Утром он и в самом деле снова стал «росомахой». Однако в этом не было ни его заслуги, ни воспитательных достижений камеры-одиночки.

Ночь не остановишь ничем. И утро сменит ее неизбежно. Как ни мучалась Осетрова душа, сон сморил несчастного влюбленного. Снилась ему, само собой, Яна, и сны эти были сладостны, а потому пробуждение оказалось вдвойне ненавистным. И опять ему было абсолютно все равно, что там насочиняли заявители в полицейском протоколе. Не помогло больному лекарство полицейского сержанта – видать, болезнь была серьезней, чем тому показалось. Но тут жизнь преподнесла Осетру новое лекарство – он узнал один из голосов, что прервали его полусон-полузабытье.

Его будто подбросило с нар – знакомый голос никак не мог звучать в этом помещении. Но звучал!

– Давай, давай, сержант! Открывай свой обезьянник!

Грозно лязгнули металлические двери, тяжелые шаги протопали по полу, лязгнули вторые двери, распахнулись, едва ли не сорванные с петель железной рукой…

– Господин полковник! – Осетр отдал честь и только тут сообразил, что на нем нет головного убора, а потому честь он отдавать не имеет права. – Господин полковник, кадет… арестованный кадет… задержанный кадет Приданников… отбывает наказание…

– Вижу, вижу, как и что отбываешь! – Дед вошел в одиночку, по-хозяйски оглядел помещение. – Нары давишь, кадет! Вместо того чтобы предпринимать меры с целью покинуть место задержания… Ну и какой же ты, к хрену, «росомаха» после этого?

У Осетра не нашлось ответа. Но Деду его ответ и не требовался, потому что полковник Всеволод Засекин-Сонцев, дальний родственник командующего РОСОГБАК Великого князя Владимира, начальник секретного отдела бригады, задал сугубо риторический вопрос.

– Я забираю этого парня у вас, сержант! И согласую свои действия с вашим руководством.

– Слушаюсь, господин полковник!

– Кто у вас в начальниках?

– Полковник Загорулько, господин полковник.

– Значит, я свяжусь с полковником Загорулько и согласую освобождение своего человека.

– Так точно.

Дед посмотрел на Осетра:

– Ну! Чего к полу прилип, кадет? Штаны боишься потерять? Двинулись!

Осетра вывели из камеры-одиночки, сопроводили сквозь обезьянник, проконвоировали по помещению полицейского участка, вывели на улицу и усадили в глайдер с гражданскими номерами. За рулем глайдера сидел штатский, но все движения и повадки выдавали в нем военного. «Росомаху» не проведешь!

И только тут растерянного Осетра посетила первая мало-мальски мысль. Вернее, первое ощущение, потому что стыд не бывает мыслью, стыд может только породить мысли.

Осетру стало нестерпимо стыдно за все свое вчерашнее поведение, ибо пусть и не было на нем мундира «росомахи», но звания «росомахи», принадлежности к «росомахам», сняв мундир, не утеряешь. И за такое поведение, что он выдал вчера, отправляют на суд офицерской чести и лишают звания. Его спасает только то, что он пока еще кадет… Но и то на месте начальства надо после случившегося еще сто раз подумать, прежде чем присваивать такому кадету воинское звание…

– Надеюсь, пьянствовал, потому что цесаревича поминал? – Дед смотрел на подчиненного с явным сочувствием.

Однако вовсе не это сочувствие заставило Осетра вскочить по стойке «смирно».

– Никак нет… – Он долбанулся макушкой о потолок кабины и зашипел от боли.

– Сиди, сиди, не на плацу!

– Никак нет, господин полковник!.. А разве цесаревич Константин умер?

Лицо Деда стало скорбным.

– Да, прогерия таки доконала мальца. Вчера скончался, бедняга. Траурное сообщение передавали по всем каналам. А ты, стало быть, и не слышал?

Осетр помотал головой, не в силах вымолвить и слово.

– И кого ж ты так бурно поминал?

– Я… Я… У меня личное, господин полковник.

– Ишь ты! Личное у него!.. А у нас вот у всех, понимаешь, государственное!

Тем не менее, сильного укора в словах Деда не звучало. Так, наверное, отец ругает сына за то, что тот на балу пригласил на первый танец не родную мать, а понравившуюся девушку…

– Куда летим, Всеволод Андреич? – спросил штатский за рулем.

– В пансионат «Ласточкино гнездо», Борис!

Машина стрелой ринулась в небо. Однако Осетра лишь чуть-чуть прижало к спинке кресла. А значит, несмотря на гражданские номера, глайдер был военным – штатские машины нейтралинами уже лет пятнадцать не оборудовались. То есть оборудовались, конечно, но полуподпольно, на свой страх и риск, за большие деньги и с перспективой заиметь неприятности с техническим контролем.

Дорога заняла всего несколько минут – видимо, во вчерашних своих похождениях Осетр все-таки не слишком удалился от «Ласточкиного гнезда». Потом последовало такое же малозаметное торможение.

– Прибыли на место, Всеволод Андреич!

– Спасибо, Борис! – Дед повернулся к Осетру. – Поднимайся в номер, приводи себя в порядок. Через час прошу ко мне. Номер двенадцать двадцать девять.