Глава 29

Для того чтобы вернуться в Петерштадт, у Странника было несколько путей. От того, насколько правильно выберет он сейчас дорогу, зависела его судьба, и он это прекрасно понимал. Возвращение обратно той же дорогой не сулило ему ничего хорошего. Для того чтобы понять замысел своих противников, Странник тщательно обдумал все этапы своего пути и выделил два пункта, где он мог быть замечен стражниками: это были либо дом его учителя, Старого Гризли, вероятно находившийся под наблюдением, либо линейный корабль «Рутенбург».

Эти рассуждения привели его к мысли о том, что засады на него, Странника, разумно организовывать в Петерштадте и Нойнбурге; в любом из пунктов их с Большим Майком пути на Северо-Запад и в особенности на дороге, ведущей с перевала Шварценберг, на той самой дороге, на которой он сейчас стоял. Соблазнительно, конечно, было сложить все свои пожитки на воз и поехать на нем, управляя парой лошадей, но разум и опыт разведчика подсказывали ему, что этот воз непременно привезет его в подвал дома по адресу Кайзераллее, 2, где располагался Департамент Государственной Стражи. Поэтому, спрятав в лесу воз и отпустив лошадей, Странник взвалил на плечи торбу с флягами и из других вещей взял с собой только деньги – самую лучшую экипировку путешественника с тех пор, как человечество их придумало. Он двинулся строго на север, для того, чтобы через два дня, избегая дорог и минуя населенные районы, выйти к деревушке Фишердорф, расположенной на берегу озера Моритцзее. Путь его пролегал через заросшие лесом и густым кустарником склоны гор; несколько раз Страннику пришлось переправляться через лесные ручьи, очень холодные в это время года, однако полезные для того, чтобы запутать следы на тот случай, если его в течение ближайших трех-четырех дней будут преследовать со специально обученными собаками. Этот путь был самым трудным из возможных, и именно поэтому Странник и предполагал, что на нем маловероятна засада. В сущности, для того чтобы организовать засаду на этих лесистых склонах, Департаменту Государственной Стражи пришлось бы проводить войсковую операцию с привлечением не менее тысячи воинов.

Путь до Фишердорфа пешком и с грузом оказался утомительным, но на удивление спокойным. К концу второго дня пути Странник доел остатки хлеба и сала – самой портативной походной пищи, придуманной человечеством, и единственное, что оставалось у него в изобилии – это чистая родниковая вода. Проблема голода не особенно его пугала – самое позднее через сутки он предполагал появиться в рыбацкой деревне, где наверняка нашел бы кров, пропитание и возможности двигаться дальше. Его надежды оправдались на следующий день, в шесть часов пополудни, когда он, спускаясь с очередного склона, вышел из леса на берег большого и живописного озера Моритцзее, по праву называвшегося жемчужиной Северной Рутении. Своим названием озеро было обязано сказочному герою Моритцу, сражавшемуся в окрестностях озера со сказочным же чудовищем и победившему его. В полумиле от того места, где Странник вышел из леса, на берегу виднелись многочисленные рыбачьи лодки. Озеро славилось своей форелью, щуками, зеркальными карпами и сигами; окуней и плотву здесь никто за рыбу вообще не считал. Войдя в деревню, Странник представился бродячим торговцем Клаусом Штейнбергом, справедливо предположив, что никто не станет здесь проверять его документы. Так и вышло – уже через полчаса, потратив всего один золотой (большие деньги в этих местах!), он имел место для ночлега, застеленную свежими простынями постель и, сидя за простым деревянным столом, ел из такой же простой деревянной посуды уху, равной которой по вкусу он не встречал и в лучших трактирах Рутенбурга.

