Еще один вечер и ночь прошли без единого слова или знака об армии Фаула — ни одного блеска предупредительного костра, которые Лорды приготовили через Центральные и Северные Равнины, ни вернувшихся разведчиков, ни предзнаменований. Тем не менее Кавинант ощущал нарастание напряженности в Ревлстоне; окружающий воздух с ростом тревожности почти слышимо дрожал от напряжения, и Твердыня Лордов дышала как бы более остро поглощая, более осторожно высвобождая воздух. Даже стены выражали настроение угрозы. Поэтому вечер он провел на балконе, попивая вино, чтобы смягчить боль в груди, и наблюдая неясные тени сумерек, как будто они были зарождающимися армиями, поднимающимися от самой земли, чтобы начать кровопролитие над ним. После нескольких фляг вина — чистый напиток — он начал чувствовать, что только осязание бороды своими пальцами стоит между ним и действиями — войной и убийствами — которые были для него непереносимыми.

Этой ночью ему снилась кровь — ранения, пресыщенность смертью со мстительной и расточительной тратой крови, которая пугала его, потому что он знал так живо, что даже нескольких капель из безжалостной незаживающей царапины вполне достаточно, нет нужды или необходимости для этого рубить и кромсать плоть. Но его видения продолжались, делая его сон беспокойным, пока наконец он не вскочил с кровати и не пошел на заре на балкон, тяжело дыша своими помятыми ребрами.

Окунувшись в беспокойство Твердыни, он пытался успокоить себя, чтобы продлить свое самозаточение — ожидая со смесью беспокойства и пренебрежения повелительного вызова от Высокого Лорда. Он не рассчитывал, что она отнесется к его столкновению с ее дедом спокойно, и он не покидал свои покои с полудня предыдущего дня для того, чтобы она знала, где его найти. И все же, когда это произошло, стук в дверь заставил его сердце подпрыгнуть. В пальцах на руках и ногах к .льнуло — он мог бы чувствовать биение пульса в них — и он ощутил, что снова тяжело дышит, несмотря на боль в груди. Ему пришлось сглотнуть кислый привкус перед тем как он смог в достаточной мере справиться со своим голосом, чтобы ответить на стук.

Дверь открылась, и Баннор вошел в комнату.

— Высокий Лорд желает поговорить с тобой, — сказал он без интонации. — Ты пойдешь?

Да, слабо промямлил Кавинант самому себе. Конечно. У меня есть выбор? Придерживая себя за грудь, чтобы уберечься от тряски при ходьбе, он шагал из своего убежища вниз по коридорам.

Он шел по пути к палате Совета Лордов, ожидая, что Елена захочет излить свой гнев на него публично — заставить его корчиться перед всеобщим неодобрением Ревлстона. Он ведь мог и избежать Трелла — это стоило бы ему не больше, чем одно мгновение просто доверия или внимательности. Но Баннор скоро направил его в другой коридор. Они прошли через маленькую тяжелую дверь, спрятанную за занавесками в одном из залов для собраний, и пошли вниз по длинной изогнутой лестнице в глубинную часть Твердыни, неизвестную Кавинанту. Лестница заканчивалась серией переходов, таких беспорядочных и тусклых, что они сбили его ориентацию, так что он ничего не знал о том, где он, кроме того, что был глубоко внутри скал Ревлстона — глубже, чем личные покои Лордов. Но вскоре Баннор остановился, уставившись на пустую каменную стену. В тусклом свете одного факела он распростер руки вдоль стены, как будто взывая к ней, и неуклюже произнес три слова на языке, который был явно не привычен ему. Когда он опустил руки, дверь стала видима. Она качнулась внутрь, пропуская Стража Крови и Кавинанта в высокую сверкающую пещеру.

Создатели Ревлстона мало позаботились о том, чтобы придать какую-то форму или еще как-то обработать эту просторную пещеру. Они сделали пол ровным, но оставили нетронутыми грубые шершавые камни стен и потолка, не стали обтесывать огромные неотделанные колонны, которые стояли часто, как массивные стволы деревьев, простирающиеся от пола, чтобы принять потолок на свои плечи. Однако пещера эта была освещена огромными чашами с гравием, расположенными между колоннами так, что все поверхности стен и колонн были ярко освещены.

