Книга: Сила меча
Назад: Отсчёт
Дальше: Уничтожение зла

Домашний ребёнок

— Это ты вчера с Лидкой был?
Вопрос задаётся спокойно, без угрозы, на психованного Бурого даже и не похоже. Значит, удастся договориться. С облегчением открываю рот, чтобы ответить… И от неожиданного удара снизу в челюсть прикусываю язык. Аж красная пелена перед глазами от боли…
Да, вот с этой ерунды, наверное, всё и началось! С банальной драки в школьном туалете… Ну, может чуть раньше, но ненамного.
До этого на меня лишь накатывало изредка предчувствие ждущего впереди чего-то недоброго. А той весной хоть и исподволь, но вполне ощутимо начало на самом деле затягивать в водоворот будущих безумных событий. Тогда ещё вполне хватило бы сил выплыть против не такого уж в то время неодолимого течения. Бешено крутить и швырять как беспомощного слепого котёнка меня стало позднее. Но тогда я и представить себе не мог, в какую мясорубку незаметно сам себя запихиваю.
Проблемы, неожиданно навалившиеся тогда на меня, хоть и казались мне огромными, на самом деле по отдельности каждая из них яйца выеденного не стоила. Сейчас бы мне такие “проблемы”! Но в то время каждая заслоняла собой мир, решая её, я ничего уже больше не видел. Не замечал, что решая одну проблему, одновременно создаю себе другую, гораздо уже серьёзнее. Что не я уже управляю событиями, а они мной. Наслаиваются одно на другое, растут как снежный ком, катятся с горы, набирая скорость. Я пытаюсь этот ком остановить, но в результате сам вместе с ним всё быстрее лечу в жуткую неизвестность.
А началось “падение под откос” действительно с той драки с Бурым. Именно после неё я, как выразился мой верный друг Сашка, “влип в жёсткую ситуацию”. Потому что Бурый был не просто пацан “сам по себе”, а принадлежал к шпане, державшей в страхе всю школу.
Да и не только школу.
Шпану эту действительно боялись. Даже самые крепкие парни из одиннадцатых классов, не говоря уже про наш 9–й “Б”. Даже учителя старались лишний раз не задевать их, особенно субъекта, носящего громкое прозвище Тайсон. “Лидера” этой “криминальной группировки”.
Ребята перед Тайсоном трепетали. И “свои”, тайсоновские “шестёрки”, и “чужие”.
Это был парень из 10–го “В”, ничем с виду не примечательный, особенной силой не отличавшийся. Он несколько лет занимался боксом, выигрывал какие-то соревнования, но свою кличку получил не из-за этого. Многие боксом занимаются, но “Тайсоном” прозвали именно его.
Были у нас пацаны намного сильнее его, но и они боялись с ним связываться. Боялись смертельно.
Когда дело доходило до драки, Тайсон отличался какой-то особой беспощадностью, даже к себе, не говоря уже о несчастном противнике. Он очень спокойно, с усмешками и шутками начинал драку, но после первых же ударов зверел, шёл напролом, в его искажённом от бешеной ярости лице читалось такое неистовое желание не просто победить, а уничтожить, убить, что становилось жутко самым хладнокровным. Плюс к этому Тайсон в такие мгновения был совершенно невосприимчив к боли, казалось, что он просто не замечает самые сильные пропущенные удары, что он не дерётся, а стремится именно убить, и что самого его остановить может только смерть.
Неудивительно, что немногочисленные противники Тайсона быстро ломались. Они ожидали драки, пусть жестокой, но драки. Но то, с чем они сталкивались, очень трудно было назвать обычной мальчишеской дракой. Тайсон если дрался, то дрался насмерть. А его противники совершенно не были к этому готовы.
На боксёрском ринге смертоубийство останавливал судья, оттаскивая оглушённого собственной яростью Тайсона, который уже не слышал команд, от поверженного противника. А в уличных драках Тайсона оттаскивали от его жертвы его же шестёрки. Вовсе не из-за жалости к жертве. Просто знали, что если Тайсона не оттащить, он и в самом деле может запинать упавшего до смерти. А тогда его посадят, и шайка лишится вожака, перед которым трепещет весь микрорайон.
