Сначала это были просто мелочи. Ни малейшего намека на тенденцию.

Обитатели одного из устричных садков вдруг перестали расти. В других прудиках все шло благополучно.

У меня это вызвало чисто академический интерес, так как я однажды — очень давно, даже в исторических масштабах — попробовал устриц и решил, что одного раза мне хватит на всю жизнь. Но, как бывший рыбовод, я помог Хуану и Шаунте провести анализы окружающей среды. Нам не удалось обнаружить в этом водоеме ни единой молекулы вещества, хоть как-то отличавшей его от других садков. Не похоже было также, чтобы что-то нехорошее случилось с устрицами. Они были в полном порядке, если не считать того, что отказывались становиться крупнее ногтя большого пальца среднего человека.

В конце концов мы решили пожертвовать садком и возможным урожаем устриц и сварили около десяти литров совершенно безвкусного, на мой взгляд, супа. Затем мы осушили садок, простерилизовали его и повторно запустили в него споры.

Все кинофильмы и голографические записи, названия которых начинались с английской буквы С, куда-то запропастились. У нас не было ни «Casablanca», ни «Citizen Kane». Но загадочное явление «не знало» о значении артикля. Такие фильмы, как «The Cat Women from Mars» и «A Cunt for All Seasons» остались на своих местах, и кое-что из древней культуры все же сохранилось.

Мелочи.

Терморегулятор в детском бассейне отказался работать. Один день он прекрасно нагревал воду, а на следующий день отказывался это делать. Лючио и Елена отсоединили прибор, осмотрели и поставили на место; затем то же самое повторил Мэтью Андерсон, который понимал и чувствовал приборы, пожалуй, лучше, чем людей. Но терморегулятор так и не удалось наладить, а потом Елена вообще отсоединила его от системы после того, как однажды утром сунула руку в воду и чуть не ошпарилась. Дети, казалось, не возражали против холодной воды, лишь стали немного больше шуметь.

Что-то произошло с полом гандбольной площадки. Он стал липким, и двигаться по нему было все равно, что бегать по наполовину засохшему клею. Мы отциклевали пол и заново покрыли его, но лак был тот же самый, и вскоре после того, как пол высох, он опять начал липнуть.

На это можно было не обращать внимания — неудачно выбранный материал, и ничего больше, — но это был тот же самый лак, который мы использовали для всех деревоподобных поверхностей корабля, а липким он стал только в одном месте. Было мнение, что это происходит потому, что игроки в гандбол потеют. А те, кто занимается на силовых тренажерах, не потеют, что ли?

Затем случилась еще одно мелкое происшествие, которому вообще невозможно было найти какого-нибудь разумного объяснения. Это могла быть только сложная, но бессмысленная шутка: в одном из маленьких отсеков продовольственного склада полностью исчез воздух.

Раздраженный Рудковский сразу же сообщил мне о том, что у него на складе завелась «чертовщина», и я отправился вниз посмотреть, что случилось. Отсек был простой кладовой для хранения зерна и гарантированно не имел отношения к вакууму.

На двери не было никакого замка, но, когда Рудковский, высокий сильный толстяк, потянул за ручку, дверь не открылась. Другой повар пришел ему на помощь, вдвоем они сдвинули дверь с места, и она внезапно распахнулась; послышался характерный звук воздуха, врывающегося в безвоздушное помещение. На следующий день повторилось то же самое, и он решил поставить в известность совет.

Мы извлекли из кладовки все, что в ней было, и самым внимательнейшим образом осмотрели стены, пол и потолок. К нам присоединился и Антарес-906, обладавший другими органами чувств. Единственный способ удалить воздух из этого помещения состоял в том, чтобы откачать его оттуда, но никто из нас не смог найти какого-нибудь отверстия.

— Это страшно, — такова была единственная реакция тельцианина. Ну а мы пока что чувствовали скорее раздражение, а не страх. Но все же решили оставшуюся половину дня и всю ночь следить за помещением. К нему никто не подходил, но на следующее утро воздуха в нем снова не оказалось.

