Глава двадцать четвертая
Следующие несколько дней Дануорти обзванивал по списку Финча операторов и шотландских рыболовов-инструкторов, параллельно оборудуя дополнительный лазарет в Балкли-Джонсоне. Грипп свалил еще пятнадцать карантинных, в том числе и мисс Тейлор, которой оставалось лишь сорок пять ударов до конца перезвона.
— Упала в обморок и выпустила колокол, — сокрушался Финч. — Он качнулся обратно с погребальным набатом, веревка извивалась, будто живая. Захлестнула меня за шею и чуть не задушила. Мисс Тейлор хотела продолжить, когда очнулась, но было, конечно, уже поздно. Вы бы поговорили с ней, мистер Дануорти. Она в таком отчаянии. Мол, подвела остальных и нет ей теперь прощения. Я ее успокаиваю, что она не виновата. Ведь не всегда можно за всем уследить, да?
— Да.
Дануорти не удалось пока не то что добыть оператора, а хотя бы дозвониться до кого-нибудь. Бейсингейм не отыскивался. Они с Финчем обзвонили все гостиницы Шотландии, потом все пансионы и сдаваемые в аренду коттеджи. Уильям раздобыл выписку с кредитного счета, но никаких приманок или болотных сапогов, купленных в захолустном шотландском городке, там, вопреки надеждам Дануорти, не значилось. И вообще никаких операций после пятнадцатого декабря.
Телефонная связь работала все хуже и хуже. Изображение снова отключили, а механический голос, сообщавший, что в связи с эпидемией все линии заняты, вклинивался чуть ли не на третьей цифре почти в каждом номере.
Дануорти уже не беспокоился за Киврин, он носил ее в себе тяжким грузом, снова и снова набирая телефонные номера, дожидаясь «Скорых», выслушивая претензии миссис Гаддсон. Эндрюс не перезванивал — либо не смог пробиться. Бадри без умолку бормотал что-то о смерти, и сестры прилежно стенографировали его бред на бумажных листках. Слушая гудки в ожидании, пока ответит очередной оператор или рыболов-инструктор, Дануорти вчитывался в эти обрывки, пытаясь найти в них ответ. Там попадались и «черный», и «лаборатория», и «Европа».
Связь дышала на ладан. Механический голос перебивал уже на первой цифре, несколько раз Дануорти даже гудков не услышал. Тогда он сделал перерыв и переключился на таблицы контактов. Уильяму удалось добыть медкарты первичных из конфиденциальной базы Госздрава, и Дануорти штудировал их на предмет радиационной терапии и визитов к стоматологу. Одному из первичных недавно делали снимок челюсти, однако при ближайшем рассмотрении записи выяснилось, что было это двадцать четвертого, уже после начала эпидемии.
Дануорти отправился в лечебницу, расспрашивать первичных, находящихся в сознании, о наличии домашних животных и о возможных недавних поездках на утиную охоту. Коридоры были заставлены каталками, на каждой кто-нибудь лежал. Их плотные ряды перегораживали вход в приемный покой и подступы к лифтам. Дануорти пошел по лестнице.
У дверей в инфекционное отделение его встретила знакомая Уильяма, блондинка-практикантка в белом полотняном халате и маске.
— Извините, но туда нельзя, — выставляя руку в перчатке, заявила она.
«Бадри умер», — подумал Дануорти.
— Мистеру Чаудри хуже?
— Нет, наоборот, — он теперь меньше мечется. Просто у нас закончились СЗК. Завтра обещали прислать еще партию из Лондона, персонал пока ходит в тканевых, но посетителей одевать не во что. — Она выудила из кармана обрывок бумаги. — Вот, я тут записала. В основном невнятица всякая, к сожалению. Твердит ваше имя и — Киврин, да? Правильно?
Дануорти кивнул, вглядываясь в каракули на листке.
— И всякие отдельные слова, тоже большей частью бессвязные.
Она записывала фонетически, как слышалось, подчеркивая разобранные осмысленные слова. «Не могу», — значилось на листке. А еще «черный» и «столько тревог».
К утру воскресенья слегло больше половины карантинных, остальные, те, кто еще держался на ногах, ухаживали за больными. Дануорти с Финчем уже не пытались класть их в лазарет, да и свободные раскладушки все равно кончились. Больных оставляли в собственных кроватях или вместе с постелью перетаскивали в Сальвин, чтобы хоть как-то избавить добровольных сиделок от лишней беготни.
Звонарки валились одна за другой, и Дануорти устраивал их в старой библиотеке. Мисс Тейлор, пока еще ходячая, потребовала, чтобы ее пустили к коллегам.