На этих поверхностях повсюду были расставлены и развешаны для демонстрации произведения искусства. Картины и гобелены вывешены на стенах; огромные скульптуры и резьба по дереву стояли на подставках между колоннами и чашами; резные украшения и статуэтки, мелкие кусочки и каменные изделия работ мастеров суру-па-маэрль расположены на полках, искусно прикрепленных к колоннам.

Среди обаяния всего этого Кавинант забыл, для чего его сюда привели. Он начал двигаться по залу, жадно осматривая все. Сначала его внимание привлекали самые мелкие работы. Многие из них, казалось, были как бы заряжены действием, близким теплом, как будто они были захвачены в момент воплощения, но при этом различие между материалами и эмоциями были огромными. Была здесь дубовая фигурка женщины, убаюкивающей ребенка, символизирующая покровительство от бед и ранений детей; простые гранитные предметы, источающие уверенность порождающей силы; было здесь пламя из полированного золотня, которое выражало стремление вверх, а также пламя суру-па-маэрль, выражающее комфорт и практичную теплоту. Фигурки детей, ранихинов и великанов имелись в большом количестве, но среди них попадались и более темные предметы — зловещие юр-вайлы, сильные простодушные пещерники и безумный доблестный Кевин, лишенный справедливости и предвидения, но не смелости и сострадания абсолютным отчаянием. Здесь были и маленькие копии различных уголков природы; используемые для них материалы не были свойственными тому, что они отображают, и не передавали мелкие подробности. Вместо этого они передавали настрой сердец их создателей. Кавинант был в восторге. Баннор следовал за ним, когда он обходил колонны, и через некоторое время Страж Крови сказал:

— Это Зала Даров. Все это было сделано людьми Страны и подарено Лордам. Или Ревлстону. — Он смотрел на него неподвижным взглядом. — Они были отданы из уважения или любви. Или чтобы их видели. Но Лорды не желают оставлять себе такие дары. Они говорят, что никто не в праве обладать такими вещами. Сокровище пришло от Страны и должно принадлежать Стране. Так что все дары, отданные Лордам, находятся здесь, и любой, кто хочет, может созерцать их. Но все же Кавинант услышал что-то более глубокое в голосе Баннора. Несмотря на его безвыразительность, казалось, он проявлял проблеск спрятанной и безответной страсти, которая сделала Стражей Крови обязанными Лордам. Но Кавинант не стал пытаться копаться в этом, не стал подробнее расспрашивать Стража Крови.

На одной из первых колонн он наткнулся на большой плотный гобелен, висящий на одной из ее неровных плоскостей. Он узнал его. Это была та же самая работа, которую он однажды пытался уничтожить . Он выкинул ее из своей комнаты в башне в припадке насилия над историей жизни Берека и над той слепотой, в которой он виделся как возрожденный Берек. Он не мог ошибиться. Гобелен был порван по краям и имел аккуратно починенные дыры в центре, прямо на борющейся яростной фигуре Берека Полурукого. В сценах вокруг центральной фигуры показывалось, как душа героя была приведена к отчаянию на горе Грома и к его открытию Земной Силы. Берек глядел отсюда на Неверящего с предзнаменованием в глазах. Кавинант резко отвернулся, и секундой позже увидел Высокого Лорда Елену, идущую к нему от противоположной стены зала. Он остался на месте, наблюдая за ней. Посох Закона в ее правой руке усиливал величественность и властность ее шагов, но ее левая рука была простерта в приветствии. Мантия покрывала ее так, что не скрывала ни гибкости, ни силы ее движений. Волосы спадали свободно на плечи, и сандалии шуршали по камню.

Она спокойно сказала:

— Томас Кавинант, добро пожаловать в Залу Даров. Я благодарю тебя за то, что пришел.

Она улыбалась, как будто была рада видеть его. Эта улыбка противоречила его ожиданиям, и он не доверял ей. Он изучал ее лицо, пытаясь распознать ее истинные чувства. Ее глаза приглашали изучать. Даже когда они разглядывали его, казалось, они смотрят на что-то за ним или через него, как будто пространство, которое он занимал, он разделял еще с чем-то иным. Он мимолетно подумал, что возможно она в действительности на самом деле самого его вовсе и не видит.