Это была двойная уха: сперва сваренная в котле на рыбной мелочи, которая затем выбрасывалась или отдавалась деревенским котам, затем – на судаках и сигах, и они-то уже оставались в котле; уха с репчатым луком и чесноком, добавленными в самом конце, за пять минут до готовности, с должным количеством соли и небольшим перца; уха, в которую за мгновение до снятия ее с огня влили рюмку шнапса и в которой потушили тлеющую головню от костра. Это была уха, поедая которую всякий человек мог себе с уверенностью сказать: «Да, жизнь прожита не зря!»

Утомленный и насытившийся, Странник провалился в блаженный сон и проспал целых семь часов кряду – роскошь, которую он считал одной из самых прекрасных и которую по роду своей деятельности он мог позволить себе так редко.

Утром следующего дня, солнце уже взошло над озером и блестело в его неподвижном зеркале, Странник проснулся и, поблагодарив гостеприимных хозяев, стал готовиться в путь. Походив по деревне около часа и разговаривая с рыбаками, он нашел такого из них, кто делал себе новую лодку и согласился отдать старую всего за тридцать золотых. При этом во время сделки и покупатель и продавец не переставали хитро и довольно прищуриваться. Старый рыбак прищуривался и улыбался оттого, что продавал за тридцать золотых лодку, которую никто из местных жителей не купил бы у него и за пятнадцать. Странник тоже улыбался, так как понимал, отчего улыбается старый рыбак, и ни капельки не возражал против того, чтобы быть таким образом облапошенным. Разумеется, кроме лодки были приобретены также и весла, и запас провизии дней на семь. Приобретая провизию на местном базарчике, Странник обратил внимание на стоявший с краю лоток торговца игрушками. Помимо обычных для этих мест глиняных свистулек в виде петушков, колокольчиков и вырезанных из дерева зверьков, на лотке лежала кукла. Это была довольно большая деревянная кукла с пучком соломы на голове, обозначавшим волосы, одетая в яркое ситцевое лоскутное платьице. Длиной кукла была более фута, а ценой – три серебряных монеты: это была самая дорогая игрушка, в связи с чем, по-видимому, ее никто до сих пор и не приобрел. Кукла понравилась Страннику, и он, не торгуясь, купил ее, сразу же спрятав в свою большую походную торбу.

Пройдя на веслах вдоль берега озера около пяти миль на восток, Странник нашел место, где из Моритцзее брала начало широкая и полноводная река Флюсс, несшая свои воды к морю и впадавшая в него десятью милями западнее Петерштадта. Удобно устроившись и не спеша выгребая на середину реки, пользуясь ее быстрым течением, он намеревался в течение пяти дней добраться до своего родного города. На его пути не было городов и больших деревень – берега Флюсса на большом протяжении представляли собой заболоченные низины, труднопроходимые и малопригодные как для жилья, так и для организации засад и постов. Прохладный воздух ранней осени уже прогнал комаров, бывших еще две недели назад проклятием здешних мест; в плавнях у берега плескалась большая рыба, а прибрежные заросли тростника были идеальным местом для обитания уток. Любой рыболов или охотник многое бы отдал, чтобы оказаться в этих местах на неделю, отрешившись от повседневных забот. К сожалению, у Странника эти заботы все еще были. Для того чтобы добраться до Петерштадта так, как они договаривались с Мустоффелем, ему оставалось еще десять дней…

Рэм Мустоффель вышел на ют флагманского линейного корабля. Утро было безоблачным и холодным, с запада дул легкий бриз, покрывая поверхность петерштадтской бухты мелкой рябью. Рэм задумчиво осмотрелся. Городской порт жил своей обычной жизнью, по набережной деловито прохаживались во всех направлениях портовые рабочие и мелкие чиновники, моряки торговые и военные. Утренняя набережная постепенно наполнялась деловитым гулом. Внимание Рэма привлекло какое-то яркое пятно у стенки набережной, ярдах в ста от кормы его корабля. Взяв подзорную трубу и направив ее на заинтересовавшее его пятно, Мустоффель увидел, что это деревянная кукла в пестром ситцевом платьице. Кукла была привязана тонкой бечевкой к одному из столбиков ограждения набережной, что не давало ветру и волнам отнести ее в сторону. Кукла покачивалась на волнах, ее волосы, сделанные из пучка соломы, намокли и растрепались. По-видимому, какой-то ребенок, играя на набережной, уронил свою игрушку в воду и не смог достать ее обратно, а веревка, на которой она была привязана, зацепилась за выступ ограждения. Рэм Мустоффель достал из кармана трубку и кисет с душистым табаком; тщательно набив трубку, раскурил ее, задумался.

