Часть III
Пиастры! Пиастры!

Море, море… Глядя на эти гладкие подвижные мутно-зеленые, с синеватыми проблесками, валы, Галка понимала людей, не способных жить вдали от них. Она и сама уже не представляла своей жизни без плеска волн, бьющихся о борт корабля. И любила это море в любом его виде — хоть легкой зыбью, хоть такими вот пологими волнами, хоть ревущими громадами штормовых валов… Галка навскидку могла перечислить человек пятьдесят из своей команды, которые, так же как и она, не мыслили своей жизни без моря. И первым в списке числился Влад.

«Влад, — думала она, отправившись с визитом вежливости к месье д'Ожерону на его заново отремонтированный „Экюель“. — Кем ты был, когда мы попали сюда? Вспомнить страшно. Истерика на истерике, волчья тоска по прежней мажорской жизни. Потом не лучше — начал, не научившись драться как следует, в бой рваться… А кем стал? Нормальным мужиком. Надежным, сильным, уверенным. И упрямым. За три года повзрослел лет на десять. Будь ты таким еще там, дома — за тебя любая бы пошла и еще спасибо Боженьке говорила за такое счастье, без шуток. Но не я. Ты теперешний тоже не стерпишь жены-командирши…»

Владик уже давно был ей как брат. Но она привыкла быть старшей, несмотря на их реальный возраст — ей почти двадцать четыре, ему двадцать семь. А теперь… Теперь не так-то легко оказалось отпустить его в свободное плавание.

«Наверное, это что-то вроде материнского инстинкта. — Галка уже взбиралась по штормтрапу на борт французского фрегата. — Я, конечно, не психолог, но отсутствие детей все-таки сказывается… М-да… Хватит. Так еще, чего доброго, всякие комплексы наружу полезут».

Господин д'Ожерон принял эту даму со всем почтением, полагающимся ее нынешнему рангу вице-адмирала. Однако беседа была собственно ни о чем: мелкие детали предстоящего похода и так далее. Ни губернатор Тортуги, ни капитан «Гардарики» пока не заговаривали о главном. Д'Ожерон понимал деликатность вопроса, а Галка не стремилась углублять эту тему. Но решать вопрос так или иначе придется, потому месье Бертран ловко свернул разговор сперва на обновленный «Экюель».

— Ремонт обошелся мне в кругленькую сумму, но корабль того стоит, — произнес д'Ожерон, прохаживаясь по новенькому настилу квартердека. — Выдержать такой шторм… Впрочем, сейчас я принял меры, чтобы подобное не повторилось. Мной наняты штурман, боцман и два помощника капитана, в числе коих и ваш брат, мадам… Надеюсь, вы его не отзовете?

— Нет, — ответила Галка, отстраненно глядя куда-то в переплетение такелажа. Ишь ты! Себя с капитанской должности смещать не захотел. — Он желает сделать карьеру на королевском флоте, и я не стану ему в этом мешать.

— О, я думаю, у месье Вальдемара будет не только великолепный шанс себя проявить, но и возможность получить за это достойную награду.

— А я надеюсь, его заслуги не останутся незамеченными, что бы ни случилось. — Галкин ответ был с «двойным дном», и д'Ожерон слегка кивнул, давая понять, что принял сведения к сведению.

— Мадам, все изменчиво в этом мире, но я уверен, в обозримом будущем никаких неприятных эксцессов не возникнет…

…Галка двинулась на нос по палубному настилу, где местами виднелись длинные заплаты свежих досок. С каждым шагом голос Влада, иногда перекрываемый взрывами смеха или какими-то вопросами и восклицаниями, становился все слышнее и отчетливее. Наконец Галка смогла разобрать отдельные слова.

— …Но разве могли какие-то там сухопутные крысы сломить бравого моряка? Он сидел в подземелье и день, и два, и неделю, и месяц. Глаза его начали привыкать к темноте. Через полгода он запросто мог пересчитать пуговицы на своей куртке. Мрак, неизвестность и одиночество давили на него со всех сторон. Но он не сдавался. Разве мог он, моряк, боровшийся с ураганами и штормами, со штилями, зноем и жаждой — разве мог он сдаться сейчас? Нет! Сухопутным крысам этого никогда не понять! Нет, он думал и вспоминал, он пел все матросские песни, которые знал, и сочинял новые. Он ходил по камере — семь шагов в длину и пять в ширину — и бегал по ней, и прыгал, и отжимался, и подтягивался, чтобы не потерять силу и ловкость. И однажды он…

— Бросился на охранника и задушил его, — подсказал кто-то из толпы, завороженно внимавшей повествованию.

— Нет, — засмеялся Влад. — Он не мог задушить охранника. Это было бы совершенно бесполезно — он все равно не смог бы выйти за стены замка. Нет, он отодвинул свою койку и начал рыть подземный ход.

— Чем? — немедленно спросили пираты.

— Ложкой, — ответил Влад, наслаждаясь эффектным моментом.

— Ложкой?

— Каменную стену!

— Да как же это?

— Сколько ж ему копать-то придется!

— Несколько лет, — спокойно ответил Влад. — Но лучше уж выйти на свободу через несколько лет — пусть даже через десять или двадцать, — чем не выйти никогда и внутренне умереть еще раньше, чем тебя зароют на кладбище или бросят в море с ядром, зашитым в ногах.

— Это верно, — зашумели матросы.

— Наш человек!

— Дельно решил.

— И вот года через два, когда он уже углубился в стену на несколько футов…

— Ничего себе — стены у них были, — ахнул кто-то.

— Ты еще Бастилию не видел! — ответили ему немедленно.

— Что твоя Бастилия! А Тауэр, думаешь, лучше? — отозвался третий голос.

На них немедленно шикнули. Влад между тем продолжал:

— И тогда он из этого прохода услышал скребущие звуки, словно кто-то копал себе выход навстречу ему…

«Это же он „Графа Монте-Кристо“ им рассказывает! — ахнула Галка. — Вот паршивец! Да как складно рассказывает-то!»

Голос у Владика был глубокий и чистый, с бархатистыми, обволакивающими обертонами, от одного звука которого — еще в той, другой жизни — все девчонки млели и таяли. И вот теперь, то драматически повышая интонацию, то затихая почти до шепота, он рассказывал — конечно по-своему, что-то перевирая и добавляя от себя — историю Эдмона Дантеса. И пираты слушали, затаив дыхание. Галка была просто поражена происходящим, и это изумление нарастало с каждой минутой. То есть она знала, что у Влада очень даже неплохой голос и абсолютный музыкальный слух, но актерского таланта она за ним не замечала никогда. Хотя все данные для сцены у него как будто имелись. Но — странное дело! — в своем родном мире ничего подобного Влад не демонстрировал. Никогда не пел, даже в компании друзей.

Никогда не разыгрывал такие вот миниатюры. Никогда не брался за бумагу и карандаш… Вот об этой грани его дарования Галка узнала совсем недавно и совершенно случайно. Вскоре после возвращения из похода на Мериду она заметила названого брата, возвращавшегося на борт с новенькой записной книжкой, торчавшей из кармана. Бумага в семнадцатом веке, тем более на Карибах, была вещью недешевой, а уж такие вот книжицы и подавно. Дневник он, что ли, задумал писать? Галка решила на всякий случай спросить: интересно же. За всеми делами это отодвинулось до завтра. И только Галка собралась подкатить к «брату» с расспросом, как увидела его сидящим на планшире полубака. С этой самой книжечкой в руках. Влад что-то упоенно рисовал и даже не заметил, как к нему тихонечко подошла «сестра»…

— Влад… — ахнула Галка, округляя глаза. Ей было отчего ахать: маленький, на страничку, черно-белый пейзаж Кайонской бухты с кораблями и Горным фортом был просто великолепен. — И ты молчал?

Не ожидавший ее появления Владик дернулся и чуть было не опрокинулся в воду. Но потом… вдруг покраснел, как школьник, которому предстояло первое объяснение в любви.

— Да я… и сам не знал… — смущенно буркнул он. — Увидел в церкви Мериды красивую статую, решил еще там зарисовать. Получилось. Ну я и подумал…

— Много уже нарисовал-то? — на полном серьезе спросила Галка. — Покажешь?

— Нет. — Влад покраснел еще больше. — То есть… Ты не будешь смеяться?

— Блин, Влад, ну чего ты, в самом деле? — возмутилась Галка. — Классно ведь рисуешь! Над чем смеяться-то?

И Владик, преодолев боязнь новичка, все-таки показал ей свои рисунки. И из Мериды, и сделанные по пути, и свои последние… У Галки тоже в этом мире раскрылись некоторые таланты, остававшиеся в родном двадцать первом веке невостребованными или неизвестными ей самой. Но все они относились к военному делу, морской и сухопутной стратегии. То есть к сугубо «мужской» епархии. Владик же открыл в себе таланты творческие — а это вотчина девяти муз… В его прежней записной книжке было совсем мало пейзажей и батальных сцен, зарисованных по памяти. И очень много портретов. Матросы «Гардарики» — то за делом, то коротающие свободное время на палубе, то в бою. Галке особенно понравился портрет Пьера около пушки, с дымящимся пальником в руке… Джеймс с неизменной подзорной трубой. Дядька Жак с саблей в руке: этот портрет был выполнен с особенным мастерством, и у Галки даже защемило сердце — она неподдельно тосковала по старому боцману, погибшему в бою два года назад. Доктор Леклерк, делающий пометки в своей книжечке. Хайме, лезущий наверх по грот-вантам. Жером-Меченый во всеоружии, готовый к абордажу. И она сама — то на мостике, то в бою, то с книгой…

— Не нравится? — Влад немного неверно понял хмурую задумчивость, напавшую на «сестру».

— Нравится, — ответила Галка. — Даже очень.

— А чего тогда такая кислая?

— Ты точно только недавно начал рисовать или разыгрываешь?

— Чтоб я сдох! — поклялся «брат». — В музыкальную школу, каюсь, ходил. Но рисовать даже не пытался.

— Ну, Влад… И вот это все, — Галка указала на рисунки, — ты мог похоронить под своими VIP-вечеринками? Блин, голову бы твоему папаше открутить… вместе с «чистыми руками» его киевских дружбанов. А матушка куда смотрела?

— В модные каталоги, — буркнул Владик, отобрав у нее книжечку с рисунками. Воспоминания о своем «элитном» прошлом теперь почему-то обжигали его нестерпимым стыдом. — И еще к папе в карман… У меня братан мелкий там остался, Сашка. Помнишь его? В восьмой класс ходил, когда мы… Воображаю, кем они его уже воспитали.

— Хорошо хоть ты таким не стал…

…Стоя незамеченной за спинами матросов, она видела Влада очень смутно — только голову и плечо, да и то не всегда. Его фигура несколько возвышалась над остальными — на бочонок, должно быть, взобрался или на ящик какой. Лезть вперед не хотелось.

«Идиот его папаша, сто пудов, — беззлобно подумала Галка. — На фига он его на экономический отправил? Владу нужно было в театральный идти. С таким-то голосом да с такой внешностью… Стоял бы на сцене, играл Шекспира, девчонки бы пищали…»

Но сейчас, за неимением сцены, Владик стоял на палубе «Экюеля», а толпа пиратов с не меньшим успехом исполняла роль благодарной аудитории. Владик говорил по-французски — и прононс у него был безупречный.