Подойдя ближе, она сказала:

— Понравилась тебе Зала Даров? Люди Страны — прекрасные художники, не так ли? — Но когда она приблизилась к нему, она резко остановилась и с беспокойным видом спросила:

— Томас Кавинант, ты испытываешь боль?

Он обнаружил, что снова дышит учащенно. Воздух в зале показался ему очень разреженным. Когда он пожал плечами, то не смог сдержать проявление боли от этого движения на своем лице.

Елена потрогала рукой его грудь. Он почти вздрогнул, боясь, что она собирается ударить его. Но она только осторожно прикоснулась на одно мгновение ладонью к раздавленным ребрам, затем повернулась к Баннору.

— Страж Крови, — сказала она сурово. — Юр-Лорду были нанесены повреждения. Почему его не доставили к Целителю?

— Он не просил, — бесстрастно ответил Баннор.

— Просил? Неужели помощь должна ждать просьб?

Баннор спокойно встретил ее взгляд и ничего не ответил, как будто считал свою честность самоочевидной. Но упрек в ее тоне вызвал у Кавинанта неожиданную острую боль. В защиту Баннора он сказал:

— Я не нуждался… не нуждался в этом. А он спас мне жизнь.

Она смотрела на Стража Крови, не отрываясь.

— Ладно, так могло быть. Но мне не нравится видеть тебя раненным.

Затем смягчившись, она сказала:

— Баннор, Юр-Лорд и я пойдем в нагорье. Сразу пошли за нами, если будет какая-либо нужда.

Баннор кивнул, слегка поклонившись, и покинул зал. Когда скрытая дверь закрылась за ним, Елена повернулась к Кавинанту. Он инстинктивно напрягся. Сейчас, пробормотал он себе. Сейчас она это сделает. Но, судя по всему, ее гнев уже прошел. И она не указала на гобелен; она, казалось, не знала о связи между ним и этой работой. Лишь только с простодушием на лице, она сказала:

— Хорошо, Томас Кавинант. Так понравилась тебе Зала Даров? Ты не сказал мне.

Он едва слышал ее. Несмотря на доброе выражение ее лица, он не мог поверить, что она не намеревалась спросить с него за его стычку с Треллом. Но затем он снова увидел пятна беспокойства на ее щеках, и он поспешил укрыть себя.

— Что? О, Зала Даров. Мне она очень понравилась. Но не находится ли она несколько в стороне от путей людей? Что хорошего в музее, если люди не могут попасть в него?

— Весь Ревлстон знает дорогу сюда. Сейчас мы здесь одни, но в спокойные времена, во времена, когда война более отдалена, здесь всегда есть люди. И дети из школ проводят здесь много времени, изучая искусства Страны. Создатели искусных работ приходят со в сей Страны, чтобы поделиться и увеличить свое мастерство. Зала Даров расположена так глубоко и скрытно потому, что великаны, построившие Твердыню, считают именно такое место достойным, и потому, что, если когда-нибудь Ревлстон падет, эта зала может быть скрыта и сохранена во имя будущего.

Пока она говорила это, фокус ее взгляда, казалось, располагался где-то за ним, и ее зрение напрягалось, как будто она намеревалась взглядом прожечь его череп, чтобы разузнать, о чем он думал. Но затем она с мягкой улыбкой отвернулась и пошла к другой стене этого зала.

— Разреши мне показать тебе еще одну работу, — сказала она. — Она сделана одним из редчайших мастеров, Аханной, дочерью Ханны. Вот она.

Он последовал за ней и остановился перед огромной картиной в блестящей рамке из черного дерева. Вся работа была в целом в темных тонах, но, ярко и смело выделяясь, в центре ее была фигура, которую он узнал сразу: Лорд Морэм. Лорд стоял один в пустой глубине, плотно окруженный черными дьявольскими образами, которые собирались хлынуть на него как поток, совершенно затопляя его. Единственным его оружием был посох, но он держал его вызывающе, а в глазах его было горячее могущественное выражение крайней ожесточенности и триумфа, будто он открывал в себе какие-то опасные способности, которые делали его непокоримым.

Елена почтительно сказала:

— Аханна назвала это «Победа Лорда Морэма». Она — пророк, я думаю.

Видение Морэма в состоянии такой крайности ранило Кавинанта, и он решил, что его снова упрекают.