Он уже давно не принадлежал себе. Особенно остро он ощущал это с того дня, как не стало Сноу и его соратников. Их гибель особым бременем легла на его, Рэма, плечи – ведь смыслом их жизни были «Волхвы», да и смыслом их гибели – тем более. Это означало, что смысл всей жизни его старших товарищей был сейчас в его руках, в руках бэттлшип-коммандера Рэма Мустоффеля. Теперь только от него зависело, и только он мог решить – бесцельно ли или же ради Великого Дела погибли люди, которых он так любил и уважал.

Рэм докурил свою трубку и позвал вестового – матрос появился перед ним секунд через десять.

– Крузер-коммандера Шика ко мне, срочно! – коротко скомандовал Мустоффель.

Матрос бросился исполнять приказ. Через две минуты начальник мариненахрихтендинст был рядом с ним. Рем молча передал ему подзорную трубу и пальцем указал в ту сторону, где качалась на волнах деревянная кукла. Посмотрев в указанном направлении, Шик не столько спросил, сколько сказал:

– Ну что же, пора. – Он взглянул в глаза своего командира и, получив утвердительный кивок головой, удалился…

Боцман с флагманского корабля уважал крузер-коммандера Шика. Во-первых, стоять вахтенным офицером по уставу положено всем членам команды, кроме, разумеется, командира. Однако в последнее время на имперском флоте появилась нехорошая, с точки зрения боцмана, тенденция – старшие офицеры всячески избегали подобной рутины, перекладывая ее исключительно на плечи офицеров младших. В то же время (думал боцман) именно пример старших офицеров и есть тот стержень, тот фундамент, на котором воспитывается и вырастает весь офицерский корпус. Среди немногих старших офицеров, изредка стоявших вахты на флагмане, был Шик. Более того – вахту ведь тоже можно стоять по-разному! Вот, например, сейчас – они едут на береговую базу с дюжиной матросов для того, чтобы получить провиант на неделю, – никто из вахтенных, оставив за себя подвахтенного, никогда не утруждается самостоятельно съездить и принять продовольствие, а эти тыловые крысы только и норовят подсунуть какую-нибудь тухлятину! И одно дело, если скандал по этому поводу устроит он, боцман, тоже, ясное дело, не последний человек; но совсем иначе, когда свое неудовольствие выкажет крузер-коммандер! Вот герр Шик – это да, это настоящий флотский офицер, несмотря на свое высокое положение, он едет сейчас с боцманом на береговую базу, и, берегитесь сволочи-интенданты, если что-нибудь будет не так!

– Тпрруу! Герр крузер-коммандер, вы просили притормозить на минуточку у этого дома!

– Спасибо, боцман, я на минутку загляну, мне обещали привезти хорошее вино для кают-компании, – ответил Шик и слез с повозки.

– Вот вам и еще пример, – продолжил свои размышления боцман, почтительно кивнув головой старшему офицеру. – Все ведь, ну буквально – все так и норовят что-нибудь утащить для себя, а герр крузер-коммандер – напротив, старается для всех, вот и вино для кают-компании наверняка же покупает на свое жалованье! А оно у него, конечно же, не в пример боцманскому, однако же и не бессчетное…

Шик прошел вдоль дома, около которого остановилась их повозка. Во втором от угла здания окне первого этажа он увидел то, что хотел увидеть, – высокую, зеленого аптечного стекла бутылку четырехгранной формы с вынутой из горлышка пробкой. Пробка лежала рядом и была выполнена искусными стеклодувами таким образом, что представляла собой мерную рюмку для дозировки содержавшегося в бутылке лекарства. Очевидно, что нерадивый пациент, выпив с утра прописанную ему лекарем и изготовленную аптекарем микстуру, забыл закрыть бутылку крышкой. Это был непорядок, так как каждому ясно, что микстура от такого хранения выдохнется или испортится.

