Изображение Среднего Пальца находилось в центре экрана еще около двух дней, постепенно уменьшаясь Затем оно превратилось в яркую звезду, вскоре исчезнувшую в ярком сиянии Мицара. Но уже к концу первого дня, чтобы глядеть на светило, нам даже не требовались светофильтры: Мицар был лишь самой яркой из звезд на небе, и только.

Люди постепенно приступали к своим делам. Они знали, что многие из их занятий были надуманными — корабль при необходимости мог вести полет самостоятельно. Даже уход за сельскохозяйственными культурами, входившими в систему жизнеобеспечения, в основном контролировался его электронным мозгом.

Порой я испытывал беспокойство от того, что корабль был разумным и обладал самосознанием. Он мог сильно упростить свое существование, отказавшись от поддержания жизни своих пассажиров.

Ну а мы, в свою очередь, могли отстранить корабль от управления полетом. В этом случае капитанство Мэригей, являвшееся сейчас в значительной степени символическим, стало бы реальным и тяжелым бременем. Действительно, «Машиной времени» можно было управлять без ее мозга, но это было бы устрашающей авантюрой.

Пятнадцать детей, имевшихся на борту, нуждались в родителях и преподавателях, и благодаря этому некоторые из нас получили реальное занятие. Я преподавал физические науки; кроме того, среди моих обязанностей имелась и должность «отец», хотя в основном эта моя функция сводилась к тому, чтобы как можно реже попадаться на глаза Саре.

Все, у кого не было детей, участвовали в различных долговременных проектах. Многие, конечно, были заняты созданием и препарированием сценариев нашего поведения через сорок тысяч лет. Я относился к этим занятиям без большого энтузиазма. Мне казалось, что единственной стоящей моделью будущего была «tabula rasa», чистый лист, с которого мы начнем, когда по возвращении не обнаружим никаких признаков присутствия человечества. В противном случае мы окажемся неандертальцами, зарабатывающими на жизнь невнятными сагами о звездных скитаниях.

(Шериф, естественно, склонялся к сценарию, согласно которому за сорок тысяч лет человечество не должно было измениться практически ни в чем, лишь шире распространиться по физической вселенной. С какой стати Человек мог пожелать измениться? Мне же казалось более вероятным, что Человек, отказываясь допускать изменения своей природы, неминуемо скатится к полному одичанию, повинуясь закону нарастания энтропии.)

Несколько человек писали историю нашего рейса. Я замечал, что они с жадностью ожидали каких-нибудь неприятностей. Отсутствие новостей является дурной новостью для историков. Другие изучали социальную динамику нашей небольшой группы, что, вероятно, заслуживало внимания. Социология с уникально уменьшенным набором переменных.

Многие принялись писать романы, сочинять музыку или иными способами пробовать силы в искусстве. Каси сразу же принялся терзать свое бревно, а Алиса Бертрам на второй же день объявила о прослушивании актеров для пьесы, над которой она работала; причем актерам предстояло участвовать и в написании самого произведения. Сара одной из первых явилась на пробу и была выбрана. Она хотела, чтобы я тоже попробовал свои силы, но заучивание многостраничных диалогов всегда казалось мне разновидностью моральной пытки, и я отказался.

Конечно, мое положение в совете могло избавить меня от многих подобных волнений. Но с началом рейса количество наших дел резко убавилось.

С возникновением искусственной тяжести корабль полностью преобразился. Во время орбитального дрейфа полы были всего лишь досадными препятствиями, из-за которых по судну приходилось передвигаться сложными извилистыми маршрутами. Положение «Машины времени» в пространстве воспринималось как горизонтальное, у нее имелись нос и корма, как у водного судна. Но теперь появилось ускорение, и корма превратилась в «низ». С начала полета прошло не больше часа, а Диане уже пришлось лечить первый перелом: Эми, прожившая при невесомости несколько месяцев, по привычке решила проплыть вниз по лестнице.

Когда это произошло, я понял, что у нас нет инспектора по технике безопасности. Таким образом я обрел новое занятие, но решил еще и завести себе помощника, искушенного в гражданском строительстве. Людей, владевших этой специальностью, оказалось трое, и одна из них была Кэт. Полагаю, я остановил свой выбор на ней, чтобы не казалось, будто я ее избегаю.

