся.
И для августа сие заведение оказалось неприлично пустым — Брюс с Баскаковым были единственными постояльцами.
Спор, начавшийся еще в дороге, они благоразумно продолжили у себя в комнате, предпочитая за ужином обсуждать только незначительные события или погоду.
— Пойми, Саша, — Яков погладил аккуратную бороду, появившуюся с момента путешествия по просторам Шотландии, — этот мир не так прост как тебе кажется. Не спорь, просто выслушай.
В Британии издавна противостоят друг другу две силы — тори и виги. Сейчас в силе виги, но их положение шаткое, потому как Англия под их правлением сделала хоть и нужные, но очень рискованные шаги.
— Это почему же? — удивился Баскаков. Раньше Яков подобного не говорил, предпочитая сначала слушать, а уж после критиковать.
— Вот представь — Шотландия независима от Англии.
— Она до недавнего времени таковой и была, — спокойно заметил Баскаков.
— Верно, но лишь отчасти. В то время шотландский парламент принял постановление, что после смерти королевы Анны на трон должен взойти Стюарт, обязательно протестант, и он не должен одновременно занимать английский трон, как было до этого.
— Англичане должны были возмутиться, вряд ли они отдали бы такой лакомый кус без боя.
— Правильно! Отдавать просторы Шотландии просто так никто не хотел, но в то время Англия воевала с Францией, пришлось пойти на уступки. А девять лет назад граф Аргайл — талантливый оратор сумел добиться от шотландцев дабы те приняли объединение с Англией, естественно получив свою долю пирога.
— Судя по увиденному мной, сей договор не по нраву народу, — потягивая густой темный эль, сказал Александр.
— Шотландцев притесняют. И оппозиция возлагает большие надежды на Джеймса Эдварда, и у якобитов немало шансов скинуть Георга. Если бы не одно "но"…
— Какое? — насторожился Баскаков. Теперь он напоминал гончую, почуявшую след лисицы, казалось еще мгновение и замрет в стойке.
— Стюарт — католик.
Брюс довольно откинулся в кресле и замолчал. Сохранял тишину и его молодой товарищ. Хотя Александр не был усердным в молитвах, частенько забывал о службах, но при всем этом свято хранил в своем сердце православную веру. Да, когда-то давно на заре становления государства российского у народа было право выбора по какому пути пойти. Много крови и пота пролили люди, еще больше слез пролили, но в конце концов неказистая тропинка превратилась в широкий тракт по которому и гордо шествует Россия.
На секунду Александр представил себе, что на троне сидит католик или какой-нибудь муслим и его едва не вывернуло! Так противно, гадостно стало, того и гляди съеденное на полу окажется. В этом случае как бы не был плох Георг, но он для большинства свой, по крайней мере по вере, а это многое значит.
Давно, еще когда он только познакомился с молодым царевичем, зажегшим каждого соратника пламенем веры в великое будущее России, много разговаривали о том чего они хотят, а чего нет от той страны в которой будут жить потомки. Не смотря на молодость, все знали о чем говорили, ибо не чада неразумные были, а рано повзрослевшие мужи, как бы удивительно это не звучало.
О чем только не "ломали копья", каких чудных идей не выдвигали, и кое-что особенное Александр запомнил на всю жизнь. Это была мысль самого царевича…
Человек может жить как ему хочется, но только до определенного момента, неизвестно когда он наступит, где найдет свою критическую точку. Вот только жизнь без Цели — скотское существование, а жизнь без Веры в сердце — болезнь, калечащая души не одного, а сотен. Всякое деяние лишь отображение нашей сути, нам уготовано много больше чем быть пасущейся тварью. Религия может многое дать, а может забрать, она — Сила с которой нужно считаться, только ей одной под силу вести миллионы в райские кущи или утопить свой народ в крови.
Когда-то давно Владимир Святой выбрал православие, понимая, что только оно способно сохранить и приумножить дух людской, не дать ему прогнить, аки задержавшемуся на ветви перезревшему плоду. Но вместе с силой будь готов принять великую ответственность. Только в православии это едино.
