Глава вторая Предчувствие войны
По Шестому флоту была объявлена повышенная боевая готовность. Личному составу боевых кораблей запретили сходить на берег, отменены были отпуска. Воцарившаяся неопределенность действовала на нервы. Военморы все с большим нетерпением ждали, когда же начнется эта треклятая война. Как говорится: чему быть — того не миновать. Или еще: раньше сядешь — раньше выйдешь. Скорей бы уж…
Хаарское государство (если у хаарцев вообще имелось такое образование) стороннему наблюдателю могло показаться своего рода «черным ящиком» или, того хуже, — черной дырой. Наши корабли–разведчики уходили в гипер, возвращались в евклидово пространство в глубине чужой территории, начинали передавать информацию и, за редчайшим исключением, вскоре замолкали.
Гораздо продуктивнее оказалась другая технология: корабль выныривает где–нибудь поблизости от хаарской планеты, выбрасывает в космическое пространство тысячи микроскопических роботов–разведчиков (кибермух) и тотчас уходит обратно в гипер. Спустя несколько дней или недель этот же корабль вновь появляется в глубине хаарской территории. В заранее назначенную точку слетаются уцелевшие кибермухи. Корабль забирает их и, нырнув в гипер, пытается вернуться домой. До юнитской территории добирался в среднем один из трех кораблей–разведчиков. Такой процент потерь Главное разведуправление ВКС ООН считало вполне допустимым.
Выпущенные с разведчика «мухи» собирают любые сведения: радиоволны, зрительные образы, звуки и запахи. И потом нужно немало труда, чтобы выцедить из триллионов байт информации что–то действительно ценное для командования Флота.
Главное разведуправление ВКС ООН и, уж тем более, соперничающая с ней дальняя разведка ООН не спешили делиться полученными сведениями с командирами кораблей. Разведчики боялись утечки: дескать, хаарцы не должны догадаться, что именно знает о них Флот человечества. С другой стороны, разведчики были уверены, что сведения не полны, а потому выстроенная картина может оказаться ошибочной. При этом они не столько боялись дезориентировать военморов, сколько выказать свою некомпетентность. Словом, сведения ГРУ выдавало в час по чайной ложке — и только под сильнейшим нажимом. При таком раскладе военморы никак не могли правильно готовиться к войне.
Посему боевые командиры занялись самодеятельностью и постепенно создали параллельную разведсеть, которая охватывала немалую часть хаарской территории. Снабжать добытой информацией Главное разведуправление военморы не собирались. Только баш на баш.
Разведка, конечно же, пыталась всеми правдами и неправдами узнать каждый бит информации, который стал известен военморам. Она усиленно внедряла в экипажи своих людей, шпиговала юнитские корабли «жучками» и «клопами». В конце концов получилось, что ГРУ в большей степени шпионило за своими, чем за чужими. Ну да ведь это гораздо проще.
Военморы, в свою очередь, постоянно искали на своих кораблях записывающую аппаратуру, рано или поздно выявляли и списывали на берег «крыс». Так что на Флоте все были при деле.
Какова технология корабельной разведки? Опытный, толковый командир боевого корабля старается добыть как можно больше гипердвижков. Их устанавливают на десантные катера, спасательные шлюпки и даже украденные гражданские яхты. Для разведки можно приспособить любое суденышко. Роль кибермух у военморов играли самоделки, ведь штатных роботов–разведчиков не сыщешь днем с огнем. Корабельные «кулибины» клепали их, припаивая реактивные движки размером со спичечный коробок к детекторам, что сняты с отправленных на слом кораблей.
В первую голову охотились юнитские военморы, конечно же, за хаарскими кораблями. Направляли разведчиков к хаарским военно–космическим базам, докам, учебным полигонам и боевым эскадрам и высыпали самопальные детекторы. Были детекторы относительно тихоходными и короткоживущими, так что выбрасывать их надлежало как можно ближе к вражьим кораблям и объектам. Отсюда и риск был максимальный.
Это особое искусство: незаметно подкрасться вплотную к неприятелю, выбросить детекторы и уйти незамеченным. Русские военморы не доверяли высший пилотаж автоматике — вели разведчиков сами.
Список пропавших без вести лейтенантов удлинялся с каждым месяцем. Потери мирного времени были ох как велики…
Что же удалось узнать о хаарском государстве Главному разведуправлению ВКС ООН? Разведка хранила эти сведении в глубокой тайне. А что сумели пронюхать о хаарском царстве–государстве флотские? Да почти ничего. Его словно бы не существовало вовсе. Каждая планета жила как будто по своим собственным законам, понять которые было невозможно.