Нельзя сказать, чтобы я питал к Кэт дурные чувства, хотя никогда не чувствовал себя полностью свободно в общении с нею. Конечно, она была рождена, если можно так назвать процесс ее появления на свет, на девять столетий позже, чем я, и произошло это в мире, где гетеросексуальность воспринималась как серьезное несчастье, и являлась такой редкостью, что большинство людей даже и не сталкивались с этим проявлением человеческого естества. Но ведь такая же психология была от рождения присуща и Чарли с Дианой, нашим лучшим друзьям.

Правда, некоторые из них были более склонны к гетеросексуальности, чем остальные; связи Чарли с парнями были очень немногочисленными. Я подумал, какова в этом отношении Кэт, оставившая мужа на планете. (Хотя сам этот факт был не таким уж и дурным. Альдо все равно не годился ни на что, кроме игры в шахматы и го.)

Кэт приняла предложение с энтузиазмом. Согласно нашим планам, ее основной работе предстояло начаться лишь через десять лет, когда мы (если все удастся) должны будем закатать рукава и приняться за строительство нового мира.

Мы решили изучить корабль с точки зрения техники безопасности сверху донизу. На верхнем этаже предметов для беспокойства было немного: там находились грузовые помещения и системы управления. Из всех обитателей корабля там регулярно бывали лишь Мэригей да ее помощники Джеррод Уэстон и Мухаммед Тен.

Пять спасательных шлюпок не запирались. Я предположил, что народ мог бы забираться туда в поисках уединения, и поэтому, проверяя шлюпки, мы все время помнили о такой возможности.

Внутри их не было почти ничего, кроме противоперегрузочных кресел и анабиозных капсулей. Кресла из мягкого, очень упругого материала казались вполне безопасными, а что касается капсулей, то я решил, что туда никто не решится полезть без крайней необходимости; разве что какой-нибудь парочке захочется испытать сексуальную близость в темном гробу, встроенном в сложную механическую систему. Кэт на это сказала, что у меня большое воображение.

На четвертом этаже находилась большая часть наших сельскохозяйственных угодий, и поэтому там, теоретически, можно было утонуть. Все водоемы были сравнительно неглубокими, и ни один из взрослых не смог бы погрузиться туда глубже, чем по шейку, зато дети большей частью были еще достаточно малы для того, чтобы подвергаться потенциальному риску. Все семейства с детьми жили на первом этаже, но, конечно, дети будут бродить повсюду. Тут я увидел табличку «Не кормить рыбу», и мне в голову пришла идея. Я нашел Уолдо Эвереста. Он подтвердил, что рыба каждый день в определенные часы получает отмеренное количество пищи, и согласился с моим планом сделать детей ответственными за проведение кормления. Таким образом, рыбоводные садки становились их рабочим местом и теряли привлекательный ореол «манящей беды».

Это выражение я впервые услышал от Кэт и нашел, что оно хорошо описывает некоторых людей.

Здесь же находились три мелководных рисовых чеки, в которых также обитали тысячи лангустов. Они, правда, выросли еще недостаточно для того, чтобы годиться в пищу. Около половины всей площади оранжереи отводилось для быстрорастущего зерна, служившего кормом для рыбы. Атмосфера этого этажа нравилась мне больше всего: запах моря, смешивавшийся со свежим ароматом растущей зелени.

Нет, здесь, пожалуй, не было опасностей для жизни, помимо рыбоводных садков и оборудования для уборки урожая. Правда, здесь находился тот самый лестничный пролет, свалившись в который Эми сломала руку, но он вовсе не являлся местом повышенного риска.

Подъемник находился в некотором отдалении от лестницы, на расстоянии 120 метров, но туда нельзя было пройти прямо. Узкая дорожка прихотливо петляла между различными гидропонными плантациями. Поэтому мы просто обошли сельскохозяйственную зону по тротуару перед жилыми кварталами. На этом этаже была размещена примерно половина жилых помещений: они были такими же по размеру, как и остальные, но несколько отличались планировкой.