«И выучиться успел. Базарит, блин, как коренной парижанин», — мысленно похихикивала Галка. У нее самой на всех языках, кроме, пожалуй, английского, произношение было варварское. Английский — да, он сразу как-то пошел, сказался университетский курс, а вот французский с испанским не давались, хоть стреляйся. Джеймс даже шутил, что она на всех языках говорит исключительно по-русски.

С самого начала их пребывания в этом проклятом Мэйне Владик был в тени Галкиного авторитета. Пожалуй, только сейчас, оказавшись на «Экюеле», он почувствовал себя свободным. Владику всегда казалось, что к нему никто здесь не относится серьезно. И как он ни бился, как ни рвался в первые ряды на абордаже, как ни ползал по вантам в самый шторм, убирая паруса, — это сложившееся уже представление о несостоявшемся богатеньком наследничке, утерявшем мечту растратить папашины денежки в силу форс-мажорных обстоятельств, он переломить уже не мог. Как ему хотелось хотя бы самому себе доказать, что он хоть на что-то способен! Что он не пустое место! А в это никто не верил. Прежде всего не верил он сам.

До последнего времени.

Галка стояла у фальшборта и тихо, в кулачок, курила. Коли уж завела такие порядки на «Гардарике» — не курить на палубе, то и самой негоже их нарушать. Но что делать? В каюте было сейчас невозможно душно, хотелось на воздух. Да и Джеймсу мешать не стоило — он целый день бегал, потом допоздна возился с картами и только что задремал. Кроме того, он был радикально против курения и, оказавшись в капитанской каюте «Гардарики» в качестве Галкиного мужа, первым делом выкинул за борт ее трубку. Она тогда перевела дело в шутку: «Теперь я знаю, зачем ты на мне женился, Джек, — другие способы перевоспитания не подействовали». Галка тоже устала как проклятая, но перевозбужденный организм не желал успокаиваться. Может, хоть табаком удастся немного привести в порядок взбудораженные нервы. Сосуды сужает и так далее… Она по-прежнему дымила не слишком часто, тайком от благоверного и только в тех случаях, когда особенно требовалось успокоиться или сосредоточиться — так что сегодня оправдание было более чем убедительным. Вот и приходилось курить украдкой на квартердеке, пряча огонек маленькой папиросы от вахтенного, который мерно ходил по средней палубе, как школьнице от строгого отца. Таких папиросок она навертела с десяток из тонкой бумаги и хранила в каюте в потайном отделении шкатулки.

Ночь была тихой. Вся огромная флотилия уже успокоилась и сейчас мирно покачивалась на якорях на малой волне. Огней не зажигали. Голосов тоже почти не было слышно. Небо, светло-синее у горизонта, в зените приобретало оттенок совершенно непроглядной бархатной черноты, усеянной звездами. На юго-западе массивной громадой темнел берег. Картахена. Завтра все решится.

Она докурила и, воровато оглянувшись, бросила тлеющую папиросу в воду. Красноватый огонек описал длинную дугу и с легким шипением погас, едва коснувшись поверхности моря. Снизу послышались негромкие голоса и шаги, потом скрип трапа, и к Галке кто-то подошел. Влад. Тоже не спится, небось. Он встал рядом, помолчал, глядя в небо, потом обернулся к ней.

— Страшно, Галя? — спросил он мягко.

Она рассмеялась, Влад тоже улыбнулся в ответ.

— Ничего, Воробушек, справимся.

Галка прыснула. С чего это он вздумал ее утешать? Самому в былые времена требовалось утешение, а тут — на тебе — «Воробушек»!

Они опять помолчали. Потом Галка спросила:

— А ты что на «Гардарике» забыл? Или соскучился?

— Вот именно, что забыл. Сундучок наконец собрал. Это ты у нас шикуешь, с самого начала в отдельной каюте живешь, а я только сейчас обзавелся такой роскошью. Не «люкс», конечно, но все ж не кубрик.

— Ну отдельную каюту тебе еще заслужить надо было, — не удержалась от укола Галка. — Все-таки ты не барышня. Хотя многие поначалу думали иначе.

— Ну вот и заслужил. Вернее, дослужился, — пошутил Владик, но голос его был не слишком радостным.

Галка искоса глянула на названого брата. Он опять задумчиво смотрел куда-то перед собой. Словно почувствовав ее взгляд, Влад, не поворачивая головы, протянул руку и накрыл своей ладонью ее ладонь, лежавшую на поручнях. Пальцы его были теплыми и почти нежными, несмотря на мозоли, покрывавшие их плотной коростой. Впрочем, у самой Галки руки были точно такими же. Вроде бы обычный жест, да и пальцы ее он сжал не очень-то сильно — но от него вдруг полыхнуло таким жаром, что Галка отскочила чуть не на метр. Отскочила — и тут же ощетинилась.

— Ты что, клинья ко мне подбиваешь? — зашипела она.

— Не волнуйся. — Влад не делал попытки приблизиться. — Не подбиваю я к тебе клиньев. Я уже давным-давно, еще дома, понял, что это бесполезно. Я для тебя… мелковат. Тем более ты уже замужем. Да и был ли у меня хоть один шанс, когда весь Мэйн знает меня как твоего никчемного брата?

В голосе его не было горечи, Влад говорил спокойно — уже спокойно. Кажется, у него все уже давно перегорело. Он смирился и с этим, как и со всем прочим, что происходило с ним здесь. Он стоял в отдалении, и его фигура таяла в темноте, только смутно белела рубашка из грубоватого полотна. На месте лица — неясное пятно. Галка подошла к нему на шаг, чтобы лучше видеть. Этот разговор во мраке был таким неестественным и странным… Неужели у него могли быть какие-то настоящие чувства — к ней? Дикость какая-то. Она привыкла воспринимать его как брата и не более того. Успела как следует вжиться в роль сестры, хотя на родине у нее не было ни сестер, ни братьев по крови. И вот теперь это то ли признание, то ли не признание — нашел время, конечно!

— «Никчемного»… Ну ты, блин, мазохист… А как же все твои девицы?

Влад развел руками.

— Ну, как говорил старик Дюма, если человека любят все, значит, по-настоящему его никто не любит… Хочешь знать, какой ты была там, дома?

— Нет, не хочу, — искренне ответила Галка. — Это было давно, и возврата нам нет.

— А ты думаешь, что так сильно изменилась с тех пор? — Влад рассмеялся. — Все твои качества стали острее и ярче, и здесь проявились сильнее — но костяк-то остался прежним.

— Ну ладно. — Галка смягчилась, и ей стало даже интересно. — Так какой я была?

Влад ответил спустя короткое время, хотя ответ у него, видимо, был готов давным-давно.

— Ты была острой, как бритва, и колючей, как еж, злой и ершистой. Неуправляемой. Непредсказуемой. Живой и настоящей. Именно этого мне самому и не хватало — быть живым и настоящим.

Да, странный вышел разговор. Влад, действительно, стал для нее словно другим человеком. Как будто на протяжении всех этих трех диких лет в нем постепенно и медленно что-то копилось, копилось, перерабатывалось и переосмысливалось — и вдруг — разом, единым махом сдвинулось. Вот и сейчас он снова стоял, повернувшись к морю, не глядя на Галку.

— А это… — Он поднес ладонь к глазам и покрутил ею, разглядывая с шутливым любопытством. — Это всего лишь гормональная вспышка от осознания близости прекрасной женщины. Не волнуйся — больше не повторится.

— Слова-то какие, — иронически протянула Галка. — Я и забыла об их существовании. «Прекрасной женщины…» Ха! Разуй глаза, Влад. Я из тех, про кого говорят: «…зато умная». Живое доказательство расхожего мнения, что красота и ум у женщин, как правило, между собой плохо дружат.

— Зря ты так о себе. — Голос Влада вдруг стал серьезным. — Ведь тот же Эшби — да и не он один — любит тебя не только потому, что ты умна и энергична, не только потому, что ты единственная женщина среди сотен неотесанных мужиков, не только потому, что ты выбилась в капитаны. Ты сильная женщина. Но ты еще и красива, по-настоящему красива — только пока ты этого не осознаешь.

— А надо ли — в такой-то ситуации? — тихонько спросила она.

— Не знаю, — печально ответил Влад, а потом вдруг заторопился. — Ну ладно, пойду я. Нужно на «Экюель» возвращаться — меня шлюпка ждет. Удачи нам всем на завтра.

— Удачи! — откликнулась Галка. — Спасибо тебе.

Потом она подошла к нему, подчиняясь какому-то внутреннему побуждению, и тепло, действительно по-братски поцеловала Влада в щеку. Тот понимающе улыбнулся.

— Удачи! — повторил он и сбежал с квартердека. Внизу его встретили нетерпеливые голоса. Через минуту лодка отчалила от «Гардарики». Галка постояла еще немного на палубе и тоже пошла к себе. Тихонько пристроилась рядом со спящим мужем, чтобы не разбудить его, и спустя несколько минут сама провалилась в сон.

Это я никому, кроме Джека, не покажу: слишком личное.

Меня удивляет доктор Леклерк. Вроде бы образованный человек, Сорбонну заканчивал. А иногда такую ересь морозит — на уши не натянешь. «Месье, мадам, если вы желаете иметь детей, вам стоит более регулярно исполнять супружеские обязанности…» Блин, он же не первый год на «Гардарике» и что, до сих пор не может сообразить, куда мы с Джеком всю свою энергию деваем? Будто капитану и штурману делать на корабле больше нечего, кроме как регулярно исполнять супружеские обязанности. Особенно в море. Так за день выматываемся, что только и думаем — поскорее бы упасть и уснуть. Я уже молчу про шторма и бои. А на стоянках… Ну да, на стоянках отрываемся так, что даже гобелену, наверное, стыдно. А вахтенный на юте потом скалится нам вслед.

На других кораблях другие порядки. И у капитанов, наверное, больше возможностей для удовлетворения своих… э-э-э… природных потребностей. Требютор, я слышала, возит за собой какую-то голландку, держит в своей каюте. Иные капитаны не так строги к своей команде, как я, и отдают братве пленниц. Хотя двоих, кто рискнул это сделать, я в последний раз видела висящими на нок-рее. Иные, как Требютор, возят женщин с собой или устраивают их на берегу, если правила на корабле не позволяют держать красоток на борту. А мы с Джеком не можем себе позволить следовать совету доктора Леклерка. Не только потому, что выматываемся. Устраивать сексодром в открытом море, когда команда скучает по трактирным развлечениям, когда все ахи и вздохи слышны чуть не на весь корабль — по-моему, это несколько опрометчиво. Братве-то до родной гавани еще терпеть, так что дразнить две с половиной сотни мужиков тоже не стоит…

— Это приказ или еще возможно что-то обсуждать?

— Мадам, это приказ. Вам надлежит расстрелять укрепления города с севера, где они наиболее уязвимы, и высадить десант.

— Из пушек мы их, может, и расстреляем, — хмыкнула Галка. — А как, по-вашему, я должна высадить десант? Тоже с помощью пушек?

— Простите, мадам, я вас не понимаю, — раздраженно сказал де Шаверни. — Неужели я должен вам объяснять, как высаживают десант? Разумеется, с помощью лодок.

— В таком случае, адмирал, я уступлю вам сомнительную честь угробить своих людей на камнях у этого чертового северного берега.