Принять иное — пойти против себя, своего Рода и своей сути — человека разумного и духовно сильного.
Царевич в тот вечер говорил много о духовности, о месте в истории и прочей зауми о которой Александр в ту пору не задумывался. К чему сие, когда в голове совершенно иные мысли зреют? А поди ж ты, вон выстрелило когда, восемь лет прошло. Чудеса!
— Народ не примет его, он чужой на этой земле. Нам не исполнить указа Алексея. Якобиты обречены на проигрыш.
Баскаков обреченно махнул рукой и зашагал по комнате. Давно ему не было так неуютно, а ведь по началу казалось все более чем реальным, даже государя обнадежили. Выходит что зря. Не стоит овчинка выделки.
Яков же с улыбкой наблюдал за метаниями молодого товарища, улыбаясь в пышные черные усы. И только когда Баскаков чуток успокоился, сел обратно в кресло, душевно хлебнул эля, он тихо заметил:
— Знаешь ли ты, Саша, кем был Генрих Наварский?
— А должен?
— В принципе нет, но кое-что из его жизни узнать стоит. К примеру то, что он был королем-гугенотом, протестантом то есть, да к тому же пережившим Варфоломеевскую ночь в Париже. В один из периодов он так же стал претендентом на французский трон.
— Так как некатолик мог на него сесть? — удивился Баскаков.
Брюс усмехнулся.
— К этому я и веду. Перед тем как возложить корону Франции он принял католичество. Да, это правда и не стоит этому так удивляться. Именно Генриху Наварскому, впоследствии ставшим Четвертым принадлежит фраза: "Париж стоит мессы!".
Яков замолчал, дав молодому время на обдумывание только что сказанного. За маленьким окном ярко светила Луна, а пара свечей уже наполовину оплыли. Беседа подданных российского императора затянулась…
На челе Александра виднелась напряженная работа мозга, того и гляди пар из ушей повалит, Брюсу даже казалось, что слышит как громыхают сталкивающиеся мысли у него в голове. Но вот лицо Баскакова разгладилось, руки перестали выбивать дробь на столе, а в глазах загорелся огонек понимания.
— Думаешь, он может поступить так же?
— Не он первый и не он последний, — пожал плечами Яков. — Если Джеймсу Эдварду не хватит мозгов решиться, значит королем ему не стать. Опираться на народ можно когда имеешь десятка два отлично вымуштрованных полков, закаленных не в одной битве, таким как Семеновский, Преображенский или вон тот же Рязанский. А когда под рукой вчерашние крестьяне, да еще у самого опыта как у козла молока… в общем думаю выход у него один, жаль Мар со своими тупоголовыми командирами этого не понимают. Вон семь лет назад это было доказано, но тогда хоть поддержка французского флота была, а теперь ничего нет. Тут головой думать надо, а не задницей.
Александр хотел было что-то сказать, но неожиданно со стороны лестницы донеслись громкие крики.
— Один король, одна страна! Шотландия едина! Славься король Шотландии Яковом Седьмой и Англии Яков Третий!!
Брюс с Баскаковым раздраженно цыкнули. Их договоренности с якобитами полетели ко всем чертям.
Война за престол началась…
* * *
"Записи флотоводца".
Из дневника адмирала Апраксина.
Датировано: от 6 августа 1715 года от Р.Х.
Море волнуется все чаще, шторма того и гляди закроют путь в родные порты. Да знаю, что еще недавно они были чужими, но прошло всего несколько лет и кажется будто всегда они были исконно русскими, да и как считать иначе ведь люд весь наш.
Эхх, не о том пишу, не о том думаю. Моей эскадре остался еще один рейд. Пора проучить датчан, показать кто главенствует на Балтике. Теперь-то когда швед слаб один у нас противник — датчанин, но ничего, и ему фитиль вставим куда надо. Тем более Бомхольм уже под русским стягом.
