Глава 9
Жизнь состоит из упущенных возможностей. Странное рассуждение для отпрыска влиятельной семьи, чья карьера идет вверх как по маслу? Возможно. Кстати, кто-нибудь когда-нибудь пробовал идти вверх по маслу? То-то же. А говорят, говорят… Болтуны. Хуан Вальдес болтунов не жаловал, хотя по долгу службы был вынужден формально принадлежать к их числу. Черт его дернул послушаться отца и выбрать дипломатическую стезю! Ну что стоило настоять на своем и пойти по военной части! Хотя, если не лгать самому себе, то надо признать, что отец был прав. Конечно, командная кафедра Военного факультета Академии Свободных планет – это престижно и почетно. Но воином до мозга костей Хуан не был – в отличие от его официальной спутницы. Принято считать, что противоположности сходятся, и он не отказался бы сойтись с сеньоритой Гамильтон поближе. Но эту возможность нельзя было отнести к числу упущенных просто потому, что ее не существовало с самого начала.
А вот то, что он не догадался хоть раз пригласить ее на танцы… болван ты, сеньор Вальдес, как есть болван. Три года! Три года ты мог танцевать с такой тангерой, что до сих пор при воспоминании о фиестах на Санта-Марии перехватывает дыхание. И что же? Упустил…
* * *
Русская эскадра снялась с орбиты Бельтайна и двинулась к Зоне Тэта. Торопиться было некуда, что такое несколько дополнительных часов в пути? А вот пояс астероидов Тариссы, с которым граничила более близко расположенная Зона Сигма, произвел на русских пилотов сильнейшее и неприятнейшее впечатление. Одно дело, когда надо преследовать пиратскую эскадру или срочно подбирать присланных с Кремля ученых, а теперь-то зачем рисковать? Вопреки устоявшемуся мнению, в русском Экспедиционном флоте служили отнюдь не сорвиголовы. Простой экономический расчет: подготовка разумного пилота и отчаянного обормота обходится в одну и ту же сумму, но разумные служат существенно дольше.
Мэри, в повседневной форме с колодками вместо орденов, стояла возле иллюминатора в кают-компании и смотрела, как уменьшается, истаивает вдали ее родина. Ей было не то чтобы плохо… скорее, странно. Впервые она улетала с Бельтайна, не имея четкого плана действий, не зная, что будет делать в ближайшие дни. Нет, конечно, с князем Цинцадзе встретиться надо, но этот властный господин вполне может попытаться пристроить ее к делу, которое окажется ей не слишком по душе. А отказаться – после всего, что он сделал для нее и для Бельтайна – будет довольно трудно. Операция по разорению корпорации «Кристалл Лэйкс» шла как по маслу. Силами галактических СМИ это название теперь прочно ассоциировалось с предельно скверной репутацией и такими неблагозвучными словами и выражениями, как «шантаж», «убийства» и «опыты на живых людях». Даже Американская Федерация выступила в защиту своих бизнесменов как-то скупо, словно нехотя. Сделанный Мэри еще до отъезда в поместье Рафферти прогноз оправдывался с блеском. После того, как о введении эмбарго на товары и услуги «Кристалл Лэйкс» объявил лично император, акции компании с треском обвалились. Галактический фондовый рынок пошатнулся, но устоял. А вот один из самых серьезных его игроков не сегодня-завтра должен был попросту прекратить свое существование. Этому немало способствовала и волна загадочных самоубийств, несчастных случаев и исчезновений, прокатившаяся по высшему менеджменту компании и зацепившая своим краем глав исследо– вательских служб. Судя по всему, князь Цинца– дзе очень рассердился. И вот этот-то человек настоятельно предлагал майору Гамильтон посетить его и пообщаться на предмет трудоустройства. И ведь не откажешься, услуга за услугу и все такое… М-да…
От невеселых размышлений ее отвлекла музыка. Лейтенант Танкаян и еще один офицер постарше расчехлили гитары и наигрывали сейчас знакомую мелодию. Кажется, Мэри не раз слышала ее во время службы на Санта-Марии. Исполнение было виртуозное. Особенно ее удивил напарник Георгия. В его лапищах гитара казалась игрушечной. И оставалось только гадать, как такие, огромные и неуклюжие на вид пальцы ухитряются мягко скользить по узкому грифу и извлекать из инструмента безукоризненно чистые звуки. Стоящий рядом с ними молоденький навигатор что-то говорил, растерянно и смущенно, и выслушавший очевидную жалобу Никита вдруг направился к ней.
– Мисс Гамильтон, не могли бы вы нам помочь? – он по-прежнему предпочитал соблюдать декорум при посторонних, хотя у Мэри не было никаких сомнений, что о них судачит вся эскадра – и хорошо еще если только она одна.
– Разумеется. Все, что в моих силах. А в чем, собственно, дело? – улыбнулась она, с удовольствием отметив, что говорит по-русски почти без акцента, и, повинуясь мягкому нажиму на локоть, двинулась в направлении навигатора.
– А вот пусть лейтенант Захаров сам вам объяснит, в чем состоит его проблема. Говорите, Алексей.
Парень замялся и заметно покраснел.
– Видите ли, мисс Гамильтон… Я собираюсь жениться…
– Прекрасная новость, лейтенант, я вас поздравляю, – подбодрила Мэри окончательно смешавшегося молодого офицера.
– Моя невеста, она… она хочет, чтобы мы с ней танцевали на свадьбе танго, а я не умею. То есть не то чтобы не умею, но… Я думал потренироваться в отпуске, но мы задержались в системе Тариссы, я даже боялся, что свадьбу придется переносить…
– Я вас понимаю. А что, танго настолько популярно в Империи, что его танцуют на свадьбах? – приподняла густую бровь Мэри.
