Глава 29
Проснулся сам, никто нас не будил, не осмелились… Я уже более-менее научился ориентироваться во времени по солнцу, и, судя по его местоположению на небе, сейчас часов одиннадцать утра. Кое-кто тоже проснулся и копошится с вещами, собирая снаряжение. Талес, вытряхнув содержимое двух ранцев, что-то перебирает, Тарин еще спит.
– Что-то потерял? – подсел я к Талесу с полным котелком чистой воды из бочки на телеге, к слову, из колодца в городище, сушняк одолевал.
– Уже нашел, – ответил он, еле разжав опухшие губы.
– Красавец! – посмотрел я на него с сочувствием.
– Ерунда, заживет, а вот два зуба жалко…
– Я что хотел спросить… – оглянулся я по сторонам и убедился, что лишних ушей нет, – куда ты теперь, и что собираешься делать?
– Ты знаешь, что…
– Один не справишься.
– Попробую.
Да уж, характер у парня… княжеский, одним словом…
– Сгинешь в одиночку.
– Что ты предлагаешь?
– Блюдо мести нужно подавать холодным, – вспомнил я старый фильм.
– Еще немного… и моя месть протухнет и начнет смердеть.
– Талес, у меня тоже есть счеты к… в общем, я еще не знаю точно, к кому, но обязательно выясню, но знаю точно, что люди эти имеют непосредственное отношение к знати Трехречья и власти. Мы можем объединить наши усилия, но для начала нужно вытащить одного хорошего человека с угольных копей.
Талес посмотрел на меня, нет, не зло, а как-то колюче, что ли, закрыл верхний клапан ранца, закончив складывать свои вещи, и резким движением затянул кожаный шнурок на крючке-замке.
– Я помню, что обязан… хорошо… я помогу тебе, но просить тебя помочь мне я не могу и не буду.
– Гордость не позволяет? – хмыкнул я.
В ответ Талес промолчал.
– Тогда наймешь меня, – улыбнулся я.
Талес поднял глаза, тоже хотел улыбнуться, но застонал и схватился за губы.
– Это будет смертельно опасно, – ответил он через минуту, – рискованно… и скорее всего бессмысленно.
– По большому счету, Талес, любая месть бессмысленна, а вот восстановление справедливости очень даже имеет смысл.
– Ты хочешь сказать, что готов рисковать жизнью за справедливость?
– Готов, во всяком случае, у меня на ближайшее время именно такие планы, и они совпадают с твоими. И мне и тебе для осуществления этих наших планов нужны союзники, скажем откровенно, но двойне хорошо, если у союзников совпадают цели.
– А Тарин?
– Что Тарин?
– Он тоже союзник?
– Лучшего союзника, чем Тарин, ты не найдешь во всем княжестве… Он один раз уже спасал жизнь твоему отцу, он предан ему, даже мертвому… и из-за людей, которые виновны в смерти твоего отца, он потерял все… близких людей, земли и будущее, и род.
– Давай вернемся к этому разговору, когда прибудем в городище… люди просыпаются уже.
– Хорошо.
После обеда в городище отправилось три длинных фургона, которые повезли тело погибшего походного воеводы, четверых раненых икербов, которых нашли на поле боя, и нас, восьмерых… Да, уже восьмерых, во сне, судя по всему от внутреннего кровотечения, умер еще один наш, из ополчения. Всех других погибших сожгут на плато, и наших, и икербов… тут так, полное уважение и прощение погибшему в бою, мертвым воинам нет позора и по местному верованию, Большая Луна примет их всех одинаково, и те, кто с остервенением и ненавистью вчера бился на плато, после смерти стали братьями навечно…
Солнце уже шло к закату, когда мы подъезжали к городищу. Нас остановил для проверки разъездной княжеский дозор, с ними в компании также были двое из судейской стражи. Но когда поняли, откуда едет наш обоз и кто его пассажиры, попросили разрешить сопроводить нас до городской площади, это было для них большой честью. По прибытию в городище икербов сразу увели куда-то, тело походного воеводы переложили на открытую телегу и увезли в здание Совета Хранителей, где его собирались кремировать по какому-то «воеводскому» обряду. Ну а нас расположили в казармах регулярного княжеского войска. Долговязый вояка проводил нас и сказал, что мы можем оставаться в расположении неделю, это у них что-то вроде периода реабилитации, наверное. Обещали трехразовое питание в придачу с почетом уважением, а завтра у нас предстояла встреча с князем, ну и собственно получение от него всяческих вознаграждений, и моральных и материальных. Когда мы расположились в казарме, долговязый повел нас в баню. Всю одежду долговязый сказал отдать двум толстым теткам на стирку и ремонт, что мы с превеликой радостью сделали. Плечо, к слову начало «дергать», что ничего хорошего не обозначало, в пути я перевязывался пару раз, конечно, но рана однозначно воспалилась, мизинец и безымянный пальцы постоянно немели. После бани немного отпустило, но я все равно пожаловался местному лекарю в казармах, который пытал меня почти час, предварительно напоив какой-то гадостью. Он снял швы, промыл рану, снова зашил и, засыпав ее каким-то порошком, наложил повязку… кровищи снова натекло.
– Завтра утром придешь, а сейчас иди и выпей чего покрепче… будет болеть, а выпьешь, то хоть поспишь спокойно.