У планет имелись свои корабли, часть из которых, несомненно, имели вооружения и по своим очертаниям были похожи на военные. Порой их насчитывалось до двух–трех десятков. Но военные корабли никогда не собирались в крупные флотские соединения. С этой точки зрения воевать с хаарцами будет легко: надо громить их планеты поодиночке. Однако, кто даст гарантию, что с началом войны ситуация не изменится и военморам не придется все–таки иметь дело с боевыми флотами, а не с отдельными эскадрами или флотилиями?
Противокосмическая оборона на хаарских планетах, по человеческим меркам, была организована хуже некуда, и это казалось крайне подозрительным. Нарочито беззащитные планеты уж слишком напоминали расставленные по Галактике ловушки. Правда, врагу не следовало столь явно демонстрировать уязвимость своих бастионов — и дурак поймет, что соваться туда опасно. Или такова была изощренная военная хитрость?
Впрочем, на орбитах и поверхности планет было обнаружено немало таинственных объектов, которые теоретически способны выполнять оборонительные функции. С одинаковым успехом они могли оказаться детскими аттракционами вроде «Диснейленда», хлебными элеваторами и хорошо замаскированными зенитными батареями. Пока не напорешься — не узнаешь.
На переборке в ногах койки висела в рамке из карельской березы плоская фотография улыбающихся отца с матерью. Они, совсем молодые, стояли в обнимку на берегу Черного моря. Отец — в джинсах и тельняшке, мать — в белом платье. Светило солнце, дул ветер, лохматя волосы… На тумбочке располагался объемный фотопортрет любимой. Маруся Кораблева в ярком сарафане стояла на огромном валуне, куда взгромоздил ее Петр, на фоне розового неба с желтыми облачками. Девушка раскинула руки, будто пытаясь обнять весь мир, и улыбалась в тридцать два зуба.
В каюте не было картин, и имелась всего одна бумажная книга. На выдвижной полке в изголовье койки лежал старинный «Морской устав», которую подарил отец в честь окончания кадетского корпуса. Петр любил почитать его перед сном — особенно в самые неудачные дни.
Рядом были старинные часы и барометр, который показывал парижскую погоду — правда, с небольшим опозданием. А еще каюту украшал хрустальный графин с гравировкой, который подарила Сухову команда в его тридцать седьмой день рождения.
Была в каюте и растительность. На второй выдвижной полке стоял небьющийся горшок с красным, бугрящимся чешуйчатыми отростками марсианским кактусом. Марсианин обретался в командирской каюте с того самого дня, как экипаж начал обживать «Котлин». Кто именно притащил его на фрегат, выяснить не удалось, хотя Спиваков провел самое настоящее расследование. И потому Петр Сухов решил, что это подарок от корабелов — неотъемлемая часть боевого корабля.
Кактус был молчалив и послушен — терпеливо ждал полива, изо всех сил стараясь не сохнуть, чтобы не огорчить хозяина. А когда о нем наконец вспоминали и давали воды с избытком, не чихал и не отплевывался, не начинал демонстративно раскисать или гнить, а, умудренный жизненным опытом, копил драгоценную влагу, запасая впрок. Петр не был кактусником и вообще цветоводом и потому марсианина не баловал. Но и не губил. Так себе хозяин…
Семен Бульбиев перед сном заглянул к командиру. Ради такого случая он припас бутылку настоящего армянского коньяка. Капитан третьего ранга был не против «прополоскать гланды», но сначала ему хотелось кое–чем поделиться со старпомом.
— Вот послушай, Семен Петрович, что писала семь веков назад Государственная Адмиралтейская коллегия… Устав морской. О всем, что касается доброму управлению в бытность флота на море. Книга первая. Глава первая. О генерале адмирале и всяком аншеф командующем. Та–ак… Ну вот хотя бы. «Пункт семь. Сверх потребы парусов не поднимать… Всякой аншеф командующий не имеет больше парусов подымать, только как нужда и случай требовать будет, дабы те корабли, которые на парусах не ходки, от флота не отстали».
— Ну да, уже тогда моряки соображали, что скорость конвоя определяется скоростью самого тихоходного судна… — заметил старпом.
— Предки это знали куда лучше нас.
