Глава 6
«Это наша гавань…»
1
— Да что ты там мудришь, Воробушек! Они сами сунулись, теперь пусть на себя и пеняют! Надо атаковать Порт-Ройял, и всех делов!
Андре Гранден, капитан большого фрегата, захваченного у испанцев два года назад и переименованного французским экипажем в «Беррийца», выразил, как показалось Галке мнение большинства. Порт-Ройял… Жирная дичь, но уж больно зубастая. И ядовитая. Налететь, пограбить и сжечь — много ума не надо. Зато последствия потом не разгребешь… К слову, Билли, Джеймс, Жером и Влад явно скептично относились к мнению, озвученному капитаном Гранденом. И их молчаливая поддержка вдохновляла Галку отстаивать свой план до конца. Какими бы неприятностями это ни было чревато, если капитаны все-таки упрутся.
— Откуда ты знаешь, Андре, может, они только этого и ждут? — улыбочка «генерала Мэйна» довольно редко излучала доброту и нежность, а сейчас и вовсе был не тот случай, когда уместны подобные чувства. — Порт-Ройял нам так или иначе придется навестить. Но сделаем мы это в тот момент, когда это будет выгодно нам, а не англичанам.
— А сейчас, думаешь, это выгодно именно милордам? — с сомнением поинтересовался Гранден. — Больно сложно. Не такие уж мы важные для них птицы, чтобы они затевали такие игры.
— То-то и оно, брат, что нас уже считают достойными подобных игр, — осклабился Билли. — Оно, может, кого и не обрадует — ведь если что, англичане пришлют сюда целую эскадру — но лично меня это устраивает. Значит нас признали!
— Да, признали, — сказал Влад. — Но теперь и нам придется играть по правилам для взрослых. Халявы, как в Алжире, где мусульмане, считай, не имели равноценного нам флота и армии, не будет.
— Вот именно. И раз к нам относятся серьезно, то и мы не должны пороть горячку. — Галка проговорила это так спокойно, будто «крутые разборки» с европейской державой случались у Сен-Доменга чуть не ежедневно и стали обычной рутиной. — Кто торопится, тот рискует наделать кучу ошибок, а для нас ошибка сейчас равнозначна смерти.
— Тогда выкладывай свой план, Воробушек, — голос Жерома заполнил собой всю комнату, хотя он говорил вполне даже спокойно и относительно тихо. — Не будем торопиться. Тут я с тобой согласен: погорячимся — потеряем все…
Буквально пару дней назад «тайный орден» собрался снова. Трое пришельцев из будущего и трое осведомленных об их истинном происхождении достаточно часто, насколько позволяли обстоятельства, обсуждали разные проблемы с точки зрения их тайного знания. Обычно это было сравнение происходящего с тем, что еще не успели позабыть из курса истории своего мира господа попаданцы. Но позавчера сбор состоялся по совсем другому поводу. И в расширенном, так сказать, составе: к шестерым присоединился седьмой.
Готфрид Лейбниц.
Герр Лейбниц вычислил истину в буквальном смысле математическим путем. Если раньше он лишь намекал на скорость, с какой в никому не ведомом Сен-Доменге вдруг стали объявляться различные технические и оружейные новинки, то тут он просто свел в табличку все сколько-нибудь значимые изобретения, сделанные за последние пятьдесят лет. И вышло, что по этой части островная республика за шесть лет сравнялась с Европой. Вот чего он долго не мог ни вычислить, ни даже просто предположить, так это настоящую причину такого прорыва. Все же герр Лейбниц нашел в себе мужество допустить невероятное, и в итоге оказался прав. «Бритва Оккама» в данном случае сработала идеально.
Итак, Готфрид Лейбниц…
— Простите, господа, я должен был, наверное, с самого начала оповестить вас о своих подозрениях, — прежде всего он извинился. — Тогда, возможно, удалось бы избежать некоторых недоразумений. И все же я рад, что мое вполне фантастичное предположение оказалось верным.
— Почему же это вас так обрадовало? — спросил дон Альваро.
— В противном случае мне пришлось бы подозревать чертовщину, — улыбнулся герр Лейбниц. — Это уже гораздо хуже, согласитесь.
— В нашем случае, честно говоря, еще неизвестно, что хуже, — мрачно проговорил Влад. — Люди, которые перебросили нас сюда… Гм… Ну ладно, о мертвых или хорошо, или ничего. А мы не пытаемся устроить здесь некую копию своего мира. Мы пытаемся выжить в этом. И, по возможности, избежать многих ошибок, которых наделали наши предки. То есть ваши потомки.
— Это не застрахует вас от совершения иных ошибок, — мягко ответил Лейбниц.
— Не застрахует, верно. Но мы хотя бы отчасти знаем, чего точно не нужно делать.
— Неужели в вашем будущем настолько плохо?
— Не так уж оно и плохо, — с невеселой улыбкой ответила Галка. — Однако есть там некоторые нюансы, от которых стоило бы избавиться. Тогда оно было бы намного лучше…
Разговор вышел очень непростой, Галка весь вечер потом сомневалась: к добру это или нет? Но в итоге пришла к выводу, что нет в этом ничего плохого. Герр Готфрид за время пребывания в Сен-Доменге показал себя как достойный человек. И коль дал слово хранить тайну, будет хранить. Все же мадам генерал чувствовала некую неловкость. В самом деле, стоило бы пораньше намекнуть Лейбницу на истину. Только намекнуть. Ибо услышь он эту истину от постороннего человека, так сказать, в готовом виде, не поверил бы ни в жизнь. Счел бы, что его дурачат. Он признался, что и сам себе поверил с большим трудом. Но теперь, зная правду, пообещал более тщательно продумывать все свои усовершенствования. Как раз на предмет избежания ошибок, допущенных в неведомом ему и уже таком далеком мире.
«Лейбниц не подведет, это я знаю точно, — думала Галка. — Математик, преподаватель, юрист. Малость идеалист, как большинство настоящих ученых. И, что самое интересное, глубоко верующий человек. В отличие от некоторых ученых моего времени, уверенных, что раз ни один прибор не подтверждает наличие совести, то ее не существует… Вера и Знание, как говорит отец Пабло. У нас их стравили между собой, развели в разные стороны. Здесь еще возможно исправить эту грубую ошибку. Придавить мракобесов от церкви, не допустить появления подобных типажей в науке. Но сколько же сил, сколько лет уйдет на это!..»
Перед ней на столе лежало письмо со сломанной печатью. Письмо, которое на днях со всем почтением принес в Алькасар де Колон капитан французского военного флота. Месье офицер засвидетельствовал свое почтение даме — главе государства. А заодно передал шкатулочку. В которой лежали это письмо и подарочек — изготовленный французскими оружейниками кремневый пистолет с рукоятью красного дерева, чудесной насечкой на стволе, богато инкрустированный золотом и мелкими рубинами. Словом, минимум эффективности, максимум выпендрежа. Галка сочла нужным отдариться: зашедшему на следующий день офицеру была вручена похожая шкатулочка, только лежали в ней ничем не инкрустированный карманный револьвер системы Ламбре, несколько коробочек с патронами, краткая инструкция по эксплуатации данного оружия и ответное письмо. Как там его величество будет осваивать револьвер, Галку не волновало. Главное, что он наверняка разгадает нехитрую символику подарка: минимум выпендрежа, максимум эффективности. Неплохое смысловое дополнение к ее письменному ответу. Впрочем, ничего особенного там сказано не было. Как и в самом письме.
…Перемена настроения в Мадриде, на мой взгляд, кратковременна. Однако с устранением королевы-матери от реальной власти возможен приход дона Хуана, равно недолюбливающего и Францию, и Австрию. Все же смею надеяться, что дону Хуану, как политику здравомыслящему, не придет в голову проявлять какую-либо враждебность по отношению к Франции и Сен-Доменгу. В противном случае торговля Испании с колониями Нового Света может прийти в окончательный упадок. Разоренная войной и расточительством двора страна, уже фактически потерявшая свою богатейшую колонию, не выдержит такого удара. В Мадриде это понимают, а из сего понимания как раз и следуют упомянутые мной перемены.
Что же касаемо наших северных границ, то тут я должен выразить некие опасения. Не слишком приятно видеть хозяину дома, когда два соседа затевают драку едва ли не у него на пороге. Притом, если они оба уже начинают, если так можно выразиться, подготовку к драке, бросая камни в его окна. Его величество Карл Английский, уже не раз враждебно высказывавшийся по отношению к Франции и ее союзникам, не так давно позволил себе довольно резкие выражения в наш адрес. Он распустил парламент, отказавший ему в выдаче требуемой суммы из государственной казны. Благодаря этому ходу кое-что ему все же удалось получить, но далеко не все требуемое. Часть из этих денег тут же были потрачены на увеселения и содержание неких придворных дам. Прочее было отдано герцогу Йоркскому на оснащение флота. Не рискну точно сказать, какая часть сих денег действительно пошла на указанные цели, однако меня беспокоит тот факт, что в настоящий момент все имеющиеся в английском флоте двадцать пять линкоров сосредоточены в Портсмуте. Тогда как большая часть нашего флота находится в Средиземном море. Дабы удержать кузена Карла от соблазна перейти от слов к делу, я пожаловал командору Дюкену звание адмирала Брестской эскадры…
«Вот ведь… нехороший человек! — едко усмехалась Галка, перечитывая эти строки. — Когда не надо, Дюкену сразу его вероисповедание припоминается. А как жареный петух в одно место клюнет, тут же бегут к старику с адмиральским званием на тарелочке с золотой каемочкой… Не знаю, как Дюкен, а я бы уже послала их на три веселых буквы. Вместе со званием и тарелочкой… Но вот сборы англичан — это сто процентов не против Франции. Тут дражайший кузен нашего „доброго друга“ разорится штаны отстирывать. Сам же превратил английский флот черт знает во что, а у Франции линкоров уже сейчас почти в три раза больше, и строятся новые… Штатгальтер Вильгельм вовремя предложил этот договор. Голландцы тоже меркантильные сволочи, но им хотя бы не слишком часто приходит в голову гениальная идея кинуть партнера, чуть только переменится ветер. Особенно когда торговля с этим партнером приносит им немалую выгоду. А намек его величества я поняла. Тонкий такой намек на толстые обстоятельства…»
Людовика никак нельзя было назвать глупцом. Гением, несмотря на заверения некоторых особо верных подданных, он тоже не являлся. Это был человек с умственными способностями несколько выше средних, и он неплохо разбирался в людях. Он знал, что хитрой даме из Сен-Доменга достаточно лишь туманно намекнуть на проблему, чтобы она догадалась о прочем. Но король, привыкший манипулировать всеми и вся, вряд ли предполагал, что эта дама догадается еще кое о чем.
«Он хочет стравить два островных государства, чтобы проигравший пошел на дно, а победитель едва мог дотащиться до родной гавани… Ну что ж, нашего „доброго друга“ тоже ждет небольшой сюрприз. Потому что мы собираемся выжить…»
2
«Все силы брошены на производство зарядов к корабельным и крепостным орудиям, а также патронов к ружьям и шестизарядным пистолетам. В сторону отставлены все прочие проекты, находящиеся в стадии разработки. Отсюда вывод: Сен-Доменг активно, хоть и втайне от всех, готовится к войне».
Таков был неутешительный вывод, сделанный Оливером Хиггинсом на основании имеющихся данных. Все-таки ему удалось скрыть от Этьена Ле Бретона двух своих самых ценных осведомителей. Один из них, сам англичанин по происхождению, имел выход на Торговый совет республики, другой был французом, офицером сухопутной канонирской службы, подловленным агентами Хиггинса на неких махинациях и теперь служившим из-за страха разоблачения. Если первый работал на Англию добровольно, оговорив себе немаленькую премию после разгрома Сен-Доменга, то второго пришлось припереть к стенке. Агентов, производивших вербовку, Хиггинс давно убрал. Чужими руками, понятно. Связь держали через одного лавочника, задействованного втемную, и одну местную дамочку, англичанку, уже здесь вышедшую замуж за купца-француза. То есть лавочник был свято уверен, что господин офицер ведет через него тайную любовную переписку с замужней женщиной, а дамочка, в глаза не видевшая автора писем и знать не знавшая, кто он такой, в свою очередь исправно передавала эти послания мистеру Хиггинсу через слугу сэра Чарльза — Джонатана. Этот пройдоха умудрялся передавать почту так скрытно, что его никто ни разу не смог выследить. Запутанная комбинация, пришлось пожертвовать парочкой малозначимых персон. Но зато мистер Хиггинс был уверен, что этот канал совершенно надежен, а сведения, которые передавал канонирский офицер, точны. И, черт возьми, весьма неприятны!
«Они знают. Потому и готовятся. Вся соль в том, чтобы втянуть их в войну, когда они еще не будут к ней полностью готовы… Жаль, этот чертов Ле Бретон обрубил все мои связи на флоте Сен-Доменга. Не то бы я сам устроил пиратам парочку сюрпризов».
— Вам письмо, сэр, — Джонатан весьма раздражал Хиггинса своим умением появляться бесшумно, словно призрак, хотя эта способность неплохо послужила Британии.
— Официальное или нет? — сухо спросил Хиггинс.
— Официальное, сэр, — слуга с почтительным видом подал ему на серебряном подносике конверт с гербовой печатью.
— Вы свободны, Джонатан.
Слуга, прекрасно знавший, кто здесь истинный посол Англии, поклонился и исчез. Так же бесшумно, как и появился. А Хиггинс нахмурился. На тяжелой сургучной печати красовался гербовый кораблик Сен-Доменга со скрещенными под ним «кошкой» и абордажной саблей. Никаких приятных ассоциаций у Оливера это не вызвало. Скорее наоборот. Сломав печать с корабликом («Вот бы так же весь их флот, а?»), мистер Хиггинс развернул письмо… Что ж, предчувствие его не обмануло. Официальный вызов в Алькасар де Колон.
«Доигрался, — язвительно ухмыльнулся Хиггинс, выглядывая в окно. Так и есть: двое пиратского вида молодцев отираются около крыльца посольства, наверняка они здесь не случайно. Скорее всего, второй выход тоже перекрыт. — Теперь только и остается, что идти к миссис Эшби и получить предписание немедленно покинуть остров. Что ж, нанесу даме визит. В любом случае к этому все и шло».
