Глава 3
ДЕВЯТЬ ПИСЕМ НА ДРУГОЙ КОНЕЦ РАДУГИ
Заславского разбудил зуммер, который «Ревель» включил в его каюте. Алкогольный туман благополучно дезертировал из головы, и Макс пришел в себя за считаные секунды. Сев на койке, он покрутил головой, дабы узреть на каютном тактическом дисплее хоть что-нибудь, но экран был девственно чист. А из динамиков зазвучал голос бортового интеллекта:
— Капитан, подъем. Монтаж и переоборудование закончены, требуется ваша подпись на документах о приемке. Макс, ты меня понимаешь?
— Ага. Да, «Ревель», все нормально. Сейчас умоюсь и пойду подписывать. Они все там же, снаружи, в доке?
— Нет. Леон вытащил из спецов ГРУ старшего и притащил в кают-компанию. Там он поит его кофе и отвлекает, пока я привожу тебя из убогого вида в божеский.
— Боже мой, «Ревель», что за словарные обороты? Где ты этого нахватался? — Заславский вскинул бровь в удивлении.
— От вас с Дирком еще и не такое услышать можно. Кстати, о Дирке. Макс, бутылка твоя в утилизаторе. И будь любезен, пообещай мне одну вещь — в рейсе ты ни капли не пьешь. Я пока молчу, но у меня есть огромное желание сдать тебя нашему Отто на такую же полную прочистку, как и Дирка. Он-то пить перестал, во всяком случае в таких количествах. — В голосе ИскИна сквозили забота и ехидство, примерно в равной пропорции.
— Я чего-то не понимаю, «Ревель», — начал Макс. — Ты на борту решил ввести диктатуру?
— Капитан, давай-ка без ярлыков, а? Сам посуди, на кой мне спившийся командир? Я абсолютно серьезен, и это не диктатура, это голос разума, если уж на то пошло. — «Ревель» смягчил тон.
— Хмм, — прогудел Заславский, понимая, что в чем-то ИскИн прав. — Давай-ка, дорогой разум, договоримся так: я пить подвязываю. Во время рейса точно. А когда вернемся на Землю после лестиан — я разрешаю тебе и Отто полностью провести мне детоксикацию организма и все такое, ага?
— Разумно, меня устраивает, — ответил «Ревель». Макс кивнул и пошел умываться и одеваться, чтобы идти подписывать акты, а «Ревель» в этот же самый момент разговаривал с Лемке.
— Все в порядке, Отто, я его убедил.
— Убедил в чем? — решил уточнить старпом.
— В том, что пить надо завязывать. — ИскИн был донельзя корректен.
— Каким образом, прости? Меня он не слышал наглухо! — Сказать, что Лемке был поражен, значило бы не сказать ничего.
— Ну, я просто намекнул ему, что могу быть олицетворением злобного машинного разума из древних страшилок, — рассмеялся голос «Ревеля». — Ему хватило утилизированной бутылки. А если серьезно — то Макс не дурак, Отто. Ни разу не дурак, и сам прекрасно понимал, что у него проблемы. А раз их даже компьютерный я заметил — стало быть, проблемы нешуточные.
— Забавно, забавно. Ладно, будем считать, для простоты, что вопрос решен. — Отто решил не нагнетать обстановку.
— Именно, Отто, именно. Он сейчас умоется и пойдет подписывать акты у нанимателей, можешь перехватить его в кают-компании.
Лемке кивнул куда-то в сторону тактического дисплея, соглашаясь, но перехватывать Заславского не пошел. Да ну, перехватывать его еще, много чести. Если «Ревель» прав и капитан сделал выводы — тем лучше; если «Ревель» ошибся и Макс просто не захотел спорить, а виски у него еще есть — тоже неплохо, прямо в момент разгона, когда он особо не нужен, засунем в детоксикацию. Пускай поплавает пару суток без сознания в физрастворе, заодно и полная чистка организма пройдет. С этими мыслями старпом и корабельный врач Отто Лемке развернулся и направился в свой медблок, где новенькие криобоксы сверкали лакированными боками, напрашиваясь на его внимание.
В кают-компании Леон Аскеров развлекал старшего техника нанимателей. Вернее, не то чтобы развлекал, скорее просто занимал его разговором, ожидая появления Заславского. Аскеров не видел капитана с момента, когда привезли оборудование, но от «Ревеля» знал, что Макс у себя в каюте, изрядно выпив, отсыпается. Явившийся же в кают-компанию Максим Викторович Заславский совершенно не соответствовал понятию «отсыпался, крепко выпив», ибо был одет с иголочки, идеально выбрит и выглядел крайне бодро. Чему Леон весьма обрадовался, но виду не подал. Просто при виде капитана вскочил по стойке смирно, дабы продемонстрировать представителям нанимателя, что субординация на транспорте «Ревель» ничуть не хуже, чем на военном флоте.
— Капитан, разрешите доложить, монтаж и модернизация завершены! Установлено все доставленное оборудование, тесты систем пройдены на сто процентов, предварительное заключение — полная готовность! — Аскеров оттарабанил это на едином выдохе.
— Отлично, благодарю вас, — официально кивнул Заславский. — Когда будут составлены акты от смежников? — Вопрос был абсолютно риторическим, Макс знал уже, что акты готовы, но правила игры есть правила игры.
— Акты готовы, — встал техник гэрэушников. — Извольте ознакомиться, капитан. — И протянул Максу планшет.
Заславский кивнул, жестом предложил всем садиться обратно, устроился в одном из кресел и бегло просмотрел документы. Отчет Леона, приложения гэрэушников…
— Господа, у меня возникает один-единственный вопрос, — Макс поднял взгляд на техников. — Какие именно «противометеоритные системы, четыре аппарата»? Это у нас так теперь торпедные пусковые установки называются?
— Именно, господин капитан, — подтвердил представитель нанимателя. — Именно противометеоритные системы мы вам и поставили, согласно договора. А уж что они вам напоминают…
— Я понял, не трудитесь. — Макс улыбнулся и расписался на всех листах. — Прошу вас, со стороны акционеров претензий нет.
— Еще бы! — самодовольно осклабился представитель нанимателя. — Откуда бы они у вас взялись, господа… Всего хорошего, проводите меня до выхода и можете начинать предстартовые хлопоты, вам же еще ходовые испытания предстоят, как я понимаю.
Макс кивнул Леону, Аскеров встал и жестом пригласил гэрэушника следовать к выходу. Тот не заставил просить себя дважды и, кивнув на прощание Заславскому, вышел из кают-компании. Леон двинулся следом за ним, дабы соблюсти приличия — у него даже не возникало мысли, что техник разведки заблудится в коридорах типичного европейского эсминца. Хоть эсминец и называется уже несколько лет «экспедиционным транспортом».
Заславский проводил их взглядом, встал и направился в рубку, по дороге вызывая Дирка.
— Слушаю, кэп!
— Урмас, ты где?
— На данный момент у себя в каюте, а что? — Манера общения штурмовика не в рейсе была абсолютно штатской.
— А давай-ка в рубку, вот что. Нам тут установили новые «противометеоритные комплексы», шестиствольные, четыре штуки. Интересно твое мнение услышать как канонира.