— Это меньшее, что я могу сделать, — задыхаясь после изнурительного путешествия по коридору, уверяла она. — Ведь я так безобразно всех подвела.
Дануорти помог ей улечься на надувном матрасе, который принес Уильям, и накрыл одеялом.
— Дух бодр, плоть же немощна, — процитировал он.
У него самого истощились все силы, хронический недосып и постоянные неудачи выжали его как лимон. Наконец между кипячением воды для чая и мытьем «уток» он дозвонился до оператора из колледжа Магдалины.
— Она в больнице, — ответила мать девушки. Вид у нее был измученный и усталый.
— А когда она заболела?
— В Рождество.
У Дануорти проснулась надежда. Может быть, эта девушка-оператор и есть источник?
— Какие у нее симптомы? Головная боль? Жар? Спутанность сознания?
— Прободение аппендикса.
К утру понедельника грипп свалил три четверти карантинных. Как и предсказывал Финч, закончилось чистое постельное белье и медицинские маски. Что еще хуже, закончились глотательные термометры, антибиотики и аспирин.
— Я пытался дозвониться в лечебницу, чтобы прислали еще, — сообщил Финч, отдавая Дануорти список, — но связи нет совсем.
Дануорти отправился в лечебницу пешком. Перед входом в приемный покой его ждало столпотворение из карет «скорой помощи», такси и пикетчиков с большим транспарантом, возглашавшим: «ПРЕМЬЕР-МИНИСТР БРОСИЛ НАС ЗДЕСЬ НА ПОГИБЕЛЬ!» Протиснувшись сквозь эту толчею к двери, Дануорти увидел бегущего к нему Колина — тот, как обычно, промок до нитки, нос и щеки покраснели от холода, куртка нараспашку.
— Телефоны в отрубе, — сообщил он. — Перегруз линий. Теперь я за курьера. — Он вытащил из кармана ворох мятых сложенных пополам листков. — Будете кому-нибудь что-нибудь передавать?
«Да. Эндрюсу. Бейсингейму. Киврин».
— Нет.
Колин запихнул отсыревший бумажный комок обратно в карман.
— Тогда побегу. Если ищете бабушку Мэри, она в неотложке. Только что еще пятерых привезли. Вся семья целиком. Малыш уже мертвый был.
Он умчался, лавируя между машинами в заторе.
Дануорти протолкался в приемный покой и показал список требуемого дежурному врачу, который направил его в кладовую. В коридорах по-прежнему теснились каталки, уже по обеим стенам, так что оставался только узкий проход. Склонившись над одной из них, медсестра в розовой маске и халате что-то читала больному.
— Пошлет Господь на тебя моровую язву, — услышал Дануорти, с опозданием осознавая, что это миссис Гаддсон. Однако она, поглощенная чтением, даже не подняла головы. — Доколе не истребит Он тебя с земли.
«Пошлет Господь на тебя моровую язву…» — повторил Дануорти, думая о Бадри. «Это все крысы. Они всех убили. Половину Европы».
«Нет, не могла она попасть во времена чумы», — разубеждал себя профессор, заворачивая к складу. Максимальный сдвиг, по словам Эндрюса, никогда не превышал пяти лет. В 1325 году чума еще даже в Китае не началась. Если верить Эндрюсу, кроме координат и сдвига, других накладок, которые позволят благополучно завершить переброску, быть не может. Бадри, когда еще отвечал на вопросы, подтвердил, что координаты Пухальски перепроверены.
Он дошел до кладовой. За стойкой никого не было, пришлось позвонить в колокольчик.
Сколько он ни спрашивал Бадри про координаты, тот неизменно подтверждал, что стажер не ошибся, но при этом нервно барабанил пальцами по одеялу, снова и снова вводя данные привязки. «Не может быть. Что-то не так».
Дануорти позвонил еще раз, и из-за стеллажей вышла медсестра. Прервать заслуженный пенсионный отдых ее, видимо, вынудила эпидемия, поскольку лет ей было не меньше девяноста. Накрахмаленный халат, хоть и пожелтел от времени, по-прежнему стоял колом. Когда медсестра протянула руку за списком, ткань захрустела.
— Есть разрешение на выдачу?
— Нет.
Она вернула ему список и вручила бланк заявления на трех страницах.
— Все требования должны быть подписаны у заведующей отделением.
— У нас нет заведующей, — начал закипать Дануорти. — И отделений нет. У нас пятьдесят человек на карантине в двух общежитиях и никаких медикаментов.
— В таком случае нужно подписать у лечащего врача.
— У лечащего врача полная больница гриппующих и нет времени подписывать бумажки. В городе эпидемия!