— Вот как. — Версалец соизволил наконец взглянуть на карту внимательнее. — Если вы располагали сведениями, полученными от своих лазутчиков, почему я ничего об этом не знал?

— А вы и не интересовались. Во-вторых, на основании полученных данных мы составили подробнейшую карту города и его окрестностей. Она, кстати, перед вами.

— Изволите дерзить, мадам? — прищурился де Шаверни.

— О, адмирал, это я еще предельно вежлива и сдержанна, — едко усмехнулась Галка. — Я предупрежу вас, когда начну дерзить, не беспокойтесь.

Очевидно, де Шаверни смертельно хотелось сказать что-нибудь некуртуазное, но он тоже предпочел сдержаться. Все-таки перед ним дама.

— Хорошо, — процедил он. — Каков ваш план?..

…Брать крепости с моря — задачка не для средних умов. И не для трусов. Оттого пираты лишь совсем недавно пристрастились к этому занятию. Куда девались морские разбойники прежних лет, ходившие в море на суденышках с четырьмя, тремя пушками, а то и вовсе без артиллерии, и нападавшие на потрепанных бурей купцов, почти не способных дать сдачи? Нынешние пираты пришли под Картахену с пятью новейшими линкорами, два из которых были их собственными. И остальные корабли в большинстве своем представляли грозную силу. Мелкие суда Галка предназначила для высадки десанта на побережье: еще предстояло перерезать дорогу, соединявшую Картахену с внешним миром, а для этого требовалось как минимум занять господствующую высоту. Таковую высоту занимал монастырь Нуэстра Сеньора де ля Попа. Его-то и предстояло захватить сводному отряду из канониров и матросов с пяти мелких кораблей, пока остальные перекроют испанцам все выходы к морю.

Тем временем пять линкоров встали на огневые позиции у залива Террабомба. Не разрушив форты, защищавшие проход на внутренние рейды, города не видать как своих ушей. Испанцы устроились там довольно прочно и уходить без боя не собирались. «Генриха Четвертого» и «Принцессу», два французских великана-линкора, рискнувших подойти чуть ближе, уже обстреляли. Третий линкор, «Иль-де-Франс», вовремя ушел из-под огня, огрызнувшись из своих тридцатидвухфунтовок. Но пока французы совершали эволюции под стенами форта Сан-Хосе, пираты встали на шпринг в полумиле напротив другого форта, Сан-Луис. Из восьми нарезных пушек, находившихся на каждом линкоре, шесть расположили по правому борту, оставив по левому — на всякий пожарный — по две. Ну мало ли кого еще там принесет. Черно-золотой «Сварог» и красно-золотой «Перун» сами теперь были как два плавучих бастиона. Испанцы едва успели удивиться тому, что два таких прекрасных корабля не рискуют подходить на расстояние выстрела, как с их правых бортов показались дымки. Затем до защитников Сан-Луиса донесся премерзкий вой. А еще миг спустя тяжелые снаряды врезались в каменную кладку, оставив в ней впечатляющие выбоины! Но и это было еще не все. Не успели испанцы как следует обложить по матушке «грязных собак», которые обзавелись столь дальнобойными орудиями — ничего иного им делать просто не оставалось, артиллерия форта здесь была просто бессильна, — как эти же пушки заговорили снова. И снова. И снова. Значит, все-таки верны были слухи, что пираты почти уничтожили бастионы Сан-Хуана с помощью каких-то дьявольских приспособлений… Пиратам тоже пришлось бы несладко, если бы Пьер еще на Тортуге не запасся огромным количеством конических отливок в свинцовых «рубашках». И ведь не пожалел денег, нанял сразу четырех мастеров отливать снаряды нового образца и примитивные железные «гильзы». Сколько забраковал, как ругался с оружейниками!.. Так что теперь и перезарядка для пиратских канониров не представляла особого труда, и испанцев можно было удивлять хоть две недели подряд. Стены-то они там понастроили толстенные, покатые. А французы… Что ж, пусть обстреливают испанцев по старинке, ядрами. И сами огребают от донов по самое некуда.

Итак, два испанских форта оказались под огнем линкоров. А тем временем неподалеку от города, в Баквилье, под прикрытием пушек «Гардарики» и «Экюеля» с пяти мелких судов высадились несколько отрядов. Три группы по двадцать человек должны были, не принимая боя, скрытно просочиться сквозь испанские заслоны. Следующий отряд, уже около двухсот человек, имел оперативной задачей своим прорывом к дороге отвлечь испанцев на себя, прикрыв тем самым не только диверсантов, но и канониров с пушками. Потому они были вооружены до зубов. Диверсанты же пошли налегке — у каждого по ружью, паре-тройке пистолетов. И ножи. Самые разнообразные, от маленьких метательных в голенищах сапог до тяжелых боевых, заткнутых за пояса. Не говоря уже о «верных подругах» любого пирата — абордажных саблях. Казалось бы, отправляясь в рискованный разведрейд, нужно было вооружиться посерьезнее. Но дело ведь происходило не в Европе, а в Южной Америке. И шли пираты не по полям Брабанта, а по влажной сельве. Шанс дойти до цели с сухим порохом не очень-то велик, это они помнили еще со времен Панамы.

Три отряда возглавили Галка, Хайме и Жером. У каждого была карта с помеченной точкой сбора. Галка еще из литературы родного мира помнила: при определенном профессионализме из трех разведгрупп к цели дойдет одна. Остальные либо попадутся, либо будут вынуждены отступить. В семнадцатом веке тактика перехвата подобных групп еще не достигла такого совершенства, как в двадцатом и двадцать первом столетиях, потому Галка рассчитывала на больший успех. Скажем, к дороге выйдут два отряда. И, когда в паре сотен шагов слева затрещали выстрелы, она скомандовала прибавить ходу.

— Хайме влип. Плохо дело, — сказал Эшби, разочарованный таким оборотом. Он-то, как закоренелый моряк, был не силен в сухопутной тактике. И если его женушке никак не давалась навигация, то на берегу ситуация менялась с точностью до наоборот: тонкости такой войны были для Джеймса если не вовсе уж темным лесом, то большой загадкой — наверняка.

— Не так плохо, как ты думаешь, Джек, — негромко проговорила Галка. — За Хайме не беспокойся. У нас у всех при прямом столкновении с испанцами один выход: отступать к основному отряду… Эй, братва, не отставай. И смотри в оба.

Пираты прибавили шагу: пока на левом фланге идет перестрелка, есть шанс проскользнуть незамеченными и выйти в намеченном районе раньше группы Жерома. Тот тоже опытный лесовик и тоже знает, что полагается делать в любой возможной ситуации.

Двух индейцев они едва не проглядели. Спасибо одному матросу с «Гардарики», тоже индейцу. Вовремя обнаружил противника и предупредил пиратов. Так что в аборигенов, засевших на дереве со своими отравленными стрелами (их панамские сородичи таких подлянок не устраивали), полетели ножи… Результат — два трупа — тщательно прикрыли широкими листьями, нарезанными с ближайших деревьев, и двинулись дальше.

А почти у самой дороги — шагов сто осталось, не больше — тот же самый матрос-индеец вдруг остановился, потянул носом воздух.

— Что такое? — шепотом спросила Галка.

— Железо. — Индеец с горем пополам изъяснялся на ломаном английском. — Запах. Много железо.

— Думаешь, там испанцы?

— Нет. Много старый железо. — Бедняга тщился выразить свою мысль на чужом языке. — Железо и вода, долго вместе.

— Ржавчина, что ли? А, ясно, — кивнула Галка.

Это такое дело, что стоит проверить. Железо тоже недешевая вещь, и бросать его ржаветь в сельве не стал бы ни один хозяйственный испанец. Или француз, англичанин, голландец, португалец… Одним словом, чтобы куча железа превращалась в ржавчину под открытым небом в такой близости от города, должны быть хотя бы две причины. Либо она слишком большая, чтобы растащить по городским кузницам, либо пользуется дурной славой. Учитывая повальную, доходящую до фанатизма религиозность испанцев, Галка склонялась ко второму варианту.

И не зря склонялась, честное слово. Потому что, когда индеец вывел ее, Эшби и Влада (руководившего людьми с «Экюеля») к источнику запаха, из-за зарослей показался предмет со смутно знакомыми очертаниями.

— Черт! — выругался Владик, вырываясь вперед. — Галя, чтоб я сдох!

Галка, мысленно чертыхнувшись, кинулась за ним как раз по проложенной им сквозь тропическую зелень дорожке. И застыла — с вытаращенными глазами, напрочь забыв о том, зачем, собственно, пожаловала под Картахену.

Перед ними, обвитый какими-то ползучими растениями, с побитыми вдребезги стеклами, на ошметках давно спущенных колес, в пятнах не успевшей слезть черной краски, стоял ржавый кузов автомобиля.

— Что это? — тихо спросил Эшби. — Оно… из вашего мира?

Он сразу заметил, с какими лицами Галка и Влад созерцали странную железяку. И сделал единственный вывод, который напрашивался по логике вещей.

— Из нашего, — процедил Владик. — Только лет на шестьдесят-семьдесят раньше. Это «опель-капитан» тридцать девятого года. Тысяча девятьсот тридцать девятого, — уточнил он.

Галка вопросительно воззрилась на «брата».

— Ну я в свое время увлекался историей автомобиля, — пояснил он, ответив на ее молчаливый вопрос.

— Тихо, — цыкнула Галка, заслышав позади торопливые шаги пиратов — те нагоняли своих офицеров. — При братве-то хоть не распространяйся.

— Эй, кэп, все в порядке? — Первым их догнал длинный сухопарый Роджер, матрос «Гардарики».

— Пока да, — ответила Галка, не в состоянии отвести взгляд от ржавого кузова, на передке которого можно было разглядеть солидную вмятину.

— А это что за куча дерьма? — Ага, Жером подтянулся, со своей группой. — Никогда не видел таких штуковин.

«Ну, да, чтобы их увидеть, тебе пришлось бы прожить еще лет двести-триста, — едко подумала Галка. — Вот ведь засада… Мы тут с Владом, оказывается, не одни такие… шибко умные. Насколько я помню по фильмам про войну, в таких машинках обычно офицеров возили. Или нет?»

— Э, да тут покойничек. — Один из матросов сунулся поближе к останкам «опеля». — Вон он, за этой железякой. В черепе дыра — видать, пристрелили бедолагу.

Навидавшись за три с лишним года трупов различной степени свежести, Галка без тени смущения сунулась посмотреть. Да. Действительно, лежит скелетик. В обрывках немецкой униформы примерно тех же годов, что и машина. Еще даже можно разглядеть на этих ошметках имперского орла верхом на веночке со свастикой. Офицер? Или водила?

Фиг разберешь, климат и живность хорошо поработали над косточками и одеждой. И если этот бедняга был не один, то где второй?

— Жером, сколько, по-твоему, они тут лежат? — Галка кивнула на скелет и остов машины.

— Три-четыре года, — не моргнув глазом ответил француз. — Вряд ли больше, но и не меньше.

Галка поверила ему сразу. Этот в тропическом лесу свой, знает его характер как свои пять пальцев… Три-четыре года…

«Стоп! А не попали ли эти фрицы сюда одновременно с нами?!!»