Всё это мне было известно только по восхищённым рассказам очевидцев, сам я свидетелем громких его побед не был. На боксёрские соревнования я не ходил, а в школе у нас с Тайсоном никто не дрался. Даже если кто-нибудь вызывал его неудовольствие, и Тайсон на перемене чинил над ним суд и расправу, дракой происходящее назвать было нельзя. Жертва покорно сносила экзекуцию, даже рук никто поднять не решался, чтобы совсем уж не разъярить бешеного нравом отморозка. Кому охота остаться калекой?
Ещё ходили слухи, что он не расстаётся с ножом и в случае чего не задумается пустить его в ход.
Вот с ним и столкнула меня судьба. Сведя для начала в драке с Бурым и заставив от неожиданной дикой боли “наломать дров”.
Бурый учился в параллельном 9–м “А” и “дружил” с моей одноклассницей Лидкой Ясеневой. Сама Лидка не очень-то его жаловала. Не отталкивала совсем, проявить открытое пренебрежение к “пацану из тайсоновской тусовки” она не решалась. Да и не был, по–моему, Бурый так уж ей противен. Когда он демонстративно тискал её на переменах, она не особенно и сопротивлялась.
Но её интересовал явно не Бурый, а парни постарше. На того же Тайсона она поглядывала очень даже благосклонно, что вызывало бешеную ревность Бурого, но против своего вожака он и пикнуть не смел. Но какого-нибудь другого “избранника” ветреной Лидки Бурый готов бы был сравнять с землёй. И мало кто посмел бы этому воспротивиться, шестёрок Тайсона все боялись почти так же, как и самого главаря. Бурый копил злость и искал повода учинить над кем-нибудь показательную расправу.
И этим “кем-нибудь” угораздило стать именно мне.
Попал я “под раздачу” совершенно случайно.
В тот день я пошёл после тренировки в кино. На Сигала. На старый, один из первых его фильмов. Из той эпохи, когда Сигал, демонстрируя Айкидо, обходился без дублёров, и, по словам Олега, прекрасно обходился. Я когда-то давно начинал смотреть этот фильм, но не досмотрел, не любитель я голливудских боевиков с кровавыми спецэффектами. Но Олег недавно сказал, что ещё никому не удалось в художественном фильме показать Айкидо хотя бы наполовину так же здорово, как в этом фильме Сигала. А на киношные жестокости умный человек просто не будет обращать внимание. Люди этим деньги зарабатывают. И лучше уж зарабатывать, размазывая кетчуп по экрану, чем пуская кровь в жизни.
Слова Олега всегда для меня значили очень немало. Поэтому решил я посмотреть этот фильм полностью и внимательно. И вскоре представился случай посмотреть его “на большом экране”, фильм неожиданно пустили в кинотеатре.
Пошёл в кино один, даже Сашку не стал звать, чтобы не отвлекаться разговорами. Смотрел, стараясь “вжиться в образ”, поставить себя на место главного героя, мысленно прокрутить чуть вперёд возможные события, проверить себя, успел ли бы я сам так же здорово среагировать и разобраться с супостатами, как Нико.
К моему удивлению, я успевал! Мысленно, конечно. Иногда удавалось очень точно предугадать события в фильме. Но даже когда атака оказывалась неожиданной для меня, я всё равно успевал!
На Нико–Сигала бросался очередной злыдень, и практически одновременно в моём мозгу ярко вспыхивало то, что будет дальше, то, как я бы защитился от этой атаки. С трудом сдержав порыв тела, в самом деле рванувшегося было в бой, мгновением позже наблюдал, как на экране действует в этой ситуации сам Сигал. Мгновением позже действует, чем я, я к этому времени уже обычно успевал мысленно расправиться с супостатом!
