Глава 5
Боже, храни короля!
1
За десять, без малого, лет знакомства Джеймс успел хорошо изучить характер своей женушки. То, чем она занималась все последние годы, требовало отдачи почти всех сил, как физических, так и душевных. Профессия политика предполагает наличие стальных нервов. У Галки они действительно были стальными. Во всяком случае, у всех окружающих складывалось именно такое впечатление. Но чем крепче она держала себя в руках, чем дольше старалась избегать конфликтов, тем страшнее в конце концов бывали эти взрывы… Потому Джеймс ни капельки не удивился, когда его дражайшая половина ворвалась в Алькасар де Колон словно ураган. Лицо красное, перекошенное от ярости, вся какая-то всклокоченная, будто злющая кошка, разве только не шипит. И сразу же дала слуге-негритенку крепкую затрещину: «Кто так полы надраивает! Я тебя учить должна, салага?!! Вон на кухню!»
Ну вот, опять…
— Эли… — начал было Джеймс.
— Что — Эли?!! — рыкнула милая супруга, влетая в кабинет. — И ты тоже меня доставать будешь?.. Фрау Эбергардт, выйдите! — это уже секретарше, опешившей от столь эффектного явления мадам.
— Но, фрау Эшби, я только приступила к разбору писем! — возмутилась секретарша. Эта сухая сорокалетняя немка, дочь юриста и жена чиновника, оказалась идеальным секретарем, отлично знавшим свою работу. И, кстати, еще ни разу не имела сомнительного удовольствия наблюдать хозяйку в гневе.
— Бенигна, выйдите немедленно! — Галка рявкнула так, словно отдавала приказ идти на абордаж. А когда секретарша выскочила из кабинета, едва не потеряв по дороге свои очки, мадам генерал наехала на мужа: — Что ты смотришь на меня, будто в первый раз увидел?!
— Пытаюсь понять, в чем дело, — Джеймс в такие минуты всегда был удивительно спокоен. Плохое настроение Галки следовало пережить, как шторм.
— В чем дело? — фыркнула миссис Эшби. — Хочешь знать, в чем дело? Выйди на улицу, дорогой! Там иногда такое происходит, чего ты не увидишь ни здесь, ни на мостике!
— Все ясно: тебя кто-то не на шутку рассердил, — совершенно серьезно, без малейшего признака иронии проговорил Джеймс. — Эли, я прошу тебя немного успокоиться и рассказать, что произошло.
В таком состоянии Галку выводила из себя даже микроскопическая попытка сопротивления. Эшби это знал как никто другой, потому и говорил на редкость спокойным, даже умиротворенным тоном. На шум уже приоткрылась дверь в соседнюю комнату, и в эту щель всунулась вихрастая голова. При виде рычащей от ярости мамы и спокойного, но скрывавшего волнение папы Жано округлил глаза. Галка, стоявшая к двери спиной, не могла его видеть. Но Джеймс незаметно подмигнул малышу. Жано понимающе кивнул и скрылся… План Джеймса имел все шансы сработать, но именно в этот момент очень некстати явился Хосе. И, как назло, с улыбкой во все тридцать два зуба.
— Что такое? — увидев новую «жертву», Галкина ярость опять выплеснулась наружу. — Ты где был?
— В порту, — опешил Хосе. Такого приема он точно не ждал. — Пошел повидаться с Рыжим. А что?
— А то, что ты должен был сидеть учить французский, очередной «банан» исправлять! — вскипела Галка. — Дружба — это замечательно, но она будет еще замечательнее, если ты перестанешь хватать плохие оценки! Фиг ты у меня теперь в порт пойдешь, пока уроки не выучишь, понял?
Обиженный Хосе раскрыл рот, дабы возмутиться, но вовремя заметил мимику Джеймса. Мол, лучше помолчать, братец. И вообще, как можно скорее убраться в свою комнату.
— Хорошо, я уже иду. Учить французский, — мальчишка попятился к двери. — Уже иду… Ой! — пискнул он, едва не перецепившись через порог. Галка изобразила зверский оскал, и Хосе, не рискуя больше ее провоцировать, мигом смылся.
Из соседней комнаты вышла чернокожая нянька с маленьким Робертом на руках. Жано выбежал из-за ее широкой юбки и бросился к маме, будто ничего не случилось… Как бы ни был силен приступ ярости, Галка никогда не обрушивала ее на детей. Роберт еще слишком мал, а Жано… Почти пять лет парню, уже все прекрасно понимает. Да и не хотелось без причины орать на ребенка, еще до рождения оставшегося без отца. Впрочем, если хорошо подумать, и без матери тоже.
С тихим стоном миссис Эшби упала на стул.
— Ладно, мальчики, вы меня одолели, — сказала она, чувствуя, как подступает новый приступ — на этот раз головной боли. Взяла у няньки малыша, усадила к себе на колени.
— Мам, не сердись, — Жано произнес это так серьезно, словно ему было не четыре с половиной года, а все сорок. — Охота тебе на всяких дураков обижаться?
— Джон, что за выражения? — Джеймс, заметив, что супруга, еще не остыв, собирается сказать сыну что-то нехорошее, счел нужным вмешаться. — Не слишком ли мало тебе лет, чтобы ты мог говорить подобные слова?
— А сколько мне должно быть лет, чтобы я мог их говорить, папа? — все так же серьезно сказал Жано.
Галка, не выдержав, прыснула.
— Это заговор, — нервно хихикнула она. — Коварный заговор с целью рассмешить меня до полусмерти.
— Совсем другое дело, — мягко улыбнулся Джеймс. Женушка больше не орет, в драку не лезет, возится с детьми… Как мало, оказывается, нужно джентльмену для счастья.
Способ Джеймса — сунуть своей драгоценной детей в руки, чтобы отвлеклась от иных проблем — всегда действовал безотказно, и все же прошло не меньше получаса, пока Галка успокоилась. Вот тогда мистер Эшби отправил сыновей с нянькой в детскую и приступил к допросу с пристрастием.
— А теперь рассказывай, — он повернул один из резных испанских стульев и сел напротив супруги с таким видом, будто собрался посадить ее под домашний арест до конца исповеди. — Ты у меня человек горячий, но чтобы довести тебя до такого ужасного состояния, нужно хорошо постараться.
— Это верно, — покривилась Галка. «Шторм» давно утих, но чувствовала она себя, мягко говоря, не очень.
— Не хочешь рассказывать?
— Нет, Джек. Просто выбираю, с чего начать…
— Ба, а чего это хозяйка дерется? Ты ж говорила, наши господа вовсе даже не плохие люди, хоть и пираты.
— Дурачок ты, Ги, — заворчала на внука кухарка, старая толстущая негритянка. Яркий тюрбан, в который она превратила подаренный хозяйкой алжирский платок, казалось, прирос к ее голове. — У них на кораблях старшие младших только подзатыльниками и учат. Скажи спасибо, что господа не захотели продать тебя с матерью испанской семье. Я слышала, в том доме подзатыльников слугам не дают. Зато почти каждый день кого-то на конюшне порют… Ну и чего ты тут расселся, бездельник? Тащи воду, не то я тебя сама половником огрею!
Гнев суровой бабушки казался мальчишке куда страшнее, чем все подзатыльники госпожи, и он, подхватив ведро, мигом умчался за водой.
Галка терпеть не могла жаловаться. Даже мужу. Даже если ее как следует допекли. Поэтому рассказ вышел не очень складным. Но все же Джеймсу удалось вытянуть из нее всю эту историю. Галка, что в общем-то напрашивалось по логике вещей, решила начать с начала. И поведала, как ее сперва раздраконили два испанца, искренне не понимавших, почему они должны платить какие-то налоги в городе, основанном испанцами, словно в какой-то иной стране. Обычно такие дела решались на месте, в лицензионной конторе. Но эти два остолопа явились с жалобами к месье Аллену, а получив там от ворот поворот, пришли к генералу Сен-Доменга. Опять-таки с жалобами. Правда, они не на ту напали. В таких случаях Галка за словами обычно не лезла, сразу объясняла, куда должны идти столь непонятливые сеньоры и какие действия при этом совершать. Но сегодня все не заладилось с самого утра. Купцы не стали угрожать, как это обычно за испанцами водилось. Они начали плакаться на трудные времена, на сварливых супружниц и большое количество детей, которых им оные супружницы успели подарить за годы совместной жизни. Галка ограничилась искренним советом либо платить налоги на общих основаниях, либо катиться за горизонт и больше никогда не показываться в этой гавани. Ибо, хоть и основали ее испанцы, она уже давно принадлежит не Испании. Потом с неприятным осадком на душе она отправилась к Мартину. И все бы ничего, да немец умудрился не к месту похвалить расовую теорию. А для Галки, создававшей Сен-Доменг на совершенно иных принципах, это было как удар ножом в сердце. Она вскипела, обозвала Мартина «недобитым нацистом» и посоветовала ему как можно реже воспроизводить вслух тот бред «шизика с усиками», что в итоге привел упомянутого деятеля к самоубийству, а Германию — в задницу. Мартин, как ни странно, воспринял Галкину гневную тираду совершенно невозмутимо, и, пожав плечами, вернулся к прежнему занятию — расчетам какого-то механического устройства… Кое-как удержавшись от соблазна пойти по статье восьмой Уголовного кодекса Республики Сен-Доменг (убийство с отягчающими), Галка наконец отправилась домой. В Алькасар де Колон. Путь ее пролегал по новому кварталу, где жили иммигранты-мастеровые. Проходя по улице Сен-Мартен она услышала какие-то вопли, ругательства на немецком и испанском языках… Где вы видели свару, мимо которой могла спокойно пройти Алина-Воробушек? Вот Галка и решила посмотреть, кто там порядок нарушает…
— Захожу — и вижу: целая семейка в таких милых типовых робах. Мужики все патлатые, бородатые, одеты одинаково, женщины тоже как на одном станке штампованные. И все как на подбор страшные, даже я на их фоне показалась бы королевой красоты, — едко ухмылялась Галка, рассказывая мужу этот эпизод. — А у дверей — учитель-немец и двое парней из стражи. Да не из наших, а испанцы, те, что тут и раньше стражниками работали. И все орут. Я ж по-немецки ни уха ни рыла, сразу перехожу на испанский. Спрашиваю, в чем проблема? Они разом заткнулись и уставились на меня как на черта из преисподней…
— Если ты спросила в той манере, какая за тобой водится, ничего удивительного в их реакции я не вижу, — улыбнулся Джеймс. — Обычно ты начинаешь подобные вопросы словами «Какого хрена…» или «Что за фигня…»
— Будешь надо мной прикалываться — ничего больше не расскажу! — Галка, сперва обиженно фыркнув, не выдержала и коротко рассмеялась. — Ладно, продолжаю. Пока они дружно подбирали с пола челюсти, я повторила вопрос. На этот раз тише и вежливее. Господин учитель опомнился первым и все объяснил. Мол, эти господа приехали сюда с детьми школьного возраста, и обязанность учителя, раз уж дети живут в квартале, прилегающем к его школе, состояла в их переписи и распределении по группам. Но родители воспротивились этому, а ведь начальное образование в республике является обязательным. Представляешь, Джек, эти… господа принадлежат к какой-то дебильной секте, которую со скандалом выперли из Ганновера. Они считают школы порождением дьявола. Мол, детишкам достаточно уметь читать Библию, а больше ничего им в жизни не потребуется. Учителю ответили немедленным отказом, предложили покинуть помещение, а в качестве аргумента предъявили дубинку. Немец, не будь дурак, тут же кликнул стражу. Прибежали как раз те два испанца, а это не салаги, ребята тертые. Короче, я явилась в самый ответственный момент. Выслушав учителя, обратилась к приезжим. Через того же учителя, раз он говорил и по-немецки, и по-испански. Типа, у нас в стране закон один для всех, и раз уж вы сюда приехали, извольте его придерживаться. Ихний главарь мне и отвечает: мол, они избранники Божьи и призваны повсюду нести свой закон. А если власти страны против, то это их проблемы… Ага, ты уже не смеешься, милый. Понимаешь, чем это грозит. Я имела возможность наблюдать у себя дома, к чему ведет Европу разрешение мусульманам жить на ее территории по своим, а не по европейским законам… Но вернемся к этим особо сознательным ганноверцам. Смотрю на них, и поражаюсь. Не лица, а рожи, даже дети смотрят исподлобья, будто на врага! В глазах совершенно непробиваемый фанатизм пополам с какой-то бычьей тупостью, а на лбу крупными буквами написано: «Есть два мнения: мое и неправильное…» Ты представляешь, эти бычачос тут будут свои законы устанавливать! Мы положили годы жизни, угробили кучу бабла, я как последняя дура из кожи вон выворачивалась, чтобы устроить тут все по-нашему, а эти едут сюда на все готовенькое и еще собираются нами рулить?!! Ну в общем, задала я им еще один вопрос: хорошо ли они подумали и собираются ли жить здесь, уважая и соблюдая наши законы?