Догадка, промелькнувшая вспышкой молнии, сразу отправила Галку в нокдаун. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и вообще вспомнить, где она находится. «Все-таки эксперимент… Но кто? И зачем?.. Неужели…»

— Ладно, братва, оставьте этот мусор, — сказала она, старательно пытаясь казаться невозмутимой, что удавалось с большим трудом. — Потом разберемся, когда время появится. Сперва дело надо сделать.

Только Жером сумел перехватить мгновенные встревоженные взгляды, которыми обменялись Галка, Джеймс и Влад. Меченый был неглуп и всегда обращал внимание на всяческие логические нестыковки. А Галка давненько казалась ему неправильной. То, что она не такая, как все женщины, он прекрасно видел с самого начала. Но эта инаковость порождала порой странные вопросы, и Жером был бы вовсе не против задать их своему капитану.

Нет, не сейчас. Чуток попозже. Сперва следует запереть испанцев в Картахене, не дать им увезти ценности из города…

…Индеец-разведчик вернулся бегом, почти не скрываясь.

— Испанцы, — коротко сказал он. — Много. Воины там. — Он махнул рукой на юго-запад, туда, откуда сейчас пришли пираты и доносились отдаленные отзвуки боя — отряд прикрытия исправно делал свое дело. — Здесь мало воины, много важный люди.

— Ясно — послали отряд наперехват, да кое-кого прозевали, — недобро усмехнулась Галка. — Далеко они, эти важные люди?

— Близко.

Индеец, настоящее имя которого ни один член команды не мог даже выговорить, умел считать только до десяти. Потому вперед выдвинулись два француза с «Экюеля». И тут же вернулись.

— Две сотни шагов! — тихо чертыхнулся один. — И солдаты впереди. Человек полтораста, из них два десятка конных.

— Где они там? — прорычал Жером, оборачиваясь к монастырю на вершине и не замечая условленного сигнала. — Черт, не успеют ведь дорогу перекрыть!

«Одна баба и сорок разбойников против этих ста пятидесяти моджахедов, — насмешливо подумала Галка. — Негусто, но шанс есть».

— Придется нам самим управляться, без Пьера. — В Галкиных глазах промелькнула вредная искорка — верный признак, что ее посетила какая-нибудь сумасшедшая идея. — Так, братва, быстро — пока доны еще вне поля зрения — засели в кустах с ружьями на изготовку. Без моего приказа не высовываться и не стрелять.

Приказ капитана в боевой обстановке не обсуждается, таков закон. Что на корабле, что на суше. Пираты молча заняли позицию по обе стороны наезженной грунтовой колеи. А Галка, прихорошившись, вышла на дорогу.

Надо полагать, испанцы меньше всего на свете ожидали узреть такую картину. Дорога, тропический лес. Птицы орут. Откуда-то с побережья доносятся звуки боя — не иначе основной отряд доблестно сражается с этими грязными псами. А посреди дороги, уперев руки в бока, стоит темноволосая улыбчивая дама в мужской одежде и при оружии. Росточка небольшого. Цвет глаз не разобрать, но приметы сходятся, черт бы побрал эту пиратку!.. Четверо конных офицеров схватились за рукояти пистолетов.

— Сеньоры. — Дама, заметив это, улыбнулась, самым учтивым образом поклонилась и заговорила на довольно-таки плохом испанском. — Позвольте представиться: Алина Спарроу, вице-адмирал Антильской эскадры, службы его величества короля Франции. Прошу извинить меня за столь бесцеремонное нарушение ваших планов, однако должна сообщить неприятную новость: вам придется возвращаться в город.

— Дон Альваро де Баррио-и-Баллестерос, алькальд Картахены. — Вперед, отодвинув четверых офицеров, выехал седой полноватый сеньор в сопровождении некоего типа с внешностью настолько невыразительной, что Галка даже затруднилась определить его национальную принадлежность. Радости от общения с дамой-пираткой алькальд не испытывал никакой, это было видно невооруженным глазом. — Донья Алина, раз уж вы представляете здесь французский флот, довожу до вашего сведения, что Франция не находится в состоянии войны с Испанией. И нападение королевского флота на испанский город следует расценивать как пиратский рейд.

— Боюсь, сеньор, вас ввели в заблуждение, — еще более учтиво проговорила женщина. — Франция воюет с Голландией, а Испания, как вам известно, является союзником этой страны. Так что увы, вынуждена отклонить ваши обвинения в пиратстве.

— Однако ваши прошлые рейды, сеньора…

— …не имеют к нынешней военной операции никакого отношения, ибо я тогда не находилась на официальной службе. — Дама перестала улыбаться. — Итак, дон Альваро, вы ведь уже поняли, что я не от скуки пришла с вами поболтать. И что вы все под прицелом, в то время как ваши солдаты даже не видят, где сидят мои. Придется возвращаться, ничего не поделаешь.

— Сеньора, вы понимаете, каковы могут быть последствия, если я отдам приказ стрелять? — поинтересовался алькальд.

— Надеюсь, и вы тоже понимаете, каковы могут быть последствия, если столь опрометчивый приказ будет вами отдан, — вежливо ответила женщина. — Лично я терпеть не могу бессмысленного кровопролития.

Борьбу, происходившую в душе алькальда, было видно невооруженным глазом. С одной стороны, ему страстно хотелось поставить точку в жизни этой пиратки, уже три года досаждавшей подданным испанского короля. С другой — он прекрасно понимал, что если и успеет отдать приказ стрелять, то результата скорее всего не увидит.

— Дон Альваро, я мог бы…

— Оставь, Мартиньо. — Алькальд искоса взглянул на своего сопровождающего, уже запустившего руку в карман. — Это пираты. Они не простят нам даже случайного выстрела.

Еще один взгляд в сторону этой дамы. Ее спокойствие и уверенность… Неужели можно так правдиво блефовать? Женщины — прирожденные притворщицы, но лишь в том, что касается ухищрений для заманивания мужчин в их обольстительные сети. Эта же… Дон Альваро смыслил в военном деле и изучал операции пиратки на суше и на море. Немного подумал и пришел к неутешительному для себя выводу…

— Отставить, — скомандовал он офицерам. — Возвращаемся в город.

— Чудесно, — прокомментировала это дело пиратка. — Надеюсь, дон Альваро, я навещу вас в скором времени.

— Вы так любезны, сеньора, — усмехнулся испанец. — Я даже буду сожалеть, если наши доблестные солдаты не допустят вас в Картахену.

— Вот это вряд ли. — Дама снова улыбнулась. — Мы хоть и состоим на королевской службе, но в душе остались все теми же пиратами. А это означает, что в город мы все равно войдем. До встречи, дон Альваро. Смею рассчитывать на ваше гостеприимство.

Алькальд только грустно усмехнулся. В словах этой доньи Алины была доля истины. Испанцы действительно слыли доблестными воинами, если это были солдаты регулярной армии, а не рекруты из гражданских. Но пираты имели репутацию страшных противников. А сплоченные дисциплиной — дон Альваро был наслышан о порядках, заведенных капитаном Спарроу — они и небольшим числом представляли нешуточную угрозу. Значит, он поступил верно, не подставив под пиратские пули ни своих солдат, ни самых уважаемых граждан, пытавшихся выехать из города и вывезти свои семейства. Говорят ведь, эта сеньора не допускает бесчинств и резни. Так что вполне возможно будет откупиться. А убытки… Что ж, убытки можно будет легко покрыть после отплытия французских кораблей. Не в первый раз.

Солдаты уже уходили, прикрывая от возможного нападения уважаемых граждан, когда с горушки, где расположился монастырь, донесся свист. Галка повернулась лицом к высоте. Там размахивали флагом: условленный сигнал, что пушки доставлены, установлены и наведены. Оттуда очень хорошо была видна дорога. Женщина свистнула в ответ, как мальчишка-сорванец, и помахала рукой. А затем весело улыбнулась и заговорщически подмигнула испанцу.

— Вы удивительно любезный человек, дон Альваро, — сказала она. — Избавили даму от излишних хлопот.

Испанец перевел взгляд с пиратки на монастырь, затем обратно на пиратку… и, хлопнув себя по лбу, расхохотался.

— Вы провели меня! — смеялся он, наблюдая, как по знаку этой дамы из-за зарослей выходят ее головорезы — человек сорок, не больше. — Провели как ребенка, черт побери!

— Ну, дон Альваро, бесхитростный полководец обречен на поражение. А вы сильный человек, — добавила женщина, и в ее голосе промелькнули уважительные нотки. — Только такой умеет посмеяться над собой. Честное слово, рада нашему знакомству.

— Что ж, до встречи, донья Алина, — ответил испанец, поворачивая коня. — Не знаю, как скоро она состоится, но я тоже буду рад вас видеть.

И пустил коня шагом, не желая выказывать незваным гостям ни страха, ни неуважения. За ним тенью последовал его немногословный спутник.

— Ну ты даешь, Воробушек, — расхохотался Жером, когда испанцы уже были на приличном отдалении. — Так расшаркивались — хоть в Версаль вас обоих! Перед такой любезностью и я бы не устоял.

— В следующий раз капитан будет отдавать тебе команды исключительно в любезном тоне, — поддел его Эшби.

— Воображаю себе эту картину. — Галка едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. — «Глубокоуважаемый месье Жером, не будете ли вы так любезны оказать мне услугу и распорядиться поднять кливера… якорь вам в кормовую надстройку!»

«Сорок разбойников» заржали так, что в окрестном лесу с испуганными криками поснимались с веток птицы.

Обстрел бастионов Картахены продолжался без малого двое суток. С небольшими перерывами на обед.

Все решила артиллерия. И стальные пушки пиратских линкоров, и бронзовые — французских. Разница заключалась в том, что французы были вынуждены маневрировать под огнем фортов, а пираты вели обстрел с безопасного для себя расстояния. Что не замедлило сказаться на состоянии кораблей. «Сварог» и «Перун» не получили ни царапины. Зато «Генрих» имел заметный крен на правый борт, у «Иль-де-Франса» взрывом пороха на нижней батарейной палубе разворотило часть обшивки, уничтожило несколько пушек и произвело изрядное опустошение в рядах канониров. Но больше всего досталось «Принцессе». Чуть позже, когда линкоры вошли в залив Террабомба и затеяли артиллерийскую дуэль с фортом Бока-Гранде. Де Шаверни, понимаете ли, захотелось погеройствовать, и он гордо повел свои потрепанные линкоры на испанский форт. «Принцессе» сразу отстрелили грот-мачту, наделали дыр в бортах, поубивали не менее сотни матросов и разворотили в щепки капитанскую каюту — хорошо хоть капитана в тот момент там не было. «Генриху» и «Иль-де-Франсу» тоже досталось — мама не горюй. Пиратские корабли под командованием Требютора — ему чертовски понравилось превосходство в артиллерии — подошли минут через двадцать и начали обстреливать бастионы. И вскоре это сказалось на плотности огня испанцев. В самом-то деле, попробуйте вести согласованный огонь по неприятельским судам, когда каменная кладка под ногами содрогается и рассыпается от ударов этих дьявольских снарядов. А иные снаряды «ложились» прямиком в бойницы… Словом, как иронизировала Галка еще в Сан-Хуане, пираты наглядно демонстрировали противнику преимущество высоких технологий, а противник не мог противопоставить им ничего достойного. Но испанцы упрямо держались, пока шальной снаряд не угодил в пороховую камеру. Один из бастионов буквально взлетел на воздух! Неизвестно, сколько испанцев погибло при взрыве. Ясно было только одно: теперь-то вряд ли доны смогут оказать сопротивление. Так и вышло. Вскоре с французских линкоров разглядели, как из развороченного взрывом форта в направлении города вышел испанский отряд. Видимо, комендант Бока-Гранде счел бесполезным защищать груду развалин и увел оставшихся в живых солдат на еще не вступавшие в бой бастионы Сан-Фелипе и Сан-Себастьян.

