Книга: Варяги
Назад: Глава десятая Путь воина
Дальше: Вместо эпилога

Глава одиннадцатая
Князь Вадим?

Признаться честно – я во многих растворялся.
Но я и многих растворял!
Над ухом зазвенел будильник. Пронзительно и настойчиво. Сейчас он слышал его так же отчетливо, как и раньше. Будильник звал на работу – вставай, вставай! Хотелось протянуть руку, достать его и вырубить. А он все звенел и звенел, пробуждая тревогу в душе – пора! Чертовски не вовремя, хотелось еще поспать. Ну почему именно сейчас?! Вадим открыл глаза, спросонья попытался нащупать дребезжащий раздражитель. Руки отчего-то слушались плохо, он едва смог пошевелить пальцами. Да нет, не может быть, он явно ощущал, что водит руками, пытаясь нащупать этот треклятый будильник.
Кроме навязчивой мысли о будильнике, Вадима тревожило еще что-то… Ах да, сон. Он мог поклясться, что видел Андрея живым. Впервые за долгое время он смог разглядеть его так отчетливо. Видимо, Коди была права…
Он проморгался, попытался встать, но не смог. Острая боль пронзила все тело. Нервы предательски дрогнули, из груди вырвался стон. Было почти темно, лишь откуда-то справа лился неровный свет. Вадим едва заставил себя повернуть голову. На небольшом деревянном столе горела лучина. «Нет. Не может быть», – догадка взбудоражила усталый мозг. Он напряг зрение и, как мог, огляделся. Рубленные из бревен стены, низенькая крыша, в углу, кажется, бочка, у стола две короткие лавки, ага, вот и печурка. А у печурки то ли широкая лавка, то ли кровать и… Вадим не сумел разглядеть того, кто лежал на этом ложе, укутанный в звериную шкуру. «Андрей?» – эта мысль возбудила воспоминание о сне, где на Андрея напал медведь. Ему этот медведь еще тогда показался странным. Он вроде и не хотел нападать, но потом как будто получил от кого-то приказ.
Новгородский десятник поджал локти, чтобы приподняться.
– Ууууу, аах, – пересохшие губы едва разомкнулись со звуком боли.
Локти дрогнули, и его руки, как две беспомощные клешни, повисли вдоль туловища. Голова закружилась, в глазах потемнело от боли. Дыхание перехватило, и к горлу подступил тошнотворный комок. Некоторое время он лежал тихо и больше не делал попыток приподняться. Десятник прислушивался к своему телу. Карусельные кружения в голове затихли, успокоились. Дурнота отступила, дышать стало легче, что уже радовало. Он еще раз посмотрел на тело под медвежьей шкурой. «Нет, не может быть – бред. Это не Андрей, это было бы просто сказкой», – мысли об увиденном во сне на миг заставили забыть о физической боли. Он вспомнил самое начало своего сна. На невидимых крыльях он несся над лесом, потом резко снизился и увидел медведя и викинга. Лица человека он не запомнил. Его лицо заволокла легкая пелена. А затем… «Черт, это же я отдал приказ медведю, – Вадим тяжело выдохнул. – Уж слишком сильна во мне ненависть к викингам. М-да, но почему это Андрей?» Он втянул ноздрями побольше воздуха, задержал дыхание. Перед глазами вновь показалась звериная морда и лицо викинга. Да, сомнений не осталось, это был Андрей. Он вспомнил, что его сон прервался на том моменте, когда они оба упали, и медведь, и Андрей. «Что же за видения такие? – скорбно подумал Вадим. – Нельзя, что ли, было показать, чем все кончилось?» Юноша выдохнул и, вновь набрав воздуха, задержал дыхание. «Все, в следующий раз напрягусь и все точно узнаю про Андрея… и Павла».
Вадим пошевелился, и острая боль опять пронзила тело. Дождавшись, когда боль утихнет, он попытался понять, насколько он пострадал. С руками было все понятно – целы, а вот ноги? Ног он не чувствовал, а это было уже плохо. И все же Вадим попробовал пошевелить ногами, но конечности придавило, словно слитком чугуна. Чуть-чуть наклонив голову, он узрел, что «чугуном», мешавшим ему пошевелить ногами, была тяжелая медвежья шкура, закутавшая его по пояс. Он робко попробовал пошевелить пальцами ног. Пальцы не сразу, но отозвались. «Так, кажись, господин Хлопин, у вас все цело, полный комплект», – резюмировал про себя Вадим после этой осторожной гимнастики.