Жаль наше побережье далеко — прамы и галеры не выведешь, их первый же шторм на дно пустит. Еще в июле, когда Крюйс эскадру вел в Ригу много судов пропало — морской бог прибрал. Да оно и понятно — Балтика каверзная девка, того и гляди зазевавшему лоцману в брюхо каменюку подсунет, особенно близ островов. Хорошо если людишек спасти удастся, ну а если нет, значит на то воля Божья…
Теперь пришла пора показать датчанам, что Копенгаген не такой уж и неприступный. По крайней мере со стороны суши. Впрочем, десант здесь нужен скорее для испуга, чтоб датчане не забывали о мощи России.
Надеюсь, все получится.
…Намедни на горизонте мелькали датские вымпелы, дозорные насчитали семнадцать кораблей. Жаль только не смогли точно сказать, какие именно. У нас-то эскадра из семи фрегатов и тридцати шняв, да новых галер, чтоб на воронежских верфях делают. Ну а семь тысяч воев на тридцати десантных судах идут. Так что надо бы нам дойти поскорее, да воев защитить, а уж потом развернуться вовсю ширь!
Жаль команды худые — отбирали в матросы спешно, можно сказать первого попавшегося. Как наяву слышится испуганный шепот новобранцев, невдалеке надрывается боцман, загоняя линьками рекрутов на ванты, заставляли карабкаться их на салинги и марсы, бегать по реям. И вот падает один, за ним второй. Мрут матросики как мухи, но ништо, остальные посмекалистей будут, авось и научатся на чужом горе. Без этого в море никак нельзя. Они это поймут, ну а пока вижу их трясущиеся руки, дрожащие колени и крупные градины слез от полученных ссадин и ран.
Да именно человеческие жизни и есть плата за господство на море!
* * *
В сорока верстах от Вильно.
Изба лесничего.
22 сентября 1715 года от Р.Х.
Август Сильный курфюстр Саксонский и заодно король Польский с самого утра был раздражен. Даже прелестная молодая любовница Мария Ферилья, ублажающая любую прихоть, не помогла. А ведь как чертовка старалась, как старалась!
Увы, но порой Август задумывался о том, где правит, и в последнее время мечтал передать власть сыну сразу над двумя странами, а там может и Восточную Пруссию с Курляндией прибрать, чем черт не шутит.
Именно думая о сыне, о будущем славного Рода и конечно же о сильно опустевшей казне, Август Сильный поддался на уговоры отца Игнасио, прибывшего к нему еще в тринадцатом году из самого Ватикана и привезшего в знак доброй воли папскую буллу, с несколькими сундуками золота…
В ту пору казалось, что все будет так как он и говорит — папство создаст мощную коалицию против сильно поднявшейся Руси и приструнит ее, вздумавшей вести собственные игры, не спросив верного союзника!
Да, Август не забыл сепаратного договора России и Швеции, о своих же подлых поступках он вовсе не вспоминал, потому как не к лицу королю и курфюстру помнить о таких незначительных мелочах.
И ведь вначале все складывалось лучше некуда. Войско собрали немалое, да и обоз с артиллерией внушали уважение — почти восемьдесят тысяч одних только солдат! Место для удара выбрали отличное, лучше было бы если удар пришелся по южным провинциям, недавно отторгнутым Россией у осман… вот только даже Август понимал, что в этом случае придется воевать не только с Русью, да и растягивать коммуникации пришлось бы на куда большее расстояние, к тому же казаки рядом — кровушки попортят изрядно. Так что атака Смоленска, а уж затем продвижение вглубь страны — правильное решение. К тому же командующим поставили не абы кого, а самого Евгений Савойского — гения воинского дела!
Успех был обеспечен еще до начала кампании, Россия не могла победить априори, как не бывает зелени на полях в самую лютую стужу. То что они правы доказала легкость захвата Смоленской земли. Ну а небольшие потери в конце осады — это случайность. К тому же Августу удалось купить одного из казачьих командиров, обещавшего выступить на их стороне в момент решающей битвы. Конечно, большой веры ему не было, но зная запорожцев с их ненавистью к московитам, король Польский надеялся на то, что эта карта все же сыграет.