— Задала вопрос, как в первый раз? — на этот раз улыбка Джеймса была невеселой. Что такое упертые сектанты, он знал очень хорошо: в Англии времен Кромвеля этого добра было предостаточно, да и сейчас хватало.
— Как во второй. — Галка ответила ему вовсе без улыбки. — А они мне в ответ: мол, или не сходя с места принимаешь нашу веру, или небесная канцелярия по их коллективной жалобе организует нам крупные неприятности. Ну я и задала им еще один вопрос. Теперь уже как в первый раз. Готовы ли они отправляться к черту на рога и устанавливать свои законы там? Самое им место, честно говоря. Они обиделись и заявили, чтобы я немедленно отправила их обратно в Европу. Хех! Нет, говорю, ребятки, притормозите. Вы изволили прокатиться сюда за наш счет, но не желаете принимать наши законы. Хорошо. Извольте возместить наши убытки. Честный труд — самое верное для этого средство, даже можно на обратный билет заработать. Тут они обиделись всерьез, и мне пришлось рявкнуть на них уже нормальным командирским голосом, эти долбодятлы чуть не оглохли. Испанцы уши зажали, а господин учитель не на шутку перепугался, чуть свои бумаги не растерял. Ну не ходили они на «Гардарике», что поделаешь… В общем, вот тогда и я сорвалась. Разоралась так, что стража с половины города сбежалась, думали — нападение испанской эскадры.
— Это действительно серьезная проблема, Эли, — сказал Джеймс. — Нетерпимость и фанатизм способны только разрушать. Ты верно сделала, что собралась выгнать сектантов взашей. Но никто не даст гарантию, что их появления удастся избегать вечно.
В дверь постучали.
— Войдите, — Галка говорила уже почти спокойно: с «исповедью» ушло последнее раздражение, наступил «штиль».
В кабинет пожаловала фрау Эбергардт. Как ни в чем не бывало проследовала за свой рабочий стол, с самым решительным видом водрузила на него пухлую папку, поправила очки и сурово воззрилась на мадам генерала.
— Продолжим работу, фрау Эшби? — деловым тоном, даже с некоей ноткой вызова, поинтересовалась она.
— Продолжим, — кивнула Галка, подскочив со стула. — У нас действительно дел по горло, а там еще и конь не валялся.
— А я на «Гардарику», — Джеймс ласково пожал ей пальцы — при секретарше, как и при братве, они тоже старались не особенно нежничать друг с другом. — Там тоже много работы…
Джек знает, как равнодушна я ко всяким побрякушкам. Но с этой вещицей, попавшей мне в руки под Рождество, я не расстаюсь. Вовсе не потому, что она так уж мне понравилась. Для меня это не украшение, а memento mori, привет с того света. Очередное напоминание о том, какая участь ждала бы меня, если бы я хоть раз оступилась…
У Джека день рождения как раз под Рождество, двадцать третьего декабря. В том году я подарила ему набор штурманских прибамбасов. Да не медных, а бронзовых. Правда, торговец содрал с меня столько, будто они были золотые, с бриллиантовыми вставками. На этот раз я отправилась в одну неприметную лавку. Хозяин встретил меня улыбкой во все свои двадцать относительно целых зубов… Нет, я прекрасно знала, что за гусь этот голландец: он сделал состояние на торговле пиратской добычей. Но у него в лавке иногда попадаются такие вещи, которых тут днем с огнем не найдешь. И относительно недорого. А мне, как постоянному клиенту, так и вовсе со скидкой. В общем, решила присмотреть милому золотые часы. Хозяин сразу начал вынимать коробочки, показывать товар лицом, так сказать. Мол, не подумайте ничего плохого, мадам, это не военная добыча, а честно купленное в Европе. Ага, на столь же честно заработанные денежки. Ну да ладно, сама хороша, пиратский генерал. Короче, выбрала для Джека самые изящные часы (самых мелких габаритов, и те мне еле в ладони помещались). Голландец говорит: две тысячи ливров, мадам, ведь это работа самого минхеера Гюйгенса! Кстати, тут он не соврал. Вряд ли Гюйгенс мастерил эти часы самолично, но ведь именно он придумал часовую пружину. Или не он? Эх, сколько всего полезного я забыла, а сколько полезного и не знала вовсе!.. Поторговались, он мне сбросил цену на две сотни, я достала кошелек. И тут меня будто леший за язык потянул. Посетовала, что великоваты часики для дамы, не то и себе бы такие прикупила. А голландец мне заговорщически подмигивает. Мол, есть часики и для дамы. Только стоят дороже. И вынимает из потайного отделения шкафчика очередную коробочку. Открывает. А там лежит треугольный, с немного скругленными сторонами, кулончик на длинной цепочке, посредине круглый граненый камень — то ли аметист, то ли стекло под аметист. Судя по виду, не золотой, а позолоченный. Мне в нем сразу что-то смутно знакомым показалось. «Можно посмотреть?» — спрашиваю. Голландец кивает: можно. Вот если вы на эту кнопочку нажмете, мадам, крышка откроется. Я нажала. А там…
«Сделано в СССР».
Судя по тому, как увлеченно трындел о часах лавочник, в нокдауне я пробыла недолго и он ничего не заметил. Все рассказывал о чудесах Востока и тайнах ихних мастеров. Я сразу просекла фишку: если выдам свою заинтересованность, мне вовек с этим типом не расплатиться. Повертела часы так и эдак, послушала ход механизма. «Сколько стоит?» — «Десять тысяч, мадам». — «За кусок позолоченной латуни и стекляшку? Вы с ума сошли, милейший». — «Поверьте, мадам, эти часы стоят таких денег! Я показывал их лучшим часовщикам, и никто из них — никто! — не смог повторить столь тонко выполненный механизм!» Я еще немного покрутила носом, потом обиняками выспросила, какими путями к нему попала эта забавная вещица. И выяснилось, что приобрел он часы в Порт-Ройяле у одного английского торговца, продавшего их год назад по причине банкротства. Тот в свою очередь выкупил их в январе семидесятого за целых десять фунтов у хозяина «Сломанного якоря», той самой забегаловки, где мы с братвой любили зависнуть после рейда. А к хозяину они, ясен пень, попали, когда какой-то пират расплатился ими за выпивку… Короче, я вытрясла для себя скидку, сбила цену до восьми тысяч. Забрала обе покупки и сказала — вот тебе сразу две тысячи золотом, за остальным придешь после обеда в Алькасар де Колон. И ушла с таким чувством, будто не было девяти лет выживания в семнадцатом веке. Будто я опять оказалась на том растреклятом острове и передо мной снова выбор: сидеть в кустах или выйти к пиратам… Если верить файлам отчетов из трофейного ноута, из двадцати восьми попаданцев выжили только мы с Владом и Мартин. Что сталось с водителем Мартина, мы видели. Испанцы тоже метко стреляют, и жутко мстительны: бросили непогребенное тело там, где оно упало. Типа, чтобы душа нечестивца наверняка не угодила в рай. Что случилось с остальными — можем только догадываться. Эти часы, кстати, тоже кое-какой свет пролили. Но… Кем была их хозяйка? Почему «доброжелатели» ее выбрали? В какое время она жила? В компе были упомянуты только «номера» погибших… Кажется, у моей бабули имелись похожие часики, только не треугольные и без крышки. Говорила, такие были модными в восьмидесятые годы… Я не знаю однозначных ответов на предыдущие вопросы. Однако точно знаю ответ на самый последний: какой смертью она погибла.
Рука Господа, как любит говорить отец Пабло. Если бы эти часы попались мне еще в Порт-Ройяле, кто знает, как бы все обернулось? Как бы я поступила, если бы не догадывалась, а точно знала, что это не случайность? Что где-то недалеко есть еще такие же люди из будущего?.. Не знаю. Скорее всего, ничего бы это не изменило, разве только в мелких деталях. Да и вела бы себя осторожнее.
Memento mori. Помни о смерти. Ни на миг не забывай, какой ценой оплачено твое везение вначале и кой-какие успехи в последние годы.
2
Когда Сен-Доменг только-только провозгласил независимость и были сформированы три верховных руководящих органа, господа истеблишмент поначалу собирались в любых пригодных для этого помещениях. Правда, Торговый совет как облюбовал себе один из залов городской мэрии, которую местные испанцы по старой привычке именовали кабильдо, так до сих пор там и собирался. Четыре десятка самых влиятельных купцов различных гильдий во главе с Робером Алленом время от времени обсуждали идею о строительстве отдельного здания, но пока в том не было насущной необходимости. Ученый совет — пока еще самый малочисленный из всех — успешно размещался в старом университете. А Совет капитанов чаще всего собирался в Алькасар де Колон. Если раньше это был только генштаб, внешняя политика, да Этьен Бретонец олицетворял собой разведку с контрразведкой, то сейчас в ведении этого Совета оказались еще и административные функции. То есть управление на местах, полиция, правосудие и налоги. Потому в полном составе Совет капитанов являл собой пестрое зрелище. С капитанами все было понятно: пираты, пираты и еще раз пираты. Правда, пираты выдающиеся, но все-таки… Административные функции и налоговое ведомство были представлены бранденбуржцем по имени Герхард Монтаг. «Понедельник — не только день тяжелый, но и человек», — как шутили о нем его соотечественники. Человек он и впрямь был крайне неудобный. Особенно для тех, кто пытался сэкономить десяток су, но проигрывал на этом тысячи ливров. А хватка у него была бульдожья. Мало кто вообще рисковал спорить с этим грубоватым, но чертовски умным и едким человеком. Его единственным (по мнению властей Бранденбурга) недостатком была привычка всегда говорить правду в лицо, даже правителям. А единственным другом в истинном смысле этого слова оказался мэр города — испанец дон Альваро де Баррио-и-Баллестерос, бывший алькальд Картахены. Полиция сперва оказалась в ведении Этьена, но Бретонец очень скоро честно признался, что уголовный сыск не его дело. Контачить по мере необходимости — это всегда пожалуйста. Но три конторы он не потянет. И за дело взялся ушлый Жан-Поль Реми, гугенот из Тулузы, некогда занимавший в родном городе должность начальника полиции, но уволенный по причине своего «неправильного» вероисповедания. Король-солнце и впрямь стал в последние годы проявлять признаки фанатичной нетерпимости к любым иноверцам. И хотя чистки по религиозному принципу пока не приняли массового характера, месье Реми подозревал, что этот самый массовый характер — дело времени. Потому и съехал в Сен-Доменг, несмотря на большое количество католиков, проживающих на острове. Кстати, главным прокурором республики стал сеньор Фернандо Моралес, бывший прокурор города Санто-Доминго при испанской власти. Этот немолодой уже человек, когда ему (по рекомендации епископа Осорио) предложили занять такую высокую должность, согласился без особых раздумий. У пиратов есть закон? Очень хорошо. Будем его соблюдать. Благо статей в республиканской конституции куда меньше, чем в своде законов Испанского королевства… Словом, Совет капитанов и впрямь был компанией весьма неординарных личностей, по меркам любого времени. Однако сегодня «гражданских» не приглашали. И на то была своя причина.
