Эпилог

Скрипнула тяжелая дубовая дверь, пропуская невысокого, плотного мужчину в комнату, где по углам и вдоль стен сгустился тяжелый, дышащий тревогой сумрак. Большие окна были занавешены тяжелыми шторами, почти не пропускавшими солнечный свет, на темном толстом ковре, устилавшем пол, лежала лишь узкая полоса, не способная разбить темноту. На столике, рядом с большой кроватью с красным бархатным балдахином горели три свечи в массивном, медном канделябре. В кресле рядом сидел совсем еще молодой человек и, казалось, дремал. В комнате пахло лекарствами, сожженными свечами, пылью и застоявшимся воздухом.

На кровати, разметавшись на льняных простынях, то ли в тяжелой дреме, то ли без сознания лежала девушка: белокурая, с тонкими чертами лица, бледной кожей и неестественно алыми, словно налитыми кровью губами.

Вошедший на цыпочках подошел к кровати, наклонился над спящей. От девушки дохнуло жаром.

– О Господи! – сдавленно воскликнул мужчина.

Спящий мгновенно проснулся и не на шутку испугался.

– Господин Альфред, что вы тут делаете! Отойдите немедленно!

Мужчина отпрянул назад, побледнев, кажется, больше, чем больная.

– Почему? Почему мне нельзя быть рядом с ней?

– Потому что это опасно, – веско сказал молодой человек, – доктор велел ни в коем случае не входить в эту комнату, и, тем более, не приближаться к больной никому, кроме меня и кривой Маргариты.

– Кривой Маргариты? – повторил мужчина, – но ведь это означает, что… Скажи, Джаспер, доктор Уилмор уверен в своем диагнозе? Ошибки быть не может? Ведь пятен на лице нет…

– Увы, – Джаспер развел руками, – доктор уверен – это черная оспа. А пятен иногда может и не быть.

– Но что доктор собирается делать?

– Вечером больной дадут слабительное. Если жар не спадет, попробуем пустить кровь…

– А лекарства? Вы даете ей какие-нибудь лекарства?

– Я понимаю ваши чувства, господин Альфред, – проговорил Джаспер, стараясь не отводить глаза, – но вы знаете и сами: от черной оспы не существует лекарств. Либо больная выживет, как в свое время выжил я и кривая Маргарита. Либо…

– Либо умрет, как ее мать, – договорил Альфред Нортон то, что никак не решался сказать ему ученик лекаря, – но ведь что-то мы можем сделать?

– О да, конечно. Обтирать больную льдом и молиться Господу.

– Джаспер, Ирис – моя единственная дочь! У меня больше никого нет. Чтобы спасти ей жизнь, я готов отдать любой свой корабль с грузом!

– Боюсь, господин Альфред, деньги тут бессильны. С Господом не торгуются, его смиренно просят. Пожалуйста, выйдите из комнаты и не приближайтесь к больной. Мне хватает забот с уходом за вашей дочерью. Если еще и вы свалитесь на мои руки, я могу не справиться.

– Да, конечно, Джаспер. Прости, – мужчина неохотно отступил, не отводя глаз, полных тревоги, от ложа, где его дочь боролась за жизнь со смертельно опасным врагом. Врагом, который выкосил половину Уэрствуда и не собирался останавливаться.

Родиться дважды… Есть мнение, что и один-то раз родиться на свет – это большая удача. А уж дважды!

Но в первые минуты после своего «второго рождения» девушка сильно усомнилась в том, что ей повезло. Скорее уж совсем наоборот.

… – Леди Из Общества! Уснула? Реплика!

Она живо развернулась к партнерше:

– О, конечно, молодой герцог очень мил, – и замерла, ожидая очередного нагоняя от режиссера. Который не замедлил последовать.

– Дорогая моя Леди Из Общества, вы совершенно не попадаете в роль. Разве так ведут себя на балу дамы семнадцатого века?

– Прошу прощения, – процедила она сквозь зубы, – как-то в последнее время не доводилось бывать на балах, да еще в семнадцатом веке. Герцог приглашения не прислал.

Партнерша хихикнула, но потихоньку. Вызывать огонь на себя – охотников не было.

– Леди, у вас должен быть мед в голосе и яд в словах, понимаете? Вы якобы хвалите жениха подруги, но она должна почувствовать, что с молодым герцогом что-то не так. Ньюансы, Леди, тут все на ньюансах… Неужели не чувствуете?

Молодая и, как говорили ее преподаватели, довольно перспективная актриса драматического театра имени Волкова города Ярославля в настоящий момент не чувствовала ничего, кроме раздражения. А ведь так была счастлива, когда только получила эту небольшую роль без имени, с двумя выходами, но в знаменитой пьесе! Режиссеру понадобилась всего пара недель, чтобы ее лучезарное счастье потускнело. И еще пара, чтобы актриса уверовала в собственную бездарность и неспособность играть. В последнее время она поднималась на сцену, как на эшафот, и лишь врожденное упрямство и неумение смириться с поражением толкало ее на это унижение раз за разом. Ей казалось, что вся труппа над ней втихомолку смеется. Хотя почему «втихомолку». Партнерша, например, хихикала вполне открыто.

