Илья находился в изможденном состоянии тела и души. На протяжении всего дня через каждые пять-десять минут его вызывали следователи и изнуряли угрозами, уговорами… Почему Илья не подписал проклятую бумагу, он не знал, но в тот самый момент, когда он, запуганный и сломленный, уже готов был поставить свою подпись, он вдруг отключился. Что такое вдруг щелкнуло в его организме? Неизвестно. Но только он обнаружил себя сидящим на койке камеры предварительного заключения. К Илье сразу вернулась способность размышлять, и если бы он был свободен от мыслей на определенную тему, то, наверное, удивился бы повторяемости происшествий его жизни. Ведь когда-то его мучили в психбольнице, вынуждая вспомнить то. чего он вспомнить не мог, и снова от этого зависела его жизнь и судьба И вот сейчас в милиции. Но, похоже, им и не требовалось, чтобы он вспомнил, они вытягивали из него признание. Сейчас на проясненную сном голову Илья разгадал их хитроумные приемы и обрадовался, что отделался так легко. Сейчас он возьмет себя в руки… Сейчас…

Илья заходил по камере, взад-вперед. Потом остановился у тумбочки, на которой стояла миска с простывшей баландой. Взял ложку. Зачерпнул и, подавляя рвотный спазм, заставил себя проглотить три ложки мутной жидкости.

– Что они, из червяков суп варят?

Илья съел еще три ложки, пока не почувствовал, что после следующей его точно вырвет. Он снова заходил по камере. Положение его было безнадежным… Нет, Илья не верил в безнадежность – сколько раз он убеждался в том, что из любой ситуации есть выход. Самое главное, что он саморучно не подписал себе приговора. Илья чувствовал какой-то подвох в этом деле, что-то здесь было не так. Но зачем?! Зачем Марине потребовалось сажать его за изнасилование?.. Конечно, следовало бы допросить ее с пристрастием. Но как дать весточку Сергею?..

Разгуливая по камере, Илья ощущал какое-то неудобство. Он думал сначала, что это происходит от угрызений проснувшейся совести. Но нет… Илья остановился и вдруг понял: ощущение было таким, словно за ним наблюдают.

Он посмотрел на дверь камеры. Глазок на ней, конечно, имелся, но в слабом свете горящей под потолком лампочки было не разглядеть смотрит ли кто-нибудь в него. Вглядываясь, Илья стал подходить к двери ближе. И тут замок заскрежетал… Илья подошел к своей койке и сел.

– Ишь, снова как надрызгали.

Уборщица в синем рабочем халате вошла в камеру.

– Ишь, напакостили.

Она оглядела давно не мытый пол, намотала тряпку на швабру и начала старательно тереть его.

Она терла его сосредоточенно, иногда сняв тряпку, мочила ее в ведре. Это выглядело как-то обыденно, по-домашнему: уборщица в синем рабочем халате с косынкой на голове, словно была это не камера для невольников, а детский садик. Уборщица была похожа на нянечку, простую и добрую нянечку.

– Убери ноги-то, сынок, – попросила она, когда добралась до сидящего на нижнем ярусе Ильи.

Илья подогнул под себя ноги.

– За что сидишь-то, милый?

– Да не знаю даже, говорят, за попытку изнасилования.

– Ну-у-у… – уборщица усердно терла пол. – Так сознайся им, да и дело с концом, – от доброты душевной сказала она – с ее позиции жизнь казалась простой и ясной, как половая тряпка. – А то, вишь, чего тут – грязь какая, да и кормят небось плохо. О-ох!

Она вздохнула тяжко, уселась на свободную койку против Ильи и оперлась на палку швабры обеими руками.

– А изнасиловал-то кого хоть? А то, знаешь, женщины такие бывают, сама и так и этак фланирует, а потом заявление пишет… Ты смотри с такими не водись, – как-то по-матерински погрозила она пальцем. – Я уж тут уборщицей десять лет – наслушалась. Да уж, неприятный случай.

Женщина добро глядела в лицо Ильи.

– Эти милиционеры, – продолжала дальше уставшая уборщица, – они человека понять не могут. Вот ты, к примеру. Видать, девки-то тебя не любят, худосочный ты. Так ты на нее и позарился, правда?! Тут человека понять нужно. А кто поймет, как не материнское сердце. Я тебя, сынок, понимаю. Так сама она? Можешь мне сердце облегчить, ваша братва мне всегда все рассказывает. Уж я наслушалась тут.

