Глава 4
В ночь на субботу, 24 июля. Подмосковье, поселок Теляево. Наташа и Валерий Петрович
– Без паники, Наталья, – строго приказал полковник.
Он сам присел на корточки, накрыл сонную артерию Маргариты ладонью. Сначала ему тоже показалось, что пульса нет. Но, если надавить покрепче… сжать пальцы…
– Просто глубокий обморок, – обнадежил полковник и рявкнул домработнице Вике – девушка так и стояла у двери, с той же глупой, задумчивой полуулыбкой:
– Быстро! Нашатырь принеси!
Окрик. Лучший способ вывести домработницу из прострации. Вика поморгала, будто просыпаясь, и заверила:
– Я мигом!
И выскочила из кабинета.
Нотариус же из-за стола так и не встал. Он с интересом разглядывал лежащую у его ног девушку и неодобрительно причмокивал сморщенным ртом.
Валерий Петрович снова взялся за Ритин пульс – действительно еле прощупывается, совсем слабенький. Но, слава богу, сердце бьется хоть и медленно – ударов сорок в минуту, – но ровно. Значит, ничего страшного не произошло, да и возраст у Маргариты еще не подходящий для инфаркта или инсульта.
Полковник попросил Наталью:
– Наташа, дайте мне подушку. Вон на диване лежит. Приподнимем ей голову…
– Извините, что я запаниковала, – пробормотала Наташа.
– Подушку мне дай, – повторил, переходя на «ты», Валерий Петрович.
Наташа подчинилась. Потом сделала пару глубоких вдохов и спокойно спросила:
– Может быть, нужно что-то еще? Воды, корвалол? Или грелку?
– Вода пригодится. Принеси, – велел полковник.
– Я, пожалуй, пойду… – вдруг встрял нотариус.
На него никто не обратил внимания. Старик, покряхтывая, вылез из-за стола и покинул кабинет. Прощаться с ним никто не стал.
Вика с нашатырем и Наташа с водой явились в комнату одновременно.
Ходасевич принял пузырек с нашатырем, отвернул крышечку и вопросительно взглянул на домработницу.
– Ватку? – догадалась та. И виновато промямлила: – Я не подумала… Принести?
– Не надо, – поморщился полковник. – Придется так.
Он поднес пузырек к ноздрям Маргариты, но Наташа его опередила – присела рядом и выхватила из кармашка носовой платочек. Ходасевич благодарно кивнул, щедро сдобрил изящную тряпочку нашатырем, сунул Рите под нос… Девушка закашлялась и, не открывая глаз, попробовала зажать нос рукой.
– Все в порядке, – облегченно сказал полковник. И ласково обратился к Маргарите: – А ну, милая! Давай, просыпайся! Открывай глазки!
Со двора послышались шум мотора, тихий скрип ворот.
– Кто это? – машинально спросил полковник.
Наташа подскочила к окну, выглянула и сообщила:
– Нотариус уезжает.
– А где Денис с Майей? – поинтересовался Ходасевич.
Наташа дернула плечом:
– Не знаю.
– Они в своей комнате закрылись, – с готовностью встряла Вика.
– Вот как? – протянул Ходасевич.
Вообще-то, он не сомневался: после сцены, имевшей место в кабинете, Денис покинет особняк немедленно.
– Может, Ритку на диван переложить? – неуверенно произнесла Наташа. – А то холодно, на полу-то… Давайте перетащим! Подождем немного, пока она в себя придет, а потом поедем отсюда, все вместе, ладно?
– Хочу домой… – тихо простонала Маргарита.
– Мы поедем домой! – склонилась к сестре Наташа. – Поедем, Риточка! – И обратилась к полковнику: – Жаль, конечно, что мы без колес… Может, попросить Дениса, чтобы отвез нас? Или до электрички дойдем? – она с надеждой вглядывалась в его глаза.
Но полковник уже принял другое решение:
– Нет, Наташа. Риту сейчас никуда тащить нельзя. Придется ее здесь оставить. И самим с ней оставаться.
– Фу, – скривилась Наталья.
– Ничего, мы никому не помешаем, – безапелляционно изрек Ходасевич. – Комнат в доме много.
***
С ночлегом проблем не возникло. Что приятно, даже с Тамарой общаться не пришлось – все уладили через домработницу. Валерий Петрович откомандировал Вику в спальню, где в гордом молчании замкнулась мачеха. Просил передать, что уже поздно, Маргарите – плохо, а машин ни у кого из них троих нет, и не позволит ли Тамара Кирилловна?.. Домработница вернулась быстро, сообщила:
– Тамара Кирилловна не возражает. Я провожу вас в комнаты.
Наташа и Валерий Петрович помогли Маргарите подняться:
– Вставай, Риточка, мы тебя в спальню отведем…
Маргарита с видимым усилием открыла глаза и простонала:
– Здесь? Не хочу!
Валерий Петрович приготовился уговаривать ее, но его опередила Наталья – она строго сказала:
– А не хочешь – тогда пошли на электричку. До станции – всего три километра. Может быть, и успеем на последнюю.