— Я в курсе, — ледяным тоном ответила сестра. — Все требования нужно подписывать у лечащего врача, — хрустя и поскрипывая, она удалилась за стеллажи.
Дануорти отправился обратно в приемный покой. Мэри там уже не было. Дежурный врач направил его в инфекционное, но и там Мэри не оказалось. Дануорти начал подумывать, не подделать ли подпись самому, однако поговорить с Мэри — о том, что не удается ни вызвонить оператора, ни обойти запрет Гилкриста и открыть сеть, — хотелось все равно. Даже простого аспирина не достать, а на дворе уже третье января.
Мэри он в конце концов перехватил в лаборатории. Она разговаривала по телефону — видимо, связь наладили, хотя дисплей по-прежнему рябил. Но Мэри туда не смотрела. Она смотрела на монитор с ветвящимися схемами контактов.
— В чем причина задержки? — спрашивала она в трубку. Вы еще два дня назад обещали все прислать.
Пауза. Человек, скрытый за рябью на дисплее, приводил какие-то оправдания.
— Что значит, завернули? — не поверила своим ушам Мэри. — У меня тут тысяча больных гриппом.
Снова пауза. Мэри что-то набрала на терминале, и появилась новая схема.
— Так отправьте снова! — Она повысила голос. — Мне срочно нужно. У меня люди умирают! Чтобы все было здесь к… Алло? Вы слушаете? — Дисплей померк. Мэри заметила Дануорти и махнула ему рукой, приглашая зайти в кабинет.
— Вы меня слушаете? Алло! — Она в сердцах обрушила трубку на рычаг. — Телефон не работает, половина персонала лежит с гриппом, а аналоги еще не пришли, потому что какой-то недоумок не пропускает их на карантинную территорию!
Она устало опустилась на стул и помассировала под глазами.
— Прости. Дурацкий сегодня день. Трое скончавшихся до госпитализации за одно утро. Один — шестимесячный младенец.
На лацкане халата по-прежнему зеленела веточка остролиста. И халат, и веточка были изрядно помяты, сама Мэри выглядела не лучше — запавшие глаза, скорбные носогубные складки. Дануорти не стал спрашивать, когда она последний раз спала, — все равно вряд ли вспомнит.
Мэри разгладила пальцами верхние веки.
— Никак не получается привыкнуть, что не все в наших руках.
— Да.
Она подняла голову, будто только сейчас его увидела.
— Ты чего-то хотел, Джеймс?
Невыспавшаяся, обессиленная, трое погибших в «Скорой» за утро, один из них совсем кроха. Взваливать на нее еще и Киврин?
— Нет. — Он встал, отдавая ей бланк заявления. — Только подпиши.
Мэри расписалась не глядя.
— Я сегодня утром заходила к Гилкристу, — сообщила она, возвращая листок.
Дануорти, удивленный и тронутый, не нашел, что сказать.
— Хотела уговорить его открыть сеть пораньше. Объяснила, что совершенно незачем ждать всеобщей иммунизации. Для снятия векторов заражения достаточно иммунизировать критический процент оказавшихся в очаге заболевания.
— И ни один из доводов не подействовал.
— Нет. Он накрепко вбил себе в голову, что вирус проник из прошлого. — Мэри вздохнула. — Расчертил диаграммы циклических мутаций миксовирусов типа А. По ним выходит, что один из них, существовавший в 1318–1319 годах, был как раз H9N2. — Она потерла лоб. — Поэтому Гилкрист не откроет лабораторию, пока не закончится всеобщая иммунизация и не снимут карантин.
— И когда это случится? — спросил Дануорти, хотя и так уже примерно представлял.
— Карантин снимают только через семь дней после всеобщей иммунизации или через две недели с последнего отмеченного случая заболевания, — похоронным голосом сообщила Мэри.
С последнего отмеченного. Две недели без появления новых больных.
— И сколько уйдет на иммунизацию всей страны?
— Как только вакцина появится в достаточном количестве, не так уж много. В Пандемию было всего восемнадцать дней.
Восемнадцать дней. После того, как изготовят нужное количество вакцины. Конец января.
— Долговато.
— Знаю. Нужно доподлинно установить источник. — Она посмотрела на терминал со схемами контактов. — Ответ где-то здесь, только мы не там ищем. — Мэри вывела на экран новую таблицу. — Пока провожу сопоставления, ищу студентов-ветеринаров; первичных, проживающих возле зоопарков, сельские адреса. Вот это список вторичных, перечисленных в справочнике «Дебретт» , — всякая там фазанья охота и так далее. Но на самом деле они если кого из пернатых и видели вблизи, то разве что рождественского гуся.
