19. Билет в один конец
— Мы падаем! Мы падаем! С…ки, они нас завалили!!!
Громадный грузовоз медленно валился вниз, на планету, оставляя после себя тяжелые черные клубы дыма. Рядом с ним пылающим комком рушились остатки нашего корабля, выбросившего десант в верхних слоях атмосферы. Как только последний из кургузых модулей кувыркнулся в бледную синеву неба, пилоты направили судно на таран, выбивая самую опасную группу карательной экспедиции. Шансов на спасение после столь радикальной атаки было очень мало, но командиру бригады спецназа не пришлось назначать экипаж — добровольцев было более чем достаточно. Мы вернулись домой и дрались за своих родных и близких. Швали и трусов среди нас не было. Мы пришли умереть с честью. И пусть за спины добровольцев прячутся наемники корпораций. Мы — всегда делаем первый шаг, вместе с остальным строем. И по другому не умеем…
За полчаса до высадки Кокрелл дал последние указания личному составу:
— Вот карта дружественных нам районов. В основном это «латино», «ганга» и пригороды у перерабатывающих заводов. Мы связались с местным самоуправлением и получили подтверждение, что нас там ждут. Дислокация групп указана на так-дисплеях, там же отмечены основные силы противника. На уничтожение населения в кварталах двинуты смешанные войсковые подразделения, сформированные в основном из наемников. Полицейские устранились от подобной «работы». Поэтому: два звена воздушного прикрытия нанесут удары по точкам сосредоточения тяжелой техники врага. В это же время мы должны занять ключевые пункты обороны, минометным и пулеметным огнем рассеять собранных для атаки карателей и закрепиться на позициях. Согласно прогнозу аналитиков, в течение последующих двух суток мы столкнемся с прибывшими наемниками из каравана. Если сумеем эффективно отразить нападение и вынудить их отступить, то второго удара не будет. На планете нет желающих пачкаться в крови. Поэтому, предлагаю нанести первый удар еще на орбите, в момент начала десантирования.
Так мы получили первых добровольцев и заставили кричать от ужаса пилотов чужого грузовоза, смяв заднюю часть его корпуса таранным ударом. И пока пылающая громада рассыпалась на куски, наши десантные модули расцветили небо инверсионными следами, заходя на посадку.
* * *
Бетонная пыль забивала нос, скрадывала очертания домов на другой стороне улицы. Жители покинули опасную зону, сгрудившись в центре мятежных районов. А по их хрущебам теперь «работали» пулеметы и минометы, перемалывая в фарш мечущихся людей. Высаженные на самой границе окруженной зоны спецназовцы атаковали по всей тонкой линии обороны, не жалея боеприпасов. И пока восемь легких авиеток громили выстроенные на парковке броневики и арт-установки, пехота рвала на куски живую силу противника, завалив трупами всю округу. Мы убивали, убивали и снова убивали, не обращая внимания на дезорганизованные попытки сопротивления. Скоро от космодрома подтянутся роты наемников, которые смогут потягаться с нами на равных. А пока нужно было преподнести урок разномастному отребью, навербованному для грабежей и показательных расстрелов. Нужно было раз и навсегда дать понять, что бесконечные нищие кварталы мегаполисов могут постоять за себя. И ответить так, что костей не соберешь. Чтобы до самых печенок проняло и в подкорке закрепилось: нас не трожь!
Через час в горящем кольце вокруг нашей зоны ответственности ни осталось ни одного живого ублюдка. Кто-то успел удрать, но львиная доля сколоченных на скорую руку доморощенных карателей воняли теперь горелым мясом и заполнили картинками окровавленных тел все новостные каналы. Пока директорат не ввел цензуру на центральных каналах, разбуженные канонадой жители успели вдоволь полюбоваться на красочные видеосюжеты, снятые вездесущими журналистами. Новостные каналы даже успели показать рухнувшие на побережье транспортные корабли и колонну бронемашин, выдвинувшихся от космопорта. Потом вместо трупов экраны заполнили мыльные оперы, а локальные сети забили сообщения «отключены на техническое обслуживание». Но джина из бутылки уже выпустили. Город узнал, что мы вернулись. И дремавшие под присмотром полиции этнические анклавы зашевелились. В перенасыщенном ненавистью и болью многонациональном «растворе» появилась точка кристаллизации. И корпоративный колосс качнулся на раздутых деньгами ногах. Пока чуть ощутимо, но потерял устойчивость на миг. Крошечное мгновение, сменившееся сначала испуганной тишиной, а потом визгом «говорящих голов» на телеэкранах.
* * *
Изредка проскакивающие помехи искажали насмешливый голос, доносившийся из рации:
— Кокрелл, ты же понимаешь, у нас контракт. И мы его выполним.
