Глава 21
Ущелье Предателя

Они пересекали равнины, двигаясь в северном направлении, и настроение было хорошим. По дороге им не попалось никаких опасностей или их признаков. И ранихины скакали по траве будто живые символы земли. Великан рассказывал веселые истории, словно желая показать, что его дурное настроение прошло. Кеан и его воины реагировали на рассказы жестами и веселыми замечаниями. А ранихийцы развлекались и показывали примеры охотничьего мастерства. На привал остановились уже поздней ночью, словно бросив вызов обезображенной луне. А во вторую ночь отряд разбил лагерь на южном берегу Камышового Протока.

Рано утром следующего дня они пересекли поток и повернули на северо-восток по широкой дороге между Камышевым Протоком и Мшистым Лесом. К середине полудня они добрались до восточной оконечности леса. Отсюда Камышовый Проток, северная граница равнин, поворачивал почти прямо на восток, а отряд направился на северо-восток, удаляясь от Мшистого Леса и от Равнин Ра.

Этой ночью они заночевали на краю суровой, недружелюбной местности, где не было жилищ людей и куда лишь изредка заглядывали путешественники. Весь район к северу от них был изрезан, покрыт шрамами и темнел, словно древнее поле битвы, огромное поле, на котором все погибло от чрезмерного изобилия крови. Чахлая трава, кривые низкорослые деревца и несколько кустиков алианты лишь подчеркивали пустынность этого пейзажа. Отряд находился точно к югу от горы Грома.

По мере того как отряд разворачивался на юго-восток, Морэм рассказал Кавинанту кое-что об этой пустыне. Она простиралась на восток до Землепровала и являлась естественным плацдармом для армий Лорда Фаула во времена древних войн. От водопада реки Лендрайдер до горы Грома простиралась открытая местность вдоль огромного обрыва Землепровала. Орды, выходящие из Яслей Фаула, могли подняться во многих местах, чтобы перенести сражения на верхнюю землю, поэтому во всех войнах Страны против Презирающего первые великие битвы проходили на этой истерзанной равнине. Поколение за поколением защитники сражались, чтобы остановить Лорда Фаула у Землепровала, но им это не удавалось, поскольку они не могли перекрыть все пути наверх с Испорченных Равнин и Сарангрейвской Зыби. Потом армии Лорда Фаула шли на запад вдоль реки Мифиль и углублялись в Центральные Равнины. В последней войне, прежде чем Кевин Расточитель Страны был наконец доведен до того, чтобы совершить Ритуал Осквернения, Лорд Фаул прорвался сквозь сердце Центральных Равнин и повернул на север, чтобы вынудить Лордов на их последнюю битву у Кураш Пленетор, теперь называемую Тротгардом.

Всадники притихли, словно ощущая давление тысяч смертей. Для поддержки они обратились к песням, в которых несколько раз возвращались к легенде о Береке Полуруком и об Огненных Львах горы Грома. В этой пустыне Берек когда-то сражался, переживая смерть своих друзей и утрату в битве нескольких пальцев. Здесь его охватило отчаяние, и он бежал к склонам Грейвин Френдор, к пику Огненных Львов. И там он нашел земную дружбу и земную силу. Это была успокаивающая песня, и всадники пели ее припев вместе, словно хотели, чтобы она превратилась в действительность для них самих.

Им необходимо было утешение; мрачное, изуродованное и измученное поле битвы, казалось, говорило о том, что победа Берека была всего лишь иллюзией, что вся его дружба с землей и Посох Закона, поколения Лордов, его могущественные труды и труды его последователей — ничто по сравнению с таким количеством жухлой травы, обугленного камня и пыли, что истинная история Страны была написана здесь, на поверхности голой почвы и камня, простирающихся могильной россыпью от Равнин Ра до горы Грома, от Анделейна до Землепровала.

Атмосфера этих мест привела в волнение великана. Он торопился рядом с Кавинантом так, словно пытался скрыть свою поспешность и подавить желание перейти на бег. И он непрерывно говорил, стараясь поднять настроение потоком историй, легенд и песен. Сначала его попытки доставляли всадникам удовольствие, действовали на них подобно драгоценным ягодам. Но все же отряд находился на пути к холодным темным владениям Друла Камневого Червя, затаившегося, подобно яду, в катакомбах горы Грома. На исходе третьего дня после пересечения Камышового Протока Кавинант почувствовал, что он тонет в разговорах великана, а голоса воинов, когда они пели, были скорее улюлюкающими, чем уверенными, словно свист в безжалостной ночи.

С помощью ранихийцев Протхолл нашел самый короткий путь через суровую местность. Поздно вечером на четвертый день, когда растущая луна взошла высоко в ночном небе, отряд устало разбил лагерь недалеко от края того гигантского эскарпа, который назывался Землепровалом.