Глядя в эти добрые глаза, с каким бы удовольствием Илья рассказал ей все, облегчил душу, поплакал бы на плече… Как он устал!

– Если б я что-нибудь помнил… – плачущим голосом заговорил Илья.

– Ну, уж так и ничего? – огорчилась уборщица.

– Ну помню, что пришел к ней в котельную… – начал снова тужиться Илья.

– Ну-ну, – оживилась уборщица, в глазах блеснул нетерпеливый интерес, но она тут же подавила его.

– Больше ничего.

– Жалко. Я, конечно, не знаю, не моего это уборщического ума дело, но слышала я, что ихний начальник говорил, что если ты им там такую-то бумагу подпишешь, так они тебя выпустят домой. Дома-то мать небось заждалась. Уж я-то знаю, каково матери. Подпиши, сынок, да и иди с миром. Чего тебе тут-то. Здесь всякий люд, это сейчас никого, а то такие драчуны бывают. Не приведи Господь! А тебе что – подписал да иди. Чего тебе тут маяться?..

От доброты душевной уборщица положила Илье руку на колено.

Хоть и был Илья в тяжелом физическом состоянии, но что-то в поведении женщины насторожило его. Он внимательно пригляделся к уборщице. Халат на ее груди слегка разошелся, и там что-то блеснуло, в камерном полумраке Илья всмотрелся… Поймав его взгляд, уборщица быстро запахнула халат. Но Илья уже успел рассмотреть, что это была пуговица с гербом Российской Федерации. По выражению лица Ильи поддельная уборщица поняла, что разоблачена. Ни слова не говоря, она поднялась и, взяв швабру и громыхая ведром, вышла из камеры.

«Эх, повеситься бы, – подумал Илья, глядя ей вслед. – Все здесь вранье. Одно вранье».

Как он устал за сегодняшний день, он не предполагал, что может так устать. Сейчас, казалось, уже ничто не способно его пронять, вызвать эмоции. Очень хотелось лечь, закрыть глаза, заснуть; но он боялся ложиться, боялся того, что, как только он ляжет, обязательно залязгает замок в двери, его разбудят и поведут к следователю. Почему-то, несмотря на то что оба следователя были совершенно разными, в сознании Ильи они сплотились в единое существо, злое и противное, о двух головах.

Проходило время, но никто не потревожил Илью. Что сейчас, день, вечер или ночь, он не знал, и такое вневременное состояние угнетало, на душе было тоскливо. Как он будет выбираться из этой ситуации, Илья не знал, но старался уверить себя, что выберется.

Он улегся на койку и, окончательно сломленный стрессом и усталостью, уснул.

Снилась Илье какая-то блондинка со злым-презлым лицом, кукла в красном колпаке; они мучили Илью и требовали подписать какую-то фотографию похабного содержания…

Илья закричал и проснулся.

Было тихо, все так же горела под потолком лампочка. Илья вспомнил все, что с ним произошло, в чем его обвиняют, и тихонько заскулил от тоски. Его мучило чувство голода. Илья встал, подошел к миске с мутной похлебкой, покрывшейся тоненьким слоем застывшего жира, и съел три ложки – больше не смог. Он повернулся к кровати, намереваясь снова лечь. И тут увидел человека, лежащего на верхнем ярусе, который располагался над его кроватью. Вставая, он не заметил нового постояльца – вероятно, подселили его в то время, когда Илья спал.

Сокамерник лежал, повернувшись лицом к стене, и никак не возможно было разглядеть его внешность. Было видно только, что одет он в костюм и широкоплеч.

Илья, стараясь не шуметь, дабы не пробудить его, лег на свою кровать и закрыл глаза. Но ему не спалось, в голову лезли разные ужасы. Илья ворочался, отпугивая их скрипом пружин, но сон все равно не шел.

Он услышал, как что-то большое и массивное грохнулось на пол. Илья тут же открыл глаза, повернулся… и, вздрогнув, отпрянул к стене. Перед Ильей, глядя на него в упор, стоял Транс. Он смотрел на Илью, но по неживому его взгляду можно было подумать, что он его не видит, но так только казалось.

– Илью-у-у-у… – замычал Транс старую песенку.

Илья в страхе инстинктивно закрыл лицо рукой, он уже почувствовал на себе непреодолимую силу Транса и не намеревался вступать с ним в бой. Он был изумлен появлением этого человека настолько, что не мог даже позвать на помощь.

