Постепенно мама немного успокоилась, кажется, поверила всему, что я сказал. Ей, конечно, было очень тревожно, но в то же время – радовало, что у меня нет страха перед завтрашним испытанием, что её сын наконец действительно становится мужчиной. То, что я избегаю драк, вовсе не было для неё секретом и тоже тревожило, не меньше, чем папу. Мама не любила драк, но и не хотела, чтобы я вырос, так и не научившись защищать себя перед всякими сволочами. Ей было страшно, но она решилась не препятствовать. Знала бы она, с кем предстоит мне завтра схлестнуться!

— Ну что ж, Максим. Ты уже большой. И мама не всегда с тобой рядом будет. Если ты считаешь, сынок, что тебе обязательно надо завтра драться, может быть действительно – надо. Будь только осторожен, Максимушка, прошу тебя. Надеюсь, хоть чему-то Олег тебя научил. Сам-то он драться умеет, да ещё как…

— Мама… Ты только не обижайся… Скажи, пожалуйста, почему ты ненавидишь Олега Ивановича?

— Ненавижу? Да что ты, Максимушка, с чего ты взял это?

— Ну, мама… Ты же почти никогда в клуб к нам не приходишь. А когда заходила всё-таки, то с ним даже не поговорила, только поздоровалась издалека. И вот, “гадом” его ещё назвала! Неужели правда считаешь его гадом?

— Нет, сынок, нет! Вырвалось это у меня, извини, пожалуйста! Перепугалась я очень за тебя. Олега ненавижу? Да что ты… Просто… Не знаю даже, как сказать-то тебе… Ты большой уже, конечно, но всё равно ещё ребёнок, не знаю, поймёшь ли.

— Мама, ты скажи всё-таки, – тихо попросил я, – не такой уж я и ребёнок, постараюсь понять.

— Хорошо, Максимушка, я попробую. Олег… Я очень хорошо к нему отношусь, вовсе не “ненавижу”. “Гад” – это я так, с перепугу сказала, что с бабы возьмёшь…

— Мама!

— Ладно, сынок, не буду… Олег – очень хороший человек. Добрый, принципиальный, надёжный. Мы с Серёжкой (это она про папу) ничего от него, кроме хорошего, никогда не видели. Но я… Не знаю, поймёшь ли ты меня… Я боялась его всегда. Его принципиальность, даже доброта, они… я не знаю… безжалостные что ли какие-то. Он всегда знает, как должен поступать, и поступает именно так, чего бы это ему ни стоило. И знает, как должны поступать другие. А если кто-нибудь поступает иначе, этого Олег ему не прощает. Он, по–моему, просто вообще не умеет прощать.

Мама замолчала. Я не торопил её. Я её понимал. Меня тоже иногда пугало это в Олеге. Когда он хладнокровно ударил коленом в пах того мужика в автобусе. Когда спокойно говорил мне, прижавшему к полу Максима и уже готовому жестоко “добить” его: “Дай ему, дай”. Даже когда говорил мне, что “обидится” на меня, если завтра я пожалею Тайсона, ведь он вовсе не шутил, он ведь действительно бы обиделся и, наверное, никогда бы меня не простил. Когда в Крыму… Хотя нет, как раз в Крыму его беспощадность меня вовсе не напугала, напугало совсем другое…

— Олег всегда грудью бросался на всякую несправедливость, – помолчав, продолжала мама, – поэтому постоянно ввязывался во всякие опасные истории. И те, кто был рядом с ним – тоже волей–неволей часто ввязывались. Поэтому у меня и вырвалось это дурацкое “куда он хочет тебя втянуть?”. Я знаю, что ребёнка (я поморщился при слове “ребёнок”, но промолчал) Олег ни во что опасное не втянет. Да и вообще специально Олег никого никуда не втягивал, даже наоборот, друзей своих, а мы с Серёжкой были его друзьями, изо всех сил пытался уберечь от любой опасности. Но опасность всегда была рядом с Олегом, он как будто притягивал, вызывал её на себя, как громоотвод. Поэтому мне было очень страшно, когда мы дружили с Олегом. Не столько за себя страшно, сколько за Сергея.