Мэри переключила на другую таблицу. В верхней строке по-прежнему значилась фамилия Бадри. Мэри посмотрела на нее долгим пристальным взглядом, как Монтойя на древние кости.
— Первое, чему должен научиться врач, — не казнить себя за потерю больного.
О ком это она? О Киврин? О Бадри?
— Я добьюсь, чтобы открыли сеть, — пообещал Дануорти.
— Надеюсь.
Нет смысла искать правду в таблицах контактов и совпадениях. Все ответы у Бадри, чья фамилия, несмотря на все расспросы вторичных, на все тупиковые гипотезы, по-прежнему висит в первой строке. Бадри — первый заболевший, за четыре-шесть дней до переброски где-то соприкоснувшийся с резервуаром.
Дануорти поднялся к нему. За стойкой в коридоре сидел высокий нервный парень, на вид не старше семнадцати.
— А где… — начал Дануорти и понял, что не знает имени светловолосой практикантки.
— Она тоже заболела, — ответил парень. — Вчера. Уже двадцатая среди сестер, а на подмену больше выходить некому. Обратились к третьекурсникам. Я вообще-то только на первом, но проходил курс первой помощи.
Вчера. То есть целый день за Бадри никто не записывал.
— Вы, случайно, ничего не помните из того, что говорил Бадри за это время? — без особой надежды спросил Дануорти. Первокурсник… — Какие-нибудь внятные слова или фразы?
— Вы, наверное, мистер Дануорти? — Парень вручил ему комплект СЗК. — Элоиза мне передала вашу просьбу все записывать.
Дануорти развернул упаковку. Белый халат с черными крестиками по бортам, завязывается на спине. Лучше не думать, откуда достали эти комплекты.
— Она совсем никакая была, только повторяла, как важно все записывать.
Парень проводил Дануорти в палату, взглянул на мониторы над койкой, потом на Бадри. Этот хотя бы на больного смотрит, оценил профессор.
Бадри лежал, выпростав руки поверх одеяла и нервно загребая пальцами, напоминающими иллюстрацию в книге Колина, — ту, где изображалась рыцарская могила. Открытые запавшие глаза не видели ни медбрата, ни Дануорти, ни одеяла, которое никак не могли ухватить беспокойные пальцы.
— Я об этом читал в учебниках, — сообщил парень. — Но сам вижу первый раз. Распространенный предсмертный симптом при дыхательных заболеваниях. — Он что-то набрал на клавиатуре терминала и показал на верхний левый экран. — Вот, я все записал.
Действительно все, даже невнятицу. Воспроизвел фонетически, с многоточиями на месте пауз и sic в спорных местах. Среди прочей абракадабры попадались «крысы» и «откатить» (sic), и «Почему он не идет?»
— Это в основном за вчера, — пояснил парень, переводя курсор в нижнюю треть экрана. — Утром еще немного поговорил. А сейчас, конечно, молчит.
Дануорти сел у койки и взял Бадри за руку. Даже сквозь защитную перчатку она казалась ледяной. Он взглянул на датчик температуры — жар давно ушел, а вместе с ним и лихорадочный румянец. Бадри будто обескровили, теперь его кожа стала цвета мокрого пепла.
— Бадри, — позвал профессор. — Это мистер Дануорти. Я должен тебя кое о чем спросить.
Ноль реакции. Холодная рука безжизненно повисла в ладони Дануорти, а другая продолжала беспокойно, бездумно скрести по одеялу.
— Доктор Аренс предполагает, что ты мог подцепить вирус от какой-нибудь живности — от дикой утки или гуся, например.
Медбрат с интересом посмотрел на Дануорти, потом на Бадри, будто ожидая пронаблюдать еще какой-нибудь не встреченный пока на практике клинический феномен.
— Бадри, ты ничего такого не помнишь? Ты нигде не пересекался с утками или гусями за неделю до переброски?
Бадри шевельнул кистью. Неужели услышал? Но когда профессор разжал ладонь, тонкие, исхудавшие до костей пальцы только слабо заскребли по его руке, по запястью, по рукаву.
Дануорти стало отчаянно стыдно терзать вопросами больного, который уже слеп, глух и вообще далеко отсюда.
Он уложил руку Бадри обратно на одеяло и похлопал по ней ласково.
— Отдыхай. Постарайся отдохнуть.
— Вряд ли он вас слышит, — заметил медбрат. — Обычно в таком состоянии они уже не воспринимают ничего.
— Да. Я знаю, — ответил Дануорти, но со стула не встал.