Когда фильм закончился, я, конечно, поехидничал немного над собой. Ну и крутой я, блин, хлопец, просто суперпацан, всем злым дядям киношным играючи вломил, куда там Сигалу до меня… Но одновременно я чувствовал и сдержанную гордость. Да, всё это – всего лишь мои фантазии. Но я ведь успевал! По–настоящему успевал, хоть и мысленно! Ни одна самая неожиданная атака не застала тогда меня врасплох!
Выходя из зрительного зала и рассеянно размышляя, был бы у меня хоть малейший шанс защититься от настоящего, а не киношного убийцы, я неожиданно столкнулся с Лидкой. Она, оказывается, тоже была на этом фильме, и тоже одна, сбежала от Бурого. Перекинулись парой слов, да и разошлись. Она меня не очень интересовала, я её – тем более. У меня сердце Любой занято, а у Лидки на уме парни постарше. Я ещё посмотрел по сторонам, когда расходились, нет ли кого-нибудь из знакомых, не хватало ещё из-за этой случайной встречи с ревностью Бурого потом столкнуться.
Никого я тогда не заметил, но потом оказалось, что свидетели того, как мы вместе с Лидкой выходили из кино, всё же были.
На следующий день в школе на второй перемене меня вызвали в туалет на третьем этаже, где обычно происходили “разборки”. Перед сортиром – возбуждённая толпа, но внутрь, как обычно в таких случаях, никто не заходит, для “разборки” один на один должно быть достаточно места. Передо мной расступились, образовали коридор, по которому я пошёл с тяжёлым сердцем, как на эшафот. Сашку, увязавшегося было за мной, у дверей задержали.
Зашёл. В туалете – Бурый и ещё пара шестёрок Тайсона. Самого Тайсона нет, и то ладно. А с Бурым была надежда объясниться без мордобоя, не дурак же он, должен понять, что ничего у меня с его Лидкой было, да и быть не могло.
Я твёрдо решил примерно так всё и сказать Бурому и почему-то верил, что разговор получится, что драться не придётся. Поэтому не очень испугался, даже когда Бурый, выплюнув недокуренный “бычок”, шагнул ко мне навстречу. С тем самым вопросом, отвечая на который, я и получил в морду.
Супермен хренов. Так лихо уходил от бешеных наскоков киношных бандитов, а в жизни пропустил простейший, вполне предсказуемый и совсем не быстрый удар.
Удар был не только довольно медленным, но и слабеньким, “сопливым”, как выразился бы Олег. Сам я умел бить гораздо сильнее. Ситуация была, прямо скажем, не смертельная. И, скорее всего, после пары моих ответных оплеух она бы благополучно разрядилась. Если бы из-за дикой боли от случайно прикушенного языка я не потерял над собой контроль.
Не смотря на боль от следующего удара уйти уже успел, рефлексы, которые так здорово выручали меня в кино, сработали наконец и в жизни. Чуть качнулся вперёд и влево, убирая голову с линии атаки, “проводил” левой рукой пролетевший мимо удар, правой прихватил пошатнувшегося Бурого за шею. Не останавливаясь, крутнулся ему за спину, рванул его голову по кругу следом за собой, одновременно поворачивая его тело, как будто вращая штурвал…
Бурый улетел головой вперёд, с грохотом снося по пути хлипкую фанерную перегородку между унитазами и один из унитазов. И как-то неуклюже стал там ворочаться в груде обломков, безрезультатно пытаясь встать на ноги…
Мои глаза всё ещё заливала пелена боли от прикушенного языка, но боль постепенно отпускала сознание, уходя на второй план и уступая место противному страху. А вдруг я сломал Бурому что-нибудь? А вдруг падая, он сломал себе шею, ведь он “снёс” унитаз головой?!