Узнав о продвижении войска вглубь России, прямиком к Москве Август даже устроил праздник, вот только обещанная им же провизия для войска по странному стечению обстоятельств постоянно задерживалась, а после того как из Курляндии и псковских земель в Польшу вторглись летучие отряды русской кавалерии обозы вовсе перестали доходить.
Нет, дело вовсе не в том, что их все уничтожали — просто Август решил под этим предлогом чуточку сэкономить, в какой-то момент он был даже благодарен вероломным русским, ну а то, что они еще поляков бьют… что ж такова судьба простого люда. К тому же гордые паны обещались выдворить сиволапых разбойников, забывших что такое плеть с собственных земель за пару недель. Как оказалось позднее — гоняли почему-то именно шляхту.
Думать о том, что собственные люди не доедают и голодают Август не желал — война всегда сама кормила солдата: это аксиома против которой не шибко поспоришь. Откуда ему было знать, что все деревушки и городки на пути союзников будто вымерли, а вся провизия попросту исчезла?
Кое-какие смутные подозрения о будущем начали мелькать на периферии сознания в тот момент, когда шпионы донесли о том, что Балтийский флот русских не встал на прикол в собственных портах, а активно каперствует и даже захватывает вражеские города! Да и надежда на вступление в войну Швеции так же не оправдалась — у нее банально не было армии для этого, да и взяток парламентариям не хватало для того, чтобы вновь ввергнуть страну в хаос сражений и разорения. Урок, выученный потомками викингов от русских, был еще слишком свеж в их памяти.
Окончательно стало понятно, что надежды Августа несбыточны второго июля в битве под Хатычкой. А демарш прославленного фельдмаршала стал вовсе ударом для всего штаба коалиции, тут же распавшегося на три группировки: саксонскую, польскую и датскую. Войско же потомков гордых римлян вовсю спешило в родные пенаты — затыкать бреши в обороне южных земель. Чего и говорить, Высокая Порта ударила как нельзя вовремя!
Август тогда еще надеялся, что удастся сдержать разъяренного медведя, ведь силы равны, а если учесть, что поляки сражаются на своей земле, то русские вовсе в проигрыше. Однако реальность разбила все чаянья любвеобильного курфюстра — приграничные земли сдались без единого выстрела, а порой и того хуже — вспыхивали восстания и озверевшие крестьяне вырезали ослабленные польские гарнизоны.
Откуда Августу Сильному было знать, что паны замордовали православный люд до такой степени, что их вот уже больше десятилетия сдерживало от всеобщего восстания только усиленные гарнизоны. А теперь ярость от унижений нашла выход — белорусские земли вспыхнули так как никогда раньше не полыхали!
Прошло меньше трех месяцев и вот треть земель уже под двуглавым орлом, и останавливаться его полки точно не собираются. Хотя вот уже неделю как напряжение спало, но для этого был повод… Август просил сепаратного мира у России…
— Проклятые иезуиты! Ведь чувствовал, что не надо с вами связываться, а все эта Эльза, тварь поганая, колье видишь ли ей восхотелось, да не простое, а с голубым бриллиантом! — выругался курфюстр, вспоминая что поддался на уговоры аккурат после великолепной ночи со жгучей баронессой. — Говорил же отец — не увлекайся девицами, до добра это не доведет, а я не слушал этого старого дурака. Теперь унижайся перед этим поганцем, ведь он на Петра только слегка похож, а хватка как у волка. Боже, за что мне все это?!
Но вопрос Августа остался без ответа. Видимо господь взирал на иного человека, подходящего к той самой избушке в сопровождении полутора десятков телохранителей. Вот он махнул им ладонью, оставайтесь здесь и прошествовал к крыльцу, старый слуг услужливо распахнул перед своим господином дверь.
— Спасибо, Никифор, — улыбнулся я, на что камердинер лишь пробурчал что-то в бороду, мол негоже царю-батюшке ко всяким оборванцам европейцам на встречи ходить.