Квартирка, в которой жили мы с Мэригей, находилась совсем рядом с лифтом. Такое местоположение объяснялось не только привилегиями, присущими нашим званиям, но и практической необходимостью: ходовая рубка располагалась прямо наверху. Я пригласил Кэт выпить чаю. В смысле анализа с точки зрения техники безопасности наша квартира ни в чем не уступала любой другой.

По сравнению с военными казармами квартиры казались довольно просторными. Первоначальная планировка позволяла судну перевозить двести пять человек, каждому из которых выделялась комнатка площадью в четыре квадратных метра. Так что сто пятьдесят человек чувствовали себя здесь достаточно свободно. Двадцать восемь пар запланировали родить во время рейса ребенка, а некоторые из них даже двоих, но и в этом случае нам не угрожала перенаселенность.

После нашего большого дома в Пакстоне с окнами, глядевшими с одной стороны на лес и с другой стороны на широкое озеро, здесь возникало ощущение, напоминавшее клаустрофобию. На стене нашей спальни я поместил голографическую имитацию окна с видом на озеро, но потом мне показалось, что его следовало все же убрать. На вид оно казалось реальным, но подспудное ощущение фальши все же оставалось.

— Пожарная опасность, — сказал я, включая чайник. — По меньшей мере, опасность загорания. — Конфорки представляли собой индукционные нагреватели, так что для того, чтобы с ними что-нибудь случилось, следовало очень сильно постараться.

— Зато у вас есть ножи и прочая утварь, — заметила Кэт. В ее каюте по пожеланию хозяйки кухонного оборудования не было. Зато мы с Мэригей взяли с собой достаточно посуды, чтобы готовить и кормить шесть человек, а также изрядный запас прекрасных специй и трав. Мы ввели для пробы правило, согласно которому каждый мог до определенного часа прийти в общую кухню, узнать, какие продукты сегодня будут использоваться, и попросить приготовить из них что-то особое или же есть то же самое, что и все остальные.

— Говорят, что ванная — это самая опасная комната в доме, — сказала она. — Но в наших жилищах по этому поводу можно не волноваться. — В каютах были только тесные туалеты с унитазом и маленькой раковиной. На каждом этаже были отдельные душевые; душевые были и около бассейна на общем этаже.

Из заварного чайника пошел пар, я налил чай в две чашки, сел рядом с Кэт на диван и обвел комнату критическим взглядом.

— Здесь действительно мало поводов для беспокойства. Ты когда-нибудь думала о том, какие травмы чаще всего происходят в домашних условиях: падения, порезы, ожоги, отравления ядовитыми веществами… Как правило, виной всего этого являются такие вещи, которых здесь у нас нет.

Она кивнула.

— Зато у нас есть опасности, каких не существует в обычных домах. Например, попадания метеоритов, неполадки в системе жизнеобеспечения, да и сама мысль о том, что мы сидим на нескольких тоннах антивещества…

— Я учту это. — Минуту-другую мы молча прихлебывали чай, и пауза уже становилась неловкой. — Ты полетела… полетела только из-за Мэригей?

Она взглянула мне в глаза.

— Частично и из-за этого. Частично, потому что знала, что Альдо не полетит. Это был самый безболезненный способ расторжения брака. — Она поставила чашку на стол. — К тому же мне понравилась мысль о побеге, о поисках нового мира. Ты же знаешь, что в наше время в нас еще не закладывали нужных обществу свойств. Я присоединилась к тем, кто решил посмотреть новые миры. Средний Палец стал слишком уж маленьким. — Она криво улыбнулась. — Но Альдо по-настоящему полюбил его. Он влюбился в ферму.

— А ты и здесь время от времени занимаешься сельским хозяйством.

— Упражняюсь. К тому же я успела выучить, где у овощей вершки, а где корешки.

— Я рад, что ты летишь.

— Рад… — Вообще-то это был вопрос. — Альдо решил, что я отправилась вслед за Мэригей. Он говорил с тобой об этом?

— Не так конкретно. — (Зато сделал множество неуклюжих намеков).

— Мы… да… я люблю ее. — Кэт пыталась скрыть дрожь в голосе. — Но я… мы… Это было шестнадцать лет назад. А сейчас мы просто соседи, близкие соседи. И с меня этого довольно.