“Айкидо – гуманное искусство, его приёмы выглядят мягко, но в каждой такой “мягкой” технике заключена возможность покалечить или убить. Бесконтрольное применение Айкидо равносильно бесконтрольному применению оружия, последствия могут быть такими же тяжёлыми…”
Много раз слышимые слова Олега прозвучали тогда в моём мозгу как тяжкий упрёк. Дескать, что же ты? Я доверял тебе и надеялся, что ты парень с головой. А ты эту голову потерял от первой же зуботычины…
“Придётся драться — не пытайтесь броски делать. Лучше морду набейте. А то ещё упадёт человек виском или позвоночником на что-нибудь твёрдое, на какую-нибудь скамейку или ступеньку, потом сами же себе простить не сможете. А в крайнем случае – пусть вам морду набьют, не велика беда. Боевая техника Айкидо – для спасения жизни, а не для школьного мордобоя…”
Что же я наделал, думал я тогда, холодея. Не в силах оторвать взгляда от беспомощного, покалеченного, как мне показалось, Бурого.
Ничего на самом деле страшного с Бурым не случилось, но страх не прошёл даже тогда, когда стало понятно, что противник мой цел. Беды не случилось, но она могла случиться. Из-за боли и неожиданности я пару секунд действовал “на одних рефлексах”, во всю силу. А ведь уже тогда знал, к чему могут приводить действия “во всю силу” человека, хоть немного владеющего Айкидо. Один раз мне уже довелось увидеть это воочию, и потом множество раз воображение прокручивало в голове подобные жутковатые картинки. А тут я вдруг понял, очень остро понял, что такое же могло только что случиться на самом деле…
Олег считал меня в своей секции самым “интеллигентным” (в не очень хорошем смысле этого слова). Называл полушутя “воспитанным мальчиком”, “домашним ребёнком”. Досадовал, что я был совершенно не способен даже на то, чтобы просто ударить своего обидчика. “Нельзя же так, Максимка, — иногда говорил мне, — об тебя чуть ли не ноги вытирают, а ты только улыбаешься. Да то, что улыбаешься, ещё ладно, улыбнуться можно ведь и так, что любой ухарь язык свой проглотит и усохнет, но ты ведь виновато улыбаешься, а они и рады. Они не понимают, что тебе стыдно за них. Да и за себя, за свою робость – тоже, наверное?”
Однажды он в очередной раз услышал, как пацаны в раздевалке соревнуются друг с другом в остроумии. Направленном, естественно, в мой адрес. Зачинщиком развлечения, уже ставшего привычным, был, как всегда, придурок, давно меня невзлюбивший и с тех пор целенаправленно пытающийся сжить со света. Пацаны всё больше входили во вкус, а мои вялые попытки что-то отвечать им лишь вызывали у остряков новые приступы веселья. Олег отозвал тогда меня в сторону и сказал жёстко и зло, что на него совершенно не было похоже: “Что ты за размазня такая? Соберись, разозлись, ты же мужик! Твоими же руками подковы можно ломать! Дай ему чертей! Прямо сейчас!”
Честно говоря, Олег сказал тогда не “чертей”, а совсем другое слово. Специально сказал, наверняка для того, чтобы шокировать меня, не допускавшего и мысли, что мой тренер может выругаться в моём присутствии. Это слово должно было вывести меня из ступора, действительно разозлить.
Не помог и тот разговор. Не мог я себя заставить “дать чертей”. Тем более, что задевали меня в основном на словах, переходить к действиям явно побаивались. То, что моими руками “можно подковы ломать” – это Олег, конечно, загнул, но сила в руках действительно водилась, незаметно как-то за пять лет занятий Айкидо я из хилого пацанёнка превратился в “здоровенного парня”, как сказала как-то мама. Да и техника у меня была неплохая, это тоже все знали.
Недавно Олег предложил мне аттестоваться на 2–й кю, но я не захотел, постеснялся, в нашей группе ни у кого выше 3–го пока не было. Олег не настаивал. “Ну и ладно,” – сказал он тогда, — “действительно, зачем торопиться? Все эти кю и даны ничего на самом деле не значат, дипломом, справкой о том, что ты “крутой”, голову не прикроешь, если по этой голове кто-то ударит. Имеет значение лишь то, что умеешь на самом деле, на что готов в данный момент”.