— Послушай, — сказал он, — перестань играть со мной, как сейчас.

Если у тебя есть что сказать — скажи. Или прими совет Троя и запри меня. Но не делай этого со мной.

— Играть? Я не понимаю.

— Адский огонь! Прекрати выглядеть такой невинной. Ты привела меня сюда, чтобы позволить мне расквитаться за стычку с Треллом. Хорошо, получи это. Я не могу постоянно оставаться под подозрением.

Высокий Лорд встретила его взгляд с таким откровенным непониманием, что он отвернулся, бормоча себе под нос, чтобы успокоить себя.

— Юр-Лорд. — Она трогательно положила свою руку на его. — Томас Кавинант. Как ты можешь верить таким мыслям? Как ты можешь так мало нас понимать? Посмотри на меня. Посмотри на меня!

Она держала его руку, пока он не повернулся обратно к ней, глядя на искренность, которую она выражала каждой линией своего лица.

— Я не прошу тебя здесь мучить себя. Я хочу разделить мои последние часы в Зале Даров с тобой. Эта война близка… совсем близка… и я не скоро окажусь здесь снова. Что касается вомарка — я не совещалась с ним относительно тебя. Если и есть чья-то вина в твоей встрече с Треллом, то она моя. Я не дала ясного предупреждения о моих страхах. И я не видела степень опасности, хотя и приказала всем Стражам Крови предотвращать возможность вашей встречи.

Нет, Юр-Лорд. У меня нет грубых слов для разговора с тобой. Это ты должен упрекать меня. Я подвергла опасности твою жизнь, и это стоило Треллу, супругу Этиаран и моему деду, его последнего самоуважения.

Он был беспомощен исцелить свою дочь и супругу. Теперь он поверит, что не может исцелить и себя.

Глядя на нее, Кавинант почувствовал, как его недоверие рассыпается в прах. Он глубоко вздохнул, чтобы очистить легкие от спертого воздуха. Но движение причинило боль его грудной клетке. Эта б .ль заставила его бояться, что она коснется его груди, и он быстро сказал:

— Не трогай меня.

На мгновение она не поняла его. Ее пальцы забегали по его руке, и отчужденность ее взгляда скользнула по нему с ядовитостью, которая заставила его вздрогнуть, удивила и поставила в тупик. Но то, что она видела, исправляло неправильность ее представления. Он исчез из фокуса ее взгляда; она медленно протянула руку, чтобы положить ладонь на его грудь.

— Я слышу тебя, — сказала она. — Но я должна дотронуться до тебя.

Ты слишком долго был моей надеждой. Я не могу тебя бросить.

Он взял ее запястье двумя пальцами и большим своей правой руки, но секунду заколебался перед тем, как убрать ее ладонь. Затем сказал:

— Так что же теперь случилось с Треллом? Он нарушил свою клятву.

С ним что-нибудь сделали?

— Увы, в этом мы можем мало чего сделать. Это лежит в нем. Мы попробуем научить его, что клятва, которую он нарушил, может быть все же еще сохранена. У него же не было намерения повредить тебе — он не планировал эту атаку. Я знаю его, и уверена в этом. Он знал о твоем присутствии в Ревлстоне, однако не делал усилий разыскать те !я. Нет, просто он был побежден своей болью. Теперь я не знаю, как восстановить его.

Когда она говорила, он увидел, что опять неправильно понимал. Он думал больше о наказании, чем о лечении. Сжимая свои больные ребра, он сказал:

— Ты слишком мягка. У тебя есть все права ненавидеть меня.

Она взглянула на него с некоторым раздражением.

— Ни Лена, моя мать, ни я никогда не испытывали к тебе ненависти.

Это для нас невозможно. И было бы от этого кому-нибудь лучше? Без тебя не было бы меня. Возможно, Лена вышла бы замуж за Триока и дала жизнь дочери — но дочь эта была бы другим человеком. Я не была бы тем, кто я есть.

Секундой позже она улыбнулась.

— Томас Кавинант, в истории Страны было лишь несколько детей, которые ездили на ранихине.

— Хорошо, что хотя бы эта часть сделки сработала. — Он пожал плечами в ответ на ее вопросительный взгляд. Он не чувствовал себя способным объяснить суть сделки, которую пытался заключить с ранихинами или почему эта сделка с его точки зрения потерпела поражение.