— … В связи с тем, что упомянутые лица независимо друг от друга указали на дознании на вас и приближенных к вам людей, я вынуждена, хоть это мне крайне неприятно, объявить вас, мистер Оливер Хиггинс, персоной нон грата. Извольте получить официальное в том уведомление и предписание покинуть пределы Республики Сен-Доменг в течение сорока восьми часов. В случае, если вы задержитесь здесь более указанного срока, вас арестуют и будут судить по законам республики.
— Я сожалею о случившемся, миледи, — Хиггинс учтиво поклонился, принял бумаги, и, еще раз поклонившись, вышел.
Впервые в жизни Галке приходилось быть такой до невозможности официальной. Еще бы: не каждый день вручаешь дипломату другого государства подобные бумаги! А Хиггинс ей действительно был симпатичен. Умный, деятельный, циничный, достаточно жесткий и, чего греха таить, жестокий. Будь он английским премьером, соседям Англии пришлось бы очень туго. Но, к счастью для соседей (и не только для них) и к большому сожалению для короля Англии, этот человек не имел ни малейших шансов занять столь высокую должность. Ибо беден и не особо знатен. «Такого всегда будут использовать вышестоящие, — подумала Галка, когда мистер Хиггинс заверил ее, что покинет Сен-Доменг в указанный срок, и откланялся. — Тот же герцог Йоркский, например. Сам по себе он, мягко говоря, звезд с неба не хватает, но выезжать будет за счет подобных „солдат империи“. И мне почему-то кажется, что Хиггинс это знает… Что я могу сказать? Патриот. В лучшем смысле этого слова».
— Ты точно уверен, что тут остались его люди, которых ты не смог вычислить?
Этьен, присутствовавший при церемонии в качестве главного свидетеля, нахмурился. Он не любил, когда ему напоминали о его промахах.
— Да, капитан. — Хоть он и не любил таких пинков, но всегда был самокритичен и не витал в облаках. — В одном из перехваченных писем было упоминание о наших военных приготовлениях, с приведением довольно точных цифр. У него есть осведомитель среди снабженцев или офицеров береговой службы. Относительно кораблей англичане в неведении и до сих пор, там мои парни постарались на славу, но на берегу всех так тщательно не проверишь. Особенно переселенцев, поступивших на службу.
— Тогда… Прости, что осмеливаюсь давать тебе советы, Этьен, но я бы на твоем месте сейчас проследила бы за прислугой английского посольства. Кто, куда, зачем. В какие лавки и трактиры ходят, кто эти заведения посещает…
— Капитан, это непосильная задача, — Этьен отрицательно покачал головой. — Мы можем отследить контакты прислуги, но если речь пойдет о трактире, мы просто потеряем след. Записку можно всучить трактирщику с монетками, когда расплачиваешься за обед. Ее можно спокойно передать лавочнику, когда там не будет иных посетителей… Нет, это невыполнимо.
— Что ж, не буду настаивать, — согласилась Галка. — Пусть твои парни последят за слугами, а если никаких концов не обнаружится — придется ждать.
— Терпеть этого не могу, если честно, — с невеселой улыбкой признался Этьен. — Но в моем деле без терпения не обойтись.
— Как и в моем…
Вечером того же дня оба осведомителя, каждый по своему каналу, получили записки одинакового содержания: «Ничего более не предпринимайте. Вы знаете, что следует делать после условленного сигнала».
Секретной службе Сен-Доменга достались лишь смутные подозрения насчет Джонатана Адамса, слуги сэра Чарльза Ховарда. Но — не более того.
3
«Как там кличут эту лондонскую больницу для помешанных? Кажется, Бедлам или что-то в этом роде?»
У Жана Гасконца такие мысли возникали чуть не ежедневно. А то и по два раза на день. Ну посудите сами: можно ли остаться в здравом уме, когда все время приходится решать какие-то проблемы, половина которых возникает совершенно на пустом месте, а второй половины можно было спокойно избежать, если бы окружающие были менее уперты. И это при том, что есть толковые помощники, берущие на себя большую часть работы. Собственно на Тортуге Жан теперь бывал нечасто. Теперь, занимаясь обустройством на Флориде, он куда больше времени проводил в Сан-Августине. Решал проблемы оставшихся там испанцев, договаривался с вождями семинолов, перекупал вождей иных индейских племен, чтобы они позабыли прежнюю практику наездов на испанцев. Катастрофически не хватало рабочих рук, Жан всеми правдами и неправдами старался перенаправить на Флориду как можно больше колонистов, приезжавших в Сен-Доменг. Естественно, тут его интересы сталкивались с интересами других губернаторов, и грызня была еще та. Если бы не Герхард Монтаг, капитаны-губернаторы давно бы уже перессорились насмерть. Но этот германец, никогда ранее не имевший столь плотного контакта с пиратами, сумел завоевать их уважение. В общем-то, если бы судьба распорядилась по-иному, он бы наверняка стал одним из самых уважаемых капитанов… Словом, Жан Гасконец иной раз крыл себя по матушке, бабушке и прочим прародительницам — за то, что согласился принять эту высокую, но чертовски нервную должность. И ведь не откажешься уже. Парни на смех поднимут, заявят, что струсил…
«Черт подери это губернаторство!»
Ну вот, опять…
— Кэп, беспорядки в порту! — в комнату, запыхавшись, влетел молодой матрос. — Драка между матросами сторожевика и рыбаками! Мы развели дерущихся по углам, но зачинщики требуют вашего суда!
Жан мысленно помянул по матушке уже не себя, а этих охламонов, вздумавших бить друг другу морды прямо в порту.
— Надо же! Требуют суда! — ядовито хмыкнул он. — А в подвале они пару недель посидеть не желают? Почему их в полицию не сдали?
— По закону каждый имеет право требовать суда капитана.
— Вот дьявол… — ругнулся Жан. В таких случаях каждый, кто подчинялся законам Сен-Доменга, имел право на суд капитана или губернатора, но и ответственность при этом наступала немедленно, сразу по оглашении приговора. — Наши законы чертовски справедливы, но иногда меня просто раздражают… Ладно, где там эти красавцы? Тащи сюда, вместе со свидетелями.
«Чтоб я сдох…»
Когда в одном из задержанных Жан опознал капитана Блезуа, недавнего героя Серебряной банки, ему стало плохо. Что угодно, только не это! Блезуа славился на всю Тортугу не самым приятным нравом, а теперь вообще будет напирать, пользуясь своей известностью, прав он там или нет. Второй… Жан напряг память и узнал его: Антонио Ариета, баск, один из самых удачливых рыбаков Кайонны. Оба помятые, в пыли и крови, с симметрично подбитыми глазами — у пирата заплыл левый, у рыбака правый. При них, само собой, свидетели, по три человека с каждой стороны, и… потерпевшая. Зареванная девчонка лет четырнадцати в хорошем, но порванном платье.
Та-ак, только этого еще не хватало.
По закону Жан должен был выслушать обе стороны. Так и сделал. В общем, после полного часа эмоций, криков и взаимных обвинений все-таки вырисовалась более-менее адекватная картина происшествия. Оказывается, капитан Блезуа по возвращении на Тортугу зачастил в гости к рыбаку и его дочери. Был предельно любезен. Но сегодня он зашел раньше обычного, пока девочка была в школе, и попросил ее руки. Отец особых возражений не выразил, но поставил условие: если дочка против, никакого сватовства. Капитан поморщился, но согласился. А девчонка, явившись домой, на предложение капитана ответила немедленным отказом. Мол, не хочу замуж, хочу учиться. И вообще, сеньор для меня слишком старый… Зная, что собой представляет Анри Блезуа, об остальном Жан догадался без дальнейших пояснений. Выскочил из дома рыбака словно ошпаренный, а потом подкараулил девчонку, когда она вышла из дому, да начал ей юбку задирать. Та в крик, на шум прибежали отец с работниками, капитану тоже кто-то из братвы пришел на помощь, еще соседи подпряглись… Словом, если бы не вмешались парни из стражи, в порту вполне могло случиться побоище между пиратами и рыбаками. И закончилось бы оно явно не в пользу последних: боевая подготовка и слаженность не те… Жан слушал, и ему с каждой минутой становилось тошно. Чего хотят эти двое? Справедливости? По справедливости он должен был бы повесить Блезуа: насилие над девушкой благодаря «генералу Мэйна» с некоторых пор являлось висельным делом. Хотя… кажись, там до… самого главного так и не дошло, папаша с работниками вовремя выскочили из дома. Значит, солидный штраф. А это означало ссору с одним из лучших капитанов береговой стражи: Блезуа действительно был первоклассный моряк, несмотря на отвратительный характер. А этот Антонио… Не хочется и его обижать, иначе кто тогда в Кайонну из рыбаков рискнет сунуться, если прознают, что тут их давят?
«Не должность, а бочка дерьма, — мысленно ругался Жан, вынося приговор капитану Блезуа: штраф в размере тысячи ливров. — Черт, и почему некоторые так рвутся „наверх“? Тут же свихнуться недолго!»
— Послушай, парень, — когда все начали расходиться, Жан тихонечко придержал рыбака, — останься на пару слов, разговор есть.
Ариета удивился: чтобы сам сеньор губернатор с ним заговорил? Впрочем, этот, кажись, из пиратов, а пираты люди простые, не склонные к пышным церемониям и дворянской спеси. Если среди них и есть дворяне, то пиратский быт быстренько эту самую спесь из их голов выбивает. Но что нужно губернатору от простого рыбака-баска?
— Хосефа, подожди в приемной. — Ариета подтолкнул все еще хлюпавшую носом дочь к двери.
— Не стоит этого делать, приятель, — Жан недобро усмехнулся. — Не ровен час, выйдешь — а девочки нет.
— Вы же в нашу пользу все решили! — опешил Ариета. — Что этот капитан теперь может сделать?
— Да много чего, парень. Ты не шуми, а слушай. — Жан перестал ухмыляться и сделался совершенно серьезным. Пожалуй, даже мрачным. — Суд ты выиграл, это верно. Только ты Блезуа плохо знаешь. А я с ним два года по одной палубе ходил, пока он своим кораблем не разжился. Ему ж до сих пор никто не отказывал! А тут какая-то сопливка «нет» сказала, разве Анри такое простит? Он темноты дождется, тебя прирежет, а дочку твою к себе в дом заберет. И хорошо, если только в дом, а не на сторожевик. Поиграется с ней сам, потом команде отдаст, а там концы в воду, чтоб ни свидетелей, ни трупа. Оно тебе надо? Нет. Оно и мне не надо. Потому послушай, что я тебе скажу: сейчас же иди домой, собирай манатки, грузись в лодку и мотай в Сен-Доменг. Сейчас же, не дожидаясь темноты!
— В столицу? — ахнул Ариета. — Да что я там делать-то буду? Там же никого знакомых у меня нет и не было!
— Будто тут у тебя были знакомые, когда вы сюда явились на своей обглоданной скорлупке, — фыркнул Жан, покосившись сперва на бледную, дрожащую Хосефу, а затем на закрытую дверь. — Я письмо напишу, отдашь или коменданту Сен-Доменга месье Реми, или капитану Жерому, или генералу.
— Ох! — испуганно выдохнул Ариета. — Генералу!
— Да, генералу, ты не ослышался. Ее трудно назвать доброй бабой, но свой угол у вас точно будет. А там уж… Ты мужик работящий, не пропадешь. И девчонку пристроишь. Понял?
— Понял, — обреченно кивнул Ариета. Опять бегство. Опять судьба, словно насмехаясь, дает пинка под зад, когда все вроде налаживаться начало…
— Я сейчас с тобой двоих парней пошлю, так, на всякий случай, — продолжал Гасконец. — Небось, Блезуа поостережется с вами связываться, пока они будут при вас. Но я ж не могу выделить тебе пожизненную охрану, согласись. А Анри злопамятный. Так что давай, не тяни время.
Антонио запоздало сообразил, что господин губернатор сейчас делает для него доброе дело. А за добро не грех и поблагодарить.
— Спасибо вам, — с тяжелым вздохом проговорил он.
— Не за что, приятель, — Жан сощурил глаза, словно прицеливался. — Я не столько о тебе, сколько о себе думаю. Ты-то уедешь, а мне тут с этими… красавцами еще жить. Короче, вали отсюда скорее. Если задержишься до ночи, сам будешь виноват.
Жан оказался прав: не прошло и часа с того момента, когда лодка баска в сумерках отчалила от пирса Кайонны, унося и Антонио, и его дочь, и двоих работников, как оставленный в спешке дом рыбака подвергся нападению. Не застав там семейство Ариета, капитан Блезуа все понял и в полнейшей ярости бросился в порт. Но там ему популярно объяснили, что «Индеанка» еще не получила разрешение на выход в море. А попробуешь, мол, выйти без разрешения — пеняй на себя. Пушки в Горном форте стоят не только для защиты города от нападения, но и для отстрела всяких там дезертиров и самовольщиков. Весь фарватер простреливается, канониры и ночью не промахнутся… Блезуа, сообразив, от кого исходила подобная идея, тут же ломанулся в дом губернатора. В прежнюю резиденцию д'Ожерона…
— Ты что себе позволяешь?!! — орал он, бегая по комнате, будто курица с отрубленной головой. — Черт бы тебя подрал, Гасконец, я думал, ты настоящий рыцарь удачи, а ты вступаешься за этих… этих!..
— Заткнись, — ровным, но достаточно жестким тоном проговорил Жан. Словно команду «К бою!» отдал. И сразу все встало на свои места: у Блезуа сработал навык моряка — подчинение старшему по рангу. — Заткнись и слушай. Эти рыбаки признали наш закон и платят нам за защиту, стало быть, они свои. А своих обижать как-то не того, брат. Нехорошо.