— Есть, капитан, сейчас буду! — Раз уж Заславский требует прибытия в рубку, так и манеру общения надо коррелировать в сторону службы.
— Жду. — Макс отключился.
В рубке было пусто, Заславский вошел туда первым. Отто, впрочем, скорее всего, торчал в медотсеке, а Урмас должен был вот-вот явиться. Что ж, посмотрим пока, как оно из-под капитанского доступа выглядит… Макс занял свой пилот-ложемент и включился в виртуальную систему «Ревеля».
«Реакторы — 100 % готовность.
Накопители — 100 % заряда.
Защитная система — отключена, готова к использованию.
Двигатели маневровые — заглушены, готовы к использованию.
Двигатели маршевые — заглушены, готовы к использованию.
Орудийные комплексы — порты закрыты.
Торпедные установки — заряжены, порты закрыты.
Стыковочная система — активирована, идет докировка.
Система жизнеобеспечения — активна, ресурсные системы полностью заправлены.
Система искусственной гравитации — активна.
Корабль готов к отстыковке и старту».
Заславский отключился от виртуалки, услышав голос Дирка.
— Кэп?
— Урмас, на вахтенное, ознакомься с установками. Слава богам, хоть «Ревель» не пытается именовать их противометеоритными. Увидишь в отчете, сразу под орудийными комплексами, — прокомментировал капитан, и штурмовик-канонир занял место в пилот-ложементе согласно вахтенному расписанию.
Впрочем, мог занять любое свободное, раз уж на то пошло, поскольку его канонирский доступ не требовал специальных пультов. Но Урмас один раз определил себе место в рубке и старательно на своей вахте находился только в нем. В экипаже он изначально не являлся канониром, его задачами были сугубо штурмовые. Но…
На безрыбье, как известно, и омар является белугой, потому Макс и Леон обучили Урмаса обязанностям канонира и взаимодействию с орудийными системами «Ревеля», а втянулся он быстро. Более того, во время первого же совместного коммерческого рейса, когда «Ревель» повез с Европы груз на планетку Парадизо в системе Бегельгейзе, экипажу пришлось проверить своего канонира в действии.
Пираты, чувствовавшие себя достаточно вольно вокруг той звезды, сначала польстились было на одиночный корабль с опознавательными кодами «транспорт», но очень быстро пожалели о своей самонадеянности, убедившись в том, что «транспорт» является бывшим эсминцем. Дирк в первом же своем бою в качестве канонира лихо продырявил нападавшему фрегату двигательный отсек, и пираты вынуждены были сдаться.
Конечно, могли бы и порыпаться, но вот орудия «транспорта» как-то не очень тому способствовали. А российские опознавательные коды подсказали атаковавшим, что ребята на «беззащитном одиночном корабле», скорее всего, недобрые и конвенций не подписывали. Еще бы, конвенции — они для военных и полиции, а это вроде как гражданские. Им те конвенции сугубо параллельны, раз уж с их «транспорта» орудийные системы не демонтированы, и как-то же это проходит все таможни.
Эфирное пространство вокруг Бетельгейзе наполнилось нецензурной бранью обманутых в лучших ожиданиях пиратов. Шедший относительно неподалеку патрульный корвет Евросоюза едва успел спасти пиратский корабль от расстрела, поскольку Дирку взбрело в голову попрактиковаться, а Заславский не имел желания мешать своему канониру. Сцена «не ждали» удалась, все участвовавшие стороны пребывали в крайней степени изумления. Урмаса утешали всем экипажем, доказывая, что практика — дело наживное, а приз за отправленную под арест пиратскую команду и сданный властям ЕС фрегат — вполне неплохая сатисфакция.
Так Дирк привыкал к судовой роли канонира. Впрочем, ничего удивительного — воевать ему было не в новинку, а корабельные излучатели поддавались приручению не хуже ручных излучателей. Максу тогда не пришло в голову, что так Урмас просто социализируется, стараясь найти себя в мире, по отношению к которому штурмовик постарел на полсотни лет за один сон. Впрочем, это никому в голову не пришло, даже врачу Лемке. Разве что «Ревелю», но ИскИн, если и понял, то виду не подал. Он просто старался во всем помогать своему экипажу.
Заславский наблюдал за Дирком с огромным удовольствием. Немаленьких размеров прибалт легко устроился в пилот-ложементе штатного канонира и ловкими движениями управлялся с пока незнакомыми для себя системами. Судя по внешним проявлениям, Дирк подгрузил в виртуальную оболочку «канонир» какие-то тактические вводные, туда же добавил характеристики новых установок и развлекался, моделируя бой в виртуальности.
Собственно, так оно и было. Более того, именно это Макс и собирался предложить канониру. Но Дирк был парнем на редкость сообразительным, и совет от Заславского не потребовался. Ведь по большому счету — если не считать развития технологий — мир не изменился. И Дирк, человек с крайне прагматичным подходом к жизни, просто использовал новые технологии так же, как когда-то использовал известные ему в прошлом. В рамках своего крайне прагматичного подхода.
Макс кивнул головой спине Урмаса, одобряя его действия, и вышел из рубки. Дирку явно было ближайшее время ни до кого. Стало быть… Заславский поднес к губам коммуникатор:
— Отто, Леон — начать процедуры предстартовой подготовки. Отстыковка через пятнадцать минут, я пока коридор запрошу.
— Принято, капитан, — ответил бас Лемке, а чуть позже его слова повторил голос Аскерова. Макс переключил коммуникатор на внешний канал.
— Диспетчер, здесь транспорт «Ревель», капитан Заславский. Прошу подготовить расстыковку через пятнадцать минут и дать стартовый коридор.
— Здесь диспетчер, Максим Викторович, ваша просьба услышана, оставайтесь в канале, — ответил Максу приятный женский голос. Через несколько секунд диспетчер продолжила:
— Максим Викторович, вы поставлены на расстыковку через четырнадцать минут тридцать секунд, даю обратный на ваш дисплей. Стартовый коридор будет предоставлен по расстыковке. Скорость вращения — десять оборотов в сутки, угловое ускорение отсутствует. Принимайте навигационную коррекцию через семь минут. Подтвердите прием вводных, пожалуйста.
— Навигационная через семь минут, без углового, десять оборотов, четырнадцать десять до расстыковки, принял Заславский. Диспетчер, всего хорошего, навигационную примет автоматика.
— Всего доброго, «Ревель», до скорого! — согласно традиции, диспетчер выразила надежду на скорую встречу. Макс, согласно традиции же, отвечать не стал, просто опять переключил коммуникатор.
— «Ревель», через семь минут навигационную примешь, ладно? И сразу же запускай предстартовый зуммер.
— Принято, капитан, — отозвался ИскИн.
Заславский, довольный розданными указаниями и общей реакцией, быстро зашагал в свою каюту. Как раз успевал дойти туда и обратно, заодно и переодеться из парадно-официального костюма в нормальный рабочий комбез. В рубку Заславский вернулся уже не напоминая новогоднюю ёлку, готовящуюся к параду. Собственно, кроме него никто и не наряжался — но кроме него никто и не подписывал акты у поставщиков. И неважно, что поставщиками в этот раз были банальные техники от нанимателя, просто невежливо капитану подписывать документы в рабочем.
