Илья с Жанной любили гулять по парку возле санатория. Под ручку с прихрамывавшей на одну ногу Жанной ходить было не очень удобно, но Илья приноровился и не чувствовал дискомфорта.

За несколько проведенных в санатории дней врачи привели его мысли если не в норму, то, во всяком случае, в посредственное состояние. Страх отдалился, и воспоминания о трех сутках, проведенных в обществе покойников при постоянных издевательствах Петрушки и его карликов, уже ощущались на так остро. Память, стараясь избавиться от ужаса, попросту отбрасывала его. Даже две последние ночи Илья спал и не просыпался – приходилось, правда, пока спать со светом.

Все в санатории было хорошо. У Ильи имелась отдельная комната, и кормили вкусно. Но когда Илья оставался один, его преследовала страшная мысль. Она не давала покоя, он просто с ума от нее сходил; Илья вынес ее из того страшного колодца. Теперь он знал, знал наверняка, что он не один. Он не один, даже когда запирается в комнате… даже на необитаемом острове он не будет один. Всегда и везде его теперь сопровождает Петрушка – он внутри Ильи. И неизвестно, когда он покажет свою поганую злую рожу с высунутым языком. И ощущение того, что в тебе живет еще кто-то, кто может заставить делать то, что ты никогда бы не сделал, ужасало…

Да, заставить!.. Такое уже было, когда Сергей вытащив Илью, Сергей подошел к краю колодца… Тогда, стоя за его спиной, Илья внезапно испытал сильнейшее желание столкнуть своего друга в колодец. Он уже готов был сделать это, протянул руку… но все существо его восстало, и он ценой огромных усилий подавил желание… Сейчас было страшно вспоминать тот момент, даже страшнее, чем само сидение в колодце… Тогда удалось победить Петрушку, но удастся ли победить его и в другой раз?!

Гуляя по парку с Жанной, Илья был молчалив. Говорила обычно Жанна. Ей очень хотелось отвлечь его от мрачных мыслей, и она каждый раз приносила ему какую-нибудь забавную историю или вещицу. Сегодня было не холодно, хотя начиналась зима, и утром выпал снежок.

– Ты посмотри! Какая прелесть, – сказала Жанна, вынув из кармана блестящий круглый предмет, и, положив на ладонь, поднесла к лицу Ильи. – Это просто чудо.

– Что это?

Илья остановился и присмотрелся к предмету. На ладони у Жанны лежал блестящий искусственный глаз из высококачественного хрусталя.

– Представь, вчера в одной гостинице средней руки произошло событие…

– Это где газ взорвался? По телевизору показывали…

– Да… газ, – как-то странно сказала Жанна. – Так вот, представь, взрывом все искорежило, от владельца этого глаза рожки да ножки остались, а это чудо целехонькое – ни скола, ни царапинки…

Глаз лежал на ладони Жанны и глядел на мир вокруг себя радостно и живо. Жанна посмотрела, как загорелись у Ильи глазки при виде красивой безделушки.

– Хочешь, подарю? – от чистого сердца предложила Жанна, лукаво на него глядя.

– Хочу, – признался Илья.

– Тогда поцелуй.

Последовала расплата, и Илья получил глаз. Он положил его к себе на ладонь и немного покатал. Глаз послушно поворачивался то вправо, то влево. Илья восторженно, как ребенок, следил за ним взглядом.

– Здорово.

Глаз действительно был хорош и очень понравился Илье.

– Хороший подарок.

Илья спрятал его в карман и опять поцеловал Жанну. Они снова двинулись прогуливаться по аллее.

– С этим оком связана одна неприятная история, – сказала Жанна, прихрамывая на одну ногу и задумчиво глядя вдаль, – которая дает нам основания думать, что Китаец жив.

– Ну да?! Ты же говорила, что его разнесло взрывом.

– Да, мы так и предполагали, поэтому вызвали из Америки одного из агентов, завербованного десять лет назад, – по кличке Забойщик. Мы планировали полное разорение империи Китайца. Забойщик, конечно, большой мерзавец и бандит, когда-то ему грозила «вышка», поэтому он пошел на контакт. Но он неплохо поработал на нас за рубежом. Мы очень берегли его. И вот, когда Забойщик вернулся и начал развал империи Китайца, появилась какая-то мощная группа и совершила акцию… ну, в той гостинице, где газ взорвался. Судя по почерку и безукоризненности исполнения, это работа небезызвестного тебе Китайца. Так что этот стеклянный глаз повидал многое, и это все, что осталось от суперсекретного агента Забойщика. Там погибло двадцать четыре бандита и только трое нападавших; их, конечно, дактилоскопировали.

– Ну и что?

– Оказались мертвецы.

– Еще бы, – ухмыльнулся Илья.