— А что, книга твоя прямо из восемнадцатого века? Как дожила до нынешних времен?
— Перепечатали ее в конце двадцатого, а в двадцать первом страницы были залиты в пластик. Так что тыщу лет проживет.
Пока Бульбиев разливал коньяк по стаканам, Сухов открыл книгу на следующей закладке.
— Вот… «Пункт восемнадцать. О сушении парусов… Должен приказать своему капитану, дабы по вся дни, когда время допустит, парусы сушены были: как для збережения оных, так и для учения матрозов». Разве ж это не здорово?
— Так вот почему ты мучаешь экипаж бесконечными приборками и тренировками, — старпом цедил из граненого стакана коньяк.
— Идем дальше… «Пункт двадцать пять. Не стрелять по неприятелю прежде надлежащей дистанции… Капитаном, или командором кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они столь близко придут, чтоб можно вред учинить, под штрафом отнятия чина, ссылкой на галеру, или под потерянием живота, по разсмотрению дела».
— Подпустить как можно ближе — и расстрелять из всех стволов. Ёшкин кот… Сейчас такую тактику считают самоубийством.
— Это всегда было рискованно. Но, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанское… — Сухов глотнул коньяку, как простой воды. — А вот еще замечательный пункт. «Двадцать седьмой. Во время бою надлежит тщаться взойтить выше неприятеля… Когда флот к неприятелю в бой приближается, тогда аншеф командующему надлежит по крайней возможности тщатися так взойти, дабы неприятель у него всегда под ветром был. Однакож все с добрым порядком, дабы не отнял один у другова ветру и не помешал бы один другому по неприятелю стрелять, но держаться во ордер баталии и чинить промысл над неприятелем, под лишением живота». Ну как тебе, Семен Петрович? Неужто не греет душу?
— Коньяк ее греет, Петр Иванович… Я не очень понимаю твои исторические восторги, но согласен: предки наши были не дураки и дрались за Россию до последнего.
— А я о чем? О том, что память их посрамить никак не возможно.
Ночью Сухова разбудил топот над головой. В каюте было темно. На верхней палубе кто–то снова и снова громко стучал. Военмор прислушался и понял, что стук раздается с потолка его собственной каюты.
— Свет! — приказал Петр.
Зажегся ночник. Никого не видать.
— Полный свет!
В каюте засияли все четыре светильника. Потолок был пуст. И чист — ни единого следочка. А топот не прекращался.
«Я свихнулся?» — спросил себя командир фрегата.
Ответа не было.
Сухов поднялся с койки и быстро, но без лишней спешки оделся. На потолке топотали.
— Дежурный офицер! — позвал Петр.
Корабельный «Каштан» соединил его с командной рубкой. Посреди каюты возникло объемное изображение. Дежурный офицер в легком скафандре сидел в кресле перед командным пультом.
— Дежурный офицер старший лейтенант Иванов–Третий. За время моего дежурства происшествий…
— Отставить. Вот что, Коля. Послушай, пожалуйста, что у меня творится.
— Слушаю, Петр Иванович, — произнес штурман.
Топот, как назло, стих. Полминуты дежурный офицер вслушивался в тишину, нарушаемую лишь дыханием командира.
— Ничего не слышу, Петр Иванович.
— Стихло. Но надо бы проверить.
— Я пришлю дежурного механика.
В дверь каюты постучали.
— Разрешите войти, Петр Иванович? — раздался негромкий голос Спивакова.
— Входите, Аристарх Львович.
Адъютанта подняло с постели шестое чувство. Каким образом кондуктор чуял, что у командира возникла надобность в нем, оставалось загадкой и для Сухова, и для всего экипажа.
— Подожди, Коля, с механиком. Сейчас мой адъютант тут пошукает.
— Что случилось, Петр Иванович? — спросил кондуктор Спиваков.
Неведомый топотун снова забегал по потолку.
— Ага, — только и сказал адъютант.
И подпрыгнул. Махнул руками, пытаясь сгрести топотуна. Не вышло. Но теперь топотало уже не на потолке, а рядом с дверью.
— Компактный… — протянул Аристарх Львович. — И быстрый.
— Кто это может быть?
— А хрен его знает. В Галактике много чего водится.
— Дежурный офицер, — произнес Сухов.
— Здесь, Петр Иванович. — В каюте снова возник сидящий за пультом старлей Иванов–Третий.