Между ними возникла напряженность. Елена отвернулась, чтобы снова посмотреть на картину «Победа Лорда Морэма».

— Эта картина беспокоит меня, — сказала она. — Где здесь я? Если Морэм так глубоко осажден, почему я не на его стороне? Как же я могла пасть, раз он так одинок?

Она осторожно потрогала картину, проведя пальцами по одинокому, осажденному, неуловимому облику Морэма.

— Сердце мое говорит мне, что война эта пройдет вдали от меня.

Эта мысль причинила ей боль. Неожиданно она отступила от картины, стоя вызывающе с Посохом Закона, опертым на камень перед ней. Она качнула головой так, что ее медово-коричневые волосы поднялись, как будто ветер подул ей на плечи, и выдохнула напряженно.

— Нет! Я увижу ее завершенной! Завершенной!

Когда она повторила завершенной, она ударила об пол железным концом Посоха. На мгновение воздух наполнился ярким голубым пламенем. Камень накренился под ногами Кавинанта, и он едва не упал. Но она сразу утихомирила свою силу, и все это промчалось как моментальное вторжение кошмара. Пока он приводил себя в равновесие, она поймала его руку и помогла ему крепче встать на ноги.

— О, ты должен извинить меня, — сказала она со взглядом, как смех. — Я забылась.

Он схватился руками за свои ноги, пытаясь установить, может ли он еще доверять полу. Камень был надежен.

— Хорошенько предупреди меня в следующий раз, — пробормотал он, — чтобы я сел.

Высокий Лорд залилась чистым смехом. Затем резко остановила себя.

— Извини меня еще раз, Томас Кавинант. Но выражение твоего лица так неистово и глупо.

— Забудь об этом, — ответил он.

Он обнаружил, что ему нравится звук ее смеха.

— Насмешка иногда бывает единственным ответом.

— Это пословица из твоего мира? Или ты пророк?

— Немного и того и другого.

— Ты странный. Ты переставляешь мудрость и шутку — ты меняешь местами их значения. — Это действительно так?

— Да, Юр-Лорд Кавинант, — сказала она легко, с юмором. — Это действительно так… — Затем она что-то вспомнила. — Но мы должны идти. Я думаю, нас уже ожидают. И ты никогда не видел нагорье. Ты пойдешь с . мной?

Он пожал плечами. Она улыбнулась ему, и он последовал за ней к двери зала.

— Кто нас там ожидает? — спросил он небрежно.

Она открыла дверь и пропустила его в нее. Когда та закрылась за ними, она ответила:

— Я хотела бы удивить тебя. Но наверное это все же не будет хорошим предупреждением. Здесь есть человек… человек, который изучает сны, чтобы найти в них правду. Один из Освободившихся.

Его сердце снова подпрыгнуло, и он защитно обнял свою раненую грудь руками. Адский огонь! — простонал он самому себе. Толкователь снов. Именно этого мне и не хватает. Один из Освободившихся спас его и Этиаран от юр-вайлов на Праздновании Весны. Из-за капризного обмана памяти он услышал смертельный вопль того Освободившегося в следах чистого голоса Елены. И он вспомнил мрачную настойчивость Этиаран в том, что именно живые ответственны за значимость жертв мертвых. Он попросил Елену грубым жестом показывать ему путь, а потом пошел за ней, бормоча: Адский огонь! Адский огонь!

Она вела его назад сквозь уровни Ревлстона, пока он не начал узнавать, где находится. Затем, все так же поднимаясь, они пошли к западу и скоро достигли очень широкого прохода, похожего на дорогу. Он шел через всю длину Твердыни, медленно поднимаясь вверх. Скоро каменные стены вокруг стали выглядеть менее внушительными, а в воздухе словно зазвенела осень. Он понял, что они вот-вот выйдут на венчающее Твердыню плато. Сделав пару крутых виражей, дорога закончилась, и они оказались на открытом воздухе, на реденькой травке под бескрайними небесами. На западе, в двух лигах, возвышались горы.