— Свои! — вспылил Блезуа, взмахнув шляпой — дорогой парижской шляпой с перьями, купленной вместе с красивым камзолом специально ради сватовства. — Да кто они такие, Жан? Рыбой насквозь провонялись! Тьфу! Этот чертов баск и его дура доченька за счастье должны были считать, что я к ним честно посватался, а не задрал девке подол при первой же встрече! Да я для Сен-Доменга в тысячу раз больше сделал, чем они все!
— С этим никто не спорит. Только ведешь ты себя сейчас как последний дурак, — немного язвительно проговорил Жан. — Что ты к этой соплячке прикипел? Она еще в куклы, небось, играется. Тоже мне, нашел невесту бравый капитан! Жениться охота? Я ж не против. Найди себе купеческую дочку или вдову, а малолеток оставь в покое, это тебя до добра не доведет.
— Ты, что ли, в мою постель заглядывать будешь? — ощерился Блезуа.
— Если надо — буду, — жестко проговорил — как припечатал — Гасконец. — Я тут губернатором поставлен, и мне нужен порядок в Кайонне. Будешь его соблюдать — живи в свое удовольствие. А станешь нарушать — повешу, как собаку. Ясно?
— Ясно, — выцедил сквозь зубы Блезуа. Что ж, капитан есть капитан, даже если ты сам давно уже капитанствуешь на другом корабле…
— Отец, что с нами теперь будет?
— Ничего плохого, Хосефа. Теперь уже ничего…
— Но мы опять убегаем.
— Я надеюсь, больше нам убегать не придется. Помолись Пресвятой Деве, доченька. Она всегда прислушивается к молитвам безгрешных.
Хосефа, потупив взгляд, вдруг всхлипнула.
— Ты что, доченька? — удивился Ариета.
— Я вовсе не безгрешная… Я… я обманывала вас, отец… — заплакала девочка. — Те деньги, что вы давали мне на обеды… Я их не тратила, я собирала… Хотела книжку купить… Басни господина Лафонтена-а-а… — Тут она совсем раскисла и заревела в голос.
Антонио, никак не ожидавший такого признания (честно говоря, при первых словах дочери он даже испугался — что девчонка могла такого натворить?), обнял дочь и рассмеялся с явным облегчением. Базиль и Симон, управлявшиеся с парусом и рулем, тоже не выдержали, прыснули.
— Не плачь, девочка, — Антонио, все еще смеясь, погладил Хосефу по голове. — Приедем — я сам тебе эту книжку куплю. Честное слово!
4
Шторм, налетевший на Сен-Доменг, не отличался какой-то особенной силой: так, что-то средненькое, в июле-августе бывают куда похуже. Обычно сезон штормов приносил затишье в торговле. Прибыль прибылью, а когда риск потерять корабль со всем грузом возрастает в десять раз, невольно подумаешь об отдыхе. Сезон вроде прошел, но даже под этим явно последним в году штормом Сен-Доменгу было неуютно. Ветер пригибал пальмы и ветви деревьев к земле, торговые ряды опустели. Лавки закрылись, работа прекратилась, добрые граждане попрятались по домам, плотно закрывая двери и ставни. В припортовых трактирах тоже особенного оживления не наблюдалось: матросня да мастеровые, либо припозднившиеся на работе и укрывшиеся от непогоды в первой попавшейся забегаловке, либо закоренелые холостяки, для которых таверна — второй дом… Кое-кто из завсегдатаев клялся, что восхищается завыванием ветра и стуком тяжелых капель по навесу и ставням. Причард только усмехался в бороду: он искренне не понимал, что тут может быть восхитительного. Ну завывает, ну стучит. Крыша не течет — и слава богу. Но не пристало трактирщику сообщать свое мнение подобным поэтичным натурам. Платит за съеденное-выпитое? Очень хорошо. Вот если бы не платил, тогда другое дело. А этот чертов голландец Янсзон, чтоб ему провалиться, видит его насквозь, до самых потрохов…
— Неужто тебя вовсе за душу не берет этот ветер? — хмыкал плотник, заказав свою излюбленную свинину с капустой и пиво. — Тебя, бывшего капитана? Не верится мне что-то.
— Твое дело, — пожал плечами Причард.
— Что ж ты тогда стол накрыл? Опять твоя прежняя команда тут соберется?
— Может, и соберется, тебе-то что? — хмуро буркнул хозяин «Старого пирата». — Заведено у нас так.
— Другие-то не собираются.
— То их дело — собираться или нет. И вообще, чего пристал?
— А я поглядеть хочу, — заулыбался Янсзон. — Слухи ходят, будто почти все нынешние капитаны когда-то под твоим началом были. Вот и посмотрю, любопытно же: притащатся они сюда в такую погодку или нет?
— Все притащатся, будь уверен, — криво усмехнулся Причард. — А вот и первые.
В зал, плотно прикрыв за собой дверь, вошли двое в непромокаемых плащах-дождевиках. С плащей, само собой, тут же натекло, но Причард даже не подумал рявкнуть на новоприбывших — мол, могли бы и под навесом подождать… Билли и Пьер. Причард даже изволил удивленно поднять бровь: до сего дня Пьер ни разу не присоединялся к ним на этой традиционной октябрьской посиделке. На других — сколько угодно, но только не на этой. Что ж, все когда-нибудь случается в первый раз… Не успели эти двое поприветствовать хозяина — своего бывшего кэпа — и усесться за столом, как явились еще двое. Жером и Хайме. Эти тоже были из команды «Орфея» и тоже входили в большую компанию друзей, но их не было десять лет назад на том клятом островке, с которого все началось. Впрочем, их пригласили, и они пришли… Влад заявился один, без сопровождения. Дуарте находился в Гаване, но на днях прислал письмо, его уже читала вся компания. И напоследок пришли Галка с Джеймсом.
Развесили мокрые плащи на гвоздиках в углу, сели за стол, наполнили кружки. Снова, как повелось в последние годы, молча сдвинули их. Выпили.
Десять лет прошло. Они живы. Чем не повод?
— А как там твоя донья Инес? — Билли, за десять лет не растерявший ни грамма своего ехидства, не удержался, подцепил Меченого. — Я слышал, будто она собралась жаловаться — что ты не хочешь жить с ней в законном браке.
— Вот ведь муха назойливая! — отмахнулся Жером. — Детей я признал, всех одеваю-обуваю, кормлю, живем в богатом доме, а она все ноет. Чего ей еще надо?
— Возьми и спроси, — не отставал Билли. — Только не у меня, а у нее.
— Возьму и спрошу. При тебе, — хмыкнул Жером. — Сам-то уже подсуетился, или пора магометанского священника из Стамбула выписывать, чтоб он тебя с женой повенчал?
— Стамбул далеко, а мэрия близко, — рассмеялся Билли.
Этой фразой он напомнил всем присутствующим недавно введенный в Сен-Доменге закон. Если жених и невеста принадлежали к разным конфессиям, то брак мог быть заключен по любому из двух обрядов, по договоренности, и признавался республикой. Если же по каким-то причинам священнослужители и семьи молодоженов не находили общий язык насчет того, по какому из обрядов следует венчаться, то можно было спокойно пожениться в мэрии. И этот «государственный брак» признавался республикой наравне с церковным. Пока случаи заключения таких браков можно было пересчитать по пальцам, но, к примеру, Билли и Мариам этот закон здорово выручил: протестантский священник отказывался венчать англичанина с мусульманкой, а случись тут мулла, решительный отказ и проклятия на голову получил бы уже бравый адмирал. Кстати, на днях весь город только и говорил, что о свадьбе Фелипе Муньоса, сына одного из богатейших хлеботорговцев Сен-Доменга, с Анной Рамбаль, старшей дочерью «бумажного барона» Жана-Батиста Рамбаля. Даже в газете о том написали. Католик женился на гугенотке! Галка и Джеймс были приглашены в качестве почетных гостей. Им, как и большинству прочих, сразу бросилась в глаза немаловажная деталь: ни жених, ни невеста не блистали красотой. Правда, по отзывам месье Аллена, они оба отличались завидным умом. Фелипе Муньос был мал ростом, худ и бледноват для испанца, прихрамывал на левую ногу. Мадемуазель Рамбаль оказалась на полголовы его выше, была чуток сутуловата и близоруко щурилась. Но оба едва ли не в буквальном смысле светились от счастья. Галка сразу почувствовала: эти двое будут вместе до гробовой доски, и ни единой минуты не пожалеют о своем решении… А если бы не закон о государственном браке? Кто знает, как бы все обернулось?
— Ладно, остряк доморощенный, я тебе все припомню, — Меченый скорчил страшную рожу. — Вот погоди, придет твой сынок к моим девкам свататься, я на нем за тебя отыграюсь.
— Ух, какой ты злопамятный! — хихикнула Галка. Билли и Жером — взрослые мужики, женатые, сами детей имеют, а ведут себя как мальчишки. — Неужели столько лет ждать будешь?
— Да будет вам, — Жером, не выдержав фасона, весело фыркнул. — Уже и пошутить нельзя. Налейте-ка мне еще кружечку.
— Я бы на твоем месте так не веселился, — процедил Причард, выколотив трубку в щербатую плошку, на которой и так уже красовалась впечатляющая куча табачного пепла.
— Да ну, — отмахнулся Меченый. — Сам знаю, что скоро война. Так что? Рвать на себе последние волосы с горя? Хрен, не дождутся!
— Война может быть скорее, чем ты думаешь, — мрачно проговорил Пьер, задумчиво разглядывая дно своей опустевшей кружки. — Я последние полгода послеживаю за купчишками. И знаешь, что заметил? Французы, голландцы, испанцы, даже юкатанские торговцы уже объявились — все ведут себя как раньше. Бродят по лавкам, выбирают, где что лучше, торгуются. Потом грузятся и уходят, чтобы скоро вернуться за новым товаром. А английские купцы как с ума посходили. Последний месяц как придет англичанин с Ямайки, так бегает по лавкам будто угорелый, скупает товар большими партиями и почти не торгуется. Притом сахар и ром они не берут, хватают новые штучки вроде плащей, ламп, зеркал, цветных бус и этой горючей вонючки, что в лампы заправляют. Даже бумагу скупают. Если бы не последний запрет на вывоз оружия, они бы и оружейные лавки опустошили. Вот так набьет трюм — и уходит.
— Что ж тут странного? — хмыкнул Хайме. — Я, конечно, не дока в торговом деле, но и за тобой, приятель, такого таланта тоже не замечал.
— Все очень просто, — Влад не зря учился на экономиста. Хоть и закончил соответствующий факультет не с отличием, но кое-что из полученных знаний ему все-таки тут пригодилось. — Англичане хорошо умеют считать денежки. И если платят не торгуясь, то уверены, что скоро получат хороший навар.
— Это в свою очередь ничего хорошего для нас не значит, — Галка продолжила развивать его мысль. — Английские купцы попросту знают, что скоро наших товаров днем с огнем не сыщешь. Во всяком случае, им так сказали. Потому и гребут все что видят.
— Вот ведь ублюдки… — буркнул Пьер. — А я тут размечтался. Написал сестре, чтоб уговорила мужа сюда приехать…
— А ты сделай так, чтобы это все было не напрасно, — жестко проговорил Билли. Он всегда был самым ярым сторонником «своей гавани», и когда эта идея, хорошо ли, плохо ли, но воплотилась в жизнь, воспринимал выпады разных иноземцев в адрес Сен-Доменга как личное оскорбление. — Сколько мы своей и чужой крови пролили? Многовато, чтобы за здорово живешь отдать чертовым милордам этот милый островок, не так ли? Планы они насчет него настроили, понимаешь… А не пошли бы они на … со своими планами! Мы тоже люди, ничем не хуже них, и хотим жить так, как нам нравится!
— Поверь, Билли, именно это и есть главная причина того, что нас так не любят, — невесело улыбнулся Джеймс. — Кое-кому очень не по нраву то, что мы смеем считать себя ничем не хуже.
— Ну это их проблемы, — в Галкиной усмешке было больше яда, чем в Париже со всеми его отравительницами и черными аббатами. — Тут все свои, потому, братцы, выскажусь откровенно. Люди Этьена кое-что вызнали. Против нас пошлют эскадру из Портсмута. В ее составе, по разным сведениям, от шести до девяти восьмидесятипушечников, а сколько фрегатов и мелочи — того пока никто не знает.
— То есть на нас наедут не как на пиратов, а как на цивилизованное государство, — не менее ядовито проговорил Влад. — Хоть это радует.
— Они что, последние мозги растеряли? — недоверчиво фыркнул Причард. — Да их со свету сживут, если Англия окажется зачинщиком войны без всякой видимой причины! Что? Драка у Серебряной банки? Фрегаты первыми напали, это признали даже сами англичане!
— А ты думаешь, что повода к войне придется долго ждать? — хохотнул Билли. — Это ж самое плевое дело, сам знаешь. Из-за мышиного чиха, если надо, войну объявят.
— А что это им даст? Ну придут, ну разорят тут все к чертям собачьим — на радость королю Людовику, который наверняка сдал нас своему английскому братцу, гнида, — продолжал Причард, набивая трубку новой порцией кубинского табака. — И что получат? Остров да развалины. Да злых испанцев. Никакого тебе белого пороха, никаких пистолетиков… Зачем тогда им рисковать кораблями? Мы же просто так не уйдем. Даже если милорды нас и задавят, то сами надорвутся.
— Кто знает, может, французский король этого и хочет — чтобы мы подохли, а англичане надорвались.
— Да кто знает, что вообще в королевских башках варится? — хмыкнул Хайме. — Вот побывал я в Версале, и только одно могу сказать: честным людям там делать нечего. Сожрут.
— Лично мне не хочется становиться чьим-то обедом, — Джеймс позволил себе едкую иронию.
— Мне тоже, — Галка, в отличие от мужа, сказала это совершенно серьезно. — Я ошиблась, думая, что нам дадут хотя бы два года передышки. Фиг с маслом, и года не дали. А сейчас счет уже идет на недели. Если не на дни.
— Ага, море после шторма уляжется — и начнется, — скривился Жером. — Вот черт… Только соберешься пожить спокойно — нате вам, являются.
