Книга: Избранник (сборник)
Назад: Глава десятая
Дальше: Часть вторая МЕСТО РАСПРЕДЕЛЕНИЯ

Глава двадцатая

Прежде чем идти на контакт, он все-таки решил переселиться в гостиницу.
Гостиница «Приют странников» (ну и название!) оказалась совсем не такой, как «Центральная». Это было такое же двухэтажное здание, как «Императорский банк» и администрация. Номеров, правда, судя по размерам, было тоже не очень много. Впрочем, их и не требовалось много, ибо туристов на Угловке не бывает, те, кто работают тут постоянно, имеют свой угол, а залетных торговцев почти столько же, сколько туристов. Как найти «Приют странников», Осетру рассказала «тетушка» Баян. По ее словам, здесь был очень хороший повар, из тех заключенных, что попали сюда случайно. Что это означало, Осетр не понял, а переспрашивать не стал. Случайно так случайно, ему-то какое дело?
Свободные номера в «Приюте» имелись, и не прошло и десяти минут, как гостиница обрела нового постояльца. Портье, правда, с удивлением воспринял у нового постояльца отсутствие ручной клади, но Осетр пообещал непременно и достаточно быстро исправиться. В самое наиближайшее время…
Номер оказался простым, как полено для костра. Деревянная койка, деревянный стол, не менее деревянный шкаф. Эта планета вся была деревянной, в лесах находились и ее сердце, и ее душа… Удобства — в коридоре. На пять номеров — душ и горшок. Жить можно: торговцы — люди не слишком избалованные. Да и в чистоте все содержалось.
Осетр оплатил номер на неделю вперед. Портье, правда, и этому слегка удивился: неужели гость собирается съезжать уже через неделю, когда явится к Угловке ближайший транссистемник? У господина так хорошо идет торговля? Пришлось объяснить все острой нехваткой денег, которые через неделю торговли всяко прибавятся. Вот тогда и внесен будет следующий платеж.
Портье похмыкал, сомневаясь, но ему-то не было никакого дела. Пройдет неделя, не будет оплаты, выкинут постояльца, и вся недолга!
В номере Осетр полежал минут пять на койке, осваиваясь с новым домом, а потом отправился к Чинганчгуку, за комплектом номер два.
Он шел по улицам и с удивлением осознавал, что город становится ему знакомым. Идешь и знаешь, что ждет тебя за первым поворотом налево, потому что там Солнечный проспект, а по нему периодически проносятся «зубры»: наполненные храпповым соком — налево, порожние — направо. Если двинуться за наполненными, то дойдешь до Данилы, а если глянуть наискосок направо, то увидишь здание «Императорского банка», где сможешь взять денег — уже сегодня, когда узнаешь, сколько потребуется, и через неделю, если выполнение задания затянется и потребуется доплачивать за гостиницу. Но затягивать крайне нежелательно, потому что слава о торговце, который ничем не торгует, распространится по Черткову быстро, а это будет уже провал.
Впрочем, Осетр был уверен, что недели ему не понадобится.
Он дошагал до Чинганчгукова дома, забрал комплект номер два, подумал пару минут, не оставить ли все-таки ключ где-нибудь тут (была бы дверь с захлопывающимся замком, и никаких проблем!), но решил не оставлять и отправился назад, в гостиницу. Ладно, завтра можно занести, когда Чинганчгук с работы вернется…
Он вышел обратно на Солнечный проспект, перешел мост через Данилу и потопал по направлению к гостинице. Глянул на часы.
Сейчас оставить сумку в номере и самое время отправляться на встречу. И верить, что решение правильно. Ибо в противном случае его «суворовская купель» непременно будет провалена. А если не «суворовская купель», то будет провалено задание. Нет у него других выходов на возможных похитителей!
Рядом раздался сигнал, и зашипели тормоза.
Осетр сделал прыжок в сторону — сработали инстинкты. Это обычные люди в случае неожиданной опасности замирают на месте. А «росомахи» прыгают в сторону. Но сейчас этот прыжок был совершен зря — Осетр был на тротуаре, а не на мостовой, и никто его давить не собирался. Грузовик был знакомый. Впрочем, они все на одно лицо, но номер тот, что был позавчера на «зубре» Чинганчгука: автоматом запоминать такие вещи — еще один росомаший инстинкт.
Дверца кабины дематериализовалась.
— Привет, Остромир! Куда это ты собрался?
Вот черт, нарвался!..
— Да вот, Матвей Степанович… — Осетр принялся изображать смущение. — Решил перебраться в гостиницу, чтобы вас не стеснять.
— Ты меня не стеснял. — Чинганчгук спрыгнул на землю и обнял Осетра за плечи. — Уже поселился, что ли? Может, вернешься?
И Осетр обнаружил, что смущение ему вовсе не требует изображать.
— Извините! — Он отстранился. — Но так надо! Я должен сам! Это мой экзамен!
Чинганчгук крутанул головой, словно ему жало шею. Однако на вид остался спокоен.
— Что ж, дело твое… И вообще, я тебя понимаю. Сам бы на твоем месте, наверное, именно так поступил. Я не в обиде.
Осетр перевесил комплект номер два на другое плечо и достал из кармана ключ.
— Вот, возвращаю.
Однако Чинганчгук ключ не взял:
— Пусть у тебя пока останется. Мало ли поблизости окажешься. Заходи, не стесняйся! — Он протянул Осетру руку. — Ну, бывай! Думаю, еще увидимся.
Рукопожатие состоялось, Чинганчгук поднялся в кабину, и грузовик тронулся, на ходу заращивая дверцу. Осетр некоторое время смотрел ему вслед, а потом пошел дальше. И пока шел, решил, что комплект номер два не стоит держать в собственном номере, лучше сдать в гостиничную камеру хранения. Там сумка будет целее… Должна же быть в «Приюте» такая услуга!
Когда, дойдя до гостиницы и оставив в номере повседневно требующиеся вещи, он обратился к портье, все оказалось несложно — с него сняли дополнительную плату, провели в помещение камеры хранения и оставили наедине с большим, во всю стену сейфом. В сейфе было тридцать четыре ячейки — по числу номеров в гостинице. В одной из них и расположился комплект номер два. И после того, как Осетр настроил дактилозамок на собственные отпечатки, никто посторонний забраться сюда уже не мог.

Глава двадцать первая

Дом по указанному «тетей» Баян адресу был как все в округе — деревянный, одноэтажный, выкрашенный в сиреневую краску. И улица соответственно называлась Сиреневой.
Сначала, когда Осетр позвонил, тишина за дверью ничем не нарушилась — словно сенсор звонка тут был исключительно в качестве декорации. Потом раздались тяжелые шаги — все-таки дерево не столь хороший звукоизолирующий материал, как, к примеру, тот же синтепор…
Дверь, скрипнув, открылась — на пороге появилась косматая образина с медвежьими лапами.
— Кого надо?
Господи, да их тут специально, что ли, таких подыскивают… Можно подумать, что подобно школе «росомах» существует школа бандитов, куда отбирают типов строго определенной фактуры…
— Мне нужен Касьян Романович.
Громила смотрел подозрительно — того и гляди, по чайнику даст.
— Откуда адресок узнал?
Осетр ответил, как научила «тетушка» Баян:
— Татарка начирикала. Будто бы тут помогают добрым людям в тяжелый момент.
Громила отодвинулся, освобождая дверной проем.
— Ну, просачивайся! — хмыкнул. И добавил с сарказмом: — Добрый человек!
Осетр вошел в небольшое помещение, из которого вели две двери: налево и прямо. Над последней висела картинка, изображающая писающего мальчика, и всякому становилось ясно, куда именно она ведет.
— Сюда. — Волосатый гигант кивнул на другую дверь.
Осетр распахнул ее и вошел.
Светлое помещение почти без мебели. Всего-то стол, за которым расположился худощавый лысеющий мужчина, стул перед столом да простая скамейка у боковой стены, напротив большого окна.
— Батя! Тут к тебе пришли. От Татарки.
Худощавый поднял голову. У него были мешки под глазами и тяжелый взгляд — будто каменюку положил на гостя.
— Слушаю вас, сударь.
Осетр представился Остромиром Каймановым. Худощавый кивнул:
— А меня зовут Карабас, извините!
Осетр и глазом не моргнул, хотя имя хозяина произвело на него впечатление: он и понятия не имел, что Татарка сведет его с самим паханом.
Хотя, возможно, это один из этапов прохождения «суворовской купели». Тут чего угодно можно ожидать…
— Что вы хотите?
Хозяин был вежлив до безобразия — таким подчеркнуто вежливым людям хочется иногда грязно нахамить, из чувства протеста. Впрочем, гость прекрасно понимал, чем это закончится.
— Я торговец.
Карабас снова кивнул, но на этот раз не произнес ни слова.
— Я прилетел на Кресты позавчера, транссистемником «Дорадо». Мы договорились встретиться с моим компаньоном, однако на место встречи он не явился. Я сходил туда, где он жил. Никого нет, и в гостинице не знают, куда он делся. Я хотел попросить вас помочь мне с поисками.
В течение этого короткого монолога глаза у Карабаса сделались, как острые кинжалы. Так и казалось, что сейчас появится некто, способный выхватить их из ножен-глазниц и метнуть Осетру прямо в горло… Захотелось прижать подбородок к груди, и Осетр с трудом удержался от этого движения.
— За вознаграждением дело не станет.
Нет, кинжалы не потеряли остроты. Но они словно из стали превратились в более мягкий материал, острота которого — всего лишь видимость, а при ударе он согнется, как пластилиновый. Во всяком случае, такая ассоциация возникла сейчас у Осетра.
— А сколько стоят наши услуги, вам Татарка сказала?
— Да.
— Деньги, извините, с собой?
Осетр позволил себе легонько фыркнуть:
— Только задаток. Я не сумасшедший, такую сумму по городу таскать! На улицах можно встретить всякий сброд… Ну, вы как коммерсант меня понимаете. Я беру деньги из банка для того, чтобы заплатить за работу, а не с целью подарить их первому встречному разбойнику с большой дороги, которых болтается тут великое множество.
Они сам не знал, почему произнес слова, которые можно было понять двояко: и как комплимент, и как оскорбление. Глупость это была несусветная!.. Однако Карабас понял однозначно: как комплимент.
— Да, мы, коммерсанты, часто вынуждены опасаться разного рода разбойников, — сказал он. — Имеется ли у вас, извините, видео вашего пропавшего компаньона?
— Нет. Но я могу попросить, чтобы мне прислали с Нового Петербурга…
Карабас поднял руку, прерывая:
— Ничего вам не пришлют, извините. Не забывайте, что мы с вами находимся не на совсем обычной планете. Здесь действуют несколько иные законы, ответственность за исполнение которых несет Министерство исправительных учреждений, а не внутренних дел. Так что все, что вы можете, это обратиться к властям, чтобы они начали расследование. Вот им видео, разумеется, пришлют. Но тогда за поиски не стану браться я, мне вовсе ни к чему, чтобы мои люди лишний раз сталкивались с черепами. — Он пожевал губами. — Ну, ладно… А хотя бы имя и приметы вы можете назвать?
— Да, конечно…
— Секунду! — Карабас достал из ящика стола пуговичку диктофона. — Прошу вас!
— Зовут его Василий Калбасов… Не Колбасов, а Калбасов, через «а». А приметы его таковы… — И Осетр повторил все, что вложил в него по этому вопросу «мозгогруз». — Пожалуй, все!
Карабас выключил диктофон и позвал:
— Никитушка!
В комнату ввалился косматый громила.
— Никитушка, пусть ко мне Сереженька зайдет.
Громила Никитушка скрылся за дверью.
— Извините. — Карабас прямо лучился вежливостью. — Калбасов… Бывают странные фамилии!
— Звал, батя? — На пороге объявился новый персонаж.
На сей раз это был совершенно серый мужичонка, из тех, что в любой толпе кажутся похожими друг на друга, на ком совершенно глаз не останавливается, и помнят, как они выглядят, только влюбленные в них женщины. Таким хорошо заниматься слежкой… Интересно, а этот кого убил? Его же соплей перешибить можно!
— Звал, Сереженька. Человечка одного отыскать надобно. Вот возьми-ка эту штучку, — Карабас протянул мужичонке диктофон, — и бежи-ка сам знаешь куда. Пусть немедленно возьмутся.
Мужичонка сцапал кругляшок и был таков.
— Ну-с, — пахан повернулся к Осетру, — больше мне пока сказать вам нечего. Задаток, извините, придется оставить у меня. — Карабас улыбнулся (такая улыбка, наверное, бывает у сказочных вампиров, когда они в предвкушении свежей крови демонстрируют жертве клыки). — Вы где, извините, поселились?
Осетр сказал.
— «Приют странников» — добрая гостиница… Вот как мы с вами договоримся. Думаю, раньше завтрашнего дня у меня для вас новостей не будет. Но как только появятся, я пришлю своего человечка. Скажем, извините, того же Сереженьку. Денюжки можете держать в банке, но придется тут же сходить, снять и отдать Сереженьке.
— А если вы никого не найдете?
Карабас снова улыбнулся улыбкой вампира:
— Мы, извините, найдем. Мы знаем обо всем, что происходит на нашей территории. Даже о том, о чем не знает главный черепок. Единственная проблема, я не могу гарантировать, что тот, кого вы ищете, жив, если черепа его убили.
— А если не черепа. — Осетр поражался собственной наглости. Как будто ее вкладывали в его душу со стороны…
— Если бы вашего пропавшего, извините, тронули мои люди, я бы уже знал. И не взял бы с вас даже задатка. Но мои люди крайне редко убивают торговцев. Зачем, извините, резать курицу, несущую золотые яйца? — Карабас встал из-за стола.
«Король встал, давая понять, что аудиенция закончилась», — вспомнилась Осетру фраза из какой-то книги.
— А теперь, извините, мы с вами расстанемся. Ждите от меня весточки… Никитушка!
На пороге вновь возникла лохматая образина.
— Проводи гостя, Никитушка!
— Да свидания, Касьян Романович! — Осетр неожиданно для самого себя поклонился.
И отправился следом за Никитушкой.