Быть может, старый слуга в чем-то прав — победитель не ходит к побежденному. Это неписанное правило. Но здесь случай иной, мне нужно получить куда больше чем может добиться тот же Долгорукий спустя пару месяцев. Сейчас время самое подходящее, и упускать возможность — это все равно, что локти кусать, вроде близко, а не достанешь как не старайся.
За порогом день-деньской, а в домике охотничьем полумрак, даже подсвечники с множеством свечей не спасали. Впрочем, судя по расслабленному положению единственного посетителя этого дома на отшибе, ему было на это глубоко параллельно. Не узнать большущего мужика, некогда покорявшего сотни девичьих сердец только одним своим видом было бы странно. Август Сильный собственной персоной.
— Приветствую своего венценосного брата, — нейтрально произношу я.
На что король польский и курфюстр саксонский лишь кисло улыбнулся. Да положение у него явно не для веселья. Но об этом раньше следовало думать.
— Желаю здравия и долгих лет тебе, молодой царь, — выдавил он.
— Памятую о твоем возрасте, напоминаю, что я император и советую этого не забывать, — тут же спокойно поправляю зарвавшегося Августа. Тот поморщился будто зуб разболелся.
Да и вообще перекосило курфюстра саксонского изрядно, вроде еще минуту назад был как сытый кот на печи, а теперь едва ли не в корчах весь. Вон и руки дрожат, будто с великой похмелюги. Хотя… и правда попахивает! Вот сволочь, совсем страх потерял? Или быть может наоборот — он у него въелся настолько, что без забористого пойла уже не может?
Что ж, мне это в любом случае на руку, будем ковать железо пока горячо.
Ждать пока Август предложит сесть с ним за стол не стал — сам занял место. Стоит отметить немаловажный факт того, что кроме пары запотевших кувшинов, двух бокалов из мутно-зеленоватого стекла и легкой закуски на столе ничего не было.
— А ведь когда-то именно я помог твоему отцу, — с вызовом начал некогда и впрямь сильный человек, а ныне потерявший даденное природой неслух.
— И он помогал тебе, даже когда ваши с датчанами войска оставили Россию один на один со шведом.
— Тебе легко говорить, это не у вас под боком пять лет кряду шастали проклятые потомки викингов!
В чем-то он, несомненно, прав, однако мне как государю на сие плевать с высокой колокольни. Поэтому…
— Мы встретились не для того, чтобы прошлое вспомнить.
Август опустил взгляд долу, а рука потянувшаяся к хрустальному фужеру с вином замерла на полпути. Прошла минута. Я молчал, разглядывая головы кабана и волка на стене.
— Чего ты хочешь? — наконец спросил он.
— Не я мир предлагаю, не мне и ответ держать. Говори свои условия, а уж затем решим, насколько они годны для мировой, — предлагаю я.
Август нахмурился, пошевелили бровями, усиленно работая мозгами и наконец подсчитав предложил:
— Саксония с Польшей готовы заключить мир если Россия вернет завоеванные территории вплоть до Полоцка-Витебска-Могилева, к тому же я предлагаю вечную дружбу и заверения в мире на сто лет.
Казалось, ничто не могло удивить меня на этом свете, но Августу сие удалось. От такой наглости я дар речи потерял, секунд десять осознавал услышанное и когда понял, что мне это не померещилось, ответил:
— Надеюсь, это была шутка. К слову неудачная.
— Почему же? Условия хорошие…
— Не для России, — припечатываю, дабы отсечь дальнейшие глупости в разговоре.
Август видимо понял, что на дурачка в данном случае не стоит и надеяться. Поэтому…
— На каких условиях ты готов заключить мир?
Вот это другой разговор — оппонент настроился на худший вариант, уже морально смирился с поражением, нужно только дожать…аккуратненько, чтоб рыбка не соскочила с крючка.
Приступим.