– В последние несколько лет – да. С тех пор как его величество женился вторым браком на уроженке Санта-Марии…
– …началось взаимное проникновение культур, – закончила за него бельтайнка. – Когда назначена свадьба?
– Через неделю. Мы успеваем добраться, однако на тренировку времени уже не остается, там сейчас такое начнется! Я боюсь подвести Леночку, но ничего поделать не могу и…
– Ни слова больше, лейтенант. Я все поняла. Думаю, что смогу вам помочь – тем более что это из-за меня вы потеряли столько времени в окрестностях планеты, где танго не танцуют в принципе. Здесь найдется подходящая запись?
– А вы умеете?.. – казалось, Захаров не смеет поверить своему счастью. Вместо ответа Мэри сделала изящный пируэт и улыбнулась:
– Меня учил танцевать сам дон Эстебан Родригес, «великий тангеро»! Начнем?
С первых же тактов она убедилась, что сомнения молодого навигатора имеют под собой все основания. Движения Алексея были деревянными, он не знал, куда девать руки, и так зацикливался на том, чтобы правильно выполнить па, что совершенно не слышал музыки.
– Стоп, – решительно сказала Мэри, когда мелодия не дошла еще даже до середины. – Стоп. Так дело не пойдет. Вы меня боитесь, лейтенант?
– Не вас, госпожа майор… – пробормотал он, в очередной раз краснея.
Да уж, теперь Мэри на собственной шкуре ощутила, как, должно быть, намучился когда-то дон Эстебан с ней самой. И что прикажете делать с этим мальчиком? Времени совсем мало, до Кремля меньше полутора суток, а она и впрямь чувствует себя виноватой…
– Вот что, Алексей. Вы позволите вас так называть? Благодарю. Вот что. Ваша проблема, судя по всему, состоит в том, что никто не объяснил вам, что танго всегда танцуют трое. Трое, понимаете? Мужчина, женщина и страсть. Без мужчины и женщины не будет танца. Без страсти не будет танго. Подключите воображение. Забудьте, что я некрасива, седа и старше вас по званию. Представьте на моем месте свою невесту, – она вгляделась в ошарашенные глаза и удрученно покачала головой. – Ясно. Сделаем по-другому. Лейтенант Танкаян, мне нужна ваша помощь.
– Если я могу помочь, я помогу, госпожа майор. А что требуется?
– Вы и ваш друг прекрасно играете. Вам извест-на старая песня «Historia de un amor»? – Мэри быстро напела несколько тактов.
– Конечно. Это прекрасная песня и мы ее не раз играли.
– Вы можете сыграть ее сейчас?
Вместо ответа Георгий поправил на плече ремень гитары, кивнул своему напарнику, и кают-компания наполнилась красивой, немного грустной мелодией. Но Никите было не до музыки. Пораженный, он смотрел, как с первыми же звуками неузнаваемо изменилась Мэри. Склонилась голова, чуть откинулся назад корпус. Невидимые каблуки приподняли над полом и без того длинные ноги. Правая рука подхватила воображаемый подол и уперлась в бедро. В левой раскрылся иллюзорный веер, из-за которого сверкнули почерневшие глаза. И Корсаков готов был поклясться, что по плечам рассыпались смоляные локоны, прикрытые кружевной мантильей. Шаг, еще один. Она запела, негромко и хрипловато, но было очевидно, что голоса прекраснее не существует сейчас для тех, кто собрался в кают-компании. Сеньорита обходила зал по периметру, на секунду останавливаясь, чтобы пропеть несколько слов избранному счастливцу, и снова начинала двигаться, плавно, завораживающе. Музыканты шли за ней, тихонько поддерживая ее пение своими голосами, только голосами, без слов. Последняя фраза предназначалась Захарову. И Никита ничуть не удивился, когда лейтенант вдруг шагнул вперед, словно околдованный, решительно и властно привлекая к себе партнершу. Мэри все тем же несуществующим веером подала знак, кто-то сообразительный включил запись и… Да, это было танго. Такого Корсакову еще видеть не доводилось. Танцоры двигались как одно целое, скользили над полом так, будто для них не существовало гравитации. Выражения опущенного лица Мэри он не видел, а вот Алексей Захаров точно находился где-то очень далеко. Его губы беззвучно шевелились, глаза видели что-то, недоступное зрителям, и танцевал он так, словно каждое движение разрывает его сердце, но это именно то, чего он хочет здесь и сейчас…
Музыка закончилась. Мэри отступила на шаг от партнера и склонилась перед ним в глубоком изящном реверансе. В ответ лейтенант коротко припал на одно колено, тут же вскочил и щелкнул каблуками:
– Благодарю вас, госпожа майор. Я понял.
– Не сомневалась в этом, Алексей! – лукаво усмехнулась она. – Только одно маленькое замечание, если позволите: думаю, ваша невеста несколько потоньше в кости, чем я, верно? В таком случае будьте осторожны, вы рискуете переломать ей ребра!
Дружный хохот собравшихся смыл волшебство. Захаров смеялся вместе со всеми, но в его глазах, как со смутным недовольством отметил Никита, появилась уверенность, которой не было еще полчаса назад. Один танец сделал из юноши мужчину. Ведьма она, что ли?
– Мисс Гамильтон, – осторожно начал отложивший гитару Танкаян, – скажите, а трудно было научиться так танцевать?