Но Транс не стал обижать Илью, он повернул голову сначала в сторону окна, потом в сторону двери, словно оценивая их крепость, подошел к двери и остановился против нее.

«Этот-то монстр здесь откуда взялся? – подумал спросонья Илья. – Специально менты его наняли, чтобы меня заставить бумагу подписать… А вот фиг им!»

Странно, но здесь в камере Илья меньше боялся Транса, чем на свежем воздухе. Нет, конечно, в первый момент он сильно перепугался, но сейчас чувствовал к подсадному Трансу больше презрения, чем страха.

Постояв несколько времени перед дверью, словно собираясь с мыслями, Транс вдруг жахнул в ее железную обшивку кулаками, потом жахнул снова и снова…

Илья лежал на месте, не пытаясь вставать, с любопытством следил за действиями Транса.

Немного погодя дверь открылась.

– Ну, чего среди ночи стучишь, падла?!

В приотворенную дверь высунулась заспанная физиономия. Дальше Илье было не видно, Транс закрыл голову своим телом, дверь, скрипя, открылась, и он вышел.

«Ага, за моим признанием пошел. Сейчас притаранит бумажонку. Как же, буду я ее подписывать, держи карман шире! Меня теперь танком не испугаешь, хоть бомбардировщики вызывай…»

Илья чувствовал, как внутри него пробуждается безграничная наглость. Он почему-то думал, что Транс не посмеет обидеть его в стенах камеры и что здесь он находится под защитой закона и Конституции Российской Федерации. Илья почему-то не мог допустить мысли, что если Транс будет его бить и мучить, а Илья будет орать, то милиционеры не вмешаются.

Вышедший из камеры Транс оставил дверь незакрытой, и в щель тянуло сквозняком. Лежа на своей кровати, Илья глядел на эту незакрытую Дверь, за которой было холодно и темно, сначала с безразличием, но постепенно в душе просыпалось чувство тревоги. Отчего была эта тревога? Ну, подумаешь, дверь забыл закрыть… И все же казалось ему, что сделано это неспроста, а умышленно. Кто войдет сейчас в эту открытую дверь?.. Для кого ее оставили? Тревога переросла в страх. Как далеко еще простирается ментовское коварство?! Что они еще придумали?

И все же, несмотря на то что ему было страшно, Илья решил встать и закрыть дверь. Он подошел к двери: в щель ничего не было видно – в коридоре было темно. Илья потянул за ручку… Но дверь не закрывалась, что-то мешало. Илья опустил глаза и увидел рифленую подошву ботинка сорок четвертого размера. Из-за этого ботинка дверь и не закрывалась.

«Странно! Что же его сюда специально поставили, чтобы проветрить? Навряд ли».

Но как Илья ни всматривался в темноту, ничего разглядеть не мог. Он толкнул башмак ногой… И вдруг догадка прояснила сознание. Ведь это нога!.. Кто-то тихонько лежал там в темноте…

Илья прислушался, но до него не донеслось ни звука. Тогда он приоткрыл дверь и выглянул. Но щель была слишком мала, и сквозь темноту ему ничего не удалось разглядеть, тогда он еще приоткрыл дверь…

Взвизгнули петли… На полу лежал человек в милицейской форме. Одна рука его подломилась под спину, голова запрокинулась назад… Он был либо без сознания, либо…

Илья, стоя на пороге камеры, смотрел на лежавшего человека и не знал, что ему следует предпринять. Нужно было позвать на помощь. Он помнил, что слева за стеклянной дверью находится отделение милиции и там наверняка кто-нибудь есть. Илья выглянул из камеры. За стеклом слабо горела лампочка, он увидел барьер, часть письменного стола…

– Эй! – позвал Илья негромко. – Эй, есть кто-нибудь?!

Ему не ответили. Тогда Илья перешагнул через лежащего человека и в темноте подошел к стеклянной двери.

То, что Илья увидел в помещении отделения, ужаснуло его: рядом с дверью, раскинув руки, лежал мужчина в милицейской форме, возле него валялась фуражка и пистолет, должно быть, он выхватил его из кобуры, но не успел воспользоваться. Милиционер лежал головой в сторону двери, за которой стоял Илья, лицом вверх, из раны на темени сочилась кровь. Он не проявлял признаков жизни. Рядом, положив руки и голову на письменный стол, сидел другой милиционер, он тоже не двигался.