— Коля, распорядись, чтобы сюда принесли инфракрасные очки или прицел.
— Слушаюсь.
Через минуту в дверь каюты постучали.
— Господин капитан третьего ранга. Тепловизор.
— Просунь в щель. Только очень осторожно.
Спиваков приоткрыл дверь. Матрос подал очки… Но топотун оказался проворней. Он выскочил в коридор, мазнув матроса по волосам.
В коридорах и на палубах фрегата была устроена настоящая барская охота на крупного зверя, организованная по всем правилам — с загонщиками и стрелками. В ней участвовал суточный наряд, усиленный изнывающими от безделья механиками машинного отделения и техниками БЧ–шесть.
Десятки матросов и сержантов были вооружены губными гармошками, трещотками и алюминиевыми кастрюлями и мисками, которые взяли на камбузе. По команде загонщики двинулись по коридорам «Котлина», изо всех сил колотя по посуде, вопя и производя всевозможный шум. Они гнали сбежавшего из командирской каюты топотуна на засаду, устроенную перед реакторным отсеком.
Разумеется, загонщики тотчас перебудили спящих подвахтенных. Из кают и кубриков полился отборный флотский мат. Впрочем, несколько любопытных матросов, сержантов и мичманов поспешно оделись, чтобы присоединиться к охоте. Раз уж сон слетел, почему бы не поучаствовать в празднике?
Стрелки были вооружены тепловизирами и инфракрасными очками — в расчете на то, что невидимая «дичь» не может мгновенно изменять температуру своего тела и нескольких секунд хватит, чтобы ее засечь и поймать. Они с нетерпением ждали, когда появится зловредное существо. Наготове была ловчая сеть и два полицейских станнера, не пойми для чего попавших на фрегат.
Однако топотун каким–то чудом сумел остаться невидимым для засады, прорвался сквозь ряды загонщиков и ушел на верхнюю палубу. Тогда облаву было решено повторить, и вот уже нарушителя спокойствия гнали по верхней палубе к командной рубке.
Петр Сухов сидел в каюте и следил по корабельной связи, как идет охота. При этом он поглядывал на пустую выдвижную полку и пытался вспомнить, чего именно там не хватает.
— Эврика! — наконец вскричал он. — Кактус сбежал!
— Какой еще кактус? — удивился находящийся с ним на связи кондуктор Спиваков.
— Красный такой, марсианский…
— Так ведь это не кактус вовсе, а зверь такой чудной! — воскликнул Аристарх Львович. — Марсианский ежик называется. Я думал: вы в курсе… Он на полгода впадает в спячку, а когда проснется, удержу не знает — носится, ищет корм, подругу и место, подходящее для устройства гнезда.
— Вот те раз… А почему он невидим?
— Лучшая маскировка — моментальная мимикрия.
Триста лет назад, когда земляне решили заселить «красную планету», у генетиков появилось много работы. Они создали десятки новых биологических видов, которые были максимально приспособлены к суровому климату Марса, но потом марсианские «уродцы» начали победоносное шествие по другим населенным планетам.
Охота закончилась неудачей. Топотун снова прорвался сквозь цепь загонщиков и словно испарился. Потные загонщики уселись на пол, кто где был, и потребовали от начальства двойную порцию компота из сухофруктов. Корабельному коку ничего не оставалось, как вскрыть неприкосновенный запас изюма, урюка и чернослива и поставить кипятиться воду.
Сухов и Спиваков отправились самолично осматривать фрегат. А что им еще оставалось? Терпеть на корабле присутствие неустановленного нарушителя означало провоцировать ЧП и подвергнуть сомнению самое главное, незыблемое правило флотской службы — власть командира на вверенном ему корабле абсолютна. Как говорится: на корабле без приказа капитана и муха не пукнет. А тут, понимаешь, партизанит целый кактус, то бишь ежик…
Командир фрегата и его адъютант продвигались по коридорам и палубам «Котлина» неспешно, внимательно смотрели по сторонам, стараясь не упустить ничего важного. Нарушителя обнаружить не удавалось, зато Петр Сухов в ходе инспекции обнаружил схрон с низкокачественными порнофильмами и большую кофеварку, которую корабельные умельцы переделали в самогонный аппарат. Капитан третьего ранга поставил сам себе на вид.
— Это лишняя лампа. Вчера ее тут не было, — вдруг объявил Спиваков.
— Вы уверены?