— Вы себе пупок развяжете, а не деньги за это д…рьмо получите. Видимо, совсем плохо у наемников дела идут, если уже в каратели записываются. Я тебе так скажу, Шелест, из трех групп у тебя в наличии одна. Первую мы еще на космодроме попросили подвинуться, вторую здесь вместо фейерверка запустили полетать. Остались ваши две тысячи и жалкие остатки техники. Даже если тебе сгребут всех местных отморозков, выдадут со складов вооружение и боеприпасы сверх лимита, вы все равно лишь кровью умоетесь. Хрен вам, а не выполненный контракт.
— Мы вас с землей смешаем, подполковник. Без дураков. Встанем по периметру, прикроем с воздуха мобильную артиллерию и начнем в щебенку крошить. День за днем. А потом еще напалмом добавим, для надежности.
— Напугал. Сколько меня жгли, не сосчитать… Только ты одно забыл, Шелест. Это вы тут пришлые. А мы — дома. И деремся за своих. И если нам несли оружие и деньги на чужих планетах, как только про рейд услышали, то здесь просто плечом к плечу встанут. Игры закончились, глотки рвем на выживание. Сколько ты продержишься, когда город против вас поднимется?
— Как поднимется, так и свернемся. А пока — у меня контракт, ты — упрямый сукин сын. Значит, будем мешать район в щебенку…
И они попытались выполнить данное обещание. Даже сумели дать пару полновесных залпов с наспех оборудованных позиций. После чего получили в ответ плотный минометный огонь, помноженный на подрывы припаркованных машин вдоль улицы, снайперский огонь в спину и сброшенный с орбиты на космодром буксир, захвативший в придачу тяжеленную баржу, битком набитую металлоконструкциями. Шарахнуло так, что диспетчерская служба поначалу заорала в эфир о ядерном нападении, и лишь через полчаса сообразили дать отбой атомной тревоги.
Трое суток продолжались позиционные бои, распавшиеся в итоге на несколько разрозненных котлов, в которых вперемешку насмерть рубились перепачканные в грязи и крови люди. Директорат направлял в зону конфликта охранные отряды, боевиков секретных служб, добровольцев из полиции. А горожане отвечали отчаянными рейдами вооруженных групп на проходившие мимо конвои и формировали из когда-либо служивших мужчин новые роты для бригады. Свара медленно набирала обороты, грозя распространиться во все стороны и перерасти в полноценную гражданскую войну. Потом какой-то мудрый человек из «кукловодов» просчитал ситуацию до конца, оценил начавшиеся волнения в других этнически изолированных анклавах и принял решение. И ранним утром бывшие директора корпораций прибыли на удаленный космодром, чтобы покинуть негостеприимную планету. Пока они следили за погрузкой кожаных чемоданов, вновь сформированный военный совет выступал с заявлением по всем каналам:
— В связи с допущенными нарушениями законодательства… Ради спасения целостности государства… На благо сограждан и для прекращения кровопролития… Выборы состоятся… Компенсация за нанесенный ущерб… Временное военное положение… — слова, слова, слова, бесконечная шелуха красивых пустых фраз.
В сухом остатке жители анклавов получили послабление в налогах, снятие ряда дискриминационных законов, вывод любых военных групп с городских территорий и тихую отставку высокопоставленного менеджмента, неудачно «перекрутившего гайки». Про нас не было сказано ни слова.
* * *
— Тебе не кажется, что история повторяется? — спросил меня старик, которому я залечивал оцарапанное пулей плечо. Мы сидели в крохотной комнатке, где в углу бормотала старая видеопанель, выводя блок новостей. — Снова какие-то уроды заварили кашу и удирают. То хунта, то директорат этот, будь он неладен. И ведь никто не придавит ублюдков! Нагадили — и в кусты. Оставили после себя гору трупов и умотали с деньгами на другую планету.
— Хунта свое получила, — поправил я ополченца, дравшегося рядом с нами последние сутки. — Нет больше хунты. Всех похоронили, до последнего человека. Думаю, и с этими разберутся. Не мы, так кто-то другой.
— Да? Правду говоришь про полковников?… Хорошая новость, доктор, очень хорошая. У меня сын погиб в той заварухе, три племянника исчезли. А сколько знакомых горя хлебнули — и не сосчитать… Порадовал старика, спасибо… А про этих беглецов — так тебе скажу. Нам придется с ними разбираться. В крайнем случае — нашим детям. Нельзя такое прощать…
Пыльный экран бесстрастно зафиксировал, как пузатый пассажирский шатл оторвался от разгонной эстакады и начал медленно взбираться в высоту. Не успел я ответить собеседнику, как картинка передернулась от яркой вспышки, и над далеким космодромом вспух багровый шар. Полюбовавшись на падающие обломки, старик повернулся ко мне и удовлетворенно вздохнул, поправляя повязку:
— Вот и говорю — нельзя прощать.