– Нет, не то, что ты имеешь в виду. Мертвецы в том смысле, что, по нашим данным и по всем документам, они уже давно, много лет мертвы.

– Интересное дело. Слушай, а ты мне не раскрываешь государственного секрета? Ведь я могу…

– Нет, не можешь. Во-первых, это никакие не секреты. Секреты я тебе никогда не выдам, это так, интересные истории. Их по всему городу рассказывают. Я за эти истории сегодня такой нагоняй от начальства получила! Вчерашний шум до Москвы дошел, требуют принять меры. А как их принять? Все шито-крыто. Все неправильно – не так как в других городах – все покрыто тайной. Под землей чудь живет, под водой мертвецы обитают… Ничего не понять.

– Да-а, бедняга! – посочувствовал Илья.

Вся эта история была ему, конечно, интересна. Он знал, что рассказывает все это Жанна для того, чтобы отвлечь его от своего внутреннего горя. Конечно, ничего про живущую в нем куклу он ей не рассказывал, да она бы и не поверила. Жанна была женщина реалистического мировоззрения. И хотя Илью продолжало интересовать все, что связано с Китайцем, но его личные проблемы все ж таки вышли на первое место. Он догадывался, он был почти уверен в том, что в папке, которая осталась в психушке, хранится разгадка.

– Слушай, Жанна, ты можешь исполнить одну мою просьбу?

Илье было не очень приятно просить ее об этом, но кроме Жанны помочь ему никто не мог.

– Возможно.

Лицо Жанны тут же окаменело: она не любила, когда ее о чем-нибудь просили.

– Видишь ли, в больничке, где я лежал…

Илья рассказал ей, какого рода его просьба.

– Странно, зачем тебе твоя фиктивная история болезни?.. Но, впрочем, ладно. Попробую. Хотя это не так уж просто. Психиатрия – наука закрытая…

– Знаю, знаю. Но попытайся…

Он остановился и поцеловал Жанну в висок.

– Ладно уж, попробую…

Распрощавшись с Жанной, Илья пошел к себе в комнату и, усевшись на кровать, с интересом рассмотрел дивный глаз, потом положил его в блюдце на тумбочке взирать на скучную жизнь Ильи. И этот новый предмет в казенной обстановке радовал и поднимал настроение.

На следующий день, когда Илья после обеда лежал на кровати, приехали Сергей с Кариной.

– А у Сергуни дядя в Финляндии умер, – сказала Карина, бухаясь в кресло.

– Да-а, – Илья хотел выразить другу соболезнование, в уме подбирая нужные слова.

– Да ты не горюй, у него там еще два дяди остались.

– Ну, Карина!.. – укоризненно глядя на нее, проговорил Сергей.

Он был в новом элегантном костюме, да и Карина прибарахлилась и была одета в новый брючный костюм наподобие того, какой имелся у Жанны, на безымянном пальце блистал старинный перстень с бриллиантом.

– Значит, снова наследство получил? – догадался Илья.

– До получения, что характерно, еще далеко. Нужно бумаги разные оформлять, но наследство немаленькое. Можно продолжать спокойно жить.

– Да, спокойно! – ухмыльнулась Карина. – А ты знаешь, мы с Сергуней решили пожениться. Ты как, не против?

– Почему я должен быть против? Поздравляю.

– Ты человек не посторонний – все-таки бывший муж. Тебя в свидетели возьмем… Да! Чуть не забыла От Басурмана ведь письмо пришло. – Карина открыла сумочку, достала перевод письма Басурмана и протянула Илье. – Ты просто уржешься сейчас.

Письмо Басурмана, сдобренное изысканными выражениями, свойственными восточным людям, содержало извинения за свое внезапное исчезновение. Оказывается, Басурман обнаружил в России того, кого его народ безуспешно разыскивал вот уже два тысячелетия. Это был Великий Горбун, носивший в их мифологии имя Таронхайавагон – он был одним из горбатых братьев-близнецов, создавших мир. Имя второго (плохого горбуна) Хадуигона. Басурман сразу понял, что это и есть Таранхайавагон. Слушая его божественные речи, Басурман проникался внутренним светом и радостью. Конечно, он написал об этом на родину, и при помощи их кальпуттийской разведки Великого Горбуна удалось вывезти из страны. Теперь откровения Таранхайавагона транслируются по радио на всю страну. А в столице организованы так называемые «Пирамиды» по сбору денег на постройку храма Великого Горбуна. Хотя есть в стране темные враждебные силы, старающиеся противостоять приходу Таранхайавагона. Но сам Басурман и его сподвижники борются с ними. Кроме того, Басурман уже приступил к написанию книги о своих приключениях в России и о чудесной встрече с Великим Горбуном. А себе он взял новое, полученное в России имя и с этих пор будет зваться Абуль Басурман. Дальше в письме шло о его любви к Карине, но что духовность важнее, и он решил посвятить свою жизнь служению Великому Горбуну. Хотя Карина тоже привлекательная женщина. Когда-то в древности у них в стране в непроходимых джунглях водилось священное племя одноухих людей, но они вымерли много веков назад, и Басурман, женившись на Карине, смог бы баллотироваться в президенты. Но Горбун все-таки важнее Карины.