Леон шустро что-то отбивал на своей «доске», Лемке вальяжно и спокойно прогонял положенные предстартовые тесты, а Урмас все еще не вылез из виртуалки, приспосабливаясь к новому оружию на борту. Макс обвел рубку взглядом: умиротворяющее зрелище — все на своем месте, каждый занят делом. Сущий рай, можно сказать. Но говорить этого он не стал, просто это стало его маленьким суеверием — перед стартом убедиться, что все именно так. С точки зрения Заславского, подобная предстартовая картина гарантировала, что рейс пройдет хорошо. Вот сейчас должен зазвучать голос ИскИна, сообщающего, что включает зуммер.
— Внимание экипаж, включаю зуммер, первый гудок — семь минут до расстыковки! — Голос «Ревеля» прозвучал как в коммуникаторе, так и по корабельной трансляции. Заславский окончательно успокоился, на лице его проскользнула довольная улыбка. Макс взлетел на мостик, устроился в своем ложементе и подключился к управлению, одновременно давая в сеть статус «капитан на мостике».
Семь минут пролетели под поскрипывание зуммера, в обыденных донельзя процедурах, а последние пятнадцать секунд до расстыковки Заславский превратил в зрелище. Впрочем, это тоже уже стало традицией. Просто вместо тактического дисплея — на полрубки — он вывел внешнюю картинку, превратив стену и дисплей на ней в обзорное стекло. Естественно, стеклом оно не являлось, но обзорный экран давал полную иллюзию гигантского иллюминатора. Вовремя — там как раз расходились створки дока, выпуская «Ревель» из нутра орбитальной базы наружу, в Космос. Понятное дело, что пока что только в околоорбитальное пространство вокруг Земли-матушки, но все-таки Космос.
Сияние звезд и огромный полудиск Земли заполнили рубку. Макс успел насладиться этим зрелищем сполна, перед тем как услышать координаты стартового коридора, автоматически переданные со станции, и включить сначала маневровые, а потом и маршевые двигатели.
Со стороны это должно было бы выглядеть крайне величественно: гигантская сигара бывшего эсминца медленно выползла из нутра станции, напоминающей каравай-переросток, и медленно, как будто неуверенно, отталкивалась выхлопами маневровых дюз. А когда коридор, определенный диспетчерами, был занят — вспыхнули жерла маршевых двигателей, и корабль словно растаял в мраке предвечной тьмы Космоса.
Как минимум один человек на Земле точно не любовался стартами кораблей. Никогда. Ему всегда было не до них. Пока судьба не привела его в высокие кабинеты, Геннадия Горина в кораблях интересовала живучесть и грузоподъемность. А также вооруженность (что орудийная, что тягово-энергетическая), скорость, незаметность… Но никак не зрелища их стартов. А с генеральскими погонами Геннадию Владимировичу пришлось осваивать тактику кабинетов и совещаний, что опять-таки не оставило времени любоваться стартами межзвездных скитальцев.
В момент, когда Макс Заславский включал маршевые двигатели, Геннадий Горин смотрел на лейтенанта подразделения «Серебряная чайка» Стаса Бартенева, стоявшего перед ним навытяжку. Смотрел и раздумывал: а стоит ли отправлять именно Стаса? Может быть, поискать оперативников поматерее, позлее? Или наоборот — сделать ставку на незашоренный взгляд молодого офицера? Ведь лейтенантские погоны и должность ротного Бартенев получил три недели как. Впрочем, он в сержантах проходил семь лет, одних разведывательно-диверсионных выходов у парня — как блох на барбоске… Генерал изволил сомневаться.
Стас стоял навытяжку, широкоплечий и коренастый, среднего роста, но с огромными «набитыми» костяшками на немаленьких кулаках. Глазами начальство не ел, просто стоял и молчал, понятия не имея, с чего вдруг его группу выдернули, посадили в командном центре на Земле, под Петербургом, и заставили уже четвертый день валяться на пузе. Вроде как куда-то отправят, вроде как чего-то начальство придумало, но пока-то? Тренировки только в спортзале, даже наружу не выпускают, кормежка по расписанию — это, конечно, здорово, но «лошадь любит бегать», а не в стойле прохлаждаться.
— Скажите-ка, лейтенант, — начал Горин, которому надоело думать в одиночку, — вы рейд на Светлую помните?
— Так точно, ваше превосходительство, помню. — Бартенева не просили давать оценку этому «рейду», и он решил придержать свое мнение о слишком легкой поездке при себе.
— Отлично. Тогда вот какой у меня к вам вопрос, лейтенант. Как вы полагаете, силами двух взводов лично вы сможете обеспечить безопасность экспедиции в десять человек численностью, при условии, что контрагентами будут лестиане?
— Разрешите уточнить?
— Слушаю? — Горин поднял бровь.
— Экспедиция состоит из штатских?
— Не совсем, — рассмеялся генерал. — Штатских минимум, костяк — действующие либо бывшие военные.
— Так точно, ваше превосходительство, смогу. При условии, что состав экспедиции не будет создавать помех для миссии.
— Ох, лейтенант… — Горин встал, прошелся по кабинету, встряхнул седой насквозь головой. — Ты бы не скатывался к недооценке противника, а? На Светлой форматировщиками командовал бывший майор «Чаек», а одной лестианской твари хватило, чтобы та-а-акой шухер навести! Уверен?
— Ваше превосходительство, разрешите вопрос?
— Станислав, прекрати каждый раз «превосходительствовать», и давай-ка по существу. Разрешаю, спрашивай.
— Речь идет о миссии, ради которой я и мои ребята уже пятый день тут находимся?
— Да, Станислав, именно о ней. Именно экспедицию тебе и предстоит прикрывать. Правда, личного состава в экспедиции поменьше будет, поменьше. А чтоб тебе совсем интересно стало — полетишь ты с тем самым отставным майором из наших, на том самом эсминце. — Генерал замолчал, наблюдая за реакцией Стаса. Впрочем, если Горин рассчитывал на бурную реакцию — то не того он выбрал. Бартенев просто кивнул, приняв к сведению уточнения вводной. Поняв, что вопросов не будет, генерал продолжал:
— Так вот, лейтенант. Лететь вам с Заславским и его людьми. И, кстати, опять с Дорощенковой, так надо. Она, конечно, вольный оперативник, играть в команде не обучена, да и вообще у нее функции обычно другие, но так надо. Видишь ли, на планете этой, куда вам лететь, лестиане замечены. Подготавливают то ли плацдарм для вторжения, то ли просто зачастили. Заславского я туда отправляю, поскольку он уже с этими тварями дело имел, да и нет у меня в распоряжении ксенологов. Не готовят у нас их ни в одном вузе, понимаешь ли. А без ксенолога, наглухо преданного Империи, эту миссию нам не взять, не взять…
Стае стоял и слушал. И чем больше говорил матерый волк Горин, тем больше Стасу Бартеневу, лейтенанту, хотелось полететь именно туда. Именно с этой миссией. Именно сейчас. Поскольку нестандартные условия Бартенев любил всегда, чем сложнее задача — тем интересней. А то, что генерал считает нужным лично вводить его в курс, льстило самолюбию бойца. И еще больше побуждало взяться за эту задачу.