Десятник приподнял подбородок и уставился в потолок. Темные закопченные жерди были прилажены достаточно плотно друг к другу. «Да уж, я все еще здесь», – подумал Вадим, вспомнив про свой сон, где так сладко позванивал будильник, зовя его на работу, там, в привычном двадцать первом веке. Эх…
Чертовски хотелось пить. Он видел, что в углу стояла бочка и, вероятно, именно с водой. Но подняться он точно не мог, без вариантов. Оставалось позвать кого-то. Стоп. Но кого позвать? Нет, ну ведь кто-то уложил его и даже заботливо накрыл шкурой. Вадим погонял языком по нёбу, чтобы набрать во рту хоть каплю влаги. Получилось плохо. «Даже слюней и тех не осталось», – подумал новгородский десятник и прикрыл глаза.
И все же он решил кого-нибудь позвать. Может, то, лежащее у печки на лавке тело, и есть гостеприимный хозяин избушки? Он открыл глаза и посмотрел на тело у печки, затем еще раз сглотнул и издал вялый хрип. Ни вторая, ни третья попытка не принесли ожидаемого результата. Голос пропал и возвращаться не желал. Черт!
Смотреть на бочку с водой было невмоготу, и он отвернул голову, вновь уставившись на потолок. Что же было до того… Ах да. Последний бой привиделся ему отчетливо. Он помнил все или почти все. Новгородцы и вепсы хорошо держались, да и он вроде не сплоховал – пару-тройку викингосов точно уложил, к бабке не ходи! И даже, кажется, ихнему ярлу хорошенько приложил. А вот кто приложил его, Вадим не помнил, равно как и не помнил, свалил ли кто Валуя. Вдруг ужасно заныл левый бок. Вадим осторожно ощупал больное место. Так и есть – плотная повязка вокруг живота, а слева немного взмокло. «Кровь сочится, что ли?» – догадался Вадим. Он поднес руку к лицу. «Ну так и есть – кровь, только с запахом трав. И кто же тут меня врачует?» – десятник мысленно поблагодарил незнакомца или незнакомку за заботу. «Лучше бы уж незнакомка. Это стало уже входить в привычку, вот так валяться раненым с повязками и мазями. Блин, если я протяну еще год-другой, то вообще изрубят в куски и живого места не останется, сплошные шрамы и рубцы. Ага, шрамы украшают мужчин», – за мысленным разговором самого с собой он забыл про левый бок, который, впрочем, утихомирился и перестал болеть… ну почти перестал.
«Вот так и бывает… А к тридцати годам уже аллес, все, кранты – ходячий инвалид и хорошо если ходящий. И домов инвалидов тут не предусмотрено. И вообще, где мой доктор… Нет, докторша. Господи, пусть это будет докторша, красивая, с большой грудью, – мысли сменяли одна другую, но как ни странно успокаивали, расслабляли. – Да ну, бред какой-то! Щас бы соку персикового или виноградного. Пашка вот тоже любит виноградный. Пашка? Вот, черт, а где же Пашка? Нет-нет. Не погиб он. Точно. Не может того быть. Да и далеко его корабль был. Даже если викингосы нас одолели, то он мог и уйти».
Он в полубредовом состоянии убедил себя, что друг непременно должен был остаться в живых. Иного он не мог себе представить. Вернее, не хотел. Пашка, которого он знал с самого детства, просто не имел права умирать. Он же не умер, вот и Пашка не мог. Кто угодно, только не Паша.
Где-то в самом глубоком подсознании он понимал, что может быть как угодно. Все может быть – и смерть, и жизнь. И для тебя, и для твоего друга…
Тяжелое чувство сдавило сердце. Беспокойство нарастало, сердце отчаянно застучало, разгоняя кровь. Левый бок увлажнился еще больше, боль вернулась внезапно. Она пронзила все тело и мощно ударила в мозг. Вадим закрыл глаза, до скрежета сжал зубы. Хотелось завыть! Мыслей уже не было, лишь далекий женский голос нежно пропел:
– Не уходи… не уходи, побудь со мною…
А слабый мужской голос ответил:
Я без тебя уже не в силах…
Придешь, я буду снова на коне!
И небо в солнечных лучах
Замрет. И отразится на воде.

* * *
«Вот ведь, только подумать, – размышлял Вадим, – сколько я уже тут, в этом учебнике истории? Сколько? Два месяца? Или уже три! Чудовищное количество дней… Если задуматься, чудовищное количество…»
Он с трудом повернулся на правый здоровый бок. В избе все было по-прежнему – ничего не изменилось. Хотя нет. Повязка на его теле была заботливо поменяна и, кажется, с какой-то мазью. И ведь так аккуратно, что он даже не проснулся. Сколько он проспал, Вадим не знал, да и не старался даже прикинуть. Его больше беспокоило то, что он не увидел своего спасителя, не поблагодарил. А ведь было за что! Раненый левый бок после перевязки перестал его беспокоить, ощущалось только легкое покалывание, но оно было скорее приятным, чем раздражающим. И это не могло не радовать.