Илья не стал дочитывать письмо до конца, потому что дальше было слишком личное.

– Слушай, а почему Кальпутта? – спросил Илья, держа письмо в руке. – Ты же говорила, он из Гвинеи.

– Да это я для того, чтобы понятнее было.

– Где я мог слышать об этой Кальпутте?.. – озабоченно потер лоб Илья и, встав с кровати, подошел к окну. – Совсем ведь недавно слышал.

Сергей смотрел на Карину влюбленным взглядом, ей действительно шел этот брючный костюм.

– Вспомнил! – воскликнул Илья, поглядев на глаз в блюдце. – Вчера по телевизору в новостях передавали. После этого сюжета как раз телевизор испортился. Если б я раньше знал…

– Так что передавали-то? Не томи, Илья!

– Передавали, что в Кальпутте военный переворот, в связи с разорением финансовых «пирамид», что повстанческая армия во главе с генералом Абуль Басурманом ведет наступление на столицу. Разгоревшийся конфликт носит религиозный характер. Правительственные войска в панике отступают. Вот что вчера в программе «Время» передавали. Так, выходит, это про нашего Басурмана.

– Ты шутишь? – усомнился Сергей.

– Да нет! Клянусь. Вчера своими ушами слышал, только я не думал, что это про нашего.

– Выходит, бред нашего шизика-Бредовика кальпуттянам по душе пришелся, так что всю страну взбаламутил. Недаром поговорка есть: «Что русскому смерть, то кальпуттянину – хорошо».

– К сожалению, это мы с тобой, Илья, своими необдуманными действиями повергли Кальпутту в пучину войны и разорения. Ведь это мы, что характерно, выкрали сумасшедшего горбуна из психушки.

– Кто же знал, что он такой птицей важной Таранхайвагоном окажется, – хихикнула Карина. – Я ведь его совсем не уважала, горемыку… Кстати, чего это у тебя за штуковина в блюдце лежит? – Карина встала из кресла и взяла глаз в руку. – Вот это кайф! Сергуня, ты погляди!

Они с Сергеем долго восхищались искусственным глазом, крутя его в руках и так, и этак.

– Оказывается, тут как-то была разборка бандитская, это все, что осталось от прежнего хозяина.

– Что за разборка? – Сергей насторожился.

– Толком ничего не известно, но есть твердое предположение, что это дело рук сам понимаешь кого.

– Китайца, – негромко проговорил Сергей, лицо его побледнело. – Неужели Китаец действительно жив?

– Не знаю. Но на месте разборки осталось три тела. И кто бы ты думал?

– Два водопроводчика и лифтер, – сострила Карина.

Но никто ее шутке не улыбнулся.

– Это были мертвецы. То есть люди, по всем документам считающиеся давно мертвыми. Представляешь?! Кроме того, такую точную операцию мог проделать только Китаец.

– Уже во второй раз за последние три дня, что характерно, слышу о нем. Выходит, в полку Китайца служат только мертвецы?

– Ну, этого я не знаю, – Илья забрал у Карины искусственный глаз, предполагая, что она может его «заиграть», и положил обратно в блюдце. – Есть такое предположение.

Настроение Сергея испортило это известие. В душе он все же надеялся, что адвокат ошибается и все уже позади, а оказывалось, что нет – все еще только начинается.

– Значит, придется, что характерно, воевать с мертвецами, – задумчиво проговорил Сергей.

– А как же жениться?! – возмутилась Карина. – Ты жениться на мне обещал, еще у дома Петрушки обещал…

– Да женюсь, – успокоил ее Сергей.

– А то знаю я вас, один в Кальпутту восстание поднимать уехал, другой с мертвецами воевать намыливается. Нет уж фиг! Женись сначала! А то все вы такие!

Перед уходом Сергей сунул Илье пачку денег.

– Я все равно наследство скоро получу, а тебе пригодятся.

Вечером Жанна привезла из психбольницы историю болезни Ильи. Он дождался, когда Жанна уедет, дрожащими руками развязав тесемки, раскрыл папку и жадно принялся читать.