Проснувшись на рассвете, Кавинант едва подавил желание пойти и посмотреть с огромной скалы. Ему хотелось заглянуть вниз и хотя бы мельком увидеть Нижнюю Страну и Испорченные Равнины, которые постоянно упоминал великан. Но он не собирался подвергать себя нападению неведомых врагов и боялся головокружения. Хрупкая стабильность его сделки противилась добровольному риску. Поэтому он остался в лагере, в то время как большая часть его товарищей отправилась осматривать Землепровал. Но позже, когда отряд снова ехал на север в такой близости от края, что до него можно было добросить камень, он попросил Лорда Морэма рассказать ему об этой огромном обрыве.

— Ах, Землепровал, — спокойно ответил Морэм. — Существует поверье, не имеющее обоснования даже в древнейших легендах, будто излом Землепровала появился в результате святотатства, похоронившего под корнями горы Грома чудовищные яды. В катаклизме, потрясшем само ее сердце, земля вздыбилась от отвращения ко злу, которое ее заставили носить в себе. И сила этого негодования отделила Верхнюю Страну от Нижней, подняла ее к небу, так что эта скала вздымается из глубин от гор Южной Гряды, мимо водопада реки Лендрайдер, прямо через гору Грома и еще по меньшей мере на полтысячи лиг среди снегов Северных Вершин, которые даже не нанесены на карту. Его высота в разных местах разная. Но он рассекает поперек всю Страну и не позволяет нам забыть о себе.

Неровный голос Лорда только обострил тревогу Кавинанта. По мере того как отряд продвигался вперед, он не сводил взгляда с западного горизонта, надеясь, что пустыня, словно якорь, удержит его от инстинктивного страха перед высотой. Незадолго до полудня погода изменилась. С севера внезапно налетел резкий ветер, щетинящийся мрачными, сверхъестественными ассоциациями. В несколько минут все небо затянули черные тучи. Воздух распорола молния; словно раскалывающиеся валуны, грохотал гром. Затем из разверзнувшегося неба, словно в пароксизме ярости, хлынул дождь — ударил с такой свирепой силой, как будто хотел затопить все вокруг. Лошади опустили головы, вздрагивая всем телом. Потоки воды молотили по всадникам, которые в миг промокли до нитки и ослепли. Гривомудрая Гибкая послала своих шнуроносящих вперед на разведку, чтобы отряд не угодил в пропасть.

Протхолл поднял вверх посох с горящим на конце ярким огнем, который стал ориентиром для остальных. Они сбились вместе, и Стражи Крови расположили ранихинов вокруг них, чтобы в случае нападения принять на себя основную тяжесть удара.

В белых сполохах молний огонь Протхолла казался тусклым и слабым, и гром, оглушительно грохотавший над ними, словно надрывался от смеха при виде подобной глупости. Кавинант низко пригнулся к спине Дьюры, испуганный молниями и небом, которое превратилось в каменный свод, сотрясаемый громом. Он не мог видеть шнуроносящих и не знал, что происходит вокруг него, он все время боялся, что следующий шаг Дьюры будет шагом в пропасть. И не отрывал глаз от факела Протхолла, словно это была единственная возможность не заблудиться.

Мастерство и упорство ранихийцев очень помогали отряду, и он постепенно приближался к горе Грома. Их передвижение было похоже на блуждание во взбесившихся небесах. Всадники могли ориентироваться лишь по тому, что они постоянно углублялись в эпицентр бури. Ветер швырял водяные брызги в лицо с такой силой, что, казалось, выхлестнет глаза или вырвет щеки. Холодные потоки, струившиеся по телу, постепенно парализовали людей, словно холод смерти. Но они продолжали двигаться вперед, словно пытаясь пробить лбами каменную стену.

В течение двух дней они продвигались вперед, чувствуя, как их тела разваливаются на куски под натиском дождя. Они не могли отличить дня от ночи, не знали ничего, кроме непрерывно ревущего, тяжелого, жестокого, неумолимого шторма. Они ехали до полного изнеможения, отдыхали, стоя по колено в воде и грязи, ухватившись за поводья лошадей, ели размокшую, разваливающуюся на куски пищу, подогретую на огне лиллианрилл, который Биринайру с большим трудом удавалось поддерживать, перекликались, чтобы проверить, не потерялся ли кто-то, — и ехали снова, пока усталость опять не заставляла делать остановку. Временами они чувствовали, что только голубое пламя Протхолла поддерживает их моральный дух. Затем Лорд Морэм принялся объезжать весь отряд. В мертвенно-бледном свете молний его лицо, залитое водой, напоминало тонущий поврежденный корабль, но он подъезжал к каждому и кричал сквозь завывания ветра, сквозь неистовство грома:

— Друл… Шторм… Шлет на нас! Но он ошибается! Главная сила… проходит… на запад! Мужайтесь! Предсказания… за нас!

