Глава 11
Высокий полет

Дул, как всегда, октябрь ветрами.

Таня проснулась в этот день, понедельник, 25 октября, непривычно рано – в восемь утра. Могла бы еще спать и спать – после безумной суеты, поездок, переодеваний, которыми оказались так богаты суббота и воскресенье. Делать ей уже было нечего и спешить тоже некуда. Но безумное напряжение двух последних дней не отпускало.

Решительно не спалось. Валяться без дела она не привыкла, поэтому встала, выпила кофе и уселась перед телевизором. Это было для нее еще непривычней. Обычно она «ящик для идиотов» даже не включала – предпочитала книги и музыку с лазерного проигрывателя. Но сегодня Таня устроилась на диване – в халате, с очередной чашкой кофе и пультом в руках. Щелкала «дистанционкой», прыгала с канала на канал. Утренние новости были одна обыкновенней другой. Позиционные бои федеральных войск на Кавказе. Вялотекущий финансовый скандал с отмыванием русских денег в западных банках. Премьер-министр на отдыхе в Сочи принял руководителя администрации президента. Очередной скандальчик вокруг выборов губернатора во Владивостоке. В автомобильной катастрофе в Саратове погиб депутат. И на закуску: в вечной мерзлоте на Новой Земле обнаружен цельный мамонт, замерзший двадцать восемь тысяч лет назад. Он сохранился целиком, даже кожа и шерсть. Камера показала: из глыбы льда торчат круто загнутые бивни. Ученые не исключают, сказал комментатор, что мамонта удастся клонировать, внедрив клетки с ДНК в зародыш слонихи. «Вот здорово, – порадовалась Таня, – скоро, может быть, в каком-нибудь зоопарке появится мамонтенок!»

Около девяти по всем каналам началось кино. Оставив телевизор включенным, Таня подошла к окну. Стоял холодный солнечный день. Ее любимая березка поникла, почти облетела. Как там, интересно, погода в Монтане? Леса, наверно, тоже покраснели, пожелтели. Ели стоят темные… А по ночам пуще прежнего воют шакалы… Таня прикинула: сейчас на Харвуд-ранчо еще только кончается вчерашний день, одиннадцать вечера. Что, интересно, поделывает Том с этой своей каргой? Как она там – Марша, что ли? Сидят у камина, пьют глинтвейн? Или они уже легли?

Как он мог так быстро променять ее на какую-то америкоску? С глаз долой – из сердца вон? Быстро же ему надоела Таня, ее независимость и самостоятельность! Думал небось: раз русская, значит, будет ему в рот заглядывать, на задних лапках перед ним ходить? Ничего, мы, россиянки, теперь тоже за себя можем постоять. Ихним феминисткам спуску не дадим!

«Вот он и решил вернуться к своей собственной суфражистке – американской, привычной, – горько подумала Таня. – Она для него понятней, чем загадочная русская душа… Хоть бы позвонил, объяснился. Долларов, что ли, жалеет на звонок? Или трусит, как все мужики, перед неприятным объяснением?»

Таня прислушалась к себе и удивилась: в том месте ее сердца, где раньше помещалась нежность к Тому, теперь не осталось ничего. Было только сожаление о том, что она опять ошиблась. И досада.

Таня снова повернулась к телевизору. Она догадывалась, что сегодняшний день будет интересным.

Ваня Коломийцев в своем банке с утра тоже просматривал заголовки новостей – только делал это на экране монитора. Информация, которую сообщал Интерфакс в электронной версии, ничем принципиально не отличалась от новостей, что передавал Танин телевизор. Бои на Кавказе, отдых премьера, дебаты в Думе о бюджете… Прошла информация о том, что некая феминистка из Лондона изобрела бюстгальтер, защищающий от насильников. В лифчик вмонтирован приборчик, реагирующий на частоту пульса хозяйки. Ежели пульс непозволительно участится, бюстгальтер подаст резкий звуковой сигнал. В дальнейшем, сообщалось в заметке, «тревожный лифчик» через мобильный телефон можно будет подключать к спутниковой связи, и тогда полиция сможет точно определять местонахождение жертвы. «Вот страсти-то, – подумал Иван. – А если девушке самой захочется и у нее от этого пульс зачастит – тогда как?»

Иван вздохнул и переключился на другие информагентства. Быстро проглядел заголовки. Ни Росбизнесконсалтинг, ни Рейтер в русской версии также не сообщали ни о чем существенном.

Игорь в это утро спал. Для него половина десятого по-прежнему оставалось несусветной ранью.

Вчера вечером мрачные ребята на джипе доставили его из клиники назад в особняк. В больнице договорились, что ежедневно медсестру будут привозить к больному, чтобы делать перевязку.

А ночью, около двух часов, ему позвонила по мобильному телефону Таня. Голос ее был напряжен и взволнован.

– Не спишь, Игрек?

– Ты же знаешь, я в такую рань не сплю.

– Как твой аппендикс?

– Не болит.