Медбрат поправил капельницу, посмотрел на нее настороженно и поправил снова. Потом с тревогой оглянулся на Бадри, в третий раз поправил капельницу и, наконец, вышел. Дануорти сидел, глядя, как Бадри вслепую скребет пальцами по одеялу в бесплотных попытках ухватить неподдающиеся складки. Зацепиться. Время от времени он что-то едва слышно бормотал себе под нос. Дануорти осторожно помассировал его руку, и через какое-то время движения пальцев замедлились. Дануорти не знал, плохо это или хорошо.
— Погост, — произнес Бадри.
— Нет, — ответил Дануорти. — Нет.
Он посидел еще, массируя руку Бадри, однако пальцы опять задергались беспокойно, и Дануорти прекратил.
— Ты отдыхай, — сказал он на прощание и вышел.
Медбрат за стойкой перелистывал «Уход за больными».
— Сообщите мне, пожалуйста, когда… — Дануорти понял, что не в силах закончить фразу. — Сообщите, хорошо?
— Да, сэр. Где вас найти?
Дануорти сунул руку в карман в поисках клочка бумаги, чтобы записать телефон, и наткнулся на позабытый список медикаментов.
— Я в Баллиоле. Пришлите курьера.
Он спустился обратно в кладовую.
— Нужно заполнить как полагается, — заявила хрустящая халатом старуха, глядя на протянутое заявление.
— Там стоит подпись, — отдавая ей список, ответил Дануорти. — Остальное заполните сами.
Сестра скользнула неодобрительным взглядом по списку.
— Масок нет, термометров тоже. — Она вытащила крошечный пузырек аспирина. — Синтомицин и азелнидипин кончились.
В пузырьке болталось не больше двадцати таблеток. Убрав его в карман, Дануорти отправился в аптеку на Хай-стрит. У входа под дождем жалась горстка пикетчиков с плакатами «НАДУВАТЕЛЬСТВО!» и «ЦЕНЫ ВЗВИНЧЕНЫ». Дануорти зашел внутрь. Масок не было, цены на аспирин и глотательные термометры действительно оказались бешеные. Он купил все, что имелись в наличии.
Всю ночь он раздавал лекарства и штудировал таблицу контактов Бадри, выискивая хоть какую-нибудь ниточку к источнику вируса. Десятого декабря Бадри проводил локальную переброску для кафедры XIX века в Венгрии, но где именно, в данных не уточнялось. Уильям, вовсю приударявший за пока еще ходячими карантинными, тоже не знал, а связь пока не наладили.
Не наладили ее и к утру, когда Дануорти хотел позвонить в лечебницу и узнать, как там Бадри. Он даже гудков не услышал, но стоило положить трубку, как раздался звонок.
Это оказался Эндрюс, только из-за шипения в трубке Дануорти едва мог разобрать, что он говорит.
— Простите, что так долго, — сказал оператор, а потом еще что-то, неразборчивое.
— Вас плохо слышно!
— Я говорю, дозвониться не мог. Телефоны… — Снова шипение. — Я сделал проверку параметров. По трем разным… и триангулировал… — Остальное утонуло в помехах.
— Каков максимальный сдвиг? — прокричал Дануорти в трубку.
Помехи вдруг стихли.
— Шесть дней.
— Шесть дней? Вы уверены?
— Это на координаты… — В трубке зашипело с новой силой. — По вероятностной оценке, максимальный сдвиг на любые координаты в радиусе пятидесяти километров не превышает пяти лет.
Шипение перешло в громкий треск, линия заглохла.
Дануорти положил трубку. У него с души камень должен был свалиться, но он почему-то не чувствовал ничего. Придет Киврин на стыковку или нет, Гилкрист все равно не собирается открывать сеть шестого числа. Он потянулся к телефону, чтобы позвонить в Шотландское туристическое бюро, но аппарат снова его опередил.
— Дануорти слушает, — произнес профессор, вглядываясь в дисплей, на котором по-прежнему плясала сплошная рябь.
— Кто? — переспросил то ли пьяный, то ли хриплый женский голос. — Простите. Я звонила… — конец предложения зажевался, а дисплей потемнел.
Дануорти подождал, не зазвонит ли телефон снова, потом отправился в Сальвин. Колокол на башне Магдалины отбивал часы. Под непрекращающимся дождем его звон напоминал похоронный. Мисс Пьянтини, видимо, тоже его услышала, потому что стояла посреди двора в ночной рубашке, торжественно воздевая и опуская руки в одном ей известном ритме.
— Середина, сбой, потом снова туда-обратно, — бормотала она, когда Дануорти попытался увести ее в здание.
Во двор выбежал обескураженный Финч.