Маргарита попробовала встать – но голова у нее, похоже, еще кружилась. Она снова присела на ковер и жалобно, словно капризный ребенок, пробормотала:
– Что-то мне совсем плохо… Но я все равно не хочу оставаться! Сейчас, подождите! Я чуть-чуть оклемаюсь – и пойдем!
Но Наташа была неумолима:
– Пока оклемаешься – электрички точно перестанут ходить. Нет, Ритка, не капризничай, мы остаемся.
– Здесь Тамара… – Ритино лицо перекосила гримаса.
– Тамара у себя в спальне, ты ее и не увидишь, – успокоила Наташа. – А завтра встанем пораньше и сразу уедем.
Рита всхлипнула. «Совсем как моя Танюшка – когда в детстве коленку разбивала, – подумал Валерий Петрович. – Да, эта Маргарита, хоть и двое детей у нее, а сама выглядит, как ребенок…»
Наташа, похоже, думала так же – она опять обратилась к Рите строгим тоном старшей сестры:
– Все, Маргаритка, дискуссия закончена. Быстро встала и потопали в спальню.
«Сейчас взбрыкнет», – предположил полковник. Но Рита, к его удивлению, спорить больше не стала. Валерий Петрович и Наташа помогли ей дойти до комнаты на втором этаже, а там уже ждала Вика:
– Сюда! Постель я застелила…
– Спасибо, Валерий Петрович, – поблагодарила полковника Наташа.
Ходасевич с облегчением передал свой пост по правую руку от Маргариты домработнице. Девушки повели Риту в одну из спален, а полковник снова спустился на первый этаж, в столовую. Решил отдышаться и перекурить. Спать все равно не хотелось: слишком перенервничал.
«Нет хуже улаживать чужие семейные дела», – обреченно подумал Валерий Петрович.
***
Наташа подкралась неслышно. Или походка у девушки такая легкая, или он задремал? Полковник заметил ее, только когда старшая из сестер опустилась в кресло напротив.
– Ритка уснула, – сообщила Наташа. И предложила: – Давайте чаю выпьем?
– Давайте, – с удовольствием согласился Ходасевич. – А где здесь кухня? Или надо Вику позвать?
– Вика у мачехи, – поморщилась Наталья и передразнила: – «Викто-ория! Опусти мне жалюзи!» Так что обойдемся без Вики. Сейчас сама все организую. – И предупредила: – Только по-простецки, без изысков.
– Ничего. Не баре, – в тон ей ответил Ходасевич.
Наташа улыбнулась и бесшумно выскользнула из столовой. Вернулась быстро, вся нагруженная – притащила и электрический чайник, и пару стаканов, и чайные пакетики. Сообщила:
– В кухне полно разных чаев: и зеленый, и с бергамотом, и каркадэ. Но их все заваривать надо. А в пакетиках – только грузинский, его Вика, наверно, пьет. Сойдет?
– Сойдет, – кивнул полковник.
Примитивный грузинский чаек в граненых стаканах (откуда Наташа их только выкопала?) будет приятным контрастом элитным интерьерам особняка, изысканным кушаньям и служанке, мчащейся по первому зову…
– Мы вам, наверно, совсем идиотами кажемся, – предположила Наташа, после того как заварила чай и уселась в соседнее кресло.
– Кто это – «вы»? – уточнил Ходасевич.
– Ну, мы все. Конышевы. – Наташа опустила голову. – Думаете, наверно: вот семейка!
– Что вы, Наташа, – тактично ответил полковник.
Положа руку на сердце он до сих пор злился: из-за странного поведения Дениса, из-за обморока Маргариты, из-за того, что придется коротать ночь в особняке – сколь же комфортном, столь и чужом.
– Да ладно, не притворяйтесь. Я ведь вижу, – вздохнула Наташа. И виновато сказала: – Вы только не сердитесь на Ритку!
– Я не сержусь, – быстро ответил Ходасевич.
Она взглянула на него с укором:
– Конечно, сердитесь. Впрочем, я тоже на нее злюсь – зачем было позориться? Хотя я понимаю: ей обидно, что отец так поступил.
– Он вам совсем ничего не оставил? – поинтересовался Валерий Петрович.
– Если б просто не оставил… – Наталья поморщилась. И в подробностях пересказала полковнику отцовское завещание, а особо яркие кусочки процитировала на память.
– Жестоко, – покачал головой полковник. И спросил: – А вы… предполагали нечто подобное?
– Честно говоря, нет, – призналась Наташа. – Лично я терялась в догадках другого рода: сколько он мне оставит? Сто тысяч? Двести, триста? Или целый миллион?.. – Она горько улыбнулась и добавила: – Хотя теперь я думаю, что могла бы догадаться и раньше. Отец у нас был такой… – она замялась, подбирая слово, – …непредсказуемый.
– Непредсказуемый – или несправедливый? – уточнил Ходасевич.
– Вот именно, что непредсказуемый. А он сам считал, что очень справедливый. – Наташа задумалась и вдруг предложила: – Хотите, я вам одну историю расскажу? Из давнего прошлого?
– Насколько давнего? – прищурился полковник.
– О… просто из археологического! Когда же это было, в каком году?.. – вспоминая, наморщила лоб Наташа. – Денис тогда в пятом классе учился. В общем, очень давно. Ну, вот. Однажды Диня проштрафился – получил пару по математике – и дико перетрусил.