В больничке они договорились о сигнализации. Игорева фраза «не болит» означала, что в особняке все тихо-спокойно. Если бы ситуация отличалась от обыкновенной – излишней нервозностью, к примеру – он бы на вопрос об аппендиксе ответил: «Немного ноет». Когда бы случилось нечто экстраординарное, он бы произнес: «Болит очень сильно».

– Ну, а как ты? – спросил в свою очередь Игорь.

– У мамы диагноз подтвердился, – ответила Таня.

Эта фраза также была кодовой.

– И что? – продолжил Игрек.

– Врачи самые лучшие. Завтра пойдет на рентген.

– Вот как! Пожелай ей от меня скорейшего выздоровления.

– Будем надеяться.

Этот невинный разговор до того разволновал Игоря, что он даже встал с постели и побрел в роскошную ванную в своем номере. Там он, глядя на собственную физиономию в огромном зеркале, позволил выкурить себе сигарету. Шов, ни за что ни про что проделанный в правом боку, болел, собака.

Потом до трех ночи он читал. В особняке было тихо. А в половине четвертого дверь в его комнате неслышно отворилась, и к нему тихонько вошла Марина. Приложила палец к губам и сразу же погасила свет.

Они были вместе до самого утра. Молча и исступленно любили друг друга. В особенные моменты она, чтобы не закричать, вцеплялась зубами ему в плечо. В восемь Марина так же тихо ушла. Игрек сразу же уснул.

В десять утра двадцать пятого октября он крепко спал.

В то же самое время, в том же самом месте, однако двумя этажами выше Игрека, хозяин особняка, Валентин Николаевич, включил в своем кабинете компьютер. В комнате без окон царил полумрак. Светила настольная лампа, расположенная справа от монитора, да со стены мерцал экран телевизора, наполняя комнату мертвенным светом. Звук был выключен. Углы комнаты, стены с книжными полками и картинами терялись в полутьме.

Валентин Николаевич был приятно взволнован.

Это было его утро. Сегодня будет его игра. Большая, черт ее побери, игра!

Хозяин набрал на клавиатуре один за другим два кода доступа. Вошел в систему и набрал пароль.

Операция начиналась.

Иван Коломийцев вышел из метро «Красные ворота». Обычно он оставлял свою машину возле банка и по центру города передвигался на подземке: получалось и быстрее, и дешевле.

Ваня воспользовался тем выходом, что располагался прямо в сталинской многоэтажке, напротив памятника Лермонтову. В этой «высотке», москвичи знали, издавна помещалось Министерство транспортного строительства. Но немногие ведали, что теперь здесь определялся показатель, который стал для после-советской России куда более важным, чем какая-нибудь там протяженность железнодорожных линий и путевого развития. В высотке у «Красных ворот» размещалась Московская межбанковская валютная биржа, или, сокращенно, ММВБ.

Иван вошел в высоченные двери министерства и пересек холл. Предъявил пропуск охраннику на входе и вошел в торговый зал биржи. В зале площадью примерно в треть футбольного поля стояло около семидесяти столов, оснащенных компьютерами. Именно тут каждодневно, кроме суббот и воскресений, а также национальных российских (и американских!) праздников, проводились валютные торги ММВБ.

Начинаются торги в половину одиннадцатого утра. Заканчиваются ровно через час, в половине двенадцатого. Курс доллара по отношению к рублю, который установится в момент закрытия торгов, объявляется официальным курсом Центробанка России на будущий день. Исходя из него, весь следующий день производятся все официальные расчеты. Ну, а расчеты не слишком официальные, происходящие в валютных обменках, ориентируются на биржевой курс сразу же после окончания торгов. Приметливые москвичи замечают, что порой уже без двадцати двенадцать охранники в валютках начинают снимать старые цифры купли-продажи и выставлять новые.

В тот день, понедельник, 25 октября, ничто не предвещало неожиданностей. Ровно в половине десятого утра закончилось депонирование. Банки заранее, не позже, чем за час до начала торгов, перевели на счет биржи ту сумму, что они хотели бы сегодня продать (или купить). Это, правда, не означало, что банк непременно продаст или купит ее. Купля-продажа может и не состояться – если курс покажется дилеру банка невыгодным, а обстоятельства или воля клиента позволят ему подождать денек-другой. Но правила оставались правилами: деньги эти банки должны перевести на счет ММВБ не позднее чем за час до торгов. Такой подход ограничивал банки в размахе их спекуляций.

Сколько всего валюты и рублей задепонировано перед торгами – то есть может быть продано или куплено – является тайной для дилеров. Но эту цифру знает руководство биржи и Центрального банка России.

К торгам на тот день банки задепонировали около двухсот пятидесяти миллионов долларов. Это было несколько больше, чем в обычные дни, когда продается (и, соответственно, покупается) примерно сто пятьдесят – сто семьдесят миллионов долларов. Однако не настолько больше, чтобы Центральный банк России, обычно пристально следящий за поведением игроков на бирже, насторожился.