— Это из-за колоколов, сэр, — подхватывая мисс Пьянтини под другую руку, сказал он. — Они ее будоражат. Лучше бы вообще перестали звонить, раз такие дела.
Мисс Пьянтини возмущенно выдернула свой локоть у Дануорти.
— Ни при каких обстоятельствах нельзя выпускать веревку колокола!
— Именно, — кивнул Финч и, вцепившись в ее руку, словно в пресловутую веревку, повел мисс Пьянтини обратно на раскладушку.
Примчался Колин, как всегда промокший и посиневший от холода. Под расстегнутой курткой болтался на шее бесполезный серый шарф в клетку. Лихо притормозив, Колин отдал Дануорти записку.
— Это от дежурной, которая с Бадри, — пояснил он, открывая пакетик мыльных пастилок и кидая в рот светло-голубую.
Записка уже успела отсыреть. «Бадри зовет вас». От первого слова, правда, мало что осталось, кроме расплывающейся буквы «Б».
— Она не сказала, как там Бадри? Ему хуже?
— Нет, только записку отдала. А бабушка Мэри просила, когда придете, чтобы обязательно сделали Т-клеточное. Она не знает, когда пришлют аналог.
Дануорти помог Финчу уложить сопротивляющуюся мисс Пьянтини, потом поспешил в лечебницу, прямиком в инфекционное. Дежурная на посту снова сменилась, на этот раз там сидела женщина средних лет с отекшими ногами. Закинув их на стойку, она смотрела карманный визик, но при виде посетителя тут же встала.
— Вы мистер Дануорти? — осведомилась она, преграждая ему путь. — Доктор Аренс просила вас немедленно спуститься к ней вниз.
По ее негромкому ласковому голосу Дануорти догадался, что она пытается оттянуть неприятный момент. «Перекладывает на Мэри. Чтобы та сама мне сообщила».
— Бадри, да? Он умер?
— Да нет, что вы! — испугалась сестра. — Наоборот, ему сегодня лучше. Вы не получили разве мою записку? Он уже садится.
— Садится? — Дануорти не поверил своим ушам. Неужели сестра тоже впала в лихорадочный бред?
— Еще слаб, конечно, однако температура нормальная, и он в сознании. Доктор Аренс ждет вас в приемном покое. Она просила срочно.
Дануорти с сомнением оглянулся на дверь палаты.
— Передайте ему, что я скоро приду, сразу как только освобожусь.
На выходе он чуть не столкнулся с Колином.
— Тебе зачем сюда? Кто-нибудь из операторов позвонил?
— Меня к вам приставили. Бабушка Мэри говорит, что иначе вы Т-клеточное вовек не сделаете. Поэтому сейчас я вас туда отведу.
— Не сейчас. Там что-то срочное в приемном покое, — торопливо шагая по коридору, ответил Дануорти.
Колин пустился за ним вприпрыжку, чтобы не отстать.
— Тогда после этого срочного. Мне велено не выпускать вас из лечебницы, пока не сделаете прививку.
Мэри дожидалась его прямо у лифта.
— Новый пациент, — мрачно сообщила она. — Это Монтойя. Сейчас ее должны привезти из Уитни.
— Монтойя? — переспросил Дануорти, направляясь за Мэри в приемный покой. — Это невозможно. Она все время была на раскопе, одна.
— Видимо, нет.
— Но она говорила… Ты уверена, что это вирус? Она там под дождем безвылазно. Может, простудилась?
— Нет. Санитары взяли предварительные анализы. Совпадает с вирусом. — Мэри остановилась у регистрационной стойки. — Уже привезли?
Дежурный врач покачал головой.
— Только через кордон проехали.
Мэри подошла к наружному выходу и выглянула на улицу, будто хотела сама убедиться.
— Она позвонила с утра, мы ничего не поняли, — продолжила рассказ Мэри. — Я просила Чиппинг-Нортон, ближайшую больницу к раскопкам, прислать за ней «Скорую», но там сказали, что раскоп по официальным данным приписан к карантину. А нашу «Скорую» тоже за оцепление не выпускают. Пришлось выбивать в Госздраве отдельный приказ на проезд «Скорой». — Мэри снова выглянула на улицу. — Когда она отправилась на раскопки?
— Я… — Дануорти стал вспоминать. Про шотландских рыболовов-инструкторов она спрашивала в Рождество, потом в тот же день перезвонила и сказала, что «уже не важно», поскольку решила подделать подпись Бейсингейма. — В Рождество. Если отделения Госздрава работали. Или двадцать шестого. И с тех пор она ни с кем не виделась.
— Откуда ты знаешь?
