Чейли поднялась по местному времени рано, чтобы не сказать – вообще ночью. Организм еще не перестроился, а по корабельному времени уже должен быть завтрак. Все в мире относительно.

На базе еще спали. После зарядки (Чейли следила за здоровьем и фигурой) делать было нечего.

Некоторые бары на территории работали круглосуточно. Но кто сейчас мог быть в них? Какие-нибудь недогулявшие компании солдат. Находиться в подобном обществе Чейли точно не хотелось. Не тот настрой.

После кратких размышлений, популярная звезда решила пройтись до ангара. Там работа велась круглосуточно. Повторного нападения ждали под самое утро, но вдруг за ночь что-нибудь произошло?

В глазах Чейли жители Изолированных Миров изначально являлись носителями всевозможных пороков, поэтому она поневоле ждала от них какого-нибудь особо изощренного злодейства.

Ожидание пока не оправдалось.

Стив, дежурный смены операторов, посмотрел на своего патрона слегка красноватыми от ночного бдения глазами.

– Привет! Нападающие еще не выдвинулись в район. Думаю, им требуется еще часа полтора.

– Но идут? – спросила Чейли.

Она побаивалась, что трусливые горцы опять ограничатся никчемной перестрелкой на расстоянии, а то и вообще свернут в сторону дома.

– Идут. Более того, судя по всему, их уже поджидают. Так что, на этот раз картинка наверняка будет более эффектной.

От новостей Чейли почувствовала привычный подъем. Как всегда, когда планы начинают сбываться.

Воздвиженский спал. Или, грезил. Короче, пребывал на границе состояний, когда человек не воспринимает окружающий мир. Даже плен и дальнейшая судьба не казались ему чем-то страшным. Непреодолимый ужас перед побоями и унижением забылся со свойственной юности беззаботностью, уступил место мечтам о прекрасной незнакомке, которая непременно явится освобождать своего возлюбленного от тягот плена.

Может, не сразу освобождать. Сейчас она наверняка убеждает сурового папочку (юноша был свято убежден – неведомая красавица – дочь свирепого Абдула), что попавшийся ему юноша – это Тот, Которого Она Всегда Ждала.

Миша вздохнул. Как-то не верилось, что страшный разбойный атаман вдруг окажется любящим тестем. Отцом – куда ни шло, только Михаил всерьез подозревал – у любящих отцов порою бывают самые абсурдные представления о счастье дочерей. Особенно когда дело заходит о выборе спутников жизни.

Иными словами, хоть в чем-то Михаил мыслил здраво. В остальном же – увы!.. Молодость…

Он лежал и воображал, как после отцовского отказа непослушная дочь втихаря выйдет во двор. Она неслышно подойдет к яме, опустит туда лестницу и тихо шепнет:

– Миша!

Голос прозвучал до того реально, что Воздвиженский от неожиданности вздрогнул и проснулся.

– Миша! Ты здесь? – вопрос повторился.

Был он задан шепотом, однако спрашивающий отнюдь не был красавицей. Да и вообще девушкой, а судя по голосу, здоровенным мужиком отнюдь не юного возраста.

– Миша!

И лишь на третий раз Воздвиженский сообразил, что это – свои.

– Я здесь! – ответ прозвучал тихо и хрипло, не то от волнения, не то – спросонок, скорее – от всего сразу.

Чуть в сторонке завозились пленные аборигены.

Юноша вскочил, торопливо шагнул практически наугад и весьма больно налетел голенью на что-то твердое. Продолжавшее двигаться по инерции тело стало заваливаться вперед, однако почти сразу уперлось в нечто, смахивающее на лестницу.

– Вылезти сможешь? – над проемом чернел силуэт головы.

Вместо ответа Миша торопливо, не взирая на боль, принялся карабкаться по ступеням. Он уже узнал окликавший его голос, в котором звучала непривычная забота.

На последнем метре сильные руки офицера буквально подняли Михаила в воздух, и через мгновение недавний пленник очутился во дворе.

Ушибленная голень продолжала болеть, однако это мелочи по сравнению с обретенной свободой.

Но обретенной ли? Все-таки, хоть дом и на окраине, вокруг лежало чужое селение, напичканное разбойниками и головорезами. Если в яме Воздвиженский под влиянием грез почти забыл про это, то сейчас не только вспомнил, но как-то особо остро осознал значение абстрактных слов применительно к людям. Хитчам же в самом деле голову живому человеку отрезать – как кому-нибудь порядочному интеллигенту в затылке почесать.