Картахена оказалась в кольце полной блокады.

Все эти дни пираты квартировали в монастыре Нуэстра Сеньора де ля Попа и стерегли выход из города. Отряд был сводный, людей с «Гардарики» оказалось немного, и Галке с огромным трудом удалось удержать английских флибустьеров хотя бы от расправы над монахинями-августинками. Ситуация была непростая: за спиной у Галки было не больше ста верных ей людей, а капитан Роджерс бравировал отрядом в триста сабель и откровенно намекал на то, что теперь не мешало бы переизбрать руководство… Капитан Спарроу и сама не знала, что может однажды прийти в такую ярость. «Что тебе важнее, Роджерс? Пограбить, порезать и в кусты, пока пенделя не дали — или выиграть войну?.. Ага, ясно. Ты и сам не в курсе, чего хочешь, и при этом лезешь всеми командовать. Александр Македонский нашелся, блин… Как, позволь спросить, ты собрался руководить полусотней капитанов? Да они пошлют тебя по известному адресу, и ты еще спасибо скажешь, если только пошлют, а не отправят… Если ты умный человек, то вопросов больше не будет. А если дурак, — зарычала женщина, — то не фиг так явно демонстрировать это всей братве, демократ хренов!» Англичане разом приуныли: ведь все равно придется через пару дней соединиться с отрядом тортугских пиратов, а они ведь обязательно спросят — куда вы дели нашего адмирала и вообще кто такой этот Роджерс? Оттого возникла еще более непростая ситуация: пиратские капитаны, обычно плевавшие на всяческие авторитеты и ни во что не ставившие женщин, были вынуждены-таки переступить через свою гордость и подтвердить верховенство опасной «шмакодявки» — прозвище, данное ей еще Морганом. Никому из англичан не захотелось проверять на собственной шкуре остроту сабель Галки и ее братвы. Окончательно утвердило авторитет «генерала Мэйна» разрешение пограбить монастырь, не трогая людей, что пираты проделали с огромным удовольствием. И теперь они, посадив монахинь в подвал, под замок, упаковывали в мешки золотую и серебряную церковную утварь. Французы-католики было поворчали, но золото есть золото, а какой пират способен устоять перед его манящим блеском?.. Словом, эти дни и для сухопутного отряда выдались непростыми.

Посыльный от Требютора прибыл под вечер второго дня осады, и Галка, оставив в монастыре канониров во главе с Пьером, повела своих пиратов пешим ходом к городским воротам. На дороге их ждало подкрепление: подошли люди с «Гардарики», «Амазонки», «Дианы» и «Акулы». Радостная для Галки и ее офицеров встреча. Зато Роджерс окончательно сдулся, потеряв последнюю надежду перехватить лидерство. Его братва — в основном ямайские англичане — оказалась в меньшинстве, и все вернулось на круги своя. Пираты, заняв позицию напротив городских ворот, поставили деревянные щиты, прикрыв ими расчеты нескольких пушек, и принялись деловито обстреливать редуты.

Утром следующего дня обложенные с моря и с суши испанцы получили ультиматум. Дону Альваро и коменданту города предлагалось поднять белый флаг в обмен на сохранение жизни и неприкосновенности горожан. В случае же продолжения бессмысленного сопротивления испанцам грозили всяческими ужасами вроде полного уничтожения Картахены и всего ее населения. Испанцы, как и следовало ожидать после трех дней столь эффективного обстрела, крепко задумались. Попросили прекратить огонь до полудня, что им и было обещано.

Пушки замолчали.

«Как там говорил механик из старого фильма про войну? — думала Галка, прислушиваясь к звонкой от подступавшей жары тишине. — Самое трудное в нашей работе — ждать. Вот мы и ждем у моря погоды».

За два дня, проведенные в монастыре, они втроем — с Джеймсом и Владом — тайком от прочей братвы хорошенько обследовали останки «опель-капитана». По обрывкам головного убора и остаткам мундира на скелете Влад и Галка опознали мелкую сошку — рядовой, ефрейтор, унтер-офицер, но никак не старше. Зато на заднем сиденье обнаружились офицерская фуражка и портфель. Вернее, то, что когда-то было фуражкой и портфелем: влажный тропический климат не пощадил ни того, ни другого. Но теперь они точно знали: здесь пришельцев тоже было двое. И куда девался второй — неизвестно. Галка кое-как открутила крышку бензобака, сунула туда веточку. Так и есть: бак полон где-то на три четверти, и, судя по запаху, бензин еще вполне пригоден к употреблению. Владик же рискнул, нацепив перчатки, порыться в портфеле, в гнилой трухе, оставшейся от бумаг. Его старания вознаградились чудом уцелевшими клочками карты, на котором русские названия были обозначены латиницей. Более того: сохранился и уголок, где красным карандашом была проставлена дата: двадцатое октября 1942 года… Двадцатое октября… Теория с чьим-то экспериментом над Древом Миров получила подтверждение. Кто-то весьма технически развитый, преследуя одному ему известные цели, «пересадил» нескольких человек из будущего в семнадцатый век. Расчет был дьявольски точен: эти люди, стараясь выжить в чужом для них мире, неизбежно внесут кое-какие идеи из будущего. Что вполне вероятно спровоцирует появление новых технологий намного раньше их срока в той ветви истории.

«Уже спровоцировало, — думала Галка, вспоминая „муки творчества“ Пьера и их стальной результат. — Теперь гадай — к добру это или нет… Скорее всего, нет: оружие еще никогда до добра не доводило».

Пока ее одолевали такие вот невеселые мысли, время, отпущенное испанцам, истекло. И над уцелевшими фортами Картахены поднялись белые флаги. Такой же белый флаг взвился над редутом у ворот. Пираты возликовали: вместо штурма, обещавшего много трупов с обеих сторон, будет торжественное вступление победителей в сдавшийся на их милость город.

— В колонну по четыре — строиться! — Сдача города и Галке подняла настроение. По той же самой причине, между прочим. — Артиллерия, собирайте манатки и возвращайтесь в монастырь. Чтоб ни одна испанская мышь не проскочила! Остальные — за мной! И помните: мародеров и насильников я приказала расстреливать на месте!

— На что тебе эти испанцы? — возмутился Роджерс. — Не даешь повеселиться как следует, черт бы тебя побрал!

— Ты договор подписывал? — жестким тоном поинтересовалась Галка.

— Ну подписывал.

— Помнишь, что там было написано насчет невыполнения приказов? «Виновный капитан лишается своей доли в добыче, равно как и его команда». Так что подумай о своей братве, — прищурилась женщина, ловко посылая мяч за сетку противника — если пользоваться теннисной терминологией.

Люди Роджерса, почуяв, что по его милости могут остаться без добычи, заворчали на своего кэпа. А тот смолчал. Он был неплохим моряком и везучим капитаном, но совершенно никаким дипломатом. Грубо говоря, не умел «работать с людьми». Потому, даже если бы ему удалось спровоцировать выборы нового пиратского вожака и победить на них, он гарантированно не смог бы удержать многочисленных капитанов в своем подчинении. Галка знала точно: пираты попросту плюнули и ушли бы от такого негибкого лидера. А ее поддерживают не только из-за удачливости и обещанной богатой добычи, но и за умение прислушиваться к мнению других капитанов. И на этом поле у капитана Спарроу конкурентов пока не предвиделось.

Поставив в голову колонны «своих» пиратов, Галка повела отряд к городским воротам. Она наполовину опасалась какой-нибудь гадости со стороны испанцев — не все же там такие благородные, как дон Альваро — и потому запретила братве распевать песенки по пути. Представьте себя на месте испанцев: орущие разухабистые матросские песни победители могли вызвать у побежденных только раздражение и злобу. Мол, мы еще спляшем на ваших костях, проклятые воры. Зато колонна суровых вояк, сопровождаемая лишь топотом ног и позвякиваньем железа, внушала невольное уважение, даже можно сказать — трепет. Если вы сейчас хорошо представили себе все это, то дальнейших вопросов у вас возникнуть не должно. И Галкина психологическая уловка сработала. Испанцам даже не надо было напоминать, чтобы открывали ворота. А офицер изволил салютовать сеньоре вице-адмиралу шпагой. Галка отсалютовала ему в ответ саблей и, велев испанцам возвращаться в казармы, оставила на воротах Причарда с его людьми.

Сидящие по домам горожане со страхом наблюдали в щели ставен, как пираты проходят по улицам. Многие годы жители Картахены привыкли видеть их оборванными пленниками, в цепях — на строительных работах. Укрепления города требовали рабочих рук, а испанцам было жаль использовать для этого задорого купленных негров. Сложно сказать, что думали сейчас жители захваченного города. С одной стороны, об этой сеньоре-пиратке ходили слухи, будто она запрещает своим разбойникам издеваться над людьми. С другой — командовала здесь не она, а французский адмирал. И от него-то как раз могли проистечь всяческие неприятности. Ведь как раз в эти минуты, когда пиратский отряд входил в ворота со стороны сельвы, в порту высаживались французы.

Сдавшаяся Картахена в страхе ждала решения своей участи.

Дону Альваро поневоле приходилось хранить на лице холодную сдержанность. Одно резкое слово — и этот напыщенный француз, чего доброго, сочтет сие нарушением хрупкого статус-кво. А держится-то как! Надулся, будто это он лично принудил город к сдаче.

— Сеньор адмирал, — сказал он, стараясь не смотреть на француза, нарядившегося словно на прием у короля. — Смею заметить, что ваши требования невыполнимы. Сорок миллионов эскудо! Во всем городе не найдется такой суммы, даже если все жители до единого вывернут карманы. Кроме того, вы объявили Картахену владением короля Франции. Разве в интересах вашего короля разорять собственные земли?

— Дон Альваро, я не думаю, что испанцы, жители этого города, смирятся с перспективой стать подданными его величества короля Франции, — с насмешливой любезностью проговорил де Шаверни, рассевшись в великолепном резном кресле, в то время как испанцы были вынуждены разговаривать с ним стоя. — Потому я требую от тех, кто не пожелает остаться и верно служить нашему королю, сдать все имущество. Оно пригодится французским поселенцам, которые вскоре прибудут сюда.

Дон Альваро мог бы сейчас ехидно спросить, все ли средства дойдут до карманов французских колонистов, но удержался. Он — побежденный, и этим все сказано.

— А прочие? — поинтересовался он. — Что будет с теми, кто пожелает перейти во французское подданство?

— Этим придется сдать треть имущества и присягнуть на верность его величеству Людовику.

— Но…

— Не советую со мной спорить, сеньор алькальд, — сурово произнес де Шаверни. — У вас всего десять дней на то, чтобы собрать и сдать требуемую сумму. Если этого не произойдет, на одиннадцатый день я отдам город на разграбление своим солдатам, а они не очень-то любят испанцев.

— Сеньор адмирал, повторяю — вы требуете невозможного. Мы не соберем такую сумму и за месяц.