Разгон по Солнечной — скучное занятие, и при этом неважно, откуда ты стартуешь. Все равно, если не пользоваться стационарными гейтами перехода, а прыгать на своих двигателях, то будь любезен, выйди за орбиту Нептуна. Оттуда уже можешь сигать, куда твоей душе угодно. Итого — полсуток (стандартных, земных) ты ползешь по системе ради того, чтобы потом с бешеным ускорением достигнуть почти релятивистской скорости и уйти в открывшийся гравитационный тоннель. Нет, конечно, можно было бы занять очередь в гейт от Луны до разрешенной сферы прыжка, но неизвестно, что дольше. Очередь вполне могла затянуться на пару суток.
Впрочем, как говорится, не впервой. Как раз есть время на то, чтобы подготовиться к прыжку, еще раз все проверить, еще раз удостовериться, что все системы работают штатно. Экипаж «Ревеля» бодро провел все необходимые процедуры, и, как уж повелось, «разгонный ужин» собрал всех в кают-компании. Коком в этот раз был Леон, по жребию, потому команду приветствовал на ужине шашлык в его «окосмиченном» виде — электрогриль заменил угли, да и мясо было восстановлено из обезвоженного.
Тем не менее экипаж бывшего эсминца был крайне доволен таким меню. Ибо стандартные рационы из списка бортового автокока всем приелись еще уйму времени назад, что и неудивительно. Потому и кидался регулярно жребий, и каждый член экипажа по очереди вставал «к плите». Смех смехом, а именно из таких маленьких компромиссов и неожиданных решений и состоят слетанность экипажа, слаженность совместной работы и все подобное. Ведь на кораблях класса «Open Space I», которым разрешались свободные полеты в любом направлении, экипажам приходилось проводить вместе не по одному месяцу без перерыва.
Ужин удался. Никому не хотелось расходиться после еды, да и времени был еще вагон, корабль шел в автоматическом режиме. Макс, Леон, Урмас и Отто развалились поудобнее в креслах столовой, трепясь ни о чем.
— Кстати, Макс, можешь объяснить один парадокс? — Леон явно что-то вспомнил.
— Могу попробовать, если расскажешь — какой. — Заславскому даже разговаривать было лениво.
— Вот какого нечистого мы то ищем сами заказы, и про нас месяцами никто не вспоминает, а то вдруг вот так вот: раз, два, три — побежали-побежали!
— Есть у меня подозрение, что Горину просто регулярно не до нас. А тут что-то, опять связанное с лестианами, вот про нас и вспомнили. Ведь не просто же так нам такая техпомощь обломилась! — Заславского самого изрядно волновал ровно тот же вопрос, но ответа он не знал, потому просто делился своими размышлениями.
— Макс, а у тебя нет ощущения, — вмешался Отто, — что нашими руками просто решили разгрести очередную кучу дерьма?
— Как тебе сказать… Понимаешь ли, мой добрый Отто, у меня нет такого ощущения, у меня есть четкая в этом уверенность. Радует меня другое — в этот раз я точно знаю, на кой черт это мне нужно. За одни движки и реакторы нашим нанимателям надо ноги мыть и воду пить, Отто. А деньгами нас тоже не обижают, если что.
— Ха! Макс, я предпочел бы тридцать вместо трехсот, но при этом каждый десятый выстрел из тех, которые нам предстоит услышать. — Лемке и не скрывал своей легкой паранойи.
— Мечтать не вредно, вредно не мечтать, — засмеялся Заславский.
— Мечтать? Нам лететь к черту на куличики, поди туда — не знаю куда, а ты говоришь — мечтать?! — воскликнул немец.
«Ревель» вмешался совершенно бесцеремонно, но это было нормально — никто из экипажа уже не удивлялся общительности ИскИна, равно как и наличию у него собственного мнения.
— К черту на куличики? Не знаю куда? Отто, ты слишком много кушаешь. Вот покойный капитан Агарис — тот последний раз прыгал «не знаю куда». Да и ребята Алекса фон Строффе, знаешь ли, тоже. Поисковый флот двести лет назад был крайне гибельным делом.
— «Ревель», дорогой мой, тем более непонятна мне ситуация, при которой в наш век, когда все запеленговано, отмечено маяками, учтено и взвешено, нам приходится лететь практически вслепую! — попробовал парировать Лемке.
— Вслепую, — начал «Ревель» нарочито покорным тоном, — это означает, что навигационную схему и навигационную коррекцию просчитывал не Макс? Я правильно тебя понял, Отто?
— Ах ты чертов логик! — рассмеялся немец. — Подловил таки! Да. Ты правильно меня понял, меня напрягает летать по чужой указке!
Тут уже рассмеялись все, не только ИскИн. Дружный хохот экипажа наполнил кают-компанию, Лемке, даром что слегка сел в лужу, смеялся не менее заливисто, чем остальные. На пару минут разговор превратился в смеховой взрыв. Впрочем, быстро остыли.
— Кстати, господа, — вдруг абсолютно серьезным тоном заговорил «Ревель», — есть у меня к вам одно предложение. Крайне, должен вам сказать, странное. Выслушаете?
«Господа» переглянулись. Макс пожал плечами, Леон кивнул, Отто развел руками, а Урмас заинтересованно уставился на динамик громкой связи — видимо, это означало, что он внимательно слушает. Как обычно, в ситуации, когда вопрос был обращен ко всем и сразу, отвечать пришлось капитану.
— Ну, высказывайся, раз уж начал, — прокомментировал Заславский. — Мы все тебя внимательно слушаем.
— Хорошо. Тогда я издалека начну, если вы не против. Тут герр Лемке упоминал, что читал когда-то заметку про Алекса фон Строффе и его историю, так я ее нашел. Для начала предлагаю вам всем ее послушать, у меня есть голосовой файл. Запускаю?
— Запускай, не тяни! — Теперь интересно стало всем.
Из динамиков полилась фоновая музыка. Какой-то симфонический оркестр играл что-то трагичное, тревожа своими нотами до глубины души. А на фоне этой музыки зазвучал мягкий баритон рассказчика:
Angie — ложно-одинарная звезда. Состоит из желтого карлика Angie класса G-III, он же Дельта Малого Факела, и потухшего сверхкарлика Angie-Zero… Звезды названы так капитаном корабля дальней разведки «Диана» Алексом фон Строффе в 2390 году по праву первооткрывателя.
Письмо первое
«Здравствуй, родная! Не хотел тебя беспокоить, пока „Диана“ не покинет Солнечную. Поэтому не звонил и не писал, ты уж прости. Долгие проводы — лишние слезы, сама же прекрасно понимаешь, не так ли? Вот потому и молчал.
Мы идем на разгонных блоках уже третьи сутки. В системе нам запретили разгоняться, через ворота внутрисистемных переходов вывели нас за Плутон, и отсюда мы начинаем. В принципе, могли бы разогнаться и гораздо быстрее, но тогда нам не хватит активного вещества для того, чтобы вернуться обратно из Поиска. Поэтому приходится разгоняться медленно. Экономим ресурс двигателей и ресурс реактора.