Зелье, что дал выпить мне лекарь, кроме не сильно обезболивающего эффекта, изрядно замутило сознание, и я на «автопилоте» пришел в казарму.
– Есть у нас что-нибудь выпить покрепче? – спросил я Тарина, тяжело опустившись на топчан.
– Есть, – ответил за Тарина Талес и протянул мне флягу покойного Сагала.
– О, то что нужно, – ответил я и приложился несколько раз.
В казарме, кроме нас восьмерых, никого не было, «все ушли на фронт», как говорится, в соседней казарме располагалась городская стража, но и она была полупуста, только иногда с той стороны доносился смех и голоса. Мы втроем сидели чуть в стороне от других ополченцев, и у нас была возможность поговорить.
– Тарин, а далеко эти угольные копи? – тихо спросил я, еще раз приложившись к фляге, и передал ее ему.
– Прилично… но если конными, то на пятый день доедем. Это на юге, почти на границе.
– Ты был там?
– Да, еще когда служил при славном князе… отвозил туда разбойников на каторгу.
– Охраны много?
– Под сотню.
– Да… многовато, – задумался я.
– Мы выкупим твоего Вараса… Грешат там этим, и бывает, что продают в рабство каторжан.
– О как. А что, не проверяют те же Хранители, как их подопечные поживают?
– А как проверишь? – улыбнулся Тарин. – Был, был да сгинул, может, на копях привалило, может, другие каторжане забили за пайку да углем присыпали… всякое там случается.
– И что, вот так приедем и скажем, а продайте-ка нам кузнеца Вараса?
– Нет, конечно, деньги есть, купим пару халатов вон в старом городище побогаче, да сойдем за купцов, попросим показать тех, кто покрепче и из недавно осужденных, и выберем три человека вместе с Варасом.
– Зачем три-то?
– По одному не продают… жадные.
– Ясно.
– С жеребцами-то что делать будем?
– А что?
– Как что, а кормить, поить, обиходить? Много забот с ними.
– А, вот ты о чем.
– Моего можно продать и на фураж и фургон выменять, – вступил в разговор молчавший до этого Талес.
– Решил, значит… ты с нами?
– Нет… просто, он мне не пригодится.
Я обратил внимание, что Талес немного замкнулся и что-то там себе думает.
– Эй, княжий сын… а что это ты удумал, – наклонился к нему и тихо спросил Тарин.
– Завтра к нам князь Палей пожалует, и я поквитаюсь с ним.
– Ну и дурак… Сомневаюсь, что получится, охранители у него ловкие и глазастые, сгинешь бесславно как убивец и разбойник, опозорив при этом память об отце своем.
– Может, это единственная возможность за всю мою жизнь… чтобы отомстить, – обиженно ответил Талес.
Тарин оглянулся на сидящих в дальнем углу казармы других ополченцев и тихо, но как-то более чем настойчиво начал выговаривать Талесу:
– Вот ты княжьих кровей, а ума у тебя, как у стряпухи на постоялом дворе, хоть храбрости и удали не занимать… Убив Палея, ты не отомстишь, ты просто обесчестишь себя и свой славный род, тебя или охранители сразу убьют, или потом с позором казнят. Это судьба сына славного князя Васлена?
Талес молчал, сопел и слушал, а Тарин продолжил:
– Лишить их всего… власти, денег и чести, рассказать людям правду о смерти Васлена и вернуть себе то, что принадлежит по праву рода княжеского. Вот какой должна быть твоя месть!
Тарин откинулся на стену и раскурил трубку, которую он плотно набивал, пока делал внушение Талесу.
– Как же мне это сделать?
– Нам, Талес, нам… Надо только подождать и сделать все с умом.
У Талеса пару раз чуть вздрогнул подбородок, он отвернулся и, уткнувшись в соломенный матрас, чуть слышно почти простонал:
– Сагал…
– Думаю, что и покойный Сагал поддержал бы Тарина, – похлопал я по плечу Талеса.
Он снова сел, развернувшись, к нам и сказал:
– Хорошо… Двадцать лет ждал, подожду еще немного.
– Вот это другое дело, это разумно, – сказал я и потряс флягой, на дне еще плескалось, и я протянул ее Талесу, – расскажи нам свою историю.
– …Сагал рассказывал, – поморщился Талес, сглотнув крепкую настойку, – что отец… после того как княжна умерла, переживал, что не будет наследника рода. Потом он полюбил дочь купца солевара, мою мать… Но сами понимаете, как могла отнестись княжеская знать к их отношениям, которые они скрывали несколько лет, а потом, когда я родился, Васлен объявил всем, что собирается жениться, но никто не знал на ком. Тогда Палей и Талий, два брата, старого богатого рода, которым по решению Совета Хранителей могла перейти власть, отравили отца вином. Отец был сильным… он умер не сразу, а может, и яд был слабым, и он, уже умирая, признался Сагалу, что у него уже есть сын, то есть я, и попросил обо мне позаботиться и воспитать. А потом воевода поднял мятеж, не поверив в смерть отца…
– Ну дальше я знаю, – кивнул Тарин.
Алкоголь на пару с «анестезией» возымел просто убийственный эффект, голова совсем отяжелела, я прилег на топчан и меня как выключили.