— Земли с границей проходящей по Вильно-Пинск-Торноруды-Черновицы отходят России, кроме того православный люд, живущий на территории Польского королевства обязан получить свободный проход к землям Российской империи. Так же Саксония с Польшей обязаны выплатить контрибуцию в размере миллиона рублей серебром. И в заключение — Россия должна получить всех живых наемников из отряда "Свирепые псы". На этом все.
— Это не слишком? — некоторое время спустя спросил Август.
— Те земли которые я назвал уже под нашей властью, забрать обратно вы их не сможете, да и население на нашей стороне. Все остальные пункты условий мира выполнимы, даже не смотря на скудность казны обоих стран.
— Смерти моей хочешь? Если я заключу мирный договор на таких условиях, меня распнут на воротах первого же польского города! — взорвался Август, вскочил и замер перед столом, тяжело душа и сжимая-разжимая кулаки.
— Мне плевать, — пожимаю плечами.
Чего и говорить и правда параллельно на то что будет с этим жалким человеком, предававшим сначала Петра, а затем и меня. Стоит ли он того, чтобы его жалели? По мне — нет. Каждый обязан получить по заслугам, иначе зачем тогда придумали справедливость?
— Ты не можешь так поступить!
— Эх. Повторяю — война продолжится, если они не будут приняты, особенно пункты один и три.
Проглотит?
— У меня нет миллиона, и не будет в ближайшем будущем.
— Венецианцы больше не дают ссуд? — картинно удивляюсь.
— Я и так им должен…кхм.
Правильно что этот кусок г…ниды кровососущей не говорит о том, на какие цели он брал ссуду, больше чем уверен, что на войну с Россией, под поручительство Священной Римской Империи, а то и Франции. Увы, но этот оплот католичества в Европе в последнее время становится все более враждебным. И самое печальное — сделать ничего с этим нельзя — дипломатия старается сгладить углы, но чертовы иезуиты с папским легатом рушат любую мало-мальски достойную игру. А самое удивительное — не будь Людовик Четырнадцатый при смерти в летнюю кампанию и дела у России могли сложиться весьма и весьма плачевно. Нет не в плане войсковых действий, вовсе нет, а вот отстоять завоеванное стало бы в разы сложнее. Как бы я не злобился, но торговля с Европой дает львиную долю бюджета и чем она шире тем лучше, но вот беда — рычаг воздействия тоже закаляется…
— В память об отце готов списать половину контрибуции, остальное должно быть выполнено. Русские полки стоят в лагерях еще три дня, после чего выступают на Варшаву. И в следующий раз мир заключим на совершенно иных условиях, — чуть погодя спокойно заключил я. Если Август окончательно не растерял мозги, то поймет, что лучших условий не будет. Ну а если будет артачиться — войска на белорусских землях мало чего экспроприировали, все же братья славяне в своей основе, а вот на исконно польских землях возможности совершенно иные.
Август склонил голову, пряча бешеный взгляд.
— Наемников осталось меньше дюжины, — сквозь стиснутые зубы проскрипел он.
— По моим данным живыми числятся двадцать один человек, включая семерых раненных. Все они должны быть доставлены к нам. Можно даже оставить в лесочке, мои люди сами заберут их, так сказать без мельтешения на глазах у твоих солдат.
— Трех дней может не хватить.
— Значит, русские полки начнут наступление.
Курфюстр пару секунд молчал и так же не поднимая головы ответил:
— Будь по-твоему.
— Вот и замечательно. Людей пусть доставят в Тихую балку, что в семи верстах отсюда, а деньги жду в течение месяца, ну и для того, чтобы Саксония с Польшей не забыли о них — все новоприграничные города будут заняты русскими войсками. Мирный договор заключишь с князем Долгоруким.
И все. Мои дела здесь завершены. Можно спокойно отправляться домой, к Оленьке, Ярику и Ваньке, а то почитай пять месяцев их толков не видел. Здесь наш матерый посол и без меня справится.
Прощаться с Августом я не посчитал нужным — развернулся да пошел спокойно, не видя, как он в бессильной злобе смотрит на ветхую карту Польского королевства, незнамо как оказавшуюся на столе вместо скатерти.