История болезни хранила в себе «протоколы допросов и результаты пыток», так про себя охарактеризовал Илья лежавшие в папке документы. Бумаги содержали неразборчивые письмена доктора Добермана. Они действительно были настолько неразборчивы, что казались написанными на каком-то чужом языке, и Илья читал только то, что было напечатано на пишущей машинке. Это как раз-то и было самым главным – то, что говорил Илья во время сеансов у доктора Добермана. Для постороннего читателя записанные за ним выкрики, часто переходящие в бессмысленное бормотание, не сказали бы ничего. Но не Илье. Из глубины потревоженного подсознания один за другим потащились воспоминания… нет, скорее это были видения… Перед Ильей выступали забытые события жизни. Живя во мраке подсознания, они выбирались из темноты на свет осознанного мира, и Илья впадал в смятение… Как он мог позабыть? Как, почему эти события ушли в небытие? Ощущение было действительно таким, словно они являются из другого мира. Постепенно перед ним прояснилась картина далекого детства, когда в их город приехал театр…

Это был театр-шапито: полуцирк, полутеатр. Он раскинул три огромных брезентовых шатра на площади прямо перед их домом, и Илья с восторгом и изумлением следил из окна за тем, как устанавливали шатры. Смотрел на странных и загадочных людей, сновавших между шатрами. Илье исполнилось тогда шесть лет. Расшатался и выпал передний зуб, Илья положил его в пустую банку из-под монпансье, и когда он тряс банку, то зуб в ней гремел… Это было самое важное событие в его жизни, конечно, до того дня, когда приехал театр… А потом привезли маленьких лошадок. Илья уже знал, что называются они пони. Он смотрел, как их заводят в шатры. То и дело возле театра останавливались крытые фургоны, и люди в одинаковых комбинезонах вытаскивали из фургонов и заносили в шатры большие ящики… было что-то сказочное в этих людях и диковинное в их действиях.

Мама пообещала Илье, что они обязательно пойдут на представление, и купила два билета. Шесть дней Илья провел в мучительном ожидании. Он смотрел из окна на множество людей, оказавшихся счастливее его, потому что они сейчас идут на представление. Но не завидовал, когда они шли обратно, а даже жалел их, потому что для них все уже кончилось.

Наконец настал его день. Это было воскресенье, а завтра театр уезжал из их города.

Представление изумило маленького Илью: наездники на пони и воздушные акробаты – мальчик с девочкой, которые были с виду ненамного старше Ильи. Мама сказала, что это лилипуты. Тогда Илья не понял ее, для него они так и остались мальчиком и девочкой. Они качались на трапеции, ходили по канату… Веселый клоун садился на яйца и смешно падал. Во втором отделении устраивал представление веселый Петрушка, по сцене ходили диковинного вида люди с уродскими телами, но они не запомнились Илье. Он запомнил только двух девочек, у которых было две головы, два туловища, но всего одна пара ног.

– Это сиамские близнецы, – шепнула мама.

Но Илье было все равно, как их зовут, он впитывал в себя эту атмосферу праздника. Все представление слилось для него во что-то единое и радостное, и, когда они вернулись домой, Илья находился в возбужденном состоянии – несмотря на это, уснул почти сразу, но среди ночи проснулся. Перед глазами маленького Ильи из всего представления почему-то стоял Петрушка в красной рубахе и красном колпаке. Илья знал, что завтра театр уезжает и он больше никогда не увидит куклу.

Он спустил ноги с кровати, оделся и тихонько, чтобы не зашуметь, стал спускаться по лестнице. Они с мамой жили на втором этаже деревянного дома, на первом – проживала двоюродная сестра мамы, тетя Соня, с семьей.

Илья спустился до первого этажа, открыл дверь и вышел на улицу. Ночь была теплая, светила луна. Илья совсем не боялся, он мечтал только об одном – снова увидеть чудную куклу, умеющую говорить и высовывать язык. На площади перед цирком не было ни души. Илья перешел площадь, но направился не к главному входу, правильно подумав, что там ему не пройти, а ко второму шатру. Луна светила настолько ярко, что все было видно. Илья побрел вдоль одной из стен и вскоре оказался возле отверстия, через которое можно было проникнуть внутрь. Что это за отверстие, для каких целей оно служило, Илья не знал, да и не задумывался об этом. Он вошел в шатер и остановился. Кругом была полная темнота, он сделал шаг вперед, но тут же наткнулся на какой-то канат. И тут Илья вспомнил о лежавшем в его кармане коробке спичек. Он давно уже научился их зажигать, а коробок очутился у него в кармане случайно, мама попросила его принести коробок с кухни, а сама куда-то ушла.

Это было очень кстати. Илья достал коробок, чиркнул спичку и огляделся.

– Вот это да! – вырвался у него восторженный возглас.

Он находился в зале, перегороженной множеством щитов на маленькие комнатки, потолка видно не было – он находился настолько высоко, что свет от спички до него не доставал. Здесь было глухо и тепло. Кругом стояли коробки и ящики. Маленький Илья, зажигая спичку за спичкой, продвигался в глубь шатра, заглядывая в каморки, приоткрывая ящики…

Тьма постепенно рассеялась, и в огромном шатре стало светлее. Илья не задумывался над тем, откуда поступает этот странный свет, но спички он больше не зажигал, и так все было видно, приятно пахло костром… Илья открывал некоторые из стоящих на полу ящиков, в них хранилась одежда, шляпы… Но Петрушки нигде не было. Вдруг сзади Ильи что-то затрещало. Он обернулся. Сзади него было совсем светло – из-за ящиков поднимались языки пламени.

