«Не могу сказать, что скучаю по тебе, но почему-то хочется тебя увидеть. Увидеть, услышать твой голос, твой смех. А потом пойти вдвоем вдоль взлетной полосы, слушая вопли цикад в роще неподалеку… Наверное, это…»

Я посмотрел на кривые строчки на белом листе бумаги и медленно скомкал письмо. Потом покосился на громко храпящих сослуживцев, достал зажигалку и поджег свидетеля моей слабости, оставив от него лишь хрупкий серый пепел. С парней станется — покопаться в мусорной корзине и потом цитировать лучшие на их взгляд куски из личной переписки. Ничего святого, настоящие бабуины…

Эшли была красива. Очень красива. Такие милые миниатюрные девочки очень редко заглядывали к нам в клинику пластики, потому что не было никакой необходимости дорабатывать дарованное природой. Черные блестящие волосы, озорные карие глаза, чуть вздернутый носик на кукольном личике. Но впервые я ее увидел, когда какой-то идиот из вольнонаемных неудачно сдал на погрузчике и уронил на девушку стопку фанерных ящиков с одеждой. Грубая тара оставила огромных размеров синяк на спине, и распорола острым углом кожу на левой лопатке. Я привычно обработал рану и наложил швы. А девушку из разряда пациентов перевел в знакомые во время второго визита, когда практичная малышка притащила кучу сластей в большой сумке и попросила как-нибудь замаскировать еле заметный шрам:

— Мистер Убер, мне теперь в купальниках появляться нельзя, пальцем тычут. Нельзя ли как-то решить эту проблему, вы же пластический хирург в прошлом?

— Я? Откуда такие странные предположения?

— В личном деле так написано, я посмотрела. Пожалуйста, мистер Убер, очень прошу…

Так я познакомился с «малышкой Эшли», обладавшей прорвой достоинств и знакомств на базе, помноженных на бульдожью деловую хватку и редкостную беспринципность. Девушка в военной форме. Девушка с «бронебойными яй…ми», как ее называл Самсон…

Я лежал на животе и лениво прикидывал: можно ли меня считать уже хорошо прожаренным бифштексом, или стоит пока продолжить прием солнечных ванн.

Командование сводных сил, расквартированное на окраине города, обзавелось толпой адъютантов, навербованных в каких-то модных учебных заведениях. Мальчики-мажоры прибыли в зону боевых действий за медалями, и первым делом потребовали «усилить и улучшить» качество патрульной службы. Чтобы обезопасить свои молодые тела от атак потенциального противника. Кто-то из генералов-адмиралов не досмотрел, и несостоявшаяся финансовая и политическая элита успела наложить лапу на бригаду специального назначения, сформированную заново в дикой спешке. Половину бойцов бросили на усиление «регуляров» и зачистки города, а другую посадили на голову десантно-штурмовой группе, расквартированной рядом с аэродромом. И теперь вместо рейдов по вонючим джунглям наша рота топала двести метров до КПП, где сменяла наевших круглые рожи парней с зелеными беретами, и следила за ползущими по дороге грузовиками.

Капитан Кокрелл дал нам неделю на отдых, после чего правдами и неправдами добыл для тренировок один из полупустых ангаров, где и продолжил прерванные тренировки. И пока очередной взвод нес караульную службу на постах, остальные браво вламывались с крыши в полумрак ангара, захватывали укрепленные баррикады и минировали входы-выходы. Вечером увешанные оружием спецназовцы бежали за город, где на пляже выдавался в океан длинный скалистый мыс. Там ставили разнообразные мишени и разносили их на мелкие куски, пугая чаек и остатки «условно мирного» населения в хибарах поблизости. Ротный натаскивал пополнение по полной программе, не обращая внимания на смешки за спиной. Он знал, что война не закончилась, а лишь отступила на миг, чтобы вернуться потом и вновь взять нас за глотку костлявой лапой.

Пока парни втихую потрошили склады с изъятым у наемников оружием, я маялся от безделья. До обеда принимал редких пациентов в госпитале авиаторов, там же доводил до ума изредка барахлившие импланты у сослуживцев. А после обеда пытался убить время, которое тянулось как протухшая на жаре патока. Пытался до момента, как в моей жизни появилась Эшли. И свободное время тут же закончилось…

Я ввалился в палатку затемно, по дороге зацепив чьи-то ботинки и шарахнувшись головой о подвешенный жестяной чайник с остывшей заваркой. На мое злое шипение сонно отозвался лишь Баламут — крохотный радист, по чистому недоразумению попавший к нам вместо каких-нибудь центров космической связи. Остальные даже не пошевелились, умотавшись на дневной тренировке.

— Док, тебя ротный искал. В «барахолке» найдешь…

Еще раз приложившись о проклятую жестянку, я вывалился на улицу. Через пару минут добрался до нашего складского контейнера, «позаимствованного» у стратосферщиков. Стальные бока, кодированный замок и габариты с пяток безразмерных грузовых боксов. Отличная вещь. Не удивительно, что мы уволокли его, как только увидели среди прочего мусора, брошенного во время «великого драпа». Зато теперь ни одна сволочь не могла приложить ручки к нашему добру, честно уворованному по всей округе.