По телу пробежали мурашки, противные, злые. Миша быстро посмотрел по сторонам, не несутся ли сюда хозяева?

Не неслись. Во дворе, если не считать Буйволова и стоявшего чуть в отдалении Цыганкова, никого не было. Разве что, в сторонке темнело нечто, похожее на лежащее человеческое тело. Хотя с чего бы кому-то спать на голой земле рядом с домом?

Рассматривать и думать было явно не ко времени.

– Бежим! – едва слышно выдохнул Воздвиженский.

Сам он куда бежать не знал, поэтому лишь чуть задержался. Пусть спасители покажут дорогу, а уж он-то не отстанет!

– Подожди. Пленных аминов не видел? – к удивлению Михаила поинтересовался Буйволов.

– Были со мной какие-то, – Воздвиженский все ждал, когда выскочат недавние похитители. Так ждал, что каждая клеточка тела была напряжена до предела. Он физически чувствовал неумолимый бег времени, и каждое ускользающее мгновение могло унести с собой призрак поманившей свободы.

Над ямой показалась голова. Единственный полностью здоровый пленник решил не дожидаться приглашения и выбраться на волю самостоятельно.

– Сколько их всего? – спросил Буйволов.

– Трое. Но двое раненых, – Миша все озирался, ждал, когда же наступит пора бегства.

– Придется вытаскивать, – вздохнул есаул и чуть хлопнул студента по плечу. – Не переживай. В селении почти никого нет. Куда-то местные джигиты ускакали. А с немногими оставшимися как-нибудь справимся.

До Воздвиженского впервые дошло, что валяющееся нечто – действительно человеческое тело. Вернее, труп одного из тех, кто на свою беду остался в селении.

Юноше стало немного не по себе. Самую малость. Все-таки, он понимал, что в данном случае речь идет о враге, да и не видел убитого вблизи, а на расстоянии к тому же в темноте он не казался страшным.

Не знал он и того, что во дворе валяется не труп, а всего лишь связанный часовой. Убивать полковник приказал только при отсутствии другого выхода. Кровь есть кровь. Прольешь, потом рискуешь не рассчитаться.

Гораздо страшнее оказалось оставаться на месте, когда душа изо всех сил рвалась прочь. Но Буйволов хладнокровно спустился в яму и одного за другим вытащил оттуда обоих раненных. Ему активно помогал тот амин, которому повезло выбраться самостоятельно. Лишь Цыганков оставался на некотором отдалении, очевидно, охраняя беглецов.

Потом был показавшийся очень долгим путь прочь от безлюдного селения. Михаил напряженно ждал, что сейчас кто-нибудь выйдет во двор, заметит медленно продвигающихся, обремененных ношей людей. Но тут повезло. Ночью в сельской местности принято спать. Вот все и спали. Кроме тех, что ушли в повторный набег.

Наконец, отошли достаточно далеко, и из темноты навстречу вышло несколько фигур. Воздвиженский невольно вздрогнул, однако, успокаивая, прозвучал голос Кречетова:

– Все в порядке?

– Да, Андрей Владимирович, – отозвался Буйволов.

Казаки уже подхватили раненых, провели чуть дальше, туда, где в укрытии дожидались кони. Включая запасных.

Лишь когда все страхи и опасения остались далеко позади, и уже была проделана изрядная часть пути между горными склонами, Михаил с некоторым раскаянием осознал, что ни разу за все бегство не вспомнил о прелестной атаманской дочери. Перед мысленным взором немедленно появились глубокие загадочные глаза, хотя все остальное лицо почему-то терялось, было размытым, нечетким, словно уже улетучивалось из памяти. Но юноше вполне хватило и одних глаз.

Сразу вернулись недавние, позабытые за бегством мечты. Даже показалось, что в этот самый миг девушка, ужасно смущаясь и волнуясь, осторожно выходит из дома, оглядывается по сторонам и направляется к пустой – увы! – яме.

Возникшая картинка оказалась настолько яркой и правдоподобной, что Воздвиженский застонал. Хоть возвращайся обратно!

– Что случилось? – вздрогнул ехавший рядом Бестужев.