— Она мне жаловалась по телефону, что рук не хватает и она не может откачивать воду из раскопа в одиночку. Просила позвонить в Госздрав, чтобы ей прислали каких-нибудь студентов в помощь.
— И давно это было?
— Два — нет, три дня назад, — наморщив лоб, подсчитал Дануорти. Когда спишь урывками, дни сливаются в один.
— Может, она нашла кого-то на ферме уже после вашего разговора?
— Там зимой пусто.
— Если я не ошибаюсь, она себе в подручные всех и каждого тянет. Могла какого-нибудь прохожего завербовать.
— Она говорила, там не бывает никого. Раскоп на отшибе.
— Значит, кто-то все же появился. Она восемь дней на раскопе, а инкубационный период у вируса всего сорок восемь часов.
— «Скорая» подъехала! — объявил Колин.
Мэри выскочила на улицу, Дануорти с Колином следом. Двое санитаров в масках вытащили носилки и водрузили их на каталку. Одного из них Дануорти узнал — он когда-то увозил Бадри.
Колин, нагнувшись над каталкой, с любопытством разглядывал Монтойю, которая лежала с закрытыми глазами. Голова ее покоилась на подушках, щеки горели тем же густым нездоровым румянцем, что и у мисс Брин. Колин наклонился ниже, и Монтойя кашлянула прямо ему в лицо.
Дануорти сгреб мальчика за шиворот, оттаскивая подальше от носилок.
— Ну куда ты лезешь? Хочешь вирус подцепить? Где твоя маска?
— Они все кончились.
— Тебя здесь вообще быть не должно. Бегом марш в Баллиол и…
— Не могу. Я должен проследить, чтобы вы сделали прививку.
— Тогда посиди вот здесь, — велел Дануорти, отводя его на стул в приемном. — И не суйся к больным.
— Только не пытайтесь от меня улизнуть, — предупредил Колин, однако послушно уселся, вытащил из кармана леденец и обтер его рукавом куртки.
Дануорти вернулся к каталке.
— Лупе, нам надо кое-что узнать, — обратилась Мэри к Монтойе. — Когда вы заболели?
— Утром, — ответила та сиплым голосом, и Дануорти вдруг понял, что это она ему звонила с утра. — Вчера вечером жутко болела голова. — Она потерла лоб перепачканной рукой. — Но я думала, это потому что я глаза перенапрягаю.
— Кто был с вами на раскопе?
— Никого, — удивленно просипела Монтойя.
— А рассыльные? Из Уитни вам ничего не доставляли?
Монтойя попыталась покачать головой, но только сморщилась от боли.
— Нет. Я все привезла с собой.
— И помогать с раскопками тоже никто не приезжал?
— Нет. Я просила мистера Дануорти передать в Госздрав, чтобы оттуда кого-нибудь прислали, но он не передал. — Монтойя вслед за Мэри оглянулась на Дануорти. — Они пришлют? Иначе его до скончания веков не отыскать.
— Кого не отыскать?
Похоже, Монтойя впадает в бред.
— Диктофон Киврин.
У Дануорти перед глазами вспыхнула картина: Монтойя у саркофага, перебирает в залепленном грязью поддоне окаменевшие кости. Суставы запястья. Она ощупывала неровные края суставных костей, выискивая шпору, в которой пряталось записывающее устройство. Диктофон Киврин.
— Я еще не все могилы перекопала, — продолжила Монтойя. — Там льет и льет. Пусть срочно кого-нибудь присылают.
— Могилы? — Мэри недоуменно посмотрела на Дануорти. — Какие могилы?
— Она перекапывает средневековый погост в поисках останков Киврин, — с горечью пояснил тот. — И диктофона, который ты ей вживляла в запястье.
— Мне нужны таблицы контактов, — сообщила Мэри дежурному врачу, отвлекаясь от объяснений Дануорти. — Бадри ведь ездил на раскоп?
— Да.
— Когда?
— Восемнадцатого и девятнадцатого.
— Копал погост?
— Да. Они с Монтойей вскрывали рыцарский саркофаг.
— Саркофаг… — повторила Мэри таким тоном, будто теперь ей все стало ясно. — Вы работали на этой неделе с рыцарской могилой? — склонившись над каталкой, спросила она у Монтойи.
Монтойя хотела кивнуть, но снова поморщилась.
— Тошнит, когда головой двигаю, — извинилась она. — Да, пришлось перенести останки. Могилу начало затапливать.
— Когда вы там работали? В какой день?
Монтойя нахмурилась.
— Не помню. За день до колоколов, кажется.
— Тридцать первого, — подсказал Дануорти. — А потом? После этого?