Ходасевич не удержался от улыбки: нелегко сопоставить успешного бизнесмена Дениса – и школьника, испуганного из-за «двойки».
– А отец у нас в смысле оценок был строг, – продолжила Наташа, – и особенно из-за математики всегда злился. По природоведению, например, можно было хоть колы получать, а математика, считал отец, – это святое.
– Что же в ней святого?
– Отец у нас говорил так, – усмехнулась Наташа, – любой текст напечатает машинистка, по географии – есть карты, а вот считать каждый человек должен уметь сам: иначе обманут.
– Трудно не согласиться.
– Денис тогда затер «пару» в дневнике лезвием, а сверху «штрихом» подкрасил, – продолжила Наташа. – Но папаня все равно его разоблачил: у него нюх на всякие подделки. Ну, и разозлился, конечно, ужасно. Пообещал Денису, что строго его накажет. А КАК накажет – не сказал. И КОГДА – тоже не сказал…
– Тяжело вашему брату пришлось, – посочувствовал Ходасевич.
– Ага, – согласилась Наташа. – Бедный Диня совсем извелся – у него как раз день рождения был на носу. Сначала он боялся, что велосипед не подарят, как обещали, – нет, подарили. Потом, что гостей не разрешат позвать, – разрешили. И тогда Денис решил, что наказание откладывается до лета, – что, наверно, его на море отдыхать не пошлют. И успокоился. Все говорил мне, что в гробу он видал это море. Но отец поступил совсем по-другому.
Наташа примолкла.
– Так что ваш отец сделал? – поторопил ее Валерий Петрович.
– До сих пор вспоминать неприятно… – откликнулась Наташа. – Денисовы гости должны были прийти в субботу, к четырем, – человек пятнадцать друзей и одноклассников. Он с утра уже начал их ждать: носится, помогает маме на стол накрывать. Наконец, четыре часа – никого нет. «А, они вечно опаздывают!» – не волнуется Денис. Потом половина пятого, без пятнадцати пять, – и до сих пор никого. Мы с мамой и Риткой сами ничего не понимаем, а отца дома нет, он по субботам всегда работал. Диня плачет, психует – думает, что друзья ему бойкот объявили, только не понимает, за что. В пять вечера мама, наконец, уговорила его – он позвонил кому-то из одноклассников. А тот его огорошил: «Твой папа нас всех сегодня утром обзвонил и сказал, что ты наказан и день рождения отменяется!» У Дениса знаете какая истерика была… – Наташа замолчала.
– А ваша мама? Она знала? – уточнил Валерий Петрович.
– Нет, – покачала головой Наталья. – Она потом на отца кричала, что жестоко так поступать с ребенком.
– Отец оправдывался?
– Все бубнил: «Я обещал наказать Дениса и наказал». Ну, и как его называть после этого?
– Извините, конечно, но я бы назвал его садистом, – сказал Ходасевич.
Наташа вздохнула и добавила:
– Отец – он во всем такой… Никогда не знаешь, чего от него ожидать…
– Интересно, почему все-таки Денис не уехал? – не вполне впопад спросил Ходасевич.
– Сама гадаю. Назло, что ли, Тамарке? – развела руками Наташа. – И Инков тоже остался, мне Вика сказала… Может, они хотят с утра, на свежую голову, с Тамарой поговорить?
– О чем тут говорить? – пожал плечами Ходасевич.
– Понятия не имею, – развела руками Наталья и разговор продолжать не стала. Было видно, что даже упоминание о мачехе ей неприятно. Она с минуту помолчала и вдруг предложила: – А хотите я вам другую историю расскажу, уже про меня? Вы ведь слышали про «Настоящий» магазин?
Наташа
Наташа хорошо запомнила тот день, когда они с папой «обмывали» ее диплом. Отмечали вдвоем – пошли, как предложил отец, по старинке, в «Прагу». Сидели за столиком на двоих, друг против друга, а в центре стола, гордо облокотившись на бутылку шампанского, источали вкусный типографский аромат «корочки» Финансовой академии. Диплом, на радость им обоим, оказался красным.
– Молодец, дочка. Горжусь тобой, – несколько раз повторил папа.
– Спасибо, папуля, – смущенно бормотала Наташа.
Накануне у нее был жестокий скандал с сестрой – Наташа сдуру проболталась Ритке, что отец пригласил ее в ресторан, обмыть «корочки».
– И думать не смей! – взвилась Ритка. – Как ты вообще можешь общаться с этой сволочью? Он с мамой такое сделал, а ты…
Прошло уже три года с тех пор, как отец ушел из семьи, но мама так и не оправилась. Ходила тихая, с потухшим взглядом. Полюбила сидеть у окна – смотрела сквозь стекло бездумно, не видя, обхватив руками виски. И часто жаловалась, что у нее болит голова…
– Ритуля, – вздохнула Наташа, – но ведь теперь уже ничего не исправишь, правда? Отец все равно не вернется…
– Он жизнь ей сломал! – распалялась Маргарита. – Ты вспомни, какая мама раньше была!