— Голландцы, конечно, дерут с нас шкуру за свои услуги, — с едкой усмешкой говорил Этьен. — Но зато и денежки отрабатывают сполна. Десять человек завербовались на английские посудины еще полгода назад, когда сведения о сборе каперов на Ямайке подтвердились. Затем, когда мои люди устроились в Порт-Ройяле, через верных посредников я передал им приказы, деньги и нужные средства. Не всем из них удалось исполнить задуманное: трое оказались под подозрением и были вынуждены уходить. Но остальные сработали как надо…
— Ну чего ты тянешь кота за… это самое? — хмыкнул Жером. — Говори сразу по делу, и так ведь понятно, что без тебя там не обошлось.
— Говори, Этьен, — Галка усердно сдерживала улыбку: Меченый никогда не отличался деликатностью, если разговаривал с мужиками. Этьен, кстати, это прекрасно знал, потому сделал вид, будто реплики Жерома не было.
— Для начала наши люди подсыпали то дьявольское индейское снадобье, что состряпал Каньо, на склад с парусиной и канатами, — продолжал он. — Дело было под самый конец сезона дождей. Словом, такелаж загнил. Когда это выяснилось, шуму было на всю Ямайку! Но еще больший шум поднялся, когда одна… гм… дама, живущая не только за счет своего заведения, но и на небольшой пенсион от нашей казны, спровоцировала драку между капитаном Дорсом и его помощником. Капитан погиб, помощник сидит в тюрьме, команда разбредается… Затем сгорел склад с корабельной древесиной. Дважды срывались поставки продуктов на каперские суда. Иными словами, выход эскадры, который поначалу был намечен на середину января, все время переносили. Уже под конец наши расстарались поставить на несколько кораблей бочонки с солониной, засоленной по довольно странному рецепту. Надеюсь, это обнаружится, когда корабли выйдут в открытое море.
— Когда они выходят? — моментально отреагировал Билли.
— По последним сведениям — через пять дней.
— А куда они собрались? — Галка задала самый важный в данный момент вопрос. — Твоим людям это удалось вызнать?
— К сожалению, нет, — скривился Этьен. — Пьяная матросня по тавернам выбалтывает что угодно, только не цель рейда. Видимо, они ее попросту не знают.
— Ни фига себе — секретность! — фыркнул Влад. — Значит, не знают даже офицеры и капитаны?
— Возможно, в курсе насчет цели рейда всего два-три самых надежных капитана, — утвердительно кивнул Этьен. — Англичане тоже знают, что в тавернах всегда торчат лишние уши.
— Каков точный состав эскадры, готовой поднять паруса? — спросила Галка. — Сколько всего братвы на бортах?
— Пятнадцать судов от шлюпа до тридцатипушечного фрегата, — отозвался Бретонец. — Командующим назначен некто Симмонс, капитан королевского флота. Всего под его началом около семисот человек. Чтобы взять город — должно хватить, парни там отчаянные.
— Тогда, братцы, нам стоит прикинуть — куда они в принципе могут пойти, — сказала Галка, закинув ногу на ногу. — Сюда — очень вряд ли. И не только из-за пушек.
— Что верно, то верно, мы такие шутки прощать не привыкли, — согласился Билли. — Те ребятки до сих пор не могут простить тебе капитана Джонсона, а значит, хорошо помнят, что за нами не засохнет сделать то же самое с остальными… У голландцев такие неаппетитные колонии, что туда милорды тоже вряд ли полезут. Ну разве купчишек Кюрасао пощипать. Остаются испанцы.
— Да, наверняка испанцы, — согласился Влад. — Ну, или как крайний вариант — Куба. Правда, форты Гаваны даже в таком страшном состоянии им не взять, а Сантьяго — это слишком близко от нас. Мы ведь и обидеться можем, — добавил он с едкой иронией.
— В Порт-Ройяле знают: на Кубе брать нечего, кроме самой Кубы, — еще более едко проговорила Галка. — Да и то — французы уже обожглись, а англичане народ чертовски прагматичный. Сан-Хуан в Пуэрто-Рико тоже отпадает: именно в этой гавани сейчас базируются испанские военные корабли, и укрепления там за пять лет после нашего двойного наезда построили весьма даже неплохие. Нет, они нацелились на побережье, на Мэйн… Но вот куда?
— Веракрус, — Джеймс как первый штурман флота являлся членом Совета, но в обсуждении принимал участие только тогда, когда вопрос находился в его компетенции. — Помнится, Граммон еще до захвата серебряного флота предлагал нам совершить рейд на этот город.
— Э, нет, Джек, там слишком много всяких разных войск напичкано — и королевских, и повстанческих. Каперы не полезут. Побоятся, — возразила его дражайшая половина. — Семьсот человек против трехтысячного гарнизона Веракруса — это вовсе не смешно. Это очень грустно.
— Тогда остаются Рио-де-ла-Ача, Санта-Марта, Маракайбо и Картахена, — пожал плечами Джеймс. — Чтобы взять первые два пункта, семисот человек хватит с головой. На Картахену они вряд ли решатся пойти: там тоже после нашего визита всерьез задумались об устройстве более прочных фортов. Вот Маракайбо… Ван Хоорн год назад там побывал. Значит, и у Симмонса есть шансы.
— А решится ли король Карл поссориться с Испанией ради кучки жемчуга? — засомневался Этьен.
— Решится. Если спросил разрешения у короля Людовика и оное разрешение получил, — съязвил Влад. — Тогда Испания не рыпнется, хоть и будет очень громко возражать… Но в самом-то деле — ради одного рейда поднимать бучу? Стоит ли игра свеч?
— Если захватить Маракайбо — вполне, — задумалась Галка, вспомнив годичной давности семейное обсуждение письма из Версаля. — По крайней мере, так думает король Карл…
— Тут ты права, Воробушек, — прогудел Жером. — Ради простого рейда — пограбить там, еще чего-то — они не поставили бы во главе эскадры королевского офицера.
— Точно, — кивнул Билли. — Один в один мои мысли, приятель.
— Значит, Маракайбо? — Этьен смотрел куда-то в стенку, думая о чем-то своем.
— Это наиболее вероятная цель для такой эскадры, — кивнула Галка. — Предлагаю вариант: втихую предупредить испанцев и применить там пару наших сюрпризиков. Из числа тех, что они вполне могли бы применить и сами.
— А поверят ли нам испанцы? — усомнился Билли. — Я бы на их месте ни на медяк не поверил каким-то «ладронам».
— Тогда, может быть, они поверят своим? — сдержанно улыбнулся Джеймс.
— Ты о чем?
— О том, что далеко не все испанцы Мэйна считают нас «ладронами»…
…Наиболее разумным мне представляется завершить эту войну как можно скорее, предоставив Мексике требуемую повстанцами независимость. Не спешите обвинять вашего вернейшего слугу в предательстве интересов короны, Ваше Величество. Отличие Мексики от Юкатана состоит в отсутствии единой культуры. Сейчас бунтовщики объединены ненавистью к Испании. Но, получив желаемое, они быстро перессорятся между собой. В этом случае Мексика либо окажется слабо управляемым, раздираемым внутренними противоречиями государством, либо рассыплется на несколько более мелких индейских стран, враждующих между собой. Если Юкатан мы потеряли навсегда, то здесь еще возможно, тонко играя на слабостях мексиканцев, через некоторое время вернуть потерянное.
Особое опасение у меня вызывают сведения о том, что Англия, несмотря на прямое обещание прекратить каперскую деятельность, вновь вернулась к практике использования услуг этих господ. Во всяком случае, ничем иным, кроме как планируемым нападением на одну из земель Новой Испании, объяснить сбор пиратских судов в Порт-Ройяле невозможно…
— Вот это преданный слуга короны, — хмыкнул Жером, когда Джеймс закончил чтение вслух послания дона Антонио Себастьяна де Толедо в Мадрид. Разумеется, это была копия, снятая с оригинала одним из платных шпионов Сен-Доменга в Веракрусе. Хорошее испанское вино иной раз способно не только развязывать курьерам языки, но и внушать им крепкий сон. — Умный мужик, такого врага и уважать не грех… Ты о нем говорил?
— И о нем тоже, — Джеймс свернул бумагу и аккуратно положил себе в карман. — Письмо написано еще до битвы у Мехико. Но с тех пор ситуация особенно не изменилась. Дон Антонио — чрезвычайно умный и дальновидный человек. Пока он занимал должность вице-короля, старался усадить на местах толковых руководителей. Когда его сняли, новый вице-король — архиепископ — гораздо больше времени уделял сбору налогов и делал перестановки лишь в своем окружении. Маракайбо и Картахены это практически не коснулось. Поэтому… Я бы, например, обратился за помощью к дону Альваро. Он знает этих людей лично, и к его слову могут прислушаться.
— Либо просто и без затей прибить, — усомнился Билли. — От этих донов можно всякого дождаться.
— В Сен-Доменге полно донов, которые не рвутся возвращаться под власть Испании, — возразила Галка. — Давай не будем чесать всех под одну гребенку. Ты у нас тоже не совсем типичный англичанин, согласись, — добавила она под ехидные смешки капитанов. — А если серьезно, то стоит попробовать провернуть такой вариант. Только как это сделать, чтобы не засветиться раньше времени? Стоит появиться в Маракайбо хотя бы одной новой пушке и сделать хоть один выстрел — все, через месяц-два ждите дорогих гостей. А мы еще не готовы воевать по правилам для больших мальчиков.
— Когда же мы будем готовы? — раздраженно поинтересовался Билли. — Ты все время твердишь: пять лет мира, десять лет мира. Станут они ждать, пока мы приготовимся к бою!
— Ты прав, братец, но сейчас каждый день отсрочки играет на нас. Каждый день! Конечно, в идеале нам нужны еще лет десять, если не больше. Как минимум четыре-пять лет, если хорошо напрячься. Но чует моя пятка, не дадут нам больше пары лет.
— Ты сама назвала срок. — Билли ткнул пальцем в ее сторону. — Если пройдет два года, а гости не придут, я сам этим займусь. И сделаю все, чтобы пришли и легли тут на дно. Лично я всегда готов к бою.
— Сен-Доменг — не линкор, а драться нам в случае чего придется с английским королевским флотом, не с каперами, — жестко проговорил Влад. — Знаешь, что это означает?
— Знаю.
— Вот и хорошо. Сестра тоже это знает. Потому и тянет время.
— Я не только тяну время, — без малейшего намека на иронию сказала Галка. — Я еще и действую. Если желаете, могу прочесть вам одно занятное письмецо. Политического толка.
— Давай, — Жером откинулся на спинку. Стул под его внушительной… фигурой жалобно скрипнул.
