Глава 24
Спуск к Земному Корню
Кавинант внезапно ощутил, что в одно мгновение весь взмок. Несмотря на прохладный ветерок, лоб его покрылся испариной. Влажная борода вызывала зуд, и холодный пот стекал по спине. Повиновение Морина заставило его почувствовать необычное истощение. На мгновение он поднял глаза к солнцу, словно чтобы спросить его, отчего оно не согревает.
Вершины Меленкуриона тянулись ввысь в утреннем свете словно пальцы, стремящиеся обхватить солнце. Их покрытые льдом вершины ярко сверкали, и этот блеск заставил глаза Кавинанта слезиться.
Величие этих каменных пиков вызывало у него страх. Часто моргая, он перевел свой взгляд обратно на Высокого Лорда Елену.
Из-за ослепления солнцем он, казалось, увидел только ее коричневые волосы. Более светлые пряди блестели словно отполированные. Но он моргнул — и такая картина исчезла. Он отчетливо видел теперь ее лицо.
Она весело улыбалась. Лицо светилось волнением, на нем вновь появилась надежда. Она ничего не говорила, но ее губы шептали одно слово: «Любимый».
Кавинант остро ощутил, что обманывал ее. Морин и Баннор стояли позади нее почти плечом к плечу. Ничто в настороженной осанке их внутреннего равновесия или в слегка расслабленной готовности их рук не выражало никакого удивления или раскаяния в решении, которое они приняли. Хотя Кавинант знал, что сейчас они в корне изменили характер своего служения Лордом. Он сам потребовал от них этого. Но он желал бы оправдаться перед ними каким-то образом , таким, который имел бы значение для Стражей Крови.
Но он не мог ничего сказать им. Они были слишком независимы, чтобы принять любой жест раскаяния. Их обособленная приобщенность к своей Клятве не оставляла ему никакой возможности приблизиться к ним. Ни одно извинение не подходило.
— Сила Повелевания, — слабо выдохнул он. — Этого мне только и не хватало.
Не в состоянии вынести вид спокойной, торжествующей, благодарной улыбки Елены или усмешки Амока, он повернулся и утомленно побрел через плато к краю Расколотой Скалы так, словно его ноги снова не чувствовали твердости опоры.
Он двигался параллельно трещине, но оставался от нее на безопасном расстоянии. Как только над краем обрыва показалась зловещая полоса Дремучего Удушителя, он остановился. Здесь он и остался, желая одновременно и чтобы Елена пришла к нему, и чтобы не пришла.
Сильный ветер из Удушителя веял ему в лицо, и в первый раз за многие дни он оказался способен уловить привкус времени года. Он почувствовал, что осень в Стране пошла на спад, проходя свой ежегодный круг от веселья к грусти. Воздух больше не искрился изобилием и богатством, с радостью или мрачностью спелости. Теперь ветер нес привкус наступающего начала зимы — суровое предзнаменование, обещающее долгие ночи, бесплодные земли и холод.
Понюхав воздух, он понял, что в Дремучем Удушителе не происходили осенние смены красок. Он мог заметить яркую черноту там, где деревья уже потеряли листья, но мрак Удушителя сам по себе образовывал сплошной щит. Он переходил без перехода или украшения из лета в зиму. Глазами и носом Кавинант ощутил причину этого, древнюю злость Леса, истощающую его силу и волю, лишающую его способности и желания растратиться в простом выставлении напоказ своего великолепия.
Наконец он услышал шаги за спиной и узнал походку Елены. Чтобы защититься от всего, что она могла ему сказать или спросить, он произнес:
— Знаешь ли, там, откуда я пришел, люди, которые занимались этим в лесу, назывались бы пионерами — особой породой героев, так как вместо того чтобы убивать других людей они занялись уничтожением самой природы. Правда, я знаю людей, которые говорят, что все наши общественные неудобства происходят оттого, что мы просто ничего не оставили в себе от пионеров. — Любимый, — мягко сказала она. — У тебя что-то не в порядке. Что у тебя неладно?
— Неладно? — он не мог принудить себя взглянуть на нее. С языка пытались сорваться слова о его сделке, и ему пришлось слегка прикусить язык прежде чем сказать:
— Не беспокойся обо мне. Я как тот Лес там, внизу. Иногда я, кажется, слишком погружаюсь в свои страдания.
В затянувшемся молчании он почувствовал, как мало этот ответ удовлетворил ее. Она заботилась о нем, хотела понять его. Но возрождение надежды восстановило безотлагательность ее дела. Он понимал, что сейчас у нее не было времени заниматься его изучением. Он лишь угрюмо кивнул, когда она сказала:
— Я должна идти — несчастья Страны тяжким бременем лежат на мне. — Затем добавила:
— Может, ты желаешь остаться здесь — дожидаться моего возвращения?
Наконец он нашел силы повернуться и взглянуть ей в лицо. Он встретился с серьезным выражением ее лица, странностью раздвоенности ее взгляда и грубо сказал:
— Остаться сзади? И пропустить возможность снова рискнуть своей шеей? Вздор. Я не имел такого шанса с тех пор, как был на горе Грома. Его сарказм был острее, чем ему хотелось, но она, казалось, все же восприняла его. Она улыбнулась, легко коснулась его руки своими пальцами.
— Тогда пойдем, любимый, — сказала она. — Стражи Крови уже готовы.
Надо отправиться в путь до того, как Амок придумает новые помехи для нашего пути.
Он попытался улыбнуться в ответ, но вместо этого на лице у него получилась лишь жалкая гримаса. Ругая самого себя за эту неудачу, он пошел вслед за ней к Стражам Крови и Амоку. Пока они шли, он время от времени смотрел на нее, оценивая украдкой. Напряжение трех последних дней отошло на задний план, ее решительный шаг и твердые черты выражали новую цель и силу. Восстановление надежды дало ей возможность не обращать внимания на изнеможение. Но суставы ее пальцев, обхвативших Посох, были напряжены, а шея чуть выгнута вперед, как у изголодавшегося человека, увидевшего еду. От такого зрелища сделка Кавинанта беспокойно заворочалась в нем, как будто он был не подходящей и слишком просторной могилой.
Он все еще не ощущал сознательно незыблемость Расколотой Скалы.
Но ему была нужна уверенность походки, ничто не спасло бы его сейчас, если он не сможет сохранить равновесие.
