Иай учи
Проснулся я неожиданно, среди ночи, оттого, что комнату заливал яркий лунный свет.
Сна не было ни в одном глазу. Вскочив с постели, подошёл к окну. Тучи после грозы разошлись, и в чистом небе висела налитая светящимся серебром, показавшаяся почему-то огромной луна.
Полная луна.
В точности такая, как в прошлом месяце, когда я взял в руки Лунный Меч.
А интересно, вдруг такое удастся и сегодня? Олег говорил, что в ту ночь, скорее всего, это было возможно последний раз, пока ещё цел был старый дом с волшебным разбитым стеклом. Но дом тот вроде так и не собрались до сих пор ломать.
Может, сходить, попробовать?
Я знал, что делать это, тем более без Олега, не надо. И в то же время знал, что не смогу удержаться, всё равно пойду.
Взглянул на часы. Без двадцати два! Надо бежать!
Когда я, запыхавшийся, обогнул старую пятиэтажку, стало ясно, что ничего у меня сегодня всё-таки не получится.
Скамейки не было, её всё-таки доломали и куда-то утащили обломки. Но дело было не в этом.
На том месте, где была когда-то скамейка, стоял человек.
Я сразу понял, что это Олег.
Олег меня не заметил. Он стоял на одном колене, обратив лицо в сторону церкви. Стоял совершенно неподвижно.
Я тихонько отступил назад. Мне хотелось отдать Олегу Камень, без которого вряд ли удастся попасть в Лунную сказку и взять в руки Меч. Но я не решался. Олег не возьмёт, ни за что не возьмёт. Только зря потревожу человека. Лучше – не мешать.
Я спрятался в тени каштана, того самого, под которым сам Олег стоял в прошлый раз. Прислонился спиной к дереву, обхватывая ствол сзади себя руками.
Каштан – моё дерево, об этом мне тоже рассказал Олег, он и научил таким вот образом заряжаться от каштана здоровьем и силой.
Я стоял, наблюдал за Олегом, ярко освещённым луной, и мне было стыдно. Почему я совсем забыл о нём? Не подумал, что ему наверняка не меньше моего хочется прикоснуться к Мечу. Олег бы про меня не забыл. Он и в прошлый раз ради меня отказался от возможности ощутить себя Вселенной. Хотя знал, что эта возможность – скорее всего последняя. А я, когда увидел луну, об Олеге и не вспомнил, помчался к Необычному Месту один. С Камнем Олега помчался…
Всё-таки хорошо, что сегодня я не смогу объединиться с Великой Пустотой, стать на какое-то время всемогущим. Неизвестно, чем бы это могло обернуться. В прошлый раз я удержался от искушения как-то испробовать на деле ту непредставимую силу, оказавшуюся вдруг у меня в руках. Но тогда не было ещё драки с Бурым, не было проблем с Тайсоном. А сумел бы я не наломать дров сегодня? Тем более, если бы рядом не было Олега?
Страшно даже представить.
А Олег, если всё же Меч окажется у него в руке, сумеет не наломать дров? Что я знаю о нём? Какие проблемы у него в жизни? Наверняка ведь немалые, у такого человека, как Олег, просто не может не быть очень серьёзных проблем. Не появится ли у него искушение решить эти проблемы с помощью Высших Сил?
Вопросы эти были глупыми. Понятно, что искушение у Олега, конечно же, появится. Но он справится с ним. Обязательно. Потому что Олег – не такой эгоист, как я. Он никогда не считал собственные проблемы главными, для него всегда было главным помогать другим, думать прежде всего о других.
Поэтому он ни за что не воспользуется силой Пустоты, которую, как он сам говорил, человек не может контролировать.
Олег долго стоял на колене совершенно неподвижно, и было непонятно, удалось ли ему прикоснуться к Мечу. Потом он встал и, не оглядываясь, так и не заметив меня, ушёл. Какой-то вялый, с обвисшими плечами, совершенно на себя не похожий.
Мне почему-то до боли стало жалко его.
В это трудно поверить, но в этот раз мама моей ночной прогулки не заметила. Обрадованный тем, что отпала необходимость оправдываться и успокаивать маму, добравшись, сопровождаемый беззвучно мяукающей Лапкой до постели, я сразу же заснул. И утром проснулся бодрым и решительно настроенным.
День предстоит нелёгкий и очень важный. Но это меня совершенно не угнетало! Наоборот! В теле так и звенело боевое нетерпение. Меня ждут сегодня великие дела! И я справлюсь! Скорее бы начать…
Так! Очень хорошо! Замечательно.
Я выпрыгнул из постели, перепуганная Лапка, спавшая под боком, шарахнулась от меня и возмущённо что-то промяукала. Я засмеялся. Мне хотелось немедленно лететь к школе, встретить Тайсона и сразу же энергично начистить ему рыло. Спокойно! Важные дела не делают впопыхах. Прочь суетливую торопливость! Самураи, легендарные японские рыцари готовили себя к решающему бою, да и вообще к любому важному событию в жизни со сдержанной торжественностью. Очищали тело и дух, стремились прожить полностью, до конца каждый момент своей очень, скорее всего, недолгой жизни. А чем я хуже самураев?!
Скрутив нетерпение в тугую пружину, я открыл окно и несколько раз полной грудью, с наслаждением вдохнул утреннюю свежесть, всё ещё пахнущую грозой. Хорошо. Всё-таки до чего хорошо жить!