…Штатгальтер был весьма любезен. Даже пошутил, что торговля между Сен-Доменгом и Голландией принесла некоторым купцам слишком большие доходы, и теперь эти господа, обогатившиеся на поставках, начинают влиять на политику страны. В то же время я отметил: господин штатгальтер нисколько не раздосадован сим фактом. Напротив: после заключения мира в Нимвегене именно торговля позволила Голландии смягчить малоприятные последствия войны. Если бы не активное противодействие англичан, смягчение последствий войны происходило бы еще быстрее. Также последовал намек на то, что старик Рюйтер уже в достаточной степени оправился от ран и готов возглавить эскадру. «Хоть бы это и был последний бой в моей жизни, но я не отказался бы снова загнать английский флот в Темзу», — так сказал минхеер адмирал, мне передавали его слова. Иначе говоря, Голландия уже через год будет готова к полномасштабной войне за господство в северных морях. Проблема лишь в том, что она еще не скоро будет готова к новой войне с Францией. А дабы исключить Францию из списка возможных противников в предстоящей и, увы, неизбежной войне с Англией, минхеер Вильгельм предложил заключить секретное соглашение об оборонительном союзе между Соединенными Провинциями и Сен-Доменгом. Но заключить его так, чтобы разведка Франции через некоторое время все же получила эти сведения. Штатгальтер уверен: король Людовик не станет уведомлять об этом своего кузена, также считая Англию наиболее опасным соперником Франции в будущем. Потому я приложил к письму проект соглашения на согласование с Вашей стороны.
С нетерпением жду ответа, мадам!
Преданный Вам Николас Питерсзоон Схаак
— Оппаньки! — Билли отреагировал первым, и как всегда экспрессивно. — Да, под это дело можно такие вещи провернуть — они там в Европе все удавятся!
— Главное — чтобы коронованные кузены по обе стороны Ла-Манша как можно позже въехали в истинный смысл этого договора, — едко заметила Галка. — Это уже твоя епархия, Этьен, действуй.
— Мне понадобится много денег, капитан, — сказал Бретонец, произведя в уме некие подсчеты.
— Нарисуй цифру, выдадим. А нам, братцы, теперь только работать и работать. Времени мало, и часики уже тикают…
3
14 апреля 1679 года
Слушайте, дамы и господа, я просто фонарею от происходящего…
Сейчас сообщили: в Порт-Ройял вернулись три каперских корабля из тех, что отправились в Маракайбо (надо же, мы не ошиблись, вычисляя цель их путешествия!) и команды дружно отправлены в лазареты с диагнозом «диарея». Проще говоря, понос у них. Когда Билли предположил, какой запах сейчас идет от вышеупомянутых судов, парни ржали добрых полчаса. Сработала наша диверсионная группа на отлично, хоть к наградам представляй. Жалко, что не все обосравшиеся решились вернуться: по сведениям от наших людей, многие пошли дальше, несмотря на «диарею». Что ж, если дон Альваро сумеет убедить алькальда и губернатора Маракайбо принять наше предложение, их страдания вполне могут оказаться напрасными.
17 апреля 1679 года
Сегодня провожали «Эвридику» де Граффа и два фрегата — «Святую Анну» и «Клер». Кстати, фрегаты из тех, что мы взяли с серебряным флотом и фиг вернули Испании. Лоран долго выздоравливал, и полный год компостировал мне мозги с этой экспедицией. Оно и понятно: во-первых, надо бы вызнать, что случилось с Граммоном; во-вторых, шугануть португальцев из Алмазной бухты. По его словам, там не грех и крепостицу поставить, раз португальцы не торопятся официально столбить местечко, и местных жителей в «нашу веру» обратить. Дело стоящее. Колония там, понятно, будет чисто символическая, но свою базу по пути в Индийский океан заиметь стоит.
Попутного ветра, приятель! Гаденыш ты редкостный, но все равно — удачи!
19 апреля 1679 года
Что там у меня на родине говорили насчет техники безопасности? Блин, ведь предупреждали же торговцев Мартин и его помощники — осторожно, керосин штука чертовски горючая! Так нет же, нашелся… нехороший человек, которому на это оказалось положить большой и толстый. Хранил в кладовой своей лавки плохо закрытые бутыля: соседи не один раз жаловались на вонь, даже в полицию заявляли. Ну и что? Предупредили его раз, два, три, а он плевал на всех. Ну и доплевался. Сунулся в кладовую поддатый, с трубкой в зубах… И сам, блин, сгорел, и лавку спалил, и семью без крыши над головой и средств к существованию оставил…
Где делают лекарство от глупости? Куплю большую партию за любую цену!
23 апреля 1679 года
От того, что вчера сообщили из Порт-Ройяла, а сегодня напечатала наша Gazett, весь Сен-Доменг в лежку валялся…
Как я уже писала раньше, еще по пути на команды некоторых кораблей напала досадная хворь, именуемая поносом. Трое вернулись, еще четверо решили продолжить поход, выкинув испорченную солонину за борт и позаимствовав провиант с других судов. Итого к Маракайбо подошли целых двенадцать посудин во главе с фрегатом «Фалмут». Фрегатик серьезный: тридцать пушек, из них две нового образца, под черный порох. Короче, злые как черти англичане после почти трех суток хронической диареи (слабительное средство Каньо имело, оказывается, продолжительное действие, а с ветром им повезло, потому и добрались так быстро) полезли ломать форт де ла Барра. С помощью пушек «Фалмута» и маленькой хитрости испанцев этот форт долго не сопротивлялся. Англичане, решившие пройтись по местам боевой славы сэра Генри, досадовали: им, как и десять лет назад Моргану, не подфартило с отливом, а мелей там слишком много, чтобы можно было переть напролом и рисковать кораблями. Мне кажется, испанцы и тогда, и сейчас так подгадали с уходом из форта, чтобы противник малость подзадержался у входа в бухту. В общем, капитану Симмонсу пришлось ждать прилива. И наблюдать, как испанцы снуют на своих плоскодонках по фарватеру. Туда-сюда, от мели к мели, от близкого берега к судоходному каналу и обратно. И не только на плоскодонках: там прошелся плашкоут, груженый. Чем — скажу чуть позже. Поскольку уже стемнело, англичане не могли видеть, что там происходит на самом деле. А когда стала подниматься вода, они снялись с якоря и пошли в бухту… По словам тех, кто вернулся, они еще потешались: что за вонь тут развели эти чертовы доны? Обделались от страха, что ли? Только когда с берега начала палить батарея мелкокалиберных пушечек, заряженных «зажигалками» испанского образца, им сразу стало не до смеха. Потому что море загорелось. В прямом смысле. Точнее, загорелась нефть, которую как раз и разливали с плоскодонок и плашкоута по поверхности воды. Испанцы не пожалели нефти, купленной у жителей нефтеносного побережья и предназначенной для продажи в Сен-Доменг… Короче, не удивлюсь, если англичане начнут вопить об экологической катастрофе, злонамеренно устроенной коварным противником. С ума сойти, какие жуткие сволочи эти испанцы! Мало того что загрязнили окружающую среду — они еще посмели при этом причинить вред английской флотилии, которая пришла их грабить! Нет, в самом деле — редкостные подонки… То, что через неделю вернулось в Порт-Ройял, было больше похоже на табор цыган-погорельцев, чем на бравое воинство. «Фалмут» сгорел на фиг, туда же, к предкам, отправились еще шесть судов, успевших войти в нефтяные пятна. Остальные — четыре шлюпа и шхуна — вовремя легли на обратный курс и дали тягу. А потом команды рассказывали всякие жути про то, как этим чертовым папистам помог сам дьявол, явившийся в смрадном дымном пламени ада и зажегший воду… Как сообщают наши люди, сейчас над вернувшимися ухохатывается весь Порт-Ройял. А кто-то из местных юмористов уже обозвал этот поход «дурацким». Словечко подхватили, и не удивлюсь, если новость в самые кратчайшие сроки достигнет Англии. Англичане — патриоты. Но этот рейд был задуман герцогом Йоркским с подачи его венценосного братца, а британцы точно не упустят возможности слегка потоптаться по «проклятым католикам». В Версале тоже не упустят шанса погреть на этом руки. Ох, и любят там это дело!
Вот такие пироги с котятами, дамы и господа. Что ж, теперь драка льва и ягуара — вопрос ближайшего времени. Эпоха Моргана давно и бесповоротно стала историей, а кое до кого это пока не дошло.
Тем хуже для льва.
9 июня 1679 года. Версаль
У его величества иной раз случались приступы самокритичности. В особенности когда он оставался в одиночестве и имел возможность беспрепятственно — а главное, без свидетелей — упрекнуть себя в ошибках и просчетах. Но сегодня подобные терзания совершенно непредвиденно случились в присутствии месье Кольбера, месье де Ла Рейни и военного министра де Лувуа. Король привычно спрятался за маской державного спокойствия. Однако чувства, вызванные прочтением этого донесения, были двоякими.
Соглашение об оборонительном союзе Голландии и Сен-Доменга! Заключенное без ведома Версаля!.. Неслыханно!
Нимвегенский мирный договор стал первым в истории официальным документом подобного уровня, составленным на французском языке. В то время, как со времен Цезаря сие было принято делать на латыни. И это бесспорно стало признанием военной, экономической и политической мощи Франции. Отныне ни одно сколько-нибудь важное политическое решение в Европе не обойдется без прямого участия, посредничества или на крайний случай пристального внимания Французского королевства. Но то Европа. Дипломатия молодой неоперившейся заокеанской республики подала первый признак самостоятельности. Если в Европе узнают, что кто-то из сателлитов Франции посмел заключать какие-то соглашения без одобрения его величества Людовика, может пострадать престиж Версаля как политического центра Старого Света. А значит, и его, короля, личный престиж!
«Предательница, — думал его величество. — Лицемерка. Как я мог так ошибиться, доверяя ей!»
— Сир, — Кольбер, прекрасно зная, о чем думает его величество, решил озвучить свое мнение. — Если месье де Ла Рейни прав, и эти сведения попали нам из источника, близкого к испанскому двору, то не все так плохо. Я бы даже осмелился предположить, что мадам Эшби намеренно уведомила ваше величество об этом договоре неофициальным путем, дабы ввести в заблуждение и своих врагов, и штатгальтера Вильгельма.
— Вот как? — король чуть заметно поднял левую бровь, чем изволил выразить удивление. — Признаться, я об этом не подумал. Но какова может быть выгода Франции от этого соглашения?
— Прямая выгода, сир, — жестко высказался де Лувуа. — Рано или поздно Голландия снова столкнется с Англией. Вашему величеству известно, сколь болезненно воспринимает Вильгельм Оранский любые нападки на протестантскую веру, а король Англии в последнее время все активнее насаждает католичество. Сен-Доменг естественный враг Англии, ибо они действуют в одной сфере интересов — на море. Потому, сир, — уж простите меня за прямоту — союз Голландии и Сен-Доменга так же естественен. Не стоит ему удивляться.
— Это взгляд военного человека, — едва заметно усмехнулся Кольбер. — Он делает вам честь как полководцу, но политика не терпит прямолинейности.
— Что вы хотите этим сказать? — де Лувуа позволил себе еле уловимую нотку ехидства.
— События скорее всего будут несколько интереснее, нежели вы предполагаете, сударь, — король счел нужным вмешаться и предотвратить зарождавшийся на его глазах спор между царедворцами. Деньги едва не столкнулись с Силой, а это его пока не устраивало. К тому же его посетила довольно изящная идея. — Надо думать, наш кузен Карл еще не в курсе относительно этого соглашения?
— Насколько я могу судить — нет, — произнес Ла Рейни. — Его больше беспокоит мысль о неудаче рейда на Маракайбо. Кое-кто при английском дворе уже назвал сей поход «дурацким», и я склонен согласиться с этим остряком.
— Вы полагаете, что к неудаче похода приложила руку мадам Эшби?
— У меня есть основания так полагать, сир, хотя прямых доказательств нет.
— А как по-вашему, господа, обрадуется ли наш кузен, получив сведения об истинном виновнике срыва этого похода?
