ГЛАВА 13
Некоторое время все пятеро молча стояли и смотрели. Здесь, на вершине, дул легкий ветерок, приятно овевал разгоряченные лица.
Беркутов кашлянул.
– Вот там, видите… – заговорил он странно измененным голосом… поморщился, откашлялся громогласно и заговорил нормально: – Вот, видите, слева бараки?..
Мог бы не спрашивать. Все не слепые, все видели заброшенные угрюмые строения из давным-давно некрашенных, потемневших досок. У одного из них посередине провалилась крыша.
– Это казармы, – пояснил лесник. – Те две – солдатские, ближняя к нам – офицерская… то есть для офицеров и прапорщиков. А у небожителей наших, – он усмехнулся, – командира, замполита, особиста… еще кое-кого… у них жилища были прямо при штабе, только вход с торца. Вон там, за соснами, его отсюда не видать.
– А где сама шахта… в смысле, пусковая установка? – спросил Павел.
– Там же в лесу. Чуть подальше. Люк шахты прямо на склоне, вон там.
Беркутов указал примерное направление.
– Ага… – прищурясь, протянул Пашка. – Ну что, пошли?
– Пойдем, – сказал Егор. – Юра пусть идет впереди.
– Юра, первым пойдешь.
– Юра пойдет, – чирикнул Юра.
– Молоток, – одобрил Павел. – Давай!
Он явно подобрел к дурачку.
– Только надо потихоньку, – заявил Юра вдруг.
– Как это? – Егор нахмурился.
– Тихонько, – пояснил Юра. – Ходить, смотреть. Там плохо, беда.
Искатели переглянулись. Пашка присвистнул:
– Та-ак… Ну-ка, Долгорукий, поподробнее.
Ну, ясное дело, что ничего подробней Юра не выразил. Кроме того, что «там плохо, беда», от него ничего не добились.
– Сергей Аристархович, – вежливо попросил Аркадий. – Вы понимаете, что это значит?
– Честно говоря, нет, – сознался Беркутов. – Почему именно там – беда? Не буду хвалиться, но все-таки кое-что в окрестностях я знаю. И где здесь какая-то особенная беда?.. Нет, право, не могу сказать.
Вновь приступили к Юре с расспросами. Пытали-пытали его, и с тем же успехом, то есть с нулевым. Юра вообще, похоже, был погружен в некий свой собственный, одному ему доступный мир; а на мир внешний реагировал лишь по обязанности, как служащий на нелюбимую работу. Основная же часть его существа с наивным любопытством взирала в таинственную глубь – и что там видела?.. Один Бог ведает. Юра говорил, на вопросы отвечал односложно, но в глазах его невидимо, неуловимо, как далёкие облака, плыли видения – видения, видения, видения, странные, грозовые, ясные, призрачные…
И четверо мужчин отступились от паренька, поняв, что вряд ли они еще что-то узнают для себя. Коротко перебросились двумя-тремя словами – и все в том же порядке двинулись вниз.
Но теперь все они насторожились – кроме Юры. разумеется. Шаг их сделался пружинист, руки и плечи казались напряженными. Под гору шли быстрей, но ходу оказалось больше, чем это виделось сверху: когда спустились, расстояние стало вытягиваться, и к полуобвалившимся столбам, на которых висели обрывки заржавевшей колючей проволоки, подошли не раньше чем через полчаса.
На одном столбе косо висел облезлый жестяной плакат со зловеще оскаленным черным черепом: «Стой! Часовой стреляет без предупреждения!»
Пашка смотрел на открывшийся ему вид грустным взглядом. Аркадий заметил, улыбнулся.
– Ностальгия?
– Знакомо. – Забелин вздохнул. – Я одно время в Сибири служил, в Саянах – очень похоже. Сопки тоже, тайга…
– И такие вот Роджеры? – Егор ткнул пальцем в жестянку.
– Ну а куда же без них, – еще раз вздохнул Павел.
Княженцев огляделся, какое-то беспокойство поселилось в нем. Все тихо было кругом, но в тишине-то и таилось что-то неясное, заставлявшее Егора озираться… Он взглянул на Юру. Тот стоял столбиком, точно задумался. Руки вытянуты по швам, голова наклонена, взор уперт в землю. Торчащие уши просвечены солнцем, нежно-розовые.
Забелин крякнул, шмыгнул носом и тем закончил лирическое отступление.
– Ну, куда идем? – повернулся к Беркутову.
– В дальний барак. – Лесник показал взглядом. – Там под полом.
– Слушайте, – на лице Аркадия выразилось непонимание. – А как это, собственно?.. Разве при ликвидации части это не контролировалось?
– О, это целая в своем роде поэма. – Сергей Аристархович засмеялся. – Гимн советскому прапорщику. Контролировалось, и еще как контролировалось! Но… нет таких преград, какие не преодолел бы прапорщик Вооруженных сил СССР!
– А именно? – Егору сделалось интересно.
– Именно мой земляк, из-под Питера, был тут начальником оружейного склада. Каким уж образом – не знаю, как подделал бумаги – не ведаю, но пять автоматов у него документально оказались списаны и уничтожены.
– А вы-то как об этом узнали? – недоумение появилось в глазах Княженцева.
Беркутов поудобнее подбросил на плече карабин, усмехнулся.
– Перед самым моим отбытием сюда, год девяностый… или даже девяносто первый, не помню. Иду я по Литейному, по своим делам, вдруг кто-то сзади – хлоп! Обернулся, смотрю – конкретный такой мужчина в полном образе, все как положено: златая цепь, клубный пиджак… хохочет во всю пасть. Я его, понятно, не узнал сразу, как-никак шесть лет минуло… Ну, а потом затащил он меня в кабак, и, надо признаться, накушались мы там до ступора. Вот в таком-то состоянии он и открыл мне тайну черепахи Тортилы… припрятал, мол, с мыслью, что когда-нибудь вернусь, достану и реализую; но теперь у меня свой бизнес, крупный, солидный, так что черт с ним, оружием, пусть пропадает. Хоть и жалко, да не стоит овчинка выделки! И так, мол, жизнь удалась.