Глава двадцать вторая

Начальник Чертковской административной зоны Поликарп Платонович Бабушкин размещался в здании, расположенном рядом с тем местом, где у торговца Кайманова вымогал взятку чиновник из отдела регистрации.
Это было второе имя, которое назвала «племяннику» «тетушка» Баян, когда он позвал ее в кабинет, расположенный в конце коридора, и сообщил о своем выборе.
Конечно, Баян была весьма удивлена его словами.
— Мальчик, а вы уверены, что принимаете правильное решение? Я бы поостереглась соваться без крайней надобности к любому из этих кровопийц, даже по отдельности. А вы хотите обратиться сразу к обоим…
На что Осетр ей ответил:
— Я не знаю, правильное ли решение принял. Но знаю, что если обращусь к кому-то одному, гарантий успеха у меня не будет. А мне нужен успех, позарез нужен! Ради успеха я готов рискнуть! И я рискну!
Баян пожала покатыми плечами:
— Мое дело — предостеречь. В конце концов, раз вас сюда прислали, значит, уверены в качестве вашей подготовки. Но если вы погибнете, мне будет вас жалко.
«Да не каркай ты!» — сказал бы Осетр, если бы эти слова произнес, скажем, Беляй Капустин. А кто бы еще мог произнести их? Не капитан же Дьяконов! Тот всегда учил кадетов поменьше раздумывать о неудачном развитии событий и побольше представлять себе успех. Судьба любит уверенных в себе людей. И чтобы она тебя любима, будь в себе уверен. Для «росомахи» уверенность — второй бог. Но только второй, потому что первый — оперативная грамотность. Потому что без оперграмотности уверенность превращается в самоуверенность…
— Я не погибну, — сказал Осетр, и, по-видимому, уверенности в нем хватало на двоих, потому что Баян приободрилась.
— Что ж, — сказала она. — По крайней мере ваше решение неожиданно. Вряд ли кому в голову придет, что вы способны на такое. А внезапность — половина успеха!
Она была права. И капитан Дьяконов учил: «Внезапность ваших действий способна нарушить любые планы противника. Внезапность и решительность».
А древний полководец Бонапарт говорил: «Главное — ввязаться в бой, а там посмотрим!»
И вот теперь Осетр поднимался по лестнице на второй этаж, где, если судить по информационному видеопласту, который он только что изучил на входе в здание, располагался кабинет Бабушкина.
Найдя нужную дверь, он постучал и вошел.
Из-за стола на него смотрел тип лет двадцати пяти с лейтенантскими погонами, украшенными сверкающим черепом.
— Вам чего, любезный?
— Я к Поликарпу Платоновичу. От Татарки.
Тип встал:
— Подождите, доложу.
Не предложив посетителю сесть, он скрылся за дверью, расположенной слева от его стола.
«Люди мы не гордые, — подумал Осетр. — Можем и подождать. И сесть без приглашения».
И уселся на расположенный в углу диван.
Диван под ним странно скрипнул. Ну, конечно, он же изготовлен совсем по другому принципу, не имеющему никакого отношения к современной мебели. Там внутри, скорее всего, такие металлические штуки, закрученные спиралью, как же их называют?..
Однако вспомнить он не успел.
Дверь слева от стола открылась, и на горизонтах снова возник череп-лейтенант:
— Проходите, господин майор примет вас.
Осетр прошел.
Господин майор сидел за обычным для Угловки деревянным столом, его руки с похожими на сосиски пальцами одиноко покоились на крышке стола. В кабинете царил тяжелый запах табачного дыма, и его жуткую настоенность не мог разбавить даже сквознячок из открытого окна с колышущейся темно-зеленой шторой. Под потолком висел огромный светильник, в виде колеса, по ободу которого шла излучающая трубка. Тоже сопряжение разных по времени технологий.
— Меня сейчас ни для кого нет, лейтенант! Только если руководство…
— Слушаюсь, господин майор! — Лейтенант повернулся через левое плечо и покинул кабинет.
— Прошу, присаживайтесь! — Майор сделал правой рукой приглашающий жест, и левая на пустом столе стала выглядеть еще более осиротелой.
Осетр утвердился в кресле, стоящем перед столом. Кресло оказалось не слишком удобным — все-таки эти штуки удобнее, если изготовлены из современных материалов.
— Какая у вас проблема, молодой человек?
Осетр принялся рассказывать. Майор слушал молча. Если в кабинете и работал диктофон, на виду его не было. Когда рассказ подошел к концу, майор спросил:
— И вы полагаете, что компаньона вашего отца похитили представители местного криминального сообщества? Почему вы так решили?
— Потому что если это не их рук дело, то, значит, представителей местной администрации, — рубанул Осетр.
— А если он попросту улетел с планеты, не поставив вашего отца в известность? — Хозяин кабинета забарабанил пальцами по столу. — Вам не приходила в голову такая возможность? К примеру, ему срочно потребовалось исчезнуть так, чтобы его не нашли…
— Зачем? — спросил Осетр. Вернее, Остромир Кайманов, позывной Ирбис…
— Ну, мало ли с какой целью скрываются от своих компаньонов?.. Деловые неурядицы, чужие соблазненные жены… Тут уж вам виднее…
Осетр пожал плечами:
— Не думаю. У них с отцом не было ни деловых неурядиц, ни чужих соблазненных жен. Они всецело доверяли друг другу.
Майор встал и прошелся по кабинету.
— Всецело можно доверять только господу богу да самому себе… Ладно, побег его проверить нетрудно, по спискам прилетевших на планету и улетевших с нее. Именно с этого мы начнем. А уж потом… Вам сказали, что это небесплатная услуга? Возможно, вы не знаете, но на Угловке любые штатские лица занимаются бизнесом на свой страх и риск. И здесь не действуют общегражданские законы Росской империи. Здесь нет нашей полиции, в обычном ее смысле, а в обязанности местной администрации не входит розыск исчезнувших лиц, которые не подопечны Министерству исправительных учреждений. Вот если бы компаньон вашего отца был осужден, мы были бы обязаны искать его за счет налогоплательщиков…
— Да, нам известна ситуация на Угловке. И мы готовы заплатить за любую информацию о нашем компаньоне требуемую сумму.
— Что ж, тогда начинаем розыск. — Майор вернулся за стол и посмотрел на Осетра.
— Аванс? — понял тот. — Какая сумма вас устроит?
Майор назвал. И добавил:
— Желательно наличными.
Осетр кивнул, достал деньги и отсчитал необходимое количество банкнот.
— Где вы остановились, молодой человек?
— Гостиница «Приют странников», номер семнадцать.
— Мы сообщим вам, как только хоть что-нибудь станет известно. — Майор поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.
Осетр подавил в себе желание по-уставному дернуть головой. И выкатился из кабинета.

Глава двадцать третья

— Как дела, молодой человек? — спросил Макарыч, когда он подошел к стойке.
— Спасибо, осваиваюсь, — ответил Осетр и оглянулся.
В «Ристалище», как и вчера вечером, было изрядно народу. Ели, пили и матерились. Компании Каблука снова не было. Макарыч сразу понял, кого он выглядывает.
— Каблук появился вскоре после того, как вы позавтракали. Вся компания была. С час назад прибежал к ним один тип, и все вместе снялись. Видно, Карабас что-то срочное поручил… Чинганчгук на вахту двинулся?
Осетр кивнул.
— Что есть будете?
Осетр просмотрел меню. Ему вдруг захотелось взять что-нибудь совершенно незнакомое, с местным колоритом. Вот только надо бы разобраться, чтобы было съедобно, а то…
Впрочем, Макарыч быстро ему объяснил, что похлебка по-ристалевски — нечто вроде картофельного супа, только вместо картошки использованы местные клубни (очень вкусные, кстати!); что гарнир к биточкам очень смахивает и по виду и по вкусу на рис, хоть и называется друзом (собственно, это есть рис, только подвергшийся местным мутациям); ну а что такое желе из брута, Осетр и так уже знал
— Присаживайтесь! Сейчас Маруся принесет.
Столик под «иконой» был занят. Осетр высмотрел свободный и устроился за ним. Требовалось подумать. Известие, что Каблук исчез отсюда с час назад, наводило на определенные подозрения. По крайней мере, мысль о том, что мужичонка Сереженька был направлен Карабасом именно сюда, казалась близкой к истине. Вполне возможно, Каблук как бы находился на дежурстве в ожидании распоряжений пахана. Распоряжения последовали, и банда ринулась их выполнять. Но тогда получается, что они могли отправиться и на выполнение Осетрова заказа…
За соседним столом сидела изрядно набравшаяся компания из четырех человек с баранками на шеях. Шумели так, что обстановка для серьезных размышлений делалась неподходящей, и потому Осетр решил поразмыслить над происходящим позже, вернувшись в гостиницу. А сейчас поневоле начал прислушиваться к пьяной болтовне.
— А я тебе зуб даю — чтоб меня черная дыра сожрала! — что Каблук в лесах вокруг Черткова кого угодно найдет. — Говорящий грохнул по столу кулаком. — Подумаешь, какой-то торгаш — чтоб меня черная дыра сожрала! Где торгаш побывал, там о нем всегда разговоры остаются.
Перемежаемые матерщиной общечеловеческие слова выражали неглупые мысли. Торгаши либо рекламируют свой товар, либо продают его. И в том, и в другом случае их видит масса народу, а язык у народа длинный, особенно если ему, народу, стаканчик храпповки выставить на опохмелку или банкнотку какую-никакую с портретом государя-императора пообещать. Тут тебе расскажут даже то, чего и не было… хотя, нет, чего не было, Каблуку народ рассказывать не станет, побоится Кучерявого, потому что Кучерявому перышко в печень воткнуть, что телку пощупать. Короче, братва, мы с вами на вахту не успеем заступить, а Каблук уже будет знать, куда делся пропащий. Ты чего, думаешь, зачем они тут всем брякнули, куда их Карабас послал? Думаешь, хвастануть приближенностью к Карабасу решили? Черта с два, такими вещами попусту не хвастаются! Каблук сразу просек, что если торгаша наши уперли, они, узнав, что им, торгашом этим сраным, Карабас заинтересовался, отпустят его подобру-поздорову, потому что с Карабасом связываться — сам понимаешь, лучше самостоятельно на кладбище отползти и на собственное перо наткнуться. Вот так-то братва! Каблук — мужик ушлый, чего ему по лесам мотаться, как шестерке. Они где-нибудь на хазе залягут, а слух о поиске сам все за них сделает, вот мы сейчас с вами, братва, треплемся, а вот он, молокосос этот, что рядом сидит, может с похитителями торговца связан, и вот он пообедает сейчас, да и побежит, своему пахану расскажет, что, мол, батя, дело пахнет керосином, потому что мужичка, которого мы давеча ущучили, чтобы выкупные за него получить, Карабас в розыск нарисовал. Тут его и отпустят, да еще сами приведут-повинятся, в расчете, что Карабас от щедрот деньжат сунет. А если не придет никто, значит, не зэки его и захомутали, значит, это черепов дело. Вот так-то, братва! Ладно, пойдем-ка, у Макарыча еще по стакашку «кровушки» попросим, может, даст в долг… Да я и сам знаю, что не даст, кровопийца, но попытка, известное дело, не пытка!..
Компашка поднялась из-за стола, причем один из четверых повернулся в сторону Осетра и погрозил ему пальцем, как будто и в самом деле подозревал в нем похитителя торговцев.
В долг Макарыч выпивохам не налил, и они были вынуждены убраться подобру-поздорову, однако взгляды, которые они бросали на кабатчика, вогнали бы в жалость самого жестокосердого человека.
«Черт возьми, — подумал Осетр. — А не пора ли и мне попробовать этой самой "божьей крови"?»
И когда Маруся принесла ему поднос с заказанной похлебкой (ого, ему уже второй день как постоянному клиенту блюда приносят по отдельности!), попросил стаканчик храпповки. Через пару минут «божья кровь» стояла у него на столе.
— Пейте на здоровье! — Маруся улыбнулась. — У нас на Крестах это пожелание имеет самый прямой смысл.
Осетр взял стаканчик и осторожно — как учили обращаться в школе с неизвестными жидкостями, — ладонью подогнал испарения к носу. Спиртом не пахло. Запах был совершенно незнакомый, но приятный.
— Пейте-пейте, — проворковала Маруся. — Не отравитесь. Только польза организму будет.
И он выпил.
Не переведя дух, поставил стаканчик на стол. И последнее, что увидел, — расширившиеся от испуга глаза Маруськи.

Глава двадцать четвертая

Когда сознание вернулось, он обнаружил перед собой потолок. Какой-то странный потолок, что это за материал такой?..
«Дерево», — вспомнилось Осетру.
Через несколько мгновений потолок поплыл вдаль — или вверх?., нет, все-таки вдаль! — а обозримое пространство медленно расширилось, включая в себя стены (тоже деревянные), перепуганное девичье лицо и озабоченное — мужское. Потом ко всему этому добавились обращенные к нему мерзкие, скалящиеся физиономии каких-то типов. И наконец, он обнаружил себя сидящим, с закинутой назад головой, и некоторое время пытался сообразить, кто он такой и где находится.
— Ну и напугали вы нас, — сказал мужчина. — Ничего крепче пива не употребляли прежде, что ли?
«Макарыч», — вспомнилось Осетру.
— Ой, я смотрю, он вбок кренится, — затараторила девица. — Еле успела его подхватить, тяжеленный, но на спинку стула удалось перевалить…
«Маруська», — вспомнилось Осетру.
И словно открылись кладовые — потянулась цепочка: обед, «Ристалище», Кресты, Чинганчгук, «божья кровь»… Не потянулась — понеслась!
Он глянул на стаканчик. Посудина была пуста, и содержимое ее явно самоутверждалось в его желудке…
— С непривычки, — продолжала тараторить Маруська. — Мы-то всю жизнь «кровушку» пьем, а он, бедненький…
Наконец вспомнилось все.
Осетр медленно повернул голову, обвел взглядом обеденный зал. Кто-то еще насмешливо смотрел в его сторону, но большинство вернулось к столовым приборам, тарелкам и прерванным разговорам.
— Вы на похлебочку-то наваливайтесь, — посоветовал Макарыч. — Тогда тело быстрее в норму придет.
И Осетр навалился на похлебочку.
Верно сказал кабатчик, и в самом деле вкусно. Действительно картошку напоминает.
Потом Маруся принесла биточки, подала на стол, повела плечиком.
Осетр прислушивался к собственному состоянию. Вроде бы все приходило в норму: успокаивалось сердце, уже не надо было следить за тем, чтобы не дрожали пальцы, высыхала испарина на лбу.
— Кушайте, кушайте! — Маруська просто сияла, как свежевымытая тарелка. — Такому сильному мужчине надо хорошо питаться.
Издевается она, что ли? Называть упавшего в обморок парня «сильным мужчиной»!..
Но Маруська определенно не издевалась. И определенно упавшему в обморок парню хотела понравиться. Не то чтобы Осетр разбирался в повадках желающих понравиться женщин, но почему-то ему показалось, что ТАКАЯ улыбка, ТАКИЕ движения (официантка убирала опустевшую суповую тарелку), ТАКОЙ тон — все это говорит только об одном: Маруська решила, что на залетного торговца надо обратить самое пристальное внимание. И соответственно его внимание к себе привлечь…
Сделав этот вывод, Осетр слегка удивился — никогда прежде он не думал о женщинах ТАК. На первом плане у него всегда были свои желания, а уже потом приходили в голову — их. Но сейчас главным было то, что Маруська имела насчет него какие-то планы… Впрочем, нет. Главным было то, что Маруська имела насчет него какие-то планы, но он никаких планов по отношению к ней не имел, потому что, дабы иметь ему планы, на ее месте должна была стоять Яна. И никто более…
— Вам наш город понравился?
Он просто слышал, как колотится, в ожидании о ответа, девичье сердце.
— Понравился.
— Вы, наверное, очень заняты сегодня?
А теперь она просто затаила дыхание.
А с ним все еще что-то происходило. Как будто по телу разливалось не только тепло от выпитого, как будто в его душу входило нечто странное. Он словно питался чужим опытом в общении с девицами, ибо его собственное общение сводилось к светским разговорам на выпускных балах да к краткому любезничанию с незнакомыми во время немногочисленных увольнений. Ну и к нескольким разговорам с Яной на борту «Дорадо»…
— Да нет, не то чтобы очень…
Маруська просто вспыхнула. Осетру показалось, что если бы она сидела, то просто бы медузой растеклась по стулу…
— Маруся! — крикнул от стойки Макарыч. — Ты о других клиентах, случаем, не позабыла?
— Нет, папа! — Взгляд Маруськи переполнился сожалением. — Сейчас!
Она вздохнула, схватилась за поднос с пустой тарелкой и ушла в кухню.
А Осетр взялся за биточки и тут же обнаружил, что у него проснулся просто зверский аппетит. Маруська, что ли, вызвала его? Или мысли о Яне… Интересно, что она сейчас делает?
Биточки тоже оказались чрезвычайно вкусными.
Должно быть, загорает и купается на знаменитых лазурных пляжах Дивноморской Ривьеры… И вовсю любезничает с отдыхающими молодыми людьми…
Эта мысль потрясла его. И в самом деле, почему он решил, что Яна должна вспоминать его, вот так же, как он ее? С какой стати? Это у него, кадета-«росомахи», не было широкой возможности общаться с девушками. Но дочери представителей высшего света ведут совсем другую жизнь. Конечно, они тоже где-то учатся, но такого жесткого распорядка дня у них наверняка нет. И на людях они бывают гораздо чаще! И вообще они — великородные, и этим все сказано!
Душа вдруг переполнилась горечью и чем-то очень похожим на ненависть, и Осетр даже не догадывался, что это ощущение называется ревностью.
А потом снова подошла Маруська и жарко шепнула:
— Давайте встретимся сегодня вечером?
И ревность ответила за него:
— Давайте.
— Приходите на угол Солнечного и Малиновой к восьми часам.
И ревность ответила:
— Приду.
Маруська просияла глазами, забрала очередную опустевшую тарелку и ускакала.
А Осетр снова прислушался к себе. Незнакомые ощущения медленно покидали душу. Уходили горечь и нечто похожее на ненависть. И мысль о любезничающих с Яной молодых людях уже не казалась столь дикой. В конце концов, любезничать и любить — очень и очень разные вещи, хотя — у этих слов и один корень…
Однако всё это было не главное. А главное было в том, что на место уходящих ощущений приходило новое, доселе совершенно незнакомое, и Осетр не знал, не только как оно называется, но что даже существует такое.

