Пир длился довольно долго. Уже давно зашло небесное светило и в сентябрьском чистом небе ярко зажглись звезды. Одна, вторая, третья… И вот уже весь небосвод был усеян мерцающими точками. Одна из них сорвалась с места и стремительно полетела вниз, все ускоряясь. Он летела быстро, и одиноко сидевший у распахнутой двери погреба человек не успел загадать желания. Хотя нет. Он загадал его уже давно. Еще там, внизу, в холодном и сыром погребе. Он загадал свое желание еще до того, как его стали бить. А били часто, и он снова думал, что это в последний раз. Вот сейчас в последний раз ударят – и все! И больше не будут… не будут никогда, потому что ему тогда станет уже все равно. Не будет боли и страха, не будет жизни, ничего… Ничего для него.

Но они продолжали бить! Аккуратно, чтобы не сдох! А потом его вновь кидали в этот затхлый подвал, где он мерз и, как мог, отбивался от крыс. Он держался, не спал по ночам, потому что болело все тело. Наступало мерзкое отупение и жалость. Щемящая жалость к самому себе. О боги, за что? «Нет! – говорил он себе. – Надо держаться!»

Его сломали на вторую неделю. Потому что он больше не мог. Никто бы не смог. Да, в кино они могут – супергерои, супербойцы. Вот их бы сюда, под удары палок! Он сказал, объяснил, как умел. Кто он и откуда. Но, ха! Разве ему поверили?! Бьярни Сельвссон, брат Гутрума, владетеля Альдегьюборга, рассмеялся ему прямо в лицо. Вместе с ним смеялись и его воины. Не поверили. Да и как они могли поверить, если он и сам толком не осознавал, как очутился здесь.

Он лежал на земляном полу и ждал, что умрет. Он уже почти чувствовал, что умирает. Нет – уже умер! Но все круто изменилось, и к нему вернулась надежда. Надежда на жизнь…

Во дворе борга жарко полыхали костры. Огонь жадно пожирал короткие бревна, которыми викинги кормили огонь. Недавний узник смотрел, как опьяненные победой и брагой новые хозяева Альдегьюборга веселились у костров. Приплясывали и горланили песни о далекой покинутой родине, о прекрасных валькириях, о великой славе в предстоящих походах и сражениях…

Ему, оборванному и чудовищно грязному, которого не раз называли обидным словом «трель», это веселье казалось сейчас дьявольскими плясками. «Пир во время чумы», – мелькнула знакомая фраза.

Его никто не сторожил. Не сторожил со вчерашнего дня, когда к нему в погреб спустился этот новый ярл. Да и еще с ним был добрый старик. Дверь его тюрьмы осталась открытой, и вот сегодня он еще засветло заставил себя выйти наружу. Тело чертовски болело, но он выполз на свет. Он был несказанно рад, когда солнечный свет резанул глаза. И пусть это солнце уже не грело, но его измученное тело радовалось и этому. Узник, прикрываясь от осеннего солнца руками, долго сидел, ждал, когда глаза привыкнут к ослепительному миру. Но солнце его обмануло. Оно быстро потухло, скатившись за горизонт.

А викинги все пировали, возносили хвалу Одину и поминали своих товарищей. Что им за дело до грязного человека?! Он закрыл глаза. Голова кружилась, клонило в сон и еще чудовищно хотелось есть. Желудок уже давно пережег все запасы жиров, и уже наверное, истреблял самого себя.

– Сигурд, ты не спишь?

Он лениво открыл глаза, повернул голову.

– А, это ты…

– Да, я, – ответил старик.

Он подошел ближе.

– Меня зовут Вемунд, если ты не помнишь.

– Ага, я помню, – устало ответил Сигурд.

– Вот и хорошо.

Сказитель снял с плеча принесенную небольшую шкуру. Он расстелил ее на земле и, не обращая внимания на робкие протесты юноши, пересадил его. Затем Вемунд извлек из своего походного мешка новенький шерстяной плащ.

– Вот так-то будет лучше, – произнес Сказитель, накидывая плащ на плечи бывшего узника, – носи себе.

Сигурд машинально укутался поплотнее, стало теплее, уютнее. Скальд поправил висевшую через плечо сумку, сел рядом.

– Пора бы тебе и подкрепиться, – продолжил скальд, извлекая провизию, – а то исхудал ты очень там, – он кивнул головой на вход в погреб.

От пиршества викингов недавнему узнику достался большой ломоть хлеба, немного сыра и кусок жареной телятины.