— У меня глаз — ватерпас.
Подозвали матроса с инфракрасными очками. На его взгляд, подозрительная лампа ничем не отличалась от своих соседок.
— Как это понимать? — осведомился у адъютанта командир фрегата.
— Значит, ежик меняет не только форму и цвет, но и температуру тела.
Суточный наряд приволок высокопрочную сеть для ловли экзотической рыбы и зазевавшихся диверсантов. Сняв обувь, матросы под командой Спивакова беззвучно подкрадывались к невидимому ёжику, но он хорошо видел, еще лучше различал запахи, а уж слышал и вовсе великолепно.
Одна была у ёжика проблема — топотал он громко, когда шел на прорыв. Поэтому кондуктор приказал матросам надеть боевые костюмы, вооружиться баллонами с усыпляющим газом и навострить уши. Заодно пришлось задраить все каюты, кубрики и рубки — морока еще та. Зато дело сразу пошло на лад.
В конце концов красного марсианского ежика все же поймали на подступах к камбузу и посадили в пустующий террариум. Ежик, при всей своей непохожести на земной прототип, за милую душу хлебал молоко и грыз сушеную рыбу. Ведь насекомых на «Котлине» не было. В террариуме он тосковал и просился на волю. Ежика было жалко, но выпускать его в корабельные коридоры было нельзя.
Война не была объявлена. Однако де–факто она велась — уже в двух десятках галактических секторов гремели взрывы и сверкали лазерные лучи. Эскадры и отдельные боевые корабли, принадлежащие людям и хаарцам, не торопились геройски погибнуть и крайне редко вступали в бой с равным противником. Зато, имея подавляющее превосходство в силах, обрушивались на врага всей мощью и топили без жалости. Мирные суда в боевых условиях все без исключения считались военными и подлежали захвату или потоплению. Пиратство стало тактикой флота.
Благородством от таких боев не пахло. Некогда главные для истинного офицера понятия «честь» и «совесть», казалось, умерли. Но вскоре выяснилось, что далеко не все военморы согласны воевать по новым правилам. Под трибунал угодили первые командиры, отказавшиеся выполнять приказ, но чаще имел место скрытый саботаж. И никогда — мятеж.
Русские офицеры с их идиотской порядочностью казались юнитам пережитком рыцарских времен. Сейчас они старались не лезть на рожон, педантично выполняли все параграфы боевых уставов ВКС и, разумеется, таким макаром никого потопить не могли. Когда–то подобную практику называли «итальянской забастовкой». Адмиралы были в бешенстве, но формально к действиям русских военморов не придерешься. Им (адмиралам) хватало ума на пороге Большой Войны не гнать волну и не пытаться снять с должностей отличных профессионалов.
Мелкие стычки и узаконенное пиратство на просторах Млечного Пути бесконечно продолжаться не могли. Широкомасштабные военные действия должны были начаться со дня на день.
Адмиралтейство выжидало. «Преступная нерешительность, граничащая с трусостью», — писали оппозиционные сайты и агентства новостей. На очередном заседании Генеральной Ассамблеи ООН с запросом к генсеку обратились сразу два десятка планетарных губернаторов. Они хотели знать, какие планеты могут подвергнуться хаарской атаке в случае войны и как именно Флот готовится к нападению врага.
Генсека ООН Алваро Перес–Альмейду, чей срок полномочий истекал в этом году, все сильнее раздражали высоколобые эксперты и закулисные советчики с их взаимоисключающими советами. Ему хотелось оставить след в истории — пусть и не выдающийся, но зато свой собственный. И потому, ни с кем не согласовав, он решительным шагом вышел на трибуну Генеральной Ассамблеи и провозгласил:
— Дамы и господа! Соплеменники! Терпение нашего народа не безгранично. Обладая правом законодательной инициативы и руководствуясь коренными интересами человеческой расы, я объявляю о проведении галактического референдума. Вопрос на нем будет стоять один: объявление войны хаарским агрессорам.
Историю общечеловеческого государства следует отсчитывать с далекого 1945 года — когда была создана Организация Объединенных Наций. Полтора века это международное учреждение не являлось правительством Земли, порой оно оказывалось на грани развала. Лидеры крупнейших держав ни в грош не ставили принятые большинством стран резолюции. Но затем ситуация стала меняться.