— Боюсь, сир, он начнет готовиться к войне и как обычно наделает массу ошибок, — тонко улыбнулся Кольбер.
— Что ж, — так же тонко улыбнулся король, — в таком случае нам стоит побеспокоиться об этом. Однако не нужно огорчать нашего кузена Карла известиями о соглашении Голландии с Сен-Доменгом. Боюсь, две плохие новости кряду могут не только испортить ему настроение, но и подорвать здоровье…
«Я ошибался, — его величество, окончив совещание с наиболее верными из своих приближенных, бросил шляпу на стол и снял душный парик. — Мадам Эшби — отнюдь не предательница. Она тонкий политик, не боящийся рисковать… Что ж, если так, то ловушка для Англии почти готова. Теперь осталась самая малость: сделать так, чтобы она сама в нее угодила».
4
Когда дверь спальни затрещала под ударами, дон Иниго — вот чудеса! — первым делом почему-то подумал не об опасности, а о том, как ему оправдаться перед женой. Ведь до сих пор он еще ни разу не осмеливался приводить любовницу в супружескую спальню, а пренебрегаемая им донья Долорес будет терпеть унижения лишь до тех пор, пока муж соблюдает хотя бы видимость приличий… Прелестная сеньора Эстефания, супруга одного из самых уважаемых купцов Гаваны, проснулась от грохота и, сразу сообразив, в чем дело, испуганно пискнула. Это, как ни странно, мгновенно отрезвило дона Иниго.
— Берите одежду и бегите в ту дверь! — зашипел он, вскочив с кровати и швырнув «приятельнице» ворох бархата и шелка. — Быстрее же, черт бы вас побрал!
Обомлевшая от ужаса любовница, получив ощутимый тычок в бок, снова пискнула и пулей вылетела в потайную дверь. Через которую, собственно, сюда и явилась. Дон Иниго же едва успел натянуть рубашку и схватиться за шпагу. Которой даже не получилось воспользоваться: вломившиеся в спальню люди во главе с начальником его личной охраны, недолго думая, открыли огонь из пистолетов…
— Все кончено, сеньора.
Хуанито прекрасно знал, как воспитывают испанских девочек: лучше плохой муж, чем никакого. Пусть он пьет, бьет, гуляет, тащит из дому — все равно это твой муж и господин. Воспитание девочек из благородных семей отличалось от крестьянского лишь образованием да привитием изящных манер. Во всем прочем — послушание, послушание и еще раз послушание. Поэтому он удивился реакции доньи Долорес. Ни слез, ни упреков, ни сожаления. Очевидно, либо она на редкость мстительная особа, чего за ней раньше никто не замечал, либо взятый на душу грех — участие в заговоре с убийством ее мужа — было вынести куда легче, чем постоянные унижения. Кажется, дон Иниго в последнее время приказывал жене и детям обязательно ему кланяться? Что ж, вполне в его вкусе. Не имея возможности заставить кланяться многих губернаторов, он отыгрывался на семье…
Донья Долорес не пошевелилась. Не отвела взгляда от гобелена, на котором была выткана какая-то батальная сцена. Только пальцы, сжимавшие распятие, побелели.
— Вы послали людей на восток? — глухим голосом спросила она.
— Да, сеньора. Еще вчера вечером.
— Боюсь, у вас будут затруднения с губернаторами западных провинций. Мой… муж поставил там наиболее преданных ему людей.
— Меня это вовсе не смущает, сеньора, — сказал Хуанито, недобро усмехнувшись. — И не таких видали.
Донья Долорес посмотрела на него тяжелым, совершенно не женским взглядом. И Хуанито понял, как чувствуют себя приговоренные на смерть: эта женщина понимала, что губит свою душу, но никаким иным способом она не могла уберечь своих детей от участи их отца. Если бы не ее помощь, заговорщики не смогли бы пробраться в дом незамеченными. Если бы заговорщики не убили дона Иниго, не прошло бы и года, как голодные толпы растерзали бы и его самого, и его семью…
Все имеет свою цену.
— В доме есть тайники, — глухо проговорила донья Долорес. — Два я сумела отыскать, но там лежит не так уж много. Найдите остальные, сеньор Перес. В них наверняка накоплено достаточно денег и ценностей, чтобы хватило на первое время.
Хуанито и раньше не особенно гнул спину перед разными сеньорами, а после изгнания французов и вовсе позабыл, как это делается. Но сейчас он поклонился этой женщине. Бесстрашная Долорес доказала, что ее участие в штурме Сантьяго — вовсе не случайный эпизод…
— Капитан! Капитан Дуарте!..
Дуарте по старой корабельной привычке всегда вставал ни свет ни заря, хотя дела посольские не требовали такой отдачи, как капитанские. Правда, этот Фуэнтес… Алина возлагала на него большие надежды, а получился пшик. Что ж, бывает. Теперь главное как можно скорее исправить допущенную ошибку, пока дон Иниго все окончательно не испортил. А кому это приходится делать? Конечно, всю подготовительную работу проделал Влад, но вся рутина и весь последний, самый сложный этап достался ему. Послу Сен-Доменга, капитану Жозе Дуарте.
Ладно, никто его сюда силком не тащил, сам в Гавану напросился.
На мгновение Жозе задержался у зеркала, висевшего на стене. Наследство даже не от предыдущего посла, а от испанского хозяина, как и почти вся мебель в этом доме. М-да. Куда девался прежний красавец Дуарте? Неужели этот полуседой хмурый мужик и есть тот самый лихой молодец, в которого, помнится, была тайком влюблена Алина? Тридцать пять лет — это вам не фунт изюма… Воспоминания о прежнем чувстве к той, которую сейчас все знали как генерала Сен-Доменга, уже давно не терзали его. Костер отгорел, остался пепел. Как и у нее. У Алины. Единственной, кого он любил по-настоящему… «А ведь повернись дело по-иному, могли бы сейчас жить вместе, детишек растить, — подумал Дуарте. — Я купеческий сын, она — купеческая дочь. Не погибни ее отец, я бы в ноги ему повалился, просил бы ее руки. Глядишь, и оставил бы пиратство, сейчас торговал бы, как все мои предки… Не судьба так не судьба, чего теперь жалеть о несбывшемся».
«Вермандуа» под командованием старпома давно ушел в родную гавань, в посольстве остался лишь он сам, одиннадцать человек из его команды и два секретаря — француз и испанец, оба из Сен-Доменга, только француз с запада, а испанец с востока острова. Секретари уже достали Дуарте своим язвительным соперничеством. Но если он до сих пор не выпер их из посольского штата, то только потому, что оба отлично знали свое дело, и словесные дуэли мгновенно заканчивались, стоило им приняться за работу. Удивительно, как эти двое умудрялись настолько забывать о личной неприязни. Впрочем, как только дела бывали завершены, все начиналось сначала. Если бы не парни с «Вермандуа», Дуарте давно бы уже скис от всего этого. Потому, когда один из матросов, входивший в посольский штат в должности начальника охраны, забарабанил в дверь комнаты, Жозе обрадовался: вот, хоть один день будет загружен донельзя, этим двоим грамотеям станет не до перебранок.
«Так быстро? — он сразу подумал о заговоре. — Они намечали свои действия четырьмя днями позднее. Значит, что-то заставило их поторопиться».
— В городе объявлено военное положение, капитан, — доложил Кувре, тот самый начальник охраны посольства. — Распоряжения отдает Хуанито Перес, о доне Игнасио ничего не слыхать. Видно, уже прибили, помилуй Господь его душу.
— Эрнандеса и Тавернье сюда. — Дуарте отдал приказ позвать секретарей так, словно стоял на мостике. — Передай парням — усилить охрану здания. Если кто полезет с оружием, стрелять без предупреждения.
Секретари не были в курсе заговора. Но это были в достаточной степени умные люди, чтобы сообразить, в чем дело. Потому они явились в кабинет к Дуарте абсолютно собранными, готовыми немедленно приступать к работе… Жозе удивился: насколько эти двое были схожи между собой, даже при всем внешнем различии. Тавернье — сухощавый длинный нормандец лет тридцати, весь какой-то вытянутый вверх. Удивительно спокойный, но язвительный. Вечно носивший тесные даже для такого худого человека камзолы и не расстававшийся с очками. Эрнандес, в противоположность своему ровеснику французу, был эдаким жизнерадостным колобком, любившим вкусно поесть, красиво одеться и блеснуть красноречием. Но когда они принимались за работу, все внешние различия отступали на второй план. Знания, ответственность и старательность — вот почему они получили столь высокие должности, и почему о них так хорошо отзывался прежний посол… Дуарте кивком ответил на их вежливый поклон.
— Господа, в городе чрезвычайное положение, — он предпочел сразу перейти к делу. — Нам следует немедленно отправить письмо в Сен-Доменг, а также обратиться к новому лидеру Кубы с призывом избежать гражданской войны. Господин Эрнандес, извольте составить соответствующее послание сеньору Пересу. Господин Тавернье, останьтесь, я продиктую вам срочную депешу…
«Все-таки стрельбы не избежать, — Дуарте, прикинув так и эдак, сделал неутешительный вывод. — Фуэнтес успел прикормить некоторых губернаторов, и те теперь зубами будут держаться за свои теплые местечки. А этот Перес парень не промах. Вот кому бы с самого начала Кубой командовать!»
— Пишите, Тавернье, — сказал Дуарте, когда секретарь сел за стол, придвинул к себе папку с чистой бумагой и раскрыл чернильницу. — «Генералу Эшби-Спарроу от посла Сен-Доменга в государстве Куба, капитана Жозе Дуарте, срочное донесение…»
5
«А девчоночка-то в самый сок входит, пора сватать».
Когда мужику уже почти тридцать, когда полжизни проболтался в море, нажив седину на голове и шрамы на шкуре, и умудрился при этом выжить, хочешь не хочешь, а потянет бросить якорь. Ведь еще пара-тройка лет, и возраст даст о себе знать. Капитан Блезуа уже подметил, что делать записи в судовом журнале по вечерам, при свете свечи, становится труднее — буквы почему-то двоятся. Раньше такого безобразия не наблюдалось… Что это? Неужели первый признак старости? Ну стало быть, дом уже купил, обставил, прислугу нанял. Теперь всему этому нужна хозяйка. И что с того, что Жозефине, дочери рыбака-баска, всего четырнадцать? Испанцы, вон, и в тринадцать своих дочек замуж отдают.
«Вернусь из рейда — пойду поговорю с ее папашей. А что? Девочка красивенькая, скромная. В школе выученная, так что грамоту знает, а по нынешним временам это очень даже хорошо, когда жена грамотная. Детишек родим… А когда в море уже ходить не смогу, в отставку выйду, и будет при мне богатый дом да молодая жена с детьми. Так вот!»
Судовой журнал сторожевого корабля «Индеанка», порт приписки Кайонна, Тортуга, Сен-Доменг
12 июня лета Господнего 1679, полдень. Пятые сутки патрулирования северного побережья. «Индеанка» находится в шестидесяти милях на норд-ост от Пуэрто-Плата неподалеку от банки, именуемой Серебряной. Курс зюйд-зюйд-вест в обход банки. На левом траверзе в полу лиге от нас видим трехмачтовое судно, возможно небольшой фрегат. Приказал изменить курс, приблизиться для выяснения.
12 июня. Вторая склянка дневной вахты. Обнаруженное нами судно — английский шестнадцатипушечный фрегат. Стоит на якоре со спущенными парусами. На поднятый нами вымпел, призывающий принять шлюпку с борта «Индеанки», не реагируют. При этом наблюдаем, как на борт фрегата спешно поднимают каких-то ныряльщиков.