– Это непростой вопрос, Георгий, – задумчиво проговорила Мэри, окидывая взглядом буфет. Пару секунд спустя она благодарно улыбнулась Савельеву, подавшему ей бокал хереса, и продолжила:
– Технически в этом нет ничего сложного. Но когда я прилетела служить на Санта-Марию, концепция танца как способа получить удовольствие от жизни и приятно провести время, не укладывалась у меня в голове. Бельтайнские пилоты танцуют довольно много, но для нас танец – это тренировка вестибулярного аппарата и интуиции, не более того… Добавьте к этому вынужденный целибат, с самого детства поддержанный гипнозом и медикаментами. Как станцевать страсть, если само понятие тебе недоступно? Бедный дон Эстебан… Ему понадобился год для того, чтобы бельтайнскую девчонку можно было выпустить на фиесту, не опасаясь, что она опозорит наставника. И это был прекрасный год, господа! Лучше него был только следующий. А потом контракт закончился, и я улетела с Санта-Марии. Но с тех пор везде, где мне доводилось служить, я училась танцевать. Для себя, а не для тренировки.
– А… а танцевать для тренировки – это как? – заинтересованно уставился на нее напарник Танкаяна.
– Это? Это очень просто. В каком-нибудь из ваших спортивных залов есть бум? Отлично. Идемте, покажу.
В огромном помещении с высоким потолком света и воздуха было примерно поровну, то есть очень много. Бум оказался, что надо: длинный и высокий, он располагался в центре зала, деля его пополам почти по всей длине. Мэри сбросила китель, распустила шейный платок и скрутила из него жгут, который и обмотала вокруг кулака.
– Вам понадобится музыка, мисс Гамильтон? – негромко спросил Терехов. Зал принадлежал десантникам, и теперь те, кто тренировался в нем перед приходом офицеров, тихонько сидели вдоль стен, не без оснований опасаясь, что если обратить на себя внимание начальства, то могут и выгнать.
– Музыка? Нет, музыка мне не нужна. Разве что… Могу я попросить вас, Дан, отбить мне ритм? Я буду его задавать, а вы подхватывать, договорились?
С этими словами Мэри завязала себе глаза приготовленным платком и вскочила на бум. Шаг– нула вперед, назад, подпрыгнула, дважды размеренно хлопнула в ладоши, Терехов немедленно повторил за ней хлопки, к нему по одному начали присоединяться остальные офицеры. Мэри двигалась, постепенно ускоряя темп, хлопки стали ча-ще… Еще чаще… Прямая спина, развернутые плечи, прижатые к бокам руки – и залихватская чечетка, которую все быстрее выбивали ноги в высоких ботинках. Вдруг она сделала явно приглашающий жест, и один из десантников не выдержал, молнией метнулся к буму и запрыгнул на него. Теперь на узком бревне плясали двое, только корпус мужчины не был так неподвижен, как корпус женщины. Секунда, другая… Кто-то задушенно ахнул: слепая танцовщица, быстро приноровившись, зеркально повторяла движения своего невидимого партнера. Потом вдруг усмехнулась и начала двигаться в противофазе. Вскинула руку, хлопки стихли, и остался только стук неимоверно быстро двигающихся ног двух человек. Это было красиво. Это было невероятно. Это было почти страшно. И вдруг все закончилось. Еще один безошибочно понятый жест, танцоры церемонно поклонились друг другу и одновременно спрыгнули с бревна. Мэри сняла с глаз повязку и удовлетворенно улыбнулась:
– Вот как-то так, господа.
Быстрый взгляд в сторону партнера, лихое подмигивание:
– Благодарю за доставленное удовольствие!
Опомнившиеся зрители начали аплодировать.
– Знаете, мисс Гамильтон, – подошел к ней с кителем в руках Никита, – когда я увидел, как вы направляете подбитый «Дестини» к «Александру», я пообещал себе, что если пилот корвета жив, я обязательно постараюсь выяснить у него, как он ухитряется управлять кораблем, которому разнесли все внешние датчики. Кажется, теперь вопрос отпал.
– Дело не только в этом. Никакой тайны тут нет, хотя мы и не кричим на всех углах о том, что бельтайнская сцепка – это система с обратной связью. Если на другом конце поводка кто-то есть, этот кто-то может послать сигнал тому, кто на сцепке так же получает его. Меня навели на ваш крейсер – система управления огнем ведь не пострадала и этого хватило.
Корсаков озадаченно почесал в затылке, оглянулся на подчиненных и рассмеялся:
– Не буду притворяться, будто что-то понял, мисс Гамильтон. Просто поверю на слово.
– Ты знаешь, что такое кремль? – спросил Никита Корсаков, когда, оставив «Александр», они пересели на челнок и приближались к планете.
– Ну… да, – не вполне уверенно ответила Мэри. – Это крепость в русском городе, в которой в древности запирались защитники, а нападающие, соответственно, штурмовали…
– Верно, – улыбнулся он. – Кремль в Москве, древней столице России на Земле, это крепость с темно-красными стенами и белыми и желтыми с золотом зданиями внутри. А теперь – смотри, – он коснулся клавиши, включающей внешний обзор. Под изрядно снизившимся челноком проплывал участок суши, состоящий из величественного нагромождения темно-красных скал с пронзительно-белыми разломами, кое-где отливающими золотом. – Поняла?
– Поняла, – кивнула Мэри, любуясь удивительной картиной. – Действительно, кремль. Поэтому планету так и назвали?
– Ну да. От чего только не зависят названия! От рельефа местности, от даты выхода исследовательского корабля на орбиту, как в случае с Бельтайном… У нас есть такая планета, Осетр, так на ней океанов вообще нет, зато есть несметное количество рек и озер, от крохотных до огромных. Самое милое дело рыбу разводить, в частности осетров…
Майор Гамильтон рассмеялась. Она не хотела признаваться в этом даже самой себе, но сейчас, когда до посадки оставались считанные минуты, у нее изрядно разгулялись нервы. Должно быть, и Корсаков это заметил, потому что изо всех сил старался ее подбодрить, развлечь, а еще лучше – насмешить.