«Как говорят у меня на родине — не то жалко, что своя корова сдохла, а то, что у соседа жива, — не без горечи подумала Галка. — Завидки берут, что они там чубы друг другу рвут, а мы пока еще нет. Карл Стюарт может и недалекий в политике человек, но окружают его и более компетентные товарищи, способные дать хороший совет. Правда, он их далеко не всегда слушает. Король ведь, а не какой-нибудь там „прэзыдэнт“. Но иногда… Плоховато я помню зарубежную историю этих времен. Кажется, только при этом Карле английский военный флот сидел в большой заднице. Ему веселиться хотелось, вот и экономил на чем только мог. При Кромвеле нас бы в порошок стерли. Да и Вильгельм Оранский в качестве короля Англии тоже крутой противник, он бы просто не дал нам подняться. А это значит, что нам крупно повезло. И с местом, и с временем. Ну что ж, если так, то шанс у нас есть. И я жизни не пожалею ради этого шанса».
— Что-то не так?
— Нет, пока все в порядке, Причард. Задумалась вот…
— Больно много ты думаешь, детка. Состаришься раньше времени.
— Плевать. Я перед зеркалом не верчусь, как некоторые. — Сегодня на Галку напал приступ язвительности. Друзья разошлись по домам и кораблям, а она задержалась на пять минут.
Нужно было утрясти с Причардом один важный вопрос.
— Счет пошел на недели, если не на дни, говоришь? — Причард без лишних слов понимал, зачем она тут осталась. — Здорово ты им хвост отдавила.
— Знаешь, о чем я сейчас думала? — спросила Галка.
— Ну?
— Вспоминала бой у крепости Чагрес. Тот самый, где ты так красиво кинул сэра Генри.
— Хм… Тебе что-то не нравится? Не кинь я его тогда, валялись бы мои кости где-нибудь на дне. Причем неважно, кто бы там победил — ты или Морган. Я свой выбор сделал, и вот результат: я жив.
— Тебе снова придется делать выбор, Причард.
— Даже так? — недобро прищурился старый пират.
— Именно так.
Разговор людей с сильными характерами всегда непрост. Причард — флибустьер старой закалки, хитрый жук, за милю чуявший любую перемену. И Галка. Которая просто хотела выжить в беспощадном мире и остаться человеком. Они понимали друг друга без лишних разговоров. Зачем слова? И так ведь все понятно.
— Я подумаю, — проговорил Причард, дымя своей неизменной, уже заметно обгрызенной трубкой.
5
— Что скажете, лейтенант?
— Потрясающая вещь, сир. — Лейтенант де Мопертюи все вертел в руках подарок из Сен-Доменга, и, когда король сделал знак положить «игрушку» обратно в шкатулку, сделал это с явным сожалением. — Шесть выстрелов подряд. Пистолет меньше и легче обычного, заряжать его также куда проще… Если бы обе наши роты были вооружены такими пистолетами, сир!
«Наши оружейники легко наделали бы и тысячу подобных пистолей, — с некоей долей ревности подумал король, разглядывая подарочек. — Но секрет этого оружия не в его устройстве, а в рецепте белого пороха и запала, который мадам Эшби охраняет еще более ревностно, чем свою честь. Надо будет отдать несколько патронов для изучения. Возможно, господам ученым удастся разгадать эту загадку».
А Сен-Доменг и впрямь был щедр на загадки. Когда Мансар завершил строительство Зеркальной галереи, и король принимал там иностранных послов, у его величества был повод гордиться: огромные прекрасные зеркала были изготовлены во Франции, а не куплены в Венеции, как водилось ранее. Но вскоре ему преподнесли в подарок дивную вазу из стекла необычайной прозрачности, сверкавшую гранями, словно она была выточена из драгоценного камня. Вазу привезли из Сен-Доменга. Как и яркий светильник, заправляемый очищенным «земляным маслом». Король уже приказал отыскать в пределах Франции и в недавно обретенных землях месторождения этого масла, а когда найдут, провести опыты по его очистке до нужного состояния. Ибо возить этот «керосин» за тридевять земель было чертовски накладно… Ладно — стекло и керосин. Если вложить кое-какие деньги и дать ученым время, то же самое можно будет делать и во Франции. Но как прикажете повторить непромокаемые плащи для моряков, если и рецепт неизвестен, и сырье для них все равно придется возить из Нового Света? Взять-то его больше негде. Сен-доменгские мастера в последнее время научились добавлять в «стойкий каучук» краски — красные, синие или желтые — и делать плащи более тонкими, изящными. А интерес короля к загадочной заморской республике немедленно сказался на версальской моде: теперь среди придворных дам считалось особенным шиком погулять под дождиком в таком плащике. Даже несмотря на странный запах, шедший от этих новомодных одежек. Впрочем, на фоне версальской нелюбви к мытью и повального использования парфюмерии это было уже неважно.
«А теперь еще и этот пистолет, — его величество провел рукой, затянутой в алую шелковую перчатку, по барабану и деревянным, ничем не украшенным накладкам рукояти. — Испробовать его в действии? Одно дело, когда стреляет лейтенант мушкетеров, и другое — выстрелить самому».
Не устоял перед искушением. Что значит — хорошее оружие!
Собственно патроны его величество не удивили: бумажные «свертки» были известны давно. Правда, эти оказались свернуты из очень плотной бумаги, вытянутые свинцовые пульки со скругленными кончиками выглядывали из «свертков», а донышки были медными. Заправив шесть штук в открытый барабан, он защелкнул рамку, как и было описано в сопроводительном письме. Курок взводить не стал: ведь написано же — может стрелять и так. Разумеется, пришлось приложить некое усилие, нажимая на спусковой крючок, но курок благодаря упрятанному внутри хитрому механизму начал взводиться сам.
«До чего дошли эти чертовы оружейники!»
Выстрел был каким-то не слишком впечатляющим — ни оглушительного хлопка, ни дыма. Правда, пуля пробивала доску-мишень почти насквозь, как засвидетельствовал де Мопертюи, да вороны, испугавшись резких хлопков, поспешили убраться с парковых деревьев, с которых уже почти облетела осенняя листва. Его величество тонко усмехнулся и надавил на спусковой крючок еще раз, еще… Шесть выстрелов без перезарядки. Ствол при выстреле немного задирает вверх, но это беда любого огнестрельного оружия. В самом деле, если такими пистолетами вооружить его гвардию, противнику очень сильно не поздоровится. И в то же время королю кое-что не понравилось. Во-первых, пока не разгадан секрет патронов, покупать их придется в Сен-Доменге. А во-вторых… Говорят, белым порохом снабжены и заряды корабельной артиллерии господ флибустьеров. Теперь при боевом столкновении с республиканским флотом туго придется любому противнику. Можно, конечно, превзойти в навигации и задавить числом, но потери у врагов республики в любом случае будут страшные.
«Жаль мадам Эшби, — подумал Людовик, освобождая барабан от стреляных гильз согласно приложенной к револьверу инструкции. — Я в самом деле любил ее, это не было притворством. К счастью, сие чувство владело мной недолго. Жаль Сен-Доменг. Он действительно мог бы преподнести миру еще немало полезных загадок. Но ради блага Франции я должен ими пожертвовать».
И все же какое-то смутное сомнение не давало его величеству покоя. Он то и дело возвращался к мыслям о револьвере. Все время сравнивал заморскую новинку с тем великолепным ювелирным изделием — ибо пистолем его подарок сен-доменгской даме назвать было трудно. Но за делами и разговорами он никак не мог сосредоточиться на своем сомнении. И только поздним вечером, читая доклад месье де Ла Рейни насчет положения в Англии — весьма интересно, герцог Йоркский, кажется, возглавляет тайный заговор против родного брата — король понял, что его смущало.
«Шесть выстрелов против одного, — думал он. — Картечные фугасы, поражающие вражескую команду на куда большем расстоянии, чем обычная картечь. Теперь эти „револьверы“. Уверен, нам известно еще далеко не все… А у этих господ есть шанс. Маленький, но есть… Что ж, вряд ли это что-то изменит. Разве только игроки в моем раскладе поменяются местами».
Где-то очень далеко от Версаля, мало-помалу превращавшегося в сказку, в образец для подражания и предмет зависти всех дворов Европы, стихал последний в этом году сезонный шторм. Наступало затишье. То самое, которое перед бурей. Только буря эта исходила не от стихийных сил природы, а от подлой натуры человека. Вернее было бы сказать — некоторых конкретных людей.
6
Началось все именно так, как и задумывалось: с атаки ямайских каперов на побережье Сен-Доменга в конце октября. Только продолжение получилось… э-э-э… не совсем тем, на котором строился дальнейший расчет. А ведь Хиггинс предупреждал…
Одним словом, сидя в Порт-Ройяле и читая доставленные из Европы английские, голландские и французские газеты, Оливер чувствовал себя до крайности хреново. «Подлое нападение на островную республику!» «Англия презрела законы божеские и человеческие!» И так далее в том же духе. Это голландцы расстарались, их газеты словно соревновались в том, кто смачнее плюнет в Англию. Чьи уши торчали из этих статеек, угадать нетрудно: миссис Эшби, кажется, никогда не экономила на нужных ей направлениях… И у кого она эту моду взяла? Кажется, дон Хуан в Испании так же вел свою войну с королевой-матерью, еще до совершеннолетия короля. Но здесь голландские щелкоперы постарались на славу. Плевый пиратский наскок на богатые кофейные плантации Сен-Доменга — вернее, на их хозяев и население прибрежных поселений — умудрились раздуть чуть ли не до полномасштабной военной операции против «свободолюбивой республики»! И что ведь удумала эта стерва: отправила в Европу парочку своих скоростных «барракуд», так что новости достигли Старого Света не через пять, а через три недели!.. А ведь с юридической точки зрения тут все чисто, не подкопаешься. Каперы «догадались» атаковать с английскими флагами на клотиках. Высадились, пограбили, порезали, порезвились в поселках. А пока они были заняты столь прибыльным делом, на сигнал — зажженную при виде атакующих пиратов солому на вышке — явился «отряд самообороны» из Эль Кафе. То есть ополченцы из местных под руководством наемных офицеров, приехавших из Европы. Нагруженные добычей, ямайцы решили не ввязываться в драку, а отступить на корабли и дать деру. Но не тут-то было: пока они перестреливались с весьма обозленными аборигенами и грузились на борта, подошли ставшие уже знаменитыми сторожевики-«барракуды». В результате два каперских судна пошли на дно, один сел на мель, а флагман, лишившись румпеля и мачты, предпочел сдаться. Заодно, пытаясь спасти свою шею от веревки, его капитан сдал сен-доменгцам все свои бумаги. Включая комиссию, в которой ясно и четко были прописаны цели означенного капера: Эль Кафе и прилегающие к нему поселения… Правосудие Сен-Доменга, как выяснилось, действительно основано на пиратских законах. А эти законы были крайне суровы к тем, кто нападал на своих. Состоялся суд. Но и из него проклятая пиратка ухитрилась сделать громкое и красочное зрелище. Открытый судебный процесс был описан в голландских газетах настолько подробно, что стало ясно: миссис Эшби и ее верные офицеры из службы месье Ле Бретона явно были готовы к такому обороту событий. Они отреагировали на удивление быстро, и вовсе не так, как рассчитывал этот напыщенный болван сэр Чарльз.
«Ну и чего мы в итоге добились? — Хиггинс пролистывал газеты уже без особого интереса: и так все ясно. — Каперов судили и повесили — к вящему удовольствию жителей пострадавших селений. А миссис Эшби выставила Англию подлым агрессором, и я не удивлюсь, если теперь в Европе случится нечто весьма неприятное для его величества».
Мистер Хиггинс был прекрасным аналитиком и очень редко ошибался. Но сейчас он все-таки ошибся в одной детали.
Неприятности для его величества начались не в Европе…
— Считаешь, что нужно поторопить события? — скептически хмыкнул Билли, когда Совет капитанов снова собрался в своем «милитаристском» составе: без гражданских. — Чтобы затеять войну, много ума не надо. Вот чтобы остановить ее — тут да, нужны кой-какие клепки в голове. Нет, Воробушек, я не говорю, что у тебя этих самых клепок не хватает, — тут он едко хмыкнул. — Просто хрень какая-то получается. То ты катишь бочку на Англию — дескать, бесподобные подлецы и так далее, — то сама начинаешь вытворять то же самое.
— Слушай, Билл, вот от кого я точно не ждала чтения моралей, так от тебя, — Галка, несмотря на серьезность обстановки и важность обсуждаемого вопроса, весело улыбнулась. — Когда мы кинули французов, у тебя не было никаких возражений относительно моих подлых методов.
— Французы сами напросились, — ответил Билли.
— А эти, по-твоему, к поселянам с гостинцами явились? — покривился Жером. — Нас же попросту хотели втянуть в бойню, да еще выставить… как бишь это заумное слово… агро… агресурами, что ли? Мы не повелись — хорошо. Сумели выставить англичан… ну этими самыми, ты понял — еще лучше. Но теперь-то что? Сидеть и ждать, пока они придумают еще одну пакость, чтоб был повод эскадру прислать? Нет, Воробушек верно сказала: рубить этот… черт, забыл как называется… в общем, запутанный узел.
— А главное, — задумчиво проговорил Джеймс, — сейчас конец декабря. В северных морях сезон зимних штормов, я бы на месте адмирала не выходил из бухты Портсмута самое меньшее до конца марта.
— Джеймс, ты недооцениваешь руководящую роль вожжи, попавшей под державный хвост, — Влад сегодня был едким, как кислота. — Ты читал свежедоставленные европейские газеты? Про голландцев помолчу, это явная подготовка к войне. Французы — ни вашим, ни нашим, просто констатируют факт нападения. Испанцы злорадствуют. Но ты видел, что пишут газеты английские? Карла чуть не матом кроют. И он знает, кому этой популярностью обязан. Так что оскорбления, которые сыплются сейчас на его парик, он постарается выместить на нас. А если Галя сделает так, как задумала — он сунется в ловушку с головой и с тапочками.
— Его постараются отговорить.
— Ага. Станет он кого слушать, — хохотнул Гранден. — Болтают, будто он делает всю политику под юбками у своих придворных красоток, а на лордов клал с прибором. Короче, мой голос за это решение, генерал.