Наташа все помнила. Как раньше, еще до развода, мама пекла оладушки – вроде бы такое скучное, хлопотное дело! – но при этом часто улыбалась, а то и напевала что-то веселое. Как мыла пол, а ведь от одного вида швабры можно в тоску впасть, но пританцовывала, словно игривая девчушка… Как, кажется, давно это было! Жизнь будто на две глыбы разломилась: белый мрамор – это до ухода отца. А после – траурный черный гранит.
Теперь, когда папа звонил им домой, ему далеко не всегда удавалось вымолвить хотя бы слово, кроме «алло». С ним разговаривали только Наташа и Денис, а если трубку снимали мама или Маргарита, они тут же швыряли ее обратно на рычаг.
– Рита, но он все-таки наш отец! – убеждала Наташа сестру. – И нельзя его просто взять – и выбросить из своей жизни.
– Лично у меня – отца нет, – каменела лицом Рита. – А предателя Бориса Конышева я из своей жизни готова выбросить.
– Ты потом поймешь, что не права, только поздно будет! – сердился Денис.
– Отец-то уже не молод, – пугала Наташа.
– Вот пусть поскорей и сдохнет! – кричала сестра.
А мама, когда слышала их ссоры, никогда не вмешивалась. Молчала. И даже не пеняла Ритке, что слово «сдохнет» интеллигентные люди не произносят…
«Маму понять можно. А Ритка – просто еще маленькая. Максималистка. Привыкнет», – порешили Наташа с Денисом. И с отцом хоть нечасто, но виделись. Вот и тогда Наталья сообщила брату:
– Меня папа диплом позвал обмывать! Пойти?
– Конечно, иди, – Денис ни секунды не колебался. И посоветовал: – Попроси, чтобы он тебя в свою фирму взял.
Отцовский «Древэкспорт» в ту пору был уже известен и развивался так бурно, что Наташины однокурсники по финансовой академии уже не раз подъезжали к ней с просьбой составить протекцию в папаниной фирме. Никто и не сомневался, что она будет трудиться именно там.
Но у самой Наташи были другие планы. И когда в тот вечер после пары тостов – за красный диплом и за «кровь Конышевых» – отец спросил, чем она собирается заниматься, Наталья твердо ответила:
– Хочу свое дело открыть.
– Какое? – тут же заинтересовался отец.
Наташа к разговору с папой подготовилась – извлекла из сумочки бизнес-план.
– Магазин, – сообщила она.
– Магазинов в Москве тысячи, – прищурился на ее бизнес-план отец.
– А у меня будет особенный. Настоящий, – твердо ответила Наташа и подтолкнула к отцу аккуратно прошитые листочки бизнес-плана. – Да ты почитай!
Бизнес-план дался Наталье нелегко – долгими ночами обдумывался, долгими вечерами обсчитывался…
Отец быстро просмотрел отпечатанные на лазерном принтере странички, проглядел диаграммы и графики, похвалил:
– Молодец, грамотно.
– Поможешь? – тут же ринулась в атаку Наталья.
Отец не ответил. Отложил бизнес-план, склонился над тарелкой. Задумчиво откусил и отправил в рот кусочек стремительно остывающего шашлыка. Недоверчиво спросил:
– И ты пишешь, что как минимум тридцать процентов москвичей готовы от этого, – он указал вилкой на аппетитный шашлычок, – отказаться?
– Конечно! – горячо воскликнула дочь. – Те, кто худеют, – раз. Те, кто холестерина боятся, – два. А потом, есть ведь еще религиозные посты, и многие их соблюдают…
– Говорят, что соблюдают, – поправил отец.
– Многие на самом деле соблюдают, – не согласилась Наташа. И добавила: – Я ж там, в бизнес-плане, и примеры привожу. Например, магазин «Real Food Store» в Хелене, штат Монтана. Помнишь, я в Америку на стажировку ездила? Я в этом магазине две недели проторчала – сначала продавцом, а потом и на кассе. Там товарооборот…
– Я прочитал, какой там товарооборот, – перебил ее отец. – Но одно дело Америка, а другое – Россия. Наш русский Ванька на здоровую пищу плевать хотел.
– Это он раньше, пока в магазинах пусто было, плевал. Лишь бы какой еды ухватить и хоть чем пузо набить, – возразила Наталья. – А сейчас, когда у людей появился выбор, многие и выбирают то, что полезно для здоровья.
– Хорошо, Наташа, – вздохнул отец.
Она вдруг увидела, какие у него усталые глаза.
– Что ты от меня хочешь? – спросил он.
Честно говоря, Наталья хотела от отца многого: и чтобы он помог ей получить льготный кредит, а то, может, и сам денег на раскрутку даст? И чтобы помещение подыскал. И бухгалтера толкового посоветовал…
– Я хотела просто узнать, что ты про мою идею думаешь, – твердо сказала Наталья. Булгакова она знала хорошо и известную фразу Воланда понимала так: просить ни о чем не надо. Если захотят – дадут сами. А не захотят – хоть ты в лепешку расшибись, ничего не получишь.
– Думаю я, что идея твоя хороша, – строго сказал отец. – Только, увы, преждевременная. Не готовы еще наши граждане к здоровому питанию…
– Нет, готовы! – с детским упрямством возразила Наташа. Сердито, со звоном отшвырнула вилку и даже ногой топнула.