Мельком он заметил, что Первый Знак и Баннор действительно были готовы трогаться в путь. Они собрали в тюки все запасы и привязали их к своим спинам ремнями из клинго. И Амок весь искрился от предвкушения, казалось, видения роились в его веселой голове. Все трое вызвали у Кавинанта острые угрызения совести за свою неподготовленность. Он не чувствовал, что он способен ко всему тому, что ждало впереди компанию Высокого Лорда. Его томленной душой овладела тревога. Что-то еще было необходимо сделать, нужно было попытаться каким-то образом вернуть себе былую целостность. Но он не понимал еще — как.
Он наблюдал, как Высокий Лорд прощалась с ранихинами. Они радостно кивали ей, били копытами и ржали, предвкушая грядущую активности после трех дней терпеливого ожидания. Она обняла каждую из великих лошадей, затем отошла от них, взяла Посох обеими руками и поприветствовала их по обычаю ранихийцев. Ранихины ответили вскидыванием грив, смотрели на нее гордыми, смеющимися глазами, пока она обращалась к ним.
— Гордые ранихины, первая любовь моей жизни, я благодарю вас за вашу службу. Мы чтим вас. Но теперь нам надо будет некоторое время идти пешком. Если мы вернемся живыми из нашего путешествия, мы призовем вас снова, чтобы вы доставили нас в Ревлстон — с победой или поражением, нам будут нужны ваши широкие сильные спины. Но теперь же будьте свободными. Бродите там, где хочется вашим сердцам и копытам. А если случится так, что мы не призовем вас — если вы одинокими вернетесь в Долины Ра — тогда, отважные ранихины, расскажите всем своим родственникам о Мирхе. Она спасла мне жизнь на оползне и отдала свою собственную за простую лошадь. Расскажите всем ранихинам, что Елена, дочь Лены, Высокий Лорд по решению Совета и владелец Посоха Закона, гордится дружбой с вами. Вы — хвост Неба, грива Мира.
Поднимая Посох над головой, она воскликнула:
— Ранихины! Хей!
Великие лошади ответили ржанием, отразившимся от громады Меленкуриона. Затем галопом описали круг и понеслись прочь, прихватив с собой мустанга Кавинанта. Их копыта стучали по камням как раскаты от стрельбы, когда они мчались к северу, скрываясь из глаз за изгибом горы.
Когда Елена обернулась к своим спутникам, на ее лице было ясно различимо чувство потери. С печалью в голосе она произнесла:
— Пойдемте. Раз уж мы должны идти дальше без ранихинов, давайте хотя бы идти быстро.
Она ожидающе повернулась к Амоку. Древний юноша ответил изысканным поклоном и беспечно пошел к тому месту, где трещина в плато заканчивалась у круто устремляющейся вверх горы. Кавинант дернул себя за бороду и безнадежно наблюдал, как Елена и Морин последовали за Амоком. Затем резко и задыхаясь воскликнул: «Подождите!» Пальцы его правой руки впились в бороду. «Постойте». Высокий Лорд вопросительно взглянула на него. Он сказал:
— Мне нужен нож. И немного воды. И зеркало, если есть — я не хочу перерезать себе горло.
Елена спокойно сказала:
— Юр-Лорд, нам надо идти. Мы и так потеряли слишком много времени, а Страна в беде.
— Это важно, — огрызнулся он. — У тебя есть нож? Лезвие моего перочинного ножа недостаточно острое.
Секунду она изучала его, будто такое поведение было загадкой. Затем медленно кивнула Морину. Первый Знак снял свой тюк, раскрыл его и вынул каменный нож, кожаный мешочек с водой и пустую чашу. Он протянул все это Неверящему. Кавинант прямо тут же уселся на камень, наполнил чашу и стал мочить свою бороду.
Он почти физически ощутил присутствие Высокого Лорда, когда она остановилась перед ним — он почти мог ощутить напряжение, с каким она держала Посох — но сосредоточил все внимание на полоскании в воде своих бакенбард. Его сердце стучало так, словно он занимался чем-то опасным. Он остро ощущал, от чего он отрекается. Но его принуждала к этому внезапная уверенность, что его новая сделка была ложной, потому что не многого стоила ему. Подняв нож, он скреплял этим свой компромисс с судьбой.
Елена остановила его за руку. Низким голосом она грубо сказала:
— Томас Кавинант.
Она так произнесла имя, что заставила его поднять голову.
— Разве есть безотлагательность в том, что ты делаешь? — Она сдерживала грубость, говоря спокойно, но негодование ощущалось в голосе. — Мы провели три дня в пустой трате времени из-за неведения. А теперь ты смеешься над несчастьями Страны? Ты сознательно прилагаешь усилия, чтобы наш поиск не увенчался успехом?
Грубый ответ прямо-таки и напрашивался. Но условия сделки требовали воздержаться от этого. Он снова опустил голову, еще раз брызнул водой на бороду.
— Сядь. Я попробую объяснить.
Высокий Лорд уселась перед ним, скрестив ноги. Он не мог спокойно выдерживать ее взгляд. И он не хотел смотреть на Меленкурион: тот так сурово и холодно вздымался сзади нее. Вместо этого он принялся рассматривать свои руки, игравшиеся с каменным ножом.
— Понимаешь, — с трудом сказал он, — я не из тех, кто носит бороды.
Они чешутся. И из-за них я выгляжу как изувер. Я позволил вырасти ей лишь по одной причине. Это способ доказательства — способ продемонстрировать так, чтобы даже самый тупоголовый и вообще бестолковый мог понять это — когда я проснусь в реальном мире и обнаружу, что у меня нет этой бороды, которую я растил, тогда я буду точно знать, что все это обман. Это будет очевидным. Сорока— или пятидесятидневная борода просто так не исчезнет. Только в том случае, если всего этого не было в действительности.
Она продолжала пристально смотреть на него. Но тон ее изменился.
Она признала значительность его откровения.
— Тогда почему теперь ты хочешь сбрить ее?
Он боялся подумать о том риске, которому подвергался. Но ему была нужна свобода, и сделка эта обещала дать ее. Стараясь не выдать голосом опасения быть раскрытым, он рассказал ей ту часть правды, которую мог позволить.
— Я заключил другую сделку — подобную той, что я заключил с ранихинами. И я не пытаюсь доказать, что Страна нереальна.
А мысленно он умолял: «Пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я не хочу врать тебе»
Она изучала его взглядом.
— Тогда… ты веришь… ты принимаешь Страну?
Он чуть не вздохнул от облегчения. Но он не мог смотреть ей в глаза, когда отвечал на этот вопрос.
— Нет. Но мне хотелось бы прекратить разговор об этом. Ты очень много для меня сделала.
— О, любимый! — вздохнула она с неожиданной силой. — Я ничего не делала — я лишь следовала своему сердцу. Но я с радостью сделала бы хоть что-нибудь для тебя.