— Я тоже за, — кивнул Джеймс.
— И я, — сказал Влад. — Мы пока ненамного опережаем их по времени. Не хотелось бы прощелкать клювом.
— Мой голос тоже за, — отозвался Жером, когда высказались все капитаны. — Воевать так воевать.
— А я бы хорошенько подумал, — Билли продолжал настаивать на своей точке зрения. — Это вам не какой-то там дон Педро, я знаю, что такое английский флот в бою. Если уж нарываться на драку, то по-умному.
— Вот так и сделаем — нарвемся, но по-умному, — подытожила Галка. — Они ждут повода спустить на нас эскадру? Флаг им в руки. Повод будет. Но только тогда, когда это будет выгодно нам, а не им. А время теперь играет против нас, так что чем скорее, тем лучше… Кстати, Этьен, как там поживают твои люди в Порт-Ройяле?
Этьен, до сих пор молча наблюдавший за совещанием боевых капитанов, покривился.
— Да никак… — вздохнул он. — Попытались было взять Хиггинса за мягкое место и тепленьким доставить сюда — увернулся, зараза. Битый зверь, сразу почуял слежку и спустил своих псов. Пришлось даже по-тихому убирать одного местного, засветившегося до кишок, чтобы всех не сдал. Двое наших ушли.
— Что ж, на войне не без потерь, — новость Галку совсем не обрадовала. Хиггинс и впрямь достойный противник. А что до «убранного» агента… Подписывая обязательство, любой нормальный агент знает, на какой риск идет. Ведь платят ему не только за сведения и диверсионные акции. — Жаль, могли бы трусануть этого парня, и сдал бы он нам свою агентуру как миленький. А так — остается смотреть в оба.
— Я с посольства глаз не спускаю.
— Верю, Этьен. Только враг уж больно хитрый… Ладно, братцы, не буду откладывать дело в долгий ящик, — произнесла Галка. — Сегодня же нанесу визит сэру Чарльзу. Пусть пакуется и мотает с острова!
Объявление войны! Нет, это дурной сон, нужно зажмуриться, ущипнуть себя — и все развеется, как туман.
Черт подери, ничего не развеется.
— Сэр Чарльз, мне крайне неприятно это говорить, но и без того натянутые отношения наших держав в последнее время приблизились к опасной черте. — Миссис Эшби произносит это с самым серьезном видом. — Я могла стерпеть ваши оскорбительные высказывания в мой адрес, я простила сомнительную историю с рапортами капитанов, атаковавших наши сторожевые корабли. Но грабеж и убийство ни в чем не повинных мирных граждан Сен-Доменга я простить не могу. Тем более что существует официальный документ за подписью полковника Линча, дозволявший английским каперам вести боевые действия против нас. Таким образом Совет капитанов республики Сен-Доменг постановил: если Англия развязывает военные действия против нейтрального государства, то этим она ставит себя вне закона. Следовательно, республика имеет основания расторгнуть все соглашения с Англией, в том числе и торговые, и затребовать обратно шестьсот тысяч ливров, год назад полученные советом Ямайки в республиканском банке в качестве займа. Также, облегчая жизнь вашим крючкотворам, уже уставшим выискивать повод для войны, мы сами идем вам навстречу. Будьте любезны получить эту бумагу — официальное объявление Республикой Сен-Доменг войны Английскому королевству.
Честно сказать, до назначения в Сен-Доменг дипломатические миссии сэру Чарльзу не поручали. Но он имел представление о том, как положено составлять подобные бумаги. Что ж, юристы пиратской республики свой хлеб не зря едят.
— Я в самые кратчайшие сроки доведу содержание нашей беседы до ведома властей Ямайки и до его величества, — сухо, но торжественно произнес сэр Чарльз.
— Поторопитесь, господин посол, — недобро усмехнулась пиратка. — У вас всего двое суток на то, чтобы собрать вещи и исчезнуть отсюда.
— Ничего иного, кроме подлости, я от вас не ожидал, — сэр Джеймс не удержался от презрительного фырка. — Вы воткнули Англии нож в спину, миледи.
— Сэр Чарльз, вы просто непробиваемы, — с сожалением вздохнула миссис Эшби. — Это вы, а не я, хотели войны. Вы ее получили — и недовольны?.. Ладно, черт с вами. Выметайтесь поскорее с острова, а то тут кораблям под английским флагом скоро будет совсем неуютно.
— Но…
— Больше никаких разговоров, сэр Чарльз! Уже все сказано.
«Нет, она не дура, — у сэра Чарльза мелькнула очень злая и едкая мысль. — Она просто сволочь».
Интересно, что бы он сказал или подумал, если бы хоть чуточку догадывался, о чем именно шла речь на Совете капитанов после утверждения объявления войны?..
7
Жизнь моя жестянка… Правильно пел Водяной голосом Папанова: да ну ее в болото.
Вот ведь хренотень какая выходит: сама трындела про «десять лет мира» — и где он, тот мир? Ага, вот в том самом неприличном месте. Мы сейчас нарываемся по-крупному. В какой бы… пардон — в каких бы проблемах ни был сейчас английский флот, но если брать на веру сведения агентов Этьена, в эскадре могут быть до девяти здоровущих линкоров. Оснащены они уже не только бронзовыми, но и стальными пушечками. Идею которых я и англичанам, и голландцам, кстати, сама и подкинула, только они о том пока не знают. И надеюсь, не узнают, не то не сносить мне головы. Правда, пушечки эти потяжелее наших будут, да на черном порохе, но все же девять здоровенных бандур, несущих на борту такой подарок — это смерть фашистским оккупантам в чистом виде. Сроют на фиг любой тутошний форт, и щебня не оставят. Если, конечно, подпустить их к форту на расстояние выстрела.
Итак, до девяти мощных линкоров. Против четырех наших плюс «Гардарика», да… сколько там тяжелых фрегатов они натащат? Вряд ли много, берега метрополии ради наезда на нас они оголять не станут. Но попадет нам действительно не как пиратам, а как цивилизованному государству, тут Влад прав на все двести.
Хорошо хоть так признали. Вот в чем юмор ситуации.
«Превентивный удар, — Галка, как в старые добрые времена, стояла на мостике „Гардарики“. — До ужаса подло, но чертовски эффективно… Вот блин, доборолась с дракончиками. У самой-то чешуя еще не пробилась? Странно».
На кораблях Юго-Восточной эскадры Сен-Доменга были погашены все огни. Подходили — вернее, подкрадывались — к Порт-Ройялу ночью, с выкрашенными в черный цвет парусами. Двух встреченных по дороге английских купцов, пытавшихся развернуться, удрать и предупредить своих, без лишних разговоров взяли на абордаж. Так что для его превосходительства губернатора Ямайки полковника Томаса Линча должен получиться большой сюрприз. А если не подкачает десант, скрытно высаживавшийся сейчас с мелких судов на косе Палисадос вне досягаемости пушек форта Руперт, так вообще замечательно. Никто не уйдет. Потому что джентльмены удачи из Сен-Доменга снова вышли на пиратский промысел.
А Порт-Ройял — богатая добыча. Город с товарооборотом больше Лондона, как-никак…
Новость об объявлении Сен-Доменгом войны Англии достигла Ямайки значительно раньше, чем явилась республиканская эскадра. Активных боевых действий особенно не велось: англичане не имели пока достаточно сил, чтобы атаковать Сен-Доменг, а Сен-Доменг никогда не разменивался на мелочи, предпочитая крупные и громкие операции. Взаимные пакости на торговых маршрутах не в счет. Потому при первых проблесках быстрой в этих широтах утренней зари часовые на стенах укреплений обнаружили в опасной близости от города неслабую вражескую флотилию. Как только флибустьеры поняли, что они обнаружены, флагман зажег кормовые и носовой фонари — кстати, керосиновые. То есть эскадре был подан сигнал, и корабли начали поднимать все паруса. Юго-восточный ветер позволял им развить хорошую скорость, и в течение получаса «Гардарика» оказалась на огневой позиции: шесть кабельтовых… Даже после утолщения настила батарейной палубы и постановки дополнительных бимсов на флагмане все равно не смогли установить больше восьми орудий нового образца, по четыре с каждого борта. Но мощь этих пушек была известна всем. Форт Руперт для начала отхватил четыре тяжелых снаряда с «Гардарики», затем по нему последовательно отстрелялись все линкоры эскадры, а там на каждом стояло уже по двадцать стальных пушек — десять по борту. Затем «Гардарика», «Сварог» и «Перун» — капитаном которого вместо назначенного губернатором Панамы Геррита Герритсзона стал переехавший из Европы морской офицер, гугенот Дюплесси — прошли вдоль южного берега Порт-Ройяла и славно отбомбились по недавно возведенному форту Линч. «Жанна» и «Дюнуа» в это время маневрировали у форта Руперт, беспощадно, методично и безнаказанно превращая его в кучу щебня. Ведь, насколько Галке было известно, тяжелые стальные пушки для укреплений Порт-Ройяла должны были как раз прийти в трюмах высланной из Портсмута эскадры…
…На объявление войны англичане отреагировали весьма резво: вернувшиеся из Европы сторожевики принесли новость: эскадра вышла в море через четыре дня после получения королем сего неприятного известия. То есть, если случилось это второго февраля, аккурат к концу первой декады марта она должна была явиться в порт назначения — Порт-Ройял. У разведслужбы Сен-Доменга были еще и данные французских и голландских купцов, обогнавших англичан в Атлантике. Купцы независимо друг от друга подтвердили полученные от агента сведения о составе эскадры. Девять линкоров, из которых шесть восьмидесятипушечных, два шестидесятипушечных и флагман — восьмидесятидвухпушечный «Сент-Джеймс», всего год назад сошедший со стапелей Саутгемптона. Насколько было известно, из этих восьмидесяти двух пушек только двенадцать были стальными, однако англичане, не имевшие «белого пороха», зато имевшие много железа, отливали их по меркам бронзовых. С толстенными стенками, почти исключавшими разрыв ствола при увеличении порохового заряда, но утяжелявшими пушки вдвое против французских. Надежно, но уж больно увесисто, только на линкор эту «дуру» и поставишь. Насчет фрегатов данные расходились: агент сообщил о двадцати двух, купцы видели двадцать четыре. Скорее всего, два лишних фрегата присоединили к эскадре в последний момент. А мелочи никто точно и не считал. Словом, для завоевания заморской страны — более чем достаточно. Если, конечно, упомянутая страна будет тихо сидеть и ждать визита. Сен-Доменг до сих пор никто не мог заподозрить в излишнем миролюбии (Галка сразу вспоминала термин «толстовство», но Лев Толстой еще не родился, и родится ли в этом мире — уже неизвестно). Потому в Сен-Доменге завершалась подготовка береговых укреплений, а самая мощная эскадра республики, Юго-Восточная, отправилась в Порт-Ройял. Повторить, с некоторыми корректировками, свою же операцию в Сан-Хуане, когда они сожгли к черту или обезвредили испанский флот вторжения.
Тогда, в августе семьдесят четвертого, им это удалось. Сейчас был март восьмидесятого, и пираты надеялись сжечь или утопить английские линкоры на рейде Порт-Ройяла.
Форт Линч, форт Чарльз и форт Уокер, получившие серьезные повреждения, так и не ответили. Бронзовая артиллерия не достреливала до противника, а стальные пушки наверняка еще не успели установить. Как и обучить канониров обращению с ними. Так что вход на рейд Порт-Ройяла для пиратской эскадры был открыт.
Еще раньше, едва взошло солнце, корабельная артиллерия уничтожила форт Руперт, прикрывавший Порт-Ройял со стороны Палисадоса, и в город ворвался пиратский десант. На Хай-стрит, неподалеку от тюрьмы Бридвелл, их встретили солдаты городского гарнизона, завязался бой. Вот тут англичане сразу пожалели, что их в Новом Свете еще никто особо не грабил. Набрались бы опыта, как испанцы — было бы что серьезно противопоставить самым отчаянным и умелым воякам Мэйна. А паника, возникшая в городе, только затрудняла задачу гарнизона. Когда к штурмовому отряду подошло подкрепление, солдат просто смели. Чтобы через два квартала сцепиться с другими, явившимися из форта Карлайл. Снова завязался бой, на этот раз перестрелка была серьезнее: на быструю стрельбу из «бездымных ружей» англичане отвечали почти такой же быстрой стрельбой. Правда, их ружья дымили, как и положено дымить оружию, заряженному черным порохом, однако столь оперативная перезарядка озадачила пиратов. Но они уже видели цель: старую церковь и дом губернатора. Пустив в ход картечные патроны, джентльмены удачи не без труда, но расчистили себе дорогу. Как раз вовремя: форт Джеймс, располагавшийся на северо-западной оконечности города, взлетел на воздух. Шальной снаряд угодил аккурат туда, куда нужно — в пороховой погреб.
Не прошло и полутора часов после первого залпа «Гардарики», как Порт-Ройял был взят. Но никаких следов английской эскадры на рейде не обнаружилось…
8
— Они должны были прийти сюда еще пять дней назад! — Даниэль ван Веерт выглядел злым, но растерянным: контрабандист, успешный делец, не менее успешный тайный агент — таких сбоев у него еще не случалось. — Да сами посмотрите, чем забиты военные склады и какие приготовления велись в Северных доках!
— Однако эскадра не пришла, — сухо проговорила Галка. — А вы должны были об этом сообщить.
— Я сообщил! Я передал записку! Но купца, чтоб он подох в выгребной яме, поймали на контрабанде и задержали на рейде! Да вон его скорлупа, болтается в полукабельтове от пирса!
— Записку-то хоть не нашли? — невесело поиронизировал Джеймс.
— Если бы нашли, висели бы мы сейчас оба на дыбе…
— Почему не воспользовались другим каналом? — продолжала допрос Галка.
— Потому что их попросту не осталось. Этот Хиггинс… Он же обрубил нам все концы! Можете проверить, на свободе остались только я да еще двое купцов, и те не могли выйти из гавани с полупустыми трюмами — их бы сразу арестовали!
— Где Хиггинс?
— Он должен быть в городе. Вчера его видели у губернатора. Только не верится мне, что вы его найдете. Он же наверняка при первых выстрелах залег на дно.