«Что это там горит?» – подумал Илья и выглянул из-за большого ящика.

Огонь охватил уже большую площадь, горели перегородки, коробки с реквизитом, с шумом лопнул один из канатов, укреплявших стены шатра, и она заколебалась, словно кто-то огромный снаружи пытался прорвать ее.

– Пожар! – вдруг закричал кто-то совсем близко от Ильи.

Он ужасно перепугался и отступил в маленький закуток.

– Пожар!! – снова закричал кто-то.

Илья выглянул из своего укрытия и изумился. В пламени среди нагромождений ящиков, полыхавших перегородок метался уродливый человек. Даже, наверное, это был не человек, хотя и очень похож. Его уродливое, отвратительное лицо покрывали большие бородавки, он был кособок и ужасен. Он хватал в руки то один, то другой предмет и кричал не переставая:

– Пожар! Пожар!!

Увидев такое чудище, мечущееся в пламени, Илья ужасно перепугался. Он повернулся и побежал. Куда? Он и сам не знал. Пробежав с десяток шагов, он споткнулся и упал, ударившись руками в деревянный ящик, который опрокинулся, крышка его открылась, и поднявшийся на ноги Илья увидел, как из ящика на пол вывалилось несколько кукол, среди них Илья увидел… Вот это была удача! Прямо перед ним на полу лежал Петрушка. Тот самый, с высунутым языком в алом колпаке… за которым Илья и влез сюда. Он схватил куклу и, прижимая ее к груди, побежал.

Сзади слышался гул пламени, грохот рушащихся перегородок… Но Илья не оглядывался… Прижимая к груди Петрушку, он бежал… Бежал изо всех сил. Он не помнил, как выскочил на улицу. Вокруг шатров царила невероятная суета. Из горящего цирка выводили пони, вытаскивали ящики с реквизитом, подносили ведра с водой… С воем сирен приехали три пожарные машины. Никому не было дела до мальчика с куклой в руках. Только один бородатый дядька с пустым ведром, который налетел на Илью и чуть не уронил его, крикнул:

– Не мешайся, мальчик! Иди лучше домой!

И Илья пошел домой. В их доме никто не проснулся. Он прокрался к себе в комнату и в обнимку с Петрушкой улегся в постель. На душе у него было радостно и спокойно.

Но еще долго зарево от пожара металось по стенам комнаты, и еще долго не приходила тьма…

Все это Илья вспомнил и пережил заново, лежа на кровати в санатории. Но куда он дел тогда эту куклу? Где она сейчас?..

Он поднялся с кровати, подошел к окну. За окном была ночь, совсем не такая ночь, как была тогда, в детстве. Шел снег. Илья постоял, посмотрел в темноту, потом снова сел на диван. Но ему не сиделось. В душе было беспокойно. Илья снова встал, прошелся по комнате, взгляд упал на тоненькую пачку нелинованной бумаги на тумбочке. Он взял страничку, ручку и подсел к письменному столу. Минуту подумав, написал:

«Мне иногда кажется… Да, мне иногда кажется, что я уже побывал в его шкуре. Но когда, где?.. Не помню. Я иногда стараюсь припомнить, мне кажется, это было в детстве… Неужели я совершил какое-то преступление? Ведь урод говорил о том, что Петрушка просыпается в человеке, он совершает преступление, а дальше может жить и не знать о своем преступлении. Невольный убийца… Это страшно, это намного страшнее, чем быть жертвой или обдуманным убийцей… Невольный убийца… А теперь мне остается только убить себя. Ведь жить так нельзя. Ведь, только убив себя, я избавлюсь от живущей во мне куклы».

Илья перестал писать, прочел последнюю фразу, крест-накрест перечеркнул написанное и, скомкав бумажку, сунул в карман.

Илья вдруг вспомнил слова Амвросия, сказанные на кладбище после боя с чудью: «Подумай, почему Атхилоп избрал именно тебя».

А действительно, почему? Почему именно я?

Илья, поднявшись из-за стола, вновь заходил по комнате. Часы на стене показывали четыре часа ночи. На улице завывал ветер. Илья дождался шести часов, оделся и, захватив все вещи, не забыв положить в карман бандитский глаз, вышел из санатория. Автобус до Петербурга отходил в половине восьмого.

Илья решил никому не сообщать о своем отъезде в Новгород, где он намеревался найти разгадку того, что же с ним происходит на самом деле.