Он, казалось, видел страсть даже в оттенке ее кожи. Ему захотелось наклониться вперед, прикоснуться к ней, поцеловать ее, но присутствие Стражей Крови сдерживало его. Вместо этого он протяну
Ей нож.
Во имя нее он отрекался от самого себя, и она поняла это. Румянец удовольствия залил ее лицо, когда она взялась нож.
— Не бойся, любимый, — прошептала она. — Я буду оберегать тебя.
Осторожно, словно выполняя ритуал, она склонилась к нему и начала сбривать его бороду.
Он инстинктивно вздрогнул, когда лезвие первый раз коснулось его, скрипнул зубами, чтобы успокоиться, стиснул челюсти, сказал себе, что в ее руках ему безопаснее, чем в собственных. Он ощущал острие лезвия, когда оно проходило по коже — это вызывало у него образы гноящихся ран и гангрены — но закрыл глаза и оставался неподвижным.
Нож застревал в его бороде, но острота лезвия не давала его трудному продвижению стать болезненным. Вскоре ее пальцы коснулись чистой кожи его скул. Она погладила стиснутые челюсти, чтобы успокоить его. С усилием он открыл глаза. Она встретила его взгляд, улыбаясь словно через пелену любви. Затем осторожно запрокинула назад его голову и сняла остатки бороды с шеи плавными, уверенными движениями.
Она закончила. Его обнаженная кожа остро ощущала воздух, и он потер лицо руками, наслаждаясь новой поверхностью щек и шеи. Ему снова захотелось поцеловать Елену. Отвечая на ее улыбку, он поднялся и сказал:
— Теперь я готов. Пойдем.
Она схватила Посох Закона, легко вскочила на ноги. Веселым тоном она обратилась Амоку:
— Ну, так ты поведешь нас к Седьмому Завету?
Амок оживленно поманил ее, словно приглашая вступить в игру, и снова двинулся к месту, где трещина Расколотой Скалы упиралась в Меленкурион. Морин быстро снова упаковал все в свой тюк и пристроился за Амоком. Елена и Кавинант последовали за Первым Знаком, а Баннор замыкал шествие.
Так начался последний этап поисков Силы Повелевания.
Они быстро пересекли плато. Амок вскоре достиг места соединения горы и трещины. Здесь он помахал рукой своим спутникам, счастливо ухмыльнулся и прыгнул в расщелину.
Кавинант невольно открыл от изумления рот и заторопился с Еленой к краю. Когда они всмотрелись в тесную черноту глубокой расщелины, они увидели Амока стоящим на выступе противоположной стены. Выступ начинался на пятнадцать-двадцать футов ниже и на несколько футов под нависающим камнем. Он не был ясно различим. Сплошная каменная стена и темный мрак трещины образовывали бездну, в которой не на чем было остановиться глазу. Амок, казалось, стоял на темноте, ведущей в темноту.
— Черт! — простонал Кавинант, посмотрев вниз. Он уже ощущал головокружение. — Забудь об этом. Просто забудь, что я когда-либо упоминал это.
— Ну, давайте, — бодро сказал Амок. — Следуйте за мной!
Голос его звучал на фоне удаленного рокота подземного потока реки. Беззаботной походкой он двинулся вдоль трещины к горе. Тьма тут же полностью поглотила его.
Морин взглянул на Высокого Лорда. Когда она кивнула, он прыгнул в трещину, приземлился точно туда, где мгновением раньше стоял Амок.
Сделал шаг в сторону и принялся ждать.
— Не издевайтесь надо мной, — пробормотал Кавинант, словно разговаривая с сырым, холодным ветром, веявшим из трещины. — Я не Страж Крови. Я всего лишь обычный человек из крови и плоти. У меня кружится голова даже когда я стою на стуле. Иногда у меня начинается головокружение, стоит мне просто постоять на месте.
Высокий Лорд не слушала его. Она прошептала несколько древних слов Посоху и стала внимательно наблюдать как его охватывало пламя.
Затем шагнула во тьму. Морин поймал ее, когда ее ноги коснулись уступа. Она отошла за него и встала так, что огонь от Посоха давал свет для прыжка Кавинанта.
Неверящий заметил, что Баннор задумчиво глядит на него.
— Иди первым, — сказал Кавинант. — Дай мне набраться храбрости. Я догоню вас через годок-другой.
Он снова вспотел, и испарина щипала выбритую кожу щек и шеи. Посмотрел на гору, чтобы укрепить себя, изгладить в мозгу действие пропасти.
Баннор без предупреждения схватил его сзади, поднял и понес к трещине.
— Не трогай меня! — пролепетал Кавинант. Он попытался освободиться, но хватка Баннора была слишком крепкой. — Черт побери! Я!..
Его голос поднялся до крика, когда Баннор бросил его в пропасть.
Морин ловко поймал и поставил его, с широко открытыми глазами и дрожащего, на выступ рядом с Еленой. Мгновение спустя Баннор тоже спрыгнул, и Первый Знак прошел мимо Кавинанта и Елены, чтобы встать между ней и Амоком. Кавинант наблюдал за их передвижениями через туман своего ошеломления. Он оцепенело прислонился к прочному камню и пристально смотрел в пропасть, словно в могилу. Казалось, прошло некоторое время, прежде чем он смог заметить успокаивающее пожатие Высокого Лорда на своей руке.
— Не трогай меня, — бессмысленно повторил он, — не трогай меня.
Когда она двинулась дальше, он автоматически последовал за ней, повернувшись спиной к солнечному свету и открытому небу над трещиной.
Левым плечом он задел о каменную стену и придвинулся ближе к Елене, к ее свету. Пламя Посоха источало аромат свежести над компанией Высокого Лорда и ярко отражалось от темных плоских граней окружавшего камня. Оно освещало тропу Амока, не проникая во мрак впереди. Уступ нигде не шире трех футов — осторожно спускался вниз. Над ним медленно нарастала высота трещины, усиливая впечатление огромности этой пещеры.
Расширялась и сама трещина, словно она вела к огромной пустоте в сердцевине Меленкурион Скайвейр.
Кавинанту казалось, что зияющая в горе щель покачивается, словно делая ему знаки, соблазнительно подстрекая принять навевающую дремоту безразличия от головокружения, довериться глубинам пропасти. Он сильнее прижался к камню и вцепился взглядом в спину Елены. Вокруг него темнота и огромная тяжесть камня сжимали края света от Посоха. А за спиной он мог слышать хлопающие крылья стервятников над его личной судьбой. Постепенно он понял, что продвигался фактически к своему внутреннему кризису.