Кавинант слишком устал и замерз, чтобы отвечать. Но в словах Морэма он слышал настоящую храбрость. Когда отряд снова двинулся вперед, он постарался приблизиться к огню Протхолла, словно пытаясь заглянуть в тайное.

Борьба продолжалась, и тот миг, когда она казалась уже непереносимой, давно прошел. С течением времени само понятие терпение стало абстракцией — простое слово, слишком неосязаемое, чтобы нести в себе убеждение. Неистовство шторма превратило людей просто в дрожащую плоть, едва способную сидеть на лошадях. Но огонь Протхолла по-прежнему горел. С каждой его новой вспышкой Кавинант начинал двигаться. Ему не хотелось уже ничего — только бы получить возможность лечь в грязь.

Но огонь Протхолла все горел. Он был подобен узам, сковывающим всадников, тащившим их вперед. В грозящих безумием потоках Кавинант не отрывал взгляда от огня, словно эти узы были драгоценными.

Затем они пересекли некую границу. Это произошло так внезапно, как если бы стена, на которую они кидались как пойманные в ловушку титаны, вдруг упала в грязь. Еще десять спотыкающихся шагов — и они оказались в залитом солнцем полудне. Позади еще слышалось буйство шторма, постепенно удаляясь. Вокруг повсюду виднелись следы потопа — многочисленные озерца, потоки бурлящей воды и болота, густая грязь наподобие той, что остается на поле битвы.

А перед ними высилась огромная безжизненная вершина горы Грома — Грейвин Френдор, пик Огненных Львов. В течение долгого времени она приковывала их внимание, подобно воплощению тишины — мрачной, зловещей и величественной, подобно частице обнаженного сердца земли. Пик находился к северу и немного к западу от них. Выше, чем Смотровая Кевина над Верхней Страной, он, казалось, стоял на коленях на краю Сарангрейвской Зыби, положив локти на плато и держа голову высоко над скалой, устремляясь к небу со странным выражением гордости и мольбы. И он возвышался на двенадцать тысяч футов над Теснистым Протоком, воды которого текли на восток от его подножия.

Суровые скалы, образующие вершину, были лишены какой-либо растительности и ничем не защищены от бурь и снегопадов. Не обременяя себя деревьями или травой, они вместо этого являли миру голые, расколотые на куски огромные валуны, некоторые черные как обсидиан, а остальные — серые как пепел скального огня, словно камень горы был слишком плотным, слишком заряженным силой, чтобы носить на себе какое-либо проявление хрупкой жизни.

Там, глубоко в громадной груди Страны, была цель похода: Кирил Френдор, сердце горы Грома.

Они находились в десяти лигах от пика, но расстояние казалось обманчивым. Пик уже доминировал на северном горизонте, противопоставляя себя излому Землепровала, словно неотвратимое требование. Гора Грома! Здесь Берек Полурукий познал великое откровение. Здесь отряд, снаряженный за Посохом Закона, надеялся вновь обрести будущее для Страны, и здесь Томас Кавинант искал освобождение от своего сна. Отряд смотрел на скалу, словно она исследовала их сердца, задавала им вопросы, на которые они не могли ответить.

Затем Кеан улыбнулся свирепой улыбкой и сказал: — По крайней мере, теперь мы достаточно чисто вымыты для того, чтобы заняться этим делом.

Это неуместное замечание нарушило транс, овладевший всадниками.

Несколько воинов разразились смехом, словно освобождаясь от напряжения последних дней, а большинство остальных улыбнулись, предоставляя Друлу или другому врагу возможность поверить в то, что буря ослабила их. Ранихийцы, едва стоявшие на ногах от измождения, ведь все это время они шли пешком, отыскивая дорогу сквозь потоки воды, тоже рассмеялись, хотя до конца не поняли юмора.

Только великан никак не прореагировал. Глаза его были прикованы к горе Грома, и брови нависали над ними, словно защищали их от чего-то чересчур яркого или горячего.

Отряду удалось отыскать относительно сухой холмик, на котором можно было отдохнуть и поесть, а также покормить лошадей. Великан рассеянно последовал за остальными. Пока все устраивались, он стоял в стороне и смотрел на гору так, словно читал секреты в ее многочисленных расселинах и утесах. Потом он тихо запел:

Высокий Лорд Протхолл позволил отряду отдыхать столько, сколько считал относительно безопасным на открытом месте. Затем они снова двинулись в путь и шли до конца полудня, прижимаясь к Землепровалу, словно это была их последняя надежда. Еще до бури Кавинант узнал, что единственным известным входом в катакомбы горы Грома был вход через западную оконечность Соулсиз — Ущелье Предателя, скалистую утробу, поглощавшую реку, чтобы затем снова выплюнуть ее с восточной стороны на нижнюю землю, превращенную скрытыми бурными глубинами в Теснистый Проток — поток, серый от тины и отбросов из пещернятника, поэтому Протхолл всю надежду возлагал на приближение с юго-востока. Он считал, что добравшись до горы Грома с южной стороны и двигаясь к Ущелью Предателя с востока, отряд подберется незамеченным и неожиданно подойдет к западному входу в ущелье. Рисковать он не собирался.