— А вы с папой давно знаете Олега Ивановича?

— Да, Максимушка, давно. С папой-то твоим они дружили ещё с детсада, точно как ты с Сашей. Вместе росли, учились в одном классе, в одном драмкружке при Доме пионеров занимались, потом – боксом оба увлеклись. Вместе, как они сами говорили, хулиганили. Как хулиганили? Не знаю, сынок, правда не знаю, ничего конкретного Серёжка мне никогда не рассказывал, Олег – тем более, а сама я не допытывалась. Летом сам папу спроси, если хочешь. Ты только не думай, что там что-то ужасное было. Не такие они люди, чтобы что-нибудь по–настоящему плохое сделать, зря человека обидеть… В один институт после школы, педагогический, поступили, только на разные факультеты.

Вот в институте мы все и познакомились. Серёжка и Олег со мной и моей подругой, её тоже Мариной зовут. Так и дружили вчетвером. Через два года мы с Сергеем поженились, а Олег с Мариной – ещё через несколько лет. А вот сохранить семью ни им, ни нам не удалось…

Мама опять замолчала, задумалась. Я тоже молчал. Сидел, затаив дыхание, боясь вспугнуть мамины мысли. Когда ещё в другой раз удастся её расспросить о том, что ей так тяжело вспоминать?

Но мама, похоже, не собиралась дальше рассказывать, а мне очень уж не хотелось, чтобы её рассказ так вот просто не затух. И я осторожно спросил:

— Мама, вот ты сказала про Олега Ивановича, что “он-то драться умеет, да ещё как”. А ты видела, как он дрался?

— Да, видела… два раза. Ты только не расспрашивай, как это было, я в этом всё равно ничего не понимаю. Да и перепугалась я оба раза, ничего почти не разглядела и не запомнила, ты же знаешь, какая я трусиха.

Первый раз это было, когда мы вчетвером успешное окончание первого курса отмечали. Отмечали – это так, громко сказано, просто сидели в кафе, ели мороженое, пили лимонад. Парни спиртного в рот тогда не брали, они ещё спортом занимались серьёзно, а мы с Мариной – тем более, ничего крепче лимонада и не пробовали никогда.

И привязалась к нам пьяная группа. Я сразу ужасно перепугалась. С чего там всё началось, что они от нас хотели, я так и не поняла. Просто, наверное, покуражиться, поиздеваться над молоденькими студентами Мы же совсем юные тогда были, всего-то года на три постарше тебя.

Там кто-то из них сказал, видно, какую-то гадость про меня, потому что Сергей его вдруг ударил. А папа твой вовсе не такой человек, чтобы просто так, от нечего делать ударить кого-нибудь.

И эти гады сразу на него набросились. Я закричала, мне показалось, что Серёжку просто убьют. Но их уже бил Олег. Не знаю, сынок, как, не понимаю я ничего в драках. Запомнилось только, что дрался он очень умело, сразу видно было, что эта драка была для него далеко не первой, что не только на ринге он до этого дрался. Серёжка тоже хотел драться, но Олег ему не дал, сказал, даже вроде как приказал, чтобы он “уводил Маринок”. Серёжка схватил нас за руки, и мы выбежали из кафе, а Олег остался нас прикрывать. Я когда оглянулась, он стоял со стулом в руках возле выхода, не выпускал их за нами. На него собирались напасть, но опасались, видно успели уже получить хорошо, поняли, что он вовсе не такой беззащитный паренёк, каким им показался. Мат стоял страшный, но кинуться на Олега они не решались.

Сергей довёл нас до метро, оно там – в двух шагах, а сам побежал назад, к Олегу. Ой, Максим, как мне тогда было страшно. Маринка говорила мне что-то, но я ничего не слышала.