Отец оставил ее выходку без внимания.
– Я тебе совсем другое предложить хотел: пойдешь ко мне в «Древэкспорт»? Для начала – экономистом, а дальше – как себя проявишь. Может быть, заместителем моим со временем станешь, ты у меня девушка толковая, а там и…
«Древэкспорт». Мечта однокурсников. Стабильная, динамично развивающаяся компания, да еще под папиным крылышком…
– Нет, в «Древэкспорт» я не пойду, – твердо отказалась Наташа.
– И чем будешь заниматься? – внимательно посмотрел на нее отец.
– Настоящим магазином, – отрезала она.
– Что ж, Наташенька, тогда удачи тебе, – вздохнул отец. И предложил: – Давай заказывать десерт?
***
– Вот так и поговорили. – Наташа закончила свой рассказ и откинулась в кресле.
– И что, он ничем вам не помог? – поинтересовался Валерий Петрович.
Она печально улыбнулась:
– Вроде бы нет. Только… только было две странные истории.
– Какие же? – заинтересовался полковник.
– Ну, я зарегистрировала фирму – сама. Ничего сложного тут не оказалось. И теперь мне нужен был кредит. Я оставила заявки в семи крупных банках – все мимо со стандартным ответом: «Ваша заявка не может быть удовлетворена». Я тогда пошла в те банки, что попроще, – там и проценты за кредит, соответственно, оказались выше. Но по крайней мере хоть стали объяснять, почему отказывают: малый опыт, юный возраст… В одном банке даже сказали с прямотой римлян: бабам, мол, кредиты не даем. Но меня так просто не остановишь, и я решила: буду квартиру продавать, мне от бабушки однушка в Химках осталась. На минимальную раскрутку должно хватить. И, когда я уже выставила квартиру на продажу, мне вдруг позвонили из последнего банка. И велели срочно сообщить реквизиты для перечисления денег.
– Ваш отец имел отношение к этому банку? – понимающе усмехнулся Ходасевич.
– Нет, – развела руками Наташа. – В банке утверждали, что никогда ни о каком Борисе Конышеве не слышали.
– А что сказал отец? – спросил полковник.
– Сказал, что упорство и воля творят чудеса. И этот кредит – мне подарок за то, что я сразу не сдалась… А потом точно так же, неожиданно, на меня помещение свалилось. У метро, сто квадратов, со складом, в двух остановках от Садового кольца, на бойком месте… – Наташа мечтательно улыбнулась. – И стоило, представьте, столько же, сколько конура в Жулебино, которую я от отчаяния чуть было не сняла… Я тогда от счастья чуть ни плясала. А отец снова уверял меня, что он тут ни при чем.
Наташа вскинула на Ходасевича грустные глаза:
– Но я почему-то уверена, что мне помог он! – И тихо добавила: – По крайней мере, мне хочется в это верить…
– Наташа, вы, по-моему, очень устали, – констатировал Ходасевич. Он взглянул на часы: почти два ночи.
– Ага… – Она сладко зевнула, прикрыла рот ладошкой. – Поздно уже. А Ритка небось часов в шесть завтра вскочит и нам спать не даст. Расходимся?
– Пора, – кивнул Ходасевич. – Я тоже пойду. Через пять минут. – Он вытряхнул из пачки последнюю, как он надеялся, на сегодня сигарету.
– Ну, спокойной ночи, – пожелала Наташа. И пробормотала: – Просто не верится, что этот день наконец закончился.
Она встала, повернулась к выходу.
– Последний вопрос, Наташа, – остановил ее Валерий Петрович. – Что вы планируете делать дальше?
– Завтра? – не поняла Наташа.
Ходасевич мысленно поставил себе «двойку» – за неправильно сформулированный вопрос. Хотя ладно, натянем оценку до тройки с минусом – все-таки он тоже устал и к абсолютно корректным формулировкам стал временно неспособен.
– Нет, не завтра, а вообще, – уточнил полковник. – Вы вернетесь на Мальдивы? Или будете свой магазин восстанавливать?
– На Мальдивы мне хода нет, – усмехнулась она. – Я ведь контракт нарушила – уехала с острова, а уезжать оттуда было нельзя ни под каким видом. Так что мальдивская моя работка накрылась. А магазин… Я, конечно, мечтала его восстановить. Но, боюсь, второй раз мне со льготным кредитом не повезет… – Она взглянула полковнику в глаза и повторила: – Спокойной ночи, Валерий Петрович.
В то же самое время. Маргарита Конышева
Маргарита еле дождалась, пока они все уберутся из комнаты. Нет хуже, когда над тобой квохчут. Достали! Наташка подушки (идеально ровные) взбивает, Вичка простынки (идеально разглаженные) расправляет…Так и хочется заорать: «А ну, пошли вон отсюда!» Но не крикнешь ведь…
– Маргарита Борисовна, вот колокольчик, – суетилась Вика. – Если вдруг что, сразу звоните. Он звонкий, по всему дому слышно. Я тут же прибегу.
– А я в соседней комнате буду, – приставала сестра. – Через стенку. Чуть только что – стучи, хорошо?!