А потом ни времени, ни возможности нервничать не осталось. Космопорт обрушил на нее разноголосицу и многолюдье. Одновременно прибыли несколько бортов, гвалт стоял такой, что уши закладывало, и вертящая головой по сторонам Мэри едва поспевала за своими спутниками. Внезапно впереди образовалось пустое пространство, и она еле успела притормозить. Как-то отдельно от толпы стояли, распространяя вокруг себя спокойствие и уверенность, несколько подтянутых молодых людей, полукругом охватывающих двух мужчин в летах. Князя Цинцадзе Мэри узнала сразу, второй тоже показался смутно знакомым, хотя она готова была поклясться, что никогда не видела его раньше. Если бы она поделилась своими чувствами с Корсаковым, Никита, у которого при виде спутника князя болезненно екнуло сердце, мог бы посоветовать ей посмотреться в зеркало. Портретного сходства не было, но разлет бровей… форма носа… посадка головы… Для отца майора Гамильтон адмирал флота Сазонов, которого Никита прекрасно помнил по Академии, был, пожалуй, староват, но дедом Мэри он мог быть запросто. Вот оно что, то-то князь так вглядывался в ее лицо…
– Да где же они?! – Николай Петрович Сазонов в который раз вытянул шею, вглядываясь в людей, идущих от причальных терминалов.
– Спокойно, Николай, – проворчал Ираклий Давидович, подавляя в себе желание так же, как друг, начать подпрыгивать на месте. – Спокойно. Никуда они не денутся, челнок приземлился благополучно, а выход тут один. Не волнуйся, не пропустим. Да вот же она!
– Где? Не вижу! – у Николая вспотели ла-дони, и он постарался незаметно вытереть их о брюки.
– Ты не туда смотришь. Правее и выше. На эскалаторе. Берет среди фуражек, серая форма… ну что ты, в самом деле!
– Да… – выдохнул старый адмирал. – Есть. Увидел. А высокая…
– Так и Сашка был высокий, и матушка ее тоже. В Линии Гамильтон вообще не было недомерков, я проверял, – пожал плечами Цинцадзе, и граф, ошарашенный этим заявлением, даже обернулся, на секунду выпустив внучку из поля зрения.
– Проверял?!
– Конечно, – князь был невозмутим. – Надо же было посмотреть, что собой представляли ваши несостоявшиеся сваты. Точнее, сватьи, там только девочек рожали – Линия пилотов, не что-нибудь. Все там нормально по материнской линии, никаких отклонений. Хорошая девочка получилась.
«Хорошая девочка» тем временем попрощалась со своими спутниками и, четко выполнив разворот «налево кругом», подошла к ожидающим ее мужчинам и вскинула руку к кромке берета:
– Ваша светлость, майор Гамильтон!
но до глубины души возмущенный официальным обращением князь ее перебил:
– Ну мы же с вами договаривались, Мэри Александра! Меня зовут Ираклий Давидович!
– Простите, Ираклий Давидович, – покаянно улыбнулась Мэри, – я не была уверена…
– И совершенно напрасно. Кстати, ваш русский великолепен, примите мои поздравления. И позвольте представить вам моего друга: адмирал граф Сазонов, Николай Петрович.
Мэри повернулась к спутнику князя и щелкнула каблуками:
– Ваше высокопревосходительство!
– Без чинов, без чинов! – замахал руками отчего-то побледневший адмирал, но Мэри решила, что над причиной внезапного изменения цвета лица у столь представительного пожилого джентльмена она подумает позже. Если будет время.
– Я рад приветствовать вас на Кремле, – говорил между тем Сазонов, – и я искренне надеюсь, что вам здесь понравится.
Цинцадзе сделал малозаметный знак, один из подтянутых молодых людей подскочил к Мэри и почтительно спросил, протягивая руку к баулу, который висел у нее на левом плече:
– Вы позволите, мисс Гамильтон?
Мэри растерянно улыбнулась, передавая ему широкий ремень: свои вещи она всегда носила сама.
– Где ваш багаж, Мэри Александра? – поинтересовался князь и изумленно поднял брови, когда она кивнула на перекочевавший к подтянутому молодому человеку баул:
– Вот он.
– Это все?!
– Я офицер, Ираклий Давидович. Бельтайн-ские офицеры путешествуют налегке. Разве в Империи дело обстоит по-другому?
– В Империи дело обстоит точно так же, – решительно заявил граф, беря ее под руку и разворачивая лицом к выходу из зала. – Пойдем, Ираклий.
Лимузин князя Мэри понравился. Огромный, уютный, полностью звукоизолированный, он мягко взмыл в воздух и взял курс, судя по показаниям ее внутреннего компаса, на юг. Все правильно, на юг: космопорт, в котором приземлился челнок, располагался, по словам Никиты, к северу от Новограда. Некоторое время все молчали. Мэри, уютно устроившаяся на обтянутом натуральной – немыслимая роскошь! – кожей сиденье, поглядывала в окно. К ее удивлению, лимузин двигался куда медленнее, чем, по идее, полагалось машине такого класса. Не иначе, князь решил пообщаться с ней по дороге. Тогда почему он молчит? Не хочет говорить при адмирале? А зачем, в таком случае, он притащил его с собой?
Словно услышавший ее мысли Цинцадзе несколько нервно откашлялся и повернулся к графу:
– Ну что, Николай, кто начнет? Ты или я?
– Давай я. А ты, если что, поможешь, – Николай Петрович немного помолчал, кивнул чему-то и, наконец, заговорил:
– Мэри Александра… Мария… Я – счастливый отец, потому что Господь благословил меня семерыми детьми. И одновременно я отец несчастный, потому что около тридцати четырех стандартных лет назад мой старший сын, Александр, ушел с Бастиона Марико в рейд, из которого не вернулся.
