Глава 24

Леонидов покосился на Бергера. Константин Карлович сидел прямо, был бледен, серьезен, а губы его иногда подрагивали, будто он повторял что-то про себя, как плохо выучивший задание ученик.

— Днями был на приеме у графини Розенталь, — негромко сказал Леонидов, — прелестная женщина. Спрашивала у меня, почему давно не видно Константина Карловича. Кажется, она находит вас неплохой партией для своей младшей дочери.

— Э-э… — Бергер непонимающе взглянул на Леонидова, — в каком смысле?

— В прямом. Голубчик, не волнуйтесь вы так. Я уверен, государь настроен вполне благожелательно, иначе он не собирал бы это совещание. — Леонидов похлопал Бергера по колену. — Вы лучше подумайте, какие могут возникнуть возражения у Лиховцева и Данченко.

— Я как раз об этом и думал, — улыбнулся Бергер. — Григорий Данилович, насколько я знаю, понимает, что мы делаем общее дело, и от него могут поступить только конструктивные предложения. А вот господин генерал-лейтенант…

— Да-а… Василий Тарасович политик известный. К тому же он будет весьма огорчен, что докладную записку государю не согласовали с ним. Тут надежда только на то, что император отнесется благосклонно к вашей идее.

— К нашей, — поправил Бергер.

— К нашей, к нашей, конечно, — согласился Леонидов, — поверьте мне, государь — весьма искушенный стратег и по части реализации долгосрочных проектов даст фору и вам, и мне, и, уж конечно, генерал-лейтенанту Данченко.

Машины сопровождения отвалили в стороны. Глидер клюнул носом, на приборной доске загорелась панель предупреждения о перехвате пилотирования, и пилот, откинувшись на сиденье, сложил на груди руки — посадочный привод взял глидер за пять миль до места назначения. К загородной резиденции императора можно было подойти только по отведенному коридору — остальное пространство было перекрыто силовыми полями. Каждую машину, следующую по отведенному коридору, сопровождали стволами два десятка «единорогов», готовых разнести любую мишень в считанные мгновения и, хотя сбоев системы обороны резиденции до сих пор не было, Бергер почувствовал себя неуютно.

Резиденция императора была хорошо видна под ярким зимним солнцем. Это было здание, выстроенное буквой П среди соснового леса. Крылья обрамляли парадный подъезд, круглый фонтан с заснеженными наядами казался замерзшим прудом с застывшими во льду русалками. За зданием просматривались хозяйственные постройки, конюшня и псарня — осенью здесь проводились знаменитые на все обитаемые миры псовые охоты.

Глидер плавно и медленно проскользил между коричнево-золотых стволов сосен и мягко опустился на парковочную площадку. Водитель остался сидеть на месте — выходить из машины он не имел права.

Леонидов выбрался первым, запрокинул лицо, подставляя его кружащимся снежинкам, поднятым выхлопом глидера. Бергер хмурился, осматриваясь — он был в загородной резиденции впервые.

— Прошу, господа, — полковник в кавалерийской шинели, невесть откуда взявшийся возле глидера, повел рукой в сторону широких ступеней парадного входа.

Бергер пропустил вперед Леонидова и пошел за ним, отставая на полшага.

Шинели у них принял пожилой швейцар с седыми гренадерскими усами, после чего полковник вновь предложил следовать за собой. Шаги, печатаемые офицерами по наборному паркету, гулко отдавались в огромной зале. Высокие окна под потолок добавляли света и пространства, золотая лепнина добавляла величия, даже помпезности, которую несколько смягчали картины известных мастеров на стенах.

Не часто одевая офицерскую форму, Бергер ощущал себя в присутствии полковника, на котором китель сидел, будто тот родился в нем, довольно неуверенно и завидовал Леонидову, который даже не пытался скрыть, что форму носить не умеет. Китель сидел на нем мешковато, кортик сползал на живот, и даже генеральские погоны, казалось, были пришиты кривовато.

По широкой лестнице, укрытой ковровой дорожкой, они поднялись на второй этаж, повернули направо и оказались перед белой с золотом дверью. Полковник отворил дверь, пропустил офицеров вперед, вошел следом и указал на диван возле окна.

— Прошу, господа, его величество сейчас вас примет. Он прошел к следующей двери, за которой, по-видимому, находился кабинет государя, и исчез за ней.