Вадим повернул голову и через плечо глянул на печку. Так и есть – тело на лавке не исчезло, а по-прежнему лежало накрытое звериной шкурой. «Да кто же это там лежит?» – спросил себя новгородский десятник. Он почти вывернул себе глаза, стараясь разглядеть лежащее на скамье у печки тело, и тут он приметил кувшин. Вадим осторожно, чтобы не вспугнуть боль, повернулся на спину – уф. Из этого положения смотреть было все же удобнее. Так и есть. У его изголовья на полу стояла низенькая табуреточка, а на ней кувшин с узким горлышком. Он сделал неторопливое, почти балетное движение рукой и дотянулся до кувшина. Сосуд был невелик, а узкое горлышко безупречно для питья лежа. Новгородский десятник плотно прижал горлышко к губам и стал наслаждаться. Сначала он глотнул немного и прополоскал рот – до чего же хорошо. Мед с терпкими травами, разведенный в воде, был хорош. Затем он мелкими глотками осушил емкость до дна и с облегчением поставил сосуд на место. Вадим почмокал языком и попробовал позвать:
– Есть кто в доме?
К его удивлению, голос не подвел. Жидкость освежила горло и взбодрила связки.
– Эй, – позвал он, – хозяин! Есть кто дома?!
Ему показалось, что получилось довольно громко. Даже тело на скамье у печки едва заметно пошевелилось, а затем оттуда донесся сдавленный хрип.
– Есть кто?!
На его зов низенькая дверь избы отворилась, и яркий солнечный свет залил половину помещения. Вместе с солнцем в избу ворвалась морозная свежесть. Ослепленный, Вадим машинально прикрыл глаза рукой. Но вскоре в дверном проеме показалась чья-то фигура, частично перекрыв свет. Дверь, скрипнув, закрылась. Послышались шаркающие шаги. Вадим отвел руку, но продолжал щуриться.
– Я вижу, ты проснулся, – мужской голос был бодрым и уверенным.
Когда десятник проморгался и его глаза вновь могли полноценно видеть, он узрел стоящего перед собой старца. Длинные, бело-серые волосы незнакомца были аккуратно убраны сзади в пучок и на затылке перехвачены тесемкой. Незнакомец присел на край постели.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Спасибо, вроде бы хорошо, – ответил Вадим, продолжая разглядывать старика.
– Наверное, ты хочешь спросить, кто я? И как ты оказался у меня в гостях?
– Конечно.
– А тебе совсем не интересно, кто лежит на лавке возле печки?
– Да, и это тоже.
– Он назвал себя Валуем. Я нашел вас вместе на ладье, которую прибила к берегу река.
– Валуй? – искренне удивился Вадим. – Так он жив.
– Еще несколько дней назад я думал, что его путь окончен, но он крепкий воин, он выкарабкался. Теперь, думаю, точно будет жить.
– Спасибо тебе за заботу, – поблагодарил юноша, – как тебя зовут?
– Вадим… можешь называть меня дед Вадим…
– Тезки, значит, – перебил его десятник.
– Что?
– Я говорю, меня тоже Вадимом зовут.
– Это приятно, хотя и странно, – коснувшись своих длинных усов, ответил старик.
– Чего же тут странного, Вадим – известное имя.
– Так, да не совсем так.
– Загадками говоришь.
– Ну, об этом после, а сейчас дай-ка я осмотрю твои раны.
Старец откинул прикрывавшую десятника шкуру, осторожно осмотрел раны. Кроме продырявленного левого бока, на теле имелись многочисленные синяки и ссадины. Не обошлось и без царапин и порезов.
Дед Вадим принялся смазывать все эти издержки боя, как успел разглядеть десятник, серо-бурой мазью.
– Такие пустяки не должны беспокоить воина, – словно уговаривал его старик, продолжая наносить мазь.
– Хорошо пахнет, – как бы невзначай заметил десятник.
– Немного мяты и ольховой коры, – ответил старик, – а вот с твоим боком еще придется повозиться.
Он не спеша снял повязку.
– Зашил уж я как сумел, не серчай, Вадим, получилось кривовато.
– Не в красоте дело…
– Это да, но тебе еще повезло, а вот твоего друга… он ведь твой друг?
– Валуй? Конечно он мой друг, – уверенно изрек десятник, – он даже пару раз жизнь мне спас.