— Здесь только я ставлю условия и назначаю сроки, сеньор. — Де Шаверни терпеть не мог, когда ему противоречили: это всегда провоцировало те приступы ярости, с которыми он столь безуспешно боролся.

— Ну, господин адмирал, это уже полный… моветон. — От дверей послышался звонкий женский голосок. — Согласитесь, что по справедливости условия побежденному должен ставить тот, кто его победил, а не тот, кто при этом лишь присутствовал. Где капитаны Роулинг и Требютор? Где ваши верные офицеры?

Все дружно обернулись к двери. Так и есть: капитан «Гардарики» собственной персоной. И как всегда с самыми что ни на есть неучтивыми речами.

— Мадам, извольте исполнять свои обязанности и не вмешивайтесь в дела руководства. Тем более, столь хамским способом, — фыркнул де Шаверни. Черт принес сюда эту разбойницу, да еще в самый неподходящий момент…

— А вы до сих пор не можете привыкнуть к нашему стилю? — Дама непринужденно рассмеялась и самым наглым образом уселась во второе кресло. — Очень рекомендую: максимум информации, минимум придворных ужимок… Сеньоры! — Это она обратилась к алькальду и коменданту. — Будьте добры, оставьте нас. Тут намечается приватный разговор.

Испанцы с мрачными усмешками покинули залу — под гневным взором французского адмирала.

— Мадам, позволю напомнить, что вы изволите дерзить своему непосредственному командиру. — Де Шаверни понял, что пиратка зачем-то провоцирует его, но вот зачем именно? — Не забывайте, что я…

— Да как же, помню — адмирал, — кивнула женщина. — А я — вице-адмирал. Увлекательная игра, мне понравилось.

— Игра? Да вы просто сумасшедшая!

— Вы только сейчас это заметили? — усмехнулась Галка. — Разумеется, насчет игры я пошутила. А вот насчет испанцев… Сколько вы с них требовали?

— Не ваше дело, мадам, — невежливо ответил де Шаверни. — Как вы верно изволили заметить, я адмирал. Следовательно, у меня прерогатива выставлять условия побежденным, а какие именно — не ваша забота.

— И этот человек запрещал мне ковыряться в носу… — хмыкнула женщина. — Боюсь, адмирал, вы до сих пор не очень хорошо представляете, где находитесь. Это Мэйн, а не Версаль. И, как верно заметил месье д'Ожерон, здесь действуют иные законы. Среди которых есть и такой, который обязывает неукоснительно исполнять финансовые обязательства. В противном случае…

— В противном случае вы поступите со мной как с Генри Морганом? — ядовито поинтересовался де Шаверни.

— Если вы не оставите нам иного выбора, — любезно произнесла Галка. «Морган был всего лишь негодяй, — подумала она при этом. — А ты еще и подлец. Смертельно опасное сочетание свойств характера».

— Постараюсь приложить все усилия, чтобы не поставить вас перед подобной необходимостью. — Де Шаверни вложил в эту фразу всю свою язвительность. — Но в одном вы, пожалуй, правы: я человек не военный. Потому вопросы безопасности этого города, в том числе и оборону от возможного нападения испанцев с моря, будет лучше оставить вам и вашим офицерам. Я же как лицо гражданское займусь хозяйственными вопросами — подсчетом прибыли.

— Разумно, месье адмирал, но все-таки — какая сумма?

— Сорок миллионов эскудо, — процедил де Шаверни, понимая, что она от него все равно не отвяжется.

— Это радует, — усмехнулась Галка. — Пожалуй, сбором лучше заняться мне — есть уже некоторый опыт. Испанцы будут прибедняться и просить отсрочки, а я не имею дурной привычки верить им на слово. Деньги у них есть. Просто обычай такой — бить на жалость.

— Меня тоже сложно разжалобить, мадам, но здесь вы правы. Займитесь выжиманием золота из этих гордецов. Ступайте. Доложите вечером о состоянии дел в городе… и за его пределами.

«Ну-ну, — подумала Галка, покидая резиденцию алькальда, которую сейчас занимал де Шаверни. — Игра и правда увлекательная — особенно когда на кону собственная жизнь».

По опыту Панамы и Мериды она сразу ввела в захваченном городе комендантский час. Но испанцы не горели желанием разгуливать по улицам и сейчас, до захода солнца. Закрыты были даже таверны. Не хватало еще, чтобы братва перепилась на радостях. Потом успеют наотмечаться, когда все более-менее утрясется. Именно поэтому по дороге в порт Галке встретились только патрули. Солдат испанского гарнизона еще раньше разоружили и заперли в казармах. Испанские офицеры начали было возмущаться, но им тонко намекнули: сдались — так молчите уже. Предварительная проверка состояния городских запасов продовольствия не утешала. Того, что обнаружили французы с пиратами, хватило бы недели на две, не больше. И то только им самим, без учета жителей и пленных солдат. Галка уже положила себе договориться с адмиралом о том, чтобы выпустить испанский гарнизон из города, как предусматривалось условиями почетной капитуляции. Каким бы вредным ни был де Шаверни, он тоже должен понимать серьезность положения: надолго они тут все равно не задержатся, но еще и голодать при этом — увольте.

— Капитан.

Галку невозможно было застать врасплох, подходя со спины: наука, вколоченная сэнсэем на занятиях айкидо, сидела крепко и не раз уже спасала ей жизнь. Она давно заметила Этьена, но продолжала, как ни в чем не бывало, сидеть на каменном парапете и разглядывать корабли, бросившие якорь на внутреннем рейде Картахены, среди которых красовались два ее линкора.

— Хорошие новости, надеюсь? — спросила Галка.

— Есть кое-что интересное про одного типа, о котором вы спрашивали. — Бретонец присел рядышком — достаточно близко, чтобы разговаривать без помех, но в то же время на таком расстоянии, чтобы не обидеть женщину подозрением в «подбивании клиньев». — Звать его Шарль-Франсуа д'Анжен, имеет право носить титул маркиза де Ментенон, хотя землица та давно его семейству не принадлежит. Здесь уже второй год. Был старшим помощником на «Сибилле», пока тем летом ее капитан не помер. С тех пор сам в капитанах. По службе никаких нареканий, но вот что странно — этого парня чаще видели в Порт-Ройяле, чем в Фор-де-Франс или Пти-Гоаве.

— Не слишком-то патриотично, — усмехнулась Галка, выслушав Этьена. — Юноша голубых кровей, слегка подозреваемый в заигрывании с англичанами… Только этого не хватало.

— Что верно, то верно, — произнес Этьен, прекрасно понимая то, о чем недоговорила Галка. — Я-то был не первым, кто про этого Ментенона тишком выспрашивал. Видать, наш адмирал тоже… интересуется.

— Значит, он действительно умный человек и ловкий интриган.

— В Версале других быстро съедают.

— А ты там был?

— По долгу службы, капитан.

— Ясно. — Галке по-человечески нравился этот суровый, простоватый, но дьявольски умный мужик. — Наша служба и опасна, и трудна… Скажи честно, Этьен, тебе ведь поручили не только проследить, чтобы мою скромную персону случайно не похитили какие-нибудь испанцы?

— Естественно, — сказал Этьен. — Господин де Баас кровно заинтересован в том, чтобы вы оставались так же лояльны Франции, как и прежде.

— А какой же приказ дал тебе господин губернатор на тот случай, если я вдруг перестану быть лояльной Франции? — иронично улыбнулась Галка. — Не волнуйся, Этьен, — добавила она, заметив опасный огонек, мелькнувший в глазах Бретонца. — Никто мне ничего не говорил. Просто у меня была и осталась вредная привычка читать много всяких книжек.

Солнце садилось, окрасив полнеба в красно-золотые оттенки, и эти медленные сполохи, отражаясь в водах бухты, создавали совершенно фантастическую картину… Бретонец невесело усмехнулся. Его всегда предупреждали: будь осторожен с умными женщинами. Вывернут душу наизнанку без всякого допроса.

— Тогда вы, должно быть, не обидитесь, если я скажу, что мне приказано в подобном случае убить вас, — произнес он, глядя куда-то в сторону.

— На что тут обижаться, Этьен? — философски сказала Галка. — Законы жанра, чтоб им ни дна, ни покрышки… Но я надеюсь, тебе не доведется исполнять этот приказ.

Она сказала это вроде бы без всякой задней мысли, но Этьена трудно было провести. Галка знала, что Бретонец уловит скрытый в ее фразе подтекст. Так оно и получилось. Во всяком случае, она прочла подтверждение в его глазах.

— Ты действительно моряк, Этьен, или это тоже одна из твоих ролей? — спросила она минуту спустя. — Расскажи о себе. Если хочешь, конечно.

— Я на самом деле моряк, капитан. И сын моряка, — ответил Бретонец. — Сам-то я родом из Бреста. Отец мой как-то ушел в море и сплавал на дно вместе с посудиной. Мать, прознав про это, помыкалась с полгода, да и отправилась на тот свет, за ним следом. Осталось нас четверо. Старший брат-то уже большой был, семнадцать лет. Завербовался на флот. С тех пор о нем ни слуху, ни духу. А нас, младших, добрые люди определили в монастырь. То ли служками, то ли послушниками — не поймешь. Пьер и Жан через пару лет приняли постриг, а я еще маловат для этого был. Читать и писать у брата-келаря выучился. А потом и в монастырскую библиотеку повадился бегать. Тут отец-настоятель меня и приметил. Думал, ругаться станет. А он вместо этого поручил брату Иерониму меня наставлять… Да только не ужился я там, — не без иронии добавил Этьен, заметив тонкую улыбку женщина. — Сбежал. Думал вслед за братом на флот податься. Поговорил в трактире с вербовщиком, а он, вместо того чтобы сразу договор на подпись подсунуть, отвел меня к одному офицеру… Вот с того все и началось.

— А здесь как очутился? И когда? — Галка тоже умела понимать недосказанное: этот офицер наверняка был «одним хорошим человеком из Тайной канцелярии» и по достоинству оценил дарования юного Бретонца.

— Незадолго до похода Моргана. Привез письмо губернатору д'Ожерону. Потом он направил меня к сьеру де Баасу. Тот уже в сентябре семидесятого года отослал меня обратно на Тортугу — с приказом любым способом завербоваться на флибустьерские корабли, идущие к Моргану.

— И д'Ожерон организовал драку с матросами Требютора…

— Так вы знаете? — усмехнулся Этьен. — Хотя что я спрашиваю-то… Вы небось меня с первой же встречи заподозрили.

— Ты попросту слишком умен для той легенды, которую себе выбрал, — ответила Галка. — Учти на будущее, ладно?.. Темнеет уже. Возвращайся к своей команде. Завтра придешь, нужно будет обсудить одно дельце.

— Как прикажете, капитан, — без тени иронии ответил Этьен, вставая с парапета. — Спокойной вам ночи.

Галка проводила его задумчивым взглядом. Сложный человек. Умный, но предсказуемый — ибо работает по правилам, которые ей, человеку будущего, хорошо известны. Но именно такой человек ей сейчас и будет нужен.