Грейвин Френдор грозно возвышался своей громадой на фоне неба и, казалось, уже надвис, склонившись над отрядом, будто сам пик был наклонен так, как того желала злоба Друла. Он побуждал усталых ранихийцев проявить все свое умение, чтобы выбрать путь вдоль Землепровала. И отряд продолжал идти вперед до самого захода солнца.

Протхолл все это время ехал, устало сгорбившись в седле, наклонив голову, словно готовя шею под удар топора, казалось, все его силы ушли на то, чтобы провести отряд сквозь шторм. Когда он говорил, голос его дребезжал от старости.

На следующее утро солнце взошло на сером небе, словно прорезав в нем рану. Серые тучи нависли над землей, и ветер словно стон падал со склонов горы Грома. Вода в лужицах на пустыре стала застойной, словно земля отказывалась впитать влагу, оставляя ее гнить на поверхности. Садясь на коней, всадники услышали низкий рокот, похожий на бой барабанов глубоко в камне. Всем телом ощущалась какая-то дрожь.

Это был пульс готовившейся войны.

Высокий Лорд ответил так, словно это был вызов. — Меленкурион! — отчетливо воскликнул он. — Вставайте, защитники Страны! Я слышу барабаны земли! Это великое дело нашего времени!

Он вскочил на коня, взмахнул голубой мантией.

Вохафт Кеан ответил приветствием:

— Да здравствует Высокий Лорд Протхолл! Мы с радостью следуем за тобой!

Плечи Протхолла распрямились. Его лошадь навострила уши, подняла голову и сделала несколько шагов, встав на дыбы так же величественно, как ранихин. Ранихины весело фыркнули при виде этого, и отряд бодро поскакал за Протхоллом, словно дух древних Лордов мчался вместе с ними.

Путь к склонам горы Грома они проделали под несмолкаемый приглушенный рокот барабанов. Пока они искали путь через плотные каменные завалы, окружавшие гору, гулкий подземный звук сопровождал их подобно испарениям злобы. Но когда они начали подниматься по одному по неровным склонам пика, они забыли про барабаны. Им пришлось сосредоточить все внимание на подъеме. Подножие горы было подобно бугристой каменной мантии, которую гора Грома сбросила со своих плеч в давно минувшие времена, и путь на запад через склоны был тяжелым. Время от времени всадникам приходилось слезать с лошадей и вести их на поводу вниз по коварным склонам или через серые нагромождения беспорядочно наваленных пепельных камней. Сложность местности делала их продвижение медленным, несмотря на то, что ранихийцы прилагали все усилия, чтобы провести их наиболее легким путем. Пик, казалось, грозно наклонился над ними, словно наблюдая за их жалкими усилиями. А с возвышающихся утесов на них опускался знобящий ветер, холодный, как сама зима.

В полдень Протхолл остановился в глубоком овраге, проходившем вдоль склона горы словно разрез. Здесь отряд отдохнул и подкрепился. При каждой остановке барабаны становились слышны отчетливее, а холодный ветер, казалось, с новой силой бросался на них со скал. Они сидели в прямых лучах солнца и не могли унять дрожи — кто от холода, кто от звуков барабанов. Во время привала Морэм подошел к Кавинанту и предложил вместе подняться немного вверх по оврагу. Кавинант кивнул, будучи рад хоть чем-то заняться. Он последовал за Лордом вверх по кривому дну оврага, и вскоре они оказались у пролома в его западной стене. Морэм вошел в пролом, и когда Кавинант присоединился к Лорду, перед ними открылся широкий, неожиданный вид на Анделейн.

С высоты пролома, между каменными стенами, ему показалось, что смотрит на Анделейн из окна в горе Грома. Вдоль всего западного горизонта лежали горы, и от их красоты у него перехватило дыхание. Он жадно смотрел туда с таким чувством, словно на миг прикоснулся к вечности. Буйное, чистое здоровье Анделейна сияло словно страна звезд, несмотря на серые небеса и монотонный воинственный рокот. Он ощутил странное желание не прерывать это состояние транса, но мгновение спустя его легкие потребовали воздуха. — Вот она, Страна, — прошептал Морэм. — Мрачная, могущественная гора Грома над нами, самые темные яды и тайны земли находятся в катакомбах у нас под ногами. Позади — поле битв. Внизу — Сарангрейвская Зыбь. А там — бесценный Анделейн, красота жизни. Да, это сердце Страны. Он стоял в благоговении, словно ощущал присутствие здесь Вечности. Кавинант смотрел на него.