Мэри показалось, что воздух в салоне лимузина стал шершавым и сухим. Сердце забилось так, словно она вкатила себе полную дозу боевого коктейля. А старый граф продолжал:
– Незадолго до своей гибели Саша прислал нам с матерью сообщение, в котором говорил, что встретил женщину, уроженку Свободных планет, которую намерен представить нам как молодую графиню. Велел готовиться к свадьбе, ждать домой с невестой, заказал кольцо… Мы так радовались за него, ну и за себя, конечно… А потом он погиб. Если бы мы только могли предположить… – его голос прервался, сгорбившиеся плечи содрогнулись от сдерживаемого рыдания.
– Когда я увидел вас, – подхватил Цинцадзе, – ваше сходство с моим крестным сыном сразу бросилось мне в глаза. Обстоятельства вашего рождения делали мое предположение вполне обоснованным. По моей просьбе профессор Гаврилов провел сравнительный анализ вашей биокарты и хранившейся в архиве биокарты Александра на предмет степени возможного родства. Ответ был однозначным: отец и дочь.
Мэри молчала. В голове не было ни одной связной мысли, только на самом краешке сознания билось: отец! Эти люди говорят, что ее отец действительно… Значит, это правда?!
– Значит, это правда?! – выдавила она. – Мама сказала бабушке, что отец хотел на ней жениться… Я думала, она солгала, чтобы хоть бабушка была на ее стороне, а выходит…
– Алтея Гамильтон не солгала ни единым словом, – внушительно произнес Ираклий Давидович.
Мэри закрыла лицо руками, ее била крупная дрожь.
– Мама любила его, – пробормотала она. – Если бы не любила, она не родила бы меня, не назвала бы в его честь… Она его любила, вы не должны сомневаться, вы не смеете сомневаться, слышите?..
На колено легла тяжелая ладонь.
– Простите нас, Мария, – тихо заговорил адмирал Сазонов. – Простите нас. В своем горе мы не подумали о том, что у Сашиной невесты мог остаться от него ребенок. Мы даже не сделали попытки разыскать Алю – так называл ее Саша. Будь мы посообразительнее, вы родились бы на Кремле и ваша матушка не была бы вынуждена наниматься сопровождать тот злосчастный караван… Простите.
Уронив руки на колени, Мэри подняла голову и неуверенно улыбнулась сквозь слезы:
– Мне нечего вам прощать… дедушка.
Пожилой граф одним рывком избавился от страховочного ремня, плавным, совсем молодым движением переместился на соседнее с Мэри сиденье и обнял ее, до боли крепко прижав внучку к себе.
– Мария… Машенька… Как ты смотришь на то, чтобы познакомиться с бабушкой? – выдохнул он в серебристую макушку – берет упал на пол и теперь сиротливо поблескивал кокардой из-под ног.
– А как на это посмотрит бабушка? – робко спросила Мэри откуда-то из-под его руки, и Николай Петрович вдруг расхохотался:
– Бабушка? Да она там, небось, уже весь пол у окна протоптала!
– К дому графа Сазонова! – скомандовал водителю князь Цинцадзе и, переключив коммуникатор: – Ольга? Все в порядке. Встретили. Летим к вам.
Ольга Дмитриевна действительно не отходила от окна. Как ни уговаривали ее Татьяна, Екатерина и срочно исхлопотавший себе отпуск Антон (Андрей с Алексеем выбраться не смогли) присесть, успокоиться, выпить чаю, она оставалась на своем посту, до рези в глазах вглядываясь в маленькую площадь за воротами.
Лидия к матери не подходила. Сама идея приглашения в дом ублюдка брата казалась ей оскорбительной, но свои мысли она благоразумно держала при себе. Успеется еще. Но как же все-таки раздражает весь этот шум, который поднялся из-за какой-то наглой девки… подумаешь, родственница нашлась! Неужели мать с отцом не понимают, что князь Цинцадзе попросту манипулирует ими? Да мало ли с кем спал ее ненаглядный братец, что ж теперь, всех детей всех его пассий проверять?! Так, глядишь, еще с десяток Сазоновых сыщется! Да и не верит она, что сам папенька без греха, все эти его долгие отлучки… Наверняка ведь их не семеро, а гораздо больше! А кстати, интересно: эта самая Мэри Гамильтон отцу внучка или все-таки?.. А даже если и внучка, что с того? И матушка тоже хороша: Машенька то, Машенька се… Можно себе представить, какова эта Сашкина доченька. Офицеришка с захолустной планеты, наемница, служащая по контракту тому, кто больше заплатит… О каком благородстве, о какой чести… да бог с ней, с честью – о какой нравственности там вообще может идти речь?! Она, небось, рада-радешенька, что хоть кому-то нужна оказалась на закате карьеры. А уж эта ее родословная… как у собаки, ей-богу! Да что там говорить, сучка она сучка и есть. Нет, родители пусть делают что хотят, их право, а Лидия с этой нахалкой никаких дел иметь не собирается и детям не позволит. Не хватало еще рисковать их будущим! Пусть вон Екатерина своим отпрыскам репутацию портит, раз уж так приспичило…
– Вот они! – воскликнула Ольга Дмитриевна, вплотную придвигаясь к окну. Екатерина и Татьяна бросились к матери, за ними, чуть помедлив, подошел Антон. Большого смысла торопиться и толкаться он не видел: будучи изрядно выше матушки и сестер, он не сомневался, что увидит все необходимое поверх их голов. Действительно, на площадь величаво опустился знакомый лимузин. Первым из него, что-то командуя стоящему у дверцы порученцу, с достоинством вылез князь Цинцадзе. Даже на таком расстоянии было видно, что сияет Ираклий Давидович, как новенький орден. Потом выпрыгнул отец, улыбающийся и помолодевший. Протянул руку внутрь… Ага! Вот она какая! Говорят, что первое впечатление самое верное… что ж, вполне приемлемо. Выправка, по крайней мере, имеет место быть. Двигается хорошо, правильно двигается. Форма непривычная, но сидит как влитая. А что заметно нервничает – так это вполне объяснимо. Антон посторонился, пропуская женщин вперед, и степенно направился вслед за ними к лестнице. Девчонки не дадут матушке оступиться, уж в этом-то на них положиться можно. А что касается Лидии… ну, эта в своем репертуаре: губы поджала, аршин проглотила, идет, как на аркане тащится… Послал Бог сестричку! Хоть бы помалкивала, раз уж ничего путного сказать не может!