На следующее же утро Галка велела собрать в здании кабильдо весь цвет городской знати и купечества. Давненько там не сходилось столь блестящее общество, но нападение объединенной армии французов и пиратов, хозяйничающих сейчас в городе, и непререкаемый приказ капитана Спарроу были слишком вескими причинами, чтобы непременно явиться туда. Так что сейчас под высокими гулкими сводами здания, выстроенного с пышностью раннего барокко, царила странная, непривычная тишина. Мужчины разного возраста, одетые в основном в черное, подавленно сидели на длинных скамьях и высоких стульях с резными спинками. Они практически не разговаривали друг с другом, разве что иногда негромко кидали друг другу несколько фраз или тяжко вздыхали. Женщин практически не было, хотя кое-где в рядах строгих камзолов и белых накрахмаленных воротников мелькала иногда кружевная мантилья.

Галка сидела на возвышении, в широченном удобном кресле, обитом малиновым бархатом, с позолоченной резьбой ножек и окантовки спинки — должно быть, ранее там сиживал алькальд. На стене, прямо за Галкиной спиной, красивыми каскадами были развешаны испанские гербы и знамена — капитан Спарроу не только не стала их снимать, но и пригрозила серьезным наказанием за подобную попытку. Раскрыв свои знаменитые бухгалтерские книги, являвшиеся плодом целого года разведывательной деятельности, она по очереди вызывала испанских грандов и негоциантов, и, просмотрев записи, назначала сумму. Вокруг нее расположились ее капитаны, правда не все. Билли и Жером, назначенный ею новым капитаном «Амазонки», сидели рядом. Чуть поодаль — Дуарте, со злорадной, если не сказать — зловещей — ухмылкой, уродовавшей его красивое лицо. Жозе вообще неважно выглядел с тех пор, как они вошли в Картахену. Он не пил, но его разъедало что-то более сильное, чем алкоголь. Галка внимательно все эти дни наблюдала за его состоянием, и оно ей очень не нравилось. Помимо офицеров, в зале находилось еще около двух десятков матросов. Они караулили вход в помещение и охраняли своего адмирала. Впрочем, нападать на нее, кажется, никто пока не собирался. Справа сидел невозмутимый Эшби, выглядевший словно вельможа на приеме у короля. Ну и, конечно, по левую руку от Галки расположился Влад. Он лицезрел подобную процедуру не впервые, поэтому «братец» наблюдал за развитием событий рассеянно, с ленивым любопытством. Эта сцена до боли напоминала ему Булгакова.

— Господа, сдавайте валюту, — проговорил он вполголоса.

Галка хихикнула, услышав его слова, но тут же вновь напустила на себя серьезный вид.

— А что? Сценка вполне в духе эпохи, — негромко и по-русски сказала она. И сразу перешла на свой неважный испанский. — Сеньор Алонсо Гонсалес, — объявила она, и невысокий сухопарый испанец с косматыми седыми бровями обреченно поднялся со своего места, продираясь между рядами. Галка смерила его спокойным взглядом серых глаз, сверилась со своими записями, бормоча под нос:

— Так, купец. Два своих корабля по триста тонн, паи в корпорациях, дела с португальскими поставщиками, кофе и пряности, недвижимость… Ага, состояние оценивается в шестьдесят тысяч… Желаете ли перейти во французское подданство?

— Да, сеньора, — мрачно ответил означенный купец.

— Очень хорошо. — Подумав немного, Галка объявила приговор: — Двадцать тысяч песо — треть имущества, как указано в условиях адмирала. Срок уплаты — два дня.

Испанец застонал и, бия себя в грудь, начал слезно уверять, что все деньги вложены в дело и у него нет на руках никакой наличности. Галка выслушивала его уверения недолго.

— Можете внести требуемую сумму драгоценностями и утварью. Я не против. Следующий! Эдуардо Гомес!

Испанец опустил голову и медленно прошел к выходу, понимая, что споры и уговоры здесь не подействуют. Его компаньоны из Панамы и Мериды уверяли, что уговаривать и жалобить эту деликатную разбойницу бессмысленно.

Так продолжалось довольно долго, не менее двух часов. Один купец сменялся другим, новый гранд приходил на место ушедшего, и все по очереди они занимали свое место перед светлыми, проницательными глазами капитана Спарроу. Все они являли собой различные степени искреннего отчаяния и лицемерия — на Галку не действовало ничего. Она оставляла желавшим стать добрыми подданными французского короля сумму, достаточную для достойной жизни, но остальное выбирала безжалостной рукой. Что же до тех, кто оставался верен королю испанскому и изъявил желание покинуть город, то этих она выжимала досуха, как лимон, до самой кожуры. Постепенно ряды допрашиваемых редели, зал пустел. В какой-то момент даже сам Шаверни заглянул на несколько минут — бросить надменный взгляд на то, как идут дела по изыманию его богатств. Вмешиваться он, однако, не стал — видимо, счел это ниже своего достоинства, — но постоял, посмотрел, ничего не говоря, за процессом.

— Ловкая работа, мадам, — негромко произнес он по-французски, когда Галка отпустила очередного купца в полуобморочном состоянии — старого испанца увели под руки двое сыновей. — Ограбление согласно списку. Никогда не видел ничего подобного.

— А вы посидите в кабинете месье Кольбера, еще не то увидите, — сухо ответила Галка. — Мы-то хоть испанцев грабим…

Де Шаверни поджал губы, но ничего не сказал. Эта женщина умела надерзить так, что отбивала всякую охоту язвить дальше. Он прошелся по залу, постукивая по каменным плитам пола каблуками нарядных туфель и кончиком драгоценной трости. Но если он намеревался произвести эффект своим появлением, то просчитался. Испанцам было явно не до него в этот момент, а на Галку подобные психические атаки не действовали.

— Хавьер Варгас, купец, — тем временем объявила пиратка. На ее слова поднялся тучный немолодой мужчина. Он производил какое-то странно-неприятное впечатление. Полнота его была нездоровой, и в его лице нельзя было найти ничего обаятельного и добродушного, что обычно свойственно большинству упитанных людей. Влад рассматривал испанца с неприязнью, которая только возросла, когда тот, переваливаясь, подошел ближе и заговорил. Губы его двигались криво и несимметрично, словно в лице купца работали не все мышцы. Это могло быть следствием небольшого инсульта или удара, как констатировал бы доктор Леклерк.

Он обладал немалым состоянием. Рассмотрев его бумаги как следует, Галка назначила новоявленному «французу» выкуп в размере сорока тысяч песо. Испанец покраснел, губы его неприятно задергались, а в глубине внушительного живота что-то забулькало. Владу даже на секунду показалось, что старика сейчас хватит «дед Кондратий», прямо здесь. Однако тот овладел собой и заговорил — глухо и чуть хрипловато, низким утробным голосом:

— Вы можете сделать со мной все, что угодно, но у меня нет таких денег. Вы сами взяли в течение этого года четыре корабля, на которых везли мои товары. Я понес колоссальные убытки. Если у вас есть сведения относительно моего состояния, то эти сведения уже устарели.

Галка молчала. Ситуация складывалась не совсем привычная. Испанец не просил, не умолял, не уговаривал — он просто констатировал факты.

— Как назывались эти корабли? — спросила Галка.

Испанец ответил, не раздумывая:

— «San-Bernardo», «La Nochebuena», «Maria Macarena» и «Invierno». Везли кофе, сахар, пряности, красители — кошениль и индиго.

— Да, это так, брали мы такие посудины. — Галка задумчиво покивала головой. Однако что-то не давало ей окончательно поверить в такую уж полную неплатежеспособность толстяка. Она незаметно покосилась на Влада, и тот ответил одними губами: «Врет!» Да Галка и сама это чувствовала.

— Решение останется неизменным, — жестко проговорила она. — Сорок тысяч песо. Срок уплаты — неделя. И вы выложите эти денежки, даже если вам для этого придется притащить сюда все драгоценности покойной жены, всю посуду и все товары, которые еще лежат на ваших складах. Идите.

Старик медленно наклонился и тяжело сошел вниз. Ему навстречу поспешила взволнованная девушка, показавшаяся Владу совсем молоденькой. Ее фигуру окутывала длинная мантилья, а лицо призрачно светилось в тени жесткого черного кружева. Она подхватила испанца под локоть, и тот немедленно оперся на ее руку, ступая с большим трудом. Влад проводил взглядом эту пару до самых дверей, возле которых дежурили двое матросов с «Гардарики».

— Далее по списку у нас идет… — Галка перелистнула страницу и громко провозгласила: — Сеньор Антонио де Кастро-Райос!

Сперва на ее слова никто не отозвался, потом в рядах произошло какое-то движение, и к возвышению вышла молодая, хорошо одетая женщина. Галка воззрилась на нее с удивлением.

— Я вызывала Антонио Кастро, — повторила она.

— Вызывали, — ответила девушка без тени смущения. — Но он умер месяц назад. Так что я теперь веду все его дела. Меня зовут Инес де Кастро-Райос.

— Та-ак, понятно, — протянула пиратка. — Вы, должно быть, его дочь?

— Нет, — радостно сообщила девушка. — Я его безутешная вдова.

Она была очень красива, и весь ее костюм прямо-таки сиял от богатой вышивки, золота и камней. Темные глаза смотрели задорно и даже весело, и она рассматривала собравшихся в зале пиратов с нескрываемым любопытством.

— Что безутешная, это заметно. — Галка не упустила случая съязвить: она-то видела, как при виде этой аппетитной испаночки загорелись глаза Жерома — первого бабника Тортуги. Если у моряков и правда в каждом порту по девушке, то у этого было по целому гарему. Он, помнится, даже к ней подлаживался, но получил от ворот поворот. Как и многие другие.

«Чтобы этот хоть раз пропустил подобную фифу? Да никогда в жизни! — не без насмешки подумала она, отыскивая в списке сведения о состоянии Кастро-Райосов. — Куда это она так вырядилась, веселая вдова, блин? Не понимает она, что ли, что тут происходит?.. Ого! Вот это наследство!»

Найдя наконец завалившийся листочек, Галка присвистнула. Сто шестьдесят тысяч песо! Да уж, повезло вдовушке, нечего сказать!

— Желаете ли вы перейти во французское подданство? Или вы предпочитаете сохранить верность испанской короне? — Этот вопрос уже навяз в зубах.

«И чего я зря спрашиваю? — подумала она. — Пока только человек десять оказались такими преданными патриотами — или дураками, — что отдали все свои денежки в обмен на сомнительное удовольствие служить королю Карлосу и его взбалмошной мамочке».

Однако эта девица начинала ее раздражать, так что Галка не отказала бы себе в удовольствии ощипать эту глупую гусыню поосновательнее.

— Разумеется, желаю присягнуть королю Людовику! — не моргнув глазом, ответила испанка. Она вела себя настолько непринужденно, словно на ее памяти Картахену захватывали в пятый раз и подобное действо ей уже изрядно наскучило. А вот окружение капитана Спарроу ее явно заинтересовало. На Билли и Жозе она особенно внимания не обратила, по Дуарте только скользнула взглядом, чуточку внимательнее присмотрелась к меченой роже Жерома, а вот Эшби и особенно Влад вызвали ее пристальный интерес. Донья Инес бросала на них то томные, то кокетливые взгляды и, даже разговаривая с Галкой, смотрела исключительно на них. Подобное нескрываемое кокетство до такой степени взбесило пиратку, что она мучительно искала способа выжать из девицы побольше денег.

— Пятьдесят пять тысяч! — со злорадным удовольствием объявила она. — Срок уплаты — два дня.