Как ни странно, Бергер уже успокоился. В самом деле, докладную записку он писал, обдумывая не то что каждое предложение, а каждое слово, после чего ее еще редактировал Леонидов. Даже если государь не согласится с их предложениями, это будет означать только то, что предложения эти плохо обоснованы. Все-таки действия властей могли вызвать недовольство подданных, а этого не случалось уже лет двести.

Дверь распахнулась, полковник вышел и придержал створку.

— Прошу, господа.

Леонидов и Бергер вошли в кабинет и замерли у порога. Дверь без звука закрылась за их спинами. Кабинет был большим, можно сказать — огромным. Всю середину его занимал стол, в полированной поверхности которого отражались высокие окна и книжные шкафы у дальней стены. Справа посередине стены помещался камин, соответствующий размерам кабинета. Перед ним стоял небольшой инкрустированный столик, окруженный пятью венскими стульями с гнутыми спинками и темно-зелеными парчовыми сиденьями, прошитыми золотыми узорами. На спинках стульев золотом был вышит герб царствующей династии, такой же вензель был выложен на инкрустированной поверхности столика.

Бергер покосился на Леонидова. Тот стоял, глядя прямо перед собой, вытянувшись, как на параде, и казалось, военная форма внезапно легла на его фигуру как положено и сидела как влитая. Не смея нарушить молчание, Бергер ожидал, когда государь их заметит. Государь был занят. В накинутой на плечи шинели Изюмского гусарского полка, чьим полковником являлся с рождения, император стоял у распахнутого окна и кормил белок, подсыпая из ладони орешки на широкий подоконник.

Наконец, высыпав последние орехи и потерев друг о дружку ладони, император закрыл окно и обернулся.

— Здравствуйте, господа. Что же вы в дверях застыли. Прошу, прошу. — Его Величество указал на столик возле камина.

Печатая шаг, Леонидов и Бергер подошли к столу и замерли, ожидая, когда государь приблизится. Придерживая на плечах шинель, император подошел к камину, поправил тлевшие поленья и присел на стул, нетерпеливо поведя рукой.

— Присаживайтесь, господа.

Несмотря на возраст, а император был старше Бергера чуть ли не в четыре раза, он держался прямо и сохранил великолепную осанку. Седые пряди густо вплелись в волосы, но если бы не седая бородка и морщины на спокойном лице, ему вряд ли можно было дать его годы.

Пожалуй, еще глаза выдавали, что император уже не молод — они были прозрачны той бесцветностью, которая отличает глаза стариков.

— А я, знаете ли, белочек подкармливаю, — сообщил император, запахивая на груди шинель, — и приходится ждать, пока не поедят. Синички налетают, и если я отойду — все своруют, шельмецы.

Бергер с трудом понимал, о чем говорит его величество, — в докладной он излагал выводы, согласно которым империи, да и всему человечеству грозила смертельная опасность, а тут — белочки! Синички!

— Вы знаете, господа, что я пригласил также Григория Даниловича и Василия Тарасовича, но они подойдут немного позже, а пока мне хотелось бы обсудить кое-что с вами тет-а-тет. Прежде всего: к каким выводам пришло следствие по делу генерала Амбарцумяна?

— Ваше величество интересует официальная версия? — осведомился, вставая, Леонидов.

— Все версии, какие существуют. Присаживайтесь, Анатолий Остапович, мне неудобно, когда приходится задирать голову, чтобы посмотреть в лицо собеседнику.

— Официальная версия такова: неожиданное смещение силового купола, вследствие тектонической активности. Это объясняет гибель охраны…

— Но не объясняет того, что случилось с генералом.

— Совершенно верно, ваше величество, но в официальном сообщении будет сказано, что генерал Амбарцумян во время катаклизма принимал сеанс оздоравливающего облучения, и вышедшая из строя аппаратура дала неуправляемый импульс в мозг генерала.

Император слегка откинул голову и на минуту прикрыл глаза.

— Что ж, пожалуй, это подойдет. Хорошо, а неофициальная версия?

— Мы по-прежнему полагаем, что имеем дело с диверсией, проведенной инопланетным существом.

— На чем основана ваша уверенность?

— Первое: отсутствие следов как вокруг дома, так и внутри него; второе: самоубийство охраны; третье: уничтожение записи как в доме, так и в дублирующей системе, и четвертое: снимок, который удалось получить.

— Вы имеете в виду неясную тень на гардинах в спальне бедняги Лмбарцумяна? Полноте, Анатолий Остапович, что там можно различить? Это могло быть что угодно.