— Проверим. Но боюсь, и вам, и тем двоим купцам придется сейчас уходить с нами. — За последние годы Этьен так поднатаскал Галку в тонкостях шпионского ремесла, что ей не составило труда понять столь прозрачный намек: агентурная сеть Сен-Доменга в Порт-Ройяле засвечена не частично, а полностью. Отсюда и результат. — Не беспокойтесь, все организуем так, чтобы вы покинули Порт-Ройял незаметно.
А в захваченном городе организовать это было не так-то просто. Если бы Галка по примеру Моргана давала своим морским волкам полную волю над побежденными — тогда да, в этой свистопляске вывезти агента было бы очень просто. Хотя бы под видом заложника. Но Галка не стала делать для Порт-Ройяла никаких исключений. Как только гарнизон разоружили и заперли в уцелевшем форте Карлайл, пушки которого не поленились как следует заклепать, в городе был введен комендантский час и расставлены патрули. Богатых горожан, сведения о которых агентура Этьена собрала и передала еще полгода назад — то есть до провала — согнали в здание товарной биржи, где они в страхе ожидали решения своей участи. Всем прочим попросту запретили появляться на улицах до особого распоряжения. Да они, собственно, и не рвались. Так что в Порт-Ройяле сейчас царил настоящий военный порядок. А заложников «генерал Мэйна» не брала. При таком раскладе открыто сажать на свой корабль трех голландцев — значит, подписать им смертный приговор. Ван Веерт хороший агент, он еще сослужит Сен-Доменгу службу — пусть не только за деньги, но и за страх разоблачения. Ради него стоило подсуетиться.
«Блин горелый… — Галка раздраженно комкала и без того помятый листок бумаги, на котором сама же перед высадкой на берег сделала для себя кое-какие пометки. Она действительно не верила, что удастся отловить мистера Хиггинса, хоть единственный сухопутный выход из города и был перекрыт с самого начала, а все корабли, пытавшиеся улизнуть из бухты, пираты потопили или „прихватизировали“. — Вот это, подруга, и есть шпионские игры по-взрослому. Получила? Так тебе и надо… Но все-таки где эскадра?»
Все же Галка сделала для Порт-Ройяла одно исключение. На сей раз выжиманием денег из перепуганных купцов занимались Влад и Жером. «Братец» давил купцов хорошим знанием конъюнктуры рынка и законов экономики, а Жером… просто давил. На психику. При виде этой ухмыляющейся меченой рожи ни у кого не хватало духу сказать «нет». А мадам генерал в компании Джеймса, Билли и Грандена отправилась с визитом вежливости к полковнику Линчу, губернатору Ямайки.
Сэр Томас не привык к роли побежденного, но правила игры знал очень хорошо. Потому сразу предложил пиратам выкуп за себя любимого и за иных знатных персон, волею судьбы оказавшихся в данный момент в городе.
— Сто тысяч песо серебром и золотом, господа, — сказал он, хмуро глядя на даму, за последние девять лет доставившую ему массу неприятностей. — Если вы присовокупите эти деньги к тем, что возьмете в виде выкупа с богатейших горожан, ваши люди не останутся недовольными.
— А взамен? — Галка сидела напротив и внимательно изучала этого человека.
— Взамен вы откажетесь от причинения какого-либо вреда мне, моим близким и тем лицам, которые будут иметь свою долю в этих ста тысячах, — деловым тоном проговорил полковник. — Также я готов дополнительно уплатить вам некую сумму за то, чтобы вы отказались от разрушения города и верфи.
— Почему вы думаете, будто мы на это согласимся?
Полковник Линч от удивления выпрямился, словно проглотил палку.
— Надо полагать, вы пришли сюда не только ради грабежа, — он недобро усмехнулся.
— Вы меня совершенно верно поняли, сэр. — Галка закинула ногу на ногу, но эта слегка развязная поза скрывала ее внутреннее напряжение. — Объявление войны — это всерьез. Наш визит — это тоже всерьез. Вы ведь отказались вернуть заем, полученный вами в республиканском банке. А это, между прочим, некрасиво: пользуясь войной, прикарманивать одолженные денежки.
— Речь идет о шести сотнях тысяч ливров.
— Плюс проценты, — напомнил Джеймс. — К тому же как побежденная сторона вы обязаны уплатить контрибуцию.
— Назовите сумму, мистер Эшби.
— Десять миллионов.
— Вы безумны, сэр.
— Полковник, не берите пример с испанцев — не прибедняйтесь, — съязвил Билли. — У вас это плохо получается. Десять миллиончиков с вас, с города, с купчишек — и мы расстаемся добрыми друзьями.
— В Порт-Ройяле нет таких денег, адмирал Роулинг, — сэр Томас упомянул звание Билли со скрытой, но язвительной иронией.
— А вы недурно ориентируетесь в нашей иерархии, полковник, — улыбнулась Галка. — Хорошо это или плохо — время покажет. Но вернемся к делу. Мы назвали вам сумму, и мы ее получим, нравится это вам или нет.
— Вы уверены, что сможете уложиться в столь сжатые сроки?
— Какие сроки? — Галка ушам не поверила: Линч проговорился о главном. Либо он глуп, что навряд ли, либо просто не профессионал в шпионских играх. — Я не называла никаких сроков, полковник.
Сэр Томас тоже понял, что сболтнул лишнее, и весь подобрался. Теперь бы вообще намертво замолчать, да не получится: ехидные ухмылки Билли и Андре Грандена были о-о-очень красноречивы…
…К сожалению, во время шторма большая часть кораблей получила повреждения, линкор «Ньюкасл» и фрегат «Стремительный» затонули после столкновения друг с другом. Штурман получил удар обломком рангоута по голове, в связи с этим мы не смогли сразу после шторма определиться со своим местоположением. Когда же это нам удалось, выяснилось, что буря отнесла нас далеко на юг, к берегам Пуэрто-Рико. Можно было бы зайти в Сан-Хуан, но после истории с Маракайбо наши отношения с испанцами сложно назвать дружескими. Посему я, посоветовавшись с опытными офицерами, принял решение идти в ближайший английский порт, где возможно хоть как-то устранить полученные повреждения — в Сент-Джонс на Антигуа. Ибо в таком состоянии, в каком в данный момент пребывают вверенные под мою ответственность корабли, до Порт-Ройяла они дойти не способны.
Ожидайте нашего прибытия не ранее восемнадцатого марта, сэр Томас. Надеюсь на Вашу исполнительность и порядочность.
Чарльз Модифорд
— Это что же, получается? Младшего Модифорда прислали сюда замаливать папашины грехи? — хохотнул Билли.
— Да кого бы ни прислали, нам все равно. Раз не получилось их спалить на рейде, придется уходить и готовиться к обороне, — покривился Гранден. — А что такое драка с линкором, ты и сама знаешь, Воробушек. Вон у нашего ветерана поинтересуйся, — кивок в сторону молчаливого седого капитана Дюплесси. — Он тебе расскажет, как Дюкен мочил эскадру Рюйтера.
— Мы с Рюйтером тоже знакомы. Надеюсь, и он не забыл нашу встречу у Мартиники в семьдесят четвертом, — холодно усмехнулась Галка, обмахиваясь письмом, изъятым из секретной шкатулки полковника Линча. — Так что про линкоры — это, брат, перебор. Знаем, плавали.
— Что ж ты теперь собираешься предпринять? — поинтересовался Гранден.
— Драться.
— Ха! Удивила! Мы только и делаем, что деремся!
— Особенно последние два года, — поддел его Джеймс. — Ты, кажется, за это время женился и купил дом, Андре? Или я ошибаюсь?
— Уел, штурман, — рассмеялся Гранден. — Ладно, что мы сейчас делать будем?
Ружье. На первый взгляд как будто обыкновенное. Только какая-то очень странная конструкция затвора, соединенного с предохранительной скобой спускового крючка. При повороте этой скобы вертикальный затвор опускался вниз, в казенник можно было вложить пулю, пыж и насыпать порох из рожка. Затем обратным поворотом скобы затвор закрывался, сама она зажималась в исходном положении, и можно было, взведя обычный кремневый курок, тут же выстрелить. Когда пираты испытали этот трофей, сразу стало ясно, почему англичане не уступали им в частоте стрельбы. Зарядить такое ружьецо оказалось куда проще и быстрее, чем обычную дульнозарядку, и делало оно от четырех до шести выстрелов в минуту. Как капсюльные ружья Сен-Доменга. Если бы комендант решился вооружить этими ружьями ямайских пиратов, чьи суда стояли на рейде, пираты Сен-Доменга понесли бы при штурме куда большие потери. Но ямайская братва предпочла не ввязываться в драку со своими удачливыми коллегами, себе дороже, а солдаты гарнизона… Английских солдат и канониров заслуженно считали далеко не лучшими в Европе.
— Вот за что стоит уважать англичан, так это за башковитость, — говорил «пушечный гений» Пьер, разглядывая ружье. — Они нам еще поплюют в суп, помяните мое слово.
Но ружья ружьями, а поторопиться все же стоило. С англичан в оперативном порядке — всего за четыре дня! — все-таки выдавили требуемые десять миллионов: технология экспроприации, отработанная на испанцах, не подвела и здесь. Пираты основательно почистили и городские склады. Галка, правда, упирала на стратегические товары вроде парусины, дерева, канатов и оружейных припасов, но большинство капитанов — в том числе и Билли — стояли за вывоз ценного имущества. Мол, раз уж пришли грабить, давайте грабить. В итоге большая часть сен-доменгской эскадры оказалась нагружена английским добром, стоимость которого по самым скромным прикидкам оценивалась миллиона в два. Взяли бы и намного больше, там было что брать, да тут уже уперлась «генерал Мэйна». «Парни, оно нам надо — встретиться с ихней эскадрой, имея такую загрузку трюмов? Мы ведь не только грабить пришли, но и воевать». Напоминание было не лишним: в письме упоминалось восемнадцатое марта, а на дворе было уже четырнадцатое. Поэтому капитаны быстро нашли компромисс. Что не получилось вывезти — сожгли вместе с верфью. Награбленное погрузили на линкоры-тяжеловесы, на флагман, мелкие суда и захваченные в Порт-Ройяле трофейные посудины, после чего те отбыли в Сен-Доменг. А четыре фрегата, две шхуны и сторожевик после ухода основной эскадры бросили якорь чуть севернее мыса Морант Пойнт. Причем в этой засаде оставались фрегаты, на которых имелось ходя бы по две дальнобойные пушки — «Бесстрашный», «Амазонка», «Берриец» и «Вермандуа». Шхуны, подняв нейтральный французский флаг, обязаны были ходить в разведку и при первых признаках приближения английской эскадры немедленно дать об этом знать. А скоростной сторожевик-«барракуда» имел только одну задачу: при получении сведений о приходе эскадры на всех парусах спешить в Сен-Доменг.
У фрегатов же задача была особая…
9
Судовой журнал флагманского линкора «Сент-Джеймс», порт приписки Портсмут
Писано рукой Джеффри Грина, сквайра, старшего помощника капитана
2 февраля 1680 года
Вышли из Портсмута. Ветер норд-норд-вест, холодно и сыро, идет мокрый снег. Паруса отяжелели.
Я говорил с боцманом. Матросы не слишком довольны выходом в море при такой мерзкой погоде, однако приказы не обсуждают. Их исполняют.
5 февраля
Сильный встречный ветер, за последний день мы продвинулись вперед едва ли на десяток миль. Адмирал приказал идти в Лиссабон, дабы пополнить запасы.
6 февраля
Стали на якорь на рейде Лиссабона. Адмирал отправился с визитом к губернатору.
Запрет матросам сходить на берег встречен без возражений, однако обстановка скорее ухудшилась, чем улучшилась.
8 февраля. Открытое море
Держим курс на Азорские острова.
Часть солонины оказалась испорчена крысами, среди матросов много больных. Вчера выбросили за борт три трупа, сегодня два.
14 февраля
Вышли из Порта Делгада вчера почти в полночь, едва завершилась погрузка провианта и воды. Курс на Бермудские острова, это почти две тысячи миль на зюйд-вест-вест. Ветер попутный, около семи баллов. Если он по воле Господней не переменится, мы совершим этот переход дней за двенадцать.
Много больных. Адмирал также чувствует себя плохо, однако это не от плохой еды, а от качки.
19 февраля
Сегодня выбросили за борт четырнадцать трупов. Доктор Питерсон жалуется, что у него заканчиваются медикаменты. А мы не преодолели и половины расстояния до Бермудских островов.
Адмиралу по-прежнему плохо, он сутками не выходит из каюты. Среди матросов уже начался ропот. Офицеры прилагают все усилия, дабы избежать бунта.
26 февраля
Благоволением Господним ветер не переменился, и сегодня около полудня мы бросили якорь на рейде порта Гамильтон. За время перехода от болезней и телесных наказаний умерло более ста матросов, и это только на флагмане. А нам предстоит еще тысячедвухсотмильный переход до Ямайки. Так что вряд ли мы здесь задержимся.
27 февраля
На закате адмирал приказал сниматься с якоря. Курс зюйд-вест, к Наветренному проливу. Там велик риск столкнуться с вражескими кораблями, однако Куба нам войны не объявляла, а флота у нее практически нет. Есть большие шансы пройти поблизости от мыса Квемадо и остаться незамеченными.
28 февраля. Полдень
Небо затянуло тучами, поднялся сильный южный ветер. Странно. Опытные моряки, ходившие в этих водах, уверяли, что февраль и март здесь считаются наиболее спокойными месяцами. Приказал зарифить паруса и готовиться к шторму.
28 февраля. Вторая склянка вечерней вахты
Сильное волнение, ветер по-прежнему южный, нас относит на север.
29 февраля
После полудня ветер неожиданно переменился на северный, теперь нас несет на юг. Штурман получил ранение в голову обломком реи. Адмирал не выходит из каюты. Мы со вторым помощником прилагаем все силы, дабы не пойти ко дну.