Умение у меня было, это знал и я сам, знали и все наши пацаны. А вот насчёт готовности… Тут дела обстояли неважно.
Года полтора назад появился у нас в клубе один парень, мой ровесник. Несмотря на свой юный возраст выглядел он сильно тёртым жизнью, в повадках его было что-то агрессивное и в то же время — трусливое, шакалье. Он был мелочен и жесток, любил поиздеваться над кем-нибудь послабее, когда не было опасности получить сдачи. Физически он был намного слабее меня, а в Айкидо, да и вообще в боевых искусствах был полным “бараном”, и в драке со мной ему бы совершенно ничего не “светило”.
Но он очень быстро меня раскусил, понял, что несмотря на своё умение я вовсе не стремлюсь к дракам, стараюсь избежать не только драк, но и вообще любых конфликтов, даже словесных, а если такие конфликты всё же случаются, тут же теряюсь и уступаю. То есть был я по его глубокому убеждению полным “чмом”, и он, пользуясь безнаказанностью, взялся изводить меня, проявляя при этом большую настойчивость и изобретательность.
Если раньше я шёл на тренировку как на праздник, с нетерпением ждал и не мог дождаться следующей, то теперь всё совершенно изменилось. Теперь я шёл не на праздник, а на пытку. Я чуть ли не молился про себя, чтобы этот гадёныш заболел или вообще попал под трамвай (что было, то было, действительно порой мне этого хотелось), но болел он редко.
Издевательства надо мной доставляли ему особое наслаждение, гораздо большее, чем над каким-нибудь малышом. И были, кроме того, гораздо безопаснее, за малыша наши ребята запросто могли заступиться, такое уже случалось, и заступничество это было жёстким. Но заступаться за меня никому не приходило в голову. А самому за себя заступиться у меня ну никак не получалось! Словесные дуэли с ним, острым на язык, знающим множество похабных шуток, я безнадёжно проигрывал. А просто дать ему, как выразился Олег, “чертей” заставить себя, несмотря на все унижения, не мог.
Самое обидное было то, что наши ребята, с которыми у меня всегда были хорошие отношения, даже мой закадычный друг Сашка, часто смеялись, слушая, как он изводит меня. А иногда и принимались помогать ему. Наверное, они вовсе не стремились по–настоящему меня обидеть, просто веселились, но легче от этого не было.
Звали его, кстати, как и меня, Максимом. И то, что нас с ним называли одинаково, почему-то ему больше всего не нравилось. В первую же неделю своего пребывания у нас в клубе он попытался расставить точки над “і”. “Что? Ты – Максим? Какой же ты Максим?! Максим – это я! А ты будешь у нас “Дебил”! Дебил! Ха–ха–ха!”.
Я тогда сказал неуверенно и как-то просяще: “Заткнись, а то в лоб сейчас получишь!” Надо было не говорить, а действительно дать. Я должен был тогда, просто обязан это сделать. Но я спасовал, и мой тёзка мгновенно почувствовал своим безошибочным шакальим нюхом, что опасность ему не грозит. И с бешеным напором принялся развивать успех.
“Что ты сказал, Дебил? Я в лоб получу? От тебя, от Дебила? Дебил, ой, ну не надо, не бей меня, Дебил! Мне же больно будет! Ну не надо, Дебилушка, я больше не буду! Ну будь человеком, Дебил!” И он опять засмеялся своим гнусным, противным смехом. И ребята тоже стали смеяться! И Сашка!
Потом он упорно называл меня только Дебилом, добиваясь, чтобы это “погоняло” приклеилось ко мне навсегда. И кое–чего добился. Среди тех, с кем я давно вместе занимался, кличка всё-таки не прижилась, но новички, попадавшие в наш клуб, тоже стали иногда обращаться ко мне “Дебил”, что вызывало у Максима приступы бешеного веселья.