— Ваше величество, — Леонидов заволновался и вскочил со стула, — принимая во внимание информацию, с которой мы вас ознакомили, этому есть только одно объяснение. Мы считаем, что нам оставили своеобразную визитную карточку.

— Прекратите вскакивать, всякий раз, когда говорите, — сказал император, прихлопнув ладонью по колену. — Визитную карточку? Вы шутите, господин контр-адмирал! С какой целью диверсанту потребовалось доводить до нашего сведения, кто он такой? Хотелось бы послушать соображения, после которых вы пришли к такому, мягко говоря, спорному выводу.

— Если вы позволите, то выводы изложит капитан второго ранга Бергер.

— Пожалуйста, Константин Карлович. — Император обратил глаза к Бергеру и кивнул: — Не вставайте, молодой человек, прошу вас.

Бергер положил руки на колени, как отвечающий урок ученик, и начал говорить. Сперва он запинался, но император, очевидно чувствуя, что смущает его пристальным взглядом, прикрыл глаза.

— Прежде всего хочу сказать, что мы ничего не знаем о существе, которое действовало в доме генерала. Мы не имеем представления о его психике, физиологии, особенностях мышления. Нам могли оставить изображение существа, чтобы мы не подумали, будто содеянное есть работа разведок других государств. Затем — могло иметь место некое предупреждение: мол, не вздумайте противодействовать нам — смиритесь с вашей участью. Бравада также возможна, но вряд ли. Мы пришли к единому мнению, что, оставляя явный след, инопланетный разум осуществляет очередную проверку человека. Они будут ждать ответных действий и проанализируют их досконально. Идет подготовка к вторжению, и они изучают нас всесторонне.

— Кошмар какой! — будто про себя пробормотал его величество. — Ну что ж, звучит убедительно, — он побарабанил пальцами по столику, — и здесь мы подходим к теме нашего сегодняшнего совещания: противодействие возможной агрессии.

Его величество не сделал ни одного знака, однако двери растворились и в кабинет вошли Данченко и Лиховцев.

После того как вновь прибывшие устроились возле стола, император кашлянул и обвел всех глазами, поочередно останавливаясь на каждом из присутствующих.

— Итак, господа. Докладную записку капитана второго ранга Бергера вы все читали, мнение разведки флота в ней представлено ясно и четко, прошу высказывать ваши соображения.

— Позвольте мне, государь, — обратился к императору Данченко и, получив разрешение, повел головой, будто воротник ему мешал, что, впрочем, было неудивительно при его комплекции, и начал говорить, багровея с каждым словом. — Это что же вы предлагаете, господа хорошие? С такими великими трудами собирали государи народы под флаг империи российской, а вы что задумали? Лишить отечества самое суть народную, самый столбовой хребет государства, оплот веры и самодержавия — православную общину северных земель наших? Кровью и потом добывал народ…

Бергер уже понял, о чем будет вести речь начальник разведки генштаба, и ему стало досадно. Не мог Данченко, опытный разведчик, не понимать, ЧТО грозит цивилизации и России в частности, и те демагогические перлы, которые он рассыпал сейчас перед императором, были нужны ему лишь для одного — в случае неудачи встать и сказать с гордостью: я предупреждал.

— …но государь наш, плоть от плоти, кровь от крови народной, не позволит изгадить…

Данченко вещал самозабвенно, в то же время не забывая посматривать на императора, оценивая его реакцию, но его величество сидел спокойно, откинув голову на высокий подголовник и глядя в огонь из-под полуприкрытых век.

— … отцы-деды наши, святые Николай и Александр, осеняя рати православные…

— Ты не заходись уж так-то, Василий Тарасович, — негромко сказал император, — не в Думе речь держишь. Давай по делу.

Данченко сбился, недоуменно похлопал глазами, потом достал платок и вытер вспотевший лоб.

— Я к тому, государь, что прежде, чем на такое решиться, нужно все обдумать и не три раза — тридцать три, а лучше триста тридцать три раза обдумать, а потом уже и решать, нужна ли нам буферная зона такой ценой. Не следует забывать, что конфессиональную толерантность на Архангельске, Двине и Канином Носе таким путем мы не обеспечим.