И опять приходится притворяться. Выдавливать из себя жалобную, болезненную улыбку, отвечать слабым голосом:
– Конечно, я позвоню. И постучу… Спасибо вам! Но мне уже гораздо лучше, только голова немного кружится…
Уйдут, наконец? Нет, так просто не выгонишь. Продолжают суетиться.
– Смотри, Маргарита: тут, на тумбочке, корвалол. И нитроглицерин. И снотворное. Обязательно выпей, – командует Наташа.
– А вода вот, в графине. Холодная, минеральная, без газа, – рекламирует Вика.
Выдавить из себя:
– Да я не буду ничего пить. Мне правда уже лучше…
– От корвалола хуже никогда не будет. – В тоне старшей сестры звучат диктаторские нотки. – И снотворное тоже не повредит.
– Хорошо, я выпью, – покорно соглашается Рита.
– Викто-ория! – вдруг раздается из недр коридора.
Мачеха. Ненавистный, барский, манерный голос.
– Я побегу! – тут же вскидывается домработница.
– Гадина… – не выдерживает Рита.
– Выкинь ее из головы, – велит Наташа.
Удастся ли обмануть сестру?
– Да я, Наташ, на самом деле уже ругаюсь по инерции, по привычке. Перегорела…
– И правильно, – верит ей сестра. – Вот еще, злиться на нее, энергию тратить! Да кто она такая, эта Тамара? Ноль без палочки!
– Хуже нуля. Минус один! – слабо улыбается Маргарита. И снова врет: – Все, глаза слипаются…
– Ну, я пошла, – наконец поднимается Наталья.
На пороге комнаты сестра останавливается и заверяет:
– Все будет хорошо, Риточка! Честно. Я тебе обещаю.
«Спасибо, конечно, за обещание, только на старших сестру с братом я больше не надеюсь. Надеяться в этой жизни можно только на себя».
Когда Наташа наконец отчалила, Рита рывком сбросила одеяло и встала из постели. (Видели бы ее сейчас Наталья с Викой – хором бы заорали, что после обморока резких движений делать нельзя.)
Тапочки надевать не стала – подкралась к двери босиком, на цыпочках. Осторожно приоткрыла ее, выглянула в коридор: пусто. Снова закрыла дверь и заперла ее на защелку. Потом подошла к окну и опустила плотные портьеры – сестра с домработницей хоть и суетились, а про шторы забыли.
Вернулась к постели. Сразу, чтобы не забыть, вынула из облатки две таблетки нитроглицерина и одну снотворного – и выбросила их в унитаз, благо ванные комнаты в отцовском особняке прилагались к каждой спальне. Подумала – и вылила туда же половину пузырька с корвалолом. Потом слегка сбрызнула водой простыни и смяла их – это будет пот и ночные кошмары. Пусть все считают, что она провела тяжелую ночь.
А затем, опять на цыпочках, прошла к шкафу, достала с нижней полки чемодан, открыла его.
Двойное дно в ее чемодане было самым примитивным – всего-то дополнительный, незаметный карман. Но Рита не сомневалась: сюда никто не лазил. Ведь никому и в голову не придет, что у домохозяйки-простушки Риты Конышевой-Хейвуд могут быть какие-то секреты…
Она сдвинула одежду в сторону, расстегнула молнию двойного дна, достала оттуда папку. Папка была толстой, включала в себя и газетные вырезки, и распечатки из Интернета, и несколько документов, написанных от руки. На обложке значилось: «БОРИС КОНЫШЕВ, ТАМАРА КОНЫШЕВА». И фотография отца с мачехой – оба веселые, с беззаботной миной пялятся в объектив…
И Маргарита тоже им улыбнулась. Холодно и бесстрастно.
Она бросилась на кровать, открыла папку и пробормотала:
– Значит, она осталась одна…
В то же самое время. Виктория Кузьменко
– Викто-ория! – донеслось из хозяйской спальни, и Вика поспешила на Тамарин зов.
Она торопливо шла по длинному коридору и грустно думала: «Какая я, к черту, Виктория? Какая Победа? Вичка. Шестерка. «Человек без статуса», как однажды пошутил Денис Конышев…Человек, который живет только по хозяйской милости». Один, только один раз жизнь улыбнулась ей – ярко, в тридцать два зуба, и этим единственным, маленьким счастьем все ее везение и исчерпалось…
Вика чуралась красивых фраз, но Борис Андреевич Конышев и вправду был ее благодетелем. Больше, чем благодетелем. Конышев привез ее в особняк. Он показал ей, какой может быть настоящая жизнь. И почти сделал ее частью этой настоящей, красивой жизни. Но теперь хозяин мертв. И сказка закончилась, так и не начавшись…
Вика нацепила на лицо приветливую улыбку и постучалась в дверь хозяйской спальни.
– Войди, – царственно приказала Тамара.
Тамара Конышева благодетельницей не была. И этого не скрывала – тут же брюзгливо нахмурилась и напустилась с упреками:
– Где ты ходишь? Почему не опущены жалюзи? И где вода с лимоном?
– Извините меня, Тамара Кирилловна, – покаянно пробормотала Вика.
Она уже давно усвоила: виновата – не виновата, а перед Тамарой, барынькой, всегда легче извиниться.