12 июня. Третья склянка дневной вахты. Англичанин, продолжая игнорировать наши сигналы, поднимает паруса. Судя по всему, собирается удрать. Было бы это в наших водах, я бы уже знал, что делать. Не ушел бы. Здесь придется либо топить его, либо дать возможность удрать, ибо команды сторожевого корабля недостаточно для абордажа.
12 июня. Седьмая склянка дневной вахты. А эта банка не зря называется Серебряной, черт возьми! Задержимся здесь на сутки, завтра с утра обсмотрим тут все как следует.
13 июня. Полдень. Нужно пометить это место на карте и срочно отправляться в наш ближайший порт. Англичанин-то не дурак, знал, что искать! Тут на дне корабли, только самую малость занесены илом. Парни, что ныряли и осматривали место их упокоения, видели пробитые борта, а внутри навалом лежали слитки. Снаружи они нашли корзину, нагруженную такими же слитками, к ее ручкам привязана веревка. Конец веревки обрезан. Видимо, англичане, не желая нарываться на неприятности, постараются бросить все и уйти в надежде на скорое возвращение. Когда парни подняли эту корзину на борт «Индеанки» и почистили слитки от наросшей на них дряни, радости нашей не было границ. Здесь на глубине, доступной хорошим ныряльщикам, лежат по меньшей мере четыре или пять испанских галеонов, по самую палубу забитых чистым серебром! Если хоть что-то из этого груза удастся поднять, доля команды «Индеанки» сделает всех нас богачами!
15 июня. Полдень. Карта в присутствии трех офицеров передана губернатору Пуэрто-Плата. Завтра к указанному нами месту мы отправимся с пятеркой сторожевиков. А то как бы тот англичанин с подкреплением не вернулся…
6
«Этот Этьен Ле Бретон — достойный противник, — думал мистер Хиггинс, подытоживая некие результаты своей деятельности в Сен-Доменге. — Борьба с ним доставляла мне истинное удовольствие. Однако судьба поставила нас по разные стороны, и даже восхищаясь подобным врагом, я ни на миг не должен забывать, что он все-таки враг».
Француз, как искусный паук, и впрямь сплел вокруг Хиггинса изумительную паутину, грешившую лишь редкими прорехами. И то по причине ее незавершенности. Еще немного — и все связи мистера Оливера будут отслежены, все каналы передачи информации либо обрублены, либо взяты под контроль. До этого «светлого» дня оставалось не так уж много времени. Но Хиггинс потому и был по достоинству оценен герцогом Йоркским, что умел воспользоваться даже самомалейшей лазейкой для исполнения приказа. Лестная оценка брата короля многого стоила, пусть даже он католик, а мистер Хиггинс — самый что ни на есть протестант. Но пока у Оливера Хиггинса оставались эти несколько надежных ниточек, несколько человек внутри вражеской крепости, у него есть все шансы доиграть эту игру до конца. Желательно, до победного.
«Миссис Эшби не ошиблась. Я действительно представляю здесь интересы Англии. В отличие от сэра Чарльза, задача которого — в нужное время довести раздражение властей Сен-Доменга до предела. Хотя… Миссис Эшби и ее капитаны — достаточно непредсказуемые люди, чтобы я мог всерьез опасаться за успех сэра Чарльза».
Весть о провале рейда на Маракайбо не стала для него неожиданностью. Мистер Хиггинс умел делать должные выводы из того, что видел и слышал: спешное отбытие дона Альваро де Баррио-и-Баллестерос в Маракайбо, удивительно совпавшее по времени с завершающей стадией подготовки рейда, прояснило многие детали. Например, Оливер ни на ломаный фартинг не верил в «козни дьявола», услугами которого якобы воспользовались испанцы. Однажды он увидел столб черного дыма над пригородом. Через верных людей ему вскоре стало известно: взорвалась одна из установок, в которой этот странный немец Лангер производил обработку венесуэльского «земляного масла». Никто не погиб, но двое работников получили серьезные ожоги. Когда же он узнал о «смрадном дымном пламени», поглотившем корабли, все стало на свои места. «Земляное масло», как и прочие известные ему масла, очень хорошо растекается по воде, а горит еще лучше. А испанцы вряд ли рискнули бы сжечь запас этого масла, накопившийся за три месяца на городских складах, если бы не были уверены, что эти потери будут вскоре возмещены… Словом, мистер Хиггинс, услышав словосочетание «дурацкий рейд», лишь криво усмехнулся. И про себя добавил, что этот рейд не грех еще обозвать «засранским». Вслух, однако, он осудил коварство проклятых испанцев и продолжал делать свое дело, исходя не из раздутого до небес самомнения сэра Чарльза, а из собственных наблюдений и умозаключений.
Тем не менее обстановка мало-помалу накалялась. Хиггинс начинал понимать грешников, коих черти в аду сажали на горячие сковородки. Сейчас его ощущения были сродни адским мукам. Следовало завершить все дела как можно скорее, пока Этьен Ле Бретон не накрыл его глухим колпаком. Если этот чертов француз выйдет на его связи в городском гарнизоне, все рухнет. Ему-то лично ничего не грозит, кроме высылки из Сен-Доменга с формулировкой «за деятельность, не совместимую со статусом дипломата» (читай — за шпионаж). А вот с таким трудом созданная и законсервированная до нужного момента агентурная сеть посыплется с оглушительным треском. Ле Бретон — мастер своего дела. Уцепившись за одну-единственную ниточку, он способен вытащить всю сеть, и… Мистеру Хиггинсу не хотелось думать о том, что произойдет за этим «и». Дурные мысли притягивают беду, это всем известно.
Нужно было либо рискнуть всем и поторопить события, либо уходить.
Известия о переменах на Кубе достигли Сен-Доменга утром 14 июня. В тот же день местная Gazett опубликовала эти сведения со ссылкой на посольство Сен-Доменга на Кубе. На следующий день голландский бриг принес почту и свежую порцию новостей: сеньор Хуан Перес, новый «президент», опираясь на крупных землевладельцев и губернаторов восточных провинций Кубы, подавил мятеж сторонников Фуэнтеса, поднятый в самой Гаване. Еще пять дней спустя в Gazett напечатали о том, что Перес подавил мятеж двух губернаторов запада страны, коих прежний диктатор облагодетельствовал высокими должностями за личную преданность. Таким образом этот сеньор — по слухам, не идальго, не купец, а крестьянин! — сосредоточил в своих руках всю власть в стране. И первым же своим указом снизил налоги, чем сразу завоевал симпатии простонародья. Вторым указом, что весьма всех удивило, Перес назначил вдову дона Иниго — донью Долорес Паломар де Фуэнтес — министром финансов Кубы. Событие и впрямь из ряда вон выходящее. Однако мистер Хиггинс не видел тут ничего необычного. О донье Долорес и раньше отзывались весьма уважительно, а сейчас она наверняка участвовала в заговоре против мужа. Конечно, это преступление: жена осмелилась посягнуть на жизнь супруга, отца своих детей! Но ситуации бывают разные, а когда речь идет о государственных интересах, так и вовсе мало кто вспоминает о морали. Да взять любого из европейских монархов в качестве примера…
Сэр Чарльз вопросительно взглянул на мистера Хиггинса.
— О чем вы задумались? — без особой приязни поинтересовался он.
— О том, какую выгоду мы можем извлечь из перемен на Кубе, сэр, — ответил Оливер, сбивая в ровную стопочку несколько прочитанных им писем. — Эта страна разорена до крайности. Следовательно, сеньор Перес будет вынужден взять крупный заем.
— Он скорее обратится к банку Сен-Доменга, чем в Порт-Ройял, — резонно отметил господин посол.
— Совершенно с вами согласен, сэр. Однако, если кубинские корабли, перевозящие одолженное золото и серебро, ненароком повстречают по дороге, скажем, кого-нибудь из тех джентльменов, коим полковник Линч все еще предоставляет свое покровительство…
— Мистер Хиггинс, я не уверен, что Робер Аллен не позаботится обратиться к Совету капитанов с просьбой о предоставлении кубинцам военного сопровождения, — раздраженно проговорил сэр Чарльз. — Не стоит считать здешних торгашей идиотами.
— Сэр, я вовсе не имею в виду ограбить кубинцев или сен-доменгцев, — усмехнулся Хиггинс. — Дело в том, что после неудачи в Маракайбо его величество наверняка пожелает доказать всем и вся, что Англия — великая страна. Нам с вами это доказывать не нужно: мы и без того патриоты своей родины. Однако словечки «дурацкий рейд» или «дурацкий поход» уже запущены в оборот. Над Англией смеются. И если это нестерпимо нам с вами, то как должен чувствовать себя король? Ведь испанцы нанесли ему личное оскорбление.
— Испанцы ли?
— И вы тоже сомневаетесь, сэр?
— Здешние пираты способны на любую подлость.
— В этом я также с вами совершенно согласен, сэр Чарльз. Однако если Сен-Доменг нанесет удар первым…
— … то Англия получит отличный повод уничтожить это осиное гнездо. Но для этого нужно натравить ямайских каперов на корабли под флагом Сен-Доменга, а они, насколько мне известно, вряд ли рискнут навлечь на себя гнев здешних флибустьеров.
— Если уверить их в заведомой слабости охраны и вовремя сообщить перевозимую сумму — они полезут даже к черту в пасть, сэр.
— Их уничтожат.
— Что с того, если одни разбойники уничтожат других?
— Охрана конвоя может быть слишком серьезной, ямайские каперы при виде, скажем, линкора скорее всего откажутся от нападения, — с сожалением проговорил сэр Чарльз, разглядывая узорный медный обод матового стеклянного плафона изящно отделанной керосиновой лампы: леди Ховард все же купила для супруга это чудо техники, и нельзя сказать, что господин посол был недоволен подарком жены. Только приходилось теперь посылать Джонатана еще и за керосином в ближайшую лавку. — Другое дело — селения южного побережья… Правда, они не так богаты, как купеческие суда, но зато верная пожива.
— Недостаток этого варианта я уже озвучивал, сэр: пираты Ямайки не настолько сильны, чтобы задираться с пиратами Сен-Доменга. Они боятся гнева миссис Эшби.
— Миссис Эшби незаурядная дама, но все же она — женщина. Если хотя бы одного капера удастся уговорить напасть на селения неподалеку от столицы, она отреагирует на это по-женски импульсивно. И по пиратскому обыкновению атакует английские корабли. Мы же в свою очередь объявим, что не имеем никакого отношения к каперу, самочинно напавшему на жителей Сен-Доменга, и Англия получает прекрасный повод для начала военных действий.
— Но, сэр…
— Не желаю слышать никаких отговорок, мистер Хиггинс. Действуйте в соответствии с моими указаниями, — надменно и холодно произнес сэр Чарльз: его бесила манера этого «выскочки» всюду соваться со своими сомнениями.
— Как скажете, сэр. — Хиггинс скрипнул зубами: ну вот, опять началось. И ведь не сдвинешь этого буйвола с места, коль уперся рогами. Хотя… Зерно здравого смысла в его плане имеется. Нужно всего лишь подкорректировать пару мелких деталей…
7
Его величество Карлос Второй Габсбург и сам понимал, что слаб. И дело было не в хлипком здоровье — результате слишком близкого родства его отца и матери. Дело было в слабом характере. Нельзя сказать, что этот коронованный юноша был глуп. Нет, учитель Рамос, недавно пожалованный титулом графа Франко, на этот счет был совершенно спокоен за своего августейшего ученика. Однако было кое-что, сводившее на нет все достоинства Карлоса: слабая воля. Ему еще ни разу не удалось отстоять свое мнение, даже если он был прав.