Начинающей актрисе и в голову не могло прийти, что хихикали актеры над режиссером, что как профессионалу ему до Товстоногова еще семь верст баттерфляем плыть, что в реалиях семнадцатого века он разбирается примерно так же, как и любой, кто родился на триста лет позже… и что играет девятнадцатилетняя студентка театрального училища совсем даже неплохо. Опытные партнеры по сцене отмечали, что спину она держит прямо, кринолин носит так же естественно, как джинсы и топ, а «молодой герцог» действительно очень мил, и довольно трудно произнести эту фразу сквозь зубы, глядя на самого обаятельного мужчину труппы.

– Репетируем сцену обморока. Я надеюсь, в обморок упасть вы сможете? – язвительно поинтересовался режиссер, – Там даже говорить почти ничего не надо.

Девушка вспыхнула… но сдержалась.

– Я очень постараюсь, – ответила она… тоном безупречно воспитанной Леди Из Общества.

– По местам! Герцог, реплика!

– Я сожалею, госпожа, но ваш брат сегодня утром убит на дуэли, – скучающим тоном бросил Герцог, глядя в сторону. Его местный Немирович-Данченко тоже изрядно достал.

– Боже, нет! – воскликнула девушка, поднесла руку к глазам. И аккуратно «упала», оберегая голову и локоть.

– И это – обморок?! Вы надо мной издеваетесь. Кто так падает в обморок? С балкона видно, что вы просто садитесь на пол. Еще раз! Герцог – реплика.

– Я сожалею, госпожа…

Усталость, раздражение и злость на собственную неумелость накатили волной. Девушка поклялась, что сделает все как надо, пусть даже рассадит себе лоб. И после положенных слов зажмурилась, стиснула зубы и рухнула со всего размаху, так, словно ей подрубили ноги.

Голова с глухим звуком соприкоснулась с деревянным полом и мир исчез…

– Хорошо, – вяло кивнул режиссер. – Вставай.

– Что с ней? Посмотрите там…

– Она…

Последовали шлепки по щекам, тормошение за плечи…

– Она…

– Скорую! Звоните же кто-нибудь, – режиссер вскочил с места.

– В гримерку! Ее надо отнести в гримерку…

– Мужчины, ну делайте же что-нибудь!

Бесчувственное тело отнесли в маленькую гримерку. Народ испуганно суетился. Кто-то убежал за водой, нашатырем. Кто-то звонил в неотложку. А кто-то пошел курить…

«Скорая помощь» приехала на удивление быстро. Двое мужчин в бирюзовых халатах, спешно вошли в гримерку.

– А где же больная?

Следом протиснулся режиссер, обвел взглядом пустую комнату и, обернувшись к толпившейся у дверей труппы, неуклюже спросил:

– Куда она делась?

Возвращение было мучительным.

Ужасно болела голова. Кажется, именно от этой боли она и очнулась. Ощутимо подташнивало. Неужели сотрясение мозга? Лежать было неудобно. С одного боку – холодно, другой просто обжигало жаром. Спиной девушка ощутила какую-то неровную поверхность… что-то вроде видавшего виды дачного тюфяка, который настолько слежался, что, в конце концов, его решили выбросить. Пахло отвратительно: словно рядом свалили полцентнера заношенных мужских носков. А еще ей вдруг мучительно захотелось почесаться. Тело зудело. Да и голова, похоже, тоже.

Она осторожно приоткрыла глаза.

Полутьма. Прямо перед глазами низко нависал потолок: деревянный, но не покрашенный, а скорее – закопченный. Как будто тут несколько лет смолили дешевые папиросы или топили «буржуйку».

Она сделала попытку оглядеться.

Помещение было относительно небольшим и холодным. Его очень плохо освещала одна-единственная лампа, подвешенная над входом. От него шел узкий проход, а по обе стороны, на грубо сколоченных деревянных топчанах, едва прикрытые тонкими одеялами и каким-то тряпьем, лежали люди. Много людей. Иногда – по двое на одной постели. Двое или трое метались в жару, бредили. А одна, похоже, пожилая женщина со спутанными волосами лежала неестественно спокойно. Ее глаза были широко открыты и, не мигая, смотрели в потолок.

И запах, это чудовищный запах…

Больница? Уж скорее это была какая-то ночлежка для бомжей. Девушка осторожно повернула голову и отшатнулась: она тоже была не одна. Постель не первой свежести, в желтых пятнах мочи и, похоже, засохшей рвоты с ней делила какая-то старуха. Именно от нее исходил такой жар. Седые волосы были мокры от пота, а от виска на подушку медленно двигалось… двигалась… Когда девушка поняла, что именно ползет по волосам старухи, ее вырвало прямо на вытертое до дыр одеяло. Испустив слабый стон, она снова провалилась в забытье. Первый раз в жизни она увидела живую, настоящую вошь и такую крупную, что это зрелище сразило ее наповал.