Монтойя мотнула головой.
— Таблицы выведены, — сообщил дежурный врач.
Мэри стремительно подошла к его стойке и, выхватив клавиатуру, нажала несколько кнопок. Посмотрела на экран, снова что-то набрала.
— Что такое? — спросил Дануорти.
— Какие там условия на погосте?
— Условия? — Дануорти не сразу понял, о чем она. — Жидкая глина. Монтойя накрыла погост брезентом, но внутрь все равно заливает.
— Там тепло?
— Да, она жаловалась на духоту. И электрообогреватели работали. Так в чем дело?
Мэри вела пальцем по строчкам на экране, что-то выискивая.
— Вирусы отличаются поразительной живучестью. Они могут годами лежать в спячке, а потом воскреснуть. В саркофагах египетских мумий находили вполне жизнеспособные штаммы. — Ее палец уперся в число. — Так и думала. За четыре дня до того, как заболеть, Бадри был на раскопе. — Она повернулась к дежурному врачу: — Мне срочно нужна бригада на раскоп. Выбейте разрешение в Госздраве. Скажите, что мы, кажется, нашли источник вируса.
Мэри нажала пару кнопок, вывела новую таблицу, проскользила пальцем по строчкам, напечатала что-то и отступила на шаг от экрана.
— У нас было четверо вторичных, никак не связанных с Бадри. Двое из них ездили на раскоп за четыре дня до госпитализации. Еще один — за три дня до болезни.
— То есть вирус на раскопе? — подытожил Дануорти.
— Да, — печально улыбнулась Мэри. — Похоже, Гилкрист оказался прав. Вирус действительно проник из прошлого. Через рыцарскую могилу.
— Киврин тоже ездила на раскоп.
Мэри изменилась в лице.
— Когда?
— В воскресенье, накануне переброски. Девятнадцатого.
— Это точно?
— Она сама мне говорила перед отправлением. Пыталась придать рукам аутентичный вид.
— Господи… — Мэри побледнела. — Если она была там за четыре дня до переброски, то это еще до Т-клеточного наращивания. Вирус мог проникнуть в организм. И она могла заболеть.
— Не могла! — Дануорти схватил Мэри за руку. — Сеть не пропустила бы ее заражать современников.
— Она никого бы не заразила. Если вирус действительно из рыцарского саркофага, то рыцарь умер в 1118-м, там все уже этим гриппом переболели. У них иммунитет. — Мэри тем же стремительным шагом вернулась к Монтойе. — Киврин работала с саркофагом, когда приезжала на раскоп?
— Не знаю. Меня там не было. Я встречалась с Гилкристом.
— А кто может знать? Кто там работал в тот день?
— Никто. Все разъехались на каникулы.
— От кого же Киврин получила задание?
— Добровольцы оставляли записки следующей смене перед отъездом.
— Кто работал утром до Киврин?
— Бадри, — ответил Дануорти и решительно двинулся в инфекционное.
Он вошел прямо в палату. Застигнутая врасплох сестра, которая снова сидела закинув отекающие ноги на мониторы, бросилась за ним с возгласом: «Без защитного комплекта нельзя!», но Дануорти не оглянулся.
Бадри полулежал на подушках, бледный как полотно, будто болезнь выпила из него все соки, и совсем слабый.
— Киврин работала с рыцарским саркофагом? — с порога спросил профессор.
— Киврин? — едва слышным эхом откликнулся Бадри.
В дверь влетела медсестра.
— Мистер Дануорти, вам нельзя сюда!
— В воскресенье, — напомнил Дануорти. — Ты должен был оставить ей записку с заданием. Ты писал про саркофаг?
— Мистер Дануорти, вы можете заразиться, — не отступала медсестра.
Вошла Мэри, натягивая защитные перчатки.
— Джеймс, сюда нельзя без СЗК.
— Я ему говорила, доктор Аренс, — начала оправдываться сестра, — но он проскочил мимо меня…
— Ты оставлял Киврин записку с заданием поработать в могиле рыцаря? — допытывался Дануорти.
Бадри слабо кивнул.
— Она контактировала с вирусом, — заключил Дануорти. — В воскресенье. За четыре дня до переброски.
— Нет… — выдохнула Мэри.
— Что такое? В чем дело? — забеспокоился Бадри, пытаясь приподняться. — Где Киврин? — Он посмотрел на Дануорти, потом на Мэри. — Вы же ее вытащили? Когда поняли, что случилось? Вытащили?
— Вы о чем? — нахмурилась Мэри.
— Вы должны были ее вытащить. Она не в 1320-м. Она в 1348-м.