— Я понимаю.

— Не думаю. Я не думаю, что мужчины вообще могут это понять. — Она взяла чашку обеими руками, как будто хотела согреть их. — Возможно, это несправедливо. Я ни разу в жизни не встречала мужчину, который испытывал бы сексуальное влечение к женщинам, пока не оказалась на Небесах. Мне было около двадцати пяти лет. Но нормальные мужчины и мальчишки, среди которых я выросла, должны были трахаться друг с другом. Если этого не было, то и в отношениях не было ничего серьезного. У девушек и женщин все шло по-другому. Можно было любить кого-то, или не любить. Ну, а сексуальные отношения здесь значили вовсе не так много.

— Я не хочу казаться ревнивым мужем, — сказал я. — Я знаю, что вы с Мэригей все еще любите друг друга. Это очевидно каждому, кто даст себе труд обратить на вас внимание.

— Тогда не будем волноваться по этому поводу. То, что Альдо исчез из моей жизни, вовсе не значит, что я кинусь в ее объятия. Возможно, в чьи-нибудь еще. Но запомни, что я так же гетеросексуальна, как и ты.

— Я в этом уверен. — Я уже задавался этим вопросом: была ли эффективной и постоянной та технология, которую Человек применял в этом отношении. Я доверял Кэт, но продолжал думать об этом. — Еще чаю?

— Нет, нам пора идти дальше. — Она улыбнулась. — А то про нас начнут сплетничать.

На третьем, общем, этаже имелись проблемы с безопасностью, которые не были очевидными при невесомости. Старое дырявое ковровое покрытие в кафетерии, казалось, так и предвкушало, что люди с занятыми руками будут спотыкаться о прорехи. Заменить его, конечно, было нечем. Мы отогнули угол и решили после осмотра, что голая металлическая палуба куда лучше, а пересохший клей совсем нетрудно счистить. Через несколько дней мне нужно будет собрать бригаду для этого занятия.

Мы проверили большую часть оборудования тренажерного зала: механизмы для силовых упражнений, для имитации гребли, лыжные и велосипедные тренажеры. Осмотрели кольца, канаты, параллельные брусья и решили, что если кто-то получит здесь травму, то это будет еще нескоро.

В бассейне уже плескалось много народу, в том числе и девять детей. Я знал, что корабль наблюдает за купающимися днем и ночью. На общем этаже жили лишь два человека, умелые пловцы Лючио и Елена Моне. Дверь их квартиры выходила прямо к бассейну. Один из обитателей всегда находился дома, и в том случае, если бы корабль объявил тревогу, мог бы в считанные секунды оказаться у бассейна.

Первый и второй этажи представляли собой близкое подобие четвертого: 95 процентов площади занимала ферма, окруженная жилыми кварталами. Правда, здесь было меньше воды, и единственную опасность представлял собой устричный садок, настолько мелкий, что утонуть в нем можно было только лежа. (Я возражал против разведения устриц — им до первого урожая требовалось расти целых шесть месяцев, — но люди, которые могли смотреть на этих моллюсков, не испытывая тошноты, взяли верх.) В отличие от четвертого этажа, все квартиры здесь были одноэтажными, так что тут не было даже лестниц, из-за которых можно было беспокоиться.

Область под первым этажом являлась самой опасной частью корабля, но она находилась вне юрисдикции инспектора по технике и его верного помощника, гражданского инженера. Там, невидимо для нас, пылали семь тонн антивещества, сдерживаемые мощным силовым полем. Если бы с полем что-нибудь случилось, то у всех нас оказалась бы в запасе примерно одна наносекунда, чтобы подготовиться к новому образу существования в форме вечно несущихся по вселенной потоков гамма-лучей.

Кэт вызвалась воплотить в жизнь великий проект уничтожения ковра, и я уступил ей лидерство в этом деле, хотя и успел сам настроиться на него.

В течение десяти месяцев я находился в центре всех событий — споров, координации действий, принятия решений, — а теперь оказался всего лишь одним из множества пассажиров. Для утешения у меня имелся определенный ранг, вернее, почетное звание, и эфемерное подобие работы, но больше не было ответственности. Я должен был привыкнуть смотреть на то, как дело делают другие.