Вечером следующего дня я устроила уборку у себя в комнатке. Как все-таки быстро человек обрастает новыми вещами. Куски бамбука с записями, заготовки для корзин, целая охапка гибких прутьев для плетения, две небольшие корзинки (старые я отдала в общее пользование) и одна побольше с отвалившейся ручкой (используемая в качестве мусорки), миски и пиалы из кожуры папортошки, моховой матрас, несколько гладких крупных и блестящих коричневых косточек одного из древесных фруктов, которые приглянулись мне своей сплюснутой дисковидной формой, и небольшая горка мелких косточек сочно вишневого цвета. Последние собирали все женщины нашего плота, да и не только нашего, чтобы потом, провертев дырочки примитивным шилом из рыбьей кости, нанизать на волосяную нитку как бусы и браслеты. Даже мужчины не гнушались подобных украшений, хотя некоторые и предпочитали поделки из костей, считая их более мужественными.

Наубиравшись достаточно, чтобы расчихаться от забившейся в нос карминовой пыли, я кое-как разложила вещи по углам и спустилась к остальным.

— Народ, у меня к вам просьба есть, — обратился к нам после завтрака Илья. — Я тут кое-что насочинял, — он вытащил из-за спины кусок коры. — Давайте анкетирование местного населения проведем. Всего-то два десятка вопросов…

— Кого конкретно ты собираешься опрашивать? — с интересом поинтересовался Дет.

— Как кого? Всех, конечно!

Физик рассмеялся, тут же закашлялся, подавившись недоеденным фруктом, и не удержался от ехидного замечания:

— Илья, тут больше тысячи людей. Бамбук уже кончился, а если на каждого по куску коры для анкеты тратить, то такой завал у нас тут получится, плот потонуть может.

— Хм… да… — Илья задумчиво почесал голову. — Действительно, это проблема…

— Да нет никакой проблемы, — бодро возразил математик. — Просто заполнять анкеты надо не в виде индивидуальных анкет, а в виде таблиц, тогда на куске коры могут поместиться результаты опроса сразу нескольких человек, на большом, наверное, можно поместить до двадцати и больше.

— Кстати, насчет коры, — внесла свою лепту в разговор Лиля. — Ее запасы тоже практически подошли к концу и, к сожалению, хотя на каждой стоянке кто-то да принесет несколько кусков, но расход гораздо больше прихода. Стоит объявить день сбора письменных принадлежностей, особенно, если будем проводить опрос.

— Да и альтернативу коре неплохо бы подыскать, — согласно кивнул Дет. — Вон, когда-то, например, пергамент из шкур делали…

— Думаю пергамент делать не легче, чем просто выделать шкуру, — ехидно заметила Лиля. — А успеха в выделке пока никто не достиг.

— А кто виноват, что погода такая, что они скорее сгниют, чем высохнут? — обиженно заявил Маркус. — Вон, даже золотой мальчик до сих пор голый ходит.

Я улыбнулась. Маркус невольно напомнил мне, что раньше, на Земле, вряд ли люди смогли бы так быстро привыкнуть и относиться к наготе, как к чему-то естественному. И только сейчас я поняла, что цитадельских отличала еще одна характерная черта — почти все они одеты, мужчины норовили прикрыть как минимум нижнюю часть тела, а женщины — еще и грудь. То ли их одежда еще не пришла в негодность, потому что они меньше лазили по кустам, то ли они просто больше обращали на это внимания. Да, кое-какие тряпки остались и у остальных, но их обычно использовали для других целей, например, в качестве постели, сачка для ловли водных обитателей или занавески. И обувь тоже большинством людей (за исключением, разумеется, цитадельских) почти не использовалась. А ведь если у меня выбора практически и не было, то вон, хотя бы у ученых туфли-башмаки-сапоги до сих пор не износились, а они тоже предпочитают ходить босиком. Сравнив нас с цитадельскими с этой точки зрения, я наконец поняла, почему когда-то Росс называл нас неандертальцами. Действительно, мы именно так и выглядим для тех людей, которые остались на Земле, да, возможно, и в цитадели: голые, с примитивными украшениями из костей и черепов животных, фруктовых косточек и ракушек, вооруженные в лучшем случае ножом или топором, а чаще всего — просто заостренной рогатиной. И хотя внутри наше общество отнюдь не так примитивно, извне это легко и не заметить. Впрочем, кто сможет доказать, что неандертальцы являлись такими уж низкоразвитыми существами? Ведь по редким и мало связанным друг с другом находкам утверждать можно что угодно.

Вернувшись к теме разговора, я приняла активное участие в обсуждении, в результате которого анкета разрослась до тридцати вопросов. Мы на ближайшей остановке первым делом отправились собирать кору, отстала только Вера, счищающая карминовую пыль с соседних плотов (наш она обработала еще вчера) в широкий лист — девушка загорелась идеей сделать из нее краску или чернила.

Чистой, не поеденной насекомыми коры почти не встречалось, поэтому, набрав целую корзину не слишком качественной, с многочисленными личиночными ходами, я отнесла ее на плот и отправилась за фруктами. Потом снова за корой. Набрав, по нашему мнению, достаточно, мы разбрелись по лагерю — опрашивать народ. Избегая подходить к цитадельским, я сосредоточила свое внимание на знакомых: Ясоне с Аней и амазонках с махаонами (последние, кстати, даже на стоянке плоты поставили рядом). К счастью, против анкетирования никто из них не возражал, похоже, приняв его за небольшое развлечение. Мы уже добрались до последней пятерки вопросов, когда к нам подбежал взволнованный Сева.