Знаешь, я все кручу в голове наш с тобой разговор перед моим отлетом. Я никак не могу успокоиться, меня очень задела твоя фраза „космос делает все, чтобы забрать тебя у меня“. Энджи, он не забирает меня, он меня ненадолго одалживает, и только. И то лишь для того, чтобы я мог к тебе вернуться победителем.
Пойми, малыш, нам с тобой обоим нужно, чтобы я полетел, поскольку премия за этот рейс вполне способна принести нам сумму, достаточную для покупки квартиры. И тогда наконец-то мы сможем завести детей, как ты и хочешь. А представляешь, каково детям будет рассказывать в школе, что их родители не просто абы кто, а фон Строффе, „те самые“. Ведь у меня есть неплохой шанс при поиске найти новую звезду. Выход из гравитационного тоннеля (или гиперпространства, как его еще называют) может привести нас куда угодно. И к новой звезде, как это уже неоднократно бывало, представляешь? И будет звезда по имени Энджи, я имею на это право. Здорово, правда?
Извини, потом напишу еще, сейчас моя вахта начнется, как раз финиш разгона, и будем уходить в тоннели. Люблю тебя, родная! Твой Алекс».
Энджи Валлис была миловидна и приветлива. Во всяком случае таковой ее считали все, кто мало с ней общался. В свои двадцать шесть лет она сделала уже неплохую карьеру в продажах компании «Дженерал Спейс Системс» и искренне считала, что может больше. Мисс Валлис как будто подтверждала изрядное количество раз звучавший тезис о том, что успешный человек всегда сам себя создает и успешен во всем. Ее ценили на работе, ее апартаменты всегда по уик-эндам и праздникам наполнялись шумной компанией, ее родители ею гордились. Мало кто подозревал, что Энджи всего этого мало, она не афишировала свои амбиции больше, чем позволяли приличия.
Именно амбиций ради она в свое время, пару лет назад, склеила на одной вечеринке бравого астронавта Алекса фон Строффе, старшего офицера на фрегате одной из эскадр Патруля в составе сил ООН. Фон Строффе был старше мисс Валлис на пять лет, обладал чувством такта, неплохо играл на гитаре. А также Алекс был мил в общении с нею и ее друзьями, ненавязчиво разогнал своим присутствием всех ее чересчур настойчивых поклонников и чертовски ловко управлялся с атмосферным катером. Именно последний его талант помогал Энджи радоваться жизни, когда Алекс вывозил ее «покататься», а на самом деле — поноситься над Землей с нереальной скоростью в два Маха.
Чего еще желать женщине от личной жизни? Да, Алекс не был записным красавцем. Алекс не любил тусовки просто ради тусовок. Он не одобрял ее периодические эксперименты с алкоголем и легкими наркотиками, но терпел их. А еще фон Строффе писал для нее стихи, что мисс Валлис считала серьезным плюсом. Но помимо стихов, которые добавляли позитива, ей пришлось отучать капитана от желания приносить ей розы, поскольку она терпеть их не могла. И ей пришлось объяснять Алексу, что его коллекции коньяка надо найти другое применение, нежели пытаться добавлять его в кофе для нее.
Этим отношениям не хватало только одного, чтобы стать семьей, — уверенности друг в друге. Энджи периодически признавалась подругам, что Алекс все время где-то не с ней, а Алекс как-то раз проговорился своему единственному другу, своему штурману Ричарду Райту, что, может, и женился бы, не раздумывая, но что-то не дает, что-то мешает. Райт выслушал, хмыкнул и предложил устроить простейший тест — поговорить напрямую. Фон Строффе задумался, но согласился.
Прямой разговор не дал ему ничего, кроме намека Энджи, что на зарплату патрульного капитана содержать семью не получится. Потому что ее дети не будут ходить в муниципальную школу. Потому что она не хочет жить в служебной квартире. А еще потому, что денег не бывает много. И встречаться раз в неделю, когда фон Строффе «на грунте», — это одно, а семейная жизнь и совместный быт требуют гораздо, гораздо большего. А еще — что его увлечение космосом, конечно, прекрасно, но если он хочет завести семью, то надо подумать о чем-то более приземленном.
Алекс размышлял над этим разговором неделю ровно. А по истечении этого срока подал документы в комиссию, которая подбирала экипажи для дальнего поиска. Человечество активно искало себе места для колоний, и Space Unity (правопреемница ООН) стремительно нашпиговывала Космос поисковыми кораблями.
Его одобрили. Предложили поговорить с его экипажем. Поскольку поисковым командам доводилось проводить на борту гораздо больше времени, чем патрульным, то имело смысл отправлять уже слетанный коллектив. Надежный, притершийся друг к другу, осознающий, от кого чего и в каких ситуациях можно ожидать.
Согласился Райт. Согласился Шеб О'Келли, механик. Остальные решили остаться в патруле. Алекс никого не винил, к решению экипажа отнесся с пониманием. Каждый ведь волен выбирать для себя, правда? Вот они и выбрали.
Полгода тренировок и освоения новой техники. Обучения астрофизике и физике гравитационных тоннелей (гиперпространства). Полгода Алекс, Ричард и Шеб привыкали к еще пятерым членам экипажа. И вот наконец день настал, они получили свой корабль.
Двухсотметровая сигара с матовыми боками, огромными отражателями маршевых двигателей в кормовой части, «брюхом» реакторного отсека и яркой надписью на боку «Диана». И, чуть ниже, «Поисковый флот человечества».
Корабль был прекрасен. Типичный корвет, только вместо тяжелого вооружения нес противометеоритные системы. Менее прекрасным, в глазах Алекса, он от этого не становился…
Письмо второе
«Энджи, здравствуй.
Мы вышли в первой системе, которую подкинула нам Судьба. Звезда здесь двойная, голубой гигант и при нем красный карлик. Планет у них не наблюдается, но есть огромный метеоритный пояс. Создается впечатление, что просто-напросто планета-гигант вроде Юпитера стала красным карликом, а остальные планеты эта парочка порвала в метеоритный пояс. Толком ничего сказать не получится, но краткие исследования привели нас к мысли о том, что в здешних астероидах можно поискать залежи руд и минералов, спектральный анализ подсказывает возможность для человечества хорошо тут поживиться.
Мы связались с нашим командованием, сообщили им о находке. Были приятно удивлены тем, что наш рапорт выслушали с благодарностью. Оказывается, если здесь действительно найдут руды, то Флот имеет право организовать тендерный конкурс по их разработке, а мы будем иметь с того небольшую прибавку к жалованью. Мило, ничего не скажешь. Но гораздо больше хочется найти планету „голубого ряда“ при подходящем светиле.
Ричард ворчит, что таких счастливчиков не так много, посему вряд ли мы окажемся в их числе. Утверждает, угрюмый хрыч, что „планет голубого ряда на всех фон Строффе не хватит, ибо дураков много, а планет мало“. По-моему, чем дальше от Солнечной, тем старина Райт становится все более и более желчным. Но меня радует то, что он остается все таким же добрым малым, с которым я когда-то подружился в Академии.
Энджи, если тебя не затруднит — напиши мне хоть пару строк в ответ. А то я волнуюсь, что ты да как. Честно говоря, я очень надеялся на письмо в этот сеанс связи. Очень тебя люблю, Алекс».