Опираясь на руку деда, Мэри вышла из лимузина и с любопытством осмотрелась. За низкой символической оградой меж ухоженных цветников пролегала прямая дорожка, вымощенная диким камнем и упиравшаяся в ступени крыльца. В проеме распахнувшейся, должно быть, в момент посадки лимузина, двери стоял высокий старик, чьи изрядно поредевшие седые волосы были пострижены уставным ежиком. Лицо его состояло, казалось, из одних только морщин, и Мэри подавила неуместное хихиканье при мысли о том, как же он бреет всю эту роскошь. Как-то, должно быть, бреет, во всяком случае, щетины не видно.
Ладонь князя на плече слегка подтолкнула ее вперед и все трое двинулись по дорожке к дому. Когда до крыльца оставалось шага три, старик в дверях вытянулся еще сильнее – хотя секунду назад казалось, что дальше некуда – и удивительно звучным голосом без намека на старческое дребезжание провозгласил:
– Добро пожаловать домой, Мария Александровна! Добро пожаловать… – старикан все-таки осекся, смутился, но вышедший вперед Николай Петрович похлопал его по плечу и обернулся к внучке:
– Машенька, это Степан. Он был дядькой… по-вашему, воспитателем твоего отца. На плечах катал, коленки бинтовал, стрелять учил…
– Первый наставник? – уточнила Мэри, протягивая руку. – Я рада. Здравствуйте, Степан.
Тот неожиданно крепко вцепился в ее ладонь обеими своими, в глазах сверкнул молодой огонек, широкая улыбка еще больше углубила морщины.
– А уж я-то как рад, госпожа капитан третьего ранга! Мы ведь и не чаяли! – тут он повернулся к Цинцадзе и проговорил, все так же улыбаясь во весь рот:
– Здравствуйте, ваша светлость! Вы уж простите меня…
– Пустяки, Степан! – добродушно отмахнулся князь. – Ты давай в дом приглашай, что ж ты Марию Александровну в дверях держишь! – и спохватившийся дворецкий, отпустивший руку Мэри, сделал два шага назад.
Она переступила порог и оказалась в холле. Светлые широкие доски пола, такие же панели на стенах, квадраты солнечного света… все это она отметила вскользь, оставив на потом. Сейчас же она не сводила глаз с людей, стоящих в центре большой квадратной комнаты. Уже не слишком молодая, так, около ста, но все еще очень красивая женщина с тронутыми сединой густыми волосами, уложенными в высокую прическу, нервно стискивала руки и пыталась улыбаться дрожащими губами. По бокам от нее стояли две дамы помоложе. Обе были в штатском, но левая, лет пятидесяти, несомненно, когда-то носила погоны на, пожалуй, таких же широких, как у Мэри, плечах. За их спинами возвышался невозмутимый господин в контр-адмиральском кителе с планками орденов на нем. Чуть поодаль от этих четверых расположилась еще одна женщина, очень похожая на старшую. Но ее красоту изрядно портило кислое выражение лица, и Мэри нисколько не сомневалась, что уж эта-то тетка – а кем еще она могла быть? – точно ей не рада.
– Здравствуй, бабушка, – неуверенно проговорила смутившаяся бельтайнка, и Ольга Дмитриевна кинулась к ней, от спешки путаясь в длинной юбке. Она бы, наверное, упала, но Мэри успела ее поддержать. И вот уже ее щеки сжимают маленькие, но сильные ладони, а прямо в лицо смотрят точно такие же, как у нее, изменчивые серо-голубые глаза. Подошедший граф обнял разом супругу и внучку, рядом материализовался Степан с подносом, уставленным бокалами, Цинцадзе громо-гласно провозгласил витиеватый тост (Мэри поняла не более половины) и майор Гамильтон неожиданно поняла, что она действительно попала домой.
А девица и впрямь оказалась что надо. Спокойная и гордая, как эсминец перед стартом, ироничная, независимая… И до такой степени похожая на Сашку, что дух захватывало. Когда растерянность первых минут встречи с родственниками прошла, выяснилось, что племянница обладает чувством юмора и терпеть не может говорить о себе, но деваться ей было некуда. Отшутиться не получилось: отец уселся по одну руку от нее, Ираклий Давидович по другую, мать начала засыпать ее вопросами, ахая и всхлипывая после каждого ответа, и Антон даже пожалел бедняжку. Стоило ей попытаться быть краткой или сделать вид, что речь идет о незначительном событии, как князь решительно ее поправлял, расцвечивая подробностями сдержанный рассказ. И какими подробностями! Девчонка морщилась, пыталась отмахиваться, да какое там… Антон слушал ее с интересом. Ничего себе карьера была у Сашкиной дочки! Нет, конечно, у любого флотского офицера жизнь не слишком похожа на сладкий пряник, но то, что говорила (и о чем умалчивала) Мария, было все-таки чересчур. Своеобразное место эта ее родина, нечего сказать. Антон даже начал делать в уме пометки: если Цинцадзе с отцом не возражают против скупого изложения фактов, значит, не хотят расстраивать мать и об этом эпизоде следует расспросить девочку частным порядком. Вот, к примеру, отношение Генетической службы к ее происхождению. Мать искренне возмутилась, услышав, что кровь Сазоновых сочли поначалу неподходящей, но явно было что-то еще… Об этом он и спросил Мэри в отцовском кабинете, куда мужчины и примкнувшая к ним племянница сбежали покурить.