1 марта
Матросы чрезвычайно утомлены, пять человек уже упали с рей, не в силах удержаться на них. Сколько смыто за борт, никто не знает. У нас на глазах фрегат «Стремительный» столкнулся с линкором «Ньюкасл». Фрегат затонул почти сразу, линкор продержался на плаву еще около четверти часа, но также пошел ко дну. Никого спасти не удалось, упокой, Господи, их души.
2 марта
Шторм не стихает. Нас все так же несет на юг. Потеряли из виду бриг «Мэри». Команда изнурена до предела, иной раз не помогают даже побои. Офицеры также едва держатся на ногах.
3 марта. Утренняя вахта
Ветер стихает.
Мы не знаем, где находимся. Молим Господа о милости — увидеть хоть какой-нибудь, пусть даже вражеский берег!
4 марта. Полдень
Господь услышал наши молитвы и исполнил их буквально. На горизонте берег, в котором опытные матросы опознали Пуэрто-Рико.
Адмирал, сверившись с картой и выслушав предложения офицеров, приказал идти на Антигуа. Одновременно он отослал наименее пострадавшее судно — бригантину «Стриж» — с письмом в Порт-Ройял.
6 марта
Благодарение Господу, мы в английском порту!
11 марта
Ответа из Порт-Ройяла до сих пор нет. Адмирал беспокоится.
Сент-Джонс не обладает верфью, на которой возможно произвести должный ремонт линкоров. Однако плохой ремонт лучше, чем никакого. По крайней мере, мы заделали течи и обновили попорченный такелаж. Оставили больных в Сент-Джонсе, взамен набрали добровольцев. К сожалению, последних оказалось меньше, чем первых.
На закате мы подняли якоря. Курс — на Ямайку.
18 марта
Мы прибыли в Порт-Ройял в назначенный срок, но все же опоздали. Проклятые разбойники успели разграбить его и сжечь верфь.
19 марта
Посоветовавшись с его превосходительством губернатором Линчем, адмирал принял решение завтра же выходить в море и атаковать Сен-Доменг.
Эскадру переформировали. Линкор «Ланкастер», лишившийся во время шторма грот-мачты, а также два брига, барк, шлюп и фрегат «Провиденс» оставлены для защиты города. В качестве добровольцев к нам присоединились местные каперы, суда которых были реквизированы по приказу пиратской генеральши и уведены в Сен-Доменг. Они весьма злы и раздражены сим фактом, что неплохо было бы использовать в наших целях.
20 марта
Утром вышли в море. Курс на Сен-Доменг, столицу разбойничьего острова. Боеготовность эскадры, к сожалению, не та, на которую мы рассчитывали, однако у нас все шансы сделать так, чтобы цивилизованная Европа раз и навсегда позабыла слово «Сен-Доменг». Название «Эспаньола» и британский флаг подходят этому острову куда больше.
10
Осечка. Что ж, бывает. Но половину задачи мы все же выполнили: спалили им верфь и унесли все, что поместилось в наших трюмах… Как там еще Влад справится… Дай Бог, чтобы они вернулись поскорее.
Каперы. Ну да, ямайские братки вряд ли простят мне то, что я позабирала у них посудины, нажитые честным разбоем. И наверняка пойдут с англичанами. На одних кораблях… Блин, как представлю, что там будет твориться, когда столкнутся абсолютная монархия и пиратская демократия, так меня на «хи-хи» и пробивает. Интересно, какой процент ямайской братвы в итоге доберется до Сен-Доменга, если учесть, что королевских солдат там будет явное большинство?.. Вот и я не знаю. Знаю только одно: выживших наверняка пустят на мясо уже тут. Бросят в первые ряды… Что ж, я этим браткам в свое время предлагала приемлемый вариант. Не понравилось? Их проблемы.
Странное состояние: сомнение. Именно то, чего я себе не могу позволить. Парни очень хорошо чувствуют сомнения капитана, а этого нельзя допустить, иначе проиграем. Поэтому я не буду повторять ошибку многих капитанов, попадавших в аналогичные ситуации. Я не стану запираться в каюте и шарахаться от любой тени. Я выйду сейчас на палубу и побазарю с братвой, как делала это всегда — и в дни побед, и в самые хреновые моменты нашей пиратской жизни.
Будь что будет. Но я не позволю сомнениям одолеть меня.
Ветер словно в насмешку переменился на северо-восточный, едва эскадра миновала Морант Пойнт. Корабли, и так нагруженные, еле ползли. Галка злилась, кляла привереду Нептуна последними словами, но все напрасно. Лишь на второй день к вечеру задул восточный, а затем и юго-восточный ветер, и эскадра прибавила ходу. Если бы не это, не миновать бы им неприятной встречи. А когда прямо по носу флагмана показался берег острова Беата, все вздохнули с облегчением. Свои воды — это свои воды, как ни крути. Но все же сомнения, поселившиеся в душах пиратов, не давали им покоя. Они знали, что идут уничтожать вражескую эскадру, и были готовы к бою с серьезным противником. А получилось избиение младенцев: эскадры на рейде не оказалось, гарнизон же Порт-Ройяла попросту порвали. Значит, вскоре вражеская эскадра в полном составе заявится к Сен-Доменгу. Значит, еще один бой…
Сомнения. Они способны, как ржавчина, изъесть даже самый стойкий характер. Потому матросы «Гардарики», коротавшие время между вахтами на полубаке, даже малость удивились, когда к ним вышла мадам капитан. С торчавшей из кармана записной книжкой и карандашиком за ухом.
— Кэп, — Хайме, давно знавший Галку, удивился меньше прочих и уступил ей место на перевернутой бочке. — Что-то случилось?
— Пока ничего, если не считать поноса, напавшего на Красавчика Жана, — с усмешкой ответила Галка, усаживаясь на бочонок. — Пусть не жрет чего попало.
— Ага, и моется почаще, — фыркнул один из новеньких, сен-доменгский испанец Рамон, некогда служивший матросом на купеческом судне. — А то и выглядит как дерьмо, и воняет так же.
— Давно ли мы сами так же благоухали, приятель? — поддел его Хайме.
— Когда это было-то…
— Хайме, списал бы ты этого засранца на берег, а то всех уже до печенок достал, — предложила Галка. — Что скажете, парни?
— В шею его гнать! К черту! Пусть убирается! — загалдели пираты. Жан хоть и был отменным матросом, но его нечистоплотные привычки и приставания к юнгам — будто баб на берегу ему было мало! — действительно всех достали.
— Значит, решено: как придем в порт, Жана на берег, — кивнула Галка. — Одной проблемой меньше.
— Да, — протянул Роджер — старый проверенный матрос, ходивший на «Гардарике» еще с Мериды, с семьдесят второго года. — Англичане на нас прутся, это вам не испанский колониальный флот. Чем меньше будет на борту дураков, тем лучше.
— В точку, — согласилась Галка. Роджер сразу перешел к главному, это облегчило ей задачу. — Когда берешься за серьезное дело, нужны умные люди. Вроде вас… А я знаю, что умный и честный человек не станет кривить душой и скрывать свои сомнения. Вы ведь сомневаетесь, парни. Не отрицайте, я и сама сомневаюсь. Есть такой грех.
— Так вы что же, не верите, что мы можем победить? — ошарашенно спросил Роджер.
— Сомневаться и не верить — разные вещи, парень, — проговорил Хайме. — Хотя всяко бывает. Я помню встречу с испанцами неподалеку от мыса Гальинас, — хохотнул он. — Кто был там, не даст соврать. Вот честное слово, парни: я ни на грош не верил, что мы вырвемся. А мы вырвались. Да еще надавали этому дону Педро по морде. Но теперь-то что?.. Что теперь, капитан? Как нам быть, если даже вы сомневаетесь?
— Верить, — с тонкой улыбкой произнесла Галка. — Верить, что у нас все получится. А еще — кое о чем помнить.
— О чем? — в один голос спросили сразу несколько матросов.
— О том, что Сен-Доменг — это наша гавань. — Галка намеренно сделала акцент на последних словах. — И хрен мы ее кому-то отдадим, пока живы.
— Все верно, капитан! Когда это мы свое без боя отдавали?! — снова загалдели матросы. — В пекло все эти чертовы сомнения! Краба в штаны английскому адмиралу, якорь в задницу его капитанам и сто чертей в печенку всем, кто на нас полезет! Драка — так драка!
— Я вижу, у английских докторов будет куча работы — лечить распухшее от крабьих клешней достоинство адмирала, а также вырезать якоря из задниц и чертей из печенок у всей эскадры, — съязвила Галка, вызвав волну хохота.
Это наша гавань. И хрен мы кому ее отдадим.
Недавно один голландец-газетчик спросил у меня: есть ли нечто такое, за что я бы не задумываясь отдала свою жизнь. Я честно ответила: Сен-Доменг. Но это моя жизнь, и я могу распоряжаться ею так, как сочту нужным. А что же до парней?
Ни во что не верящих в Сен-Доменге почти нет. Или этот вид повыбили в предыдущих драках, или они ушли. А для тех, кто остался, своя гавань — не пустой звук. Они тоже готовы за нее умереть. Но если мы все передохнем, какой в том смысл?
Чтобы смерть тех, кому предстоит погибнуть, была не напрасной, кто-то должен выжить. И продолжить наше дело.
— Ну, слава богу! Влад вернулся!
Сторожевик с новостями пришел еще позавчера. А сегодня, двадцать второго марта, четыре фрегата, остававшихся караулить англичан у Морант Пойнт, бросили якорь на рейде Сен-Доменга.
Рассказ Влада никого особенно не впечатлил и не удивил. Двадцатого числа фрегаты подождали, пока линкоры английской эскадры уйдут вперед, и атаковали кордебаталию. Благодаря дальнобойным пушкам удалось не столько навредить англичанам, сколько их раздраконить. И результат не заставил себя ждать: от эскадры отделились пять равноценных по водоизмещению фрегатов и направились на перехват наглецов под республиканскими флагами. Наивные… Словом, через пару часов один из этой пятерки потонул, а два получили значительные повреждения и вынуждены были лечь на обратный курс. С линкоров пальнули по убегавшим сен-доменгцам, да уж больно далеко они уже были, снаряды легли с большим недолетом. Но задача засады была выполнена на сто процентов: во-первых, точно установлен состав вражеской эскадры и приблизительно подсчитана ее огневая мощь, а во-вторых, у англичан минус три фрегата.
— Мы опередили их на сутки, не больше, — напоследок сказал Влад. — Линкоры тяжелые, тянутся хорошо если на шесть узлов с небольшим. Самое большее — семь. А мы сразу двинули на десять, в галфвинд. Так что завтра ждите гостей.
— Ждем, — с недоброй усмешкой проговорил Джеймс. — И поверь, с нетерпением…
11
— Джонас Харди. — Этьен без особого удовольствия положил на стол генерала несколько исписанных листков. — Торговец, один из самых успешных. Лес, хлопок, шерсть. Ни единого нарекания, никто худого слова про него сказать не мог. И — нате вам… Вы как вышли восьмого, еще до рассвета, я сразу бухту и перекрыл. Купцы, понятно, раскричались, но приказ нарушить не посмели. Все, кроме одного. Тот в обход приказа на шхуне из бухты дернул. Ну парни на сторожевике его и цапнули. И что вы думаете? Капитан трясется, чуть не на блюдечке подносит нам свои бумаги. А там записка… Да вот она. О чем в ней написано, вы бы и без меня догадались: «Флот вышел, город открыт для атаки». Я этого капитана за жабры взял, он сразу все и выложил: мол, записку отправил купец Харди, его кредитор. Обещал долг простить, если довезет бумажку до Сент-Джонса… Парни к купцу, а того, видать, предупредили. Или, скорее, сам все просек. Он свои бумаги в очаг — сколько успел — да как только парни в дом, он шарик какой-то разжевал и… того. Мы у него в коробочке еще один такой шарик нашли. Дали собаке — тут же сдохла… Словом, здесь меня переиграли, капитан.
— То есть этот англичанин знал, что эскадра в Сент-Джонсе?
— То-то и оно. А я понятия не имею, как он получил сведения с Антигуа. За последний месяц оттуда не приходил ни один корабль.
— Не думаю, что агент стал бы сейчас заявлять в портовом управлении о своем заходе на Антигуа, — вздохнула Галка. — А может, все было куда проще: англичане повстречали по пути торговца, спешившего сюда, и передали весточку… Ты прав, Этьен: всего не предусмотришь и все дорожки не обежишь. Особенно когда против нас играет противник хитрый и умный.
Осталось меньше суток. И то если ветер не переменится в пользу англичан, а Галка не исключала и такой возможности. Судьба, десять лет помогавшая ей выжить в этом мире, теперь то ли отвернулась, то ли решила проверить «генерала Мэйна» на прочность, но факт остается фактом: сейчас совершенно неприлично везло уже англичанам. Ураган, упоминавшийся в письме сэра Чарльза Модифорда — это наверняка тот, что обрушился в начале марта на Пуэрто-Рико и Виргинские острова, самым краем зацепив восточную часть Сен-Доменга. Вообще, странная траектория для тропического урагана, они обычно идут в сторону континента. Но как бы там ни было, а эта буря была вполне способна потопить и целую эскадру. Англичане отделались парочкой кораблей. Затем в голову новоиспеченному адмиралу пришла светлая мысль отправиться в ближайший британский порт — Сент-Джонс. Отправься они в Порт-Ройял, потонули бы на рейде. Наконец, несмотря на все трудности, они идут на Сен-Доменг. А нового урагана, вроде того, что в семьдесят пятом утопил испанскую эскадру вторжения, не предвидится…
«На одной удаче далеко не уедешь, — думала Галка, заряжая оба своих револьвера. — Я об этом помнила всегда. Интересно, помнят ли англичане?»