По залу прошелся гул. Однако сама сеньора Кастро только пожала плечами.

— Да хоть завтра, — обворожительно улыбнулась она сначала Эшби, потом Владу. — А если эти господа соизволят меня проводить, — опять кивок в сторону офицеров, — то можете забирать хоть сейчас!

Вот это наглость! Галка выдохнула и с трудом удержалась от ругательства.

— Нет, к вам придут вечером. Подготовьте деньги.

— Хорошо. — Испанка опустила длинные ресницы и снова беззаботно сверкнула глазами: — Что-нибудь еще?

— Нет. Идите, вы свободны.

Инес Кастро с достоинством поправила белую кружевную мантилью и, повыше подхватив многочисленные юбки (ага, чтобы ножки продемонстрировать!), спустилась в зал. Два дюжих негра, сопровождавших ее, немедленно присоединились к своей госпоже; один бросился открывать двери. На мгновение в зал проникла узкая солнечная полоса, мелькнули тени, и двери снова закрылись с гулким стуком.

«Бог ты мой! — Капитана Спарроу всегда восхищала подобная наглость. — Откуда только такая взялась? И ведь не придерешься! Отчаянная кокетка, но манеры безупречные. Соблазнительница, чтоб ее! Тоже мне, нашлась роковая красотка! Ей хоть двадцать-то есть? Ладно, бог с ней. Джеймс, к счастью, предпочитает других женщин».

— Следующий! — объявила Галка, возвращаясь к делам. — Армандо Арройо.

Услышав это имя, Дуарте напрягся. Желваки на его скулах заходили под смуглой кожей, а пальцы так сильно стиснули трубку, которую он вертел, не закуривая, что в его руках остались два обломка. Галка мгновенно отреагировала на звук, метнув на своего офицера предупреждающий взгляд. Но Дуарте уже находился в таком состоянии, что одним только взглядом его остановить было невозможно. А молодой — не старше тридцати — испанец с самым что ни на есть мрачным видом предстал тем временем пред светлые очи «генерала Мэйна».

— Армандо Арройо, — повторила Галка, заглядывая в свои записи. — Боюсь, здесь особый случай, и разговаривать с вами тоже придется особо. Надеюсь, не нужно объяснять почему?

— Объяснения излишни, сеньора, — хмуро процедил сеньор Арройо, глядя не на Галку, а на Дуарте.

— В таком случае будьте любезны подождать окончания этой церемонии… Фернандо Луис де Сантана!

Взглядами, которыми обменивались Дуарте и Арройо, можно было бы поджечь весь город. Но испанец благоразумно молчал, а Жозе удерживало лишь присутствие Галки. Не будь ее здесь — от испанца осталась бы кучка мелко нарубленного фарша… Галке же вовсе не нужно было накалять обстановку, и, спровадив сеньора де Сантану — если судить по фамилии, тоже португалец, — она тихонечко обратилась к Дуарте.

— Жозе, тебе лучше уйти, — сказала она по-русски.

Тот по-русски не говорил, но понимал в достаточной степени, чтобы молча подняться и покинуть зал.

«Вот же, блин, свалилась мне на голову твоя вендетта, — мрачно подумала Галка, проводив его взглядом. — Ладно. Закончим экспроприацию — вызову на откровенный разговор».

Но откровенного разговора не получилось по банальной причине: за те полтора часа, что Галка заканчивала имущественные разборки с испанцами, Дуарте набрался до состояния невменяемости. «И где успел-то? Разве что братва растащила какой-нибудь винный погреб… Руки поотбиваю…» Сеньора Армандо Арройо она ощипала так, что тот наверняка внукам-правнукам закажет грабить компаньонов, как то делал его покойный батюшка. Но для Жозе это будет слабым утешением. Ему можно возместить материальный ущерб, но кто возместит месяцы каторжного ада на тростниковых плантациях? И добро бы за какое преступление он туда угодил — как, скажем, Билли, — а то ведь просто потому, что сеньору Арройо-старшему подвернулся удобный случай подсыпать золотишка в свой сундук. И добро бы Жозе был такой один… Словом, здесь было над чем подумать.

…Дело, собственно, не в острой нехватке рабочих рук, а в странном стремлении урвать лишнюю денежку на ближнем своем. Помню, с каким боем и матюками приходилось выгрызать свою зарплату. А ведь Игореша — мой шеф — мог сэкономить гораздо больше, если бы не одевал свою Наташку в меха и золото. А Наташка ему в порядке благодарности через полгода дала коленом под зад и ушла раздевать другого «крутого», побогаче. У нас проще: хоть какое-то бледное подобие цивилизации. Свою зарплату, во всяком случае, я получала всегда и в полном объеме. Хоть и через «мать-перемать». А здесь — туши свет. Если не можешь себя защитить — изволь не жаловаться, когда загремишь на плантации в качестве дешевой рабочей силы. И никто, ни одна зараза за тебя не заступится. Хочешь на волю — выкупись или беги. Если сможешь. Но в таком случае тебе точно одна дорожка — к нам, в пираты…

Историки, ау! Говорите, конец Средневековья и начало Нового времени? Ошибаетесь, господа. Добро пожаловать в расцвет эпохи позднего рабовладельческого строя.

После всей этой нервотрепки с выжиманием денег, на которую ушел целый день — то в кабильдо, то потом со сбором дани, — Галке требовалось только одно: хорошенько поужинать. Она чувствовала совершенно зверский голод и, несмотря на то что прошло уже достаточно времени, никак не могла успокоиться после демарша той богачки — как ее там — Инес Кастро. Ужинали, естественно, там же, где и остановились — в доме алькальда. Дон Альваро оказался учтивым хозяином и, несмотря на всю противоестественность ситуации, относился к своим непрошеным гостям со всей возможной любезностью. Его жена, сеньора Мерседес, дама уже немолодая, но удивительно милая и обаятельная, приказала подать самые изысканные блюда. Ужинать сели в большой просторной столовой, за столом, застланном белейшей камчатной скатертью, уставленной хрусталем, серебром и драгоценным китайским фарфором. Вместе с пиратами к столу сели и сам дон Альваро, и донья Мерседес, надевшая ради этого случая одно из лучших своих платьев, и даже загадочный секретарь дона Альваро, Мартиньо, сохранявший сдержанно-отстраненный вид. Единственным человеком, который не оценил радушия настоящей испанской хозяйки, был Дуарте. Напившийся уже до положения риз, он тем не менее сел за стол вместе со всеми, но почти ничего не ел, а продолжал мрачно глушить один бокал за другим. Испанцы делали вид, что ничего не происходит. Мартиньо пропойцу игнорировал. Галка попыталась было отправить Жозе в его комнату, но потом плюнула — пусть будет на глазах, хоть никаких дров не наломает. Сама Галка, несмотря на все старания хозяев поддерживать светскую беседу, в которой оживленно участвовал Джеймс, тоже чувствовала себя несколько подавленно. Наблюдая за тем, как ее муж свободно беседует с доньей Мерседес, не забывая хвалить ее умение вести хозяйство, и успевает отвечать на расспросы дона Альваро относительно пиратского быта, она задумывалась все глубже и глубже, причем ее мысли на сей раз были далеки и от многострадальной Картахены, и от Шаверни, и от Дуарте. Она думала о Джеймсе. Через некоторое время у Галки созрела и оформилась одна непривычная для нее мысль. После ужина мужчины, в составе дона Альваро, Эшби и Мартиньо, удалились в кабинет алькальда, чтобы выпить по бокалу хереса и побеседовать о мужских делах. Удивительно — даже у столь несхожих мужчин, как эти трое, немедленно нашлись темы для обсуждения! Дуарте неожиданно, словно одумавшись, попросил крепкого кофе и теперь сосредоточенно его пил — ему принесли целый кофейник на серебряном подносе. А сама Галка, смущаясь, чего за ней обычно не водилось, подошла к донье Мерседес. Испанка благожелательно выслушала ее небольшую просьбу и обещала подготовить все необходимое. С замиранием сердца Галка отправилась в предоставленную им с Эшби комнату, попросив передать мужу, что она будет ждать его там.

Через полчаса, когда Джеймс вошел в спальню, его ждал удивительнейший сюрприз. Небольшая, уютная комната, обставленная с большим изяществом и вкусом, была убрана цветами. Вазы, наполненные гибискусами, олеандрами, флердоранжем и розами, помещались везде — на столе, на туалетном столике, на подоконнике и даже на полу, наводняя все помещение тонкими летучими запахами. А там, где не было цветов — стояли свечи в многорожковых канделябрах. Пламя, дробясь и умножаясь, сверкало в зеркалах и хрустальных бокалах. На столике ждали фрукты и белое вино в ведерке со льдом, доставленным с гор — по меркам этих мест, немыслимая роскошь. И — самое главное — его ждала Алина. Такой Эшби не видел жену еще никогда. Тонкий кружевной пеньюар (взятый напрокат у доньи Мерседес) облегал ее хрупкую и сильную фигурку. Волосы, непривычно зачесанные назад, блестели и завивались естественными кольцами. Галка сидела на кровати с ногами и чувствовала себя необычайно взволнованной. Она крутила на пальце обручальное кольцо и ощущала, что сердце ее с каждым ударом словно куда-то проваливается. Понравится ли Джеймсу такой ее новый облик?

Ха! Еще бы! Эшби стоял на пороге, понимая, что губы его сами собой расплываются в улыбке. Перед ним, действительно, находилась совершенно новая Эли! Это был не маскарад, как в Сан-Хуане, когда она только и ждала мгновения, чтобы скинуть с себя все эти ненавистные дамские штучки. Это была не необходимость, как в день свадьбы, когда Алину отказывались венчать в мужском костюме. На сей раз — это был ее собственный выбор. Джеймс медленно, словно боясь спугнуть видение, пошел к ней и осторожно присел рядом, на батистовые простыни. Галка смутилась, как невеста. Тихонько Эшби наклонился к ней и коснулся лбом ее виска, вдыхая аромат густых темных волос. Что это? Неужели духи? Духи, которыми она сроду не пользовалась, презирая абсолютно все женские ухищрения?

— Я не могу быть такой всю жизнь, Джек. — Галка ответила на вопрос, буквально витавший в воздухе. — Но иногда…

Она покраснела так, будто они не были женаты уже два года.

— Боже мой, Алина! — прошептал Джеймс. — Какое счастье ты даришь мне сегодня! Отдых от всех тревог… — поцелуй. — Любовь… — Еще один поцелуй. — Нежность…

А потом он вдруг судорожно стиснул ее в объятиях, прижимая к себе, словно боясь потерять. Она отвечала на его поцелуи, обнимая мужа горячими руками. Забытая бутылка вина печально стукнулась о край серебряного ведерка, и хрустальные бокалы жалобно зазвенели…

А проходивший по коридору Дуарте, путь которого, на беду, пролегал мимо их двери, все это слышал. И его воображение, воспаленное алкоголем, ревностью и ненавистью, дорисовало остальное в таких красках, что, войдя в свою комнату, он некоторое время в ярости метался по ней, круша и ломая все, что попадалось под руку. Чашки, кофейник, поднос, книги, подушки — все летело в угол.

«Не он, а я должен был быть сейчас с ней! Не он, а я!!!»

Рыча, Жозе повалился на кровать. В душе у него все клокотало. Ему хотелось только одного: немедленно умереть.