– И вот еще, – Вемунд снял с плеча кожаную флягу и протянул Сигурду.

Он не то чтобы обрадовался браге, и все же это было лучше, чем слизывать капельки воды с прогнивших бревен погреба.

– Спасибо тебе, скальд, – поблагодарил Сигурд.

Еда была великолепна, восхитительна, божественна. Главное, съесть немного, только едва утолить голод, а то…

– Я слышал твою сагу, – с набитым ртом сказал Сигурд.

– Понравилось?

– Да. Вот только я не все разобрал. Я плохо знаю ваш язык.

Сказитель понимающе качнул головой. Он терпеливо ждал, когда юноша насытится, и молча созерцал горящие невдалеке костры. А вопросов у него накопилось изрядно.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Сигурд, отстраняясь от еды, – уф, тяжело-о-о.

Он откинулся на стенку погреба и блаженно закрыл глаза.

– Ты тоже хочешь узнать, откуда я прибыл сюда? – первым спросил Сигурд.

Скальд повернул голову, посмотрел в глаза юноше и кивнул.

– Я чувствую, что в тебе сидит великая тайна. И мне бы хотелось ее знать.

– Чтобы сочинить еще одну сагу?

Вемунд улыбнулся в усы:

– А почему бы и нет….

– Значит, ты из далекой страны и попал сюда не по своей воле?

– Да, – ответил Сигурд.

Ему с трудом удавалось подобрать нужные скандинавские слова, чтобы рассказать скальду свою историю. Юноша видел, что Вемунд силится понять его, и, видимо, не без результата. Хотя скальду многое приходилось домысливать самостоятельно.

– Тебе надо учить наш язык, – посоветовал Сказитель, – многое из твоих слов не понятно мне, а хотелось бы знать всю правду.

– Да пойми ты, – занервничал Сигурд и стал вновь путать русские и скандинавские слова, – я не отсюда, эа иаркли, не из твоего времени! Эк ком, башня была большая… тад ригнир… коген, и кажись гробанулись мы с парнями вниз, эа иаркли. Ну вроде того… сва эр ку комит. А потом с конунгом Хольмградским пошли эр фердир… в поход. Потом меня долбануло в бою, ор бутор, и я потерял друзей… или это они меня потеряли… эа иаркли.

Он говорил еще что-то, часто повторяясь, пытаясь втолковать скальду, что мир, из которого он прибыл, другой, не похожий на этот. Вернее он похож, вот только время другое, совсем другое…

– Так, значит, твои друзья могут считать тебя погибшим? – переспросил скальд Вемунд после того, как Сигурд окончил свой рассказ.

– Может и так, – пожал плечами недавний узник, – да только как проверить. Я даже не знаю, где они.

Сказитель медленно разгладил седую бороду. Костер, вокруг которого веселились самые стойкие из викингов, затухал. Сами же воины, притомленные брагой и плясками, наконец угомонились и мирно похрапывали кто где. Скальд посмотрел на стену – не всем сегодня выпала удача наполнить свое чрево пенными напитками. Вемунд заметил несколько факелов, блуждающих в ночи на крепостной стене, – стража бодрствовала.

Вемунд ждал, когда Сигурд совладает со своим волнением и продолжит. И он продолжил. На сей раз он говорил медленно, тщательно подбирая знакомые скандинавские слова. Сигурд хотел, чтобы скальд понял его и, быть может, помог, подсказал. Нет, не то чтобы Сигурд безоглядно стремился назад в свое время, но он хотел чего-то понятного, определенного… трудно ведь вот так начинать новую жизнь в прошлом, с потери друзей и этого холодного погреба.

Вемунд слушал внимательно и, кажется, начинал понимать, что по воле богов случаются странные и запутанные вещи. Миры сдвигаются, перемешиваются, как и было предсказано еще давным-давно. Он слышал нечто подобное еще от своего деда, который, как ему тогда казалось, потешал детей своими рассказами. Да, миры сходятся, и вскоре многое может измениться окончательно. Уж боги об этом позаботятся, вот только зачем это богам?!

Вемунд слушал Сигурда, слушал и размышлял. Древо жизни уходит корнями глубоко, пронзает все миры, по его ветвям струится время и часто переплетается. Кто мы без предков? Никто. Что бы мы знали без предыдущего поколения? Ничего. А впереди еще много колец, вплетенных в судьбы богов и людей. «Эх, великий Ясень Иггдрасиль, – мысленно вздохнул Сказитель, – долго ли еще твой ствол будет соединять небо, землю и подземный мир? Что же должно измениться?»