Илья, растерявшись, и не зная, что делать, приоткрыл дверь – в щель тут же ворвался трезвон сразу нескольких аппаратов. Илья почему-то испугался, захлопнул дверь, и сразу стало тихо, как под землей, – массивная дверь с толстым стеклом являлась прекрасным изолятором, не пропуская звуков отделения.

«Что же делать-то? – подумал Илья, глядя в стекло на недвижимые милицейские тела. – Может, пойти в камеру лечь спать, а то еще на меня подумают?..»

И тут внезапно, как из-под земли, за стеклом прямо перед Ильей выросла массивная фигура Транса. Илья в ужасе отшатнулся. Но тут же опомнился, схватился обеими руками за ручку двери и уперся ногой в косяк, чтобы не пустить его.

Несколько мгновений Транс без тени эмоций на лице глядел в стекло, потом губы его зашевелились, наверное, он промычал единственное известное ему слово. Взялся за ручку…

Илья напрягся изо всех сил!..

Транс потянул за ручку, так что буквально выдернул Илью в отделение с такой ужасающей легкостью, что Илья не успел ничего понять. По инерции он пробежал несколько шагов, наступил в лужу крови, попутно пнул ногой лежавшего навзничь милиционера… но, кажется, не причинил ему ни боли, ни вреда… ему уже было все равно. Ни на секунду не смолкая, трезвонили телефонные аппараты. Илья, ошарашенный физическим воздействием, шумом… еще даже не успел сообразить, что произошло, как уже оказался в железных объятиях Транса. Он правой рукой обхватил его за талию – Илья попробовал освободиться, но не тут-то было – хватка оказалась непреодолимой… Больше Илья не проявлял неповиновения и, влекомый Трансом, вышел из отделения, оставляя на полу липкие, кровавые следы.

Была ночь. Илья оглядывался по сторонам, улица была пуста, только вдалеке маячила темная человеческая фигура Да и что бы мог сделать случайный прохожий, попроси Илья у него помощи, против такой нечеловеческой силы. Здесь разве что танк справится… или Сергей. Илья вспомнил, как его друг крушил кулаками кирпичи… Да, Сергей срубил бы его в два счета!

Теперь Илья понимал, что Транс не собирается его убивать, иначе он бы остался там, в камере, таким же недвижимым, как и трое милиционеров. Но тогда куда и зачем он тащит Илью?..

Транс остановился, огляделся кругом, мимо них проехал автомобиль. Немного постояв на месте, должно быть, что-то соображая, потащил Илью дальше. Идти с Трансом было неудобно, Илья все время старался попасть с ним в ногу, но это удавалось не всегда; а Транс, кажется, не обременялся своей ношей и как бы даже забыл об Илье.

Он вышел на середину проезжей части и остановился, озираясь.

«Машину хочет поймать, – догадался Илья. – Как он будет объяснять, куда ехать?..»

Стоя посреди проезжей части, они походили на сильно подвыпивших приятелей. Наконец показался автомобиль, Транс поднял руку. Илья собирался крикнуть, чтобы водитель не останавливался, но навряд ли он услышал бы его, кроме того, жизнь самого Ильи висела на волоске. Еще неизвестно, как может перемениться настроение Транса, если начать ему перечить. Кто знает, что в ту или иную минуту взбредет в его тупую башку.

«Жигули» остановились, ночной извозчик опустил стекло.

– Куда?

Следующим его вопросом должно было быть: «Сколько». Но второго вопроса извозчик задать не успел.

Не выпуская Илью, Транс рывком открыл дверцу – водитель никак не ожидал такого поворота событий. Свободной рукой Транс схватил его за шиворот и легко, как будто водитель был внутри полый, словно одна одежда с головой, вышвырнул его из машины на мостовую. Он не успел ни возразить, ни возмутиться, а только, ударившись телом об асфальт, ойкнул.

Транс запихал Илью на заднее сиденье, сам сел за руль… «Жигули» рванули с места и, вихляя из стороны в сторону, помчались по улице, провожаемые тоскливым взглядом сидящего на асфальте бывшего ночного извозчика – на душе у него было грустно.

Но еще более грустно было на душе у Ильи.

«Мать честная! Он ведь водить не умеет! Он ведь правил никаких не знает! Ведь мы так разобьемся, к едрене фене… Мать честная!..»