Вернулись мальчишки почти сразу. У Олега сильный кровоподтёк на лице и рука в кровь разбита, но сам – весёлый и довольный, пока ехали на метро, смеялся, шутил, нас с Маринкой успокаивал. А Серёжка уже тогда виноватым перед Олегом себя почувствовал. Что вроде как бросил его одного, хотя сам Олег ему это и приказал. Именно приказал, голос у него тогда такой был, что… В общем не смог тогда Сергей его ослушаться. И потом этого себе так и не простил. Хотя Олег его ни пол словом ни разу не попрекнул.

А второй раз это было в стройотряде. Вечером к нам, студентам, пришли пьяные “местные”. О чём там шёл разговор, я не знаю, девчонок туда ребята не пустили. Слышно было только отдельные матерные слова “местных”. Было их не очень много, наших ребят – гораздо больше, но вели себя “местные” очень самоуверенно, даже нагло.

Мне потом Сергей рассказал, что один из них, самый здоровый, вызывал наших ребят на драку, один на один. Никто из ребят не решался, очень уж страшный вид у него был, весь в татуировках, разговаривает на этом, как его, на бандитском жаргоне…

— На “фене”, — подсказал я.

— Вот–вот. А ты-то откуда знаешь про это? Из фильмов? Ой, Максим, страшно что-то мне. Что же это за жизнь такая, что такие мальчишки уже про “феню” знают…

— Ну мама…

— Ну ладно, ладно, не буду… В общем вызвался Олег. И как они дрались, мы девчонки, хоть издалека, но тоже видели. Долго они дрались. Серёжка говорил потом, что Олег сразу мог бы его победить, он был хорошим боксёром. Но тогда могла бы начаться война с местными. И Олег специально затягивал драку, дрался до тех пор, пока тот бандит сам не предложил ему ничью. И после той драки стычек с местными больше уже не было.

А у Сергея опять возникло чувство вины. Что не он решился на эту драку, что опять Олег оказался первым, всё взял на себя. Хотя Серёжка тоже вместе с Олегом боксом занимался и драться умел не хуже…

Мама опять надолго замолчала. Я на этот раз не задавал вопросы, не перебивал её мыслей, грустных воспоминаний. Я понимал, как нелегко рассказывать маме про всё это, про задетое самолюбие моего будущего отца, про то, что было потом. Ведь у них произошёл в конце концов какой-то разрыв, дружба как-то закончилась. Ведь и мама, и папа говорили про Олега, что они “дружили” с ним, а не “дружат”. Да и Олег, оказывается, позвонил сюда сегодня впервые за восемнадцать лет… То есть, как я понял, восемнадцать лет назад произошло что-то такое, что он звонить сюда после этого перестал.

Маме явно было тяжело рассказывать об этом, поэтому я решил, что больше не буду задавать ей вопросы.

Но мама опять начала говорить.

— Мы с Сергеем поженились на третьем курсе, после сдачи зимней сессии, когда перевалили “экватор”. Родители Серёжи тогда уехали во Владивосток к его старшему брату, твоему дяде Алёше, у них там родилась двойня, и Наташе, жене Алексея, трудно было с ними. Вот твои бабушка и дедушка поехали им помогать. А эту квартиру – нам с Сергеем оставили. Нам все завидовали тогда очень. Представляешь, студенты молодожёны – и сразу живут одни в двухкомнатной квартире!

Собирались постоянно у нас друзья, особенно Олег с Мариной часто заходили. И к экзаменам обычно они готовились у нас, иногда и ночевать оставались.

А в тот раз, в начале лета, когда сессия уже заканчивалась, я навсегда запомнила этот день, Олег пришёл почему-то один, без Марины, и сразу вызвал Сергея на кухню “поговорить”. Прямо как Саша тебя сегодня (мама опять взглянула на меня с затаённой тревогой). А ты знаешь ведь, какая стена у нас между комнатой и кухней. И было что-то у Олега на лице такое, что я испугалась. Прямо как сегодня. И… подслушала их разговор. Я знаю, Максим, что виновата, но сделать с собой ничего тогда не могла.