Как ни странно, в вопросе совсем не было привычного высокомерия. Напротив, в тоне голоса промелькнуло сочувствие.

– Ничего, – смутился Михаил.

Однако человеку порою достаточно толики участия, чтобы возникло желание поделиться наболевшим, волнующим. Этому помешало одно – объявленный в самом начале движения категорический запрет на любые разговоры.

Ехали той же дорогой, что и к селению. Лучше потерять время на объезд, чем наткнуться на возвращающихся хитчей. Еще во время операции Буйволов, захватив часового живым, узнал от него, что большинство соплеменников ушло в набег, после чего хорошенько связал пленника.

Пусть война не терпит сантиментов, брать лишний раз грех на душу не хотелось. Одно дело – убить кого-то в бою, и совсем другое – хладнокровно зарезать безоружного. Воин и палач – разные категории. В самом крайнем случае надо хорошенько разозлиться. Так, чтобы глаза застлало кровавой пеленой.

Конечно, по Караванной Тропе было бы еще быстрее и безопаснее. Только есть вещи, которые лучше не делать. Если не хочешь потерять уважение других. И себя.

То, что война вокруг все-таки кипит подтвердилась перед рассветом. В отдалении послышались редкие выстрелы винтовок.

Как раз со стороны селения аминов.

Бой вспыхнул опять под утро. Только на этот раз налетчиков ждали. Отказавшись от активных действий, амины тем не менее довольно неплохо подготовились к обороне, и теперь пальба звучала только на окраинах селения.

Это были не стройные залпы. Выстрелы гремели беспорядочно, но для кремневых ружей достаточно густо. Так что повадившимся нападать разбойникам наверняка приходилось несладко.

После некоторого колебания Мюллер поправил пенсне и взялся за винтовку. Он был штатским человеком, и в то же время – не новичком в различных экспедициях. А в пути частенько случается всякое. Причем, плохое – чаще хорошего.

– Сидите, Карл Иванович, – попробовал остановить его монах.

Отцу Александру брать в руки оружие не позволял сан.

– Вы не понимаете, батюшка. По всем законам гостеприимства гость обязан защищать хозяина, подвергшегося нападению, – покачал головой профессор. – Раз уж мы здесь гости…

Перед этим путешественники не спали всю ночь. Вид открывшегося взорам чужого неба довольно быстро породил у Мюллера привычный научный зуд. Если очень постараться, то по виду созвездий можно вычислить, в какую часть мироздания занесло экспедицию при проходе ущелья. Работы при подобных вычислениях – непочатый край, насколько было известно профессору, никто и никогда из астрономов до сих пор не занимался этим, но при известном труде, вспомнив собственные познания о небесных светилах, кое-что в первом приближении сделать было реально. Главное – делать, а результат рано или поздно приложится.

– Бог везде един, – спокойно сделал свой вывод отец Александр.

Научных знаний у него было, разумеется, намного меньше, чем у профессора, зато вера не позволяла видеть в случившемся ни необъяснимого чуда, ни какой-то трагедии.

Трагедии не видел и Мюллер. Правда, по другой причине. Разве не заманчиво для настоящего ученого побывать там, где еще не ступала нога человека?

Или, ступала? Вдруг местное население – потомки тех, кто таким же странным образом перенесся через бездны пространства? Тогда становилась понятна языковая проблема. Речь с течением времени могла несколько поменяться, однако сохранилась некая основа, благодаря которой стало возможным хоть как-то понимать друг друга. И пусть будущее сулило немало сложностей, Мюллер в данный момент пребывал в некоторой эйфории.

С некоторой долей вероятности ему даже удалось прикинуть, что перенесло их относительно недалеко. В противном случае никакого отдаленного подобия знакомых созвездий на небе узреть бы не удалось. А так, пусть искаженные, странные, они присутствовали над головами наравне с какими-то совсем незнакомыми, чужими.

Вычисления заняли массу времени, да еще и вынужденно прервались из-за стрельбы.

В данный момент Мюллер поднялся и с винтовкой в руках пошел к двери. Отцу Александру поневоле пришлось пойти за ним, хотя бы для того, чтобы не остаться в полном одиночестве.