— Значит, ты привел меня сюда, чтобы убедить, что за это стоит сражаться, — его рот искривился от горького привкуса стыда. — Ты что-то хочешь от меня — какой-то декларации преданности, прежде чем нам придется встретиться лицом к лицу с Друлом.

Убитые им пещерники отягощали его память чем-то тяжелым и холодным.

— Конечно, — ответил Лорд. — Но это не я, а сама Страна просит тебя о преданности.

Потом он с силой прибавил:

— Смотри, Томас Кавинант. Смотри. Смотри и слушай барабаны. И слушай меня. Это сердце Страны. Это не дом Презирающего. Ему не место здесь. О, он жаждет власти над этим, но дом его в Яслях Фаула — не здесь. У него нет ни глубины, ни твердости, ни красоты, чтобы иметь право на это место, и когда ему надо что-то сделать здесь, он это делает через юр-вайлов или пещерников. Понимаешь?

— Понимаю, — Кавинант посмотрел в глаза Лорду. — Я уже заключил сделку — принял свою «клятву Мира», если так вам больше нравится. Я не собираюсь больше убивать.

— Свою «клятву Мира»? — эхом отозвался Морэм, выразив в этом вопросе целую гамму чувств. Постепенно в его голосе возникла угроза. — Что ж, тогда ты должен простить меня. Во времена несчастий иногда Лорды ведут себя странно.

Он прошел мимо Кавинанта и начал спускаться по оврагу вниз.

Кавинант еще некоторое время оставался у пролома, глядя вслед Морэму. Он заметил косвенный намек Лорда на Кевина, но терялся в догадках, какую связь видел Морэм между ним и Расточителем Страны. Неужели Лорд считал, что он способен на такую степень отчаяния? Бормоча себе под нос, Кавинант вернулся к отряду. Он видел оценивающие взгляды воинов. Они пытались догадаться, что произошло между ним и Лордом Морэмом. Но ему было безразлично, какие предзнаменования они видели в нем. Когда отряд двинулся дальше, он повел Дьюру вверх по оврагу, не замечая сползающих камешков, то и дело падающих ему на руки и колени и оставляющих на них опасные царапины. Он думал о праздновании весны, о битве у настволья Парящее, о Ллауре, Пьеттене, Этиаран и безымянном Освободившемся, о Лене, Триоке и женщине-воине, погибшей, защищая его. Думая, он пытался внушить себе, что его сделка была чем-то неприкосновенным. Он был недостаточно зол, чтобы снова рисковать и вступить в битву.

К полудню отряд все еще с трудом продвигался по тяжелому пути, медленно поднимаясь вверх в западном направлении. Пункта их назначения еще не было видно. Даже когда солнце было уже совсем низко, а рев воды стал ясно различимым аккомпанементом к подземному бою барабанов, ущелья все еще не было видно. Но потом они вошли в отвесную скрытую лощину в склоне горы. Отсюда в скалу под углом уходила щель, слишком узкая для лошадей, через которую был слышен ворчащий поток. В лощине всадники оставили лошадей под присмотр шнуроносящих. Дальше они пошли пешком вдоль трещины, поворачивавшей в гору и вскоре обрывавшейся на скале не более чем в ста футах прямо над Ущельем Предателя.

Барабанов больше не было слышно, шум реки заглушал все остальные звуки, так что им приходилось почти кричать. Стены пропасти были высокими и гладкими и заслоняли горизонт с обеих сторон. Но сквозь водяную пыль, накрывавшую их, словно туман, они могли видеть само ущелье — тесный каменный канал, стиснувший реку так, что она, казалось, готова была закричать, и дикую, белую с огненными барашками воду, бурлившую так, словно она боролась против своего же собственного бега. На расстоянии примерно одной лиги к западу река корчилась, вливалась в ущелье, а затем уходила в недра горы, словно всасываемая в бездну. Заходящее солнце висело у горизонта над ущельем словно кровавый шар в свинцовом небе, и в его свете возникали огненные тени, отбрасываемые несколькими отважными деревьями, прилепившимися на краю пропасти, как будто они пустили корни по какому-то принуждению или по обязанности. Но в самом Ущелье Предателя не росло ничего, здесь была только водяная пыль, гладкие каменные стены и терзаемая вода.

Ее рев оглушил Кавинанта, а мокрый от брызг камень, казалось, готов был выскользнуть из-под ног. На мгновение скалы закружились у него перед глазами, он почувствовал, что утроба горы Грома с жадностью смотрит на него. Он отшатнулся от края и, прижавшись спиной к камню, с трудом перевел дыхание.

Вокруг него все пришло в движение. Он услышал удивленные и испуганные крики воинов у края ущелья, приглушенное завывание великана.