— Пантера, наконец-то я тебя нашел, — инженер размазал по лбу красный от пыли пот. — Ты дома нужна. Срочно.

— Что случилось?

— Не поверишь. Один из цитадельских сам попросился к Россу на операцию.

Я поморщилась: само слово «цитадельские» для меня теперь ассоциировалось с ругательством.

— С чего бы это вдруг?

— А я знаю? В любом случае это может означать начало мира. Иди, я тут за тебя закончу.

Действительно, у нашего плота находился один из беженцев, что-то заинтересованно обсуждая с Россом.

— Кесарь, Пантера, — познакомила нас Надя.

— Очень приятно, — кивнул Кесарь.

Я окинула его хмурым взглядом. Живот вздулся, но еще не так сильно, да и сам выглядит относительно недурно… для цитадельского, разумеется. Состояние однозначно лучше, чем было у Таля, зачем он вообще пришел?

— Внешне ты еще не так плох. Может, попробовать обойтись без операции? — высказала свои сомнения вслух.

— Детка, если бы хоть один из консервативных методов лечения сработал, тут бы и ноги моей не было, — снисходительно объяснил пришелец, в свою очередь внимательно оглядывая меня, после чего обратился к зеленокожему: — Ты уверен, что она достаточно нормальна, чтобы ассистировать?

— Абсолютно, — без малейших колебаний кивнул Росс. — Если уж кого тебе и стоит бояться, так это меня: еще съем ненароком, — ехидно добавил он.

Кесарь рассмеялся, оценив шутку. Я украдкой вздохнула: не думаю, что он бы так веселился, если бы знал о Россе больше. А зеленокожий, видимо, ничуть не стесняется своих склонностей… впрочем, когда-то он прямо говорил, что считает свое поведение правильным.

Мы занялись подготовкой места для операции. Чуть позже к нам присоединился инженер. Надя подметила, что красный мох в лесу слишком огрубел, чтобы его можно было использовать в качестве тампонов, и из наших подстилок тоже в этом качестве не годится. Посовещавшись, мы с Игорем отправились набрать мягкой неядовитой травы и листьев и едва успели вернуться, чтобы не затормозить свой плот — другие уже начали отчаливать. Часть собранного мы тщательно прокипятили в предварительно вымытом ведре. Подготовка подходила к концу, когда цитадельский приподнес большой сюрприз: достал из рюкзака шприц и какую-то баночку и поставил себе иньекцию.

— Ничего себе, — искренне удивился Росс. — А я-то по своей наивности думал, что у вас тоже все лекарства уже кончились.

— Разумеется, кончились, — пожал плечами Кесарь, но потом прищурился и понимающе подмигнул Россу. — Но ведь это смотря для кого. К тому же это не лекарство, а анестезия.

— Все мы равны, но некоторые равнее остальных, — тихо прокомментировала Юля.

Севу передернуло.

— А вот у нас, если кто-то не хочет делиться своими вещами, он просто честно об этом говорит! — уверенно заявил он. Я покраснела, решив, что инженер намекает на мой нож. — Что я, что Росс, что Юля и другие, — продолжил он, и у меня отлегло от сердца. — И тогда никто не претендует на их имущество. А скрывать и прятать — подло, — Сева поморщился.

— Верю, — сказал Кесарь, хотя скептическая улыбка показывала обратное. — Но не везде легко сохранить свои вещи, если о них узнают другие люди.

— Согласен, — кивнул Илья.

Глубоко в душе шевельнулось чувство вины. Как отреагирует тот же Сева, если узнает, что я владею не только ножом и кольцом и выдаю остальные вещи за бесполезные побрякушки? Ведь я тщательно скрываю даже то, что мой нож обладает необычными свойствами. Тяжело вздохнув, я помешала кипящую траву. Впрочем, несмотря ни на что, своими секретами я делиться не собираюсь и, если честно, очень надеюсь, что они так и останутся в тайне.

Через пару минут анестезия (оказавшаяся общей, а не местной) подействовала, и Росс приступил к воплощению своего кровавого замысла. На сей раз операция гораздо больше напоминала именно операцию, а не работу палача. За счет лучшей подготовки, содержимое кишечника, да и вообще практически вся грязь оказались в ведре. В этом случае причиной непроходимости также оказались гельминты, причем, судя по всему, того же самого вида. Промыв и зашив рану, мы засыпали Кесаря мягкими листьями. Уборку добровольно взяли на себя ученые, не принимавшие участия в операции, во главе с Детом. Единственным проявившим недовольство оказался Маркус, который все время, пока остальные убирались, занимался ведром.

— Конечно, никто и не подумал, когда сюда говно сливал, что мы в нем еду готовим, — недовольно бурчал брезгливый физик, по десятому разу промывая уже и без того чистую емкость.

На закате пациент очнулся. Судя по всему, операцию он перенес гораздо лучше Таля — по крайней мере, повышения температуры мы не заметили. Уже на следующий день он, хотя и не вставал, но вел себя довольно активно, принимал участие в разговорах. Впрочем, вполне возможно, что большей частью хорошее самочувствие было следствием регулярного принятия обезболивающего.