Как тогда, с письмом…
И все-таки сегодня появилось кое-что еще. Злость. На себя, не способного в семнадцать лет от роду избавиться от изрядно прискучившей материнской опеки. Что бы он ни сделал, для матушки все равно все было не так. В конце концов это унизительно, даже если речь идет не о короле Испании. Злость на мать, присвоившую себе право единолично принимать решения государственного масштаба. Злость на те ничтожества, коих дражайшая родительница собрала вокруг себя. Но почему только сегодня? Все очень просто: матушка изволила в который раз за последние дни помянуть волю Божью, спасшую Маракайбо от нашествия еретиков англичан. Совершенно некстати она это сделала: ведь именно сегодня его величеству стали известны кое-какие подробности, о которых матушка сочла нужным скромно умолчать.
— Не слишком ли вы поспешны в выводах, мама? — поинтересовался юный король, самым тщательным образом скрывая свою злость под маской незаинтересованности. — Помнится, вы были категорически против вмешательства Санто-Доминго в дела наших колоний, а сейчас изволите приравнивать это вмешательство к воле Господней. Будьте же последовательны.
Королева-мать так взглянула на сына, словно он сказал ей гадость.
— Дитя мое, не вам судить, насколько я последовательна в своих действиях, — резко ответила она, обмахнувшись драгоценным веером, инкрустированным золотом и перламутром.
— Мама, вам стоит заняться подготовкой к моему бракосочетанию с ее высочеством Марией-Луизой. Политику же извольте оставить мне, поскольку именно я являюсь королем Испании, — уже более жестко проговорил Карлос.
— Сын мой, вы слишком самоуверенны, — матушка нахмурилась: очень плохой признак, если не уследить, сейчас снова начнутся гневные крики. Те самые, которых так пугался когда-то маленький мальчик. — Губернатор Маракайбо, вступив в сговор с предателями из Санто-Доминго, сам заслуживает наказания как предатель. Мы намерены отстранить его от должности и подвергнуть тюремному заключению.
— Нелогично, мама. — На сей раз Карлос сказал это с явственно слышимой насмешкой. — Вы собираетесь наказать преданного слугу лишь за то, что он слишком хорошо исполнил свой долг, не допустив врага в испанский город?
— Мне не все равно, каким способом он этого добился! — Любящая мать, услышав насмешливые нотки, изволила разгневаться.
— Как жаль, что в этом мы с вами не сходимся во мнениях, мама. Вы желаете наказать губернатора, а я желаю его наградить. Как же мы поступим?
— Сын мой, вы намерены оспаривать решение матери? — ее величество, не ожидавшая такого упорства от покорного сына, опешила.
— Я намерен быть королем. Всего лишь. А вы, как моя мать и моя вернейшая подданная, надеюсь, не откажете мне в своих мудрых советах.
Ирония Карлоса была столь едкой, что гнев матери сразу выплеснулся наружу.
— Сын мой, вам не кажется, что ваша самоуверенность способна лишь повредить — как мне, вашей матери, так и стране, королем которой вы являетесь? — королева вскочила с ажурного стула, стоимость которого по самым скромным оценкам равнялась стоимости небольшого городского дома. — Губернатор Маракайбо понесет наказание. Таково мое решение, и оно неизменно!
Гнев. Чувство, доселе неведомое юному королю. Настоящий монарший гнев…
— Государыня мать моя! — этот гнев, прозвучавший в его голосе, заставил ее величество застыть на месте в немом удивлении. — Приказываю вам замолчать!
Если бы не присутствие статс-дам и секретаря — безмолвной тени, ожидавшей монаршего приказа, — ее величество уже знала бы, как себя вести. Но при посторонних… А сын, не удовлетворившись достигнутым успехом, принялся его развивать.
— Мы намерены вызвать в Мадрид дона Хуана, — тоном, не допускающим никаких возражений (с ума сойти!), проговорил Карлос. — А вам, дорогая матушка, я уже высказал свое пожелание — займитесь устроением моего бракосочетания.
Королева, не в силах произнести что-либо внятное, без сил опустилась на стул. Рвения сына надолго не хватит, это она знала как никто другой. Но ее эпоха закончилась бесповоротно. Дон Хуан — серьезный противник, который, получив от короля благословение на реальную власть в стране, уж точно не допустит ее возвращения.
…Посему повелеваем Вам, дон Антонио, принять должность вице-короля Новой Испании и вести от Нашего имени переговоры с предводителями мексиканцев. Используйте все возможные аргументы, чтобы город Вера-Крус вместе с прилегающими к нему землями остался под властью короны. Если мексиканцы желают быть независимы — отдайте им все прочее и действуйте в дальнейшем исходя из упомянутых Вами ранее предположений.
Да благословит Вас Бог!
Карлос
8
Затонувший испанский серебряный флот! Какой соблазн для любого джентльмена удачи!
Губернатор Пуэрто-Плата, ушедший «на покой» пиратский капитан Диего, получив сведения о находке Блезуа, сразу воодушевился. Ведь по законам Сен-Доменга (стало быть — по законам пиратского сообщества) что добыча, что найденный клад делились на три части. Треть принадлежала нашедшему клад или команде корабля, взявшей приз; треть уходила в казну провинции, в которую поступили сведения о добыче или находке; треть шла в республиканскую казну. Конечно, у многих капитанов возникал соблазн оставить себе не треть, а всю добычу, но шила в мешке не утаишь, а «крыс» в Сен-Доменге по-прежнему вешали. Случалось, крестьяне находили сундучки с ценностями, зарытые испанскими купцами и идальго перед завоеванием острова французско-пиратскими войсками. И не откопанные по той причине, что их хозяева уехали и не вернулись. Но опять-таки, простым как топорище земледельцам очень редко удавалось скрыть факт находки клада. Тут либо честно оставь себе законную треть и живи спокойно, либо делись найденным со всей деревней, чтоб помалкивали, либо уходи с острова. И ведь не факт, что сумеешь добраться с этим сундучком даже до Пуэрто-Рико. Потому большинство предпочитало не дразнить пиратов. Отсчитал свою долю в присутствии чиновника и свидетелей — и будь здоров. Но этот случай действительно был особый.
Капитан Диего, давным-давно позабывший собственную фамилию, поступил весьма осмотрительно. Для начала он подрядил четырех самых дотошных немцев перерыть испанские архивы, оставшиеся в Пуэрто-Плата. Ведь до того, как Тортуга и западная часть Эспаньолы оказались под властью французов, маршруты испанских серебряных флотов проходил через этот город. Именно отсюда нагруженные ценностями галеоны, сформированные в сводные флотилии, уходили в пяти- или шестинедельный океанский переход. После французских завоеваний маршрут изменился: теперь золотые и серебряные флоты выходили либо прямо из Веракруса, либо шли с остановкой в Сан-Хуане на Пуэрто-Рико. А Пуэрто-Плата постепенно захирел, превратившись из стратегически важного порта в захолустный городишко. Видимо, по этой причине испанцы, покидая Эспаньолу, позабыли здесь свои архивы тридцатилетней и более давности. Так что немцам досталось работы. Но ведь справились же! Нашли документ, подтверждавший, что обнаруженные корабли действительно были затонувшим в ноябре 1643 года испанским серебряным флотом! Документ оказался докладом капитана флагмана «Ла Сантиссима Тринидад», кое-как доковылявшего до Пуэрто-Плата через несколько дней после выхода из порта. Флот попал в бурю между банками Мушуар и Серебряной, их вынесло на рифы, и только флагману чудом удалось остаться на плаву. Все прочие корабли числом пятнадцать отправились на дно. Вместе с грузом серебра… Когда немцы огласили примерную стоимость этого груза, капитан Диего радостно потер руки: ему ведь за оперативность тоже полагается премия, а с учетом рыночной цены найденного выходит немаленькая сумма. Стоит ли удивляться скорости, с какой был отдан приказ отправить к Серебряной банке еще парочку фрегатов и трофейный галеон — в помощь отправившимся туда ранее сторожевикам?
Судовой журнал сторожевого корабля «Индеанка», порт приписки Кайонна, Тортуга, Сен-Доменг
9 июля, полдень. Что они там копаются, позвольте спросить? Где обещанные корабли, где индейцы — ловцы жемчуга? Неужели мы сами должны нырять и таскать серебро на сторожевиках?
Четыре сторожевых корабля из пяти, приданных к нам в Пуэрто-Плата, снова нагрузились серебром и ушли. Скоро вернутся с продуктами и водой. Мы остались вдвоем с «Поморником».
10 июля. Сегодня утром из Пуэрто-Плата пришел сторожевик «Неуловимый», есть хорошие новости. Там оснащают три крупные посудины для охраны найденного нами места и перевозки поднятого серебра. Нанимают индейцев — ловцов жемчуга. А то ведь наши парни непривычны к такому делу, могут нырять здесь только в отлив, и то недолго.
11 июля, 8 часов утра. Стоим на якоре. Со стороны пролива между банками замечены паруса. Вряд ли это наши корабли. На всякий случай велел парням приготовиться к бою.
11 июля, полдень. Англичане. Три фрегата. Точно не поручусь, но, кажется, один из них и есть тот прыткий красавец, который свалил отсюда месяц назад при виде нашего флага. Подняли вымпел, на всех известных мне флотах означающий мирные намерения. Если вдруг англичане начнут стрелять — сами и будут теперь виноваты.
11 июля. Вторая склянка. Эти сукины дети подошли с закрытыми портами, а затем сделали маневр, открыли порты и начали стрелять! «Неуловимый» огреб кучу дыр на ватерлинию, у нас повреждена фок-мачта! Мы открыли ответный огонь.
Сен-Доменгский сторожевик по размерам больше напоминал бригантину, чем своего предшественника — брига. И в то же время он очень сильно отличался от них обоих. Вытянутый нос, острый форштевень, длинный узкий корпус-«барракуда», фок-мачта установлена дальше от бушприта, более глубокая осадка. Не говоря уже о полном отсутствии пушечных портов. Четыре небольшие стальные пушки на верхней палубе и пара «басов» для стрельбы картечью — вот и все, если не считать стрелкового оружия на руках экипажа. Более высокие, чем у бригов, мачты позволяли нести большее по площади парусное вооружение. Предел скорости такого судна составлял аж семнадцать узлов. Иными словами, в том, что касалось скорости, английский фрегат заметно уступал пиратскому сторожевику. Но вот что до маневренности, то тут преимущества не было ни у кого. Особенно на изобиловавшем рифами мелководье. И вот тут свое слово сказали пушки. Если у англичан это были орудия старого образца, бронзовые, то у пиратов в распоряжении находились стальные пушечки небольшого калибра. С довольно-таки длинными стволами, что позволяло им прицельно стрелять на расстояние до полумили. С расстояния же в кабельтов снаряды из этих пушечек прошивали корпуса фрегатов насквозь. Попади хоть один такой снаряд в крюйт-камеру — и привет, детка. Канониру «Индеанки» повезло почти сразу разбить румпель шестнадцатипушечного фрегата «Сали Роуз». Того самого, который месяц назад спешно ретировался с Серебряной банки, капитан Блезуа не ошибся. Неуправляемый фрегат понесло на риф, и, несмотря на то что команда начала спешно сворачивать паруса, он все-таки распорол днище. Два других фрегата отстрелялись бортовыми залпами и пошли снимать команду с начавшего тонуть «Сали Роуз». Сторожевики же всеми доступными средствами старались этому помешать, а их куда более скорострельные пушки здесь оказались весомым аргументом в этом споре. Англичане огрызались нестройной пальбой «по готовности», а английских канониров королевского флота, кстати, и французы, и испанцы, и пираты заслуженно обзывали мазилами. Бортовой залп в упор — это одно дело, тут не промахнулся бы и полный невежда. И то находились «умельцы», ухитрявшиеся мазать даже с дистанции пистолетного выстрела. А если цель находится в трех кабельтовых и не стоит на месте, облегчая задачу бравым британским канонирам, а подло маневрирует да еще осмеливается отстреливаться… Гады, одним словом. Англичане, как правило, брали количеством: стреляли больше и чаще. Словом, когда дерущиеся наконец заметили приближавшиеся с юго-запада корабли, потери были практически равные — один английский фрегат против одного сен-доменгского сторожевика. Прочие корабли, обменявшись взаимными «любезностями», пока отделались несмертельными повреждениями и явно были намерены хорошенько порвать друг дружку. Конец этому положил тяжелый фугас, прилетевший с борта большого фрегата, шедшего под флагом Сен-Доменга. Фрегат стрелял с полутора миль, фугас взорвался, подняв огромный фонтан воды, с большим недолетом. Но англичанам этого вполне хватило. Сделав разворот «все вдруг», два оставшихся на плаву фрегата подцепили на тросы несколько шлюпок, на которых спасалась команда «Сали Роуз», и дали деру. Там, в открытом море, они подтянут шлюпки к бортам и поднимут спасшихся на борт. Но до этого светлого момента следовало дожить. А значит — немедленно уйти, пока весьма некстати подошедшие тяжелые посудины не превратили их в кучу щепок.