– И что за бизнес? – полюбопытствовал Павел.
– Право, не помню. Он говорил, конечно, но у меня в одно ухо влетело, в другое вылетело. Что-то глубоко торгашеское, вроде перепродажи барахла – секонд хенд… Но точно, ей-ей, не вспомню…
– Дар от Советской Армии, – Павел хмыкнул.
– Да, вроде как… Ну что ж, пришли.
* * *
Этот третий барак был внешне точно таким же, как два первых, но Егору почудилось в нем нечто угрюмое, такое, чего он словами бы выразить не смог. Но он чувствовал.
Чувствовал, да. За выбитыми окнами, за навсегда застывшей отворённой дверью стояло безмолвие – другое, не такое, как вокруг. Точно незримая черта отделяла мрачное строение от остального мира.
Юра вдруг вскинул голову, рот его открылся, беззвучно зашевелил губами.
– Мама дорогая, – невольно пробормотал Павел, видя это. – Никак нашего Вергилия пробило?..
Был ли Юра Вергилием – вопрос, конечно, спорный, но что его пробило, это точно. Губы задвигались быстро, понеслись первые звуки:
– Э… э-э… Юра видит… Юра видит…
Вслед за этим прозвучало сообщение более информативное:
– Сеня… Сеня… Лысый…
– Что бы это значило? – Пашка недоуменно посмотрел на Аркадия, затем на Беркутова и Егора.
– Где-то я это слышал… – Княженцев напряг память, но не вспомнил. – Нет, – покачал он головой.
Юра мыкнул что-то с силой, горло напряглось, надулось, оскалились мелкие неровные зубы. Он силился еще что-то сказать, плечи его сводило, он шевелил пальцами. Все напряженно смотрели на него, ожидая слов, – и не дождались. Прошло с десяток секунд, и Юра прекратил свои усилия. Он вздрагивал, пот крупными каплями выступал на лбу.
– Юра… Юра… – тревожно заговорил Беркутов.
Тот оглянулся на зов, взгляд был вполне осмысленным.
– Юра, что это с тобой было?
– Юра… ничего, – последовал ответ.
– Как ничего? – Егор нахмурился. – Что-то было!
– Юра ничего, – монотонно повторился негромкий голос.
Павлу это надоело.
– Ну ничего и ничего, – сказал он. – Пошли-ка!
И первым зашагал по заросшей дорожке. Мелкая галька заскрипела под его ногами.
За ним двинулся Аркадий, потом остальные, последним Юра. Он тоненько покашливал и двигал шеей, словно что-то мешало ему в горле.
Барак оказался разделен множеством перегородок на утлые комнатенки. Все они были неживые, пыльные, только дряхлые полы скрипели, когда ступали по ним. Но и этот скрип протяжный, пустой… Неживой.
– Вы помните место? – Пашка озабоченно сдвинул брови.
Мог бы не спрашивать. На лице Беркутова промелькнула ухмылка, он не отвечая, зашагал дальше, влево. Помедлив, потянулись за ним Аркадий с Павлом. Юра же и вовсе не вошел внутрь, а уселся на пороге, в любимой своей позе, по-турецки.
Егор не пошел ни с друзьями, ни остался с Юрой. Он постоял на месте, огляделся. Затем решился и зашагал в сторону противоположную той, куда пошли все остальные, по пути заглядывая в двери комнат.
Все они были пусты и молчаливы. Лохмотья многолетней паутины свисали с потолка. Егор шел, полы под ним тихо поскрипывали.
И вдруг одна дверь оказалась закрытой. Егор остановился, глядя на нее.
Чем она остановила его?.. Он бы не смог сказать; вернее, он об этом и не думал. Просто – остановила, и все. Что-то было там, за ней.
* * *
Он протянул руку, коснулся пальцами двери – в том месте, где была когда-то рукоятка, а теперь четыре дырки от гвоздей.
И эта дверь открылась так легко, как будто кто-то потянул ее изнутри. Но, конечно, никто не потянул, а она сама поехала вглубь.
Взору Княженцева открылось такое же мрачное вместилище, что и все другие. Оно ничем не отличалось от них. Только…
Только Княженцев смотрел и не мог оторвать взгляд. Комната была совсем темная, стекла в ней уцелели, годы замели их пылью, бесконечный полумрак царил здесь.
Егор смотрел. Что видел он? Да деревянные подгнившие полы, деревянные стены, провисшие деревянные доски потолка. Он смотрел в дальний левый угол, где пол казался темнее, чем везде.
Егор смотрел тяжелым взглядом. Мгла в углу собралась в отчетливое темное пятно, и Егор увидел теперь, что это – кровь. Пятно давно засохшей, пролитой когда-то крови.
Дрожь прошла по спине, и Княженцев отступил на шаг. Он все смотрел. Начали дрожать колени.
Тогда он опомнился, отшатнулся и чуть не бегом припустился прочь. Промчался мимо Юры, который так и сидел, все в той же позе, лишь слегка выпятил нижнюю губу. Голоса приглушенно доносились издалека, Егор устремился к ним.
В предпоследней комнате трое, пыхтя, с азартом толкались вокруг аккуратно выпиленной в полу дыры. Пашка, легши грудью на край ямы, головой и руками свесился туда, а Кауфман и Беркутов с напряженными лицами сгрудились над ним.
– Левее… Левее, – подсказывал Аркадий.
– Вижу, – кряхтел Забелин, возясь в яме. – Я его рукой трогаю, но с места стронуть не могу…
– Павел! – Беркутов переступил правее. – Давайте поглубже, мы вас подержим за ноги.
– Давайте, – сдавленным голосом скрипнул Пашка.
Сергей Аристархович и Аркадий ухватили его за ноги ниже колен, а сам он подвинулся вперед.
– Ага, ближе, – удовлетворенно гукнул он из подвала.
Егор подошел, заглянул в дыру. Увидел, что Пашка вцепился обеими руками в зеленый оружейный ящик и расшатывает его, стараясь сдвинуть с места.