Шик подошел к двери дома и постучался. Ему открыла хозяйка, пожилая, благообразной внешности фрау, которая тотчас же кивнула ему и сказала:

– Добрый день, господин моряк, ваш друг Клаус приехал вчера и ждет вас.

Шик поблагодарил хозяйку и вошел в прихожую. Он сам снял комнату в этом доме для незнакомца, назвавшего себя Клаусом, как и было между ними заранее оговорено.

Шик прошел в комнату, провожаемый вежливой и приветливой домохозяйкой. В кресле у стены, противоположной окну, сидел Странник. Он посмотрел на крузер-коммандера взглядом, который почему-то показался Шику безразличным, и сказал:

– Добрый день, старый товарищ, рад тебя видеть.

Хозяйка дома деликатно удалилась.

– Ну как твои успехи? – с деланным равнодушием спросил Шик.

Вместо ответа Странник достал из-за кресла свою большую походную торбу и вынул из нее две полные кожаные фляги, каждая емкостью по галлону. Шик улыбнулся и, в свою очередь, поставил перед Странником кожаный мешок, который приятно тяжело звякнул, когда коснулся пола. Это был особый звук, звук большого золота, звук, который ни с чем невозможно спутать.

– Здесь двести золотых червонцев, – сказал крузер-коммандер, заглядывая в одну из фляг и убеждаясь в том, что жидкость в ней соответствует описанию, данному в бумагах покойного Зальцмана, – но это еще не все. Нам, нашему Делу и нашей Организации, очень нужны талантливые и опытные люди вроде вас. Поверьте мне, в Империи начинается новая эпоха, Эпоха, которая потребует для себя Новых Людей. В этой новой жизни вы наверняка найдете себе достойное место и применение и достигнете очень многого. Короче, Клаус, если вы все еще Клаус, мы предлагаем вам сотрудничество. Поверьте, мы не обманем, и вы не пожалеете!

Странник посмотрел на Шика долгим взглядом и чуть улыбнулся, улыбнулся одними углами губ. Он всегда так улыбался, когда вспоминал эту древнюю легенду.

Когда-то давным-давно на свете жил человек, который был добр и хотел, чтобы и все люди вокруг него были добрыми и не творили зла. Он стал убеждать всех окружающих, что все люди на свете – братья. За это он был окружающими его людьми задержан, приговорен и убит. Странник ясно понимал теперь его ошибку – да, действительно, все люди одинаковы – у каждого две руки и две ноги, у каждого примерно одинаковые мысли и желания, горести и радости. Но у них нет того, что могло бы сделать их братьями, – у них нет и, наверное, не может быть общей Правды. Правда у каждого своя. Он всю жизнь служил тому, что считал Высшей Правдой; наверняка тому же самому служил и его покойный компаньон, Большой Майк. И если бы Странник не убил Майка, то Майк наверняка рано или поздно убил бы его, Странника. Убил в полном соответствии со своими представлениями о Правде и Справедливости…

– Спасибо, крузер-коммандер, я вам, конечно же, верю, но не могу принять вашего лестного предложения. Извините, но я очень устал. – Он не врал Шику: единственным чувством, которое владело им сейчас, была неимоверная усталость и опустошение.

– Жаль, – искренне огорчился начальник морской информационной службы Северной эскадры. – Мы бы с вами многое смогли…

Он подошел к Страннику и, прощаясь, крепко пожал его руку:

– Прощайте, Клаус, и да сопутствует вам удача…