– Ты слышишь меня, скальд? – внезапно спросил Сигурд.

Ему показалось, что Сказитель погряз в своих мыслях и потерял нить рассказа.

– О да, – ответил скальд, – я слушаю тебя, слушаю…

Старик закашлялся, отвернулся, пряча лицо в ладони.

– Прости, – продолжил Вемунд, когда приступ кашля прошел, – становится холодновато.

– Да уж, – зябко поежился Сигурд, – и все же ты слушал меня? Тебя ничего не удивляет?

– Люди ярла Гутрума взяли тебя в плен в бою?

– Я же тебе говорил, без памяти я был, ранило меня. Видать, они сперва приняли меня за своего. Очнулся я только на ладье. Меня вначале даже перевязали, напоили. А уже когда в борг пришли, тут-то меня и опознали. Ярл Гутрум меня в погреб и упрятал да пытать начал – кто я да откуда.

– Приняли за своего? – не понял скальд.

– Конечно, – кивнул Сигурд, – вот.

С этими словами он извлек из-под своих лохмотьев серебряный молот Тора.

– Приняли за своего, ясно, – растягивая слова, согласился Сказитель, – можно взглянуть?

Сигурд снял мьёльнир с шеи и протянул скальду:

– На, смотри. Только чего там смотреть, молот как молот.

Вемунд осторожно принял в свои ладони мьёльнир. Он близко поднес его к глазам, пытаясь разглядеть. Света от угасающих костров было недостаточно, чтобы полностью рассмотреть все узоры на серебряном амулете. Скальд повертел молот, а затем перевернул его и тщательно ощупал оборотную сторону, больше доверяя своим рукам, чем глазам в темноте.

– А что здесь, Сигурд? – спросил старик. – Какой-то узор, кажется, петля…

– Да, – спокойно ответил Сигурд, – эта петля вроде даже из золота, называется символ бесконечности. Йохан, мастер, что делает молоточки Тора, всегда ставит этот знак на обороте своих изделий.

– Странно, – тихо протянул скальд.

– И ничего тут странного, – отвечал юноша, – на всех мьёльнирах Йохана есть такие знаки.

– Мастера Бирки и Готланда тоже ставят свои клейма на изделия, я много чего видел, но вот такого… – Скальд на мгновение задумался. – Хотя купцы из Миклогарда привозили. – Он опять задумался, явно что-то припоминая. – Ах да, кажется, это был шейный амулет…

– Ну и что с того? – перебил Сказителя Сигурд. – Мало ли что купцы возят по миру.

– Нет, конечно, они возят многое, – продолжил скальд, – только знак, что на твоем мьёльнире, был в том амулете помечен кругом…

– Ай, – равнодушно махнул рукой юноша.

– Редкий знак.

Вемунд вновь задумался о странной воле богов. «Разные миры, – думал скальд, – а знаки едины…»

– Твой мир непонятен мне, но я не усомнюсь в том, что он есть, ведь ты его подтверждение, – искренне признался Сказитель.

– Я и мои друзья…

– Твоих друзей я не видел. А вот то, что ты восстал из мертвых, это видят мои глаза.

– Восстал из мертвых? О чем это ты? – искренне изумился Сигурд.

– Ты умер в своем мире, и боги забрали тебя сюда. А теперь ты жив и дышишь – так не спрашивай ни о чем, а радуйся, что боги дали тебе еще время.

– Хороша радость сидеть в погребе, – воскликнул Сигурд.

– Все проходит, – философски заметил Сказитель, – теперь главное – что ты жив. Воскрес из мертвых! Хотя ты все еще в начале пути…

– А почему ты сказал, что я умер в своем мире?

– Может, тебе больше по душе слово «ушел»? Пусть будет ушел…

Они молча переглянулись. Сигурд и сам много раз, сидя в погребе, силился осознать свое положение в этом мире. Как? Зачем? Почему? Вопросы, вопросы, одни только вопросы… Конечно, он, как истинный реконструктор, каковым он себя искренне считал, хотел, даже мечтал, хотя бы одним глазком заглянуть в прошлое. А разве не интересно увидеть, как было на самом деле?! Любопытно же!

Разговор как-то оборвался и больше не клеился, сказывалась усталость – хотелось спать. Скальд зябко поежился под плащом, положил руку на плечо собеседнику.

– Пойдем, Сигурд, я устрою тебя на ночлег.