Я там всего не поняла, было ясно только, что у Олега появились какие-то очень серьёзные проблемы, и он просил Сергея ему помочь. Это было до того непохоже на Олега, который всегда помогал всем сам, но никак не наоборот, что я перепугалась просто панически. А когда я услышала, что ему отвечает Серёжка, мне вообще стало плохо.

А Сергей говорил, что он теперь не один и больше рисковать, как раньше, не может. Ему невероятно трудно было это говорить, он как будто насильно выдавливал из себя слова. А Олег спросил тогда, спокойно спросил, не повышая голоса, и это было ещё страшнее: “И что, Серёга, из-за Маринки ты меня теперь предашь?”

Максим, ты не представляешь, что тогда я пережила. Я, наверное, должна была сказать Сергею, что отпускаю его, но я не смогла. Я сидела и слушала, слушала…

Мама заплакала. Я обнял её, стал уговаривать перестать плакать, просил, чтобы она перестала рассказывать, раз ей это так тяжело. Но мама тут же взяла себя в руки и опять стала продолжать рассказ.

— Нет, сынок, я всё-таки расскажу. В другой раз не знаю, смогу ли вообще начать говорить про это. А рассказать надо. Ты уже большой, и дальше скрывать от тебя, что произошло тогда, я не хочу.

Сергей начал тогда говорить про то, что теперь у него – не только я, что недавно выяснилось, что я беременна. На самом деле, сынок, никакой беременности тогда не было, ты родился только через три года после этого. Но твой папа не лгал тогда, он просто не знал. Он действительно думал, что я жду ребёнка, была просто задержка… как бы это тебе объяснить…

— Я знаю про это всё, мама, – пришёл я к ней на помощь. Я действительно знал кое-что про физиологию женского организма, теоретически, конечно, но знал.

— А, ну да, конечно. Ты же современный, да ещё начитанный мальчик… Так вот, никакой беременности тогда не было. И не планировалось, мы хотели сначала закончить институт, а потом уже думать о детях. Я в тот день уже знала, что беременность не подтвердилась, просто Сергею не успела сказать, и получилось, что он вроде как соврал, струсил, спрятался за спину несуществующего ребёнка.

А Олег… Когда он услышал про беременность, стал извиняться, поздравлять Серёжку, называть себя идиотом, просил Сергея, чтобы тот забыл про его страшные слова о предательстве, говорил, что тот прав, что отказался, что он, Олег, и сам его ни за что не возьмёт, да и дело это выеденного яйца не стоит, он и один шутя с ним справится.

Потом они зашли в комнату, Олег стал поздравлять и меня, смеяться, шутить, говорить, какие мы молодцы, что всё-таки решились. А я настолько перепугалась тогда за Серёжку, что не могла, просто не могла сказать, что никакой беременности нет…

Потом Олег ушёл, а я расплакалась и всё рассказала Сергею. Сергей сразу бросился к телефону, но Олега дома не было. Серёжка так и не дозвонился тогда, Олег не появлялся в тот день дома, сразу от нас поехал решать свою проблему. Нет, Максимушка, так я и не узнала, в чём там было дело, знала только, что было оно по–настоящему опасное. И из-за меня пришлось Олегу решать это дело одному, без помощи твоего папы…

Серёжка тогда страшно расстроился. Я думала даже, что он меня бросит. Не бросил, наверное, только потому, что видел, как мне было плохо…

Слава Богу, с Олегом ничего тогда не случилось, появился он через три дня, живой и здоровый, весёлый, с цветами, роскошный такой букет привёз, с тортом, с шампанским. Заявил, что хоть Марине шампанское теперь нельзя, но им с Серёжкой просто необходимо нарушить “сухой закон” и выпить за здоровье будущего ребёнка… Вот тогда Сергей и сказал, что никакой беременности на самом деле не было…

Олег, он тогда сумел как-то сделать вид, что всё нормально. Даже заставил Серёжку всё равно выпить с ним, дескать, не было беременности, так будет, какая разница, что ребёнок чуть позже родится. В общем, продолжал шутить, сумел даже нас с твоим папой развеселить. И пока он был у нас, мне и правда показалось, что всё и дальше будет у нас нормально, дружба сохранится.