Природные ресурсы Земли были израсходованы уже к началу двадцать второго века. Месторождения углеводородов и металлов иссякли, а ученые еще не успели изобрести матричные синтезаторы и подобные им чудо–машины. Или же их продукция была слишком дорога и энергозатратна.
Дефицит пресной воды стал катастрофическим, и большинство населения было уверено, что виной тому термоядерные станции. Затем, как на беду, случилась авария на ТЯЭС под Шанхаем. Массовые протесты не дали покрыть сетью термоядерных станций всю планету и тем самым решить энергетическую проблему. Со спасительным гелием–3 тоже ничего не вышло. Переработать сто миллионов тонн для получения одной — слишком дорогое удовольствие. Человечеству пришлось снова и снова копаться в собственных отходах и экономить на всем. Цивилизация не могла больше развиваться.
Положение усугублялось глобальным потеплением, которое породило ураганы и засуху в тропиках, особенно в зоне Сахеля. Одновременно сотни миллионов человек бежали в глубь материков с затопленных океаном прибрежных низменностей. Полмиллиарда беженцев — страшная сила, способная разрушить сами основы цивилизации.
Именно тогда — перед лицом начавшихся жестоких войн за остатки ресурсов, когда неизбежной стала гибель миллионов, возникло общепланетное государство. Создавалось оно на основе уже существующей силы — Организации Объединенных Наций.
Драконовскими мерами ООН остановило крупные конфликты и превратило десятки мелких в полицейские операции. Но спасти человечество от голода и жажды мировое правительство не могло при всем желании. Нас спасли звезды. Чужие звезды и их благодатные планеты.
Звездная экспансия человечества развивалась стремительно. После открытия гиперпространства и создания гипердвигателя в середине двадцать второго века десятки и сотни разведывательных кораблей устроили настоящее соревнование, охотясь за богатыми на минералы планетами.
Желтые карлики принесли людям приятный сюрприз: в среднем у каждой двадцатой звезды крутилась землеподобная планета. Каждая сотая планета оказалась пригодной для жизни. И самое главное: за редким исключением на них не было разумных существ. Еще проще оказалось найти планеты, чьи недра набиты минеральным сырьем.
Богатые страны колоссальным напряжением ресурсов построили тысячи кораблей. И началась эра переселения. Большая часть их жителей (за исключением фанатичных патриотов Земли и глубоких стариков) была переправлена в лучшие миры. А нищие страны и народы остались бедовать на вылущенном шарике, который переименовали в Старую Землю.
Организация Объединенных Наций, правившая метрополией последние пять веков, превратилась в федеральное галактическое государство, состоящее из пятисот колонизированных и пяти тысяч горнорудных планет. Расползтись или разбежаться этому колоссальному государственному образованию не давали три решающих фактора: могучий военный флот, тахионная связь и гиперпрыжки. Любая планета, входящая в ООН, была в досягаемости — максимум на расстоянии двухнедельного перелета от соседей. Сепаратисты были обречены на быстрый и неотвратимый разгром.
Основная функция ООН изменилась: вместо умиротворения обезумевших беженцев и голодных бунтов, а также истребления религиозных фанатиков на первое место вышла защита людей от инопланетной угрозы. Военную функцию ООН выполнял Флот, состоящий из сотен новейших кораблей, пятидесяти бригад морской пехоты, укомплектованных тяжелой техникой и десантными судами, десятки тысяч корабликов планетарной обороны, тысяч боевых станций и планетарных крепостей.
У юнитских чиновников был теперь сильный аргумент: любые сепаратисты подвергали свой народ смертельной угрозе, ведь они не могли защитить его от пришельцев столь же эффективно, как огромный флот ООН. А посему разлетевшиеся по планетам народы вынуждены были мириться с отсутствием суверенитета и необходимостью платить солидные налоги в бюджет Объединенных Наций.
Поначалу военный флот ООН был весьма разнокалиберным. Отсталые планеты оказались почти безоружны, их боевая техника безнадежно устарела. О береговой обороне и говорить нечего — бедняки обороняли себя подлатанным на скорую руку старьем. Вернее сказать, делали вид, что обороняют. Богатейшие нации не желали обеспечивать кораблями нищих соседей и норовили придержать налоги. Долго такое положение продолжаться не могло.
Окрепнув, единое государство стало вкладывать огромные средства в оборону. К сегодняшнему дню ООН создала равновесную триединую военную структуру. Все элементы ее были в наличии: боевой флот, космическая пехота и береговая оборона.