– А ну-ка… – Егор подсуетился с помощью. Честно сказать, он больше мешал, чем помогал, отчего Пашка матерился – но все-таки им удалось выдернуть ящик.
Общими усилиями выволокли его, мигом слетела крышка – и вот они, чистейшие, в смазке, завернутые в целлофан, а под ним в ветошь пять автоматов.
– АКМ, – вздохнул Пашка. – Старьё.
– Но ценное. – Беркутов усмехнулся.
– Ну да, ну да… А патроны?
– Одна коробка там, в углу.
– Ага… Есть! – нашел Павел. – Ладно.
Сергей Аристархович огляделся.
– А где Юра? – и посмотрел на Егора.
– Он там. – Егор повернулся к двери. – У входа остался. Сел и сидит.
Егор сделал шаг назад, выглянул в коридор и увидел, что Юра вовсе не «сел и сидит». Он стоял. И стоял у двери той самой комнаты. Да! Той самой.
* * *
Княженцев уже бежал по коридору – так, точно от его бега зависела судьба всего мира.
– Юра! Юра!..
Юра смотрел в открытую дверь. Глаза расширились, но страха в них не было. Была решительность.
– Юра, ты что? Что там?!
Тот не ответил. Верхняя губа его подергивалась, он скалился, как звереныш. Взглядом он словно хотел прожечь пол.
Да, именно пол. Перехватив напряжение Юриного взгляда, Егор увидел, что Юра смотрит в угол, туда же, куда смотрел и сам он, Княженцев.
– Что здесь? Что такое?
Все были тут как тут, засыпали Егора тревожными вопросами. Он скуповато – не очень хотелось почему-то объяснять – рассказал суть дела. Пока рассказывал, Юра немного отошел, взор его отмяк, сам же он задышал учащенно, как после долгой задержки дыхания.
– Ишь ты, – с некоторым удивлением вымолвил Павел. – Интересное кино… Слушайте, Сергей Аристархович, а что это за комната была? Тогда, раньше?
Беркутов только головой покачал.
– Представления не имею, – ответил он. – При мне здесь одна сплошная казарма была. Эти перегородки уже потом поставили, так что я не знаю.
– Здесь произошло убийство, – негромко сказал Аркадий.
– Убийство! – выкрикнул Юра, и все вздрогнули.
Егор ощутил, как по спине у него побежали противные мурашки, трепет.
– Какое… – Пашка вытаращил глаза. Голос у него пресекся, съехав в зловещий шепот: – Какое еще, к хренам собачьим, убийство?!
– Не знаю, кого-то убили. – Аркадий нахмурился.
– Озарение опять? – догадался Княженцев.
Аркадий кивнул.
Ну тут, понятно, взволновались все, загомонили, и Аркадий очень спокойно пояснил.
– Я не знаю, – повторил он. – Просто, когда я подошел сюда, заглянул – вот тут меня и прожгла мысль – здесь было убийство! И все. Больше ничего.
– Убийство, – глухо повторил Юра.
Все молчали. Стояли, смотрели все в одну точку, в угол.
– Н-да, – только и осталось сказать Егору, покачать головой, отступить да взглянуть вверх, на потолок. Но там ничего он не увидел.
– Хорошенькое место, – бодро сообщил Павел. – Нет уж, с автоматом я буду чувствовать себя здесь уверенней. Пошли-ка за оружием!
Пошли.
– Ночь идет, – сказал Юра им в спину.
Егор обернулся, увидел, что Юра плетется следом. Все тоже оглянулись, но промолчали. Никто не стал допытываться, какая такая ночь грядет.
– Давайте живее, – зачем-то поторопил Павел, и остальные послушно заспешили, разобрали автоматы, стали протирать их ветошью. Забелин вскрыл коробку с патронами, высыпал их с глуховатым, увесистым перестуком.
– Черт, – досадливо покривился Княженцев. – Отчего так темно! Ни хрена не видно…
И осекся.
И все онемели.
* * *
За хлопотами они не удосужились взглянуть в окно, а тут взглянули. И увидели, что сумерки наступают так, точно солнце проваливается в какую-то подкараулившую его в небесах расщелину.
– Вот ни х… себе, – вырвалось у Павла.
На несколько секунд вновь замолчали.
– Может быть, это затмение? – педантичный немецкий ум Кауфмана не упустил возможности найти привычное толкование.
– Может быть, – ответил Беркутов. – Но это не затмение.
– Ночь, – объявил Юра.
– А убийство? – быстро ввернул Павел.
– Убийство было, – не запнулся Юра с ответом.
– Ну, слава богу, – пробормотал Павел, – по крайней мере, в прошедшем времени…
Говорил эти слова он почти в полной темноте, сумерки в самом деле превратились в ночь. Юра знал, о чем говорил.
– Так, – сказал Егор. – Какие у нас источники огня?
Фонарь оказался лишь у Беркутова, путешественники такое оборудование впопыхах оставили в доме Клавдии Макаровны. Павел, впрочем, отыскал в кармане зажигалку.
Егор отчего-то знал, что сейчас надо довериться Юре.
– Юра, – окликнул он. – Что делать будем?
– Будем здесь, – немедля сказали «уста младенца».
– Еще лучше, – заметил Пашка. – Магазины успели набить?
Конечно, нет, не успели. Нашлась невесть откуда старая газета, разделили ее на четыре листа, по очереди зажигали, при ненадежном свете этих факелов уж натолкали патронов, сколько смогли.
– Только не досылайте в ствол! – сказал Пашка. – Не ровен час, в темноте сдуру пальнем друг в друга!
– Ну, здрасьте – на Пасху яйца не красьте, – отвечал на это Княженцев. – А на кой ляд тогда вообще заряжать?
– Нет, заряжать надо, – не согласился Забелин. – Есть специальная тактика ночного боя. Я потом объясню.
Объяснил. Провел небольшой курс молодого бойца. Беркутову и Юре, правда, он был не нужен – по каким причинам, ясно: Беркутов это и так знал, а Юре оружие не доверили. Аркадий же с Егором воспринимали все с интересом, даже не задумываясь, с кем они, собственно, этот ночной бой будут вести?..