– Карл Иванович! Я уже не говорю о грехе убийства, однако вы подумайте, что почти ничего не знаете о местных условиях. Может, ваша помощь здесь наоборот не нужна. Или вы по незнанию вместо врага убьете кого-то из жителей селения. Вы же вполне можете напутать. Сильно ли они отличаются от своих врагов, особенно во тьме? В темноте и кошки серы… – продолжал увещевать профессора Александр. – Да и местные – не дети малые. Если уж вчера отбились, то сегодня и подавно отобьются.

Над головами свистнула то ли шальная, то ли наоборот прицельно пущенная пуля. Попасть не попала, напугать тоже не смогла. Путешественники продолжали идти, словно над ними пролетел не кусочек свинца, а какой-нибудь залетный шмель.

В отличие от затихшего селения, у околицы бурлила жизнь. Бурлила довольно своеобразно, исключительно в пределах, позволяемых перестрелкой. Но все равно, укрываясь за дувалами, ползали люди, время от времени то один, то другой, приподнимался над своим укрытием, посылали во мрак пулю, и проворно прятался от летящего ответного послания.

Кто-то торопливо перезаряжал оружие, кто-то ругался с соседом, или просто костерил весь несуразный мир, в отдалении кому-то накладывали на голову повязку, схожую с чалмой… Все суета сует и всяческая суета.

Отец Александр проворно устремился к раненому. Мюллер проводил взглядом крупную фигуру в развевающейся от быстрой ходьбы рясе, вздохнул и занял место рядом с оградой.

На поле перед селением гарцевало несколько всадников. Приближаться они не рисковали, держались довольно далеко, вдобавок находились в непрерывном движении, поэтому попасть в кого-то из джигитов было очень трудно. А тут еще предрассветная мгла, мешающая точному определению расстояния.

Мюллер выстрелил почти наугад и чуть подался вперед в надежде, что не зря истратил пулю.

Оказалось, не зря. Попасть он ни в кого не попал, зато на вспышку прилетело не меньше десятка ответов от затаившихся пеших разбойников, что влекло напрасную трату противником боеприпасов. Попасть они ведь тоже не смогли, а денежки за патроны уже выложили. В итоге понесли определенный урон.

Однако доводить незваных гостей до финансового краха Мюллеру не очень хотелось. Во всяком случае, такими методами. Если бы хоть всадники подъехали чуть ближе…

Конные налетчики не умели читать мысли на расстоянии. Или у них были собственные взгляды на подобный маневр. Один из них все-таки схлопотал угощение от гостеприимных хозяев, плюхнулся с седла наземь, а остальные, под восторженный рев защитников, как по команде устремились прочь. При этом никому даже в голову не пришло поинтересоваться, убит ли недавний товарищ, или лишь ранен. Словно подобная проблема была исключительно частным делом, и посторонних не касалась ни с какой стороны.

Хотя, нет. Посторонними оказались исключительно всадники, а стрелки наоборот близко к сердцу восприняли случившееся и открыли такой огонь, словно им во что бы то ни стало требовалось срочно расстрелять все запасы патронов.

Ответные пули просвистывали над головами, проносились куда-то вглубь селения. Некоторые выбивали крошку из изгороди. Другие втыкались в землю, не долетая до дувала.

Защитники попрятались, пережидая свинцовый ливень. Стрельба погрохотала, а потом резко оборвалась. Несколько запоздалых выстрелов словно подчеркнули наступившую тишину.

Причина подобной щедрости была простой – Абдул удостоился повторного посещения. На этот раз за нападение на соседей ему сразу выдали аж дюжину винтовок, неслыханная дотоле щедрость, как ни крути, да в придачу к каждой – по полсотни патрон, и еще изрядный запас пороха и свинца для кремневых ружей. Но и взамен потребовали более энергичных действий, включая обязательный прорыв в селение аминов.

Оружие хитчи, разумеется, взяли, нападение осуществили, и лишь сильно рисковать не думали. Действовали по привычке. Напал, схватил, что успел, если же получил отпор, то отходи прочь.

Войны на полное уничтожение в горах не знали.

– Даже раненых новых нет, – изумленно покачал головой отец Александр, добравшись до профессора. – Скверно стреляют.

– Далеко, – словно извиняясь за промахи нападавших, пробормотал Мюллер. – Да и темновато.

Опровергая его слова, небо на востоке, наконец, окрасилось розовым, а затем из-за горы медленно выполз краешек солнца.

Салютовать ему никто не спешил.