Но как только он ушёл, такая тоска сразу навалилась, чёрная и беспросветная… Мы ничего не говорили с Сергеем в тот вечер об Олеге, но было ясно, что больше Олег к нам не придёт. Никогда. Так на самом деле, сынок, и случилось…

Потом я всё-таки хотела как следует поговорить с Олегом, объяснить ему, что Сергей – вовсе не предатель, не трус, что во всём виновата только я одна, но Сергей запретил мне это, запретил категорически. Папа твой – мягкий и деликатный человек, но это вовсе не значит, что у него нет гордости. Он сказал, что ни в чём я на самом деле не виновата, и что прятаться ему теперь за мою спину, чтобы оправдаться перед Олегом, было бы ничуть не лучше, чем прятаться за спину придуманного ребёнка. И что если Олег решил, что он, Сергей, ребёнка действительно придумал, чтобы увильнуть от опасного дела, если Олег решил, что его друг действительно способен на предательство, то может и к лучшему, что такая дружба прекратилась. Другу не надо доказывать, что ты его не предавал. А если ему всё-таки требуются такие унизительные доказательства, то это уже и не друг вовсе…

Наверное, надо было мне, сынок, не послушаться Сергея и поговорить всё-таки с Олегом. Но я не смогла. По разным причинам. Мне тоже, как и Серёжке, стало обидно, что Олег так легко поверил в его предательство. Но самое главное, я боялась Олега, боялась, что если не сейчас, так потом он всё-таки впутает Сергея во что-нибудь опасное. Мы с твоим папой очень любили друг друга, и я просто панически боялась его потерять. И я, мне очень стыдно, сынок, и сейчас стыдно, но тогда я почувствовала даже какое-то облегчение от того, что их дружба прекратилась…

Мама опять замолчала. Опять о чём-то задумалась, машинально поглаживая тихонько мурлыкающую Лапку. Я не знал, что сказать, чем утешить маму. Сидел рядом с ней, держал её за руку и тоже молчал. До слёз было жалко её, жалко папу, Олега. Почему получилось так, что такие хорошие люди расстались тогда друг с другом? Кто из них виноват в этом? Не знаю… Наверное, никто не виноват, так сложилось. Каждый в чём-то ошибся, каждый что-то сделал, не специально, конечно, но всё-таки сделал для разрушения дружбы. Дружбы, какая встречается, наверное, нечасто. Я подумал о том, а могла бы так же вот прекратиться и моя дружба с Сашкой? И решил, что тоже могла бы. Точно так – вряд ли. Но как-нибудь немного по–другому – вполне. И мне стало страшно, и я поклялся себе, что всегда буду помнить об этом разрыве дружбы моих родителей и Олега, буду изо всех сил всегда беречь дружбу с Саней. И с Олегом.

— А что было потом? – спросил я наконец маму.

— Потом? Да ничего особенного. Через два года мы все закончили институт, а ещё через год родился ты. Марина, моя подруга, на которой Олег потом женился, приходила в роддом, но Олег так и не пришёл. И даже не позвонил, не поздравил. Не знаю, сынок, почему. Может, посчитал, что уже поздравил тогда, за три года до этого. Потом Марина вышла за Олега замуж. Нас с Сергеем на свадьбу не пригласили…

Потом мы надолго потеряли друг друга из вида. От общих знакомых узнавали иногда, что Олег очень скоро развёлся с Мариной, уехал учительствовать куда-то в Сибирь. Через несколько лет вернулся в Киев, в школе уже не захотел работать, стал тренером.