Вика – она до сих пор стояла на пороге – расслышала, как по коридору прошелестели легкие шаги – видно, Наталья куда-то направилась. У двери в Тамарину спальню шаги на секунду замерли – похоже, Наташе стало любопытно, о чем у них с мачехой разговор. «Как обидно, что моя жизнь идет так нескладно, – вдруг подумала Вика. – А ведь я старше их всех – и Наташи, и Риты, и Дениса. Ну и что ж, что не образованная, как они, зато не глупее их буду… А денег у меня теперь даже побольше, чем у этих двух сестриц-гордячек… Гусыни…»
Викины размышления оборвал очередной Тамарин окрик:
– Что встала столбом? – неприязненно спросила домработницу Тамара. И приказала: – Немедленно опусти жалюзи.
Вика расслышала, как Наташа – она все еще стояла за дверью – презрительно фыркнула.
– Сию секунду, Тамара Кирилловна, – пробормотала Вика, стыдясь своего раболепного тона.
Вика с облегчением услышала, что Наташины шаги прошелестели к лестнице – и дальше, вниз, в столовую.
Она опустила жалюзи (почему бы Тамаре самой с этим не справиться – всего-то за бобышку нужно дернуть?!) и снова покорно замерла у порога.
– И вообще, Виктория, нам надо обсудить некоторые позиции, – изрекла Тамара. – Я полагаю, что, в свете завещания Бориса Андреевича, работа здесь теперь стала тебе неинтересна.
«Что ж ты говоришь, как по писаному?! – разозлилась Вика. – Сложно, что ли, по-человечески сказать, что уволить меня хочешь?!»
– Что вы, Тамара Кирилловна, мне нравится у вас работать. И я очень дорожу этим местом, – покаянно произнесла она вслух.
И подумала: «Да что б ты сдохла! Но только где еще мне будут столько платить?»
– Ты ж у нас теперь и сама… богачка. – Слово «богачка» Тамара произнесла с нескрываемым презрением. – Сколько там Борис тебе завещал? Тысяч тридцать?
– Сто, – тихо ответила Вика.
– Ах ты, батюшки! – глумливо усмехнулась Конышева. – Это ж какие деньги! Тоже теперь можешь домработницу нанять!
– У меня ведь бабуся… – жалобно вздохнула Вика. – Она в деревне живет, дом разваливается, удобств нет…На эти деньги я хоть квартиру куплю…
– Ах да, да, – небрежно произнесла Тамара. – Ты же у нас обременена многочисленным семейством…
Вика благоразумно промолчала. Но Тамару уже было не остановить:
– Да, Виктория, мой Борис добрым был. Таким добрым, что каждый норовил ему на шею взгромоздиться. – Она вскинула на домработницу яростный взгляд. – Ты думаешь, я не знаю, что ты продукты из дома воруешь? Конфеты, колбасу, консервы? Все, что не портится? И в свою деревню голимую коробками шлешь?!
– Но я…
– Знаю. Прекрасно знаю, – заверила ее Тамара. – И Борис знал. Только жалел тебя, тварюгу. Делал вид, что ничего не замечает. И меня просил не вмешиваться. Я до поры и не вмешивалась. Но теперь в доме другие порядки, поняла?
– Поняла, – опустила голову Вика.
Жаль, конечно. Бабуся не раз писала, какое подспорье Викины посылки.
– Увижу, что продукты исчезают, – уволю в двадцать четыре часа, – пообещала Тамара.
Вика опять промолчала и опустила голову еще ниже. А Тамара – кажется, она даже расстроилась, что не удалось спровоцировать домработницу на скандал, – велела:
– Ладно, иди… принеси мне воды с лимоном.
Вика быстро выскользнула из комнаты. Аккуратно притворила за собой дверь Тамариной спальни и огляделась – на этаже пусто, только снизу, из столовой, доносятся голоса – наверно, Наташа беседует с толстяком Валерием Петровичем.
Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Вика воровато сунула руку в карман и извлекла оттуда помятую, забахромившуюся фотографию. На карточке была изображена Тамара – холодные глаза, надменный взор… Впрочем, разглядеть черты ее лица в подробностях не представлялось возможным: вся фотография была истыкана булавочными «укусами». Вот и сейчас Вика отколола от изнанки фартука булавку и с наслаждением вонзила острие в Тамарино лицо.
– Чтоб ты сдохла! Чтоб ты сдохла! – в бессильной ярости повторяла домработница.
Потом вернула карточку в карман, вздохнула, пригладила волосы и поспешила на кухню – смешивать для своей хозяйки лимонный сок с водой.
Денис и Майя
Денис лежал на постели – голова облокотилась на жесткую спинку, ботинки пачкают белоснежное покрывало – и бездумно смотрел в потолок. Возле кровати, на кресле, примостилась Майечка. Она всхлипывала, без конца утирала покрасневший носик и монотонно повторяла:
– Динечка, пожалуйста! Ну давай уедем отсюда, Динечка! Я прошу тебя!
Но Денис не отвечал – просто, похоже, не слышал. А Майя не сдавалась:
– Динечка, ну что ж ты лежишь-то так? – продолжала приставать она. – Ну, давай я тебе хоть чайку принесу?