11 июля. Шестая склянка дневной вахты. Благодарение Господу, все обошлось. «Неуловимый» затонул, оставшихся в живых парней с него взяли на борт «Индеанки» и «Поморника». Присланные из Пуэрто-Плата фрегаты и галеон останутся здесь. Нам же предписано идти в порт и ремонтироваться. Поднятые на борт «Индеанки» слитки серебра уже зачтены в нашу долю, а подняли мы считай совсем ничего.
11 июля. Четыре часа пополудни. Если парни с фрегатов и галеона смогут поднять хотя бы половину того, что мы видели на этой банке, мы обеспечены до конца дней своих.
«А я теперь точно пойду свататься к Жозефине. И она будет обеспечена до старости, и детишкам будет что передать, и папаша ее избавится от рыбацкой доли. Какая девица устоит перед столь завидным будущим?..»
9
Читая рапорт о происшествии у Серебряной банки, Галка на миг представила себе английского губернатора колонии Массачусетс, которому вскоре положат на стол аналогичное донесение его бравых капитанов. Ведь, если верить кое-каким второстепенным бумагам, снятым с полузатопленного английского фрегата, «Сали Роуз» был приписан к порту Бостон. Судовой журнал и важные бумаги, естественно, увез с собой капитан Уильям Фиппс, но кое-какие финансовые документы были в спешке забыты и достались береговой страже Сен-Доменга. Итак, англичане наверняка постараются выставить себя белыми и пушистыми, а подлых пиратов — зачинщиками драки. В конце концов, капитан Фиппс первым обнаружил затонувший испанский флот. И не поведи он себя столь нервно при первой встрече со сторожевиками, все вполне могло обернуться по-иному. Дело-то было не в территориальных водах Сен-Доменга, а в водах нейтральных, тут уже кто первый встал, того и тапки. Пираты могли бы сколько угодно бурчать и возмущаться, но кроме прямого нападения с отъемом добычи ничего предпринять бы не смогли. Зато подставили бы своего генерала по самое некуда, а Галка таких вещей не любила. И не прощала. Никому. Но англичанин сбежал, а приоритет открытия затонувшего флота «застолбил» капитан береговой стражи Анри Блезуа, подав соответствующий рапорт губернатору Пуэрто-Плата. Выходит, с юридической точки зрения наезд английских фрегатов месяц спустя был чистой воды уголовщиной. Другое дело, что англичане считали себя превыше любого права, и даже если капитан Фиппс предоставит своему губернатору правдивый рапорт о случившемся, все равно сен-доменгцы будут виноваты во всех смертных грехах. Так что стоит ожидать в Алькасар де Колон сэра Чарльза. Через месяц-другой. С праведным гневом в честных глазах и нотой протеста в бархатной папочке с вензелем.
Так оно и случилось.
Галка не знала, получил ли сэр Чарльз некие инструкции от полковника Линча или прямиком из Лондона, но сработали британцы весьма оперативно. Стычка у Серебряной банки произошла 11 июля, а сэр Чарльз явился в Алькасар де Колон 19 августа. Скорее всего, ориентировались по ситуации они уже на месте, не дожидаясь ценных указаний от его величества или герцога Йоркского. Или, что вероятнее всего, им нужен был повод высказать пиратам свое «фи», а уж что там произошло в действительности — дело десятое.
— Миледи, — сухо проговорил сэр Чарльз, когда протокольное прочтение ноты протеста и вручение упомянутой бумаги было уже позади. — Подозревая, как возмущены господа губернаторы английских колоний, как наверняка возмущен двор и сам король, я позволю выразить вам и свое личное глубочайшее возмущение произошедшим инцидентом. Подлое нападение ваших сторожевых судов на фрегаты королевского флота не должно остаться безнаказанным.
— Вы хотите, чтобы я наказала капитанов тех сторожевиков? — Галка, свернув гербовую бумагу, легонько ударила получившейся трубочкой себя по раскрытой ладони левой руки. — Могу я узнать, за что же именно они должны быть наказаны?
— Они первыми открыли огонь, едва завидев английские флаги, миледи.
— Кто осмеливается это утверждать?
— Капитаны Фиппс и Ридинг. Фрегат капитана Фиппса при этом был поврежден настолько серьезно, что потерял управление и был выброшен на риф.
— Простите, сэр Чарльз, но ваши капитаны… э-э-э… как бы помягче выразиться… были не слишком объективны, когда составляли рапорты. Кстати, кораблей было три. Где же упоминание о рапорте третьего капитана?
— Вы утверждаете, что капитаны королевского флота могли солгать? — вот теперь возмущение господина посла было и впрямь искренним. — Это по меньшей мере бесчестно, миледи!
— Бесчестно лгать, составляя рапорт, сэр, — жестко ответила Галка. — Так что же все-таки с третьим капитаном и его рапортом? Только не говорите, будто вы не в курсе.
— Капитан Форбс также подал рапорт, но о его содержании я не извещен, — выдавил из себя сэр Чарльз.
— Стало быть, если бы его содержание совпадало с содержанием рапортов двух других капитанов, вас бы наверняка известили, — едко проговорила мадам генерал. — На вашем месте я бы тут же начала кое в чем сомневаться. Однако вы все равно уверены, что это наши корабли атаковали первыми.
— В противном случае, миледи, от ваших кораблей после первого же залпа фрегатов остались бы лишь обломки на воде, — не менее едко ответствовал сэр Чарльз. — Попытайтесь доказать, что это не так.
— Ваш ответ, сэр, с головой выдает «сухопутную крысу», — улыбнулась Галка. Кресло было красивое, резное, еще испанское. Правда, на нем было не так удобно сидеть, как на старых, но мягких румынских креслах, стоявших у нее дома. — На наших сторожевиках установлены стальные пушки нового образца, снаряды которых снабжены белым порохом. Пушки мелкого калибра, но прицельная их дальность — пять кабельтовых. Имея определенный навык, хороший канонир попадет в цель и с восьми кабельтовых. На ваших фрегатах вооружение было бронзовое. Стало быть, прицельная дальность — не более двух кабельтовых, и то при отличной выучке канониров… Надеюсь, вы не станете отрицать этот факт?
— Не стану. — Сэр Чарльз уже понял, к чему клонит эта дама, и выцеживал каждое слово сквозь зубы.
— Очень хорошо. Идем дальше. У Серебряной банки были три сторожевика против трех фрегатов. Если бы наши корабли открыли огонь первыми, они бы наверняка сделали это с дистанции пять кабельтовых. Не так ли?.. Вижу, вы согласны. Именно так. Стало быть, ваши фрегаты попросту не подошли бы на два кабельтовых, не говоря уже о дистанции бортового залпа — четверть кабельтова. Их бы расстреляли задолго до этого. Однако в бортах сторожевиков было полно дыр от ядер, а один из них вовсе затонул на месте. И вот здесь остается задать один вопрос: а могли ли наши моряки, дав один залп из дальнобойных и скорострельных — я подчеркиваю: скорострельных — орудий, тут же разинуть рты и добрых четверть часа ждать, пока ваши фрегаты не подойдут на пистолетный выстрел для ответного залпа? Уверяю вас, сэр, у нас на флоте тоже много негодяев, но идиоты точно не водятся.
— Не хотите ли вы сказать, миледи, что меня сознательно ввели в заблуждение? — сэр Чарльз, понимая, что в данном случае настаивать на прежней версии попросту глупо, перешел к единственно возможной теперь тактике — отступлению. — Я могу понять губернатора Массачусетса, ему было крайне неприятно узнать о случившемся, и он наверняка решил снять с себя всякую ответственность.
— Но при этом поставил в ложное положение полковника Линча и вас, — Галка усмехнулась: отступление — это хорошо, но и отступать надо грамотно. А сэр Чарльз, кажется, малость переигрывает. Правда, ее такое развитие событий вполне устраивало. — Эта бумага останется у меня, — мадам генерал снова хлопнула свернутым в трубочку гербовым листом по ладони. — На память о недоразумении, так сказать. А взамен я предоставлю вам вот эту бумагу.
И, небрежным жестом отправив английскую ноту в китайскую вазу, стоявшую на столе, Галка пододвинула к себе красную кожаную папку с тисненым республиканским гербом.
— Что это? — поинтересовался сэр Чарльз.
— Встречная нота протеста, как вы уже наверняка догадались, сэр. И давайте не будем тратить время на церемонии. Мы люди простые, хоть и не любим, когда нас пытаются держать за дураков…
— Нота протеста? — мистер Хиггинс ничуть не удивился, когда сэр Чарльз молча сунул ему эту бумагу. — Этого следовало ожидать.
— Какова наглость! — фыркнул господин посол. — Эта женщина осмелилась мне дерзить!
— Я вас предупреждал, сэр…
— Оставьте свое мнение при себе, Хиггинс! Меня оно волнует в последнюю очередь! — сэр Чарльз на этот раз просто вспылил и не придумал ничего лучше, чем выместить раздражение на помощнике. — Разве вы не утверждали, что эта дама в ответ на нападение у Серебряной банки в обязательном порядке ответит нападением на английские суда?
— Как раз я этого и не утверждал, — язвительно проговорил Оливер: наглость сэра Чарльза еще можно было терпеть, пока она находилась в разумных пределах. Но сейчас сэр явно хватил через край. — Я ожидал официальной бумаги, и вот она. Теперь имеется неприятный прецедент, и у нас развязаны руки в том, что касается каперов.
— Так действуйте, черт возьми, а не испытывайте на прочность мое терпение! — посол фыркнул, как рассерженный кот, и, хлопнув дверью, вылетел из комнаты.
«Боюсь, сэр, эта дама, которую вы до сих пор изволите недооценивать, преподнесет вам несколько весьма неприятных сюрпризов, — Хиггинс позволил себе сию ядовитую мысль, благо сэр Чарльз еще не научился угадывать, о чем думают окружающие. — Что же до меня, то я свою задачу выполню. Чего бы это мне ни стоило».
Никто не знал, были ли выстрелы у Серебряной банки первым отдаленным раскатом грома приближавшейся войны, или дело удастся уладить миром. Но мистер Хиггинс приехал сюда отстаивать интересы Британии. А каким способом он будет это делать — уже неважно.
«Война — значит война. Мир — значит мир. Но Англия в любом случае должна победить. В этом ее предназначение. А король… Что ж, если он изволит распускать парламент только потому, что лорды не выдали ему денег на новый „дурацкий поход“, затеваемый в отместку за предыдущий…»
Боже, храни короля! Ибо нет у него врага хуже, чем он сам.