Капитан сидел под потолком, скрючившись наподобие червяка. Подсвечивая себе фонарем, седовласый командир передвигал коробки и что-то бурчал под нос. Мельком взглянув на меня, кивком поздоровался и продолжил ковыряться. Потом что-то вспомнил, добыл из кармана мятый листок и бросил мне:

— Штабные совсем ошалели, инвентаризацию вздумали проводить. Недостающее нам простили, а вот любые неуставные предметы требуют сдать на центральный склад… Посмотри там, нет ли чего по медицине? Обидно будет, если вместо драной ветоши что полезное потеряем.

Я по диагонали просмотрел бледно-синие строки распечатки и хмыкнул:

— Действительно, нам все простили. Ни перевязочных материалов, ни препаратов. Даже диагност не отметили, хотя обязаны на роту две штуки выдать… Нет, кэп, тут чисто, ничего неуставного не вписано.

Жилистый мужчина ловко спустился «с небес» и забрал бумагу.

— Безобразие, приходится в голове все держать. Даже в планшетник не забьешь, проверяют через неделю. А за неуставное оборудование — половину месячного оклада долой, да еще взыскание в личное дело. Уроды…

Потянувшись, я лишь усмехнулся:

— Тоже мне, нашел проблему… У «летунов» комбо-комплекты на складе есть. Махни на что-нибудь, я тебе поставлю. Крошечная пластинка на правое или левое предплечье, шифрация данных, сенсорный или удаленный ввод. Никакими детекторами пока не ловится, взломать можно лишь в крупных дата-центрах. Штурманы в таких штуках полетные задания держат и карты местности. Думаю, ты туда все личные дела бригады можешь запихать, и еще на дивизию места останется.

Полюбовавшись на мои обветренные опухшие губы, ротный согласился с предложением и удобно устроился на раскладном скрипучем стуле, протянув мне открытую банку пива:

— Сделаем, хорошая идея. Сам как? Вижу, расслабуха у тебя?

Я отогнал мелькнувшее перед глазами воспоминание и улыбнулся в ответ:

— Да, похоже на то.

— Это хорошо, док. Мне нужно, чтобы люди были в норме, чтобы никто с тоски и печали в петлю не лез. А ты недавно походил лишь на бледную собственную тень… Только хочу предупредить, чтобы ты ни о каких серьезных отношениях не думал… Это военная база. И люди здесь соответствующие. Никаких обязательств, никаких обещаний любви до гроба. Вернешься домой, обзаведешься семьей, детьми. А пока — живи одним днем. И не жалей о будущем, которого у нас нет.

— Да я и не жалею, — осторожно ответил я, устраиваясь рядом. Начало разговора мне не понравилось, но Кокрелл редко трепал языком без дела, поэтому его следовало хотя бы выслушать.

— Ты взрослый мужик, док. И не блюешь, как институтка, когда парни чужие мозги по стенке размазывают. Пусть тебе не нравится, как мы выживаем здесь и сейчас, но ты наш человек, а не болван из элитного гадюшника. Поэтому и предупреждаю: «Эшли с яй…ми» тебя попользует и сдаст, как только на горизонте что нарисуется. Относись к этому как данности, как великой мировой константе… И к тому, что сестрички в госпитале могут на тебя взгляд положить, а утром прогуляться в душ и усвистать «на повышение». Я на этом даже по молодости погорел разок… Не поверишь, втрескался в официантку из офицерской столовой. Лейтенант был, в голове только уставные команды и ветер свободы после училища… Мне тогда наш полковник впервые в рыло дал, когда я к нему с рапортом приперся. Типа — жениться удумал. Как он мне вмазал… И орал потом, аж стекла тряслись… И ведь прав оказался, скотина. Через неделю совместной жизни в съемной квартире у нас начались крошечные разногласия, а еще через неделю мы разбежались. Счастье, что мой рапорт умный человек в мусор отправил.

— Ты это к чему? — нахмурился я, смяв пустую пивную жестянку.

— Глаза у тебя шалые. Поэтому и спрашиваю, как ты… Отдыхай, Макс, только близко к сердцу не принимай. Потому как флиртовать — это одно. А головой от несчастной любви в стены биться — совсем другое… Эшли с утра на вас двухдневный отпуск пробила, я уже свою подпись поставил. Не знаю, с кем и как она договорилась, но завтра в восемь утра на десятой полосе ждет авиетка. Отправишься на «командные» острова, сто километров отсюда. Там гольф-клуб смастерили, пляжи и рестораны. Вся наша верхушка там отмокает при первой возможности. Отдохнешь хоть по-человечески.