Но он не двигался. Прижавшись к стене, он ждал, пока у него перестанут дрожать колени и пройдет ощущение того, что опора выскальзывает из-под ног. Лишь после этого он пошел выяснить, что все-таки вызвало волнение. При этом он одной рукой держался за стену, а другой — за плечи своих товарищей. Между Кавинантом и скалой бушевал великан. Двое Стражей Крови повисли у него на руках, а он колотил их о стены щели, хищно вопя: — Отпустите меня! Отпустите… Я хочу их! — словно хотел прыгнуть вниз, в ущелье.

— Нет! — Протхолл внезапно встал перед великаном. Восковые лучи солнца затенили его лицо, обрисовав его силуэт на фоне сияния. Он стоял, широко раскинув руки и зажав в одной из них посох. Он был стар и в три раза меньше великана. Но оранжево-красное пламя, казалось, увеличило его фигуру, сделало выше, величественнее.

— Горбрат! Возьми себя в руки! Именем Семи! Ты бредишь?

Услышав это, Морестранственник отбросил Стражей Крови. Он схватил Протхолла за одежду, поднял Высокого Лорда в воздух и прижал его к стене. Задыхаясь, словно от ярости, он кричал прямо в лицо Протхоллу:

— Я брежу? Ты что, обвиняешь меня?

Стражи Крови прыгнули к великану. Но крик Морэма остановил их.

Протхолл висел, распятый на камне, словно пригоршня старых тряпок, но не отводил взгляда от великана. Он повторил:

— Ты бредишь?

Какой-то ужасный миг всем казалось, что Морестранственник размозжит голову Высокого Лорда одним ударом своего могучего кулака. Кавинант попытался придумать что-то, какой-то способ вмешаться, но не мог, потому что не понимал, что же случилось с великаном.

Потом за спиной у Кавинанта первый знак Тьювор отчетливо произнес:

— Опустошитель? В одном из великанов Прибрежья? Это невозможно!

Словно отрезвленный утверждением Тьювора, великан разразился конвульсивным кашлем. При этом он отпустил Протхолла, потом завалился набок, с глухим стуком ударившись о противоположную стену. Постепенно его пароксизм перешел в низкое хихиканье, похожее на истеричное веселье. Кавинант почувствовал, как он весь покрывается мурашками, словно после липкого прикосновения. Он не мог вынести этого и, движимый желанием узнать, что же вызвало такую бурную реакцию великана, он двинулся вперед, чтобы посмотреть в ущелье.

Там он и увидел, настроив себя против головокружения и оглушительного рева реки, то, что возбудило Морестранственника.

— Ах, великан! — простонал он. Снова убивать…

Под ним, едва ли в двадцати футах над уровнем реки, проходила неширокая дорога, похожая на выступ в южной стене ущелья. И по этой дороге под бой невидимых барабанов маршировала армия пещерников, выходившая из горы Грома. Возглавляемые клином юр-вайлов, шеренга за шеренгой, эти мерзкие существа выползали из горы и топали по выступу с блеском вожделения в глазах цвета лавы. Тысячи уже вышли из своего пещернятника, а сзади шли все новые шеренги, словно гора Грома выплевывала все орды населявших ее паразитов на беззащитную землю.

Морестранственник!

Мгновение сердце Кавинанта билось в ритме с болью великана. Ему невыносима была мысль, что Морестранственник и его народ могут потерять надежду найти Дом из-за подобных тварей.

Неужели убийство — единственное решение?

Молча, почти ничего не различая в водяном тумане, он попытался представить себе, каким образом великан намеревался добраться до выступа пещерников. Оказалось, что это не так уж сложно для любого, кто не боится высоты. В скале, в южной ее стене, была вырублена грубая скользкая лестница, которая вела от щели до дороги. Напротив виднелись ее ступени, поднимавшиеся от щели вверх, к вершине ущелья. Они были такими же серыми, изъеденными водяной пылью и древними, как и все камни вокруг. Лорд Морэм подошел сзади к Кавинанту. Его голос глухо пробился через рев:

— Это древняя смотровая Ущелья Предателя. Та часть Первого Завета, которая рассказывает об этом месте, легка для понимания. Смотровая была создана для наблюдения и для того, чтобы скрывать здесь предателей. Лорд Фаул Презирающий открыл здесь свою истинную сущность Лорду Кевину.

Здесь был нанесен первый удар в войне, которая окончилась Ритуалом Осквернения.

Еще до этого Кевин сомневался в Лорде Фауле, хотя сам не знал почему, ибо Презирающий не делал такого зла, которое мог бы обнаружить Кевин, и он доверял Лорду Фаулу, словно стыдясь своих сомнений. Потом, по замыслу Фаула, в совет Лордов пришло послание от Демонмглы в горе Грома. В этом послании Лорды приглашались в мастерские Демонмглы — в гроты, где плодились отродья, называемые юр-вайлами, — чтобы встретиться там с мастерами их учения, якобы владеющими великой силой.