Теперь – душ. Холодный кран – до отказа, радостный озноб, замирание дыхания, мурашки по коже, желание завопить от счастья во всё горло. Теперь резко – горячая вода, волна расслабления и блаженства по телу, ощущение приятного покалывания, как будто тысячью маленьких иголочек… Опять – холодная вода, озноба уже нет, наоборот, кожа начинает гореть ещё сильнее. Ещё раз – горячая… И опять – холодная. Растирание жёстким, специально купленным полотенцем, тело поёт, вибрирует, звенит. Здорово!
Теперь – самое главное. Зарядка. До знакомства с Олегом я не понимал, для чего принимать душ перед зарядкой. А не после, когда вспотел. Я много чего не понимал… Сейчас даже не верится, что когда-то утренняя зарядка была для меня очень нелюбимым делом, от которого я так и норовил увильнуть.
Зарядка зарядке рознь. То, что теперь делаю я, это не просто тупое дрыганье руками и ногами. Это динамическая медитация. Боевой танец с деревянным мечом, попытка ощутить Гармонию, услышать Бога. Ощутить и услышать вокруг себя и в себе самом, возвысить дух до космических высот, очистить его от суетливости, нерешительности, страха, всякой другой грязи. А заниматься поиском Гармонии, очищением духа, не очистив перед этим тело – это… Ну, не то, чтобы совсем невозможно, но к чему такие сложности, если есть душ и он прекрасно работает?
Я взял в руки боккен, торжественно поднял его до уровня глаз и подержал так, стараясь ощутить, что мы с ним – одно целое. Я знал, что меч ответит, но как всегда ждал ответа со смесью радостного нетерпения и опаски, а вдруг сегодня не получится? Но вот в ладони, держащие боккен, мягко, но вполне ощутимо толкнулось тепло, щекочущей волной пробежало по телу, добавляя силы и спокойной решимости. Затаив дыхание, я медленно поклонился мечу.
Можно было начинать боевой танец. Но я решил сделать ещё кое-что.
Осторожно взял Камень, подержал его, прислушиваясь к хрустальному звону, и вставил в углубление на конце рукояти боккена. Углубление я вырезал ещё дня три назад, но вставить Камень решился только сейчас. Лунный хрусталь вошёл в углубление легко и плотно. Как патрон в патронник. По деревянному лезвию пробежал металлический отблеск Лунного света, преобразившийся меч радостно зазвенел, приветствуя Камень.
Ещё раз поклонившись мечу, несущему теперь в себе частицу Луны, я начал выполнять с ним знакомые упражнения. Сначала – медленно и плавно, но с каждым взмахом – всё быстрее и резче, постепенно “отпуская поводья”, всё больше давая воли так и рвущейся наружу силе. Силе меча, подкреплённой звенящим Лунным светом и моей собственной силой.
Огненный танец, неистовый бой с воображаемым врагом быстро разгорался.
Воображение нарисовало мне вовсе не Тайсона, а настоящего, смертельного врага. Передо мной возник самурай в полном боевом снаряжении, и он атаковал меня мечом с яростной и непреклонной решимостью. Как только я расправился с врагом, на его месте немедленно появился следующий. И ещё один. И ещё.
Защищаясь, я использовал движения Айкидо школы Шинато, но сегодня выполнял эти движения очень агрессивно, с максимальной силой и скоростью, с такой же бешеной яростью, как и очередной воображаемый противник, стараясь выполнить каждый удар мечом так, как если бы он был последним в моей жизни.
Олег рассказывал, что когда Шинато работал на тренировках с оружием, то в каждом его движении была угроза неминуемой смерти… Но в последний момент смертельный удар приостанавливался или незаметно “обтекал” цель, оставляя её невредимой. Знаменитый мастер стремился научить технике, позволяющей щадить противника, щадить с позиции силы, уже имея возможность убить, но всё-таки в итоге щадить…
Сегодня для меня это не годилось. У меня не было возможности пощадить Тайсона, это означало бы двойное предательство – Олега и Сашки. Поэтому на этой утренней тренировке я “заводил”, накручивал себя, стремился в этом “бою с тенью” подавить ярость противника своей ещё большей яростью, его решимость убить или умереть – своей ещё большей решимостью, рвался войти в состояние иай учи…
Олег объяснял нам когда-то, что состояние иай учи вовсе не обрекало воина на неминуемую смерть во встречном бою. Напротив, тот, кому удавалось глубже и искреннее войти в это состояние, получал дополнительные шансы на победу и даже в итоге – на сохранение собственной жизни.
Мне было непонятно, почему у того, кто искреннее стремится к обоюдной смерти, оказывается больше шансов выжить. Это потому тебе непонятно, объяснял мне Олег, что мы живём не в эпоху средневековья, не в эпоху мечей, а в эпоху компьютеров и самолётов. Поэтому понятнее будет похожая ситуация, но не в поединке на мечах, а в воздушном бою. Лобовая атака, когда лётчики заходят друг другу навстречу. Решимость идти до конца на лобовое смертельное столкновение – это и есть решимость иай учи. И тот лётчик, кто действительно шёл на смерть до конца, часто получал возможность остаться в живых и победить “сломавшегося” врага, который, не выдержав, отворачивал в сторону и погибал, расстрелянный более стойким и искренним в своей решимости противником.
Так вот, говорил Олег, это же самое может произойти не только в воздушном, но и вообще в любом настоящем бою: на мечах, ножах, просто в поединке без оружия. Тот, чьи решимость и воля оказались крепче, получает шанс победить и остаться в живых, а сломавшийся проигрывает всегда.