– Ну, вооружены мы не хуже, чем пиратская команда, – странно как-то пошутил Беркутов.
– Юра, – опять привязался к тезке Егор, – а теперь что будем делать?
– Теперь молчать, – сказал Юра, и в голосе его отчетливо слышался страх. – Молчать, слушать.
– Дельно, – признал Пашка. – А ну-ка, орлы, давайте помолчим.
Замолкли, напряжённо вслушиваясь. Егору показалось, что его слух обострился до предела, и в безмолвии по ту сторону стен почудился далекий голос – ни мужской, ни женский, стонущий, молящий о чем-то…
Голос призрака!
А может быть и не было его, как не было ничего этого – ни ночи, ни дощатых стен, ни страшного пятна в углу той комнаты…
«Бред!» Он встряхнул головой, чтоб прогнать наваждение, и тут Павел схватил его за руку.
– Тихо! – хотя все молчали. Но теперь они и шевелиться, и даже дышать перестали, только сердца бились так, что они почти слышали их стук.
И все-таки в этой тёмной тишине, рождались иные, таинственные звуки – это ясно было уже всем, сомнений никаких. Трудно было бы дать этим звукам название – слишком далекие, неясные это были, то ли вздохи, то ли всхлипывания. Но они были, и они приближались. И люди в комнате знали, что приближается ЗЛО, звуки несли с собой страх.
– Началось, – сказал спокойно Аркадий.
* * *
Никто не спросил его, что началось. Все с тревогой, с тоской вслушивались. «Все, кроме, Юры, наверное», – подумал Егор и повернулся, чтоб увидеть Юрино лицо – он и забыл в этот миг про тьму.
Он не успел осознать это, как нечто сверху царапнуло по крыше, скатилось по ней и…
И должно было шлепнуться наземь – но не шлепнулось. Исчезло в пустоте.
И тут же сильный воздушный толчок шатнул стену барака.
– Спокойно! – рявкнул Пашка так, что любой бы потерял покой, будь он хоть йог, – но не Юра.
– Не надо, – его совершенно ровный голос прозвучал из темноты. – Надо молчать, тихо.
Ну что ж, тихо так тихо. Вот только уселись они в центре комнаты, спина к спине, и стволы свои держали наготове: большой палец на предохранителе, указательный – готов передернуть затвор.
Егор оказался в этой круговой обороне лицом к окну, и ему первому пришлось увидеть то, чего никогда еще никто не видел на Земле, а если кто и видел, то уже рассказать никому не смог.
Тьма за треснутым стеклом начала превращаться в призрачный свет: так не светит ни луна, ни даже фосфор – непохожий ни на что, бесцветный мертвый свет. Примерно так выглядит мир в приборе ночного видения, но и там он живее – а здесь явился, возник, как вестник смерти – где все движущееся, может быть, и издающее звуки, может быть, даже и говорящее слова – все одна только смерть.
Это мелькнуло в сознании Княженцева в один миг, он не успел сообразить, у него вырвалось:
– Смотрите!..
– Господи ты боже мой! – а это вырвалось у Павла.
Егор овладел собою. Неожиданность прошла. И он – вновь к Юре, их палочке-выручалочке:
– Юра, а это что такое?
И Юра ответил как-то быстро, словно пугливо:
– Это тут мертвяки всякие.
И добавил:
– Не бояться, не бегать. Сидеть. Смотреть можно.
– А ты давно уже не боишься? – догадался Егор.
– Юра давно не боится, – подтвердил Юра.
– Да, ну а где же они, мертвяки-то?.. – пробормотал Павел, на что Беркутов с великолепной невозмутимостью ответствовал:
– Надо полагать, появятся…
И оказался прав.
В коридоре послышались тихие, точно невесомые шаги. Они шли оттуда, из дальнего конца барака – шли сюда, к ним.
Сухо щелкнуло – кто-то не выдержал, сдернул предохранитель.
– У кого нервы слабые?! – яростным шепотом взъярился Забелин.
Егор виновато кашлянул.
– Пардон, – таким же шепотом. – Нечаянно.
Предохранитель щелкнул обратно.
Шаги приближались.
Скрипнула половица. Еще два шага. Раз. Два.
Остановились.
Не надо было объяснять, что нечто остановилось за их дверью. Все слова исчезли у них, дыхание замерло – все превратились в камень. Егору каким-то чудом пришли на память слова давным-давно не читаемой им молитвы.
Только у Юры ничего не замерло. Так буднично, как будто это гость пришел стучаться в дверь, Юра сказал:
– Это он, оттуда.
И тут же Аркадий пояснил едва слышимо:
– Упырь. Когда-то был убит. Ходит. Нет ему покоя…
– А кто он? – спросил Егор – сам не зная, зачем спросил.
– Понятия не имею, – прошептал Аркадий.
Кто он, этот упырь, когда-то бывший человеком? Что занесло тогда его сюда?.. Как пришла к нему смерть, и почему теперь он сам приходит нежитью к живым?.. Может быть, он не только тень, а нечто большее, что-то такое, что встает над миром незрячими рассветами, обволакивает нас сумерками, проливается где-то дождями, оставляющими лужи, похожие на кровь…
– Твою мать! – матюгнулся Пашка. – Гляньте, в окне!..
В причудливом свете в прямоугольник окна, будто бы само по себе всплыло лицо – такое, какое является людям лишь в кошмарных снах.
Как ни были уже наши герои готовы ко всему, но это зрелище проняло их. Егор похолодел.
То было лицо, выполосканное до белизны, оно страшно смотрело столь же белыми, вымытыми ледяной водой глазами. И было оно раздутым, с отвислыми щеками, растянутым в стороны ртом – из него, казалось, вот-вот хлынет зловонный поток.
Вода стала для этого могилой, просочилась внутрь, напитала его, превратилась в смрад.
– Утопленник. – Голос Юры чуть дрогнул.