Автобус довез его до Невского проспекта. Он знал, что поезд до Новгорода отправляется с Варшавского вокзала только в четыре часа дня. Рано на вокзал ехать не хотелось, и он решил, возможно, в последний раз прогуляться по Невскому, раз уж тут оказался.

Около «Катькиного» садика Илью остановил молодой человек со следами вырождения на пухлом лице. Пуская слюни на рубашку, протянул Илье бумажку с закорючкой, чем-то напоминавшей свастику. Илья покрутил бумажку в руке, не зная, что делать с подарком идиота, и бросил в урну; та уже переполнилась от таких бумажек, и было такое чувство, что урну сейчас вырвет.

В самом садике кто-то не переставая вопил в мегафон о национальной идее. Илья зашел и огляделся: два десятка слушателей и десяток выступавших объединял единый недуг. Все они были умственно недоразвитые, это было видно невооруженным глазом. У всех у них на руке были повязки с той же символикой. Слюни текли на рубашки, выпуклые глаза с восторгом глядели на такого же выступавшего идиота, между ними чувствовалось полное взаимопонимание. Но вот Илья, как ни старался, никак не мог понять выступающего идиотского человека.

Илья послушал и хотел идти подальше от идиотов, но тут к памятнику Екатерины поднялся предводитель – заросший бородой мужчина и стал говорить, но тоже какую-то ахинею. Илья слушал в недоумении. В выступавшем он узнал… сначала ему казалось, что он ошибся, но, приглядевшись и прислушавшись, понял, что нет. Это был санитар из психушки Кирилл. И странно, но почудился Илье рядом с Кириллом еще один расплывчатый силуэт кого-то в черном… Но нет, это только почудилось.

Илья повернулся и вышел из садика.

Бывший бандит Кирилл, чудом спасшийся от смерти, теперь работал старшим воспитателем в интернате для умственно отсталых и, увлекшись в последнее время национальной идеей, организовал кружок юных гитлеристов, читал им «майн кампф» и рассказывал о детстве фюрера, которое, по словам Кирилла, тоже проходило в интернате для умственно отсталых; и когда они станут взрослыми идиотами, то тоже смогут собраться в армию и устроить мировую войну. Ущербный народ слушал Кирилла внимательно. Но особенно умственно отсталым нравилось, надев повязку со свастикой, вышагивать в затылок друг другу куда-нибудь, куда послали. А посылал их Кирилл вокруг помойки, и те маршировали исправно до самого обеда.

В общем, устроился он неплохо, и кормили бесплатно. Раз в неделю воспитатель Кирилл выводил всю свою ораву к памятнику Екатерине – и воспитанники его были счастливы.

Илья остановился на Невском. Хотелось посидеть где-нибудь, до отправления поезда было еще далеко. В Катькином саду он видел лавочки, но уж больно не хотелось проходить через толпу идиотов и видеть физиономию этого мерзавца Кирилла. Илья обогнул садик и вошел не с главного входа, а в боковую калитку.

Он оказался в аллее. Посредине одной из скамеек сидел низкорослый человек в старомодном пальто и, сильно ссутулившись, бысгро-быстро писал в лежавшей у него на коленях общей тетради. Что-то очень знакомое показалось Илье в этом человеке.

Усевшись рядом с ним, Илья искоса поглядывал на его доброе лицо с лохматыми бровями и старался вспомнить, где мог встречаться с ним… Возможно, давно, в другой обстановке…

– Парамон, – негромко сказал Илья. – Точно. Это же Парамон!

Илья наконец признал своего товарища, помогавшего ему бежать из психбольницы, где из Ильи чуть не сделали идиота. А ведь он мог бы вот так же, пуская слюни, стоять в рядах фашистов возле памятника императрице и вслушиваться в бред лидеров.

При упоминании его имени Парамон вздрогнул и взглянул на Илью.

– А, Илья, здорово, – бровастый человек, ничуть не удивившись встрече, протянул ему руку. – Опять из меня роман прет, прямо не могу. Видать, снова к психиатру идти нужно, чтобы на обследование направил. Слушай, ты погоди минутку, а, сейчас главу только допишу.

Парамон опять склонился над тетрадью.

«Да-а, – подумал Илья. – Тяжелый у Парамона недуг, никак излечить не могут. Интересно, сколько он уже романов написал?»

Внимание Ильи привлекла девочка в платьице с надувным красно-черным мячиком в руках.

«Глюка?! – подумал Илья. – Странно. И не холодно ей в платьице?..»

– Ты говоришь, Глюка? – вдруг повернулся к Илье Парамон, перестав писать и захлопнув тетрадь.

– Да, – сказал Илья, хотя ничего он не говорил, а только подумал. Впрочем, у него могло вырваться непроизвольно.

– Глюка погибла четыре года назад. Гликерия попала под машину… За мячиком на проезжую часть выскочила, а тут как раз грузовик…

– Как под машину?.. А это кто, по-твоему?..