Ждать приказа было непросто. Терпеливо ждать — никаких сил. Чтобы отвлечь экипаж, Петр Сухов объявил учебную тревогу, репетируя захват корабля абордажной командой неприятеля.
В роли стремительных, безжалостных и бесстрашных хаарцев выступил взвод корабельных морпехов. Фрегатом командовал каплейт Бульбиев. А Петр Сухов внимательно следил за происходящими событиями из своей каюты.
Морпехи лейтенанта Кобылкина покинули фрегат на десантных катерах, а потом вернулись. По условиям учений, десант под прикрытием вражеского крейсера вскрыл грузовые и аварийные люки и ворвался на корабль.
После короткого, ожесточенного боя «Котлин» был взят. Вернее, уничтожен. Ибо под угрозой захвата корабля начальник БЧ–два старлей Хвостенко подорвал боезапас ракетной батареи. При взрыве фрегат раскололся надвое. Уцелевших людей унесло в космос. Вероятно, хаарцы подобрали своих. Подбирать экипаж «Котлина» было некому.
Командир фрегата был в великом гневе. И гневался Сухов в первую голову на самого себя.
Капитан третьего ранга Петр Иванович Сухов объявил построение личного состава в грузовом трюме. Побежденные военморы и победившие морпехи стояли друг против друга. И те, и другие старались не смотреть на своего командира. Между шеренгами прохаживался Петр Сухов, теребя в руках черную фуражку. Наконец он надел ее и остановился.
— Экипа–аж! Равняйсь! Смир–на! Равнение нале–ево!
С посеревшим от позора лицом Бульбиев промаршировал вдоль строя к своему командиру и отдал рапорт:
— Господин капитан третьего ранга! Завершены корабельные учения по отражению вражеского десанта. Вверенный вам корабль… — каплейт не знал, чем завершить фразу. — Вверенный вам корабль…
— Больше не существует, — Сухов ледяным голосом закончил за Бульбиева рапорт. — Мне горько, господа. Мне больно и стыдно. Мы не готовы.
Капитан третьего ранга поставил экипажу отметку «неуд», объявил выговор первому помощнику и благодарность командиру десанта. Сделал вроде все правильно, но на душе было погано. Нет ничего хуже, чем уронить боевой дух экипажа перед началом рейда, заставить подчиненных чувствовать себя оплеванными.
Петр Сухов обвел глазами выстроившийся экипаж, всмотрелся в понурые лица и добавил:
— За никудышно проведенную подготовку экипажа фрегата «Котлин» объявляю выговор капитану третьего ранга Сухову.
Военморы оживились.
— Мы полны решимости ворваться в галактическое Ядро и разнести его к ядреной матери, — продолжал командир фрегата. — Замечательно. Но при этом мы не можем отстоять родной корабль. И что это значит?
Экипаж ждал, что командир ответит сам себе, да и Сухов особо не надеялся получить ответ от своих подчиненных.
— Я задал вопрос, архаровцы. Я слушаю объяснения.
Тишина в ответ.
— Кто может доложить, что экипаж делал неправильно?
Шаг вперед из строя сделал младший лейтенант Гурко, начальник БЧ–пять, и отчеканил:
— Экипаж не прочувствовал серьезность момента, господин капитан третьего ранга.
— Не понял, — глухо произнес Сухов. — Поясните, Василий Иванович.
— Десант сражался, а экипаж играл в военную игру. Бился в треть силы.
— Разве я приказывал играть в бирюльки?
— Никак нет, господин капитан третьего ранга, — ответил за всех Бульбиев. — Такого приказа не было.
— Так какого же черта, господа военморы?!
Экипаж молчал. Капитан третьего ранга Сухов медленно обошел строй, заглядывая в глаза каждому. Многие моряки боялись смотреть на своего командира — глядели в пол, мимо или сквозь него. Иные же с вызовом встречали взгляд командира — дескать, нечего искать виновных, коли сам напортачил.
— Чтоб это было в последний раз, — закончив обход, устало произнес Петр Иванович. — Вольно. Р–разойдись.
Референдум состоялся в среду пятнадцатого июля. А в пятницу генеральный секретарь объявил состояние войны с Великим Хааром с ноля часов восемнадцатого июля по среднегалактическому времени. Так и не поняв, что на самом деле нужно от них хаарцам, тридцать миллиардов хомо сапиенс в одночасье стали солдатами первой в истории человечества галактической войны.