– Видно. – Павел овладел собою, постарался сказать бодро, даже с юмором – но вышло не очень.
Лицо вдруг прилипло к стеклу, расплющилось об него. Что-то слабо хрустнуло. Из отвратительного рта потекла зеленоватая жижа.
За дверью вдруг послышался глухой, сдавленный вой – словно тому, кто стоял там, стало невыносимо тяжко – злоба и страдание были в этом вое.
Наверное, он был убийцей – и сам погиб такой смертью, о которой даже и подумать страшно. Только подумаешь – и ледяной поток овеет сердце, всё сожмётся внутри…
И вновь что-то невидимое заскребло, зацарапало по крыше.
Странно, но страх ушел. Во всяком случае, так показалось Княженцеву – он смотрел на лицо в окне, воплощение безумия, он ощущал присутствие ужасных существ вокруг – все это вызывало гадливость, но не страх. И он, Егор, проникался уверенностью – это именно потому, что с ними Юра. Перед ним – а раз он не один, то перед всеми – эти создания бессильны, как была бессильна нечисть перед Хомой Брутом, пока он очерчивал себя меловой чертой. Да еще более! Хома не смел взглянуть в мертвые очи Вия – а тут вот пожалуйста, Егор смело глядел в лик утопленника, сочившийся глубинной тошнотой – и ничего.
Будто бы поймав его мысли, Юра сказал:
– Не бойтесь! Это главное. Юра с вами. Главное не бояться.
– Ты молодец, Юра, – тихо, серьезно сказал Княженцев.
– Слушай, – еле слышно окликнул Павел, – Юра. С тобой такое частенько бывает, как сейчас?
– Бывало всякое, – лаконичный ответ.
Упырь за дверью завыл еще мучительнее, заворочался, жестоко заскрипели полы.
– Шалишь, брат, – заявил на это Павел. – Лучше ступай, откуда пришел.
– Они уйдут сейчас, – сказал Аркадий.
Все так и поперхнулись – кроме Юры, разумеется. Но и к интуиции Аркадия начали уже привыкать, поэтому удивление было мгновенным, а затем даже стало интересно – как оправдывается предвидение.
Интуиция не отказала. Ещё немного – и свет за окном стал меняться, слабеть, а лицо утопленника откачнулось от стекла, и – как не было его. И за дверью затихло. Ни шагов, ни скрипа, ни вздохов, ничего. А потом весь мертвенный пейзаж в окне начал стремительно таять, и вскоре на место его вернулся обычный день с ярким солнцем, синим небом, соснами вдалеке: все так, как полчаса назад.
* * *
Егор посмотрел на Аркадия, тот на него. Ничего не изменилось в лицах их, точно и не было никакого наваждения. И прочие все на месте; а Юра, так тот вскочил, да и в дверь.
– Ушло! – громко, радостно вскрикнул он.
Ушло, верно. А может статься, и в самом деле не было? Может, это глюк какой-то?..
Егор подошел к окну. Нет, вот оно: в том месте, где к стеклу прижимался искривленный судорогой рот, и до самого нижнего края рамы виднелись потеки, следы от воды, сгнившей в утробе мертвеца.
Княженцева передернуло, он поспешно вышел из комнаты, тем более, что все уже гурьбой вывалились вслед за Юрой, и, стоя на улице, озирали небо и окрестности, и возбужденно комментировали произошедшее.
– …Нет, утро, ближе к полудню, – доказывал Павел, тыча пальцем в сторону солнца. – Утро! Солнце еще на востоке. Сутки минули!
– Да мы ведь не спорим, – увещевал Аркадий. – Просто это странно, но здесь странно все, поэтому мы и так… философически.
Речь шла о том, сколько «нормального» времени протекло за минуты наваждения. Судя по всему, выходило, что остаток вчерашних суток: день, вечер, а затем и ночь плюс утро следующих – сжало в эти самые минуты.
Егор обозрел небеса с видом чрезвычайно глубокомысленным, после чего молвил:
– А почему, собственно, сутки? Возможно, это утро третьего дня… то есть еще следующего… ну, вы меня понимаете.
Поняли. Такая мысль не пришла им сначала в голову.
– А ведь и в самом деле! – воскликнул Павел, пораженный. – Ведь черт его знает!..
Стали сверять часы, но толку от этого оказалось немного. Так как все, какие у них были, часы показывали время такое, каким оно и должно было быть: начало четвертого пополудни, от семи до десяти минут. Между тем солнце, как в один голос заявили Беркутов, Забелин и Кауфман, люди, профессионально ориентирующиеся на местности, показывает около одиннадцати часов утра. Да и в общем-то, вовсе не надо быть каким-то там профи, военным или туристом; и дилетанту Княженцеву по неуловимым, но отчетливо ясным утренним приметам понятней некуда, что над миром утро.
Тут, как водится, приступили к Юре, однако добились столь же немногого. Когда события прошли и время потекло дневное, нормальное, Юра сам говорить перестал, а на вопросы отвечал, как Дельфийский оракул, так что у вопрошающих голова пошла кругом, они плюнули и расспросы прекратили.
– Так. – Павел энергично подтянул ремень своего «Калашникова». – Ну, будет. Что-то мы здесь лишку подзадержались.
– Только сначала надо оставшееся оружие спрятать, – напомнил педант Аркадий.
С этим согласились; вернулись и надежно заховали оставшиеся два автомата – Беркутов расстаться с привычным карабином не пожелал, а две единицы стрелкового оружия на себе таскать все-таки тяжко.
– Ну все. – Забелину теперь отчего-то не терпелось. – В путь!
Путь-дорога! Куда выведешь?.. – подумали враз примерно одно и то же четыре человека, без лишних слов привычно вытягиваясь в колонну, – уже само собою это у них получалось. Что подумал Юра – неизвестно, но в колонну он встроился так же ловко.
– Сергей Аристархович! – окликнул Егор. – А вы так-таки до этого Зираткуля не добирались никогда?
– Нет, – отозвался Беркутов спереди. – Пытался, конечно, и не раз… да ведь я говорил: кружило по лесу, как на карусели.