Некоторые говорят, что Айкидо – это искусство уступать, “помогать” противнику в его атаке. Дескать, когда противник пытается ударить тебя, на самом деле он стремится шагнуть вперёд и упасть, а твоя задача – всего лишь искренне помочь ему в этом.
И в этом действительно заключена часть правды об Айкидо.
Но только часть.
Потому что твоё умение уходить с линии атаки, уступать – мало что будет значить в бою, если ты не обладаешь духом ирими, внутренней силой, решимостью идти до конца, не уступая и не отворачивая.
И некоторые мастера Айкидо для развития именно этого качества используют специфическое упражнение “марубаши” – имитируют поединок на мечах на узком мосту, бревне, переброшенном через пропасть. В таком поединке уже невозможно “уйти с линии атаки”, малейший шаг в сторону означает смерть, малейшая нерешительность означает то же самое, единственный шанс уцелеть в таком поединке – это, как ни странно, пойти со всей искренностью и решимостью на иай учи…
Воспоминание об этих довольно подробных разъяснениях Олега мелькнуло в мозгу мгновенной и очень яркой вспышкой, внутри меня возникло вдруг понимание сути иай учи. Я и так был просто переполнен силой и желанием драться, а после этой вспышки – как будто вообще сошёл с ума. Я бежал над пропастью по узкому бревну, и мне навстречу бежал мой яростный противник. Смертельный поединок закончится очень быстро, один взмах мечом, один миг – и кто-то из нас умрёт. Может быть – оба. Вложить всего себя, полностью, до конца в этот решающий миг! Миг длиною в целую жизнь…
Костёр боевого танца превратился в пожар. Мой боккен со зловещим свистом рассекал воздух, заразившись моей решимостью, он тоже стремился к иай учи. Казалось, что боккен, соединившись с Камнем, вот–вот превратится в волшебный Лунный Меч, и я чувствовал, что мои удары наполнены сегодня необычайной, новой для меня силой. Меч добавлял свою волшебную силу к моей, и эта небывало возросшая сила умножалась такой же небывалой решимостью. Которая в свою очередь тоже подкреплялась силой.
Сила и решимость, увеличивая друг друга, нарастали лавинообразно, неудержимо, пугающе, казалось, что вот–вот произойдёт взрыв! Это не могло продолжаться бесконечно, но и прекратить я тоже уже не мог. И, главное, не хотел…
К счастью из состояния боевого транса, восторженного самосжигания меня вывела Лапушка, цапнув за босую ступню. Не очень сильно (сильно Лапа вообще никогда не кусалась), но вполне ощутимо.
Я не сразу понял, что произошло, но всё-таки стал приходить в себя после укуса.
Длилось всё это, скорее всего, совсем недолго, какие-то мгновения, но в памяти эти считанные мгновения растянулись чуть ли не в Бесконечность. Я медленно возвращался в старый, привычный мир, открывая для себя заново, узнавая и не узнавая его. Как будто впервые слышал звуки, видел цвета предметов и их формы, с наслаждением вдыхал запахи. Я ощущал себя заново родившимся, вернувшимся в этот мир уже другим человеком. И сам этот мир как-то неузнаваемо изменился. Он был насквозь пронизан неслышными ухом, но при этом явственно ощутимыми Звуками. Эти величественные Звуки сливались в изумительной красоты и совершенства аккорды, в Божественную музыку Вселенной.
Ощущение было такое, как будто всю жизнь прожил слепым и глухим, но вдруг разом очнулся от глухоты и прозрел. И меня просто ошеломила невыразимая никакими словами Красота моего мира. Которую я просто не замечал раньше.
Может потому, что раньше я жил в другом мире. Пусть совсем чуть–чуть, но другом.
Лапушка на всякий случай куснула меня ещё раз, и я очнулся окончательно. Острое ощущение счастья, новизны знакомого и привычного мира исчезло. Я попытался удержать его, хоть на миг – куда там… Ко мне вернулась способность соображать, а вместе с ней – боль утраты, горечь расставания.
— Чучундра ты, Лапушка! Крыса банановая!
Обиженная кошка побежала жаловаться маме. Мама тут же появилась в комнате, и при виде меня удивление на её лице тут же сменилось тревогой. А затем – страхом.
И только тут я тоже наконец испугался. Как обычно, задним числом, когда опасность уже миновала. Но испугался глубоко, до ледяного озноба, до мурашек по всей коже.
До меня дошло наконец, что я только что был не совсем здесь, и что возврат в этот мир произошёл для меня не мгновенно и очень непросто. И произошёл только благодаря Лапе. А что было бы, если бы Лапа не вмешалась?
Мама всего этого не могла, конечно, знать, но разве от неё что-нибудь скроешь? К тому же я действительно совершенно не умел врать. Не только на словах не умел, все мои переживания и мысли явственно отражались у меня на лице.
— Максимушка, сынок, что с тобой? – только и смогла сказать мама.
— Мама, ну что ты, всё в порядке, – поспешно стал я её успокаивать, – просто я представил себя святившим самураем и немного увлёкся. А Лапка, крыса, меня укусила.
— Ужас, просто кошмарный ужас! – мама была напугана, но попыталась улыбнуться, поддержать мою неловкую попытку перевести всё в шутку, – Рявк! Иди завтракать, спятивший самурай. Да побыстрее, а то кошке придётся тебя ещё разок укусить. Правда, Пушенька? Что ты говоришь? Да! Конечно! Вон, какой уже большой котёнок, а ума… Глаз да глаз нужен… Спасибо, Лапатушечка… Ты у нас умница… Умница? Да, конечно, умница! Самая лучшая кошка…
Пока я завтракал, пришёл Сашка. Мама обрадованно стала его расспрашивать про наши с ним дела. Сашка – молодец, держался как надо, спокойно, уверенно и даже весело. Вроде бы и не обманывал, вежливо отвечая на настойчивые расспросы, но и страшной для себя правды мама от него так и не узнала.