Подземелья! Он разозлился на свою непредусмотрительность. Он не мог забыть, как падал с обрыва в расщелину под горой Грома. Прошлый его спуск в подземелья привел к поражению прежнего компромисса, его сделки с ранихинами. Адский огонь! Он почувствовал, что вовсе не готов к испытанию пещерами.
Впереди него Высокий Лорд следовала за Морином и Амоком. Они приноровились к ее скорости, а она двигалась так быстро, насколько позволял узкий выступ. Кавинанту было трудно не отставать от нее. Старания придерживаться ее темпа увеличили его опасения, ему казалось, что щель раскрывала свои челюсти рядом с ним. Он в страхе пытался двигаться по уступу осторожно. Это требовало всей его сосредоточенности.
Он не мог измерить продолжительность или расстояние — у него не было ничего, чем можно было бы определить время, кроме накопления страха, напряжения и усталости, — но постепенно характер верха пещеры изменился. Теперь над ними простирался купол. Огонь Елены мог освещать лишь небольшую по длине каменную арку. Окружавшие их призрачные очертания заполнили темноту. Затем неровный изгиб скалы в свете Посоха постепенно стал угловатым и выщербленным, словно бы медленное сжатие бровей на лбу пещеры. И наконец сдвинутые брови уступили место сталактитам. Воздух наверху обтекал изогнутые старые шпили и острия — висящие в воздухе копья и чьи-то когти — свешивающиеся чудовища — длинные, появившиеся в муках наросты внутреннего пота горы. У некоторых были плоские грани, частично отражавшие пламя Посоха, отбрасывая его отблески в укромные уголки пещеры, словно бы распределяя светотень на живописном полотне. Другие склонялись к уступу, будто стремились тяжело ударить по головам пришельцев-людей.
Сталактиты становились все толще, длиннее, все более сложных очертаний, пока не заполнили весь купол пещеры. Когда Кавинант набрался духа посмотреть вверх, казалось, он разглядывает освещенный голубым светом черный перевернутый лес — густую поросль искривленных и зловещих старых деревьев с корнями, уходящими в потолок. Они создавали ощущение, что было возможно, даже на единственной тропе этого уступа, все же сбиться с дороги.
Это ощущение раздражало все сильнее перекатывающийся внутри него страх. Когда Елена резко остановилась, он чуть было не обвил ее руками.
За ней в мягком свете Посоха он увидел гигантский сталактит, упиравшийся в уступ, по которому они шли. Сталактит, казалось, всей своей массой давил на него. Несмотря на явную древность, он словно бы еще колыхался от силы вогнавшего его в уступ удара. Лишь тесный проход оставался между сталактитом и стеной. Амок остановился перед этим узким проходом. Он ожидал, пока не подошли его спутники. Затем сказал через плечо почтительным тоном:
— Вы видите Дверь Дэймлона — единственную дорогу к Силе Повелевания. Это одна из причин, почему никто не может обрести эту Силу в мое отсутствие. Способа открыть эту дверь нет ни в одном Завете Высокого Лорда Кевина. Всякий, кто отважится пройти через Дверь Дэймлона, не открыв ее, не найдет Силу. Этот несчастный будет вечно скитаться по пустынной местности без какой-либо дороги. Теперь слушайте меня. Когда Дверь откроется, быстро проходите в нее. Она не долго будет оставаться открытой.
Елена решительно кивнула. Стоявший сзади нее Кавинант вцепился правой рукой в ее плечо. У него вдруг появилось чувство, что это его последняя возможность вернуться, отказаться или забыть о решении, которое привело его сюда. Но эта возможность — если она и была — исчезла сразу же, как только появилась. Амок приблизился к Двери. С медленной торжественностью юноша протянул правую руку, указательным пальцем коснулся плоскости прохода. В молчании он задержал палец на этом месте, на уровне груди.
Замысловатая желтая кружевная сеть начала вырастать в воздухе.
Начинаясь от пальца Амока, изящная светящаяся паутина развернулась в плоскости прохода, потянулась к границам Двери, завиваясь кружевами, пока не заполнила собой всю плоскость.
Амок приказал: «Пошли!» и проворно шагнул через паутину. Он не порвал изящных нитей света. Точнее, он просто исчез, когда проходил через них. Кавинант заметил и следа его на уступе за Дверью.
Морин последовал за Амоком. Он тоже пропал, когда пересекал желтую паутину. Затем настала очередь Высокого Лорда. Кавинант двинулся вместе с ней, держа ее за плечо, боясь отделиться от нее. Она смело шагнула в проход. Он последовал за ней. Коснувшись сверкающей сети, вздрогнул, но не почувствовал боли. Легкое пощипывание, словно от укусов муравьев, быстро пробежало по всему телу, когда он пересекал проход. Он почти физически ощущал прямо за собой Баннора.
Он оказался стоящим в месте совсем другом, нежели ожидал увидеть.
Пока он оглядывался вокруг, паутина поблекла и исчезла. Но Посох Закона продолжал гореть. Через проход он мог увидеть сзади уступ, сталактиты и пропасть. Но на этой стороне Двери Дэймлона про пасти не существовало. Вместо этого тут простирался широкий каменный пол, на котором неуклюжей колоннадой стояли сталактиты и сталагмиты, а испещренный ими потолок дугой изгибался над этим широким пространством. Молчаливое спокойствие наполняло воздух. Еще через мгновение Кавинант понял, что больше не слышит низкого подземного грохотания реки Меленкурион Скайвейр. Обводя рукой окружающее пространство, Амок торжественным тоном произнес:
— Созерцайте Приемный Зал Земного Корня. Сюда в давно позабытые времена бессолнечное озеро поднималось в соответствующие дни, чтобы встретить тех, кто искал его вод. Теперь, когда Земная Сила не доступна пониманию смертных, Приемный Зал сух. Но все же он сохраняет свою способность ставить в тупик и срывать планы тех, кто не подготовлен умом и сердцем. Любой, кто войдет сюда не открыв должным образом Двери Дэймлона, навсегда будет потерян для жизни, лишится памяти и своего имени.
Усмехнувшись, он обернулся к Елене:
— Высокий Лорд, усильте на мгновение свет Посоха.
Она, казалось, угадала его намерение, выпрямилась, словно предчувствуя что-то ужасное. Острое предвкушение, казалось, заблестело на ее лбу. Прошептав заклинание, она стукнула концом Посоха о камень. Посох засиял, потоки света устремились к потолку.