– Ну, раз так… изрубили его премного, но жить будет, и ты мне поможешь.
– Ты только скажи…
– Через три дня разрешу тебе вставать, вот тогда и поможешь своему другу.
Старик смазал шов мазью и наложил чистую повязку. Затем принес раненому напиться.
– Есть-то, поди, хочешь? – спросил дед Вадим.
– Ага.
Все то время, что старик ходил по избе – сначала Вадиму за водой, потом за миской с едой, – десятник наблюдал за ним. Дед ходил прямо, даже горделиво, так и не скажешь, что старец. Ногами не шаркал, ступал твердо…
– Нынче в силки перепела попались, вот я из них навар сделал, на-ка, попробуй, – предложил старик раненому, садясь с миской на край его постели.
– Перепела? Никогда не пробовал, – искренне удивился десятник.
Дед помог раненому приподняться и сесть поудобнее для приема пищи. Бульон показался Вадиму блаженством. Желудок от радости аж заурчал, а потом замурлыкал. Бульон был не особо горячим, и десятник почти разом осушил миску. На дне лежала целиком сваренная тушка птички. Вадим быстро управился с несколькими граммами мяса и от жадности даже перемолотил зубами мелкие косточки. Он вернул миску своему лекарю.
– Спасибо тебе, дед Вадим.
– Вот и ладно, – ответил старик, – ты поспи покуда, а все разговоры после.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил десятник и сладко зевнул.
«Действительно, можно и вздремнуть», – подумал Вадим, закрывая глаза.
* * *
Дни и ночи тянулись бесконечно долго. Хотя Вадим не особенно мог отличить, день на дворе или уже ночь. Избушка их с Валуем спасителя не имела окон. Дневной свет попадал вовнутрь только тогда, когда дед заходил или выходил из избы. Но в своем состоянии он не успевал следить за передвижениями старца. Впрочем, тот часто пропадал где-то подолгу, а возвернувшись, менял раненым повязки и выносил эти… как их? «Утки, – вспомнил Вадим, – до чего же странное название». Ему было чертовски неудобно и стыдно, когда дед подкладывал под него деревянную посудину. Но старец не подавал ни малейшего знака отвращения, приносил и уносил посудину без слов, как будто для него это было не в тягость. Но Вадим все равно стеснялся делать это вот так… прилюдно. Он неоднократно порывался встать, с мыслью выйти на двор по нужде, но каждый раз, приподнявшись, устало падал на ложе. А после последней неудачной попытки, когда он упал на пол, старик и вовсе обматерил его малопонятными старославянскими речевыми оборотами, хотя общий смысл Вадим все же уловил.
– Не ерепенься, – строго изрек старик, с трудом поднимая с пола нехрупкое тело раненого.
– Взбередишь раны, кровью изойдешь, – он еще раз пригрозил десятнику, осматривая повязки.
Вадим волей-неволей смирился со своим беспомощным состоянием. Когда ему не спалось, он лежал и слушал тяжелое дыхание Валуя. «Вот кому досталось побольше моего», – думал он о боевом товарище. Валуй так и не приходил в сознание, хотя Вадим часто слышал, как тот что-то невнятно бормочет в горячечном бреду. Десятника успокаивала только одна мысль – старик обещал, что Валуй выживет.
Поговорить им пока так и не удавалось.
* * *
Через три дня старик разрешил Вадиму подняться и, поддерживая его под руку, помог выйти на двор. Было по-осеннему прохладно, но солнце ярко светило, одаривая землю последним теплом. Вадим прищурился, за долгие дни в полутьме избы он совсем отвык от солнечного света. Дед усадил его на скамейку подле дома.
– К ночи будет мороз, – почти обыденно изрек он, усаживаясь рядом.
Вадим покосился на старца: «Ну, давай, дед, говори, не томи», – мысленно поторопил его юноша, и старик, словно прочитав его мысли, неожиданно спросил:
– Ты знаешь, кто ты?
«Опа, вот это поворот», – пронеслось в голове Вадима, а вслух он ответил:
– Конечно.
– Что-то робок твой ответ…
– Странные твои вопросы. И вообще, к чему все это?
– Странно то, Вадим, что ты – это я!
Новгородский десятник, в недавнем прошлом ролевик из Питера Вадим Хлопин, от удивления широко раскрыл рот:
– Да ну… не может быть?
– Не веришь? – испытующе спросил дед Вадим.
– Ты, верно, смеешься надо мной? Но позволь спросить, если я это ты, то кто же тогда ты?
Старик мягко улыбнулся:
– Я Вадим, князь Белозерский.
– Да ну… не может быть!
Назад: Глава десятая Путь воина
Дальше: Вместо эпилога