Олег наблюдал за всем этим кошмаром как бы со стороны, не вмешивался, ждал, когда же проснётся во мне самолюбие. Я видел, что его самого просто подмывает выгнать из клуба или хотя бы поставить на место этого недоумка, но он считал, что разобраться с ним должны сами ребята, в первую очередь – я. Он не раз и не два намекал мне, а то и прямо говорил, что я должен научиться сам решать свои проблемы, а не надеяться на няньку, на то, что рядом окажется кто-то, кто спасёт меня от последствий моей же трусости.
Один раз я всё-таки чуть не сорвался. Максим явно перегнул тогда палку, затронул моих родителей, стал нести какую-то похабщину про причину их развода. Кровь ударила мне в голову, я прыжком сшиб его с ног, прижал коленом его голову к полу и… И тут же опомнился, пришёл в себя в мгновенно наступившей тишине, обнаружив, что был уже готов в полную силу нанести “добивающий” удар.
“Дай ему, дай, ” – спокойно и безжалостно сказал тогда Олег. Я с ужасом посмотрел на него. Неужели он не понимает, что я чуть было не проломил Максу грудную клетку? Ведь я готов был не просто ударить, а жёстко вложить в удар весь вес, как сам Олег сделал это когда-то…
Я потом спросил об этом у Олега. И нарвался на ответ, которого от него никак не ожидал. “Да ты что, Макс? Ты что, великим мастером считаешь себя, мастером, способным убить одним ударом? Ну ты даёшь!” И он как-то очень обидно засмеялся.
Этого я уже не выдержал. Когда издевается и высмеивает тебя какой-то гад, это обидно, но понятно, гад – он и есть гад. Но когда тебя высмеивает тот, кому ты больше всех доверяешь?!
“Смеётесь, да?! Удар у меня слабый, да?! А почему же сами под удар мой никогда не становитесь?! Слабо?! Так это вам слабо! А его цыплячью грудь я что, проломить бы не смог?!”
Дело в том, что Олег заставлял иногда ребят бить себя в живот, в напряжённый брюшной пресс. Пацаны били с азартом, от души и восхищались, какой “железный” пресс у нашего тренера. Олег с некоторого времени под мои удары действительно перестал становиться. А не так давно встал, но попросил, чтобы я ударил “вполсилы”. Я ударил тогда и неожиданно почувствовал, что Олег вовсе не такой уж “непробиваемый”, как мне по малолетству казалось, что теперь я, если бы захотел, вполне мог бы своим ударом “пробить” даже его.
Это новое ощущение было совершенно непривычным, радостным и немного пугающим. Как будто в руки мне попало оружие, которое я долго считал игрушечным, а оно вдруг оказалось боевым и неожиданно мощным.
И вот, я выпалил всё это Олегу и тут же замолк, не зная, куда деваться от стыда. Тоже, нашёл, перед кем ударом своим хвастаться! Да ещё попрекнул Олега, что ему “слабо”! Идиот! Действительно дебил! Теперь Олег, наверное, и разговаривать-то со мной вообще не захочет.
Но Олег почему-то не рассердился. Он со странным интересом, как-то оценивающе взглянул на меня. И тут же опять засмеялся, на этот раз совсем не обидно.
“Максимка. Удар у тебя – действительно что надо, мало у кого такой в твоём возрасте. У меня, по крайней мере, – не было точно, хотя я боксом тогда занимался, причём довольно серьёзно, и удара моего боялись. Удар у тебя страшный, но не обязательно ведь каждый раз полностью вкладываться в него. Дал бы слегка – ничего бы этому недоумку не было, но память осталась бы надолго. Рёбра ему ломать – это, конечно, лишнее. А вот намять их хорошо – явно бы не помешало. Ну да что теперь говорить. Теперь он, я так думаю, трогать тебя больше не будет. Этот ухарь по–крупному рисковать не любит. А сегодня он понял, наверное, что с тобой он рискует именно по–крупному. А я вот не сразу это понял, старым, видно становлюсь, нюх теряю. При мне чуть пацана не угробили, а я и не заметил”.