Я не стал рассуждать, кто именно решил «списать» проблемный менеджерский актив: новые хозяева планеты, недовольный механик на космодроме или предусмотрительно засланный умелец из спецназа. Главное, мы вместе с пациентом думали в унисон: залитую кровью планету прощать нельзя. И если несколько мерзавцев закончили столь эффектно свой путь, никто плакать не будет. Потому что хотя бы этот крошечный миг бытия была восстановлена справедливость. Так, как это понимали тысячи и тысячи нищих людей, живущих в тени чужих небоскребов. И пожеванный судьбой усталый доктор не собирался причитать о катастрофе и несправедливом ударе судьбы, вырвавшим из чужих рядов «лучших из лучших». Доктор даже не собирался читать некролог, который обязательно напечатают в газетах с глянцевыми фотографиями дежурно улыбчивых м…ков в галстуках. Доктора вполне устроило изображение объятых пламенем обломков, вокруг которых начали суетиться пожарные расчеты.
Убрав грязные инструменты, я попрощался с ополченцем и выглянул в коридор. Меня ждали очередные пациенты. Что мне до сдохшего директората?…
* * *
Солнце еще лишь собиралось вскарабкаться на небо, обещая жаркий день. Но пока лишь прохладный ветерок гонял обрывки бумаги на усыпанной мусором улице в предрассветных сумерках. За неделю затишья сводная бригада заняла указанные военным советом склады на краю анклава, недобро посматривая на спешно натянутую колючую проволоку по периметру и пулеметные гнезда, ловившие черными стволами любое наше движение. Череда бесконечных совещаний закончилась, и сегодня утром нам должны были огласить решение.
Измотанный до предела Кокрелл жадно докурил остатки сигареты и зашептал, повернувшись ко мне вполоборота:
— Слушай внимательно, док, от этого зависит судьба многих людей. Я воспользовался старыми бумагами покойного генерала Штадта и всеми наработанными связями. Кроме того, взял всю вину на себя… Говорю — слушай, и не перебивай!.. Мы сдали оружие и не представляем прямой угрозы новым хозяевам. Но спустить такую бучу ни один «кукловод» не сможет. Не могут они показать нищим бесправным рабам из пригородов, что можно своими руками решать собственную судьбу. Поэтому… Рядовой состав отправляют в запас, лишив всех пенсионных выплат и полученных когда-либо наград. Но отправляют живыми, без последующего судебного преследования. Офицеров же возьмут под стражу и устроят показательный процесс. Тебе и остаткам штабных необходимо выиграть суд любым способом. Если вас схарчат, чуть позже втихую вцепятся и в расформированные остатки бригады. Сломают на офицерах зубы — никого не тронут… Понял, Макс? Ради всех, кто с оружием в руках завоевал право вернуться домой, вам надо выстоять, выиграть последний бой. Ради парней, которые погибли на других планетах, ради тех, кто сумел прорваться домой. Ты все понял?
— Почему мой командир говорит «ты, ты, ты»? Что ждет тебя, подполковник?
Седовласый мужчина посмотрел на группу закованных в бронежилеты бойцов, шагавших к нам, и горько усмехнулся:
— Потому что я должен сделать последний шаг. Взяв все д…рьмо на себя, я поставил бывшего командира сводной бригады вне закона. На мне мятеж, попытка военного переворота, отданные неправомочно приказы. Я — списан, док. И это все, что в такой ситуации возможно еще сделать, выбив свободу остальным. Простой расклад, Макс. Или мы воюем до последнего патрона, потянув за собой тысячи гражданских. Или я признаюсь в чужих грехах, а вас отпускают.
Солнце показало багровый краешек в тот миг, когда меня поставили рядом с расстрельной командой, а подполковник Кокрелл встал у избитых пулями гаражных жестяных дверей. Я даже не успел спросить командира, какого черта здесь происходит, как зло залаяли команды:
— Оружие на изготовку! Целься! Огонь!
Грохот выстрелов разбил хрупкую тишину вокруг, окутав пороховой гарью неровный строй. Одинокая фигурка ударилась спиной о громыхнувшую жесть и медленно сползла вниз, раскрасив дешевые двери бурыми полосами.
С трудом сглотнув, я просипел:
— Я — врач, должен подтвердить смерть.
— Подтверждайте.
Сухая ладонь навсегда закрыла глаза, чей насмешливый прищур сопровождал меня столько лет. Я лишился последний живой искры в искореженной войной душе. Я умер вместе с моим верным другом этим проклятым прохладным утром, когда прикладами загоняли бывших офицеров бригады в крытые грузовики. Я — умер…
— Эй, ты, понимайся. Хватит с покойником обниматься…
Нескладная долговязая фигура медленно поднялась и обернулась. Наверное, взгляд у меня был очень нехорошим, потому что вооруженные до зубов и закованные в дорогую броню охранники шагнули назад, лапая автоматы.
— Вы забыли сказать мне: господин старший лейтенант, ур-р-роды.
Меня ждал последний бой, самый трудный. Бой на чужой территории, бой с несметной ордой крючкотворов. Ради нашего будущего, оплаченного кровью командира. И кровью тысяч и тысяч, сложивших головы по дороге домой…