Он повернулся и посмотрел в аллею, где только что видел девочку, но там никого не было.

– Да, – продолжал жизнерадостный Парамон. – Она погибла через несколько дней после смерти отца Семы Никакого. Ты его знал?

– Немного. Бедная девочка… – покачал Илья головой. – А ты все пишешь?

– Да, как привяжется – не отвязаться никак, – досадливо махнул рукой Парамон. – Прямо хоть кричи! Вон роман пишу, не успокоиться.

– А о чем роман-то?

– Продолжение того, что в дурдоме писал. Вторая книга.

– А чем кончится роман? – спросил Илья, с улыбкой глядя на Парамона.

– Кончится хорошо, – заверил его Парамон, но, подумав, добавил: – А может, плохо… Словом, кончится.

Этот ответ Илью удовлетворил.

– Кстати, а как капитан Свинцов поживает, ты с ним не видишься?

– Поживает в гармонии с окружающими его насильниками, ворами и ублюдками. Не тужит. Он теперь уже майор. Ополчение распустил. Николка-Сфинкс вон тоже без дела шляется. Раньше все смотрел, запоминал… ну ты иди, а то тебе на поезд.

– Да-да, конечно, – машинально проговорил Илья, даже не подумав о том, откуда Парамону может быть известно, что он уезжает. – Ну, давай прощаться, Парамон. Спасибо тебе за то, что спас меня из психушки. Без тебя я бы оттуда не выбрался… И вообще.

Парамон добро глядел на него из-под лохматых бровей.

– Ну, прощай.

Они пожали друг другу руки.

– Может быть, уже не увидимся, – покачал головой Илья.

– Увидимся, – заверил его Парамон. – Ты никуда больше не заходи, дуй пешком прямо до метро «Гостинка», а там знаешь куда.

Илья вышел из садика. От этой встречи со старым сумасшедшим, повернутым на писании романа, стало весело и хорошо.

В Новгород Илья приехал поздно вечером и сразу с вокзала направился к матери. Они не виделись почти полгода, хотя Илья иногда звонил ей из Петербурга, но редко. От этого он чувствовал свою вину. Отца он не помнил, он ушел, когда ему был один год, – мать воспитывала его одна. Теперь она жила в однокомнатной квартире в новостройках и очень обрадовалась нежданному появлению сына.

Они проговорили почти до середины ночи. Илья хотел узнать у матери что-нибудь про ту ночь, когда перед их домом сгорел цирк, но она не смогла ничем помочь. Он узнал только, что в деревянном доме, где они жили, так и продолжает жить ее сестра Соня с семьей, теперь им принадлежит весь старый дом.

Почти до самого утра Илья ворочался на диване, где постелила ему мать; тело будто бы плыло, в ушах слышался перестук колес, на сердце было неспокойно и тоскливо.

Тетя Соня была дома. Старушка с трудом передвигалась при помощи костылей и узнала племянника не сразу. Потом распричиталась, пригласила в комнату, стала расспрашивать о его жизни, рассказывать о своих болезнях и недугах – а их у нее оказалось великое множество.

– Тетя Соня, скажите, а что у вас на чердаке? – спросил Илья, терпеливо выслушав ее жалобы.

– Что там?.. Да разный хлам. Всегда хлам был, и сейчас хлам. Мы оттуда ничего и не выбрасываем. Как был хлам, так и есть… – неслось вслед Илье, поднимавшемуся по лестнице вверх. Лестница скрипела от старости и возмущения, она не привыкла к тому, что на нее наступают ногами.

Илья открыл дверь на чердак, зажег свет. Тусклая лампочка слабо осветила неимоверный чердачный бардак. Сюда уже несколько поколений сносили все, что нужно выбросить, но почему-то жалко: стул с ломаной ножкой, тумбочка, не поддающиеся ремонту старые напольные часы, торшер, огромное мутное зеркало… Все эти вещи, обреченные на вечный покой, почему-то не выбрасывались на помойку, а находили успокоение здесь, в родовом склепе старых вещей. Все это было покрыто толстым слоем пыли. Илья пробирался через завалы хлама, вспоминая, где в детстве прятал свои самые ценные, самые дорогие вещи.

Добравшись наконец в угол, он открыл ящик старинною бюро… Сердце приятно и тоскливо заныло. Что-то, загрохотав, упало на пол. Илья нагнулся и поднял банку из-под монпансье. Он потряс ее возле уха, послушал, как в ней что-то гремит, после чего открыл…

– Боже мой! Ведь это зуб, мой зуб!.. – грустно прошептал Илья.

Сколько всего в этой жизни отделяло его от мальчика, положившего свой выпавший молочный зуб в эту коробочку. Илья чувствовал себя стариком, прожившим уже свою жизнь… Но где же кукла?! Где?!