– Что тебя интересует, Антон? – с самого начала он предложил ей перейти на имена, какой из него, в самом деле, дядя. – Сколько мне пришлось драться, чтобы перестали называть полукровкой? Много. Пока все до одного не поняли, что убить я могу, а спустить – никогда. Хотя Монро так до самого конца и не унялся, но с ним я общалась редко, да и вообще – не бить же принципала Совета? Это все равно, как если бы тебе император сказал что-то нелицеприятное, а ты в драку полез.
Отец прикрыл глаза и со свистом выдавил воздух сквозь стиснутые зубы. Бедная девочка! Заметившая его гримасу Мэри подошла поближе и очень серьезно сказала:
– Не надо жалеть меня, дед. Не надо. Я ведь сделала их. Всех. Правда, под конец Монро чуть не сделал меня, но обошлось же… Не надо меня жалеть.
Уже к самому ужину подъехали мужья Татьяны и Екатерины. Полковник Зарецкий передал князю большую старомодную папку. Ираклий Давидович заглянул в нее, довольно хмыкнул и собственноручно отнес в кабинет. Разрывающийся между любопытством и необходимостью выполнять свои обязанности Степан был, в конце концов, усажен за стол вместе со всеми. Агафья Матвеевна, кухарка и экономка, это только приветствовала, заявив, что проку от старого дурня сейчас никакого, так пусть хоть под ногами не путается. Мэри тихонько рассмеялась: ей понравилась эта необъятная тетка, пекущая замечательные пироги. Агафья Матвеевна правила домом железной рукой и была способна, судя по всему, без особого труда построить по стойке «смирно» и деда, и бабушку, и князя Цинцадзе, не говоря уж об остальных родственниках и гостях. Она же первая заметила, что «девонька» начала зевать и тут же громогласно обратила внимание Ольги Дмитриевны на этот факт. Бабушка немедленно всполошилась, но дед непреклонно заявил:
– Погоди, Олюшка. Погоди. Я еще не успел Машеньке вопрос задать. Серьезный вопрос. Как ответит она на него, так и поведешь ее наверх. Договорились?
Мэри, с которой немедленно слетели хмель и подступающий сон, с настороженным интересом уставилась на Николая Петровича.
– Вот скажи ты мне, Мария свет Александровна… Ты как, согласна в нашу семью вступить? Или сама по себе быть хочешь? Не торопись, подумай хорошенько.
– А разве такое возможно – вступить в семью? – недоверчиво прищурилась она. – Я, конечно, не могу похвастаться хорошим знанием имперских законов, но ведь бастард – он и в Плеядах бастард… – Мэри заметила, что ее ответ весьма понравился тетке Лидии и категорически не понравился остальным.
– Во-первых, – внушительно начал старый адмирал, – никогда себя так не называй. Да, твои родители не успели обвенчаться. Но Александр, упокой, Господи, его душу, свое намерение выразил вполне однозначно. А ты сказала, что само твое появление на свет – доказательство согласия твоей матери. Верно?
– Верно, но…
– Никаких «но». Во-вторых, Сазоновы – они, как ты изволила выразиться, и в Плеядах Сазоновы. Для нас не существует законнорожденных и незаконнорожденных детей. Есть дети, о которых нам известно, и дети, о которых нам неизвестно. О тебе мы до самого последнего времени не знали, но это не делает тебя Сазоновой в меньшей степени, чем любого из нас. И мы будем твоей семьей и будем любить тебя вне зависимости от того, станешь ты Марией Александровной Сазоновой или решишь остаться Мэри Александрой Гамильтон. Понятно?
– Понятно. А что… что я должна буду сделать, если соглашусь?
– А ничего. Захочешь принять подданство Империи – примешь. Не захочешь – дело твое. Решишь перейти в православие – мы будем рады. Католичкой останешься – опять же никаких проблем, в Империи хватает католиков, карьере это не мешает и даже межконфессиональные браки вполне в порядке вещей. «Иисус Христос один, все остальное неважно», как кто-то там сказал.
– Елизавета Тюдор, – улыбнулась Мэри. – Это сказала Елизавета Тюдор, самая великая королева в истории Англии.
Она уставилась куда-то в пространство, в полной тишине побарабанила пальцами по столу и, наконец, перевела взгляд на комкающего салфетку деда.
– Значит, Мария Александровна Сазонова? А что, звучит… Я согласна.
Четверть часа спустя Мэри, у которой от избытка то ли впечатлений, то ли великолепного шампанского слегка кружилась голова, поднялась в свою – бывшую отцовскую – комнату в сопровождении бабушки и младшей из трех теток, Екатерины. Эта последняя, как выяснилось, дослужилась в Сторожевом флоте до капитан-лейтенанта и при первом знакомстве шутливо упрекнула племянницу за то, что та обошла ее в чине. Мэри только руками развела. Екатерина ей сразу понравилась, как и Татьяна. А вот тетка Лидия не приглянулась вовсе, причем неприязнь, кажется, была взаимной.