Ну а потом… Когда тебе исполнилось десять лет, Сергей уже к этому времени успел повстречать Илону. И он буквально разрывался в то время на части между новой любовью и беспокойством за нас, прежде всего – за тебя. Он, наверное, уже тогда знал, что когда-нибудь уйдёт от нас к Илоне. И очень боялся, как ты будешь расти без отца, без мужского влияния. И Серёжка заставил себя забыть про свою гордость и обиду, отвёл тебя в клуб к Олегу. Потому что как бы он ни относился к Олегу, но считал, что если кто-нибудь и сможет тебе хоть немного заменить отца, то это только он. Сергей страшно боялся, что Олег откажется взять тебя. Очень уж Олег… принципиальный. Но Олег принял, причём охотно. Но ничего при этом не забыл и не простил, старая дружба не возобновилась…

Я хорошо запомнил тот день, когда папа привёл меня в клуб а Олегу. Я тогда боялся и не хотел идти, но папа уговорил. Увидев нас, Олег бросился к папе, они пожали друг другу руки, потом даже обнялись. Называли они друг друга просто по имени, без отчеств, мне было это очень непривычно, папа почти ни к кому из взрослых так не обращался. И я сам с того первого дня тоже стал называть про себя Олега просто по имени. Папа остался посмотреть на мою первую тренировку, и во время неё Олег несколько раз подходил к папе и что-то ему объяснял.

Потом папа ещё много раз, пока не уехал в Ригу, приходил в наш зал, и они всегда подолгу разговаривали с Олегом. Я чувствовал, что между ними была какая-то напряжённость, но они оба старались её преодолеть и разговаривали друг с другом хорошо, по–доброму.

Я сказал об этом маме. Она кивнула.

— Да, сынок, я знаю, Сергей мне рассказывал. Олег старался ничем не дать понять, что помнит о том случае. Но он помнил о нём, он просто не мог бы никогда об этом забыть, не тот это человек. Ну и папа – тем более помнил. И что связывало их тогда, да и сейчас связывает (ты же знаешь, наверное, папа звонит иногда Олегу) – так это ты, только ты. Для одного – сын, для другого – ученик. А старая дружба – нет, они оба перечеркнули её и никогда о ней в своих разговорах не вспоминали.

Пока мы разговаривали с мамой, собралась гроза, вдалеке начало громыхать, в ночном небе вспыхивали зарницы. Когда, закончив наконец разговор, мама загнала меня в постель, разразился ливень, струи дождя яростно хлестнули по деревьям, по асфальту, стали ярко вспыхивать молнии, оглушительно грохотало, ночь как будто взрывалась, кипела от негодования, возмущалась тем, что такие хорошие люди так глупо порвали свои отношения. Мне показалось, что эта гроза – какая-то необычная, очищающая, живая, что она несёт в себе что-то хорошее, смывает всю грязь и неопределённость, несёт ясность и чистоту.

Я почему-то решил, что всё будет хорошо. То, что мама рассказала мне всё это, это, конечно, большое потрясение для неё. Нелегко тревожить занозу в душе, которая сидит там уже столько лет. Но занозу всё-таки лучше вытащить. Надо бы было пораньше, конечно, это сделать, но лучше поздно, чем никогда. А завтра я напишу контрольную, я к ней вполне готов, “сделаю” Тайсона, к этому я готов не хуже, пойду на тренировку, а после тренировки всё расскажу Олегу, вытащу занозу и из его души. Не зря же именно я связываю его с моими родителями. Мне Олег поверит, обязательно поверит. И поймёт. И снова начнёт звонить сюда, а может быть и приходить опять в гости. И с отцом их опять будет связывать старая дружба.

Убаюканный шумом грозы, ласковым урчанием устроившейся на животе Лапушки и этими приятными мыслями, я незаметно заснул.