Ясно, что Лорд Фаул надеялся, что Кевин сам пойдет в гору Грома. Но Высокого Лорда охватили сомнения, и он не пошел. Но поскольку ему было стыдно за свои сомнения, он послал вместо себя нескольких лучших друзей и сильнейших союзников. Так высокая делегация Старых Лордов отправилась к горе Грома, а затем из катакомб вышла армия, подобная этой, и Страна, не успев подготовиться, вынуждена была вступить в войну.

Этот страшный поединок продолжался долго, унося сотни тысяч смертей, и не видно было никакой надежды на его окончание. Высокий Лорд Кевин храбро сражался. Но ведь он сам отправил своих друзей в засаду — и вскоре начались его полночные встречи с отчаянием, и не было никакой надежды.

Соблазнительность, головокружительность бега реки постепенно слабела по мере сопротивления Кавинанта. Брызги стекали по его лицу словно капли пота.

Великан хотел сделать то же самое — прыгнуть в клокочущую приманку ущелья, напасть на пещерников из засады.

С усилием, заставившим его застонать сквозь стиснутые зубы, Кавинант отошел со смотровой. Изо всех сил прижимаясь к стене, он спросил нарочито бесстрастно:

— Он все еще смеется?

— Нет, теперь он сидит и тихо поет песню Бездомных, и не выказывает никаких признаков безумия.

«Морестранственник!» — подумал Кавинант, а вслух сказал:

— Почему ты остановил Стражей Крови? Он мог повредить Протхоллу.

Лорд повернулся спиной к Ущелью Предателя, чтобы посмотреть на Кавинанта:

— Великан — мой друг, я просто не мог не вмешаться.

Спустя миг он добавил:

— Высокий Лорд не беззащитен!

Кавинант настаивал:

— Может быть, Опустошитель…

— Нет, — в голосе Морэма чувствовалось, что в этом не может быть сомнений. — Тьювор сказал правду. Ни один Опустошитель не обладает достаточным могуществом, чтобы победить великана.

— Но что-то… — Кавинант запнулся, — что-то гложет его. Он не верит в эти предсказания. Он думает… Друл или еще что-то хочет помешать великанам вернуться домой.

Ответ Морэма был таким тихим, что Кавинант смог прочесть его лишь по губам Лорда:

— Этого же хочу и я.

Морестранственник!

Взгляд Кавинанта обратился к великану. Морестранственник сидел, похожий на кучу гальки, насыпанной у стены, тихо напевая и рассматривая невидимые картины на камне перед собой. Это зрелище вызвало у Кавинанта волну сострадательного гнева, но он подавил его, вспомнив о своей сделке. Стены ущелья были для него словно удушающими страхом, словно бьющими темными крыльями. Взгляд Кавинанта метнулся оттуда мимо великана в долину.

Вскоре весь отряд собрался там на ужин. Они ели при свете одного тусклого факела лиллианрилл. И когда с трапезой было покончено, они попытались немного поспать. Кавинант чувствовал, что отдых был невозможен, перед его глазами стояла армия пещерников, выкатывающаяся, словно клубок разрушения, разматываясь на ходу, чтобы сплести смерть Страны. Но нескончаемый рев реки убаюкал его, и наконец он расслабился, улегшись на земле. Он немного вздремнул под рокот барабанов войны, доносившейся из скалы под ним.

Позднее он как-то резко вскочил. Красная луна перевалила за гребень горы Грома и теперь светила прямо в лощину. Кавинант понял, что минула ночь. Сначала он подумал, что это свет луны разбудил его, но потом догадался: вибрация, вызываемая барабанной дробью, прекратилась. Он осмотрел лагерь и увидел, как Тьювор шепчется с Лордом Протхоллом. В следующий момент Тьювор начал будить спящих.

Вскоре воины были готовы. Кавинант проверил, на месте ли его нож, и крепче сжал в руках посох. Биринайр держал прут с мерцающим на его конце слабым огоньком, и в этом неверном свете Морэм и Протхолл стали держать совет вместе с гривомудрой Гибкой, вохафтом Кеаном и первым знаком Тьювором. Смутные тени мелькали, словно страх и решимость, на лице Протхолла. Голос его звучал слабо, старчески, когда он сказал:

— Сейчас мы проводим свой последний час под открытым небом.

Выход армии Друла завершился. Те из нас, кто захочет, должны войти в катакомбы горы Грома. Мы должны использовать этот шанс, пока внимание Друла все еще занято армией и прежде чем он сможет понять, что мы находимся не там, где он полагает.

Теперь настало время для тех, кто хочет воспользоваться законом этого похода. В пещернятнике не может быть ни отступления, ни бегства после поражения. До сих пор все проявили себя в походе наилучшим образом. Никто из присутствующих здесь не может стыдиться.