Результат потряс Кавинанта. Волна огня вызвала ответный отблеск во всех сталактитах и сталагмитах. Они в то же мгновение засветились отраженным светом. Свет зажегся в каждой колонне, зарезонировал, зазвучал ошеломляющим звоном по всей пещере. Он слепил глаза со всех сторон, пока Кавинант не почувствовал себя как бы на язычке гигантского светового колокола. Он попытался прикрыть глаза, но резкий металлический звук продолжал звучать в голове. С трудом дыша, ища вслепую поддержки, он совсем потерялся.
Елена приглушила свечение Посоха. Звенящий свет поблек вдали, унесся эхом на расстояние, словно отзвук рожка. Кавинант обнаружил, что стоит на коленях, зажимая уши руками. Он нерешительно поднял глаза. Все отблески исчезли, колонны снова приняли свой прежний грубый вид. Когда Елена помогала ему подниматься на ноги, он слабо бормотал:
«Это Ад! Это Ад!» Даже ее нежное лицо и спокойные, безмятежные выражения Стражей Крови не могли развеять его ощущения, что он не знает больше, где находится. И когда Амок повел компанию Высокого Лорда дальше, Кавинант пошатывался, словно не находя твердой опоры под ногами.
После того как они покинули эту пещеру, время и расстояние проходили для него в беспорядке. Сетчатка сохраняла одуряющее ослепление, мешавшее правильно ориентироваться. Он был в состоянии видеть, что Высокий Лорд и Амок спускались по склону, уходящему за пределы области, освещаемой Посохом, словно пологий берег, взморье с колоннадой, остающееся сухим из-за отсутствия подземного моря. Но его ноги не могли сами вести его за ними. Глаза говорили ему, что Амок вел их прямо вниз по склону, а чувство равновесия отмечало деформации в направлении, перемены в высоте и угле снижения. Когда же он закрывал глаза, то терял всякое ощущение ровности склона, чувствовал головокружение от ненадежности изогнутой поверхности тропы.
Он не знал, как далеко и как долго он шел, когда Елена остановилась для краткого привала. Он не знал, сколько длилась остановка или какое расстояние он прошел после того, как она закончилась. Все его чувства пришли в расстройство. Когда Высокий Лорд снова остановилась и сказала ему отдохнуть, он опустился на сталагмит и без вопросов заснул. Во сне он блуждал, словно те несчастные, которые безрассудно отваживались пройти сквозь Дверь Дэймлона в поисках Земного Корня — он мог слышать пронзительные вопли от ран потерь, он сам словно бы кричал в поисках своих спутников и самого себя — и проснулся в полном замешательстве. Темнота заставила его предположить, что в его доме кто-то вытащил пробки, пока он, раненый и беспомощный, лежал на полу рядом с кофейным столиком. Он оцепенело попытался нащупать телефон, надеясь, что Джоан еще не повесила трубку. Но затем его получувствительные пальцы признали поверхность камня. Со сдавленным вздохом он вскочил на ноги в непроглядной тьме под Меленкурионом.
Почти в тот же момент засветился Посох. Елена в голубом свете поднялась, чтобы обхватить его свободной рукой и крепко обнять.
— Любимый! — прошептала она. — О, любимый. Успокойся. Я здесь.
Он до боли обнял ее, спрятал лицо в ее прекрасные волосы, пока не утихло его страдание, не вернулось самообладание. Затем медленно отпустил. Улыбкой он попытался выразить свою благодарность, но улыбка не получилась, развалившись на куски прямо на лице. Больным дребезжащим голосом он сказал:
— Где мы?
Амок проговорил за его спиной:
— Мы стоим в Проходе Подступа. Скоро мы доберемся до Спуска Земного Корня.
— Что? — Кавинант попытался прояснить голову. — Как много времени прошло?
— Время не имеет измерения под Меленкурионом, — невежливо ответил молодой человек.
— О, проклятие! — простонал Кавинант в ответ. Ему слишком часто говорили, что Белое Золото было основой Арки Времени.
Елена попыталась утешить его.
— Солнце уже поднялось, сейчас середина утра, — сказала она. — Сейчас тридцать третий день с тех пор, как мы покинули Ревлстон.
Словно только что пришедшее в голову, она добавила:
— Сегодня — ночь новолуния.
«Нет луны, — язвительно пробормотал он сам себе. — Просто замечательно. Ужасные вещи происходили, когда не было луны. На духов Анделейна напали юр-вайлы — Этиаран так никогда и не простила ему этого».
Высокий Лорд, казалось, читала по лицу его мысли.
— Любимый, — спокойно сказала она, — не стоит так верить в судьбу.
Затем она отвернулась и принялась готовить скудную пищу. Глядя на нее — видя ее решительность и личную силу, очевидную даже в том, как она выполняла эту простую задачу — Кавинант сжал зубы и сдержал напрашивающиеся слова о своей сделке.
Он с трудом смог заставить себя съесть еду, которую она ему протянула. Усилия молчать вызывали у него чувство боли, сдерживание себя в подчиненности пассивной лжи, казалось, вязало его, делало пищу невкусной несмотря даже на то, что он был голодным. Чтобы уменьшить свое истощение, он заставил себя съесть немного сухого хлеба, консервированного мяса и сыра. Остальное вернул Елене. Он чувствовал себя уже почти успокоенным, когда она снова последовала за Амоком через темноту.
Он беспрекословно пошел за ней. Когда-то вчера компания Высокого Лорда оставила позади Приемный Зал. Теперь они шли широким пустым туннелем, подобным дороге через скалу. Свет Елены легко касался потолка и стен. Их поверхности были гладкими, будто стертыми за долгие века движением чего-то грубого и могучего. Эта гладкость делала туннель похожим на трубопровод или артерию. Кавинант не доверял его спокойствию, ему все время казалось, что по нему вот-вот хлынет обильная сукровица лавы. Двигаясь, он нервно играл своим кольцом, будто этот маленький круг был связан с его самоконтролем.
Елена ускорила шаги. По ее спине он мог заметить, что она была возбуждена растущим желанием овладеть Силой Повелевания.
Наконец туннель изменился. Дорога круто уходила влево, а правая стена исчезла, обратившись в другую расщелину. Эта трещина очень скоро превратилась в огромную пропасть. Каменный уступ дороги суживался, пока не стал лишь десяти футов шириной, затем, изогнувшись вниз, превратился в грубо вытесанные крутые ступени. В следующий момент компания Высокого Лорда уже спускалась по лестнице, которая спиралью вилась вокруг ствола гигантского колодца в бездну.