Глава двадцать пятая

Когда Осетр пришел на угол Солнечного проспекта и Малиновой улицы, Маруська уже ждала его. Она стояла под большим деревом, густой листвой скрытая от света окон ближайшего дома.
— Я здесь, Остромир! Идите сюда!
Осетр вздрогнул и шагнул в тень.
Через мгновение на него словно ураган налетел. И закружил бы в танце-объятии, если бы Маруська не боялась привлечь внимание посторонних.
А так она просто крепко-накрепко прижалась к нему, так что они оба мгновенно ощутили все выпуклости и впадинки, все упругости и мягкости, все сучки и трещинки. И свои, и чужие…
— Пришел… Пришел… Пришел… — Она просто задыхалась.
И ему мгновенно стало ясно, что все свое скоро и неизбежно станет чужим, а чужое — своим.
— Идем же! Папа сейчас в «Ристалище», а я отпросилась на часик. У нас дома никого нет.
— А мама? — тупо сказал Осетр.
— А мама давно умерла. Когда я еще была маленькой.
В ее словах не ощущалось горести, и он не стал просить прощения за вопрос.
— Идем же скорей! У нас совсем мало времени! — Она вцепилась в его руку горячими пальцами и потащила за собой, и у него не было сил сопротивляться. Ибо ему казалось, что это происходит не с ним. Вернее, с ним, разумеется, но на месте Маруськи сейчас была Яна, это она тащила его по коридору «Дорадо» в свою каюту, где не было няни Ани, где не было Макарыча, где не было давно умершей Маруськиной матери…
Его протащили сквозь какие-то, к счастью, не колючие кусты, заставили шагнуть на ступеньку.
— Не споткнись!
И он не споткнулся, хотя тут была абсолютная темень. Раз не споткнулся, два не споткнулся, и три, и четыре!.. И еще бы сто раз ощутил свою росомашью ловкость и ночное пространственное чутье, но тут ступеньки закончились.
Звякнул ключ, явственно распахнулась невидимая дверь, его опять куда-то потащили.
«Сейчас тут окажется Макарыч!» — подумал Осетр.
Но Макарыча не оказалось. Невидимая дверь закрылась, отсекая их от улицы, от ступенек, от неба, от всего Заданилья — и как будто отрезая все пути к отступлению, и не оставалось иного выхода, кроме как принять этот навязываемый бой, в котором наверняка не окажется победителя, зато будут двое побежденных. А Маруська уже рвала с него куртку…
— Ну что же ты как неживой! Да господи же боже мой! Рукав за что-то зацепился!
Нет, неправда, он был сейчас никакой не «росомаха», он был крыса тыловая, он слизняк вонючий, и от того, испытанного после «божьей крови» ощущения не оставалось ничего, и все более становилось ясно, что еще несколько мгновений, и все в жизни станет иным, но он не приложит к этому изменению ни капли своей воли…
С треском разошлась липучка на рубашке, и горячие руки скользнули по его груди, потом исчезли, и послышался еще треск, и еще, и скользнули по его груди какие-то тряпки, а потом что-то твердое и упругое, и даже более горячее, чем Маруськины руки, притиснуло его спиной к стене.
— Ну давай же. Давай же! Не стой же истуканом! Горе мое! Ты в первый раз, что ли?
— Да, Яна!
— Я не Яна! Но это не важно!
Он вдруг понял, что это горячее и упругое уже почти принадлежит ему — вот только стоит чуть-чуть шевельнуться, поднять руки и коснуться этого упругого, и падет оцепенение, и налетит новый ураган, и опрокинет их на пол, и опять пойдут трещать липучки на одежде, а потом и одежды на теле не окажется, и тогда случится… НЕПОПРАВИМОЕ! Непоправимое, потому что после этого он никогда не сможет посмотреть в глаза Макарычу и Чинганчгуку, Каблуку и Карабасу, и пьяным хмырям, жаждущим даровой выпивки, и всем мертвякам, и всем черепам, и даже самой Маруське. А главное — он никогда не сможет посмотреть в глаза Яне.
Яне… Янке… Яночке… Янулечке…
Ураган налетел — ураган стыда и жуткой вины за еще неслучившееся.
Он поднял непослушные руки и коснулся горячего и упругого, наткнулся на твердые оттопырки, и где-то в самых глубинах души мелькнуло сожаление о том, что уже никак не могло случиться, но Осетру даже не пришлось сопротивляться ему — сожаление улетело прочь, сменившись тем, что Осетр еще не до конца осознавал, но что миллиарды людей называли любовью. И верностью. По отношению к другой…
И Маруська, в первый момент принявшая прикосновение его рук за ласку, вдруг ощутила смертельный холод, идущий от его ладоней, и мгновенно поняла, что ее отталкивают. Этот холод заставил сморщиться ее соски, и лишил упругости ее груди, и даже ТАМ все скукожилось и заледенело…
Потому что ее НЕ желали.
— Ты что?
— Я не могу.
— Да ты…
Маруська хотела взвизгнуть от разочарования и обрушиться на несостоявшегося любовника с площадной бранью, к какой приходилось иногда прибегать в «Ристалище», — а может, и оставить на его поганой физиономии несколько красноречивых царапин, — но от замершего во тьме парня шла странная сила, и эта сила лишила Маруську и раздражения и злобы, и осталось только сожаление, что не ее он любит и что никогда ее не будет любить, и никто ее так не будет любить, как мог бы этот парень, если бы не любил другую.
— Жаль, — только и сказала она и принялась прятать то, что всего лишь несколько мгновений назад могло бы стать их общим достоянием. Но не стало и никогда не станет — это было совершенно ясно Маруське и теперь удивляло ее, потому что у нее прежде уже были трое.
Вот так же, впотьмах — только не в коридорчике родного дома, а в кладовой «Ристалища», на пластиковых мешках с сахарным песком и парленовой крупой. Все там было почти так же — в начале — и совершенно не так же — в конце — и не было только сожаления.
— Ты прости меня, — прошептал парень. — Но я вправду не могу.
«Неужели ты не мужик?» — хотела спросить она. И не спросила, потому что он был мужик, только бесконечно чужой, и потому что стояло за ним нечто, чему она не знала названия, но что ощущала всей своей девичьей душой, жаждущей настоящей любви и настоящего счастья, которого здесь у нее нет и никогда не будет…
И впервые в сердце ее родилась жалость к самой себе, тут же сменившаяся благодарностью к нему за то, что он пробудил в ней это понимание.
— Ладно, — сказала она. — Проехали, Остромир. Ступай, пожалуйста! Дверь и дорогу найдешь? Или проводить?
— Найду. Дверь справа от меня, в трех метрах.
— Тогда ступай! — Маруська еле сдерживалась. — Да ступай же ты!
Похоже, он еще что-то хотел сказать, но не сказал.
Пространство рядом с Маруськой стало чужим и пустым. Дважды скрипнула открывшаяся и закрывшаяся дверь, протопали по ступенькам уверенные шаги, прошуршало кустами, и наступила ватная тишина. А потом завыл ветер в трубе, и в душу пришло ощущение, что несколько мгновений назад она оказалась рядом с чем-то большим и сильным, от которого ей так ничего и не досталось.
И тогда, по-прежнему неведомо от кого прячась в темноте, Маруська громко, в голос, зарыдала.

Глава двадцать шестая

Завтракать Осетр отправился в гостиничный буфет — после случившегося вчера встречаться с Маруськой ему совершенно не хотелось. И вроде бы не виноват ни в чем — скорее, был бы виновен, откликнись на Маруськины желания! — однако душа находилась в расхристанном состоянии. Оказывается, и из жалости можно не быть равнодушным к женщине. Это было открытие. Оказывается, есть любовь, есть равнодушие и есть неравнодушие, которое и не любовь вовсе, но которое тоже способно сидеть занозой в сердце. Черт бы меня побрал!
Он поедал пшенную кашу с маслом, невидяще глядя в разукрашенную стилизованными человеческими фигурками стену и почти не чувствуя вкуса каши, и грыз себя. Вот уж никогда бы не подумал, что какая-то официантка с захудалой планеты способна вывести его из равновесия. И вместо того, чтобы думать о деле, он ломает голову над вопросом — не слишком ли вчера был жесток?..
Тот еще «росомаха»! Капитан Дьяконов сказал бы себе: «Гаси светило!» — и эта проклятая Маруська оказалась бы похоронена в глубинах памяти, чтобы всплывать оттуда в одном-единственном — случае: когда потребовалось бы обобщить опыт своих отношений с женщинами. И не было бы никакой самоголовомойки…
— Доброе утро! — послышалось сзади.
Осетр обернулся.
Рядом стоял тот самый тип, серый мужичонка из числа Карабасовых прихвостней. Сереженька, который должен был найти Осетра в случае, если у бандитов появится информация.
— Присаживайтесь! — Осетр сделал приглашающий жест, почему-то ощущая, что Сереженька не нуждается в подобных приглашениях, что захоти этот бандитик присесть, давно бы уже обосновался на соседнем стуле да еще и локти бы на стол возложил. — Может, позавтракать?
— Благодарствуйте! — Лицо Сереженьки расплылось в улыбке, но глаза не улыбались ни капли. — Через час Карабас ждет вас у себя.
— Как через час? — всполошился Осетр. — Мне же надо успеть в банк забежать, снять со счета деньги.
Сереженька мотнул головой:
— Не надо. Карабас будет ждать. Через час.
Бандит покинул буфет. А Осетр принялся активнее работать ложкой. Известие заставило его позабыть о своих отношениях с женщинами.
Вообще-то, если поразмыслить, то такое известие не слишком радостно. Раз деньги не нужны, значит, бандиты не обнаружили пропавшего агента. И соответственно вероятность выполнить задание падает вдвое. А если еще и майор Бабушкин не найдет никаких концов, что тогда делать? Брать в руки плазменник и, паля во все стороны, пробиваться к неведомой цели, о которой ничего не знаешь?..
Кстати, не взять ли с собой какое-никакое оружие при визите к Карабасу?..
Он принялся за утренний кофе, обмозговывая этот вопрос. И решил, что за оружие браться рано. Оружие — вещь серьезная и призывающая к ответственности; даже само наличие его у тебя — необратимый поступок. То есть не наличие само по себе, а наличие, обнаруженное посторонними людьми. Нет, до оружия ситуация еще не дозрела.
Он залпом допил кофе и решил отправиться к дому Карабаса кружным путем. Не спеша, с проверкой.
Ну ведь должен же быть хвост! Или я еще не оказался в оперативной обстановке, когда за мной надо следить. А вот кстати… Если на Угловке так развита коррупция, черепа, в принципе, должны в каждом залетном гражданине подозревать агента имперских властей. Или и в самом деле — имперское правительство волнует только бесперебойная добыча и поставка продукта? С другой стороны, если к каждому залетному приставлять хвост, это надо иметь огромную службу слежки и как-то оплачивать труд оперативников. Эх, дорого бы я отдал, чтобы заглянуть в материалы проверок, осуществляемых здесь Министерством финансов!
Он шел разноцветными улицами. Навстречу ему шагали мертвяки, с баранками на шее и без, но он не приглядывался к их лицам. Его интересовали только те, кто шел за ним следом, но сколько он не проверялся, — особенного внимания к своей персоне не заметил. Ну не было за ним хвоста, хоть ты убей! И наверное, это можно было объяснить только одним — он на хост никому не успел наступить…
Его внимание вновь вернулось к мертвякам с баранками на шеях.
Интересно, как лишают жизни провинившихся? При всем честном народе, или когда обреченный оказывается с собственной судьбой один на один? Конечно, при всем народе куда как велик воспитательный эффект! Мономолекулярная нить проскакивает внутри нашейного обруча, и голова прочь!.. Но где тут гуманизм? Впрочем, какой может быть гуманизм по отношению к тому, кого осудили на смерть? Разве что гуманное лишение жизни, но тут мономолекулярная нить почище изобретения господина Гильотена сработает!
Хвоста он так и не приметил…
Дверь в доме на Сиреневой ему открыла вчерашняя косматая образина, громила Никитушка.
Гость тут же был препровожден к Касьяну Романовичу.
— Приветствую вас, молодой человек! — Карабас как будто находился в некотором смущении. — Присаживайтесь!
Осетр сел.
Хозяин достал из ящика стола несколько банкнот, положил перед гостем.
— Возвращаю вам, извините, задаток. Чтобы определиться с тем, что мои люди в судьбе нужного вам человека участия не принимали, много времени и усилий, извините, не потребовалось.
У Осетра слегка отвалилась челюсть.
Вот это да! Понимаю, когда бандиты забирают не принадлежащие им деньги, но чтобы возвращали уже заплаченные за работу!.. Что за чудеса?
— Но…
— Еще раз извините! — Карабас развел руками. — Если бы я оказался перед вашей проблемой, я бы непременно обратился за помощью к властям. Есть у нас в городе, извините, такой майор Бабушкин Поликарп Платонович. Вот к нему бы я и обратился.
«Ого!» — подумал Осетр.
Может, его люди вчера за мной проследили, и, обнаружив, что я пошел к Бабушкину, он решил не связываться с этим делом?.. Чтобы не пересекаться?
— Никитушка, проводи гостя, будь так добр! — Карабас снова виновато развел руками. — Извините, молодой человек!
Осетр сгреб деньги. Но потом половину вернул на стол.
— Плата за беспокойство…
— Ну как хотите, извините!
Косматая обезьяна вывела Осетра из комнаты и отпустила подобру-поздорову. Тот все еще пребывал в таком потрясении, что даже забыл попрощаться с человеком, который в иной ситуации запросто выпустил бы ему кишки.
Он двинулся по Сиреневой улице, находясь в глубоком раздумье.
Ерунда! Этот Касьян Романович по своим делам наверняка пересекается с Бабушкиным, и вряд ли такой упырь испугался бы майора. У них наверняка поделены сферы влияния, и вполне возможно, что они даже обмениваются информацией. Во всяком случае, это было бы совсем неглупо. Бандит наверняка может давать майору инфу о каких-нибудь неважных для своего дела мертвяках, а майор вполне, к примеру, может предупреждать бандита о готовящихся облавах. Тут наверняка облавы проводятся. Просто не могут не проводиться, потому что перед имперским центром надо же отчитываться о проводимой черепами работе! Но тогда чего или кого испугался душка Касьян Романович? Не торговца ведь грёзогенераторами, в самом-то деле! Это было бы просто смешно… Так что же показалось угрожающим господину Извините? Или он вдруг узнал, что торговец вовсе не торговец, и лучше держаться от него подальше? От кого? Кто на Крестах знает, что я не совсем торговец?.. Татарка знает, и больше никто! А если не только Татарка? А если это все-таки «суворовская купель», и есть рядом кто-то неведомый, кто строго следит за моими поступками, готовый прийти на помощь, если «купельщик» вдруг угодит в сложное положение. Ведь «росомахи», как известно, своих в беде не бросают! А с другой стороны, если «росомаха» окажется в сложном положении по своей собственной вине?.. То есть попросту окажется плохим «росомахой»… Такого тоже не бросать? Того, кто опозорил звание «росомахи», того, кто оказался глуп, неосторожен и самонадеян… Не проще ли дать ему погибнуть? Неужели стоит тратить силы и средства на спасение того, кто оказался недостоин звания «росомахи»?
Это были вопросы, которые прежде его никогда не занимали. И у него не было на них ответов. И ему было совершенно ясно, что ни один человек на этой планете не поможет ему получить ответы.
А теперь вот появился и еще один вопрос — отправиться к майору Бабушкину прямо сейчас? Якобы послушавшись упыриного совета… Или, наоборот, подождать?..