– Ладно, ладно, – донесся голос Павла. – Зато сейчас, глядишь, дотопаем в лучшем виде…
– Оптимист, – буркнул под нос себе Княженцев с одобрением, ибо помнил, каким скептиком Забелин был в лесной избушке.
Некоторое время шагали молча. Потом Егор не выдержал и обратился к Кауфману:
– Аркадий, а ты как чувствуешь – дойдем мы в лучшем виде?
– Должны, – осторожно сказал тот. – В лучшем, не в лучшем…
Фраза закончилась на полуслове, и Егор, шагая, ждал, что сейчас прозвучит продолжение… но ничего так и не прозвучало. И Егор не стал больше спрашивать. Подкинул автомат поудобнее и пошел, держась строго за Беркутовым.
* * *
Что имел Павел в виду под «лучшим видом», сказать трудно, но покуда все действительно было хорошо, даже слишком. Чудесный лесной простор развернулся перед людьми. Ясное небо обнимало мир так ласково, такая безмятежность и девственная тишина царила надо всем!.. Просто не верилось в произошедшее четверть часа назад – во всю эту бредовую дрянь. Не верилось: да полно, было ли оно?!. Егор не утерпел, оглянулся: все верно, на склоне холма, медленно уходя назад, стояли угрюмые бараки, окруженные полуповаленным забором из колючей проволоки.
Да! Значит – это было.
– Ты что озираешься, князь? – заметил Павел.
– Так, – отозвался Княженцев. – Пустяки.
– Князь, – подал голос Юра. – Это он.
– Он, он… – согласился Павел. – А я кто?
– Ты Стручок, – подтвердил Юра.
– Угу, ладно… А тот, кого теперь нет с нами, он кто?
– Он – Лысый.
– Aга! – подхватил Забелин тоном сыщика, напавшего на след. – А где он сейчас?
– Юра не знает.
След оборвался. Павел только крякнул с досады.
– Сорвалось, мистер Стручок? – смеясь, подколол его Егор. – Шерлок Холмс из вас не получится!..
Говоря так, Княженцев повернул голову, краем глаза продолжая следить за спиной Беркутова, мерно движущейся впереди, и в первый миг он этому глазному краю не поверил – вдруг случилось то, чего он никак не ожидал.
Спина лесника стремительно вильнула в сторону, с нее сорвался карабин.
– Ложись!!
И этот диковатый вопль выразил все – так, что автомат был уже в руках у Княженцева. Предохранитель – щелк! – раз, два!
– Ложись! – отчаянно заорал сзади Пашка. – В цепь! Огонь!!
Короткая очередь из АКМ шарахнула прямо над головой Егора – едва он успел упасть.
Лишь после этого он взглянул на изменившийся мир целиком.
* * *
Мир изменился внизу – сверху было то же безоблачное небо с ярко сияющим солнцем. Но внизу вместо тайги расстилалась бесконечная, как море, степь, и по этой степи прямо на них пятерых, шла в безмолвии цепь солдат в серых мундирах – расстегнутые, грязные воротники, закатанные рукава – на головах приплюснутые каски, короткие автоматы в руках – не надо долго думать: солдаты вермахта времен Второй мировой.
Отрывистый немецкий выкрик донесся до Егора.
«Мать честная», – обалдело подумал он. Больше ничего подумать не сумел. Даже и страха-то как такового не было – настолько это не лезло ни в какие ворота.
Он обернулся и увидел бледные лица Павла и Аркадия, лежащих, изготовившихся к бою. Но не это поразило его до глубины души – а его и вправду поразило именно так, до самой глубины.
А вот что: Юра остановился и смотрел на них всех, на упавших, с полуулыбкой – и лицо его никак не было рожей деревенского дурачка, серые Юрины глаза смотрели грустно и мудро, они знали то, что было неведомо никому из них, никому другому, ни одному человеку на Земле.
Юра поднял взор и улыбнулся шире. Егор повернул голову вслед его взгляду…
И что он увидел?
Да ничего.
То есть никакой выжженной степи, злого солнца войны, никакой цепи вражеских солдат. Была тайга, светлые стволы сосен, хвойные шапки на их вершинах, солнце ласковое, согревающее спины, напряженно выгнутые в готовности вступить в бой.
Егор почувствовал, что его спина расслабляется в чудовищном облегчении. И руки-ноги враз ослабли, точно в них исчезли кости. Захотелось упасть, голову уронить щекой в траву.
Но вместо того поднялся с трудом на ватные ноги.
– Ну как зрелище? – попытался сострить он, голос сорвался, звучал дико, хрипло.
– Эффектно, – подтвердил Забелин, встал и машинально отряхнул колени. – Кино и немцы!.. Это я не про тебя, Аркан, не думай… А кстати, кто стрелял, хотел бы я знать? Ты?
– Я. – Аркадий виновато шмыгнул носом. – От неожиданности. Так прямо… – Он не договорил, покачал головой.
– Робин Гуд, – Княженцев осклабился. – Шмальнул у меня над ухом… Я услышал, как одна пуля свистнула.
– Ну, это ты, брат, врешь, – уверенно заявил Павел. – Этого не слышишь.
– Да почему… – заспорил Аркадий, но Егор остановил его.
– Подожди, мужики, – сказал он. – Юра! А ну-ка, растолкуй нам, что это было. Ты знаешь это?
Юра отрицательно мотнул головой. Ничего из того, что увидел несколько секунд назад Княженцев, не осталось в нем – опять это был лик придурка, с пустыми глазами, сопливым носом, мокрым ртом.
– Не знаешь? – Егор повторил нетерпеливо.
– Ничего не было. – Юра шумно втянул сопли вглубь. На Егора он не смотрел, глаза скосились влево.
– Как это – ничего? – Павел вскинул брови.
Подошел, чуть прихрамывая, Беркутов.
– Подожди, Пабло. – Княженцев отмахнулся. – Юра! Слушай. Ты видел сейчас все это: степь, война, враги?.. Вот Аркадий стрелял в них. Ты слышал, как он стрелял?