Мисс Валлис, откровенно говоря, была и рада, что жених ее двинул в Дальний Поиск, поскольку в жизни ее намечались некоторые перемены, говорить о которых ему было бы крайне неловко. Перво-наперво, ее карьера в очередной раз сделала нечеловеческий рывок, и Энджи оказалась в совете директоров компании. Каких адских интриг ей это стоило — проще не упоминать, поскольку свято место пусто не бывает, да и просто так никто ничего никому в этом мире не делает, любая помощь оказывается чем-то оплачена. А в переводе с языка корпоративных стилей на язык простых смертных — Энджи благополучно помогла своему шефу слить начальство соседнего департамента, организовав несколько подставных претензий.
В знак признательности ее шеф, взлетевший до координационного совета, протащил ее в совет директоров компании. Пусть не головной, корпоративный, а всего лишь совет директоров филиала, к которому они относились, но это уже другой уровень. И Энджи Валлис это прекрасно понимала.
Не хуже она понимала и то, что на этом уровне надо и жизнь строить по-другому. Съемная квартира в пригороде сменилась съемной квартирой в пентхаусе, в трех кварталах от офиса. Да еще и в Зеленой Зоне (экологически чистый воздух, лесопосадки — этакий внутригородской курорт).
А во-вторых, сообщать об этом Алексу ей не хотелось. Почему — она и сама не могла бы сказать, просто внутри при одной мысли о том, что надо еще раз серьезно говорить с фон Строффе, у нее все переворачивалось. Пусть уж пока летает себе, ничего не подозревая. И, полагая, что делает благое дело, Энджи написала ему письмо. Оптимистичное. Кроткое. И насквозь лживое. «Жду тебя, люблю тебя, не забыл ли ты еще свою Энджи среди чужих звезд?»
Алекс получил его и несколько суток доставал свой экипаж повышенной бодростью духа и оптимизмом. Видимо, на радостях фон Строффе устроил экипажу тренировочную тревогу, потом ходовой аврал, а напоследок произнес прочувствованную речь про необходимость для человечества новых миров.
Ричард Райт, прекрасно осознавший корреляцию между письмом с Земли и настроем Алекса, вызвал его на откровенный разговор. Капитан упирался и отказывался, ссылаясь на то, что не время. Штурман упорствовал до победы, и в итоге фон Строффе сдался. Рассказал другу про письмо, объяснил, что теперь просто обязан найти подходящую звезду, чтобы назвать ее именем любимой женщины.
Райт покрутил пальцем у виска и заявил капитану, что не доверяет никому, кто не любит розы, коньяк и небо. Ибо нельзя доверять людям, для которых ценности традиционной эстетики — пустой звук. Ведь в таком случае ценности традиционной этики для них могут оказаться не менее пустыми. И о каком доверии может идти речь?
Капитан не понял друга. Они чуть не рассорились, но это было предсказуемо. Ричард плюнул на попытку переубедить романтика, а Алекс убедился в том, что дружба дружбой, а Райт окончательно превращается в брюзгу и параноика. Фон Строффе посоветовался с корабельным медиком, Гжегошем Ронеком, и попробовал убедить его в том, что у штурмана, как человека, привыкшего к точным расчетам, начинает сдавать психика при необходимости работать с абстрактными, еще не проложенными звездными трассами.
Ронек капитана не понял. Но пообещал провести с Райтом все необходимые тесты, чтобы убедиться на медицинских основаниях либо в его полной невменяемости, либо в его абсолютной нормальности. Обещание врач сдержал, первый лейтенант Ричард Райт, штурман «Дианы», оказался абсолютно нормальным. Слегка депрессивным, но это явно проистекало из размолвки со старым другом. А во всем остальном — полностью адекватным, можно было только позавидовать крепости его психического здоровья.
На Земле Энджи Валлис ничего этого не знала. Ей просто в какой-то момент начало казаться, что с фон Строффе они не пара. Совсем не пара. Ну ни на йоту. Но остатки порядочности и воспитания не давали ей просто взять и разорвать отношения, пока Алекс далеко. Она еще считала, что надо дождаться личного разговора, а потом уже что-то решать. Ведь, если честно, он славный парень, и незачем его обижать. Он же не виноват в том, что ей сейчас стало гораздо интересней найти знакомства и связи в «своем кругу», в который он никак не вписывается…
Письмо третье
«Энджи, здравствуй. Самое идиотское в данном письме то, что это внеплановый сеанс связи. Том Гаррис, наш связист, пошел на это по одной-единственной причине — ему необходимо проверить в этой системе прохождение гравиграмм.
Система неплоха, но звезда отвратительна. Нерегулярные всполохи такой силы, что оторвавшиеся протуберанцы долетают до орбиты первой из трех планет, которая и так уже довольно давно (если верить спектрометру) напоминает обугленный комок лавы. И спутников эта планетка не имеет, скорее всего, ровно по той же причине.
Впрочем, остальные три планеты с лихвой способны компенсировать недостатки первой — по данным анализаторов и скаутов, которые мы выбросили в атмосферы, там полный склад всего вкусного и полезного для человечества. Осталось теперь дождаться внутри этой системы одобрения от нашего командования, и полетим мы дальше.
Знаешь, я очень скучаю по тебе. По твоим глазам, по нежной коже твоей, по твоей улыбке… Каждый раз очень надеюсь на то, что найдем что-то, что позволит лечь на обратный курс, чертовски хочется поскорее вернуться к тебе, Энджи.
Ладно, не буду надоедать тебе своей сентиментальностью, и так все и всем прекрасно понятно. Надо идти работать, тогда шансы вернуться поскорее все выше и выше».
На Земле это письмо было воспринято без оптимизма. Мисс Валлис входила в должность после карьерного рывка, и ей было совсем не до романтики. И уж тем более не до фон Строффе с его письмами.
Ответ она писать даже и не подумала, поскольку в день получения письма ей предстояло ужинать с боссом. Собственно, ради ужина с боссом, вернее, ради шанса установить внерабочее общение на нормальном уровне, Энджи Валлис готова была не только отложить письмо до лучших времен, но и отложить все до тех же времен саму себя.
Ее карьера, начав так стремительно делать скачки, как бы намекала, что нехорошо останавливаться, надо закреплять тактический успех. Надо переть дальше, и тогда есть весьма заметный шанс на развитие. Следует превратить свое прохождение этого пути в подобие бульдозера, ровняющего площадку, и тогда можно быть уверенной в том, что это все не зря. Только тогда, когда никто и ничто не сможет ее остановить. И ведь дело не только в карьере, успокаивала себя мисс Валлис, дело в том, что вся ее дальнейшая жизнь строится сейчас.
Когда Коннор Бернстайн, ее босс, пригласил ее на ужин второй раз за неделю, Энджи начала понимать, что это все не просто так. Но отказаться не посмела.
Письмо четвертое
«Здравствуй, солнышко.
Теперь я могу тебя так называть с полным основанием — мы нашли звезду, которая будет носить твое имя! Это близнец нашего родного Солнца — желтый карлик класса G-III, и спектр ее свечения такой же. На ее орбите три планеты — примерные аналоги наших Венеры, Земли и Марса. Завтра мы опустимся на первую от звезды, которая аналог Венеры, и попробуем составить приблизительный ее атлас и карту исследований геоскаутов.