— Речь идет не о религиозной терпимости на отдельно взятых планетах. — Император поднялся и досадливо махнул рукой: — Сидите, господа. А об организации отдельного сообщества на отдаленной территории. Это будет не колония, это будет не резервация, это должно стать сообществом свободных людей, не забывающих в то же время, к какому народу они принадлежат. — Сняв шинель и положив ее на стол в центре кабинета, император встал возле камина, заложил руки за спину и склонил голову, глядя на огонь. — Мы не можем оттолкнуть наших подданных из-за того, что они веруют слишком сильно. Хуже было бы безверие народа. В конце концов, в империи не три планеты, и на абсолютном большинстве мирно уживаются представители большинства исповедуемых в мире религий. Я просил высказываться по существу докладной записки, Василий Тарасович, а не устраивать мне исторические и религиозные экскурсы.

— Так и я о том, ваше величество, — сказал Данченко, едва заметно пожимая плечами, как бы в обиде, что его не так поняли, — не может император всея Руси ни с того ни с сего осерчать на народ свой до такой степени, что придется бедным людям искать себе укрытие на окраинах. Громоотвод нужен, государь. Повод.

Лиховцев кашлянул, привлекая внимание императора. Тот живо повернулся к нему.

— Вы что-то хотите сказать, Григорий Данилович?

— Если позволите, ваше величество. — В присутствии государя вся томность и напускная небрежность слетели с Лиховцева и он выглядел собранным и серьезным. — Надо признать, что Анатолий Остапович и Константин Карлович прекрасно подготовили и обосновали свои суждения в докладной записке. Единственное, чего я там не нашел, и тут Василий Тарасович прав, каким образом можно представить дело, не нанося ущерба чести и достоинству государя императора. У меня есть предложение, которое я готов представить немедленно.

— Прошу вас.

— Если вы вспомните, средства массовой информации Содружества, республики Таир, Лиги и других так называемых демократических государств весьма болезненно реагируют на любые проявления ущемления, как им кажется, прав человека в Российской империи. Обычно мы не реагируем на подобные выпады, но ведь можно сделать и по-другому. Сказано: ищи друзей своих среди врагов своих. Пусть на время наши противники станут нашими помощниками. Мне нужна неделя, чтобы организовать в СМИ демократических государств кампанию в защиту «угнетаемых» представителей религиозных меньшинств на наших северных планетах. Вы, ваше величество, отреагируете…

— Пусть Дума реагирует, — буркнул Данченко, — велика честь — на шавок отвлекаться.

— Согласен, — кивнул Лиховцев, — Дума рекомендует провести проверку, результатом которой будет указ правительства о пресечении деятельности наиболее ортодоксальных религиозных организаций. Стоит подумать, как подтолкнуть наиболее решительно настроенные слои населения северных планет к исходу, но это уже мелочи.

— Я возьму это на себя, — сказал Леонидов, — есть мысль провести агитационную кампанию по набору в «вольные люди» как раз на Архангельске, Двине и Канином Носе. Хорошо бы подключить общественное мнение. Я имею в виду романтизацию образа «вольного человека». Ушкуйника. Думаю, службе Безопасности Государства это под силу.

— Что ж, неплохо, господа, очень неплохо. Только не переусердствуйте. — Его величество погрозил Лиховцеву пальцем: — Если все пойдут в ушкуйники, кто будет служить во флоте? Кстати, о службе. Константин Карлович, ваша докладная записка произвела на меня самое благоприятное впечатление. Мною подписан указ о присвоении вам звания капитана первого ранга.

— Благодарю, ваше величество. — Бергер вскочил и что было сил щелкнул каблуками. — Служу Отечеству и Императору!

— Вот и славно. И еще, господа. Мне известно, что иногда между вашими ведомствами возникает, как бы это выразить… конкуренция, что ли. Случается, что дело от этого страдает. Раз уж мы в одной упряжке — неважно, кто пойдет коренником, а кто пристяжной. Важно тянуть дружно, — император внимательно оглядел присутствующих, — если не хотим закончить, как бедняга Амбарцумян. Больше не смею задерживать вас, господа.

На улице, нахлобучивая папаху, Данченко толкнул Бергера плечом и игриво подмигнул.

— С тебя причитается! Смотри, Анатолий Остапович, подсидит он тебя.

— У них такое не принято, Василий Тарасович, — с ленцой сказал Лиховцев, натягивая перчатки, — а ты не в ту сторону прогнулся. Государь запомнит, помяни мое слово.

— Я человек прямой, — рубанул воздух ладонью Данченко, — что думаю, то и говорю!

— Ну если человек слишком прямой — хвастаться нечем. — Лиховцев пожал всем руки и полез в глидер. — Кстати, иногда полезно не только говорить, что думаешь, но и думать, что говоришь.

— Не понял, — озадаченно протянул Данченко.