– Аркан стрелял. Юра слышал.
– Ага. Так в кого он стрелял?
– Зря стрелял. Испугался. Бояться не надо.
– Вот это верно, – ввернул Павел.
– Подожди ты, я тебе говорю! Юра, послушай…
– Не надо бояться, – непреклонно заявил Юра. – Не боишься – их нет.
– А если боишься? – негромко спросил Беркутов.
– Тогда плохо. – Юра даже нахмурился. – Боишься – они есть. Злые, плохие. Убить могут.
Княженцев перевел дыхание.
– О гос-споди…
– По-моему, все ясно, – сказал Беркутов.
– Разъясните нам, – попросил Забелин.
– Если я правильно понял, конечно, – вежливо оговорился Сергей Аристархович. – Дело вот в чем: эти картины, они… как бы галлюцинации, мороки такие. Они, очевидно, крутятся вокруг нас, вокруг людей вообще, и в обычном мире, так сказать. И иногда прорываются – действительно в виде галлюцинаций…
– Онейроидное смещение сознания, – вспомнил Егор.
– Примерно так. – Беркутов усмехнулся. – Ну а здесь, естественно, этим онейроидам полное раздолье, вот они и буйствуют, являются любому.
– А вы прежде их видели? – Аркадий прищурился со значением.
– Нет, никогда. – И Сергей Аристархович вновь усмехнулся, давая понять, что видит двойное дно вопроса. – Намёки, тревоги – такое было, но столь явно… Полагаю, это говорит о том, что мы приближаемся.
Однако Кауфман смотрел глубже.
– Возможно. Но почему же тогда там, в бараке… там все было по-другому? Юра, скажи: почему те были, а этих, ты говоришь, нет?
Ну, Юра объяснил, как ему и полагается:
– Те другие.
– Они, видимо, более реальные, чем эти, – помог с объяснением Беркутов.
Егор вздохнул.
– Гипотезы плодятся… Да, но это было нечто, доложу я вам! У меня до сих пор руки-ноги как не свои.
– Сурово, – согласился Павел. – И что, нас на пути еще будут поджидать такие вот сюрпризы?
Беркутов пожал плечами.
– Наверно, да, но их не должно быть очень много. Я думаю, мы почти у цели.
Недолго помолчали, вслушиваясь каждый сам в себя. Егор спросил Аркадия:
– Что твой внутренний голос глаголет?
– Заткнулся, поганец, – отвечал тот.
– Так, ладно, а Юра что скажет? – обратился Княженцев к «полупроводнику».
– Что Юра должен сказать? – вопросом на вопрос отыграл Юра – от Аркадия, что ли, успел набраться способностей к словоблудию.
– Должен сказать, сколько нам еще идти до озера, до Зираткуля!
– Юра не знает.
– Кстати, – вмешался Аркадий. – Обратите внимание: мы ведь не в том месте, где нас застало это чертово видение.
– Вот как? – Егор удивился, огляделся. Для него слова Кауфмана оказались открытием. – Слушайте, а ведь и правда!
Тут повнимательнее огляделись все. И верно: в горячке первых после шока минут не заметили, что они находятся совсем в другом месте.
– Видимо, это пространственно-временное смещение, – только и осталось сказать Егору, разведя руками.
– Не было печали… – пробормотал Павел. – И куда, интересно, нас сместило?
– Полагаю, что все-таки в сторону озера, – ответил Беркутов, а когда его спросили, на чем его уверенность основана, он скривился, погладил ладонью бороду и сказал, что это вовсе не уверенность и не основана она ни на чем.
– Ну да и хрен с ней, – не огорчился Забелин. – Не будем мозг и засорять… А пока треба двигать.
– Сейчас еще какое-нибудь кино увидим, – Аркадий сказал об этом совершенно спокойно, как ни в чем не бывало, как о чем-то само собою разумеющемся…
* * *
И вновь оказался провидцем на все сто. С десяток шагов (наши путники отныне старались держаться кучкой) – и вновь тайга исчезла, только теперь вместо нее появилась не степь, а другой лес. Это был густой лиственный лес умеренных европейских широт: дубы, вязы, осины, тисы, буки. Могучий, девственный лес: видно, что люди еще не успели вырубить и изгадить его. Но все-таки люди здесь были – конечно же, первое, что сразу увидели путешественники, что сразу бросилось им в глаза – был не лес, а люди на поляне, образовавшейся естественным путем, там, где деревья расступились отчего-то.
На поляне горел костер. Он был невелик, но пламя очень яркое, словно дрова чем-то пропитали. На сложенной из грубо обработанных камней подставке громоздился черный от давнишней копоти бронзовый котел – в самом центре костра пламя жадно лизало прокопченные бока со всех сторон. В котле тяжело кипело густое, гадкое варево, цвета болотной тины. Видно было, какое оно вязкое, как гулко лопаются редкие пузыри на его лоснящейся поверхности… Запаха они почувствовать не успели – но и так было ясно, что пахнет от супчика отнюдь не амброзией.
А вокруг костра, в небольшом отдалении стояли люди.
Мужчины, все как на подбор рослые, одетые самым удивительным образом: в длиннющих балахонах из груботканого полотна, по виду совершенная мешковина. Волосы и бороды мужчин были светлые, цвета спелой пшеницы, лишь у одного из них, очень высокого, но слегка ссутулившегося, борода до пояса и очень длинные, до середины спины, волосы были белым-белы. Длинноволосы, впрочем, были они все. Головы их по середине лба охватывались плетеными кожаными ремешками.
Люди эти были сосредоточены, очевидно, заняты чем-то крайне серьезным. Высокий седовласый старик с причудливым резным посохом в руке стоял около костра и являлся естественным центром всей группы – остальные повернулись к нему, на их лицах застыло выражение ожидания. Посох в левой руке «аксакала» привлек внимание Егора. Занятная штука… Причудливо изогнутый (видно было, что над его изготовлением трудились долго) он был до блеска отполирован человеческими прикосновениями, а венчал его с невероятным искусством вырезанный набалдашник в форме человеческого черепа.