Глава двадцать седьмая

Сразу к майору он все-таки не пошел. А зря, потому что когда вернулся в «Приют странников», портье сообщил:
— Вас, господин Кайманов, разыскивал посыльный от майора Бабушкина.
— А что-нибудь передать этот посыльный просил?
— Просил. — Портье глянул куда-то под стойку. — Майор Бабушкин ждет вас сегодня в своем кабинете ровно в полдень.
— Спасибо!
Ну вот… Все-таки они оперативно работают: и мертвяки, и черепа! И суток не прошло, а уже есть результаты! Интересно, чем порадует майор? А ничем, скорее всего! Потому что если в исчезновении агента нет вины людей Карабаса, значит, это сделали люди майора.
Тут ему пришло в голову, что Карабас вполне мог и обмануть его, что все-таки именно мертвяки похитили агента. Однако он не согласился с самим собой. Нет, тогда бы Карабас не вернул ему деньги. Тогда бы разговор был совершенно другим, Карабас попытался бы напугать его, заставить прекратить поиски якобы по собственной воле. И получается, что ему, Осетру, придется столкнуться не с бандитами, когда можно в сложной ситуации попросить помощи у администрации, ему придется столкнуться с самой администрацией, и впору будет просить помощи у бандитов. Вот только вряд ли бандиты захотят ссориться с черепами из-за судьбы какого-то торговца. Может, приоткрыть завесу тайны и пообещать им, к примеру, изменение приговора?.. Не поверят. И правильно сделают! И потом… Обман — это умный тактический прием, если он касается противника. Если же пытаешься обмануть потенциальных союзников, то это глупый тактический прием. У таких, с позволения сказать, оперативных работников с каждым разом союзников будет меньше и меньше, пока не останется совсем.
И он снова вернулся к уже не раз поставленному перед собой вопросу. Почему для «суворовской купели» кадету Приданникову избрали столь необычное задание. Все-таки «росомахи» — не специалисты по работе среди заключенных! Было бы понятно, если бы кадета сбросили куда-нибудь в пустыню на Каракуме или в джунгли Новой Колхиды с тем, чтобы он преодолел козни природы и собственную слабость, чтобы проявил упорство и закалил характер. Но заниматься, в общем-то, полицейской операцией!..
Однако нового ответа на старый вопрос у него не возникло. Такое могло произойти только в случае капитального провала тех, кто должен выполнять эту работу. Неужели Кресты настолько погрязли в коррупции, что в столице приняли решение бросить в здешнее болото неопытного кадета?..
А вот на этот вопрос ответа у него не было вообще.

Глава двадцать восьмая

Ровно в полдень он вошел в приемную майора Бабушкина. Череп-лейтенант его узнал, тут же доложил начальнику. Не прошло и пары минут, как Осетр сидел перед майором.
Тот посмотрел на посетителя с некоторым неудовольствием. Потом физиономия его обрела выражение задумчивости: было ощущение, что череп не знает, о чем говорить с приглашенным.
Однако Осетру оставалось молча ждать. Не говорить же хозяину кабинета: «Слушаю вас!» Реплика не по мизансцене. А может даже, и не по сценарию…
Мысль показалась Осетру остроумной, и тут майор наконец заговорил.
— А скажите-ка мне, молодой человек, где вы находились в первую ночь после вашего появления в Черткове?
Вопрос был настолько неожиданным, что Осетр едва не вскочил. Однако удержался. Принялся вспоминать. То есть не то чтобы он запамятовал, где находился и что делал в последние дни, а просто слишком уж был ошарашен.
— Спал в доме на Лазурной улице. У водителя грузовика по кличке Чинганчгук. Это водителя так зовут, а не грузовик. Хотя нет, зовут его Матвей… э-э… Степанович… Фамилии, простите, не помню. Он приютил меня на первое время, пока я не определился с гостиницей. Ну и…
Что «ну и», он и сам не знал. Потому что совершенно определенно представил себе, каким будет следующий вопрос.
И вопрос последовал:
— Этот ваш водитель сможет подтвердить ваши слова?
Да, это был еще тот вопрос. Чинганчгук ведь провел ночь в объятиях девочек «тетушки» Баян и вовсе не мог знать, чем занимался ночью его внезапный постоялец. Может, грабил, насиловал и убивал…
— А в чем дело?
— А дело в том, что в эту самую ночь был убит врач нашего городского лазарета. Вам не кажется, что тут складывается любопытная связь. Днем в Черткове появляетесь вы, а ночью убивают нашего врача.
— А я что, единственный, кто в этот день появился в городе?
— Нет, кроме вас, был еще один такой.
— И почему бы вам не спросить этого человека?
— Спросим, не волнуйтесь. Всему свое время!
— Кстати, а с чего вы решили, что вашего врача убили приезжие? По-моему, тут у вас своих убийц хватает.
Майор усмехнулся, достал из стола пачку сигарет и пепельницу, закурил, выпустив струю дыма в сторону Осетра.
— Да, своих у нас хватает. Вот только почему-то десять лет жил на Угловке врач Герасимов, и никому не требовалось его убивать. А стоило здесь появиться вам, и доктора тут же замочили.
Значение последнего слова Осетр уже знал.
— В самом деле, любопытная связь, не находите?
— Нахожу. Но уверяю вас, я к этому делу не имею никакого отношения.
Майор снова усмехнулся:
— Ваше дело уверять, наше дело проверять. Где сейчас этот ваш Чинганчгук?
— Не знаю… Может быть, дома, а может… — Осетр пожал плечами.
— Вы понимаете, что у меня имеются все основания задержать вас? Пока ваше алиби не подтвердится…
Основания имелись — это было ясно даже полному придурку.
— Как, вы говорите, зовут вашего водителя?
— Матвей Степанович. Кличка Чинганчгук. — И тут Осетр вспомнил. — Спицын его фамилия.
Майор вытащил из ящика стола серую коробочку компа, коснулся сенсоров. С шорохом над углом стола раскрылся видеопласт, нарисовалась вирт-клава. Пальцы-сосиски с удивительной легкостью забегали по клаве.
— Ага… Матвей Спицын… Разжалованный военный… Проживает на улице Лазурной, дом тридцать три.
Майор выключил комп, убрал в стол. Потом раздавил в пепельнице сигарету и встал.
— Посидите.
Вышел. Через несколько секунд вернулся.
— Встаньте-ка!
Осетр встал.
— Ладони покажите! Что у вас там за пятна?
Осетр вытянул перед собой руки, глянул на ладони. Ничего там не было, никаких пятен… Раздался чмокающий звук, и руки Осетра оказались притянуты друг к другу.
Да, майор был настоящий профессионал.
— Я сейчас отправлюсь к этому вашему водителю, а вы посидите здесь. Рыпаться не советую. Если вздумаете покинуть мой кабинет, браслеты аккуратненько отстригут вам кисти. Мономолекулярная нить делает это быстро…
— А почему бы не надеть на меня ошейник? — Осетр фыркнул. — Или как тут у вас его называют? Баранку…
— Зачем баранку? Отрезанные руки врачи отрастят. Если вовремя к ним обратиться, конечно… А голову уже не вернешь! — Майор положил руку Осетру на плечо и усадил в кресло. — Отдыхайте пока. Я постараюсь по-быстрому.
Он ушел. А Осетр остался размышлять о своем непрофессионализме.

Глава двадцать девятая

Вернулся Бабушкин довольно скоро. Осетр изо всех сил старался не выглядеть испуганным.
— Ну вот все и прояснилось, гражданин Кайманов. Гражданин Спицын подтвердил ваше алиби. Так что оснований задерживать вас у меня нет.
У Осетра отлегло от сердца. Ну, Чинганчгук, ну, дядька… Это ж надо, как он проникся к Осетру, даже пошел на дачу ложных показаний! А ведь Бабушкин, небось, его предупреждал…
— Давайте-ка ваши руки! — Майор подошел, приложил к замку наручников пятачок ключа, и Осетр почувствовал, что значит вернуть утраченную без твоего согласия свободу. Это было… это было… да не с чем даже сравнивать!
— Спасибо! Я могу быть свободным?
Майор опять усмехнулся:
— Куда вы спешите, господин торопыга? Не вы ли обращались ко мне вчера с просьбой? — Он сел за стол, спрятал наручники в ящик, снова закурил.
На сей раз струя дыма устремилась в сторону.
Осетр устроился в кресле поудобнее. Похоже, он все-таки не зря явился на это рандеву…
Между тем, на столе опять появился комп, материализовались вирт-клава и видеопласт.
— Я произвел кое-какие оперативные действия. И вот что выяснил. Мои подопечные не имеют никакого отношения к исчезновению вашего делового партнера…
Осетр кивнул. Но промолчал, поскольку фраза явно осталась незаконченной.
— Это я могу вам заявить со стопроцентной уверенностью. У меня, как вы, наверное, догадываетесь, имеются информаторы в этих кругах. С другой стороны, мои подчиненные в этом также не замешаны. Я им приказа похитить вашего человека не отдавал, а без моего ведома они бы на такое не пошли.
«И тут облом! — подумал Осетр. — Но кто-то ведь этого парня похитил!»
— Ясно, — сказал он. — Сколько я вам должен?
— И опять вы торопитесь, молодой человек. — Бабушкин задумался на несколько секунд, затянулся сигаретой и выпустил струю дыма в потолок.
Да что же он такое для себя решает?.. Будто не знает, продолжать разговор или выставить меня за дверь. Или все-таки сказанное — только попытка пустить пыль в глаза и набить цену?
Наконец майор справился со своей трудноразрешимой задачей. Глаза его оторвались от созерцания потолка и обратились к посетителю.
— У меня сложилось впечатление, что, помимо моих подопечных к моих подчиненных, в моем городе, — он сделал ударение на слове «моем», — завелась какая-то тварь, которая намерена обтяпывать свои делишки за моей спиной. Мне это не нравится, и я бы с огромным удовольствием дал этой твари по рукам. Но у меня есть основания полагать, что едва я начну активное противодействие, дадут по рукам мне. Поэтому у меня есть предложение. Почему бы вам не стать на время моим секретным сотрудником?
Пришлось Осетровой челюсти отвалиться еще раз. Да-а-а, сегодня положительно был день сюрпризов!..
— Я не возьму с вас никакой платы за уже проведенные розыскные мероприятия. Более того, вы получите за выполненную вами работу определенную сумму, у меня есть в этом отношении определенные возможности. Со своей стороны, вы можете рассчитывать на мою оперативную помощь. — Лицо Бабушкина становилось все спокойнее: конечно, ему наверняка не впервые приходилось вербовать себе внештатного сотрудника. — И наше… э-э… партнерство будет прервано по первому вашему желанию. У меня лишь одно условие — вся информация, которую вам удастся раздобыть, должна быть предоставлена в полное мое распоряжение. Как вам такое предложение?
Осетр ошарашенно молчал.
— Я понимаю, — продолжил Бабушкин, не дожидаясь, пока он придет в себя, — вы удивлены. Однако в такой ситуации и вам будет проще работать, поскольку за вашей спиной буду стоять я… а моя поддержка, должен вам сказать, дорогого стоит. И меня совершенно не интересует, какие отношения у вашего отца со своим компаньоном. Единственное чего я не потерплю, это криминальных разборок. Но и тут я готов проявить понимание.
Осетр уже пришел в себя. Но продолжал молчать.
Интуиция говорила ему, что предложение майора заслуживает внимания. Поиски действительно облегчатся. Но имеет ли он право принять такую помощь? Не является ли это предложение наживкой, с помощью которой неудачливого «росомаху» хотят поймать на рыболовный крючок? Ведь не просто же так майор разливается соловьем! Ишь, готов проявить понимание даже при криминальных разборках!.. Ха, а ведь это почти карт-бланш! Работать с таким прикрытием и в самом деле проще.
Ах, где наша не пропадала! Даже если еще и нигде не пропадала! Или я не «росомаха», не сумею вывернуться. Ввязаться в бой, а там посмотрим! Так говорил древний император Бонапарт…
— Я не против, — сказал он. — Вот только опасаюсь, получится ли у меня. Я же только торговать обучен.
— А это та же торговля. Что в торговле главное?
— Осторожность, когда надо. И когда надо — умение рискнуть. Так меня учил папа.
— Вот и в нашем деле главное — то же. Значит, по рукам?
Осетр улыбнулся, потому что не улыбнуться сейчас было нельзя.
— По рукам!.. Но у меня сразу возникает ряд вопросов.
Майор понимающе кивнул:
— Разумеется. На какие-то готов ответить сразу.
— Первый вопрос: а как я буду передавать вам информацию?
Бабушкин улыбнулся:
— Вопрос не мальчика, но мужа. Передавать очень просто. Вы все еще находитесь на подозрении. Майор Бабушкин вызывает вас для дачи показаний. Это объяснение удовлетворит кого угодно. С подопечными-то моими тоже надо держать ухо востро. Стукачей из собственной среды они не любят, но вы посторонний. Как бы то ни было я смогу вас защитить!
— Хорошо! Вопрос второй: есть ли у вас для меня какая-нибудь начальная информация?
— Есть, мой друг. И это очень интересная информация. Ваш отец давно знаком со своим компаньоном?
— Понятия не имею…
— Я почему спрашиваю? — Майор закурил еще одну сигарету. — Я тут кое-что проверил и обнаружил, что компаньон вашего отца уже бывал на Крестах.
— Ну и что? — Осетр пожал плечами.
— А то! Десять лет назад, еще при моем предшественнике, он вот точно так же исчезал. И тогда его разыскивала целая компания из восьми человек. К сожалению, почти никаких данных о том деле практически не осталось, а предшественника по прошествии недолгого времени перевели на другое место работы. Но голография исчезнувшего сохранилась. Гляньте-ка! Вы знаете этого человека? Это он, компаньон вашего отца?
Майор развернул видеопласт компа в сторону Осетра. И тот глянул. Лишь большим усилием воли ему удалось не дать челюсти отвалиться в очередной раз. Конечно, он знал этого человека! Неведомо, был ли этот человек компаньоном Кайманова-старшего, существующего лишь виртуально по воле Осетрова начальства. Но торговлей он точно пробавлялся. Потому что именно он летел с Осетром в одной каюте на транссистемнике «Дорадо».