Так что теперь я имею полное право назвать тебя „мое солнышко“, а звезда эта теперь носит имя Aengie. Именно так она внесена в каталоги, по дальней связи помимо моего письма к тебе ушла официально оформленная заявка. А так как мы здесь первооткрыватели, то право поименования закреплено за нами всеми международными законами.
До скорого, мое родное солнышко! Твой Алекс».
Райт никак не мог понять, что привело его самого в черную меланхолию, когда выяснилось, что у карлика класса G-III они оказались первыми. То ли ощущение того, что теперь фон Строффе не остановить, и он на Землю полетит окрыленный, дальше трепать себе нервы об Энджи Валлис, то ли Ричарда замучили дурные предчувствия. Звезда — близнец Солнца, что само по себе маловероятно. Три планеты, одна явственно «голубого ряда». Казалось бы — вот оно, счастье. Теперь — лавры международного признания, гонорары, репортажи в Интерстаре, портреты на улицах. Не по себе было Ричарду Райту. Откровенно не по себе, и он не понимал, отчего.
Фон Строффе не замечал, что с другом творится что-то неладное. Алекса охватил зуд первооткрывателя, и с окраины системы он послал «Диану» сразу к первой от звезды планете, той, которая напоминала Венеру. Запустить геоскауты, составить атлас на основе орбитальной съемки, взять пробы атмосферы и грунта. Короче, провести рекогносцировку. Тем более что из штаба Флота дальней разведки пришло подтверждение их права первооткрывателей.
Энджи Валлис уже пару недель периодически просыпалась в постели Коннора Бернстайна и отнюдь не считала себя предательницей. Более того, ее охватывала дикая злоба на Алекса, когда она начинала задумываться о том, что происходит. Чертов наглец! Столько времени было зря потрачено, а молодость уходит. И ведь не хочет понять, что его бегство в дальнюю разведку — просто стремление показать, насколько она от него зависима. А вот фиг тебе, Алекс фон Строффе! И не буду я тебе ничего отвечать, думай что хочешь!
Письмо пятое
«Здравствуй, солнышко!
Мы исследовали первую планету твоей системы. Только это исследование делает нас почти миллионерами, если геоскауты не ошибаются. Здесь огромные залежи трансуранидов и тяжелых металлов.
Прости, много писать не буду, отсюда дальняя связь крайне неустойчиво работает, следствие атмосферы с высокой магнитной активностью.
Твой Алекс».
Получив это письмо, Энджи проплакала всю ночь. «Твоя система», «твой Алекс»… Чертов романтик! Знал бы он, что сегодня тест подтвердил беременность, и предстоит по-тихому избавляться от результатов пылкости Коннора. Причем именно избавляться, так как карьерные интриги мистера Бернстайна привели к тому, что под ним начинает шататься кресло, а это не лучший момент для брака и рождения детей. Проклятый мальчишка Алекс умудрился ударить в самый неподходящий момент. Энджи Валлис сделала аборт и начала принимать антидепрессанты.
Письмо шестое
«Энджи, я никак не могу понять, что происходит. Ты не отвечаешь потому, что нет времени, или мне лучше тебя больше не беспокоить?
Ладно, наверное, это моя мнительность. Попробую лучше рассказать о наших успехах.
Вторая планета твоей системы, солнышко, это почти копия Земли, только нет разумной жизни. Наверное, именно так выглядел Рай незадолго до того, как Господь поселил там Адама и Еву. Полно причудливых птиц, почти нет зверей. Я предоставил Ричарду Райту право назвать планету, так этот брюзга не нашел ничего лучше, как обозвать ее Гертрудой. Сказал, что ему всегда нравился Шекспир, и эта планета очень напоминает ему мать Гамлета.
А исследования геоскаутов подтверждают, что на всех четырех континентах Гертруды полным-полно добра, которое человечество точно сможет пристроить. Тут почти вся периодическая таблица элементов представлена, причем Господь рассыпал залежи щедрыми горстями практически на поверхности.
Чертовски жаль, что я не могу показать тебе здешнюю красоту, а снимки и хроника, боюсь, не передадут всех ощущений, которые меня переполняют при виде местных пейзажей.
Очень тебя люблю, скучаю, постоянно вспоминаю тебя. Твой Алекс».
Экипаж «Дианы» уже третий день не мог помирить капитана и штурмана. Райт, назвав планету Гертрудой, отказался выполнять требования Алекса «подумать и передумать», заявив, что передумывать не собирается. А когда фон Строффе попробовал заявить, что отказывается вносить это имя в реестр, Ричард усмехнулся и сообщил другу, что ничего другого от «чертова романтичного полудурка» и не ожидал. И добавил, что будь его воля, ни один романтик дальше земной орбиты не поднялся бы, поскольку там, где царят риск и профессионализм, романтикам делать нечего.
С тем же успехом Ричард мог бы плеснуть в огонь бензина. Алекс взвился, как ракета, и в довольно категоричной форме потребовал от друга извинений. Не получив их, фон Строффе допустил очередную ошибку — он заявил во всеуслышание, что Райт просто завидует тому, что у Алекса есть кому посвятить свое открытие. Ричард расхохотался в лицо капитану и ответил, что с этой минуты фон Строффе лучше бы не обращаться к нему ни с чем, что не имеет отношения к работе. По крайней мере до тех пор, «пока не повзрослеет». Психологи дальней разведки могли бы застрелиться от такого краха своих тестов. Разлад в экипаже «Дианы» был налицо, и серьезно встал вопрос о возможности дальнейшего выполнения экипажем своей миссии.
Когда фон Строффе вышел на связь со штабом, его напрямую спросили, что у них происходит. Стало ясно, что кто-то из экипажа является информатором, но делать с этим было откровенно нечего — на грунт уже не спишешь.
Алекс ответил честно, что произошла размолвка со штурманом на волне личного недопонимания. И выслушал в ответ рекомендацию своим капитанским приказом заморозить Райта в медицинском криобоксе до момента возвращения в Солнечную. Как было сказано, «дабы не ставить под угрозу миссию». Капитан фон Строффе в категоричной форме отверг предложение, ответив, что не намерен рисковать взаимоотношениями с остальными членами экипажа.
Письмо седьмое
«Здравствуй, Энджи.
У нас тут полный дурдом, я рассорился с Ричардом окончательно. Райт как с цепи сорвался, норовит все выставить в дурном свете. Ему не нравится ничего из того, что я пытаюсь до него донести.
Но дело даже не в этом. Штаб разведки потребовал от нас составить полную аэросъемку Гертруды, подробные карты открытых месторождений и водных артерий, пригодных для судоходства. Такое впечатление, что за ее колонизацию подумывают взяться всерьез.
Впрочем, в этом есть свои плюсы — когда наш куратор озвучил мне суммы, причитающиеся экипажу за подобные находки, я обалдел. Квартира?! Ха! Да мы с тобой сможем построить дом в любой Зеленой Зоне на выбор и до конца дней своих ни о чем не беспокоиться!
За сим пошел дальше работать, твой Алекс».
Мисс Валлис готовилась стать миссис Бернстайн. В смысле пыталась себе вообразить, где будет свадьба, кого приглашать, что заказывать на стол, а главное — что стребовать с Коннора в качестве свадебного подарка. Он намекал на колье из изумрудов, так вот, пусть лучше задумается об особняке где-нибудь на Мальдивах, выйдет почти в те же деньги. А ей будет гораздо приятней.