Прохладный, несущий бодрость ветерок нежно ласкал его под солнцем позднего утра — дуновение с земли, полной даров и урожаев, в котором чувствовалась скорая жатва, спелые семена и плоды, готовые к сбору. Но деревья на плато и выше, в горах, все еще зеленели — перистые мимозы, высокие сосны и разлапистые кедры еще сохраняли листву. Да и все еще сочная трава не хотела сдаваться смене сезонов. Нагорье самим своим существованием усиливало Ревлстон. С юга и востока его защищал глубокий обрыв утесов, с севера и запада — недоступные горы. Фактически, пройти сюда можно было только через Твердыню. Здесь жители могли доставать еду и воду, чтобы выдерживать длительную осаду. Поэтому Ревлстон можно было удерживать до тех пор, пока стоят его стены и башни.

— Итак, ты видишь, — сказала Елена, — что великаны славно поработали на благо Страны. Пока стоит Ревлстон, остается надежда. В своем роде, Твердыня является столь же незыблемым убежищем, как, говорят, Ясли Фаула — согласно старым легендам. Но при этом необходимо помнить, что тень Злобы до тех пор не оставит страну, пока на ней стоит Риджек Тоум, ужасная обитель Лорда Фаула. И мы должны быть благодарны великанам не просто за незыблемую дружбу. Наш долг им много больше того, что мы можем надеяться когда-либо воздать.

Ее голос звучал величественно, но когда она упомянула о великанах, грусть и уныние зависли над ней и Кавинантом. Она резко умолкла и повела его на север по извилистой тропе между холмами.

В этом направлении плато топорщилось холмами, и скоро слева, вдалеке от вершины, показалось стадо пасущегося скота. Пастухи приветствовали Высокого Лорда, и она ответила легким поклоном. Чуть позже она и Кавинант пересекли вершину холма, откуда была видна вся восточная сторона нагорья. Там, на другой стороне быстрой реки, что текла на юг до самого начала водопадов Фэл, были поля, где зрели пшеница и кукуруза. А дальше, в лиге позади пастбищ, реки и полей, возвышаясь над холмами, стояли горы. Пики их покрывали снега, и их белизна удаляла их и делала дикими и недоступными. Где-то в таких же местах к югу и западу отсюда жили харучаи.

Кавинант и Высокий Лорд продолжали продвигаться на север, удаляясь от выхода на нагорье и приближаясь к реке, и Елена старалась выбирать наиболее легкий путь среди холмов. Казалось, она не хотела нарушать молчание, и они оба шли беззвучно. Кавинант шел так, словно наслаждается видом и звуками нагорья. Здоровая, свежая трава, чистая земля и незыблемые скалы, зрелая пшеница и маис наполняли жизненностью его взор. Поющие и парящие в воздухе птицы были похожи на игрушки. А когда он миновал растущую особняком высокую сосну, ему показалось, что он слышит как в ней течет сок. Пройдя еще лигу, он совсем забылся в очаровании позднего лета Страны.

Вскоре он почувствовал смутное недоумение, куда это Елена так долго ведет его. Но прежде чем он решил нарушить молчание вопросом, они пересекли высокий холм, и она объявила, что они прибыли.

— Ах! — произнесла Елена с радостью. — Мерцающее озеро! Родник весны и исток реки, приветствую тебя, чистый водоем! Я рада снова тебя видеть.

Они посмотрели на горное озеро, из которого вытекала река, несущая свои воды через водопады Фэл. Хоть из него и исходило быстрое течение, поверхность его была спокойна; вся вода озера пополнялась за счет родников в нем самом. И поверхность его была плоской, ровной и блестящей как полированное стекло. Она отражала горы и небо без единого изъяна, повторяя все в мельчайших деталях.

— Пойдем, — сказала вдруг Елена, — Освободившийся попросил нас искупаться в Мерцающем озере.

И, одарив его быстрой улыбкой, она легко сбежала с холма. Он зашагал за ней, но сочная трава словно подталкивала его, и он побежал рысцой. На краю озера она отбросила посох, словно он ей был не нужен, затянула пояс и, мельком оглянувшись на него, нырнула в воду.

Когда он подбежал к Мерцающему озеру, он на момент испугался, что Елена исчезла. Со своего места он видел каменистое дно озера сквозь прозрачную поверхность. Если не считать темного пятна глубины в центре, он мог разглядеть каждый камешек на дне, словно озеро было всего несколько футов глубиной. Но он не видел Елену. Ее словно не существовало.