Дверь открылась, и в комнату вошли, а вернее, протиснулись двое. Высокая худая дама с желтоватым цветом лица и тремя грубыми рубцами на лбу, в бесформенном сером платье и переднике, голову ее венчал белоснежный, накрахмаленный чепец. Вторым был молодой человек в черном, без парика, с вместительной сумкой через плечо. Он с порога оглядел помещение и сразу же заметил неестественную неподвижность одной из пациенток.

– Вторую койку можно освободить, – негромко сказал он, – эта женщина скончалась.

Его спутница кивнула и перекрестилась, не проявляя никаких эмоций.

– Мистер Джаспер – это оспа? – только и спросила она.

– Оспа, – кивнул Джаспер, – сколько человек здесь сейчас?

– Без умершей – два десятка. Думаете, никто из них не выживет?

– Если больные оспой будут лежать вперемешку с теми, кто сломал ногу или просто ослаб от голода, то, конечно, шансов у них мало, – произнес молодой ученик доктора.

– Что делать, – пожала плечами женщина, – это бесплатная больница для бедных, она существует на те средства, которые скапливаются в церковной приходе. У нас нет возможности разделить больных оспой и остальных.

– Значит, у гробовщика будет много работы, – философски изрек Джаспер и начал обход. Делал он это умело, но быстро и достаточно небрежно: касался лба, трогал запястье, смотрел зрачок, кивал и шел дальше. Его ассистентка несла лампу, чтобы Джасперу было удобнее.

Дойдя до койки, где, плотно прижавшись друг к другу, лежали старуха и молодая белокурая девушка, Джаспер вдруг замер и не мигая уставился на одну из пациенток.

– Кто она? – глухо спросил Джаспер, – откуда?

– Девица? Ее принесли почти три дня назад. С тех пор она не приходила в сознание. Сначала мы думали, что это какая-то леди. Платье, украшения, прическа…

– Леди? – поразился Джаспер.

– О нет. Совсем нет. Платье из дешевой ткани, просто пошито как платья знатных дам. Украшения стеклянные. Наверное, актриса какого-нибудь бродячего театра. Ее подобрали лежащей на улице с раной на голове. Видно, кто-то попытался ее ограбить, решив, что украшения настоящие.

– Постойте, – Джаспер выпрямился и недоверчиво посмотрел на свою спутницу, – вы сказали – три дня. Она три дня лежит рядом с больной оспой? И она здорова! Во всяком случае, оспы нет, это точно. Ни жара, ни других признаков. Ничего, кроме солидной шишки на голове. Как это может быть?!

– Пути Господни неисповедимы, – ответила женщина и опустила лампу, готовясь пройти дальше.

А молодой ученик доктора задержался. Во все глаза он смотрел на неизвестную девушку, подобранную на улице, и все больше удивлялся странной игре природы.

– Одно лицо… – пробормотал он так тихо, что его никто не услышал, – те же волосы… вот только чуть короче…

– Она точно не приходила в себя?

– Нет, господин Джаспер, совершенно точно.

– Странно…

«Готов спорить на что угодно, когда она откроет глаза, они будут серыми, – мысли ученика доктора уперлись в образ знакомой ему девушки, дочери владельца не бедной торговой компании. Образ пациентки, которая сейчас умирает от оспы и без сомнений доживает последние часы. – Боже мой, одно лицо… фигура… и она здорова. Вот уж, воистину, чудо Господне!..»

Опасаясь, как бы его внимание к бродяжке не заметила спутница, Джаспер торопливо прошел дальше. Его взгляд блуждал по обреченным лежащим на грязных койках. Он совершенно потерял к ним интерес. Его мозгом полностью завладели мысли о… «Корабль с грузом… Нортон обещал и наверняка сдержит слово. Он любит дочь без памяти, – глаза Джаспера сверкнули и губы едва заметно дрогнули в улыбке. – А эта незнакомка, кто бы она не была, вряд ли откажется от безбедного будущего». План, простой и сулящий огромные барыши, мгновенно составился в голове Джаспера.

– А знаете, Малона, – ученик доктора остановился и обернулся к смотрительнице. – Я кажется, узнал эту девушку…

Малона удивленно изогнула брови.

– Да-да. Определенно это дочь одного моего пациента… мистера Илсторба. Да-да. Эту юную леди кажется, зовут Элеонора. Да, совершенно точно – Элеонора Илстроб. Неугомонная девчонка. Представьте себе, Малона, эта проказница сбежала от отца с бродячими актерами.

– Я так и думала! Бедный отец, – смотрительница, вскинула руку к лицу, – наверное, он сбился с ног…

– Да. Я думаю, он будет рад, такой находке.

– А вы знаете, где он живет?

– О, конечно, это же все-таки мой пациент. – Джаспер решил действовать быстро и решительно.