Многими футами ниже их дно пропасти светилось огненными красными отблесками. У Кавинанта было ощущение, что он всматривается в ад. Он вспомнил, где он раньше видел такой же свет. Это был скальный свет излучавшийся камнем, подобный тому, что использовали пещерники под горой Грома.
Спуск вызывал у него головокружение. После трех кругов в его голове все смешалось. Только дрожащий свет Посоха Елены и собственная полная собранность, когда он преодолевал неровные ступени, спасали его от падения вниз головой с края. Но он принял твердое решение не просить о помощи ни у Елены, ни у Баннора. Он не мог больше позволить себе быть чем-то обязанным, это аннулировало бы его сделку, опустило бы чашу весов его расплаты. «Нет!» — пробормотал он про себя и, шатаясь, шагал вниз по ступенькам. «Нет. Больше нет. Не будь так чертовски беспомощен. Сохрани сделку. Крепись». Как бы издалека он слышал собственный задыхающийся голос:
— Не трогайте меня. Не трогайте меня.
Позывы стошнить шпорами впивались в его сознание. Мускулы были напряжены, с трудом удерживая его от падения. Но он обхватил руками грудь и льнул за поддержкой к свету Елены. Пламя качалось над ней, словно знамя отваги. Постепенно его голубое освещение принимало красный оттенок, по мере того как они неумолимо приближались к блеску скального света на дне пропасти.
Он спускался с упорством, механически, подобно безвольной кукле, передвигающейся неверными шагами, пока не кончился завод. Круг за кругом он приближался к источнику скального света. Скоро красное освещение сделало ненужным пламя Посоха, и Высокий Лорд Елена погасила его.
Впереди нее Амок начал двигаться быстрее, словно становился все более нетерпелив и нетерпим ко всем задержкам, откладывавшим решение его судьбы. Но Кавинант следовал за ними собственным темпом, намеренно не принимая в расчет ничего, кроме, уходящих спиралью ступеней и своего головокружения. Последний участок спуска он прошел по залитому скальным светом камню так оцепенело, словно спал на ходу. Достигнув ровного дна, он сделал несколько одеревенелых шагов к озеру, затем остановился, прикрыл глаза от яркого, огненного, красного света и вздрогнул, будто нервы его были на грани истерии.
Впереди него Амок торжествующе провозгласил:
— Созерцайте, Высокий Лорд! Бессолнечное озеро Земного Корня! Сок земли и нектар великого Меленкурион Скайвейр, отца гор! О, посмотрите на него! Долгие годы моего предназначения подошли к завершению.
Его слова эхом ясно отзывались далеко от них, словно им вторило множество призрачных, чутко следящих голосов. Сдерживая сбившееся дыхание, Кавинант открыл глаза. Он стоял на пологом берегу неподвижного озера, расстилавшегося перед ним насколько хватало взгляда. Каменный свод был где-то очень высоко, спрятанный во тьме, но озеро было по всей поверхности освещено скальным светом от огромных столбов, которые стояли по всему озеру как колонны или как корни горы, спускающиеся к воде. Эти колонны или корни располагались через равные интервалы в продольном и поперечном направлении, эта регулярность была видна и на далеком расстоянии. Их скальный свет и звенящее спокойствие озера придавали всему месту, несмотря на грандиозный размер, вид места уединения. Земной Корень производил впечатление места, делавшего простых смертных скромными и благочестивыми.
Это заставило Кавинанта почувствовать себя святотатцем в священном и величественном храме гор.
Озеро было настолько спокойным — производя при этом впечатление значительности и массивности — что выглядело больше похожим на жидкую бронзу, чем на воду, жидкость, выжатую из неизмеримых бездн Земли. Скальный свет отблескивал на нем, словно оно было охвачено пламенем.
— Так здесь?.. — кивнул Кавинант, затем заметил, как его вопрос побежал, легко отдаваясь эхом, над водой, не ослабевая на расстоянии. Он не смог заставить себя продолжить. Даже грубое шарканье ботинок по камню подхватывалось эхом, словно имело какое-то пророческое значение. Но Амок радостно подхватил вопрос.
— Здесь ли, в Земном Корне, Сила Повелевания? — Эхо засмеялось в след за ним. — Нет. Земной Корень лишь принимает в этом участие. Сердце Седьмого Завета лежит еще дальше. Мы должны будем пройти дальше. Высокий Лорд Елена задала следующий вопрос осторожно, словно она тоже робела перед лицом внушающего почтение озера:
— Как?
— Высокий Лорд, дорога будет. Я — дорога и дверь. Я не брошу вас без пути. Но пользование дорогой будет в ваших руках. Это последнее испытание. Я позволю себе лишь одно слово: не трогайте воду. Земной Корень — силен и суров. Он не примет в расчет тело смертного.
— Так что же нам делать сейчас? — спросила она мягко, чтобы уменьшить эхо.
— Сейчас? — хихикнул Амок. — Только ждать, Высокий Лорд. Это не долго. Смотрите! Путь уже появляется.
Он стоял спиной к озеру, но, говоря, сделал рукой жест, указывая куда-то позади себя. Словно в ответ на этот знак, на некотором расстоянии от берега возле столба появилась лодка.
Лодка была пустой. Это было узкое деревянное суденышко, заостренное с обоих концов. За исключением яркой блестящей позолоты на ее носовых планширах и скамьях для гребцов, она была не украшенной — чистая, простая работа, аккуратно сделанная из светло-коричневого дерева, — и достаточно вместительной для пяти человек. Но она была не управляемой, никто не греб и не правил на ней рулем. Не вызывая ряби, она изящно оплывала столбы и плавно двигалась к берегу. В священном пространстве Земного Корня это не казалось странным, она была подходящим и естественным дополнением к бронзовому озеру. Кавинант не удивился, поняв, что она плыла сама по себе.
Он наблюдал за ее приближением, словно она была надвигающейся угрозой. Обручальное кольцо зудело на его пальце. Кавинант быстро взглянул на руку, почти ожидая увидеть, что кольцо сверкает и ли изменило цвет. Серебристый металл выглядел особенно белым от скального света, он потяжелел на руке, пощипывал кожу. Но с ним ничего не сделалось. «Ну, хотя бы это», — вздохнул он, словно бы непосредственно обращаясь к Белому Золоту. Затем вздрогнул, когда его голос подхватился легким эхом, рассыпался множеством кристальных повторений.
Амок засмеялся над ним, и чистые раскаты его веселья объединились с их подражаниями.