Транс хотя и не знал правил, зато ехал быстро Он лихо вертел рулем по какому-то понятному только ему принципу. Впереди, слепя фарами, появился встречный автомобиль. Илья был уверен, что на него как раз таки они и наскочат, но все обошлось. Хорошо, что была ночь и автомобили встречались редко, пугливые, они, визжа тормозами, разъезжались от них в разные стороны.

Ошалевший Илья провожал их глазами, выскочить из машины на такой сумасшедшей скорости он и не помышлял. Постепенно распугивание встречных машин захватило его. Да и сам Транс, казалось, увлекся этим рискованным делом. Теперь он двигался только по встречной полосе и, как говорится, шел на таран всякого встречного автомобиля.

Они выехали на довольно оживленный проспект. Здесь стало совсем интересно. Илья глядел, как, гудя и визжа тормозами, машины бросаются от них в разные стороны. И небывалое чувство восторга и радости охватывало Илью.

«Давай! Давай! – билось в голове. – А-а-а! Не хочешь уступать?! Ну тогда держись… В сторону!! Поберегись!!»

Иногда Илья, забывшись, восклицал что-нибудь вслух и готов был захлопать от радости в ладоши, но сдерживался. Опасность того, что можно разбиться, отошла на задний план. Осталось только упоение игрой, смертельной, но удивительно увлекательной. Пожалуй, такое ощущение восторга Илья испытывал впервые в жизни. Это было как полет во сне.

«Да-вай!! Да-вай!! – сжав зубы, трясся он от восторга на заднем сиденье. – Да-вай! Давай!!..»

Куда они мчались? Чем все это может кончиться? Илья не задумывался, он видел мелькавшие за окном огни фар, реклам, разноцветные светофоры и ощущал восторг…

Черная блестящая и новенькая БМВ выскочила из-за поворота. Скорость у нее тоже была будь здоров, кроме того, она привыкла к тому, что ей уступают дорогу плюгавые и малоимущие «жигулята». Она гордилась собой, своим блеском. Внутри БМВ была набита подгулявшей «золотой молодежью». Они тоже выехали проветриться и попугать ночных извозчиков. Через опущенное стекло автомобиля слышался дамский визг и хохот…

БМВ развернуло при повороте, и от прямого столкновения лоб в лоб их отделяло какое-то мгновение, но это мгновение не наступило – машины только ощутимо чиркнулись боками. Но от этого чирканья Илью швырнуло в сторону. Из БМВ донесся дружный визг, они тоже ощутили на себе этот «поцелуй».

Толчок этот пришелся для Ильи как раз кстати, он словно пробудил его от приятного сна, и он увидел реальность, смертельно опасную чудовищную реальность. Что с ним? Нужно не радоваться выкрутасам Транса, а скорее даже погоревать над своей болтающейся на тонком волоске жизнью. И уже разбегающиеся в стороны автомобили не радовали его, а катание с ветерком не вызвало давешнего восторга и упоения. Но пробуждение от прекрасного сна не сулило ничего хорошего, Он оказался в кошмарной действительности. Теперь, видя мчащиеся на них огни фар, он вздрагивал уже не от восторга, а от ужаса.

Сзади раздалось гудение, Илья оглянулся – на хвосте у них сидела та самая БМВ, с которой они «поздоровались» бочками. БМВ истерически гудела и рвалась вперед. Наконец они поравнялись. Веселая компашка, хохоча, прилипла к стеклам. Они махали руками, показывали языки, девушки посылали воздушные поцелуи… Илья, выпучив от ужаса глаза и приоткрыв рот, смотрел на развеселый народ, выехавший «погулять».

Но тут Илью швырнуло в сторону «золотой молодежи», и он ткнулся лицом в стекло, потому что машины на большой скорости снова столкнулись боками. Дружный визг восторга и ужаса из соседнего автомобиля донесся до его ушей. И снова девчонки замахали руками, посылая воздушные поцелуи. Откуда-то появилась бутылка шампанского, ее тут же пустили по кругу, предложили даже Илье, но он помотал головой. Безэмоциональный Транс никак не отреагировал на любезность попутчиков. Он гнал машину.

Встречным автомобилям приходилось туго, теперь они были вынуждены съезжать на панель. Последнее столкновение, видно, пришлось по вкусу водителю БМВ, и он, подмигнув и весело скаля зубы, легонько толкнул «жигуленок». На этот раз Илья удержался и не ударился. Водителю передали бутылку шампанского, и он отпил из нее два глотка. Во время питья он как бы случайно под общий хохот снова въехал в бок их «жигулей», и у БМВ разбилась фара. Этот хруст стекла всем особенно понравился. И водитель БМВ, войдя в азарт и желая еще больше повеселить своих гостей, вдруг сделал резкий бросок в сторону от машины с Ильей и, перелетев поребрик, наскочил боком на столб – лампочка на столбе от сотрясения погасла – взрыв дружного хохота и улюлюканья донесся до Ильи.