Чтобы не мучить Сашку, я небывало для себя быстро оделся и торопливо вытащил его за дверь, на ходу как можно беззаботнее кивнув маме и Светульке. Выйдя из подъезда, я, как обычно, обернулся и помахал маме, которая глядела на нас в окно, и в её взгляде была так и не растаявшая до конца тревога.
И тут только я вспомнил, что не взял Камень. Так и оставил его в рукояти боккена. Тревога колючей занозой шевельнулась в сердце и… растаяла. Я был уверен в себе, мне больше не нужна была ничья помощь. Даже помощь Луны.
По дороге я немного рассказал Сашке о новых “острых” ощущениях, которые испытал сегодня, делая зарядку.
Рассказал далеко не всё. О своём запоздалом испуге, о том, что Лапушка, возможно, спасла меня от чего-то непонятного и очень страшного, я умолчал.
Но Сашке хватило и услышанного. Его глаза горели, было видно, что ему тоже не терпится взять в руки боккен и попробовать самому ощутить лавинообразное нарастание силы и решимости. Он обязательно попробует. Ничего, пусть пробует. Я почему-то знал, что если даже у него что и получится, это будет безопасно. Даже с Камнем. Откуда вот только явилось это знание, никак с логикой не связанное, я и понятия не имел.
И это тоже было чем-то новым, чего раньше, в старом мире, со мной не случалось. Что-то всё-таки неуловимо изменилось. Осколки мира, перемешавшись, вернулись вроде бы каждый на своё место, но… Видимо, некоторые из них улеглись на своих местах немного не так. И из-за этого мир не был теперь таким же непоколебимо прочным, как раньше. Теперь он всё чаще стал походить на иллюзию, на чей-то сон. А во сне происходят порой очень странные вещи.
Или это не мир вокруг, а я сам не сумел до конца собраться воедино?..
Я решительно отбросил от себя “интеллигентские рефлексии”, спустился на землю и стал болтать с Сашкой о предстоящей контрольной. В химии он разбирался гораздо лучше меня. Я проверял себя, задавая вопросы и сам же на них отвечая, предоставляя своему другу поправлять меня, если где-то запутаюсь.
Особой необходимости в этом не было, сегодня я был, как ни странно, очень хорошо готов к контрольной. Но мне нужно было чем-то отвлечь Сашку: у входа на школьный двор стояло человек десять тайсоновских “шестёрок”. Во главе со своим вожаком. Нам предстояло пройти мимо них.
Сашка заметил их чуть позже меня и сразу внутренне напрягся, я это мгновенно почувствовал. Но он держался молодцом, со стороны совершенно незаметно было, что волнуется, что вообще обратил на них хоть какое-то внимание. Со стороны казалось, что он полностью поглощён беседой со мной, внимательно слушает, кивает, иногда вставляет замечания.
Так мы и прошли мимо опешившего от такого пренебрежения Тайсона. Почти прошли.
— Эй! – раздался сзади повелительный окрик.
Не оборачиваться. На “Эй!” пусть “Эй” и оборачивается. Сашка – молодец, тоже и бровью не повёл. Вовсе не “мямля” мой друг, такого не очень то “на эй” возьмёшь.
— Стой! Дебил! А ну, стой!
Так. И этот, значит, кличку мою позорную знает. Только вот зря он её произнёс. Какому-нибудь малышу вроде Славки я бы это простил – а что ещё с малышом делать? Но то, что её произнёс Тайсон, дело меняло полностью. Хорошо. “Дебил”, значит. Хорошо! Ну а пока – не оборачиваться, на “Дебила” только настоящий дебил может откликнуться.
— Макс! А ну, стой!
Ну что ж. На “Макса” можно и остановиться. Хотя опять таки, “а ну!” – это он зря. Опрометчиво это он.
— Макс, ну и как оно? Хреново быть тупым?
Так, значит. Всё-таки решил попытаться до боя сломать. Как Олег и предупреждал. Вот только пока попытки эти вызывали во мне вовсе не страх и желание сломаться, а ощущение нарастания злобы. Холодной беспощадной злобы, не туманящей разум, а наоборот, делающей мысли и чувства особенно ясными. Злобы, которой и так уже было вполне достаточно для Тайсона. Куда же ему ещё больше-то?
— Тупым? – удивился я, – Тебе лучше знать. Или ты не спрашиваешь, а просто на судьбу жалуешься?
Так с Тайсоном никто и никогда не разговаривал. Даже те, кто решался на безнадёжную драку с ним. Разговор с Тайсоном в таком тоне означал уже не просто неизбежную драку, он означал уже нечто большее. Я это вполне понимал и сознательно заходил на иай учи. Заходил в лобовую атаку. Не чувствуя при этом никакого страха. Только холодное бешенство. И азарт. Ну, давай. Посмотрим, кто есть ху. И ху есть кто. Ну?!
Иай учи не получилось. Тайсон не выдержал лобовой. В самом начале. Он вроде бы вскинулся, резко шагнул мне навстречу, но, уколовшись о мой обрадованный взгляд, так же резко остановился.
Отвернул. Сломался. Всё. Дальше уже неинтересно. Сломавшийся в лобовой атаке – уже не противник. Я даже разочарование почувствовал. Так серьёзно готовился, взвинчивал себя, про Олега уже не говорю. И всё зря?