– Не обращай внимания на Лидию, – сказала ей Екатерина, извлекая из принесенного в комнату баула парадный китель и встряхивая его на вытянутых руках. – Ого… Да уж, изображение – это не то, на такую красоту вживую надо смотреть. По твоим наградам, голубушка, можно астронавигацию изучать! Так вот, что касается Лидии… Уж не знаю, из-за чего она так много о себе понимает, но что много – это факт. Не бери в голову. И запахнись ты, бога ради, пока мать не увидела! – прошипела вдруг тетка, кидаясь к Мэри, сводя на груди полы расстегнутой рубашки и косясь в сторону ванной, где хлопотала Ольга Дмитриевна. – Давай я тебе сорочку дам, мы тут кое-что подготовили к твоему приезду… Кто это тебя?
– Да так… – неопределенно пожала плечами племянница. – Не сошлись во мнениях с одним господином по поводу того, кто из нас выродок.
– А случаем, не этого ли господина днями повесят не Бельтайне? – проницательно заметила Екатерина. Мэри криво усмехнулась и кивнула.
Между тем в гостиной, куда все перешли из столовой, Лидия, устроившаяся в большом кресле, рассуждала, как ей казалось, разумно и логично:
– Ну не знаю, отец. Дело, конечно, твое, можно и принять Марию в семью… Только учти, сбыть ее с рук будет непросто. Красотой она не блещет, молодостью тоже, одна седина чего стоит… опять же происхождение. Девчонка не виновата, конечно, что ее мать была… гм… нестрогих правил, но от этого не легче. О манерах я уж и не говорю, солдафонство отчасти простительно мужчинам, но не женщинам. Колоссальное приданое понадобится, помяни мое слово, а не то она вам с мамой до конца жизни на шею сядет и ножки свесит.
Адмирал Сазонов, в самом начале этой нотации сделавший знак окружающим не перебивать ораторшу, рассматривал среднюю дочь с хладнокровным любопытством. Так когда-то смотрел он из рубки линкора на приближающуюся вражескую эскадру – спокойно и оценивающе, прикидывая, каких пакостей можно ждать от противника.
– Давай-ка по порядку, Лидия, – начал он так мягко, что у Ираклия Давидовича, человека, в общем, далеко не слабонервного, по спине побежали мурашки. У него и самого было, что сказать заносчивой дряни (бедный Николай! хорошо, хоть Ольга доченьку не слышит!), но пусть уж с ней отец разбирается. – Давай-ка по порядку. Красота – вопрос восприятия, не более того. Ты сейчас уродлива до того, что смотреть не хочется. Молчи. Я тебя выслушал, а теперь ты послушай. А ну сядь! – прикрикнул он на дочь, а зашедший за спинку кресла сестры Антон недвусмысленно опустил ладони ей на плечи. Контр-адмирал был всецело на стороне адмирала флота, то же можно было сказать об остальных, и Лидия чуть ли не впервые в жизни почувствовала, что в родительском доме у нее союзников нет.
– Молодость… – снова негромко продолжил Николай Петрович. – А ты сама много ли моложе была, когда замуж выходила? Как на мой вкус, так седина Маше только шарма добавляет, ей бы только подзагореть малость, но уж это-то дело наживное. Что касается происхождения, то Алтее Гамильтон на Картане памятник стоит, а ее последний бой проходят во всех военных академиях как эталон. Вот когда твое имя будет синонимом мужества и компетентности, тогда и станешь рот раскрывать, а до того – помалкивай. И в чем, скажи на милость, ты увидела солдафонство? В том, что с ней говорить интереснее, чем с тобой? Ничем не могу помочь, сама виновата. И последнее. Ты всерьез полагаешь, что твоя племянница – бедная родственница? Именно бедная? Так позволь тебя утешить – или разочаровать, – Мария, мягко говоря, не нищая. Помимо солидных счетов в банках она владеет межсистемной яхтой, а одного этого вполне хватит, чтобы не бедствовать, даже если она прямо сейчас на покой уйдет. И приданое у нее тоже будет, можешь не сомневаться. Она – дочь Александра, и ей полагается его доля наследства. А теперь ступай. Перед мамой я за тебя извинюсь. И не смей даже думать повторить при ней все те глупости, которые были вынуждены выслушать мы. Брысь!
Подождав, пока за Лидией захлопнется дверь, Николай Петрович вытер со лба выступившую испарину и кивнул Степану, тут же подавшему ему бокал коньяку.
– Поразительно, – сокрушенно пробормотал адмирал, – просто поразительно! Вот как у нас с матерью такое получилось, а? Верно говорят, в семье не без урода. – он помолчал, собираясь с мыслями.
Татьяна прильнула к мужу, который шептал ей на ухо что-то успокаивающее. Полковник Зарецкий, глядя на дверь, кривил губы в презрительной усмешке, радуясь про себя, что Катенька не присутствовала в гостиной. Хладнокровием супруга сроду не отличалась, могла ведь и прическу сестричке попортить. И уж кто-кто, а он бы мешать не стал. Мысли Антона были сходными. Его Софья тоже, пожалуй, не сдержалась бы, а язык у нее был поострее его кортика. Хорошо, что Сонечка с детьми живет на Ново-Архангельске. И хорошо, что Алексей с Андреем прилететь не смогли, а то неизвестно, чем закончилась бы безобразная выходка Лидии.
Наконец Николай Петрович успокоился и повернулся к князю:
– Ираклий, я в бюрократии не силен, и по какой форме прошение на высочайшее имя подавать, не знаю. Поможешь?
– Прошение об официальном признании Марии? – уточнил Цинцадзе.
– Именно.
Ираклий Давидович усмехнулся:
– Степан, папку из кабинета принеси. Спасибо. Вот, Николай, держи. Пока мы тут разговоры разговаривали, Василий все подготовил. Только твоя подпись и требуется, а его величеству я сам доложу.
Адмирал Сазонов открыл папку, внимательно прочел текст на большом листе плотной бумаги, щелкнул пальцами, в которые запасливый Степан тут же вложил перо, и размашисто подписался.
