Трудная задача, не зная языка, что-то втолковать другим людям. Что-то действительно важное. Тем более если ты годовалый ребенок и по определению не можешь сделать ничего хоть сколько-нибудь умного.

Павел изнывал от безделья и невозможности как-то повлиять на свою жизнь. Правда, 'родители' практически ничего не требовали от него, он должен был есть, гулять, играть - словом, расти. Он же мечтал только об одном, как можно быстрее добраться до Алекса Глюка, а дальше будь что будет. В любом случае, даже если не удастся вернуться назад, Алекс - русский, а значит, с ним будет проще найти общий язык, он сможет помочь вырастить это новое тело, так, как это будет лучшим для него. На худой конец, он скорее сумеет спрятать его у себя в замке, где можно будет схорониться в случае опасности.

Алекс не будет относиться к нему как к младенцу, и... а впрочем, какая разница. Надо было любым путем прорываться в Иокогаму, а дальше будь что будет.

Павел поднял с земли палку и проделал с ней несколько упражнений, которые показывал 'отец', получилось, не бог весть что такое, но что ты тут будешь делать. Тело годовалого ребенка не могло дать необходимой координации движений. Что же - значит, буду развивать гибкость, решил Павел. Говорят, дети мягкие, и из них можно вылепить все что угодно, он, пытаясь сесть на шпагат, прокатывал на языке свежезаученные японские слова.

Нужно было как-то поговорить с 'отцом', объяснить ему, что к чему.

Одним из первых он выучил глагол 'хочу' - хоши - применительно к существительному и окончание тай к глаголу. Например, если хочешь получить рыбу, можно составить предложение Ваташива сакана-о хоши (я хочу рыбу), глагол всегда на последнем месте, малость невежливо, конечно, но да не беда. Главное, смысл донести. А можно сказать Ваташива сакана-о табетай (я хочу поесть рыбу). Последняя фраза звучала более правильно.

Теперь следовало как-то убедить 'отца' отвезти его в Иокогаму к Алексу Глюку. Но что тут скажешь, даже по-русски. Признаться, что у тебя есть важная информация для особы, приближенной к правителю Японии? Это у годовалого ребятенка-то? Бред.

Сказать, что хочешь посмотреть на Иокогаму. Иокогама-о метай. А кого это волнует - хотеть, как известно, не вредно.

Оставалось сыграть на мистицизме. Например, сказаться новым святым, бодхисатвой, помнящим свои предыдущие воплощения. Хотя опять же какой ты бодхисатва, если не знаешь японский? Или стать чем-то вроде ясновидящего.

Последняя идея казалась более перспективной. Вот если бы подобрать слова и рассказать историю, что, мол, видел Алекса Глюка во сне, и тот сказал, чтобы отец немедленно доставил его в Иокогаму, где его ждут почет и уважение. Клюнут ли 'предки' на такую приманку? Не факт, конечно, но попытка-то не пытка.

Павел уже понял, что местное население в основном живет от одного сбора налогов до другого, если в деревне появился незнакомец, у кого-то сдохла собака или народился ребенок - эти события будут перетирать, пока на горизонте не появится чего-нибудь новенького, так что, решись он рассказывать сны, слушателей найдется с избытком.

Он снова не удержал равновесия и плюхнулся на задницу прямо посреди садика. Тело, похоже, и не собиралось становиться удобным во всех отношениях инструментом. Безносая служанка Хана со смехом подскочила к ребенку и, обняв, подняла и поставила его на пухленькие ножки.

В это время у калитки залаяла собака, и они увидели, как во двор входит 'отец', за которым семенит молоденькая девушка в разорванном кимоно, с синяком под глазом и с всклокоченными волосами.

'Что же это кобель разбрехался, как на чужого?' - Поднял брови Павел и тут же, оттолкнув руку служанки, побежал навстречу. Обычно в этот момент 'отец' подхватывал его на руки и подбрасывал над головой. На этот раз 'отец' казался рассеянным или даже расстроенным, обняв ребенка, он какое-то время оглядывал сад, словно потерял что-то. Хана низко поклонилась господину и побежала в дом сообщать о возвращении хозяина.

Когда в дверях показалась 'мама', Хёбу-сан долго всматривался в ее лицо, словно забыл что-то и теперь пытался вспомнить.

- Вам нездоровится? - осведомилась она, стараясь придать голосу самый мягкий, обволакивающий тон.

- Отчего же, я вполне здоров. Проголодался только. - Он окинул взглядом дом, все еще не решаясь войти. - Чем занимались в мое отсутствие?

- Да вы же отсутствовали всего одну стражу! - всплеснула руками супруга. - Что тут могло произойти, ну служанки явились с покупками, сын ваш занимался в саду как большой, делал упражнения с мечом, то есть с палкой, конечно. Вы бы его похвалили, что ли?