Немного поотстав, БМВ снова стала нагонять их «жигуленка» и для веселья игриво ткнула их в задний бампер, так что голова у Ильи дернулась и чуть не оторвалась. Он повернулся и покрутил пальцем у виска, давая понять водителю, что последняя шутка ему не понравилась. Тогда БМВ обогнал их и, чуть притормозив, подставил для толчка свой задний бампер. Теперь они были в расчете. Молодежь замахала руками, завизжала, и потрепанная БМВ со следами побоев, прощально гудя, рванула вперед так, что быстро скрылась из вида. Битым и поцарапанным «жигулишкам» было за ней не угнаться. По не горящим лампам на столбах только по одной стороне улицы можно было догадаться, что им понравилось гасить фонари.

Илья, совсем обалдевший от ночной встречи, мелькания огней, тупого затылка Транса, с безразличием глядел кругом. Они выехали к железнодорожной товарной станции. Что-то, должно быть интуиция, подсказало Трансу съехать с освещенной дороги. У «жигулей» горела только одна левая фара – правая была раздолбана БМВэшкой – и скоро они заплутали между товарными вагонами. Машина заехала на рельсы и завыла, пробуксовывая. Но Транс, не понимая, что они уже давно стоят на месте, давил и давил на педаль газа.

Илья осмотрелся. Вокруг стояли товарные составы. Было темно. Кое-где светили прожектора. Илья взглянул на тупой затылок Транса, поискал глазами, чем бы по нему садануть, но не нашел. Сжав кулак, посмотрел на него придирчиво и решил не отвлекать человека от такого важного дела. Тихонько приоткрыл дверцу – Транс никак не среагировал, да в таком гуле и нельзя было ничего услышать.

«Ну, а теперь дёру!!»

Илья выскочил из машины и что было мочи побежал… Но, не сделав и пяти шагов, споткнулся и упал, пребольно ударившись руками о гальку. Но он не обратил на это внимания и, вскочив, побежал снова… Он не слышал, что делается за его спиной. – в ушах шумел ветер. Добежав до преграждавшего путь грузового состава, бросился на четвереньки, прополз под вагоном на другую сторону. Потом прополз под другим составом и бежал дальше… Он не оглядывался, чтобы не терять драгоценные секунды. Он мчался, не выбирая дороги, не раздумывая, только бы уйти от этого безмозглого, тупого монстра, неизвестно зачем преследующего его.

Илья поднял глаза и увидел приоткрытую дверь вагона, он поднялся по ступенькам. Оглянулся, но, никого не увидев, залез в вагон и захлопнул за собой дверь. В темноте на ощупь он пробрался в угол, сел на пол, навалил на себя какие-то попавшиеся под руку тряпки, оставив только щель для глаз. В эту щель обливающийся потом, часто с хрипом дышащий Илья видел за стеклом кабины полную луну.

Илья прислушивался к каждому шороху, где-то что-то звякнуло, треснуло, потом запыхтело… В кабине было жарко, и Илья изнывал под горой тряпок, но сбросить с себя придавившее рванье не решался.

Вдруг Илья услышал совсем близко хруст гальки. За обшивкой кабины ходил кто-то грузный. Шаги стихли, Илья затаил дыхание, вслушиваясь… И тут сквозь стекло, закрывая своей массивной фигурой луну, заглянул Транс.

«Все – конец?!» – пронеслось в голове.

Илья изо всех сил зажмурился, как будто это могло спасти его от жуткого Транса. Когда он открыл глаза, Транса уже не было, да и не привиделся ли он обалдевшему от сегодняшних событий Илье. Он глядел на луну, которая постепенно затягивалась белой дымкой и уходила все дальше и дальше в небо…

Илья помотал головой, стряхивая дрему. Здесь оставаться было опасно. Он поднялся на ноги и, в темноте ощупывая стены, направился в глубь вагона. Пройдя узким коридором, на ощупь отыскав помещение без окон и почувствовав себя в относительной безопасности, сел в углу на пол и, обхватив руками колени, закрыл глаза…