Глава тридцатая

После встречи с майором Осетр решил забежать в «Ристалище». Во-первых, просто навестить Макарыча и сказать ему, что его кухня гораздо лучше гостиничной. Во-вторых, посмотреть в глаза Маруськи, потому что утренние намерения не встречаться с нею могли быть рождены исключительно больной совестью виноватого кавалера, а никакой вины за собой Осетр не ощущал. Впрочем, нет, ощущал, конечно, но это была вовсе не та вина, которую называют грехом прелюбодейства. Да, он не оправдал надежд разохотившейся девицы, но кто сказал, что всякая надежда должна неминуемо исполняться?.. В-третьих, если там окажется Матвей-Чинганчгук, надо бы поблагодарить его, поскольку он явно спас своего бывшего постояльца от неизбежного задержания. Ну и в-четвертых, а вдруг удастся услышать от местных трепачей что-нибудь полезное? Теперь, когда он завербован местной администрацией, любая новость может стать полезной!
Народу сегодня в кабаке оказалось негусто. Отсутствовали шумные компании выпивох, у которых проще всего узнать что-либо интересное. А с тем, кто пришел просто пообедать, разговор не заведешь. Если ты не свой… Макарыч был на своем месте и приветствовал Осетра, как и в прежние дни, сердечно. Посмотреть в глаза Маруське оказалось нетрудно. Скорее, тяжело было бы видеть ее, если бы вчера случилось то, чего она так желала. Зато сама Маруська не поднимала на него глаз и, когда принесла поднос, ни сказала ни единого слова. А Осетр и тем более не стал завязывать беседу. Только подумал, какие возникают между парнем и девчонкой сложности, когда кто-то не оправдывает надежд другого.
Чинганчгук на горизонте тоже не наблюдался.
Еще не вернулся с работы, что ли? Подожди-ка, но его же допросил Бабушкин. Значит, вернулся… Видать, уже отправился в гости к девочкам «тетушки» Баян, отводить душу и расслаблять тело. Ну и ладно, пусть тешится, поблагодарить я его и потом успею.
Осетр поедал русский борщ и прислушивался к беседам окружающих. За спиной двое, судя по манере разговора, не мертвяки, обсуждали, успеют ли они распродать товар до прилета «Величия Галактики». Транссистемник должен появиться возле Крестов через шестеро суток, и было бы очень неплохо успеть…
Осетр отправил в рот очередную ложку борща и с трудом сдержал вздох. Есть же счастливые люди, надеются через шестеро суток убраться отсюда! А ему, похоже, еще работать и работать! Четыре дня провел на Крестах, а воз и ныне там. Агент Муромец не найден, сам Осетр завербован местным главным черепом, и конца-края этому не видать. Хорошо хоть Чинганчгук подтвердил его алиби, а то бы еще и задержали! И это был бы самый настоящий крах!
— Здравствуй, Чинганчгук! — послышался голос Макарыча.
Осетр обернулся. В «Ристалище» и в самом деле ввалился Чинганчгук. Был он трезв как стеклышко, и не похоже было по его кирпичной физиономии, будто он только что соскочил с девочки. Впрочем, трезвым ему оставаться предстояло недолго, потому что он тут же подошел к стойке:
— Плесни-ка мне, Макарыч, стаканчик «божьей крови». Ну и поесть, что повкуснее. — Он оглядел зал и обнаружил Осетра. Приветственно взмахнул рукой и, не дожидаясь вожделенного стакана, прошествовал к бывшему постояльцу: — Здравствуй, Остромир! — Протянул руку.
— Здравствуйте, Матвей Степаныч!
Осетру показалось, что когда собираешься благодарить человека, стоит назвать его по имени-отчеству, а не по кличке-погонялу.
— Как дела? Торговать начал?
— Нет пока. Спасибо вам, выручили!
— Да не за что! Я же говорил, очень ты мне сына напоминаешь…
Подошла Маруська, принесла стакан храпповки и ломтик брута на блюдце, поставила перед Чинганчгуком.
— Вот уж тут-то есть за что! Если бы вы не сказали майору Бабушкину, что я в первую ночь спал у вас, у меня бы начались большие проблемы.
Чинганчгук, не слушая, взялся за стакан, опрокинул его содержимое в рот, закусил и только после этого воззрился на Осетра:
— Погоди-ка! Когда это я говорил с Бабушкиным?
— Сегодня. Он ездил снимать с вас показания.
Чинганчгук хмыкнул:
— Ну если он и ездил снимать показания, то только не с меня. Я сам только с вахты вернулся. Машину загнал в гараж и сюда. Подзадержался сегодня.
У Осетра так заколотилось сердце, что он отложил ложку. Дрожащими руками не едят…
«Это что ж получается? — спросил он себя. — Это получается, что Бабушкин вовсе и не подозревал меня, а просто хотел нажать, чтобы я с перепугу согласился работать на него! Черт возьми, да что же здесь происходит и для чего меня сюда послали? Кто же ты, агент Муромец? Какую миссию ты выполнял на Крестах? Что с тобой произошло? И почему все-таки тебе на выручку послали кадета, даже не прошедшего "суворовскую купель"?»
Чинганчгук отнес его раздумья на свой счет.
— Вот чтобы мне никогда «божьей крови» не пить, если вру!
Осетр понял, что если Чинганчгук сейчас начнет задавать вопросы, они окажутся очень и очень неудобными. Настолько неудобными, что ответы на них станут просто-напросто подозрительными. Подозрительные ответы вызовут новые вопросы, и ответов на них попросту не найдется. Во всяком случае, ответов, которые не обернутся неприятностями, а уж неприятности-то этому дядьке совершенно не нужны.
Однако Чинганчгук не стал задавать вопросов. Он просто сказал:
— Но если бы у меня и вправду поинтересовались, где ты провел первую ночь, я бы сказал, что ты все время был на моих глазах. И я хочу, чтобы ты знал… Если потребуется помощь, только свистни!
Чинганчгук в упор смотрел на Осетра, и тот окончательно поверил, что нет у старого водителя никакого интереса к грёзогенераторам, которыми торгует залетный пацан. А если и есть какой-то интерес, то он касается непосредственно самого этого пацана, и это была еще одна странность, в которой все-таки стоило бы разобраться. Однако, если и станет кто источником неприятностей для Чинганчгука, то только не он, Осетр!
И он ответил Чипганчгуку не менее открытым взглядом. Тут Маруся принесла водителю заказанное, и обед продолжался в молчании. По-видимому, каждому из сотрапезников было о чем подумать.
Осетру, во всяком случае, было…
Итак, почему же господин майор Бабушкин решил вдруг закогтить того, кто сам вышел на него? Перевернуть все с ног на голову… С какой стати ему пришла такая мысль? А такая мысль могла прийти ему только в одном случае: если он заподозрил в залетном торговце вовсе не торговца. Это во-первых. А во-вторых, если рассчитывает использовать этого неторговца в качестве живца. Он знал, что до меня рано или поздно дойдет, что никакого подтверждения алиби не было. И знал, что я буду ломать голову, зачем он так поступил. И я ломаю.
По-моему, не случайно господин майор мне о докторе Герасимове рассказал, он явно считает, что я непременно должен заинтересоваться этим убийством, что это ниточка, которая куда-то меня выведет. И если странное поведение господина майора странным мне вовсе не кажется, то только потому, что я предполагаю: раз меня хотят использовать в роли живца, значит, надо эту роль сыграть, а когда сорваться с крючка, это и от живца зависит. Пока мои интересы совпадают с интересами господина Бабушкина, мы попытаемся поездить с ним в одной упряжке. Ибо почему-то интуиция говорит мне, что такая поездка выведет меня именно туда, куда надо. Тут явно переплелись несколько дел. И пока я не разберусь, каким образом они переплелись, мне не найти агента Муромца.
— Скажите, Матвей Степаныч… Выяснилось, что у меня какой-то медицинской справки не хватает. У вас же должны быть в городе медики?
— А как же! — Чинганчгук вдруг помрачнел. — Правда, доктора убили на днях, но медсестра, слава богу, осталась. Очень хороший врач был.
— Да, я слышал, говорили здесь об убийстве. Кто же это его?
Чинганчгук лишь плечами пожал — либо у него не было никаких версий, либо не хотел говорить постороннему. Потом он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
— Так череп заподозрил тебя в убийстве доктора? Ну дал майор Бабушкин! Ну отмочил! — Он расхохотался. — И такие люди командуют нашими жизнями!
«А вот интересно, — подумал ни с того ни с сего Осетр. — Не лучше ли было меня арестовать? Вдруг бы это кого озаботило?»
Он и сам не понял, с какой стати к нему пришла эта мысль. Взяла да и пришла. А если подумать, то и не беспричинно — ведь тот кандидат в хвосты, которого он заметил по дороге из банка, вполне мог быть фигурой большей, чем кандидат. Почему бы ему и не оказаться настоящим хвостом? Тогда снова встает вопрос: кем хвост был приставлен? Еще вчера ответ был двухвариантен — либо бандитами, либо черепами. Сегодня возникает третий вариант. И он, пожалуй, к истине ближе всего.
Но кто же она — эта третья сила? Если не мертвяки и не черепа, то кто? Специальный отдел «росомах»? Министерство имперской безопасности? Имперское разведывательное управление? А собственно, не все равно? Для него, Осетра, удача — если спецотдел «росомах». Тогда все-таки вероятна «суворовская купель», и свои не дадут пропасть. А вот если безопасность или разведка… Эти «росомах» недолюбливают. Говорят, испокон веку разные ведомства любили подгадить друг другу. Поэтому, если безопасность или разведка, храни тебя господь, «росомаха»! Не пощадят зайчишку серые волки, ни за что не пощадят!.. И для графа Толстого, министра имперской безопасности, и для князя Белозерова, главы ИРУ, подсуропить Деду, унизить его в глазах императора и ВКВ — бальзам на раны!
Вот только что на этой планете могут делать сотрудники МИБ и ИРУ? Вроде бы нечего им тут делать. Разве что засажен в Кресты кто-то из вражеских разведчиков. А такое, вообще говоря, вполне возможно. Ибо все разведки Галактики активизировались. Ибо о том, что рано или поздно начнется война, не знает разве что младенец.
Во-первых, противоречия между великими державами никуда не делись и со временем лишь накапливаются, а поиски различных консенсусов способны только смягчить напряженность, но никак не снять ее.
Во-вторых, любой росич прекрасно знает (а если не знает вдруг, то ему объяснят соседи и приятели), что каперы, нападающие на периферийные планеты, лишь юридически считаются пиратами.
На самом деле у каждого пирата имеется семья, и семьи эти живут на Делавере, вращающемся возле желтого карлика Рейгана, названного так то ли в честь известного древнемерканского государственного деятеля, то ли в честь не менее известного голливудского лицедея. Либо на Нью-Фриско, названном в честь одного из самых известных городов страны, чьи уроженцы создали одно из семи Великих галактических государств. Либо на Носс-Хеде, названном так в честь неведомо кого… Либо еще в сотне миров, составляющих Великий Мерканский Орден. И именно в эти миры увозят каперы награбленное и захваченных росичей, чья судьба отныне — гнуть спину на рабовладельца, которому тебя продали… А если ты попал не на Делавер, то на Сантану (Бразильянская Конфедерация) либо на Эль-Ашхару (Новобагдадский Халифат).
Ну а если повезло тебе, православный пленный, не попасть ни к католикам, ни к магометанам, то наверняка ты будешь завершать свои дни где-нибудь на просторах Фрагербритского Союза. И забудь надежду!..
А в-третьих, последний официальный конфликт произошел более ста лет назад, и сменилось после этого уже несколько поколений, и большинство из ныне живущих знать не знают, что такое всамделишная война, как течет реальная, а не клиповая клюквенная кровь…
Когда изучали историю цивилизации, Осетр весьма жалел, что не встретилась землянам на просторах Галактики иная, негуманоидная, нечеловеческая раса. Попадись людям какие-нибудь арахниды либо галактозавры, да окажись они на подходящем уровне развития, и не было бы семи существующих ныне Великих государств, потому что нашелся бы среди потомков Адама и Евы имярек-Объединитель, и перед лицом угрозы реального уничтожения со стороны иных хозяев пространства позабыли бы люди междусобойные распри и поддержали бы Объединителя в его умном и дальновидном деле!
Но, увы, по неведомой причине отдал господь Галактику в руки одного только земного человечества, а что там, вдали, в тусклых спиралях Туманности Андромеды, мы знать не знаем и в ближайшие века не узнаем, потому что прыжки в межгалактическом пространстве пока что не получаются… Мы в центр собственной-то Галактики попасть не можем!
Результат божьего провидения — семь галактических монстров, семь Великих человеческих объединений, семь стран-разноверцев, строящих козни друг другу, стремящихся урвать друг у друга систему-другую, и рано или поздно вспыхнет в Галактике кровавая бойня. Все держится на паритете сил и на страхе, что не удастся одержать победу, а тогда оставшийся в сторонке третий, четвертый и т. д., дождавшись, пока ослабнут оба схватившихся между собой государства, придет на поле боя и возьмет лишившихся силы противников тепленькими…
Но вечно так продолжаться не может. Иначе бы не погибли на протяжении человеческой истории десятки могущественных империй! Рано или поздно кто-то, повинуясь историческим законам и используя эти законы в своих интересах, дойдет до часа «икс» и решит, что время пришло.
И настанет момент истины. И дабы истина оказалась непременным владением твоей страны, и работают на десятках планет сотни заводов, и с многочисленных верфей сходят боевые корабли, готовые ринуться в бой на противника. И миллионы солдат рожаются женщинами, чтобы обучиться науке убивать и оказаться брошенными в топку войны и сгореть в этой адской топке для того, чтобы именно твой народ взял верх над другими народами, чтобы именно твоя страна оказалась победительницей.
Впрочем, нет, далеко не все сгорят в топке, существуют солдаты, не собирающиеся умирать. Солдаты-супергерои, солдаты-элита, солдаты-непроигрывающие-боя… Мерканская морская пехота, синские огненные драконы, фрагербритские альпийские стрелки, новобагдадские мамелюки… ну и росские витязи из РОСОГБАК, Росской Особой Гвардейской Бригады Активного Контакта, воины, гордо именуемые «росомахами»…
— Не ты ведь доктора… — сказал Чинганчгук.
Похоже, это был не вопрос, это было утверждение. Как будто водитель знал, кто был убийцей на самом деле. А может…
Осетр похолодел от этой мысли. И понял, что ему срочно надо ее проверить.
— Не я, конечно. Зачем мне, с какой стати? — Он наклонился к Чинганчгуку и понизил голос. — А как вы думаете — кто?
— Не знаю, — водитель тоже понизил голос. — У каждого всегда есть свой скелет в шкафу. Могли и у врача найтись враги, он ведь долго тут работал.
Остаток обеда свелся к очередным советам по поводу регистрации торгового дела, и, в конце концов, оставив Чинганчгука воевать с «божьей кровью», Осетр отправился проверять пришедшую на ум идею.