— После шестого за мастерскими, – небрежным тоном, пытаясь сохранить видимость того, что ничего не случилось, распорядился Тайсон.
Ну что ж, после шестого, так после шестого. Думаешь, что за шесть уроков твоя сломленная решимость восстановится? Или моя куда-нибудь пропадёт? Вот уж дудки.
— Если тебе слабо прямо сейчас, давай после шестого, – нахально рассматривая Тайсона и его изумлённых “шестёрок”, сделал я ещё одну попытку вызвать его на лобовое столкновение.
Разумеется, ничего не вышло. Сломленная воля так быстро не срастается. Тайсон медленно отвернулся и молча пошёл от меня. Молча. Зная, что “шестёрки” будут очень недовольны таким малодушием. Но другого выхода у него не было. Если бы он попытался мне сейчас что-то ответить, у него наверняка дрогнул бы голос, я почему-то тоже это знал. А сказать что-то дрогнувшим голосом – это для него было бы ещё хуже, чем промолчать на оскорбительный вызов. Не бывает вожаков с дрожащим голосом.
Я думал, что после этого меня оставят в покое до окончания шестого урока, что больше попыток “сломать” меня не будет. Но я ошибся.
После контрольной по химии, которую я написал на удивление легко и быстро, была большая перемена. Вот на ней меня и попытались ещё раз проверить на прочность. А если прочность окажется сомнительной – то и сломать. Попытку эту сделал уже не сам Тайсон, а его ближайшая “шестёрка” и вроде бы даже “заместитель”, длинный нескладный десятиклассник по кличке Питон.
Он перехватил меня, когда я выходил из туалета. Перехватил, надо признать, очень умело и совершенно неожиданно. Я всё время держал “на контроле” в мозгу Тайсона, и он никак не смог бы подобраться ко мне незамеченным. А вот “шестёрок” его я недооценил. И “лоханулся”. Питон захватил меня врасплох, прижал к дверному косяку, под ребро больно кольнуло что-то острое.
— Ну что, петушок? – его лицо оказалось совсем близко от меня, дыхание было горячим и смрадным, меня передёрнуло от отвращения. – Довыделывался? Сейчас я прирежу тебя. А это больно – когда прирезают. Ты на кого шерсть поднимаешь?! Ты у Тайсона сосать будешь! Ты у меня сейчас сосать будешь! На колени! Быстро, кишки выпущу!
Зря он сказал “на колени!” До этого момента всё шло у него, как он и задумывал. Я стоял, не смея пошевелиться. Потому что знал, что нож – это очень серьёзно. Потому что на всю жизнь запомнил, как на моих глазах чуть не погиб от ножа Олег. Вряд ли Питон собирается меня и вправду резать. Но проверять, так ли это, никакого желания не было. Я просто стоял, замерев от страха. А он, усиливая свой напор, ломал меня. Может, у него и получилось бы. Но он перестарался, перегнул палку. Не надо было ему говорить мне “на колени!” Потому что когда-то я видел, как на самом деле становился на колени несчастный пацан…
Я сделал вид, что сломался и собираюсь действительно опуститься перед Питоном на колени, но что мне мешает остриё, которое Питон упёр, почти воткнул мне в бок. Питон немного ослабил нажим, и тогда я, коротко повернув бёдра (при этом острие опять глубже врезалось в моё тело, но это уже не имело значения), просто сшиб Питона на пол яростной “затрещиной”, ударом ладонью по уху. С радостным удовлетворением почувствовал, как удар тяжко отдался в плече, что получился он очень нешуточным, гораздо сильнее той оплеухи, которой я вчера наградил Хирурга. Затем я безжалостно ударил каблуком по сжатому правому кулаку Питона, втаптывая его кисть в пол.
Под каблуком что-то противно хрустнуло, тело лежащего Питона безвольно дернулось, но я, не обращая внимание, ещё раз пнул его руку. Из неё выпали ножницы, маленькие маникюрные ножницы. Острый кончик этих ножниц выступал из кулака Питона не больше, чем на сантиметр, он вовсе не собирался меня резать, просто брал на испуг. И это у него чуть было не получилось: когда он воткнул этот кончик мне под ребро, я был почти уверен, что это нож, что я на волосок от гибели.
Оставив “отключенного” Питона лежать на заплёванном полу, я прошёл сквозь мгновенно собравшуюся возле туалетной двери толпу любопытных (пацаны шарахнулись от меня в стороны как от чумного) и спокойно отправился в свой класс. Видно, за последние сутки на меня навалилось столько острых переживаний, что новым уже просто не было места. Происшествие с Питоном оставило меня равнодушным. Приступ парализующего страха уничтожила вспышка ослепляющей ненависти и тут же исчезла без следа. Теперь я не чувствовал ни жалости, ни страха, ни злобы. Было только лёгкое удивление от того, как же всё-таки сильно я изменился со вчерашнего дня.
Опять в наш класс повалили “экскурсии”, многим опять захотелось срочно взглянуть на меня. Как будто раньше ни разу не видели. Пацаны осторожно, с какой-то опаской заглядывали в класс, но близко почему-то не подходили, никто ничего мне не говорил и по плечу не хлопал. А минут через десять, перед самым звонком прибежал Сашка и рассказал, что Питона уже увезли на “скорой” в больницу. Но что бояться нечего, “шестёрки” Тайсона почему-то “отмазали” меня от неминуемого объяснения в кабинете директрисы и прочих неприятностей. Они выдвинули совершенно нелепую версию происшедшего, что, дескать, Питон сам упал, поскользнулся, когда торопился в туалет, и при падении так ударился головой, что потерял сознание. При всей абсурдности этого объяснения директриса сделала вид, что поверила в него. Видно, она подумала, что Питон стал жертвой разборки самого Тайсона, а с Тайсоном связываться она не хотела.