— Отпуск? — пустая банка гулко загромыхала в пустом ведре, и я озадаченно покрутил непривычное слово в голове. — Кто бы мог подумать…

— Она и подумала, — расхохотался ротный, подтягивая полупустую упаковку с пивом к себе поближе. — Рядовой состав туда не допускают, а ты — офицер. И отгулов накопил без меры. Поэтому отличная кандидатура, чтобы вывести девушку в местный свет. Заодно и человек приятный, уважаемый. Спьяну никто не станет тебе рожу бить, вспоминая старые обиды. Просто — идеальный кандидат для путешествия… Отдыхай, док, пользуйся моментом. Только не удивляйся, если обратно один поедешь. Такое тоже возможно… Все, шагай, а мне еще надо неучтенку пересчитать, а то два ящика гранат никак найти не могу… Или на стрельбище уже оприходовали, или Самсон с Тибуром уже куда-то махнули без спроса… Удачи…

Два дня промелькнули быстрее одного мига. Я сумел каким-то чудом настроиться на «жизнь овоща» и не обращал внимания на сальные взгляды людей с большими звездами на погонах, скабрезные шутки и довольный смех моей попутчицы. Я наслаждался ярким солнцем, жаркими ночами, безумным сексом и танцами до упаду на площадке рядом с рестораном. Мое воздержание от спиртного сыграло положительную роль, и когда большая часть потенциальных кавалеров валялась рожами в салате, Эшли надувала губки и возвращалась ко мне. Трезвый и внимательный кавалер скрашивал ее одинокий вечер, веселя и не требуя ничего взамен. И надо признать, что мы неплохо провели время. А когда вернулись обратно на базу, куколка вздохнула и жалостливо погладила меня по щеке:

— Макс, ну почему ты не хочешь перевестись в большой госпиталь? Или даже не флот? Там тебя возьмут с радостью! Представляешь — нормальная каюта, никакой стрельбы, белый халат и я рядом, секретаршей… Тебе с ходу дадут капитана, потом майора. А с боевым опытом до полковника ты домчишь быстрее ракеты… Что ты забыл с этими обормотами?

— Они спасли мою шкуру, а я спасаю — их. Так и живем.

— Ой, какие мы крутые… Убер, Убер… Дурак ты, — ее глаза печально разглядывали мое худое лицо, а руки гладили выбритую налысо голову. — Знаешь, пока я была молодая и глупая, западала на крепких парней из десантуры или спецназа. Думала — вот они, настоящие мужики. Стоит только прижаться покрепче, и он подарит тебе счастье… А вместо этого — пьяные сопли вечерами, кошмары вместо снов и привычка убивать любого, кто пытается создать вам проблему. Вы же даже бреетесь на ощупь, настолько вам страшно увидеть себя в зеркале по утру. Крутые парни, которые набиты ржавым железом под завязку, не способные даже кончить без моей помощи… Боже, кто бы мог подумать, что под такой мощной внешней оболочкой скрывается ходячий покойник…

Я прижал теплую ладошку к щеке и тихо спросил, разглядывая помрачневшую девушку:

— И я такой же? Зомби с повадками трупоеда?

— Да, Макс. Может быть еще не превратился окончательно, но запах от тебя уже идет… Этот бзик на оружии, привычка постоянно оглядываться по сторонам, готовность упасть на пол и открыть огонь… Даже ты уже отличаешься от нормальных парней, которые водят грузовики, летают на гражданских грузовых шатлах, работают на складах или штабах. Тебя тоже сожрала война… И самое паршивое, что тебя это устраивает. И менять ты ничего не будешь… А жаль.

И прагматичная Эшли подхватила свою сумку, чтобы походкой фотомодели двинуться в домик, где снимала комнату. Обернувшись мне на прощание, она помахала рукой и рассмеялась:

— Но ты не горюй, док! Это лечится! Вы сами так говорите: лечится девятым калибром в лоб, или затылок, как повезет! Но если вдруг надумаешь расти в чинах на авианосце, то можешь позвонить из персональной каюты!

Тем же вечером кто-то из парней видел, как за ней заехал лощеный хлыщ на шикарном автомобиле. Судя по всему, она действительно с пользой провела эти два дня, как свободная спутница мелкопогонного офицера, и обзавелась новыми полезными и перспективными связями. А я остался один, писать вечерами письма и сжигать их в пламене зажигалки…

Поздно ночью, когда зудящие москиты бились толпами о сетку распахнутого окна, крепкая рука ротного затрясла меня за плечо:

— Подъем, док. Приказ о передислокации, на сборы полчаса…

И посмотрев на то, как я привычно и быстро сгребаюсь с кровати, капитан коротко хохотнул:

— Вижу, вижу старину дока. Похоже, отдых пошел тебе на пользу… А девушки… Думаю, тебе хватит нашей любви, близких тебе друзей, без соплей и болтовни. А кто вздумает тебя обидеть, так его мы полюбим еще сильнее, в циничной извращенной форме… Тебе понравится… Эй, парни, мы ведь любим нашего дока?!

И, гремя сапогами, казарма проревела в ответ:

— Да, капитан! Так точно, капитан! Мы любим нашу медицину, чтоб ее!!!

— Ур-р-роды, — только и смог ответить я, вешая штурмовую винтовку на плечо. А в чернильной темноте уже ревели двигатели транспортников. И нас ждала война. Которая тоже любила всех и каждого, щедро одаривая своими подарками: психозами, увечьями или смертью. Вот такая была у нас любовь…