Глава тридцать первая

— Никак все же девочка понадобилась? — пошутила «тетушка» Баян.
— Конечно, — сказал с энтузиазмом Осетр. — Вот только не знаю — какая именно.
Баян поняла. Вызвала на подмену все ту же Леночку и сказала:
— Ну пойдемте в кабинет, побеседуем. Знакомым коридором перебрались в защищенное от чужих ушей место.
— Что случилось? — спросила Баян.
— Кое-что случилось… В ночь накануне моего появления у вас тут… э-э… развлекался Чинганчгук. Нельзя ли проверить, всю ли ночь он у вас находился?
Баян распахнула глаза, но спрашивать ничего не стала. Достала из ящика стола комп, развернула его, пробежалась пальцами по клаве и углубилась в изучение изображения на видеопласте.
— Первую половину ночи он провел с Юленькой, а вторую — с Маришей. — Она взяла в руки коробочку говорильника. — Леночка, у нас там Юленька не освободилась?
— Нет, Баян-апа, еще полчаса до конца сеанса.
«Сеанс! — мысленно усмехнулся Осетр. — Словечко-то какое используют!»
— А Мариша?
— Мариша свободна.
— Пришли ее ко мне, деточка! А потом Юленьку, когда освободится.
— Хорошо, Баян-апа.
Через несколько минут на пороге кабинета появилась девушка, симпатичная брюнетка с роскошными волосами и не менее роскошным, полуобнаженным телом. Оценивающе глянула на Осетра, жеманно повела плечиком:
— Звали, Баян-апа?
— Да, Мариша. Заходи, деточка!
Мариша вспорхнула на диван, где сидел Осетр, с намерением устроиться у него на коленях.
— Ах, какой мужчина!!!
— Подожди, деточка, это не клиент.
Мариша разочарованно вздохнула, отодвинулась, угнездилась на другом краю дивана, положила одну полную ногу на другую.
— У этого человека есть к тебе несколько вопросов. Ответь на них, деточка.
— Да, Баян-апа.
— Позапрошлой ночью, — вступил в разговор Осетр, — у вас, Марина, был… э-э… сеанс с водителем Чинганчгуком. Не покидал ли он вас?
Мариша снова повела плечиком и поменяла ноги местами. Движение было настолько изящным и притягательным, что Осетр сглотнул.
— Вы полагаете, меня во время сеанса можно покинуть? — сказала Мариша и стрельнула в Осетра глазками.
— Я бы не покинул, — ответил Осетр неожиданно для самого себя. И спохватился: — Ответьте, пожалуйста, на вопрос.
— Да никуда он не девался. Пили. Сначала шампаниус, потом немного «кровушки», совсем чуть-чуть. Ну и все остальное! — Она произвела в Осетра очередной выстрел.
У «тетушки» Баян ходили скулы — она явно изо всех сил сдерживала улыбку.
— Значит, он от вас не уходил?
— Почему? Ушел утром, как сеанс завершился.
— А пришел когда?
Мариша посмотрела на Баян, потом возвела карие очи к потолку:
— Часа в три, наверное. Он сначала у Юльки был, говорил мне, что ему очень нравится наша контрастность. Он с нами чувствует себя… — Она помахала в воздухе изящными пальчиками и замолкла.
Расспрашивать ее больше было не о чем. Во всяком случае, Осетру. Разве что начать изучать технологию труда проституток, но в настоящее время такая задача не актуальна.
— У меня нет больше вопросов. — Он повернулся к «тетушке». — Только хотелось бы, чтобы наш разговор не вышел за стены этого кабинета.
— Да, — сказала Баян. — Ты, Мариша, не рассказывай никому, о чем тебя спрашивали… А теперь ступай, деточка!
— Хорошо, Баян-апа! — Девушка еще раз обстреляла Осетра и покинула кабинет.
Через некоторое время на ее месте очутилась Юленька. Эта оказалась полной противоположностью Марише. По крайней мере, внешне: блондинка с коротко постриженными волосами, довольно худенькая, с ногами, которые вполне можно было назвать «мостолыгами». А потому, как она отвечала — медленно, равнодушным тоном, с сонным взглядом, — можно было сделать вывод, что и внутренне она рядом с Мариной и близко не стоит.
От нее удалось узнать, что в течение всего сеанса Чинганчгук оставался в будуаре и ушел около трех часов ночи, к Марише, вы и сами знаете, Баян-апа…
После этого Осетр облегченно вздохнул: ему очень не хотелось, чтобы на Чинганчгука пали подозрения в убийстве. И понял, что ему не избежать визита к медсестре, которая работала с убитым доктором.

Глава тридцать вторая

Поразмыслив, он решил, что прямо сейчас топать к медсестре было бы весьма самонадеянно.
Во-первых, это значит сразу засветить свой интерес к убийству доктора.
Во-вторых, если за ним следили, связать сегодняшнее посещение майора Бабушкина с визитом к сестре не составит никакого труда. И сделать соответствующие выводы о возникшей взаимосвязи между майором и вольным торговцем.
В-третьих, интуиция просто вопила ему: не спеши!
А в-четвертых, наилучшая возможность увидеться с медсестрой, не вызвав подозрений, это обратиться к ней за помощью. То есть надо срочно получить травму. А как может получить травму торговец, который не занимается торговлей, а болтается от чиновника к чиновнику да пьет пиво в «Ристалище»?.. Правильно, надо завязать драку. Ну а еще лучше ввязаться в уже начавшуюся. Конечно, умный торговец не должен ввязываться в чужие драки, но ведь он — всего-навсего зеленый юнец, а кто заподозрит зеленого юнца?
Единственная проблема — такую драку найти. Ибо за все то время, что он бывал в «Ристалище», не одной настоящей драки не видел: Макарыч гасил любой конфликт в зародыше. Видать, это умение было у него от бога, поскольку самые отъявленные забияки, когда Макарыч подходил к ним — просто подходил, не сжимая кулаков и не делая угрожающей физиономии, — начинали говорить: «Все, все, Макарыч! Проехали!» Или, сделав сопернику знак, который всякий мужчина умеет узнавать с малых лет («Пойдем выйдем!»), удалялись за пределы кабака, так и не привнеся в «Ристалище» действо, полностью соответствующее его названию.
Поэтому задача на ближайший вечер была совершенно ясна. И место времяпрепровождения было ясно.
Осетр зарядился алкофагом и отправился в «Ристалище».
Когда он пришел, дым там стоял коромыслом. Были там и Каблук с Навахой и Кучерявым, и Чинганчгук, и вся прочая шатия-братия. Каблук и компания, как всегда, резались в карты, Чинганчгук накачивался «кровушкой», прочая шатия-братия занималась различными вариантами тех же времяпрепровождений. Вплоть до игры в бильярд.
После того первого случая Осетр «божьей крови» не пробовал. Себе дороже!.. А сегодня решил развязать. Чего не сделаешь ради выполнения задания! И развязал!
Новое знакомство организма с храпповкой обошлось без знакомого уже эксцесса. Только чуть закружилась голова. Не зря говорят, человек ко всему привыкает…
Потом была еще пара доз — под пьяную трепотню Чинганчгука, под стук киев и шаров, под матерщину большей части присутствующих. Чинганчгук постепенно мрачнел. Время от времени пытался начать разговор о том, какая он сволочь, но всякий раз что-то его останавливало. Наверное, недостаток алкоголя в крови… Он немедленно принимался восполнять этот недостаток, и вскоре Осетр понял, что своими ногами Чинганчгук отсюда сегодня не уйдет. То есть уйдет-то ногами, но вот только куда дойдет — одному богу известно. По всему выходило, что дядьку надо провожать, что ночевать сегодня придется в знакомом доме на Лазурной, тридцать три, и что поиски драки переносятся на завтра.
Однако Чинганчгук домой не спешил. Они поужинали, когда пришло время, и еще понакачивались «кровушкой». То есть Чинганчгук накачивался, а Осетр с помощью алкофага переводил добро на дерьмо. И изо всех сил изображал себя пьяного. Потом настала пора принять повторную дозу алкофага, и он удалился в туалет. А когда вернулся, в зале уже махали кулаками.
«Драку заказывали?» — не к месту вспомнил Осетр. И бросился помогать Чинганчгуку, потому что в эпицентре событий оказался водитель. Теперь главное было не проявить свою истинную сущность. Не забыть, что на защиту знакомого водилы кинулся молокосос, а не «росомаха»…
Против Чинганчгука были двое незнакомых типов. Присутствующие в драку не ввязывались. Видимо, так тут было заведено.
Помочь Чинганчгуку Осетр не успел — того свалили на пол до прибытия подкрепления, вторым или третьим ударом. И тут налетел молокосос.
— Ты не горячишься, шкет? — спросил один из победителей Чинганчгука и достал перо. — Может, охолонишься?
— А ху-ху ни хо-хо? — воспользовался Осетр безотказной фразой.
И драка продолжилась. Неуклюжим случайным движением Осетру удалось выбить из рук нападавшего нож — далеко выбить, сразу не подберешь, — но в варианте «молокосос» у него не было шансов. Второй противник тоже достал нож, первый пошел в кулачную атаку, и стало не до смеха. Уйдя от пары ударов противника и нанеся пару своих (только так, чтобы, упаси бог, не убить), Осетр почувствовал, что его сейчас ударят ножом в спину. Мгновенный уход вправо, и он пропустил скользящий удар лезвием по плечу, прямо-таки с наслаждением почувствовав боль. Цель была достигнута. Теперь требовалось выйти из драки. Придется позвать на помощь…
Однако звать не пришлось, помощь пришла сама собой. Несколько клиентов под водительством Макарыча вмешались в драку, скрутили нападавших и, подбадривая друг друга матерными присказками, вышибли их вон.
Прибежала Маруська, стащила с Осетра куртку и рубаху и залепила порез пластырем.
«Вот ей и опять удалось раздеть меня!» — подумал с усмешкой Осетр.
Чинганчгука подняли с пола, привели в чувство и усадили за стол. Он немедленно потребовал «божьей крови».
— Какая драка, братаны! — орал он. — Да я вообще не дерусь! А уж чтобы начать первым!
Ему пытались доказать, что именно он зацепил бедных мужиков, но скоро убедились в том, что барана не переубедишь, а пьяного барана тем более, и отстали. Осетру посоветовали утром обратиться в лазарет: кто знает, чем прежде занимался этот нож?
Осетр дождался, пока Чинганчгук справится с еще одной дозой храпповки, и начал понуждать его к возвращению домой. Сговорчивость водителя потрясла всех.
Когда они дотащились до дверей, Осетр снова почувствовал спиной ТОТ взгляд. Обернулся. На сей раз на него смотрел Каблук.
Осетр очень опасался, что зацепленная Чинганчгуком парочка пострадавших болтается где-нибудь поблизости и все-таки придется молокососу стать «росомахой», но пронесло. И даже водитель оказался на удивление управляемым, так что до дома они добрались достаточно быстро и без происшествий.