Высокий Лорд Елена была теперь слишком поглощена Земным Корнем, чтобы обращать внимание на Кавинанта. Она стояла на берегу, как бы уже чувствуя запах Силы Повелевания, и ждала как прислужник пустую лодку. Вскоре судно приблизилось к ней. В тишине оно легко ткнулось носом в сухой склон и остановилось, словно бы готовое, ожидающее. Амок поприветствовал ее глубоким поклоном, затем легко прыгнул на борт. Его ноги не произвели ни звука, когда коснулись досок. Он отошел к дальнему концу судна, повернулся, уселся на носовой планшир, ухмыляясь, как монарх. Первый Знак Морин последовал за Амоком. Следующей на судно вошла Высокий Лорд Елена и разместилась на скамье посередине. Посох Закона она расположила на коленях. Кавинант увидел, что настал его черед. Дрожа, он спустился по берегу к деревянному носу. Мрачное предчувствие стучало в висках, но он подавил его. Обеими руками он схватился за носовой планшир, забираясь на судно. Его ботинки с глухим звуком, подхваченным эхом, стукнулись о доски. Когда он сел, то, казалось, был окружен грохотом невидимого бремени.
Баннор отпихнул лодку в озеро и сразу же вскочил на борт. Но пока он усаживался, лодка остановилась. Она не двигалась, словно приварилась к как бы пылающей воде в нескольких футах от берега.
Мгновение никто не двигался и не разговаривал. Все сидели, ослабевшие и утихшие, ожидая какой-то силы, приведшей лодку сюда, которая сможет снова увести ее прочь отсюда. Но судно оставалось неподвижным зафиксированным как курильница на красной неподвижной поверхности озера. Пульс Кавинанта стал ощутимей в висках. Он грубо бросил вызов эхо:
— Так что мы будем делать?
К его удивлению, лодка на несколько шагов проскользила вперед. Но она остановилась снова, когда повторения его голоса замерли. Опять компания Высокого Лорда оказалась остановлена, поймана в ловушку.
Он изумленно осмотрелся вокруг. Никто не говорил. Он почти ощущал напряженную мыслительную работу Елены по мышцам ее спины. Он снова посмотрел на Амока, но его счастливая усмешка была такой устрашающей, что он поспешно отвел свой пристальный взгляд прочь. Боль подозрительности начала казаться нестерпимой.
Неожиданное движение Баннора испугало его. Обернувшись, он увидел, что Страж Крови поднимается на ноги. Он вынул сиденье лодки из паза.
А вот и весло! — подумал Кавинант.
Он ощутил вдруг возрастающее возбуждение.
Баннор взял доску обеими руками, перенес ее через край лодки, собираясь грести. Но как только конец доски коснулся воды, какая-то сила захватила ее, выдернула из его ладоней. Ее утащило прямо вниз, в глубину озера. Не было брызг или зыби, но доска пропала как камень, брошенный в глубину. Баннор изучающе посмотрел ей вслед и поднял одну бровь, как если бы отвлеченно размышлял о том, какая же сила могла так легко оторвать что-нибудь от Стража Крови. Но Кавинант был не столь спокоен. Он слабо выдохнул:
— Адский огонь.
Лодка снова заскользила вперед. Она плыла еще несколько ярдов, пока эхо удивления Кавинанта не растворилось вдали. Затем она снова замерла, возобновив почтительное спокойствие.
Кавинант повернулся лицом к Елене, но он не решился выразить свой вопрос словами. Ее лицо осветилось пониманием:
— Да, любимый, — выдохнула она с облегчением и триумфом. — Я поняла. — И когда лодка снова начала скользить по озеру, она продолжила:
— Именно звук наших голосов заставляет лодку двигаться. Таково использование дороги Амока. Судно стремится к собственной цели. Но чтобы везти нас, ему нужно наше эхо. Истинность ее высказывания была до несомненности очевидна. Пока отблески ее голоса рябили по поверхности Земного Корня, лодка легко скользила вперед. Она сама направляла себя между столбами, как если бы была указателем рудоискателя. Вскоре Спуск Земного Корня исчез из виду. Но когда она перестала говорить — когда вежливый подражатель оставил их в тишине и покое — судно снова остановилось. Кавинант расстроено простонал. Он был внезапно обеспокоен тем, что сейчас его попросят говорить, помочь разговором двигать лодку. Он опасался, что не удержится и разрушит сделку, если ему придется произнести достаточно длинную речь. В самозащите, он спешно выдвинул свое требование, пока этого же не потребовали от него. — Ну, хорошо, говори же что-нибудь, — проворчал он Елене.
Светлая неясная улыбка коснулась ее губ — ответ, но не ему, а некоторому соответствию внутренним планам. — Любимый, — ответила она нежно, — в этом у нас не будет затруднений. Многое еще осталось между нами не сказанным. Есть секреты, тайны и источники твоего могущества, которое я воспринимаю, хотя и слабо. И я раскрыла еще далеко не все о самой себе. Здесь подходящее место, чтобы открыть наши сердца. Я расскажу тебе о том, как ранихин взял с собой девочку, дочь Лены из подкаменья Мифиль, в Южную Гряду, и там великие тайные обряды ранихинов научили ее… научили ее многим вещам. Величественным движением она поднялась на ноги, глядя на Кавинанта. Осторожно оперев Посох Закона на дно лодки, подняла голову к потолку пещеры. — Юр-Лорд Томас Кавинант, — сказала она, и эхо разнесло ее голос подобно стае белых гусей, вплетающейся в блестящие воды, — Неверящий и Носящий Белое Золото, любимый — я должна рассказать тебе это.
Ты знал Мирху. Еще юной она пришла к Лене, моей матери, в соответствие с обещанием ранихинов. И именно она унесла меня к великим событиям моего детства, так что никому более они не были известны. До того как эта война подошла к концу, хорошему или плохому, я должна рассказать, как обещание ранихинов тебе было выполнено.