На уроке алгебры Сашка шепотом продолжал рассказывать о том, как приезжала “скорая”, как приводили Питона в чувство, как его рвало. Наконец наша “классная” не выдержала.
— Пирогов! Сотников! Сколько можно болтать?! Вы же меня совсем не слушаете! А материал новый и очень непростой. Максим, немедленно пересядь к Вове Сорокину!
Светлана Васильевна пыталась казаться строгой и рассерженной. Получалось это у неё, честно говоря, неважно. Поддерживать дисциплину в классе ей было очень тяжело. Она была справедливой, незлопамятной, великолепно умела объяснять свою любимую математику, мы её крепко уважали и только поэтому держали себя в каких-то рамках, старались не обижать её своим очень уж буйным поведением. Но особым послушанием не отличались, и мне вовсе не обязательно было на самом деле пересаживаться к Сорокину, толстому и неопрятному парню, сидеть с которым не хотел никто. Достаточно было сказать “больше не буду”. Сама Светлана Васильевна на большее явно и не рассчитывала. Поэтому она наверняка удивилась (хотя и сумела скрыть это удивление), когда я без разговоров встал, взял свои вещи и пересел. Сашка, в отличие от нашей классной, даже и не пытался скрыть своё изумление моим нелепейшим поступком, он так вытаращился на меня, что мне стало даже его жалко. Ладно, на следующей перемене объясню, в чём тут дело…
А причина была проста. С нового места мне хорошо была видна Люба, она теперь находилась наискосок впереди меня. Я давно втайне мечтал пересесть к Сорокину, но если бы я сделал это сам, начались бы неизбежные пересуды, и моя тайна могла бы открыться. А сейчас хоть какой-то повод был, и не воспользоваться им я просто не смог удержаться. Теперь можно было почти постоянно смотреть на Любу рассеянным задумчивым взглядом, делая вид, что весь поглощён проблемами решения квадратных уравнений. Люба иногда поворачивала голову в мою сторону, и я смущённо утыкался в тетрадь. И через минуту снова смотрел и не мог насмотреться на свою тайную любовь.
На перемене я начал было объяснять причину моего бегства Сашке, но оказалось, что он уже догадался обо всём сам. Мой друг знал меня слишком хорошо, чтобы пытаться от него скрыть влюблённость. Сашка легко и охотно простил мне мою “измену”. Мы сидели с ним за одной партой с первого класса, но он не был сейчас обижен на меня, улыбался весело и понимающе.
На уроке географии я остался сидеть с Вовкой, объяснив учителю, что “так распорядилась Светлана Васильевна”. Географ был настолько ошарашен тем, что Светлана Васильевна сумела добиться подчинения себе, да ещё в такой деликатной области, как кому с кем сидеть, что даже посочувствовал мне (он знал о моей старой дружбе с Сашкой) и предложил свою помощь, взялся уговорить нашу классную “отменить своё распоряжение”. Я, разумеется, мужественно отказался, заявив, что свои проблемы привык решать сам.
В классе уважительно загудели. Народ восторгался моим самоотверженным мужеством и осуждал бедную Светлану Васильевну. Вот чёрт, потянуло меня за язык, теперь как бы у Светланы Васильевны не начались из-за меня неприятности…
Я сидел, смотрел на Любу и думал не о географии, а о предстоящей драке. Страха по–прежнему не было, но накатила какая-то грустная задумчивость. Если Тайсон всё-таки меня “сделает”, что подумает Люба? Будет ли ей меня хоть немного жалко? Вспомнилась песня Барда, которую я слышал на Тарханкуте в Бухте и запомнил тогда почти сразу.
В час, когда труп мой спелый
Верный мне враг зароет,
Женщина, вспомни тело,
Тело моё живое…
Но не рыдай над трупом
Щедро и даже скупо.
Куколка вряд ли знает,
Кто из неё вылетает:
Бабочка или муха…
Будет ли, если что, вспоминать меня Люба? И кто, в самом деле, “вылетит” из меня, “если что”? И вылетит ли вообще?
Прости, что зашёл в твой сон,
Уже не приду живой,
Давай, принимай поклон!
Я – ангел–хранитель твой…
В моём челноке – дыра,
Поймал на реке таран,
Меня прострелил вчера
С испугу один болван…
Что, если и меня “с испугу” продырявит Тайсон? Ведь все уверены, что у него всегда при себе нож. Настоящий нож, а не маникюрные ножницы, которыми брал меня “на понт” Питон… Да нет, не должен. Олег говорил, что за Тайсоном ничего серьёзного на самом деле пока нет. Пока… Но ведь и в самом деле, про нож Тайсона только говорят, никто его на самом деле не видел…
Всегда, пока ты помнишь обо мне,
Любимая, любимая,
Я буду приходить к тебе во сне,
Любимая…
Будет ли, “если что”, Люба, помнить обо мне, пускать в свой сон? Если бы знать…
С тобой мы встретились, когда
На Тарханкут сошла звезда
Каникула, Каникула,
С волной на бережок легла
И радость жизни мне дала,
Ты мне да… тьфу, блин,… тебя дала, тебя дала…
Когда я позапрошлым летом на Тарханкуте слышал эту песню, то ещё не был влюблён, загадочная звезда ещё не дала мне радость моей жизни Любу. Почему же песня так волновала меня и тогда? Почему у меня, тогда ещё совсем сопляка, которому только–только исполнилось тринадцать, сжималось сердце от сладкой тоски? Что это было? Предчувствие? А может быть, не было бы той песни – и не было бы теперь этой влюблённости? Может быть, и правда “вначале было слово”?..