Глава тридцать третья

Дорогу до лазарета ему объяснил первый же встречный.
Лазарет представлял собой одноэтажный дом, не слишком большой — в нем от силы могло разместиться с десяток комнат. На двери висела триконка:
Евгений Петрович Герасимов
Доктор
Инна Музыченко
Медицинская сестра
Осетр позвонил, но ничто внутри не шевель нулось. Тогда Осетр взялся за ручку. За незапертой дверью оказалось помещение, в котором никого не было.
— Эй! Есть кто живой?
Тишина…
— Люди!
Тишина.
Потом откуда-то донесся легкий шум. Из открытой двери справа появилась женщина лет тридцати, в белом халате и шапочке с красным крестом.
— Здравствуйте! Что же это у вас все нараспашку?
Выбивающиеся из-под шапочки рыжие полурастрепанные волосы, красные глаза с кругами… Она выглядела вдова вдовой. И Осетр сразу понял, что доктор Герасимов для нее — не просто руководитель. Ведь врачевание на Крестах — надо полагать, не слишком обременительное занятие. Как известно, медики разбирались, в основном, с синяками и шишками, которые мертвяки получали в пьяных драках или на производстве. А когда работы не очень много, люди находят иные способы времяпрепровождения. В том числе и любят друг друга…
Она не сразу поняла вопрос. А когда дошло, объяснила:
— Да мы же никогда не запирали двери. Женя… Евгений Петрович всегда говорил: «Да кому мы нужны?» Мы же им помогаем, они на нас молиться должны. Вот и допомогались! — Голос ее дрогнул. — Что вы хотели?
— Порез вчера схлопотал в драке.
Она посмотрела на него внимательнее:
— Вы же не мертвяк… Вы не местный.
— Не местный, — согласился Осетр. — Прилетел на днях. Торговец я.
— И с каких это пор залетные торговцы дерутся с нашими мертвяками? — Лицо ее слегка оживилось.
Осетр соорудил виноватую улыбку:
— Сам не знаю, как получилось. Слово за слово, и кулаки в ход!
Она в ответ не улыбнулась, лишь вздохнула устало:
— Ну хорошо, показывайте ваш порез…
Осетр скинул куртку и рубашку, уже успевшие зарастить прорехи, повесил на стоящую в углу вешалку.
— Вот, на левом плече.
Медсестра осторожно отделила от раны пластырь.
Порез за прошедшие десять часов превратился едва ли не в царапину. На лице медсестры родилось удивление.
— Давно к нам с такими ранами не приходили!
Осетр почувствовал, что его сейчас издевательски выставят за дверь.
— Ну я же не ваш мертвяк… Я — торговец, я боюсь заразы. Обработайте ее каким-нибудь средством. Заживляющим гелем, к примеру…
Медсестра подумала несколько секунд и сменила гнев на милость.
— Заразы на Угловке почти нет. Та ж, что есть, к людям, которым сделаны прививки, не пристает. А занесенная с других планет не выживает. Ладно, давайте. Садитесь вот туда. — Сестра кивнула на стоящую у стены медицинскую кушетку. Осетр уселся. Она вытащила из шкафчика тюбик, коротким движением свернула крышку, выдавила немного геля на плечо Осетру и двумя пальцами размазала по царапине.
— Жить будете. — Однако улыбка на ее лице так и не появилась. — Одевайтесь!
Осетр пошел к вешалке, раздумывая, как бы начать разговор, не напугав собеседницу. Напялил на себя рубашку, взялся за куртку, но надевать не стал, потому что, надев ее, осталось бы только покинуть лазарет — ТАКОЙ разговор в куртке не начнешь!
— Я ведь медик, — сказала у него за спиной сестра. — Вы можете пудрить мозги мертвякам или черепам, но не мне. Вы такой же торговец, как я астронавигатор. Что вам надо? Зачем вы пришли? Кто вы такой?
Осетр обернулся.
Она смотрела на него то ли с осуждением, то ли с надеждой.
— Судя по сочетанию вашей мускулатуры и вашего достаточно юного возраста, вы либо секретный сотрудник Министерства имперской безопасности, либо вообще «росомаха». Кто вы? — На сей раз в вопросе прозвучала самая настоящая мольба.
И Осетру оставалось только ухватиться за эту мольбу.
— Кто я такой, вам… — он вспомнил триконку на двери лазарета, — вам, Инна, я сказать не могу. Не имею права! А надо мне разобраться, что случилось с доктором Герасимовым. Почему его убили?
Из нее словно выпустили воздух. Она опустилась на кушетку, стиснула руки, губы ее задрожали. Осетр сел на стул и тихо сказал:
— Слушаю вас!
И она заговорила, сбивчиво, захлебываясь, едва ли не давясь слезами.
Евгений Герасимов был грамотный доктор и не менее грамотный ученый. Помимо лечения немногочисленных травматиков, он изучал воздействие храппового продукта на человеческий организм, много лет занимался, еще до ее появления здесь. Она была направлена сюда: медики ведь те же военные, куда пошлют, там и служат. Со старой сестрой что-то случилось, то ли они с Женей… Евгением Петровичем разругались, то ли еще что… она, Инна, об этом не задумывалась. Герасимов жил на Крестах уже больше десяти лет, и пять из них с ним провела она. Конечно, она не сразу влюбилась в него, поскольку он был не столь уж молод, да и не производил впечатление компанейского мужчины. А ей было скучно. Работы не так уж и много, и куда себя девать, она не знала. Не идти же с мертвяками в кабаке танцевать! А черепа ничем не лучше мертвяков, простите за такие термины. Мертвяки и черепа — это две стороны одной медали, одни не могут без других, так устроена тут жизнь. Впрочем, она и везде так устроена, только мертвяки и черепа там другие и называются по-другому. Это как врачи и медсестры…
Короче, они сошлись, и это все, что надо знать о них Осетру. Тем более что после года жизни на Крестах женщины перестают беременеть. Не все, но она потеряла способность к зачатию. Этот храпповый сок еще много чего откроет для человека, только дайте срок. Вот Женя и занимался такими исследованиями. Причем, как она теперь понимает, занимался он вовсе не по своей воле, он работал на кого-то. Не на черепов, нет, на черепов он плевать хотел, он работал на кого-то вовне. И чем-то этот его работодатель Женю обидел, потому что в последнее время она не однажды слышала от него фразу: «Они еще меня узнают. Я их всех на чистую воду выведу…» Из всякого рода намеков она поняла, что в ближайшее время на Кресты должен был прилететь некто важный, и Женя с ним собирался встретиться. Видимо, его работодателю совсем этого не хотелось, вот Женю и убили.
— А у вас нет никаких предположений, кто его убил? — спросил Осетр.
— Нет, не знаю. Меня следователь из администрации уже спрашивал. Все, что я рассказала вам, ему я, конечно, не рассказывала. — Она замолкла.
И вдруг начала заваливаться на бок.
— Что с вами? — удивленно спросил Осетр. — Вам нехорошо?
И тут же кинулся на пол — инстинкты «росомахи» сработали безотказно. Потому что на белом халате медсестры, на ее левой груди, там где сердце, начало расплываться алое пятно.
Откатившись к стене, Осетр замер. Оружия у него с собой не было, и шансы существовали только в ближнем бою. Поэтому неведомого противника надо было непременно вынудить сократить расстояние боевого контакта.
Вокруг царила тишина. За окном не слышалось ни шагов, ни любого другого шума. Похоже, противник вовсе не собирался сокращать расстояние боевого контакта. А нахождение рядом с трупом обещало Осетру будущие неприятности.
И вообще, если бы его хотели убить, то прежде выстрелили бы в него, прямо в затылок, благо он сидел спиной к окну. А потом пришли бы и уничтожили свидетельницу его убийства. А они поступили иначе, его оставили в живых, а ее уничтожили. Значит, она была их главной целью, значит, она была свидетельницей чего-то ему неведомого, и они очень не хотели, чтобы она рассказала ему об этом неведомом. Поэтому валяться тут на полу совершенно бессмысленно. Торопиться на улицу с целью обнаружить убийцу — тоже, его уже и след простыл. Тут возникает другой вопрос: надо ли довести до сведения администрации случившееся здесь, или пусть все катится своим чередом. Рано или поздно кто-нибудь зайдет и обнаружит мертвую Инну. И именно по этой причине отсюда надо убираться как можно быстрее.
Осетр встал, оглянулся на окно, потом подошел к медсестре и пощупал пульс на шее. Пульса не было. Да, стрелял профессионал, которому даже не потребовался контрольный выстрел.
Что ж, учтем! Убив Инну Музыченко, вы предупредили Остромира Приданникова, господа. Хотя вряд ли желали этого. Вот за предупреждение вам и спасибо!
Он вышел из лазарета, прикрыл за собой дверь. Чувство опасности молчало. Никто в него не целился, никто не собирался подстеречь с дубиной или ножом в руке.
К тому же обвинить его в убийстве не удастся. Выстрел сделан не с двух метров. А на том месте откуда сделан выстрел, не найдут его отпечатков.
Он выбрался на улицу и пошел прочь.
Да, спасибо за предупреждение, господа! Похоже, самое время переходить к более активным действиям.
Идея родилась еще вчера, когда он вел Чинганчгука домой. Пора браться за ее реализацию. Но для того, что он задумал, ему были нужны помощники, и вовсе не такие, как Чинганчгук. Чинганчгук — помощник бескорыстный, таких подставлять — грех. Тут скорее бы подошел Каблук со своей компанией. Причем, все надо проделать так, чтобы информация не дошла до Карабаса, ибо такой серьезный мужчина вряд ли стал бы опасаться неведомо чего. А раз, чего опасаться — ему ведомо, то и ослушники будут наказаны по всей строгости бандитского закона. С другой стороны, эта опасность отразится всего лишь на стоимости услуг. Как известно в политике, купить можно любого, разница лишь в цене. Тут, конечно, политики ошибаются — не любого. Мои услуги, к примеру, Великий Мерканский Орден ни за какие деньги купить не сможет…
Но политикам так удобно считать, потому что иначе им придется потерять уважение к самим себе! А помимо них, любого можно купить среди бандитов. И я это сделаю!

Глава тридцать четвертая

Ему повезло. Каблук сидел в «Ристалище». Перед ним стоял стакан «божьей крови». Тут же расположились и Кучерявый с Навахой. Наваха неторопливо тасовал колоду, Кучерявый разглядывал на противоположной стене нечто видимое только ему.
Торговцу главное — не проявить свою излишнюю заинтересованность в сделке, дабы цена не взлетела под потолок. Поэтому Осетр двинулся обычным маршрутом — сперва подошел к Макарычу. Перекинулся с кабатчиком дежурными приветствиями, получил кружку жигулевского, незаметно проглотил таблетку алкофага — в предстоящем разговоре была нужна совершенно свежая голова. И только потом двинулся в сторону картежников, но так, будто собирался пройти мимо.
— О! — сказал Наваха. — Падай к нам, шкет!
Осетр вроде бы на секунду задумался и уселся на свободный стул.
Наваха продолжал тасовать колоду; Кучерявый перевел со стены на гостя взгляд, от которого по спине Осетра только что мурашки не побежали; Каблук довольно дружелюбно улыбнулся:
— Ты сегодня без Чинганчгука?
Осетр развел руками — сами, мол, видите! — и сделал из кружки глоток.
— На крепкое после вчерашнего не тянет? — продолжал Каблук.
Наваха фыркнул:
— Вчера-то он торчок торчком был. А вот когда, говорят, попробовал «божьей крови», чуть копыта не откинул, весь кабак на уши поставил.
Улыбка Каблука стала совсем добродушной.
— Угомонись, Наваха! Вспомни свой первый стакан!
— Ха! А я помню! Первого своего лоха тогда общипал, ну и пацаны попросили проставиться. А я…
— Угомонись, Наваха! — повторил Каблук. — Как торговля?
Осетр снова развел руками. И промолчал.
— Понятно. Может, помощь нужна? Словечко где замолвить… У меня связи большие. По-моему, за эти дни ты уже должен был окончательно понять, что без крыши в нашем деле — труба!
Осетр покивал, изображая напряженные размышления — ни дать ни взять человек с проблемой пришел. Потом сказал осторожно:
— Помощь и в самом деле нужна.
Наваха перестал сдавать карты. Кучерявый вздохнул и приложился к стакану. Это выглядело так, будто ожила восковая фигура Каблук равнодушно почесал бровь:
— В чем проблемы?
Осетр с сомнением посмотрел на Наваху и Кучерявого.
Черт, не переиграть бы!.. Сейчас Каблук скажет: «У меня от братанов секретов нет», — и надо будет изображать битву сомнения с решительностью.
— Пацаны! Сходите-ка, киями постучите!
«Пацаны» беспрекословно поднялись и понесли свои стаканы к бильярдному столу.
Дисциплинка поставлена!
— Ну, так в чем проблемы?
Осетр оглянулся по сторонам.
— Что, матка до кадыка? — сказал Каблук. — Не мандражируй, стукачей тут нет.
Осетр изобразил решительность. И принялся рассказывать легенду, которую от него слышали Карабас и майор Бабушкин.
Когда он закончил, Каблук сказал:
— Это будет дорого стоить.
— Догадываюсь. Но мой отец готов оплатить работу.
Однако по рукам сразу не ударили. Некоторое время Каблук сидел, поджав губы, и было видно, какая работа кипит под его черепом. Потом он залпом выдул стакан и заорал:
— Макарыч! Еще «божьей крови»!
Маруська прилетела с подносом как ошпаренная. Каблук хлопнул ее по обтянутому юбкой заду:
— Эх, Маруська! Где наша не пропадала! Правда?
Маруська отшатнулась от него как от прокаженного и едва не выронила поднос.
— Словесного портрета этого парня у тебя нет?
— Есть! — И Осетр описал, как выглядел Сергей Петрович Костромин в бытность свою на борту «Дорадо».
— Экий точный словесный портрет! Будь ты постарше, я бы решил, что тебя учили в соответствующем заведении.
К счастью, Осетр и ухом не повел. Но это был прокол, за который следовало настучать самому себе по чайнику. Все же «росомаха» должен думать, прежде чем говорить! Что мешало описать черты чуть порасплывчатее?..
— Хорошо, — сказал Каблук. — Мы отыщем тебе этого парня.