Как проголосовали на референдуме русские, Петр Сухов не знал. Данные были то ли засекречены, то ли их никто не подсчитывал. Цифры имелись лишь по отдельным провинциям ООН (читай: по Солнечным Системам). Старая Земля проголосовала пятьюдесятью тремя процентами «за». Не слишком большое преимущество. Человечество в целом оказалось куда более агрессивным.
Объявление войны руководство ООН обставило как праздник галактического масштаба — с помпезным военным парадом, грандиозным фейерверком и гала–концертом звезд эстрады. С Новой Земли великий праздник транслировали все новостные каналы.
Петр Сухов в эти минуты находился в командной рубке «Котлина». На экран управления огнем вывели телевизионную картинку. Над брусчаткой бескрайнего Марсова Поля ряд за рядом беззвучно неслись новехонькие, украшенными яркими эмблемами машины крылатой пехоты. Был дан залп из всех стволов, и в небесах вспыхнул огненный ковер площадью в сотни гектаров. Впечатляющее зрелище — для малых детишек и восторженных дамочек.
Военный парад транслировали на треть Галактики, но в рубке «Котлина» он мало кого интересовал. Демонстрация истинной или мнимой мощи должна была успокоить налогоплательщика. И она уж никак не могла тронуть за живое боевых офицеров, которые лучше других знали, что почем сейчас на Флоте.
Офицеры, обсуждая начало войны, возбужденно переговаривались за спиной командира.
— Зато теперь узнали, что за умное железо сходит сейчас с конвейера. А то до отставки так и не поймешь, чем силен Флот, — сказал главный механик Прохазка.
— Показухой он силен, — буркнул Хвостенко, начальник БЧ–два.
— Так тебе и покажут новейшие образцы! — воскликнул Гурко.
— Не боись! Еще как покажут, — с усмешкой произнес Хвостенко. — Бутафории налепили — вот она крыльями и машет. Хаарские шпиёны должны поверить, что мы непобедимы. Там, на трибунах сейчас, небось, каждый второй — шпиён. — Хвостенко обычно помалкивал, но сегодня он рубил правду–матку, рискуя своей карьерой.
— Ну хоть теперь настоящее дело начнется.
— Скорей бы уж…
Капитан третьего ранга терпеливо выждал, когда офицерам наскучит языками чесать, а затем повернул голову и обратился сразу ко всем:
— Чему вы радуетесь? Глобальной войне? Погибнут миллиарды.
— Не могу согласиться, Петр Иванович, — возразил Вася Гурко. — Хаарцы беспомощны, как телята.
— Чепуха. Они втягивают нас в войну, умело маскируя свою мощь, — мрачно произнес Сухов. — Уже втянули — так что первая их задача выполнена. А вот какова вторая?.. — Командир фрегата обвел глазами рубку, потом добавил — неожиданно для самого себя: — Но я ведь не говорил, что миллиарды людей погубит Великий Хаар.
— Кто же тогда? — удивился зенитчик.
— Может, мы сами. Или еще кто… Тот, кто стоит за ширмой и с усмешкой смотрит на всю эту мышиную возню.
Сухов сам не знал, почему заговорил о некой третьей силе. И вообще — откуда у него взялась такая мысль.
— По крайней мере, теперь перестанут без толку гробить русские экипажи. На войне каждый корабль ценен, — выразил надежду начмед Лукашин.
— Помечтай! — со злостью воскликнул Хвостенко. — Юнитов не исправишь. Кого посылают в глубокий рейд? Нас. Кому поручают разведку боем или прикрывать отход? Тоже нам. Как кидали русских в мясорубку — так и будут. Перед нами всегда будут превосходящие силы противника, и у нас обязательно обнаружится некомплект экипажа и половинный боезапас.
— Ты из юнитов делаешь каких–то убийц, — возмутился доктор. Он был неисправимым идеалистом.
— Не убийц, а людей, для которых хороший русский — мертвый русский, — гнул свое начальник БЧ–два. — Пока возможно, они будут выжимать из нас максимум пользы, а потом швырнут в топку без малейшего сожаления. Сугубо прагматический подход. В таком грехе они никогда не признаются. Даже самим себе. Но разве нам от этого легче?
Это был правильный разговор: о ненужной войне, которую развязали юнитские адмиралы, и о том, что русские очень скоро встанут перед выбором. Петр Сухов только время от времени чуток подправлял его русло.