Вот наконец закончился шестой урок, и толпы старшеклассников повалили в глухой угол школьного двора, отгороженный мастерскими. Событие ожидалось совершенно неординарное, и всем хотелось при нём присутствовать. Ко мне относились уже не как к спятившему придурку, не как к лёгкой добыче грозного Тайсона, теперь уже, как рассказал мне Сашка, всерьёз обсуждались мои шансы не только на достойное сопротивление, но даже и на победу.
Когда в окружении “шестёрок” появился Тайсон, я с первого взгляда на него я понял, что хоть он и надломлен, но сдаваться вовсе не собирается. Он как-то сумел собраться, настроить себя на серьёзную драку, в которой будет решена его судьба, сумел собрать остатки своего мужества
Фактически он тоже явно настраивал себя на иай учи, пытался войти в состояние готовности убить или умереть. По слухам он был редким мастером вводить себя в такое состояние. Ну что ж, посмотрим. Один раз уже он сегодня сломался. Причём сломался легко, без боя. До конца выправиться после такого – невозможно, сломленный до боя сломается и в бою. Вопрос только в том, как быстро это произойдёт.
Я вдруг с ужасом почувствовал жалость к своему не имеющему никаких шансов противнику. Отчаянно и торопливо скрутил, задушил эту жалость, заставил вспомнить обещание, данное Олегу, страшную клятву, данную самому себе – ни за что не жалеть Тайсона.
— Ну что, Дебил, пришёл прощения просить? – улыбаясь, Тайсон подходил ко мне танцующей боксёрской походкой.
Я открыл рот, чтобы достойно ответить, и тут же в глазах вспыхнули искры. Тайсон сумел ударить совершенно неожиданно, без замаха, в момент, когда я этого меньше всего ожидал.
Через мгновение я уже быстро и легко перемещался, маневрировал, защищаясь от бешеного натиска Тайсона, сбивал его атаки оплеухами, как вчера с Олегом. Получалось неплохо, очень даже неплохо, отчаянные наскоки Тайсона “проваливались”, удары не находили цель. А сам он уже получил несколько оплеух от меня. Довольно увесистых, хотя и не очень точных, задевших его вскользь. Восторженный рёв, который подняли было “шестёрки”, предвкушая быструю и лёгкую победу своего “босса”, быстро затих.
Всё происходило как нельзя лучше. Тайсон был совершенно беспомощен сейчас передо мной. Хоть Олег и говорил, что Тайсон – классный боксёр, но до самого Олега ему было очень далеко. А мне и от атак Олега удавалось как-то защищаться. Вот только я чувствовал, что левый глаз заплывает. Ох и фингал будет! Прав был Олег, когда говорил, что синяков мне так или иначе не избежать, то есть практически ничем в драке с Тайсоном (в отличие от Тайсона) не рискую. Но обидно-то как! На такую дешёвую наживку клюнул! Точно так же, как и с Бурым вчера, когда тот ударил и тоже попал! И тоже именно в момент, когда я собирался отвечать на его дурацкий вопрос!
А ведь Олег приучал нас не поддаваться на такой фокус. В шутливой форме, но часто приучал, очень часто. Когда он затевал с кем-то из нас возню, шуточный поединок, то обычно в самый разгар его с озабоченным видом неожиданно задавал какой-нибудь вопрос, например: “А что это у тебя с ногой?!” Все мы знали про эти Олеговы фокусы, но всё равно очень часто на них попадались. Если доверчивый соперник опускал взгляд, чтобы посмотреть, “что у него с ногой”, или открывал рот, чтобы ответить, Олег тут же мгновенно с ним расправлялся, обозначал резкий “убойный” удар или выполнял бросок, болевой контроль. “Это нечестно!” – возмущённо вопил застигнутый врасплох пацан. “Зато – эффективно!” – довольным голосом неизменно отвечал наш тренер.
Да уж. Что эффективно – так это точно. Ведь Тайсон совершенно также захватил врасплох и тоже чуть было не “сделал” меня. Как Олег. Только, в отличие от Олега, “сделал” бы он меня не в шутку, а вполне по–настоящему.
Напор Тайсона ослабел. Да, не позавидуешь ему. Единственный свой шанс – застать меня врасплох и одной бешеной атакой закончить бой – он уже “стратил”, второго я ему не дам. Что он делать-то теперь будет?
Будто отвечая на мой немой вопрос, Тайсон пнул меня ногой в пах. Вернее – попытался пнуть. Да, ногами бить он вообще не умеет. Я легко сблокировал, продолжил удар, одновременно поворачивая бёдра, смещаясь чуть в сторону. И выдернул его ногу вверх.
Опорная нога Тайсона тоже вылетела в воздух, он всем весом тяжко грохнулся с высоты на локти, ударился о землю затылком. Да, падать он умеет ещё хуже, чем бить ногами. После такого падения другой бы ещё пару минут отлёживался, пережидая острую боль в отбитых локтях, шум в голове, восстанавливая сбитое дыхание. Но Тайсон поднялся сразу. Тяжело, но сразу.