Будь милосердна ко мне! — воскликнул он снова со стоном своего сердца. Но он был слишком ошеломлен, слишком напуган озером и эхом, чтобы остановить ее. Он сидел в немом страхе и слушал как Елена рассказывает ему историю о своем обучении у ранихинов. И все это время судно несло их по наклонной страха, между светящимися столбами озера, оплывая их под резонансы ее голоса, словно бы переправляя их на какой-то ужасный берег. Это случилось с ней когда Лена, ее мать, третий раз позволила ей проехаться верхом на ранихине. Во время двух предыдущих визитов в подкаменье Мифиль, совершенных в силу обещания ранихинов Кавинанту Кольценосцу, старая лошадь из Равнин Ра удивленно вращала своими глазами на маленькую девочку, когда Трелл, ее дед, усаживал ту на ее широкую спину. А на этот раз молодая Мирха доставила ее в древний жеребячий питомник. Кобыла пристально смотрела на Елену взглядом, полным какого-то тайного замысла, характерным для всех ранихинов, и Елена, чувствуя некое предложение ранихина без понимания его, радостно доверилась Мирхе. Она не оглядывалась назад, когда кобыла уносила ее далеко от подкаменья Мифиль в горы Южной Гряды. День и ночь Мирха неслась галопом, унося Елену далеко на юг, по горным тропам и проходам, неизвестным людям Страны. Наконец они добрались до высокогорной долины, поросшего травой ровного пространства, окруженного со всех сторон отвесными каменными стенами, с питаемым весенними потоками небольшим горным озерцом посередине. Это маленькое озеро было каким-то загадочным, и его темные воды не отражали солнечного света. Да и саму долину тоже было интересно созерцать, ибо здесь были сотни ранихинов — сотни гордых лоснящихся жеребцов и кобылиц собравшиеся вместе для редкого и тайного ритуала великих лошадей.
Но любопытство Елены быстро обратилось в страх. Сквозь это дикое сборище, издавая приветственное ржание, Мирха понесла маленькую девочку к озеру, опустила ее на землю и умчалась прочь, беспокойно стуча копытами. И тогда остальные ранихины начали бегать по долине. Сначала они бегали рысью по всем направлениям, налетая друг на друга, но следя за ребенком, как бы стараясь быть осторожными, чтобы не раздавить ее. Постепенно темп их скачки увеличивался. Время от времени несколько ранихинов покидали толпу попить в озере, затем возвращались обратно в толчею так, словно темные воды озера неистово бушевали в их венах. Пока солнце было наверху, великие лошади носились и становились на дыбы вокруг нее, пили в озере, снова бросались бегать в неутолимом буйстве танца безумия. А Елена стояла среди них, и ее жизнь подвергалась опасности от промелькивающих возле нее копыт. Она оцепенела от ужаса и со страхом думала, что если бы она попыталась уклоняться, то наверняка была бы моментально раздавлена насмерть.
Стоя там — затопленная жаром и грохотом, погруженная в ужас предвещания конца ее жизни — она отключилась на некоторое время. Она все еще стояла, когда ее глаза снова начали видеть, стояла прямо и окаменело в последних лучах солнца. Но ранихины не бегали больше. Они обступили ее, они разглядывали ее, изучали ее с видом принуждения в их глазах, некоторые так близко подошли к ней, что она вдыхала их жаркое, влажное дыхание. Они хотели, чтобы она сделала что-то — она могла чувствовать настойчивость их воли, заставившей ее подавить страх. Медленно, одеревенело, безвольно она пошевелилась.
Затем подошла к озеру и испила из него.
Высокий Лорд внезапно оборвала свой рассказ и начала петь заунывную и нагоняющую тоску песню, которая давала выход страсти даже в воздухе Земного Корня. По причинам, о которых Кавинант мог только интуитивно догадываться, она разразилась «Стенаниями Лорда Кевина», как если бы это была ее собственная личная и неизлечимая погребальная тоска.
Где сила, которая защитит
Красоту жизни от гниения смерти?
Сохранит правду чистой ото лжи?
Сохранит верность от пятен позора хаоса,
Который наводит порчу?
Как мало мы воздаем за Злобу.
Почему сами скалы не рвутся
К их собственному очищению,
Или крошатся в пыль от стыда?
Пока эхо ее песенной печали затихало над озером, она в первый раз со времени начала своего рассказа обратила внимание на пристальный взгляд Кавинанта.
— Любимый, — сказала она низким, волнующимся голосом, — я изменилась — я как бы родилась заново. От прикосновения этих вод слепота или незнание моего сердца развеялись. Мой страх растаял, и я присоединилась к общности ранихинов. Обретя истинное видение, я поняла — поняла все. Я увидела, что в силу их обещания тебе я была доставлена на лошадиный обряд Келенбрабанала, Отца Лошадей — ритуал ранихинов, передающий из поколения в поколение и сохраняющий их великую легенду, рассказ о величественной смерти Келенбрабанала от челюстей Ядовитого Клыка-Терзателя. Я поняла, что беспорядочная беготня ранихинов вызывалась разделением печали, ярости, гнева и безумия от кончины великого Отца.
Келенбрабанал был Отцом Лошадей, Жеребцом Первого Стада. Равнины Ра были его владениями, которые он охранял. Он был вождем ранихинов в их великой войне против волков Ядовитого Клыка.
Но война все продолжалась и продолжалась, и зловоние пролитой крови и разорванного мяса становилось болезненным в ноздрях Жеребца. И тогда он пошел к Ядовитому Клыку. Он встал перед Терзателем и сказал:
— Пусть эта война прекратится. Я чувствую твою ненависть — я знаю, что тебе требуются жертвы, иначе в своей страсти ты съешь самого себя. Я буду твоей жертвой. Убей меня, а мои соплеменники пусть живут в мире. Утоли ненависть на мне, и прекрати войну.
И Ядовитый Клык согласился. Так Келенбрабанал подставил свою глотку зубам Терзателя, и был принят землей в своей жертве.
Но Ядовитый Клык не сдержал слова — волки снова стали нападать. А у ранихинов не было более такого лидера, и сердца их были разбиты. Они не могли сражаться хорошо. Остатки ранихинов были вынуждены бежать в горы. Они не могли вернуться на любимые равнины до тех пор, пока не познакомились с ранихийцами и с их помощью прогнали волков. С тех пор каждое поколение ранихинов исполняет этот лошадиный обряд, передавая друг другу предание о Жеребце — сохраняя память об их гордости за его самопожертвование, и горе их от его смерти, и гнев их на Злобу, которая предала его. И для этого они пьют эту мыслеобъединяющую воду и дают выход этой их страсти ровно на один день и одну ночь. И поэтому когда я испробовала воду из озера, я стала бегать и плакать и бушевать вместе с ними в сильной экзальтации, и носилась так всю ночь. Сердцем и разумом, и душой, и всем прочим я поклялась, что всегда буду бороться за смерть Ядовитого Клыка.
Слушая ее, уставившись ей в лицо, со сжатыми кулаками, Кавинант почувствовал себя оплетенным ее тяжелой печалью. Она была женщиной, которая предлагала себя ему. Теперь он понял ее страсть, понял опасность, таящуюся в ней. И ее взгляд, направленный куда-то в другое измерение. Его боязнь этого взгляда принудила его заговорить. Голос его разрывался между страхом и любовью, когда он сдавленно прохрипел:
— Что я не понимаю, так это — какая же во всем этом польза для Фаула?