А в городе заканчивались последние приготовления к встрече дорогих гостей. Сен-Доменг уже перерос стены, построенные испанцами. На «выселках» с кирпичными новостройками организовали первую линию обороны: построили баррикады, укрепили крайние дома, на подступах к городу заготовили кой-какие сюрпризы, дабы гостям не было скучно. Галка даже порадовалась, что на наиболее опасных направлениях — запад, северо-запад, север — выселок-то как раз было немного. Большую часть иммигрантов селили за рекой, в восточной части. В новых районах, построенных вокруг старого испанского маяка. На бастионах западной части установили по две стальные пушки. И не только установили, но и пристреляли. Причем на этот раз канонирам пришлось учиться бить по закрытым позициям, пользуясь наводкой наблюдателей на деревянных вышках и системой сигналов флажками. Впервые в истории! Как им в этом помогли таблицы Лейбница, думаю, не стоит упоминать. Можно укорять молодого и еще не очень знаменитого математика в том, что он, создав эти таблицы, помог человекоубийству, но нельзя забывать о том, в каком интересном веке ему довелось жить… Мирные жители и убежавшие со своих асиенд плантаторы тоже посильно участвовали в обороне столицы.
Женщины шили полотняные картузы для черного пороха (коего, как ни крути, все же было побольше, чем белого, а многие корабельные пушки только им и стреляли), «патронные ленты», носимые стрелками через плечо, заготавливали бинты для раненых, обустраивали церкви и монастырские подворья под убежища и полевые госпитали, собирались присматривать за детьми, пока товарки будут заняты при раненых. Некоторые особо отважные дамы, несмотря ни на какие уговоры, решили последовать по пути женщины-генерала и добровольно записались в городское ополчение. Всех мужчин старше семнадцати и моложе шестидесяти записали туда по мобилизации. Да, собственно, никто и не возражал. Англичан в городе мало, почти все это были пираты, а пираты уже считали себя отдельным народом. Немногочисленные английские купцы, как правило, являлись протестантами и не слишком-то жаловали тайного католика Карла Стюарта. Среди них оказался только один пламенный патриот Британии, которому было все равно, кто сидит на троне, но он уже умер. Голландцы точили зуб на англичан не только из-за Навигационного акта. Немцы старались выслужиться перед новой родиной, чтобы их детям и внукам здесь уютнее жилось. Французы вообще англичан недолюбливали. А что до испанцев, то при одном известии о скором прибытии английской эскадры они исполнились подспудного страха и здоровой, качественной, вековой выдержки ненависти. У них на то были свои причины. Неграм с ближайших плантаций было глубоко плевать, кто там идет, но за активное участие и героизм в обороне Сен-Доменга им была обещана свобода. Им лично. А если погибнут — их семьям. Потому рабы тоже дружно захватчиков возненавидели и готовы были драться — пока еще не за свободу Сен-Доменга, а за свою собственную. Словом, так получилось, что все общины республики, до того имевшие друг к другу разные претензии, сейчас объединились против общего врага. И это давало островной республике лишний шанс.
А что же союзники? Да, верна поговорка: друзья познаются в беде. Еще до рейда на Порт-Ройял в Сен-Доменг пришли корабли с двумя отрядами майянской пехоты. Дон Хуан прислал сто человек из своей личной гвардии, а это были отменные вояки, и сотню наиболее опытных лесных партизан, отличившихся в войне с испанцами. Командовал этими «легионерами» дон Гаспар Чи, родственник дона Хуана. Жители Маракайбо, помня об оказанной им услуге со стороны Сен-Доменга, сочли нужным ответить взаимностью: прислали два трехсоттонных галеона, набитых бочками с сырой нефтью. Что ж, очень даже кстати. Кубинский отряд на десятке мелких суденышек пришел буквально вчера. Их командир поспешил извиниться за малочисленность отряда, заявил: мол, команданте Перес оторвал от сердца два фрегата — чуть ли не все, что осталось от кубинского флота за время правления Фуэнтеса — и направил их в подмогу капитану Жану. Ведь не исключено, что англичане атакуют Флориду, и там помощь кубинцев придется очень кстати. Диего Суньига, лидер мексиканских повстанцев, прислал письмо… И на том спасибо, хотя бы вспомнил. Кубинцы, майя… Эти прекрасно понимали, кому обязаны своей независимостью, и какая судьба ждет их самих, если Сен-Доменг падет. Испанцам новая английская экспансия тоже не в радость. Неприятно удивляло полное равнодушие Франции. Впрочем, Галка на помощь «дорогого друга» и не рассчитывала. И так было ясно, что его величество отстранился от ситуации: я не я, и хата не моя. Что ж, вольному воля. Если Сен-Доменгу суждено победить, то этой победой они будут обязаны только себе самим. Ну и немножко — союзникам.
Город заканчивал подготовку. А флот Сен-Доменга давно был готов к сражению.
Война.
Новость о войне с Англией мало взволновала каторжан на соляных копях. Подумаешь — велика важность! Одни разбойники напали на других! Лучше не болтать и махать киркой или лопатой. Не то одну соль и будешь жрать: тем, кто не выполнял дневного урока, заметно урезали паек. Маисовая лепешка, половинка луковицы и кусок жареной курятины на один раз — таков же был рацион рабов на плантациях. Не разносолы, но помереть с голоду не получится и лишиться жалко. При испанской власти каторжников кормили куда хуже. Руису рассказывали, что раньше тюремные власти воровали по-черному. Сейчас, при власти пиратской, боятся. Воруют, конечно, но по чуть-чуть, чтоб и себя не обидеть, и не так заметно было. А то ведь как прежний начальник со товарищи был повешен? Вдруг ни с того ни с сего в час ужина нагрянули десять вооруженных до зубов пиратов. Сразу не к начальнику, а к каторжанам. И давай смотреть, что те едят. А там роскошные блюда: кусок стебля сахарного тростника да болтанка, сваренная из отбросов с сиятельной кухни. Причем явно позавчерашних… Начальника с помощником так и вздернули — в их нарядных камзолах. А преемники, тоже испанцы, пугались уже одной мысли о том, чтобы так бессовестно воровать. Проверки случались довольно часто и являлись, как правило, без предупреждения… Узнав об этом, Руис понял, что ему еще повезло. Если пять лет каторги — таков был приговор суда — вообще можно назвать везением.
Половину срока, впрочем, он уже отмотал.
Здесь он как-то сразу отдалился от Диего и Педро. Те и до нападения на квартирмейстера-француза не отличались большой любовью к пиратским порядкам на Санто-Доминго, а тут вообще озлобились до предела. Их, избалованных купеческих сыновей, обрядили в лохмотья и цепи, заставили тяжко трудиться. За неповиновение били плетьми. За невыполнение нормы лишали ужина. Приходилось еще отбиваться от матерых уголовников, которым в отсутствие женщин приглянулись молодые испанцы. Юноши тогда дрались насмерть, умудрившись прибить двоих, осужденных пиратами за разбой на дорогах. Затем вмешались надсмотрщики и плетьми разогнали драчунов по углам сарая. К троим испанцам больше никто с неприличными предложениями не приставал. Но если для Диего и Педро это было лишним поводом проклинать «ладронов» и копить злобу, то Руис, наживший в той драке шрамы на лбу и щеке, сделал для себя важный вывод: «Я сам виноват в том, что со мной случилось». А теперь, два с половиной года спустя, вдруг обнаружил, что, в отличие от былых друзей, не отупел от однообразной тяжелой работы. Не превратился в злобного зверя, готового рвать на куски всех и вся. И, не удержавшись, сообщил о том единственному другу, которого приобрел на каторге — Огюсту, осужденному за утаивание части добычи пиратскому канониру. «Чего ты хотел, парень? — ответил седой кривоглазый пират, весь исчерченный старыми шрамами. — Каторга — такое место, где сразу видать, кто настоящий мужик. А слюнтяи вроде твоих приятелей исходят на дерьмо и заканчивают жизнь в петле. Жаль, тут из сотни только один, ну двое становятся настоящими мужиками. Остальные… Да ты и сам видишь». Руис не без сожаления вынужден был согласиться с Огюстом. Диего и Педро — пропали. Даже когда выйдут отсюда, а шансы прожить еще два с половиной года есть у обоих, все равно их души уже отравлены ядом злобы и ненависти. Они, ничему не научившись, пойдут по той же дорожке и закончат так, как предсказывал канонир. В петле.
Пират был прав еще и в том, что лишь немногим дано остаться здесь людьми. Когда на копи явился офицер-вербовщик, обещавший каторжанам полное прощение за участие в обороне столицы, стоило ли удивляться, что на его призыв из полутора сотен отозвались лишь двадцать три человека?
Огюст Жерве и Руис Эскобар конечно же были в их числе. А Диего Эстрада и Педро Сантос — нет.
— Выстоите — честь вам и хвала. Не только прощение заработаете, но и карьеру сможете сделать. Побежите — вас переловят и расстреляют, как собак!
Офицер — зверь. Сам не из пиратов, наемник. Дело свое знает туго, потому желания возражать ему не возникло ни у кого. Даже у осужденных флибустьеров, поначалу бурчавших, что им, морским волкам, придется подыхать на суше. Руис тем более не горел желанием проверять, тяжелый ли кулак у господина офицера и распространяется ли пиратский запрет мордобития подчиненных на выслуживавших амнистию каторжан. Приказано носа не высовывать из казармы — пожалуйста. Хотя жаль, неплохо было бы родителей навестить. Приказано на полигоне по полдня вертеться, новые ружья осваивать — тоже никаких возражений. Санто-Доминго-де-Гусман… В этом городе Руис родился. Этот город он любил и готов был защищать от кого угодно. А кто там сидит в Алькасар де Колон — испанец или пиратка — в данный момент неважно.
Около полигона то и дело появлялись пиратские офицеры: присматривали среди «сухопутных крыс» пополнение на свои корабли. Четверых осужденных джентльменов удачи уже забрали их прежние капитаны — отрабатывать амнистию в качестве простых матросов. Огюст и Руис держались вместе, потому хорошего канонира до сих пор не увели в порт. «Мальчишку», видите ли, брать с ним за компанию влом, все равно при первом же залпе сдохнет. Но когда заявились братья Пикары… Огюст рассказывал: «Я ведь у Пьера Пикара был старшим канониром. Так бы и служил сейчас, да грех на душу взял. Приметил за бочонком спрятанный кошелек. Заглянул тихонечко, а там золотишко. И вместо того чтобы честно сложить в общую кучу для дележа, завязал в кушак. А боцман возьми и проверь… Хорошо, что Пьер в тот день добрый был, не то болтаться бы мне на нок-рее». И вот этот самый капитан Пьер Пикар вместе с братцем Роже пришел поглядеть, нельзя ли кого заграбастать на свою посудину…
— Это ты меня ножом пырнул, парень? — Роже Пикар, как ни странно, был трезв как стеклышко, хоть и вид имел самый неряшливый.
Руис, заряжавший ружье, лишь мазнул по пирату равнодушным взглядом.
— Если не отойдешь, я пырну тебя снова, — спокойным, будничным тоном произнес он, защелкнув замок ружья. — А еще лучше — пристрелю.
Пират, что удивительно, нисколько не возмутился. Заржал, как некормленый жеребец, и почти по-дружески хлопнул Руиса по плечу.
— А ты мне нравишься, парень, — гоготал Пикар. — Эй, Пьер! — это уже братцу. — Поди сюда, я тут кое-что нашел!
Из дневника Ажеймса Эшби
Завтра все решится — жить нам дальше или умереть.
У Эли тоже душа не на месте. Как она сама сказала, это все равно, что бояться экзамена, к которому не готов, только в сто раз хуже. А завтра все равно наступит, и придется как-то выкручиваться. Я не учился в университете, как Эли, но прекрасно ее понимаю. Не сказал бы, что мы так уж не готовы к этому экзамену, однако… У нас кое-какое превосходство в оружии и выучке, у англичан (с ума сойти — я ведь и сам англичанин!) превосходство в количестве. А как мои бывшие соотечественники умеют пользоваться сим преимуществом, я знаю получше иных на этом острове. И что нас ждет в случае поражения, тоже очень хорошо представляю.
Дон Альваро не без доли мрачной иронии сообщил, что учел свои картахенские ошибки и город к обороне готов полностью. Старик сильно сдал после кончины супруги, доньи Мерседес. Двух недель еще не прошло. Только нешуточная опасность, нависшая над городом, удержала его от немедленного ухода в отставку. Но после сражения, если все сложится благополучно, городскому совету предстоит выбирать нового мэра.
Если все сложится благополучно…
Мы поднялись на борт «Гардарики» еще до заката. Даже маленький Робин почуял, что с нами неладно. Всегда такой веселый, наш Малыш был непривычно тих. Джон и вовсе просился взять его с собой: мол, ему уже целых пять с половиной лет, может идти в юнги… Эли не стала обижать его. «Юнга! — совершенно серьезно сказала она, а Джон вытянулся в струнку, как на шканцах. — Приказываю вам отправляться в собор Санта-Мария-де-Энкарнасион и защищать укрывшихся там горожан не щадя собственной жизни!» Что оставалось нашему старшенькому? Принять от Эли кортик с пистолетом и отправляться в собор. Выполнять приказ, коль сам напросился. Все домочадцы во главе с Джорджем уже там. Как и многие другие, нуждающиеся в нашей защите.
В нашей защите…
Когда я впервые оказался на пиратском корабле, Причард сразу объяснил мне нехитрые правила: в бой идут все вместе, но каждый дерется за свое. Он был прав тогда, он прав и сейчас. Многие годы мы были кораблем без порта приписки, разбойниками без чести и совести, пушечным мясом великих держав. Нас собирались отправить на свалку, как это случилось в мире Эли. Нас уже несло течением и ветром истории на рифы, но мы сумели в последний момент бросить якорь, уцепиться за этот клок земли. И начали устраивать на нем жизнь по своим законам, которые во многом куда справедливее законов старых европейских королевств. И этого нам не простили… Сен-Доменг — своя земля, своя гавань. Многие из нас идут умирать за нее, ибо это все, что они имеют. Многие — за свои семьи. Причард вон на днях явился: «Мне нравится мой трактир, — говорит. — Я слишком стар, чтобы снова оказаться без крыши над головой и без фартинга в кармане». Итак, он идет на смерть за свой трактир. А мы с Эли, Билл, Жером, Влад, иные капитаны — собираемся защищать своих детей. Их будущее. Веская причина, чтобы выжить, не так ли?
Видит Бог, больше всего на свете я хочу увидеть завтрашний закат. Но как же много для этого придется сделать!