Я даже почувствовал невольное уважение к нему. Всё-таки он – боец. Не такой уж грозный и умелый, как представлялось, но боец. Который не собирается сдаваться. Хотя наверняка уже понял, что “ловить” в этом бою ему нечего.
Уважение – уважением, но закончить бой как-то надо. Я ударил ногой сам, удар пришёлся в грудь и сшиб Тайсона на землю как спичечный коробок со стола. Сдавайся, думал я. Сдавайся, лежи, не спеши подниматься, и мне не придётся бить тебя тем страшным ударом, которым я вчера уложил Олега.
Но Тайсон не сдался. Опять поднялся, на этот раз – мучительно медленно, но поднялся. Я видел, что он уже не представляет из себя никакой опасности, и добивать его у меня просто не поднималась рука. Несмотря на свои страшные клятвы – не жалеть, я всё-таки пожалел его.
И расплата наступила очень быстро.
Немного отдышавшись, Тайсон вновь приблизился ко мне и опять ударил ногой. Так же неловко, как и в первый раз. И я так же, как и от его первого удара ногой, стал уходить влево, поворачивая бёдра, готовясь вновь подхватить его ногу. Забыв, что опытный боец два раза подряд на один и тот же приём не ловится…
Тайсон почему-то не закончил удар ногой, его ступня на пол пути отдёрнулась назад. Я ещё размышлял над тем, зачем он это сделал, а в голове моей взорвалась боль.
Я попался на ещё одну элементарную уловку, с которой тоже не раз знакомил нас Олег. С помощью угрозы одного удара “раскрыть” противника для нанесения второго, решающего. Вот и Тайсон “раскрыл” меня фальшивым ударом в пах. Мастерски раскрыл. И ударил по–настоящему. В голову.
Удар опять пришёлся в тот же, уже заплывший, левый глаз. И был он гораздо сильнее того первого удара. В тот раз Тайсон бил без замаха, резко, но легко, только для того, чтобы ошеломить, сделать беззащитным от последующих атак… А сейчас он сразу “вложился” от души. В голове у меня зашумело, я “поплыл”.
Всё куда-то отдалилось, сделалось не совсем реальным. Рёв зрителей, вспыхивающие в глазах искры, шум в голове, удары, почему-то совсем не болезненные, всё это происходило как будто не со мной. Я как будто со стороны наблюдал, как шатающийся, обливающийся кровью пацан пытается защищаться от безжалостного и умелого боксёра. Что-то у этого пацана получалось, видно было, что он тоже что-то умеет, но сейчас он был обречён. Долго ему не продержаться, ещё секунда – две, и он упадёт…
Мысль о том, что сейчас я упаду, как будто обожгла меня. Падать мне – нельзя. Иначе Сашка влезет, и его так измордуют, что… Падать – нельзя!..
С отчаянным, рвущим мышцы усилием, вкладывая всего себя, весь свой страх, гнев, обиду, решимость, я пошёл на иай учи. На настоящее иай учи. Шагнул вперёд, шагнул, уже не думая о защите, шагнул, чтобы умереть, но при этом убить. Сгрёб, подтянул Тайсона к себе хлёсткой оплеухой слева и почти одновременно “насадил” его на жёсткий встречный удар правым кулаком.
Мгновенно шум в голове стал гораздо тише. Оказывается, не столько шумело в голове, сколько бешено орали “шестёрки” Тайсона, увидевшие, что их вожак всё-таки сумел переломить ход боя. Орали, ожидая, когда наконец Тайсон прикончит меня. И мгновенно замолкли, когда Тайсон упал. По тому, как он упал, всем было совершенно ясно, что он уже не поднимется. По крайней мере в ближайшие полчаса.
Я медленно приходил в себя. Меня всё ещё шатало, тошнило, в глазах всё расплывалось, я никак почему-то не мог сфокусировать зрение. Я стоял над поверженным противником и собирал в себе остатки сил, чтобы добить его, если он попытается встать, добить без всякой на этот раз жалости.
Тайсон не вставал. Он был без сознания. И возле него уже суетился Сашка, щупал пульс, пытался делать искусственное дыхание.
Я испугался, что убил Тайсона. Но не очень испугался. Я был ещё не совсем здесь, ощущение нереальности происходящего ещё не до конца развеялось. И, кроме того, вспомнились слова Олега, что ударом в корпус я Тайсона не убью, хотя и “отключу” надёжно. Олег – он врать в таких делах не станет. Ударил я именно в корпус, так что волноваться нечего.
Наконец это понял и Сашка. Он оставил Тайсона в покое и переключил свою заботу на меня. Осторожно поддерживая под локоть, подвёл к пожарному крану, помог умыться. Стало легче. Лицо было сильно распухшее и как будто чужое, левый глаз свосем закрылся, и я с ужасом подумал, что будет, когда меня увидит мама. По тому, с какой болью смотрел на меня Сашка, понял, что выгляжу ещё хуже, чем мне это показалось.
Вокруг меня молча топтались ребята. И одноклассники, и чужие. И тоже смотрели на меня с болезненным сочувствием. Чёрт, что же делать?!
— Как там Тайсон? – хриплым чужим голосом спросил я.
Тут же мне услужливо рассказали, что Тайсон “начал очухиваться, но вставать пока не пытается”. Значит, жив всё-таки. Ну и ладно. Особой злости к нему я не чувствовал, жалости – тоже. Он был мне сейчас безразличен. Было обидно, до слёз обидно, что так глупо дал себя разукрасить. Теперь от мамы не скрыть, с кем я дрался. Как ещё уговорить её, чтобы в школу не побежала…
Уговаривать её мне не пришлось.