С невероятным искусством – это и значит, с невероятным: каждый выступ и впадина, каждый зуб выточены так, что и не отличишь от настоящих. А в обеих глазницах черепа тускло мерцал таинственный темно-красный свет – вспыхивал и пропадал, и вновь вспыхивал… Точно деревянное чудище жило своей какой-то странной и зловещей жизнью.
И еще нечто увидал Княженцев, на что поначалу даже и не обратил внимания. Он вздрогнул почему-то, как увидел. В трех массивных дубах на опушке, стоящих как бы по дуге – центральное дерево поглубже, боковые деревья поближе, – прямо в толще стволов, под кронами были вырублены огромные, в два человеческих роста, фигуры.
Идолы. То ли люди, то ли нелюди, сказать трудно. Головы, во всяком случае, у них были человеческие, хотя с неуловимо животными, хищными чертами. Вырезанные в светлой древесине, они, однако же, выглядели очень темными, почти чёрными – точно выкрашенными…
Возле центрального идола был вкопан столб. К нему была привязана обнаженная женщина. Из многочисленных царапин и порезов по телу текли тонкие струйки крови. Из заткнутого тряпкой рта жертвы доносились тихие, жалобные стоны. И Княженцев как-то враз понял, чем выкрашены идолы, и для кого кипит котёл.
Более Егор не успел ничего рассмотреть, ибо и это зрелище в один миг побледнело, задрожало и исчезло. И опять – тайга, склон холма, полутень еловой чащи, яркие пятна солнца в прорехах хвои.
На этот раз эмоций уже не было.
– Серьёзные ребята, – сдержанно отметил Павел.
Завязалась дискуссия на тему, кто же были эти – в балахонах.
– Друиды, – сказал Егор.
– Волхвы, – предположил Пашка.
– Во всяком случае, что-то в этом роде, какие-то языческие жрецы, – объединил обе точки зрения Беркутов.
– Н-да… – Аркадий вздохнул, покрутил шеей. – Во всяком случае, мне лично очень не хотелось бы оказаться в их теплой компании.
– Волхвы, – наставительно начал Княженцев, – суть те же люди, только блуждающие еще в поисках света истины. Всякая душа – христианка!
– Может быть. – Забелин усмехнулся. – Но я все-таки рад, что они стремились к истине и свету где-то там… – он покрутил рукой, – подальше от нас. Ты обратил внимание на ихних идолов?
– Тех, что в дубах вырезаны?
– Их самых.
– Обратил.
– И что?
– Да ничего. Я в мифологии не силен… Кстати, тоже троица, хотя и языческая… Так что, как видишь…
– Я-то как раз и вижу, а вот ты, философ, – голова, два уха! Неужели не заметил, что истуканы все в крови? Старой, засохшей… Человеческие жертвоприношения! А ты – поиск истины, поиск света…
Княженцев вспомнил темный цвет и мрачные лики идолов, привязанную жертву, и ему стало не по себе, по спине пробежал противный холодок.
– Заметил, конечно… Ну да чёрт с ними! Итак, мы опять где-то в другом месте оказались?
Подняв голову, он осмотрелся, и вслед за ним невольно завертели головами все, кроме Юры. Юра в это время сосредоточенно ковырял пальцем в носу.
– Да, друзья мои!
Голос Сергея Аристарховича зазвучал так высокоторжественно, что Егор воззрился на лесника с удивлением, но тут же сообразил, в чем дело.
– Ага… Вы хотите сказать, что мы в двух шагах от озера?
– Ну, в двух – не в двух, но недалеко – точно.
Аркадий чуть заметно шевельнул ноздрями.
– Так и есть, – подтвердил он. – Сыростью тянет!
Егор, сколько ни принюхивался, не сумел учуять никаких других запахов, кроме запаха сухой, прогретой солнцем хвои. Но опытным туристам да лесникам виднее.
Заросшая, но все же различимая в траве тропинка уходила по склону вниз и, сворачивая влево, исчезала между елей.
– Похоже кто-то все-таки бывает здесь, – указал на нее Княженцев.
Юра поперхнулся, вытер палец о штаны и запустил его в другую ноздрю.
– Бывал, – поправил его Беркутов.
– Вы думаете?
– Пожалуй, даже знаю. В последние годы сюда вряд ли кто-либо добирался. По крайней мере, из людей.
Забелин же все озирался, хмурился при этом: что-то раздражало его, что-то не так было здесь, хотя вроде бы тихо, спокойно было вокруг… Он пытался понять причину своего беспокойства, не мог, и это раздражало его еще больше.
И вдруг понял. Вмиг, враз – как осенило.
В том-то и дело, что тихо! Совсем тихо, чересчур тихо – просто мертвая, убийственная тишь, так в лесу не бывает.
– Слушайте, мужики… – медленно произнес он… – А тишь-то здесь какая, вы послушайте!
Все напряглись, вслушиваясь. Верно, бесконечное безмолвие.
– Да… – вымолвил Аркадий. – Страна молчания.
– Silentium, – сорвалось с языка Егора. Он вовсе не собирался хвастаться знанием латыни, само так вышло.
Они как-то замешкались, словно бы не стремились никуда, а так, брели себе по лесу, очарованные странники… Забелин, конечно, первый спохватился, деятельная его натура не могла впадать в оцепенение надолго.
– Однако, пойдемте-ка, братцы! Что-то мы в лирическое настроение впали.
– Это плохо? – Егор улыбнулся.
– Само по себе неплохо, но не вовремя. Пошли! Тропинка есть, чего лучше.
Пошли по тропинке. Скоро ели почти сомкнулись над их головами, стало сумрачно. Теперь и Егор ощутил тяжеловатый, плотный запах стоячей воды. Идущий первым Павел невольно прибавил шаг, он взмахивал руками, отбиваясь от ветвей. Остальные тоже заспешили за ним, дыхание их сбилось, стало шумным тревожным, а Забелин все убыстрял шаг…
И вдруг – долгожданно и неожиданно – в просвете меж ветвей мелькнуло озеро.