Глава тридцать пятая

Утром, едва Осетр успел продрать глаза и умыться, в дверь постучали.
Осетр открыл. Перед ним стоял Наваха. Вошел в номер, отодвинув хозяина в сторону.
— Здорово, шкет! Проснулся?.. Каблук ждет тебя в «Дристалище».
— Прямо сейчас, что ли?
— А чего тянуть? Прямо сейчас и ждет.
— Хорошо, передайте ему, что я буду через десять минут после вас.
Наваха ухмыльнулся и подмигнул:
— Башли не забудь прихватить!
— Чего?
— Башли, говорю, не забудь! — Наваха сообразил, что его не поняли. — Тьфу, чмо неросское! Деньги с собой возьми!
«Ага! — мысленно ответил ему Осетр. — Сейчас! Просто рвусь!»
— Да, конечно.
Наваха снова осмотрелся, и Осетр вдруг понял, что у гостя появилась мысль дать хозяину по черепу и смыться с деньгами.
Но, разумеется, это была непрошеная мысль, которой никогда не реализоваться в действие. Куда тут смоешься с деньгами? Тем более если на них уже Каблук лапу наложил. Кресты — не Галактика, отыщут и прикончат, охнуть не успеешь!
Вся эта цепочка соображений прямо-таки пробежала по физиономии Навахи, и Осетр с трудом сдержал улыбку. Все-таки Наваха был простая душа! От таких всегда знаешь, чего ожидать. Это не Карабас с его бесконечным «извините», за которым может стоять и ласка, и таска!
— У меня тут нет денег!
— Сообразительный, шкет! Смотри, слишком шустрых Каблук не любит…
Наваха вымелся за дверь. А Осетр сходил в камеру хранения, достал из сейфа комплект номер два и вернулся к себе.
Береженого бог бережет, пусть будет поближе!
И лишь потом, подождав немного и даже попытавшись в очередной раз обдумать, не совершает ли он ошибку — и ничего не придумав, разумеется, — отправился на встречу с Каблуком.
Шагая по проспекту, он несколько раз проверился. Заметных хвостов не наблюдалось, а незаметные заботили его чисто теоретически. А потом, как и в прошлый раз, рядом с ним, запыхтев тормозами, остановился знакомый грузовик.
Это был Чинганчгук. И раз он встретился по дороге, Осетра ждала удача. Так, по крайней мере, он решил для себя.
— Спасибо, Остромир, за то, что не бросил меня позавчера вечером! Куда направляешься?
Осетра так и подмывалось рассказать, куда он направляется. Но это было глупо.
— Завтракать иду в «Ристалище».
— А в гостинице, что ж, не кормят?
— Кормят.
Как же от него отвязаться?..
— Кормят, но там нет Маруси.
— А-а… — Чинганчгук вдруг разулыбался. — Ну тогда другое дело! Загляни ко мне завтра. Разговор имеется.
— Загляну, — сказал Осетр.
И добавил мысленно: «Если возможность будет».
Чинганчгук забрался в кабину, и грузовик умчался прочь. А Осетр продолжил путь к «Ристалищу».
Когда он вошел в кабак, Каблук сидел за столом один. Коротко кивнул на свободный стул. Осетр поздоровался с Макарычем, решил ничего не брать и устроился рядом с Каблуком.
— Нашли мы твоего парня, — сказал Каблук. — В лесу он.
Вроде бы и ожидал Осетр от него этих слов, но они оказались неожиданными. Иначе с какой стати у него так заколотилось сердце?
— Он жив? — Осетр сглотнул, пытаясь взять себя в руки.
— Живее некуда. Деньги принес?
Осетр помотал головой.
— Почему? — Каблук грозно нахмурил брови.
— Я похож… как вы выражаетесь?., на лоха, да? Где гарантия, что вы действительно нашли того, кто мне нужен?
Каблук нахмурился еще больше:
— А моего слова тебе недостаточно?
Осетр помотал головой.
— Интересно, — сказал Каблук удивленно. — Кого другого я бы уже в пол втоптал и руки-ноги переломал.
— Пока я с вами не расплатился, не втопчете.
У Каблука дернулся уголок рта — будто он хотел и не позволил себе улыбнуться. А может, это просто был нервный тик.
— Ну и когда думаешь расплачиваться?
Осетр поерзал, отыскивая более уверенную позу. И нашел ее, только откинувшись на спинку стула.
— Вот что, Каблук… Мы сделаем так. Вы отвезете меня в лес, к тому, кого я разыскиваю. Потом привезете назад. В зависимости от нашей с компаньоном встречи меня одного или нас обоих. И только после этого я с вами расплачусь. Идет?
— Нет. — У Каблука сжались кулаки. — А если я просто выпущу тебе кишки?
— Здесь много свидетелей.
— Ничего, как-нибудь переживу! — Каблук опустил руку, а когда вытащил и положил на стол, из рукава торчала самая настоящая рукоятка ножа. — Впрочем, нет. Сам я тебя убивать не буду, не любитель я этого дела. Я поручу Кучерявому. У него люди умирают долго и мучительно. И найти их не находят — лес большой.
Осетр помотал головой:
— Не надо, Каблук. Я сказал. Только после того, как я побываю в лесу и вернусь. Вам невыгодно меня убивать. Во-первых, вы не получите денег. А во-вторых, мой отец подключит все свои связи, заплатит кому надо, и у вас тут земля начнет гореть под ногами. Для начала всем придется натянуть на шею баранки и ходить так, как вы давно отвыкли. Черепа ради вашего удобства пальцем о палец не ударят, им надо перед начальством свою задницу прикрыть будет. Ну а в-третьих, наш разговор записан и передан на вращающийся вокруг Крестов спутник, и вам-то точно будет не отвертеться.
Каблук смотрел на него, слегка опешив. У него опять дернулся уголок рта, и теперь это точно был нервный тик, потому что в такой ситуации становится не до улыбки даже самому распоследнему бандиту…
— Вот сучонок! — пробормотал он наконец, и во фразе этой явно прозвучало восхищение. — Ладно, пока твоя взяла. Но вернемся назад, расплатишься, и тогда берегись! Каблук не любит, когда его водят на коротком поводке. Никому еще не удавалось!
«Даудавалось, удавалось, — подумал Осетр. — Тому же Карабасу удается!»
Но говорить такое — означает тешить глупое самолюбие непрофессионала. А ведь он — «росомаха», «росомахе» не пристало вести себя как последнему щенку. Дяденька, вот вы меня ударили, а я сейчас папу приведу, у него черный пояс по рукопашке, он из вас отбивную сделает…
— Ладно-ладно, — сказал он. — Когда вернемся, тогда и посчитаемся.
Каблук внимательно изучил его физиономию. И теперь уголок рта у него скривился в явной усмешке, только присутствовало в этой усмешке еще что-то, недоверие какое-то — не то к словам Осетра, не то к собственным мыслям.
— Да-да… — Он мотнул головой — точь-в-точь как пару минут назад собеседник. — Сдается мне, кореш, что не тот ты, за кого себя выдаешь. Ох не тот! — Он погрозил пальцем.
Однако чужое открытие уже абсолютно не трогало Осетра. У него появилось ощущение предстоящей удачи. Говорят, такое бывает у охотников. И совершенно точно — у «росомах», капитан Дьяконов не раз говорил об этом кадетам. И самое главное в такой момент — не стать самоуверенным, потому что ощущение предстоящей удачи опьяняет почище любого спиртного напитка и вроде бы даже почище любви. Про любовь Осетр не знал, а про спиртной напиток говорили правду — почище. Иначе бы с какой стати появилось ощущение, будто стала шире грудная клетка и что, вздохнув, ты сдуешь весь этот дурацкий кабак, со всеми его столами и посетителями, со стойкой, Макарычем и Маруськой и даже вместе с висящей на стене иконой-этикеткой. Впрочем, это не удача, это всесилие. Но всесилия без удачи не бывает!
— Короче, если ты готов, можем поехать туда прямо сейчас.
— Куда? — не понял Осетр.
— В лес, к твоему компаньону. Вряд ли он тебя ждет, раз в бега ударился. Но мое дело — ваша встреча, а там уж разбирайтесь сами.
«Оп-паньки! — сказал себе Осетр. — Так мы не договаривались! Как же это я туда? Без оружия? Неподготовленный?»
Каблук ждал ответа.
«А что, собственно, такого! — сказал себе Осетр через мгновение. — «Росомаха» не может быть неподготовленным! А оружие у него всегда под рукой!»
Каблук ждал ответа.
«И вообще, — сказал себе Осетр, — такое сильное ощущение предстоящей удачи не может быть на пустом месте. Это — знак судьбы!»
— А поехали! — сказал он.
Каблук что-то хотел сказать. Но не сказал. Просто встал из-за стола и крикнул кабатчику:
— Макарыч! Запиши на мой счет. Правда, думаю, завтра этот шкет мой счет оплатит.

Глава тридцать шестая

Осетр еще в первый день заметил, что в Черткове распространены, в основном, два вида трансорта — грузовики-цистерны, как тот, на котором катался Чинганчгук, и автобусы. Было еще несколько микрох, перевозящих начальников-черепов, но они встречались крайне редко. За ближайшим углом их с Каблуком ждал автобус. Впрочем, вряд ли он ждал их с Каблуком, скорее всего он ждал одного Каблука, но из кабака явилось сразу двое пассажиров. Лобовое стекло на кабине было, разумеется, неполяризованным — транспорт на тюремной планете должен просматриваться насквозь, это закон. Как и отсутствие в обиходе летательных аппаратов. Где-то, наверное, стоят они под замком — на случай массовых беспорядков либо в случае экстренной медицинской помощи (только не для мертвяков!), но в обычное время над головой не встретишь…
Водитель был незнакомым. Когда они подошли, правая стенка возле кабины дематериализовалась. Поднялись в салон. Там сидело двое знакомцев — Наваха и Кучерявый, — и двое незнакомцев. Незнакомцы также не носили на шее баранок, а стало быть, занимали в бандитской иерархии немалое положение. Впрочем, это и так ясно: и сам Каблук, и подручные его — далеко не шестерки. Надо думать, единственный, кто способен отдать им приказ, — это Карабас, да и того они не очень боятся, раз связались с Осетром.
Каблук кивнул незнакомцам, и они покинули автобус.
Стенка-дверца материализовалась.
— Куда едем? — спросил водитель.
— На пятую площадку, — ответил Каблук. — Туда, где были вчера.
Осетра посадили в середине автобуса, к окну. Сзади пристроился Кучерявый, сбоку — через проход — Наваха. Каблук сел рядом с водителем. Ни у кого в руках не было ни бутылок, ни стаканов. Что делал Кучерявый, Осетру видно не было, но Наваха не вытаскивал правую руку из кармана, и лежал у него там явно не ломтик брута.
— Ты, шкет, смотри, — сказал он грубо, — ручонками-то не вздумай махать. А то как бы дырочку над ухом не схлопотать!
— Надо было бы ему баранку на шею привесить, да пока ее раздобудешь, можно в оба конца смотаться, — отозвался Каблук.
Кучерявый но обыкновению молчал, но Осетр ощущал на затылке его пристальный взгляд. Однако в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и потому обижаться на такой прием вряд ли стоило. Осетр и не обижался. Он просто смотрел в окно.
Разноцветные улицы Черткова скоро перешли в поля, на которых ковырялись люди и двигались незнакомые машины. А потом начался и лес. Дорога была знакомо прямой, как стрела, но все-таки не та, по которой Чинганчгук привез его сюда.
Кое-где ограждение дороги прерывалось и в чащу уходили дороги поуже. На одном таком Т-образном перекрестке встретили выбирающуюся из леса цистерну. Водитель автобуса приветственно просигналил.
— Будущую «божью кровушку» везут, родимую, — сказал Наваха.
Осетр попытался рассмотреть, что там, за цистерной, в чаще леса, но автобус проехал перекресток слишком быстро.
Вскоре лес встал вдоль дороги стеной. Впрочем, нет, не стеной, потому что исчез подлесок, и потянулись огромные, в два человеческих обхвата, стволы.
— А вот и храппы! — сказал Наваха.
— Где? — подскочил Осетр, и тут же ему в затылок уперлось нечто твердое.
— А вот эти гиганты! — Наваха указал рукой сквозь потолок.
И Осетр, дождавшись, когда неведомое оружие оставило в покое его затылок, осторожно поднял голову.
Это были деревья метров в двести высотой, с переплетенными кронами, создающими нечто вроде крыши. С огромных суков, отдаленно напоминающих человеческие руки, свешивались не менее огромные плоды, очень похожие на дыни с Нового Петербурга, только не оранжевого, а лилового цвета.
Осетр смотрел на них во все глаза и удивлялся собственному любопытству. А с другой стороны, разве не интересны создания, омолаживающие человеческий организм?
А еще очень интересно, как же их собирают?
Автобус продолжал мчаться дальше, и вскоре стало ясно, как именно собирают эти «дыни». Осетр даже удивился. Мертвяки ползали по сучьям, будто жуки, на плоды набрасывали мешки-сетки, с помощью длинных пил перерезали черенки и на веревке опускали «пойманный» в сетку плод на землю. Видимо, при этом использовались какие-то пояса безопасности, потому что никто с деревьев не падал. Технология совершенно дедовская, но ведь рабочая сила почти бесплатна!.. Всяко пяток мертвяков с веревкой, пилой и сеткой обходится дешевле комбайна-переработчика с силовой ловушкой, аккуратно принимающей срезанные плоды!
— Вот так, шкет, добывают амброзию, которая чинит ваши подорванные бурной жизнью организмы. Тебе, небось, и в голову не приходило, что все это делают не какие-то лохи, а конкретные пацаны.
«Ага! — подумал Осетр. — Мне это действительно в голову не приходило. Потому что я вообще никогда прежде не пробовал этой вашей "божьей крови". Потому что в империи эта вода стоит столько, что ее могут пить только богатеи».
Однако это были не те мысли, которые должны занимать настоящего «росомаху». Сейчас следовало подумать, как себя вести.
Что его ждет? Куда-то они рано или поздно подъедут… Ему почему-то казалось, что встреча с агентом Муромцем произойдет на поляне, и будет гореть почти незаметный в дневном свете костер, а сверху будут падать солнечные лучи, и это плохо, потому что у присутствующих при встрече будут короткие тени, а тени могут предупредить о нападении. Правда, есть еще знаменитое росомашье чутье… Короче, в зависимости от того, как будет складываться разговор, и станем ориентироваться. И если потребуется, он, Осетр, вырубит этих троих, причем первым, разумеется, Кучерявого, потому что тот наиболее опасен. Вторым, мгновенно, — Наваху, ну а Каблук станет третьим, слишком он избалован чувством безопасности. Впрочем, нет, это уже недооценка соперника, чреватая проколом. Так что никто у нас ничем не избалован. Все отъявленные профессионалы и требуют соответствующего профессионального внимания…
Автобус вдруг затормозил и остановился. Осетр осторожным движением вытянул шею. Дороги впереди не было. Они приехали.
— Выходим! — скомандовал Каблук.
Четверо вышли. Водитель остался в автобусе. Осетр огляделся. И обнаружил, что тут стволы храппов окружены самым настоящим подлеском, и в кусты эти уходит тропинка.
— Наваха и Кучерявый, остаетесь возле машины.
— А если он…
— Не! — Каблук помотал головой. — Какой смысл! Верно, парень?
— Верно.
Смысла и в самом деле не было.
— Тропку видишь? Вот по ней и шагай.
И Осетр зашагал. Каблук шел в нескольких шагах позади. Наверное, думал, что если потребуется, успеет выстрелить. Самонадеянный придурок…
Позади заржал Наваха. Наверное, обсуждали с Кучерявым, как обработали лоха…
Тропинка вилась недолго. Внезапно открылась полянка, почти ожидаемая, только не было на ней костра, а стояла избушка, построенная из стволов храппов. Крыша, судя по всему, была крыта храпповыми же ветками.
Интересно, а в городе он не видел ни одной такой постройки.
Он тут же поделился с Каблуком этим своим наблюдением. Пусть бандит чуть-чуть расслабится…
— Все очень просто, — сказал Каблук. — Лекарство в излишне больших дозах это уже не лекарство, а яд.
«Неужели на человека благотворно действует не только "божья кровь", но и сама древесина? — подумал Осетр. — А ведь наверняка так оно и есть! И тогда где-то на Крестах должны быть и лесозаготовки».
— Заходи, — сказал Каблук.
Перед ними находилось крылечко, тоже деревянное. Столбики, поддерживавшие перила, были вырезаны в виде кошачьих и собачьих фигур. Наверное, мертвяк, строивший эту избушку, был мастером-резчиком. Интересно, ради чего он пошел по месту жительства на преступление, у него заказов от богатеев должно было быть немеряно.
Осетр шагнул на нижнюю ступеньку. Она скрипнула. Как пол в «Приюте странников». Интересно, чья ТУТ гостиница? Агента Муромца здесь держат?
Вот сейчас он, Осетр, войдет, а там сидит за столом Карабас, а в углу прикован к стене Муромец. И надо будет без излишнего шума повырубать Карабаса и все его «боевое охранение» и освободить Муромца. А потом вырубить Каблука, а потом Наваху и Кучерявого, а водителя, наоборот, оставить в живых, чтобы он довез бывшего пленника и его освободителя до города…
Он открыл скрипнувшую дверь и вошел.
Стол был, но Карабаса за ним не наблюдалось. Наблюдался там агент Муромец, он же торговец грёзогенераторами Сергей Петрович Костромин. Собственной персоной и в гордом одиночестве. Увидев Осетра, он встал:
— Ну вот, наконец, и вы, молодой человек. — Он поднял руку, в которой что-то блеснуло. — Слушайте сюда!
И тут Осетра с такой силой саданули по затылку, что он только и успел подумать: «Все-таки прокололся!»
И вырубился.

 

Назад: Глава десятая
Дальше: Часть вторая МЕСТО РАСПРЕДЕЛЕНИЯ