Чтобы исключить всякую возможность розыгрыша, я отстоял в карауле еще одну ночь, разгоняя сон каким-то странным напитком, носившим громкое имя кофе. Воздух опять исчез.

Сохранить происходившее в тайне не удалось, и реакция у разных людей была очень разной. Особо спокойные, а также скептики считали, что не стоит обращать внимание на такую ерунду. Кладовая была маленькой, и ежедневная потеря воздуха из нее составляла даже менее одного процента от расхода на запланированную утечку. Если больше не открывать дверь, то мы не будем терять и этих крох.

Многие были испуганы, и я склонялся к тому, что бояться стоило. Так как мы не знали, каким образом воздух исчезал из крохотной каморки, то разве могли мы быть уверенными в том, что точно так же воздух не исчезнет из целой каюты… целого этажа… целого корабля!

Терезу Ларсон и ее единоверцев прямо-таки распирало от гордости: наконец-то произошло нечто такое, что ни ученые, ни инженеры не могли объяснить. Нечто мистическое, служащее некоей цели, которую бог, когда Ей заблагорассудится (в религии Терезы бог был женского рода), укажет. Я спросил Терезу, не хочет ли она провести ночь в кладовой зерна, чтобы проверить, угодна ли богу ее вера, но она терпеливо объяснила ошибку моей логики. Если человек захочет «проверить» бога, что есть прямая противоположность вере, то Она, несомненно, покарает строптивца.

Я промолчал в ответ на эту благоглупость. Я любил Терезу, она была, вероятно, лучшим знатоком сельского хозяйства на корабле, но ее восприятие всего, что не касалось возделанных грядок и гидропонных плантаций, страдало изрядной экзальтированностью.

А большинство народа находилось в том же состоянии, что и я. Происходило что-то серьезное, чего мы пока что не понимали. И на сегодня единственным практическим решением было закрыть и запереть кладовую и хранить зерно в другом месте, пока мы будем разбираться со всеми этими вещами.

Наиболее тревожной оказалась реакция Антареса-906. Он попросил разрешения с помощью нескольких инженеров провести полную проверку систем на спасательных шлюпках. Они вскоре понадобятся нам, заявил он.

Антарес-906 сначала обратился ко мне. Окажись на его месте человек, я отказал бы ему: мы и так уже находились на пороге паники, и вовсе не следовало подбрасывать лишних дров в огонь страхов. Но логика и эмоции тельциан сильно отличаются от наших, и поэтому я повел его к Мэригей, чтобы решение принял капитан.

Мэригей отказалась отдать специальный приказ о проверке: такие работы проводились по графику, а в случае внеочередного обследования экипаж мог бы подумать, что командиры тоже ударились в панику. Но, если такая проверка будет проведена негласно и без привлечения внимания, как самое обычное рядовое дело, то вреда она, конечно, принести не сможет. К тому же Мэригей сочувствовала Антаресу-906 в его изоляции. Человеку, запертому в космическом корабле с сотней тельциан, тоже нужно было бы прощать многие странности.

Но когда она попросила тельцианина, чтобы он подробнее обосновал свое убеждение о необходимости проверки, ответ прозвучал зловеще:

— Недавно Уильям спросил меня о значении одной фразы в документе. Том, который вы получили с Земли. «Внутри чуждого неведомое, за его пределами непознаваемое».

Существо исполнило свой танец, выдававший сильнейшее волнение.

— Мы находимся внутри чуждого. А ваша безвоздушная кладовая представляет собой неведомое.

— Подождите, — вмешался я. — Вы хотите сказать, что это поучение из вашей религии — своего рода пророчество?

— Нет, ни в коем случае. — Он снова заплясал. — Пророчества — это глупости. А эти слова — формулировка постулата.

Мэригей задумчиво посмотрела на него.

— Вы хотите сказать, что нам следует готовиться к встрече с непознаваемым?

Существо потерло шею, а затем, после паузы, прорычало согласие с ее словами. И все это время оно продолжало приплясывать.