Он наклонился, всматриваясь в воду, но потом отпрянул — Мерцающее озеро не отражало его. Полуденное солнце светило прямо сквозь то место, где он стоял, словно он был невидим.

В следующий момент в двадцати ярдах от берега Елена вынырнула из ровной глади. Она встряхнула головой и позвала его за собой. Увидев его растерянное лицо, она весело рассмеялась:

— Мерцающее озеро удивило тебя?

Он пристально взглянул на нее, но ничего не увидел в том месте, где ее голова поднималась над водной гладью. Ее тело, казалось, обрезалось поверхностью воды озера. Над поверхностью покачивалась ее голова, а внизу просматривалось дно, как раз сквозь ту часть пространства, что должно было занимать ее тело. Он с усилием закрыл рот, а затем крикнул:

— Я же просил, чтобы ты по-хорошему меня предупреждала!

— Заходи, — крикнула она в ответ. — Не бойся, здесь безопасно. — Он не шелохнулся. — Это же вода, как и любая другая — но только обладающая силой. В ней в изобилии Земная Сила. Наша плоть слишком мягка для Мерцающего озера, и оно не видит нас. Заходи же в воду!

Все еще сомневаясь, он наклонился и опустил руки в воду. Пальцы исчезли, как только прошли сквозь поверхность. Но когда он вынул их обратно, они были на месте, целые, мокрые и холодные.

Движимый любопытством, он снял ботинки и носки, закатал штанины и осторожно ступил в воду. И тут же резко окунулся с головой: даже у берегов озеро было глубоким; та отчетливость с которой он видел дно, ввела его в заблуждение. Пронизывающе холодная вода вышвырнула его на поверхность. Барахтаясь в воде и пофыркивая, он стал оглядываться, пока не заметил Елену.

— Ничего себе хорошенько предупредила! — он старался говорить сердито, не обращая внимания на пронизывающий холод. — Я научу тебя хорошенько предупреждать. — Он нагнал ее в несколько быстрых взмахов и потащил ее голову вниз. Она тут же вынырнула, засмеявшись почти раньше, чем ее голова показалась над водой. Он накинулся на нее, но она ускользнула и тоже толкнула его под воду в отместку. Он ухватил ее за лодыжки, но упустил. Когда он вынырнул, она исчезла из его поля зрения.

Он почувствовал, как она дергает его за ноги. Задержав дыхание, он повернулся и нырнул за ней. Впервые он открыл глаза под водой и обнаружил, что прекрасно все видит. Елена плыла, улыбаясь, рядом. Он нагнал ее и схватил за талию.

Но вместо того, чтобы попытаться вырваться, она повернулась, положила руки ему на плечи и поцеловала его в губы. Воздух вдруг вырвался у него из легких, словно она ударила его по больным ребрам. Он отпрянул, взболтав поверхность воды, кашляя и задыхаясь, рванулся к берегу, где оставил ботинки, и вылез из воды, чтоб упасть на траву.

Грудь его болела, как будто ребра были только что сломаны, но он знал, что это не так. Первое погружение в озеро залечило его ушибы, как бы смыло их, и они уже не болели. Но в груди его была и другая боль. В своих подводных приключениях, он, казалось, надорвал свое сердце.

Он лежал лицом вниз и тяжело дышал, но спустя некоторое время его дыхание восстановилось. Теперь он был готов к следующим неожиданностям. Холодное и легкое прикосновение воды возбудило все его тело. Он чувствовал себя чистым, чего не случалось с ним с тех пор, как он узнал о своей проказе. Солнце грело спину, и подушечки пальцев порозовели. И сердце его тупо саднило, когда Елена присела рядом .

Он ощутил ее взгляд прежде, чем она спросила:

— Счастлив ли ты в своем мире?

Сжав свою волю в кулак, он перевернулся и увидел, что она сидит рядом и мягко касается его волос. Не в силах сдержаться, он тронул мокрую прядь ее волос, пропустил ее сквозь пальцы. Потом поднял свои серые, тусклые глаза и встретился с ее взглядом. Старание сдерживать себя не намеренно придало голосу грубость:

— Счастье — вещь бесполезная. Я не думаю о нем. Я думаю только о том, как остаться в живых.

— А здесь ты счастлив?