Я тогда бросился в спор, стал извиняться, городить какую-то ерунду, убеждать Олега, что он вовсе не старый, а я в следующий раз обязательно ударю Макса! Вполсилы, как положено… Олег опять стал смеяться, отшучиваться. Но глядел на меня как-то грустно.
Потом я с нетерпением ждал, когда Максим снова ко мне привяжется, и я наконец ударю его, докажу Олегу и себе, что кое-что могу. Но Макс, видимо, и правда почувствовал тогда что-то неладное. И совершенно отстал от меня после того случая. А вскоре и вообще перестал появляться в клубе.
Так и не смог я ударить Макса. Даже Макса, которого ненавидел всем сердцем и искренне желал ему оказаться перерезанным трамваем.
Не мог я ударить человека. Даже тогда, когда тот вполне этого заслуживал. Не знаю, почему, страх какой-то наваливался, противное оцепенение. Казалось, что после того, как ударю, произойдёт что-то нехорошее, то, что потом нельзя будет исправить. Боялся я, наверное, не столько мести противника, сколько самого себя, как будто чувствовал, что вместе с этим первым ударом внутри у меня сгорит какой-то важный предохранитель, исчезнет запор, не дающий вырваться наружу чему-то тёмному, звериному, тому, что было у меня в тайниках души. Мне казалось, что если эта тёмная, звериная сила хотя бы раз сумеет вырваться, потом её уже ничем не остановишь. Я ужасно стыдился даже перед собой и боялся этой дремавшей где-то глубоко внутри меня чёрной и беспощадной силы. Но знал, что она есть, потому что иногда даёт о себе знать, всплывает из тайников подсознания, туманит мозг, вызывает желание убить. Обычно такое происходило, когда я сталкивался с какой-то несправедливостью, чужой жестокостью, когда, например, какие-нибудь гадёныши мучили кошку. Тогда мне хотелось их по–настоящему убить, и я с ужасом ощущал, что убивал бы я их с удовольствием.
Однажды я поделился этим знанием о своей второй, тайной сущности с Олегом. Но тот опять только посмеялся надо мной. А потом быстро объяснил (он куда-то спешил, и на долгий разговор у него не было времени), что всё это дремлющее внутри тёмное и звериное, чего я так испугался, есть у каждого человека. Это первобытные инстинкты, оставшиеся у человека с тех древних времён, когда ему приходилось бороться за своё существование, когда чтобы выжить, надо было постоянно кого-то убивать. Сейчас времена совсем другие, но биологическая природа человека не изменилась, биологически человек так и остался зверем. А от настоящих зверей отличается только тем, что способен контролировать свои звериные инстинкты, в том числе и инстинкт убийцы. А потом он сказал, жёстко, глядя в упор мне в глаза, что моя проблема вовсе не в том, что я могу не сдержать первобытные инстинкты и пооткручивать в результате головы мучителям кошек, а наоборот, в моей элементарной трусости, из-за которой я не могу просто набить морду этим юным палачам.
На этой “мажорной” ноте он и ушёл, оставив меня стоять с полыхающими щеками, задыхающимся от гнева. В тот момент мне хотелось убить даже Олега. Самое обидное было то, что он был полностью прав. А говорил со мной жёстко, высмеивал меня вовсе не со зла, наоборот, от желания мне помочь, сыграть на самолюбии, разозлить, заставить почувствовать себя мужчиной, способным иногда противостоять злу. А для этого, он считал, неплохо уметь иногда пробудить злость в себе. Он не верил в Добро, неспособное разозлиться ради сражения со Злом.
Самому ему вполне удавалось, когда это было нужно, мгновенно пробуждать в себе праведную злобу, действовать хладнокровно, решительно и беспощадно.
При столкновении со Злом Олег совершенно преображался и становился просто страшен. Для тех, конечно, кто пытался творить Зло. Особенно когда Зло это было направлено на кого-нибудь из детей. Тогда он забывал про жалость и просто уничтожал это Зло.
Я дважды был свидетелем таких случаев.
Назад: Отсчёт
Дальше: Уничтожение зла