Илья знал, что она была здесь. Он выдвигал ящик за ящиком, доставая вещи своего детства: командирский планшет, нож с отломанным лезвием, горсть гильз от автомата Калашникова… Со всеми этими предметами была связана какая-нибудь история, каждая из них имела свою судьбу… Но где же кукла?!

Он шарил в ящиках, уже не испытывая ностальгии, он стремился найти проклятую куклу… Потом Илья, чихая от потревоженной пыли, перевернул весь чердак. Это напоминало борьбу с ненужным прошлым, в котором осталось множество не отданных долгов и бесполезных ненужных событий…

Около двух часов Илья боролся с прошлым, пока не понял, что куклы здесь нет. Значит, приехал он напрасно, значит, все зря…

Илья отряхнул брюки, выключил свет и спустился в комнату к тете Соне, которая так и сидела за столом, где Илья ее оставил.

– Ну как? Нашел, что искал? – увидев печального и запыленного племянника, спросила старушка.

– Да нет… – Илья посмотрел на окно, подоконник которого был заставлен горшками с чахлыми и сухими растениями. Тетя Соня проследила за его взглядом.

– А! Вон вся герань засохла. Поливай, не поливай, вся засохла. Что с ней, не пойму, может, зараза какая. А помнишь, Илюша, какая у нас герань раньше была?.. Э-хе-хе…

Тетя Соня умолкла, окунувшись в воспоминания.

– Петр-рушка хочет играть с тобой…

Это был его голос Петрушки.

Илья вздрогнул, резко повернул голову в сторону старушки.

Боже! Сколько раз, сидя на дне ужасного колодца, устланного костями мертвецов, слышал Илья этот голос. Сколько ужаса испытал он там!

Старушка смотрела на него блеклыми, невинными глазами. Илье показалось, что он ошибся, что это слуховая галлюцинация…

– Что?! Что вы сказали?!..

– Петр-рушка хочет играть с мишкой. Петр-рушка его убьет…

Нет, это говорила не старушка. Голос доносился через открытую дверь из другой комнаты. Илья поднялся со стула и медленно, превозмогая душивший его ужас, пошел на голос.

– Петр-рушка убьет его. Петр-рушка не прощает!..

В кресле у открытой дверцы печи кто-то сидел, он-то и говорил этим мерзким каркающим голосом. Илья медленно подошел и заглянул за высокую спинку кресла…

В кресле сидела девочка лет десяти, на руке у нее была надета кукла. Это был тот самый Петрушка, которого Илья спас из пламени, тот самый, который уже много лет приходил к нему в снах, с выдвигающимся языком, со злым лицом карлика… Тот самый, мучивший его изнутри многие годы.

Петрушка вдруг поднял на Илью лицо.

– А кто это пр-ришел?! – мерзко спросил он, губы его были измазаны чем-то красным.

Илья был вне себя от ненависти, страха… Да, вот сейчас он был маленьким и не мог причинить Илье вреда, как там в колодце. Но это все равно был он, тот самый Петрушка – злодей и убийца, только пока маленький и слабый, но он вырастет и тогда… Тогда он будет мучить и убивать уже не игрушки, а людей – они будут для него вместо игрушек. Перед Ильей был враг. Враг, которого нужно убить, пока он маленький, иначе он вырастет и тогда убьет его…

Илья, преодолевая ужас, схватил Петрушку за голову.

– Ты не будешь убивать людей моими руками! Проклятый! – прокричал вне себя Илья прямо в злое лицо куклы.

Размахнувшись, он швырнул куклу в огонь… Языки пламени, обрадовавшись новому корму, обхватили Петрушку со всех сторон. Его злое лицо, повернутое в комнату, медленно искажалось, плыло и в игравших и пляшущих вокруг него языках пламени казалось ожившим… Да, ожившим! Вот лицо Петрушки исказил ужас, потом боль… Маленький человечек, уже охваченный пламенем, потянул из речи свою крохотную ручонку с мольбой о помощи, слезинка блеснула на щеке…

– Ты больше не будешь убивать людей. Я победил тебя… – проговорил Илья, борясь с желанием протянуть в огонь руку, на помощь маленькому человеку.

Лицо Петрушки исказилось, превратившись в мерзкую маску, голова вдруг лопнула, и оттуда высыпалось что-то мелкое, похожее на черных сухих жуков, но разбежаться они не успели, их пожирало пламя.

– Я победил тебя, – повторил Илья.

– Петр-рушка не пр-ростит тебя! Петр-рушка никого не пр-рощает…

Боже! Это был его голос! Это был голос Петрушки!!

Дыхание замерло, Илья медленно повернулся.

Девочка, у которой Илья вырвал куклу, зло с ненавистью смотрела в его глаза.

– Петр-рушка не пр-ростит!..