И снова – никакого ответа.
– Динечка! – Майя решилась встать с кресла, осторожно коснулась его руки. – Может, все-таки уедем? Домой, там все свое, и Тамарки этой нет, поехали, а?
Он раздраженно сошвырнул ее ладонь со своей руки и отрезал:
– Нет. Мы останемся здесь. Все!
– Но почему? – всхлипнула супруга.
– Я так хочу, – отрезал Денис. – И оставь меня, пожалуйста, в покое.
– Ты, значит, хочешь? – протянула Майя. – А я? Может, я хочу чего-то другого?
Он только плечами пожал: кого, мол, это волнует?
– Знаешь, Денис. – Жена неожиданно перестала плакать, голос наполнился льдинками. – А ведь я знаю, почему ты решил остаться.
– Знаешь – и знай, – равнодушно откликнулся Денис.
– Только ничего у тебя не получится, – вдруг произнесла Майя. – Уж это я тебе обещаю.
– Ты бредишь, детка, – пожал плечами муж.
– Ты тоже бредишь, если думаешь, что это сойдет тебе с рук, – с неожиданной резкостью отрезала жена.
Она вернулась в кресло, подняла с пола глянцевый журнал и демонстративно уткнулась в моды текущего сезона.
24 июля, суббота. Подмосковье, поселок Теляево, утро. Наташа
Ночь получилась совсем короткой, Наташа толком и поспать не успела. Едва провалилась в забытье, как за окном уже начали трещать воробьи, а в портьеры заколотилось солнце.
«Черт, дождя нет, придется вставать», – еще в полусне подумала она.
Неохотно открыла глаза – и только тут вспомнила, что она – уже не на острове. И ей совсем необязательно просыпаться перед рассветом, чтобы посмотреть, какая за окном погода. (И если солнце, то вскакивать с первой зорькой – нужно было успеть, еще до завтрака, провести первое занятие по теннису.)
Она взглянула на часы: половина шестого, действительно жуткая рань. Но в доме, кажется, уже начали просыпаться: вот кто-то осторожно, чтобы не разбудить, прошел мимо двери ее комнаты. Вика, наверно, или Маргарита… А вот снова шаги, и лестница заскрипела так надсадно, что и сомнений нет: это толстяк Валерий Петрович спускается в столовую.
«Поспать еще? Или тоже встать? – никак не могла решить Наташа. И, наконец, определилась: – Пожалуй, встану. Хорошо бы сбежать еще до того, как Тамара выползет».
Она сбросила одеяло, поежилась от утреннего холодка – а тут, в России, утро гораздо прохладнее, чем на Мальдивах! – и пошлепала в ванную комнату.
С удовольствием полежала в джакузи – ей, «персоналу», на Мальдивах это удовольствие было недоступно, – приняла горячий душ, причесалась-умылась и поспешила в столовую. Хорошо бы не просто умотать до того, как проснется Тамара, а еще и успеть кофейку вне ее присутствия выпить.
В столовой уже сидели и Денис с Майей, и Рита, и Валерий Петрович, и Инков. Сестра, против ожиданий, выглядела вполне прилично, даже румянец пробивается. А толстяк, видно, спал плохо. Бледный, лицо отекло, нижняя губа брюзгливо оттопырена. Денис – мрачный, Майя – обиженная, Инков – как всегда, «никакой».
– Доброе утро всем! – поздоровалась Наташа. – Как у нас с кофейком?
– Полчаса ждали, – усмехнулась Рита. – Вичка только что изволила принести. – И показала на стол, где помещались железная банка кофе, коробка с рафинадом, чашки и электрический чайник.
– Ну и прекрасно! – обрадовалась Наташа. И предложила грустному полковнику: – Вам, Валерий Петрович, наверно, покрепче? Не выспались?
– Не вполне, – признал тот. – Пожалуйста, три ложечки… Хотя… это ведь растворимый? Тогда лучше четыре.
– А Тамарочка наша по утрам изволит пить капуччино, – сообщила Наташе Маргарита. – А также свежевыжатый сок, круассаны и клубнику со взбитыми сливками кушает. Вичка ей только что потащила…
– Ну и пусть подавится, – пожала плечами Наташа. – А тебе, Маргарит, сколько кофе?
– А я эту бурду даже пить не буду, – буркнула сестра. – И вам не советую. Поехали лучше, а? А то тошно мне…
– Нет уж, Ритка, – возмутилась Наташа. – Кофе – это святое.
Она только приготовилась сделать первый, самый сладостный глоток, как по лестнице вдруг загрохотали шаги.
В особняке, Наташа уже подметила, все, включая хозяев, старались ходить неслышно, «по-барски», а тут не просто шаги, а топот, будто слон бежит.
Наташа, Рита, Майя, Инков и Валерий Петрович удивленно переглянулись. Один Денис, похоже, ничего не замечал – так глубоко задумался. На пороге столовой возникла домработница – лицо бледное, рот перекошен в гримасе, губы шевелятся, но не могут вымолвить ни слова.
– Что случилось, Вика? – спокойно спросил Валерий Петрович.
– Там… там… – наконец выдавила она. – Там Тамара… Ее… Ее… – Губы не слушались. – Ее убили!..