Кеан осторожно спросил:

— Ты поворачиваешь назад, Высокий Лорд?

— О, нет! — вздохнул Протхолл. — Рука этих времен лежит на мне. Я не имею права колебаться.

Тогда Кеан ответил:

— А разве Дозор Боевой Стражи Твердыни Лордов может повернуть назад, когда его ведет Высокий Лорд? Никогда!

И весь Дозор эхом повторил:

— Никогда!

Кавинант подумал о том, где сейчас может быть великан и как он поступит. Что касалось его самого, то он интуитивно чувствовал, что у него нет выбора, что сон освободит его только посредством Посоха Закона или смерти.

В следующий миг к Протхоллу обратилась гривомудрая Гибкая.

Голова ее была откинута назад, словно она готова была взорваться. — Я дала слово. О ваших лошадях позаботятся. Шнуроносящие будут беречь их в надежде на ваше возвращение. Но я… — она тряхнула связанными волосами. — Я пойду с вами. Под землю.

Протест Протхолла она остановила резким жестом.

— Вы дали пример, которому я должна следовать. Как я могла бы предстать перед ранихинами, если бы они узнали, что я забралась так далеко лишь затем, чтобы повернуть назад, когда угроза стала слишком велика? И, к тому же, мои чувства острее. Ранихийцы знают небо, открытую землю. Мы знаем воздух и траву. Мы не сбиваемся с пути во тьме. Ранихины научили наши ноги не оступаться. Я чувствую, что смогу найти путь наверх. Вам, возможно, понадобится эта моя способность, хотя я далека от Равнин Ра — и от себя самой.

Тени превратили лицо Протхолла в гримасу, но он спокойно ответил:

— Я благодарен тебе, гривомудрая. Ранихийцы — храбрые друзья земли.

Скользнув взглядом по отряду, он сказал:

— Тогда в путь, нас ждет исход нашей битвы. Что бы ни случилось с нами — пока есть в Стране люди, умеющие петь, они будут петь о том, что в этот темный час Страна не осталась без защиты. Храните ей верность до конца!

Не дожидаясь ответа, он вошел из кровавого лунного света во тьму щели.

Воины пропустили Кавинанта следом за двумя Лордами, словно предоставив ему возможность занять наиболее уважаемое положение. Протхолл и Морэм шли рядом; когда они приблизились к смотровой, Кавинант увидел великана, стоящего на краю скалы. Ладонями рук Морестранственник упирался в противоположные стены. Он стоял спиной к Лордам и всматривался в мрачный, окрашенный кровавым светом круговорот реки. Его огромная фигура темнела на фоне ярко-красного неба.

Когда Лорды приблизились к нему, он сказал, словно обращаясь к ним из ущелья:

— Я остаюсь, здесь будет мой пост. Я буду охранять вас. Армия Друла не захлопнет ловушку горы Грома, пока я жив. Мгновение спустя он добавил, словно обратив взгляд внутрь:

— И к тому же, отсюда я не услышу запаха пещернятника, — и в этой его фразе послышался юмор великанов. — Ты правильно решил, — пробормотал Протхолл. — Нам нужна твоя защита. Но не оставайся здесь после полнолуния. Если мы не вернемся к этому времени, значит, с нами все кончено, и ты должен отправиться предупредить свой народ.

Великан ответил, словно реагируя на внутренний голос:

— Не забывайте клятву Мира. В лабиринте, в который вы идете, она будет вашей путеводной нитью. Она будет хранить вас от намерений Губителя Душ, тайных и жестоких. Помните клятву. Надежда, быть может, вводит в заблуждение. Но ненависть — разлагает. Я слишком поторопился с ненавистью. Я стал сам похож на то, что ненавижу.

— Прояви хотя бы долю уважения к правде, — огрызнулся Морэм.

Внезапная резкость его тона ошеломила Кавинанта. — Ты — Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник, великан Прибрежья, горбрат людей Страны. Это имя не может быть отнято у тебя.

Но Кавинант не слышал в словах великана никакой жалости к себе только печаль. Морестранственник больше ничего не сказал. Он стоял так же неподвижно, как стены, о которые он опирался, стоял словно статуя, высеченная на смотровой.

Лорды больше не стали терять времени. Ночь уже шла на убыль, а они хотели войти в гору до наступления дня.

Члены отряда заняли свои места. Протхолл, Биринайр и двое Стражей Крови шли за первым знаком Тьювором. Затем следовали Морэм, Гибкая, Баннор, Кавинант и Корик. За ними шел вохафт Кеан, его четырнадцать воинов, и замыкали колонну четверо последних Стражей Крови.

Их было двадцать девять против всей неизвестной мощи Друла Камневого Червя.

От Тьювора до последнего Стража Крови протянули полоску клинго. В таком порядке они начали спуск по скользкой лестнице в Ущелье Предателя.