Письмо фон Строффе не вызвало никаких эмоций. Равно как и его восторги по поводу предстоящих выплат за открытия. Прочитав с десяток юридических статей на эту тему, Энджи поняла, что никаких плюсов ей название звезды в ее честь не приносит, шансов получить с этого хоть что-либо вообще никаких, а Алекс… Если честно, то получив это письмо с хвастливыми обещаниями рая на Земле, как она сама для себя определила, Энджи прошипела только одно: «Сначала сумей вернуться и получить эти деньги, сопляк!»
Письмо восьмое
«Знаешь, Энжи, я соскучился. Мы сегодня заканчиваем составление карты третьей местной планеты, пока безымянной, и ложимся на обратный курс. Уже совсем скоро я буду рядом с тобой, и это единственное, что мне согревает душу. Я очень устал, родная моя, от Космоса, от несносного брюзжания Ричарда Райта и от косых взглядов остального экипажа. Они словно сговорились, выполняют команды от и до, а лишнего слова ни из кого не вытянешь.
Крайне тяжело работать с такими настроениями внутри ограниченного коллектива, сил не хватает. Надеюсь только на то, что скоро тебя увижу, и только это дает мне шансы все выдержать и не сойти с ума.
Ничего, осталось совсем немного. Люблю, Алекс».
Коннор Бернстайн не оценил стремления своей невесты вкладываться в недвижимость, но спорить не стал. Его адвокат составил брачный контракт, и Энджи третий день не могла прийти в себя, изучая его. Получалось, что кроме пресловутого особняка на Мальдивских островах и фамилии Бернстайн она не получает вообще ничего. Все деньги Коннор оставлял в своем распоряжении, все его яхты, машины и катера оставались сугубо в его собственности, а от нее требовалось в течение трех лет с момента свадьбы родить ему наследника. Условия, мягко говоря, не впечатляли, но… Но надо было соглашаться хотя бы на это и думать, как потом вытащить из Коннора остальное. После объявления о помолвке давать задний ход было немыслимо, хотя бы потому, что карьера Энджи — пока еще Валлис — напрямую зависела от Коннора Бернстайна.
«Диана» разгонялась по системе Энджи вторые сутки, когда вдруг необъяснимым образом начала терять скорость. Алекс, Шеб и Ричард, поднятые по тревоге, впервые с момента ссоры капитана с остальными работали вместе.
Четыре часа напряженных попыток выровнять курс ни к чему не привели — «Диана» застряла в открытом Космосе. А анализ произошедшего показал совершенно неутешительное — экипаж ошибся. Звезда Энджи была ложно-одинарной, и их корабль на полном ходу влетел в гравитационную воронку между желтым карликом и его двойником — потухшим сверхкарликом.
Это был приговор. Смертный приговор для всего экипажа. Двигатели «Дианы» чуть не сгорели, пока Алекс пытался выдернуть корвет из ловушки. Шеб О'Келли поседел, обеспечивая капитану возможность шесть часов подряд рвать корабль из стороны в сторону на полной тяге. Ни малейшего шанса выбраться у экипажа Алекса фон Строффе не было. Капитан полным ходом загнал свой корабль в смертельную ловушку. И пусть он триста раз не знал, насколько коварна Энджи в своей кажущейся привлекательности, в его собственных глазах это его не оправдывало. Алекс винил только себя в том, что он сам и семь человек экипажа приговорены к медленной смерти промеж двух звезд.
Письмо девятое
«Всем, всем, всем. Здесь „Диана“, Поисковый флот человечества, говорит Алекс фон Строффе, капитан. Слушайте нас, берите наши пеленги. Безопасное расстояние для полета — не менее одной астрономической единицы от нашего местоположения.
Мы погибли в гравитационной воронке. Энджи — ложно-одинарная звезда, мы находимся между желтым карликом и потухшим сверхкарликом.
Повторяю, мы погибли в гравитационной воронке. Облетайте нас. Безопасное расстояние — не менее одной астрономической единицы.
Здесь „Диана“, Поисковый флот человечества, говорит Алекс фон Строффе, капитан. Всем, всем, всем…»
Отправленное дальней связью, это письмо пришло в Штаб поискового флота далеко не сразу. Сначала его получили в Патруле, и получил его коммандер Дакар, близкий знакомый фон Строффе, Райта и О'Келли. Они летали в одном экипаже, пока трое друзей не ушли в дальнюю разведку. Дакар остался в Патруле.
Он пришел к командиру своей эскадры и попросил отправить его на уточнение обстоятельств, приведших к гибели «Дианы». Ему отказали, и тогда коммандер пообещал угнать туда свой патрульный фрегат. Ему пригрозили. На следующий день Дакар принес рапорта всех членов своего экипажа, и командование эскадры сдалось.
Через месяц после того, как «Диана» застряла между звезд, в системе Энджи вынырнул красавец-фрегат «Коммандер Армстронг», который вел коммандер Дакар. Подойдя к «Диане» на расстояние одной астрономической единицы, экипаж «Коммандера Армстронга» целую неделю ощупывал корвет сканерами, радарами, приборами гравитационных измерителей. И только тогда, когда стало понятно, что фон Строффе и его людей не достать, патрульные легли на обратный курс.
Как выяснилось, перед тем как замолчать навсегда, оставив после себя только маяк пеленга и голосовое «письмо», Алекс фон Строффе закодировал в информационный пакет весь бортовой журнал и показания видеофиксаторов и включил постоянную трансляцию на ультракоротких волнах. Никуда дальше системы ложно-одинарной звезды оно уйти не могло, но Дакар увозил с собой в Солнечную полный отчет Алекса фон Строффе.
Когда миссис Энджи Бернстайн узнала о том, что ее выход замуж опередил на три недели вступление в силу завещание Алекса, по которому она унаследовала бы все его деньги за открытые системы, если бы оставалась «мисс Валлис», она впала в черную меланхолию. Особенно когда узнала, о какой сумме идет речь.
Среди навигаторов дальнего поиска, а позже и среди всех остальных звездоплавателей слово «Энджи» стало нарицательным, обозначая красивую фальшивку. Алекс фон Строффе оказался интуитивно прав, называя так звезду. Его письмо обошло все трансляционные станции, и «Диана» стала символом современных легенд, символом тех, кто «идет на мыс Горн». Открытые экипажем фон Строффе системы были колонизированы в течение пяти лет, а именами этих людей были названы несколько факультетов в Академии дальнего флота.
Прислушайтесь, люди. Может быть, где-то среди звезд до сих пор звучит голос капитана «Дианы»?
Музыка закончилась. Голос затих. «Ревель» выключил воспроизведение. Экипаж сидел молча, не в силах произнести ни единого слова. Гробовая тишина воцарилась в кают-компании, и как будто даже дыхание четырех немаленьких мужчин перестало быть слышным. Никто не был в силах произнести ни слова, а «Ревель» молчал. В голове у всех бродила плюс-минус одна и та же мысль — что совсем скоро, после выхода из тоннеля прыжка, они услышат Алекса фон Строффе.