- Сын? - Отец поглядел на ребенка так, словно видел его впервые. - Что же, нашему сюзерену нужны настоящие самураи. Хочешь быть воином, как твой отец?

Павел не понял обращенной к нему фразы, так как 'отец' говорил слишком быстро.

- Ваш сын будет самым лучшим самураем, даймё Умино будет рад взять такого славного воина себе на службу. - Она кивнула в сторону замка, так что Павел сумел наконец въехать в смысл сказанного.

- Даймё Кияма-сан щиндаимас (князь Кияма умер), - наконец выдавил он из себя, - има кара даймё Умино (с этого времени даймё Умино).

Получилось, конечно, не бог весть что, но понять можно.

- Хай. Со-десу. (Да. Конечно.) - кивнул отец, с интересом поглядывая на ребенка.

- Ваташива уми мита. (Я видел море.) - выдавил из себя заранее заготовленную фразу.

- Уми? - Отец сделал движения руками, как будто плавал кролем.

- Най. Уми джанай, юмэ. (Не море, сон.) - поправился он. - Ваташива юмэ мита. (Я видел сон.).

- Юмэ? - Отец, должно быть, хотел представить как-то свою спутницу, но Павел ему мешал.

- Хай. Юмэ. (Да. Сон). Ваташива Арекусу Грюку мита. (Я видел Алекса Глюка.) - Он выдохнул, собираясь с мыслями: - Кара ханасу: аната ките, аната ките. (Он сказал: иди сюда, иди сюда.) - Он сделал движения рукой, как будто зовет к себе. - Отоосан! Онигайши масс. Арекусу Грюку ваташини айтай. Хонто айтай. Ваташино као метай. (Отец! Прошу вас. Алекс Глюк скучает обо мне. Правда, скучает. Хочет мое лицо увидеть.) - Он вздохнул, размышляя, что бы еще такое ввернуть из недавно разученного.

- Арекусу Грюку? - вытаращился отец.

- Каминоке широй. (Светлые волосы.) - кивнул сын, подтверждая, что речь идет именно о Золотом Варваре.

- Анатава Арекусу Грюку мита? (Ты видел Алекса Глюка?) Доку дес ка? (Где?)

Павел застыл, не зная, что сказать. Ему на помощь пришла мама. Она говорила какое-то время, показывая в сторону замка и поминая покойного Кияма. Должно быть, хотела, чтобы муж вспомнил роскошные похороны, где их сын Мико мог приметить единственного иноземца, присутствующего на церемонии.

Слушая жену, отец опустился на корточки рядом с сыном, внимательно всматриваясь в его глаза.

Он снова что-то спросил, но Павел не понял ни единого слова. С таким трудом завоеванное было внимание родителей ускользало теперь неведомо куда.

Из кухни прибежала служанка, с поклоном сообщившая о том, что обед готов.

Должно быть, отец спросил, ел ли ребенок, и, узнав, что того уже кормили, потерял к нему всяческий интерес. Вместе с незнакомой женщиной он вошел в дом, где сразу же сел на подушки.

Шанс был упущен. В отчаянии, что его план не сработал, Павел швырнул на землю палку, с которой еще совсем недавно упражнялся, так, словно она была настоящим мечом, и хотел уже отправиться на задний двор, как вдруг отец окликнул его.

Позволив служанке разуть себя, Павел поднялся по ступенькам и сел прямо на пол напротив отца.

- Анатано хаха намае нан дес ка? (Как имя твоей матери?) - шепотом поинтересовался отец.

- Ваташино хаха? Хаха. (Моя мама? Мама.) - Павел почесал затылок. А действительно, должно же ее как-то звать. Получилось неудобно.

- Анатано конзука нан-нин? (Сколько человек в твоей семье?) - вступила в разговор до этого молчавшая девушка. Со стороны это могло выглядеть так, что взрослые устроили ребенку потешный экзамен.

- Ваташино кодзука... - Павел задумался. - Отоосан, - он показал на отца, - хаха, обасан, оджисан, какей то рейши. (Мама, бабушка, дедушка, старший брат и младшая сестра.) - Он утер взмокшее от стараний лицо. Взрослые за столом переглянулись. - Блин, себя-то забыл! - Начал было он по-русски и тут же осекся: - То ваташива.

Но было уже поздно. Неожиданно 'отец' сгреб его в железные объятия, так что Павел чуть не выблевал недавно съеденную пшенку. Глаза вытаращились от ужаса и напряжения, легкие не принимали воздух.

- Пусти, тварь! - выдавил он по-русски, отчаянно молотя отца свободными ногами.

- Павел Леонидович Пехов, если не ошибаюсь? - выдохнул ему в лицо 'отец' и тут же разжал смертоносные объятия, давая бывшему десантнику глоток свежего воздуха.