— Это несправедливо. А что ты ответила бы, если б я спросил тебя об этом?

— Я бы сказала «да». — Но спустя мгновение она поняла, что он имеет в виду, и поправила себя. — Я хочу сказать, что счастье для меня состоит в служении Стране. А во время войны иного счастья и вовсе нет.

Он лег спиной на траву так, чтобы не видеть Елену, и хмуро пробормотал:

— Когда я появился, это была еще не «Страна». Просто «земля».

Мертвая. И война здесь идет всегда.

Она помолчала, затем улыбнулась:

— Если мне рассказывали правильно, именно такие речи сделали хилтмарка Кеана сердитым на тебя. — Однако ничего не поделаешь. Это факт.

— Ты очень уважаешь факты.

Он осторожно вздохнул, стараясь не потревожить ноющее сердце, и ответил:

— Нет. Я их ненавижу. Но они — это все, что у меня есть.

Они замолчали. Елена прилегла рядом с ним, и они лежали не шевелясь, чтоб солнце их согревало. Теплая и хорошо пахнущая трава могли бы дать ему ощущение отличного самочувствия, но как только он попытался расслабиться и насладиться этим, биение пульса неприятно отдалось у него в груди. Он был слишком взволнован присутствием Елены. Но через некоторое время он осознал, что Мерцающее озеро покрыла невероятная тишина. И птицы, и даже ветер смолкли. Он чуть задержал дыхание и прислушался. Елена сказала:

— Он идет. — И пошла подобрать посох. Кавинант сел и огляделся. Он услышал мягкий и чистый звук, похожий на флейту, растекающийся над Мерцающим озером откуда-то из невидимого источника, словно пел сам воздух. Мотив менялся, становился тише. Скоро он смог разобрать слова:

— Оставайся встретиться с ним, — сказала спокойно Высокий Лорд. — Это Освободившийся. Он ушел далеко от знаний лосраата во исполнение собственного видения, однажды снизошедшего на него.

Кавинант приподнялся, все еще слушая песню. У нее была удивительная способность заглушать вопросы и сомнения. Он встал прямо, держа голову так, словно был полон страсти. И скоро Освободившийся появился в поле его зрения на холмах к северу от Мерцающего озера.

Он прекратил петь, как только увидел Кавинанта и Елену, но его появление поддержало его воздействие на них. Он был одет в длинное, спадающее платье, которое, казалось, не имело какого-то определенного цвета, но принимало цвет, который был рядом. Так оно было зеленым, как трава, ниже пояса, лазурным на плечах, а скалы и снега гор мерцали на его правой стороне. Его распущенные волосы пылали солнцем.

Он подошел прямо к ним, и Кавинант рассмотрел наконец его лицо: тонко очерченные черты, немного неопределенные; глубокие глаза. Когда он остановился рядом, ни он, ни Елена не обменялись никакими ритуальными приветствиями. Он сказал просто нежным, чуть женственным голосом:

— Оставь нас. — Его тон не выражал ни неприятия, ни команды, но было понятно, что это необходимо, и она молча поклонилась.

Однако прежде, чем уйти, она положила ладонь на руку Кавинанта, взглянула ему в лицо.

— Томас Кавинант, — сказала она с дрожью в голосе, словно боялась его или за него. — Юр-Лорд. Когда я пойду на войну, ты пойдешь со мной?

Он не смотрел на нее. Он стоял так, будто врос ногами в землю, и смотрел в глаза Освободившемуся. Когда через некоторое время он собрался все же ответить, она склонила голову, сжала руки в кулаки и уже шла к Ревлстону. Назад она не оглядывалась, и скоро скрылась из глаз за холмами.

— Пойдем, — сказал Освободившийся с той же интонацией необходимости в голосе. Не дожидаясь ответа, он пошел обратно по тому же пути, каким пришел.

Кавинант неуверенно шагнул вперед, потом остановился, и тревога исказила его лицо. Он оторвал взгляд от спины Освободившегося и внимательно осмотрелся. Заметив свои носки и ботинки, он поспешил к ним, плюхнулся на траву и оделся. С осторожностью, словно руководствуясь чьими-то указаниями, он накрепко зашнуровал ботинки.

Когда его ноги стали защищены от травы, он быстро поднялся и побежал вслед за толкователем снов.