Около пятнадцати минут одиннадцатого Иван Коломийцев, представляющий «Русский национальный кредит», занял свое место за торговым терминалом. Поздоровался с соседями справа и слева. Особой дружбы между валютными дилерами не было. Согласно корпоративной этике, ее не могло быть в принципе. Ведь работали они на разные банки, преследовали совсем разные, порой диаметрально противоположные интересы, и выигрыш на торгах одного запросто мог обернуться поражением другого. Какая уж тут дружба…

В большинстве своем валютные дилеры были молодыми людьми, лет двадцати пяти – тридцати. Тщательно отутюженные, в свежих сорочках и галстучках, они выглядели слегка высокомерными: этакая каста жрецов золотого тельца. Однако встречались в зале и более пожилые лица, и даже женщины. Те, кто постарше, как правило, не были постоянными торговцами на бирже. То были фирмачи, что желали поучаствовать в купле валюты вместе с дилерами своего банка. Они полагали (с основанием или же совершенно безосновательно), что дилеры поменяют их деньги по более выгодному курсу, если они будут стоять у тех над душой.

К половине одиннадцатого, к началу торгов, из семидесяти столов в биржевом зале было занято около пятидесяти. Но это отнюдь не означало, что эти полсотни человек – самые крутые игроки, которые, собственно, и будут вершить сегодня судьбу Его величества валютного курса. Вовсе нет! Напротив: здесь, в зале, собрались представители не самых крупных и далеко не самых влиятельных банков. Самые крупные и самые влиятельные сидели сейчас, ожидая начала торгов, за компьютерами в собственных офисах. От этого зала они были отделены порой сотнями метров, а иногда и десятками километров. Однако по оптико-волоконным кабелям их компьютеры были вместе с компьютерами дилеров в зале связаны в единую сеть (сокращенно она называлась СЭЛТ, или система электронно-лотовых торгов). И все они: и те, кто находился в зале, и те, кто сидел за так называемыми «удаленными терминалами», были равноправными игроками на рынке валюты. Так что сколько конкретно человек собралось сегодня торговать, не видел никто. Но общее их количество было, пожалуй, раз в десять больше, чем присутствовало в зале, – человек триста, а может, пятьсот.

Ирония судьбы! Когда-то биржи начинались (в пятнадцатом-шестнадцатом веке) в тех местах, где собирались торговцы: в кофейнях Лондона, тавернах Генуи… Чем больше продавцов и покупателей сходились в одно время в одном месте – тем выше была, говоря языком экономистов, концентрация спроса и предложения, и тем справедливей оказывалась цена на чай или лес, пеньку или пряности… Всегда биржи были собраниями продавцов и покупателей. Теперь же, с развитием компьютерных сетей, стало вовсе необязательным, чтобы продавцы и покупатели физически присутствовали в одном месте. Даже в России, с ее неразвитостью компьютерных сетей, валютой тоже торговать стало возможно, не выходя из собственного офиса. Или даже из дома. Достаточно было протянуть оптико-волоконную линию и поставить удаленный терминал.

Правда, удовольствие иметь удаленный терминал – не из дешевых. Только одно его обслуживание обходилось примерно в пятнадцать тысяч долларов ежегодно – не считая затрат на прокладку оптико-волоконной линии. Так что банки средней руки предпочитали оплачивать своим сотрудникам проездные, чтобы те ездили на торги на биржу. К тому же системы связи время от времени сбоили, и на ММВБ приходилось тащиться даже тем, у кого в офисе был удаленный терминал.

До торгов оставалось пять минут. В высокие окна зала нещадно дуло. Огромные мониторы под потолком непрерывно передавали сводку новостей с лент ведущих информационных агентств: Интерфакс, Рейтер и Росбизнесконсалтинг. Иван бегло глянул на экраны. Опять ничего нового… Закончена регистрация политических партий перед выборами в Думу… Вялые перестрелки на Кавказе… Отдых премьер-министра в Сочи… Новая статья в «Санди таймс мэгэзин» о коррупции в России… Разве что про мамонта серьезные информагентства не известили, зато прошла информация, что председатель Международного валютного фонда в очередной раз заявил: фонд будет предоставлять России обещанные кредиты… Словом, ничего такого, что на сегодняшних торгах могло бы серьезно повлиять на поведение курса, в России и мире не случилось.

Один из мониторов демонстрировал, что происходило с курсом в последние две недели. Как ни странно, он неуклонно снижался. Две недели тому назад доллар стоил двадцать шесть с небольшим рублей. Затем его цена стала плавно падать, иногда совершая редкие броски вверх. Сегодня курс к началу торгов был рекордно низок: 23 рубля 99 копеек.

Иван хорошо помнил: падение курса началось с публикации статьи во влиятельной деловой газете. Ее автор, ссылаясь на высокопоставленные источники в Кремле, Министерстве финансов и Центральном банке России, утверждал, что спешно и секретно разрабатывается указ президента, по которому в стране будет запрещено хождение иностранной валюты. Все валютные обменки, сообщалось в статье, с первого ноября сего года будут закрыты. Установят некий фиксированный курс, заведомо заниженный – скорее всего десять рублей за один доллар – по которому в течение всего-навсего одной недели государство станет принимать валюту от населения. Затем хождение иностранных дензнаков будет в России запрещено. В Уголовном кодексе восстановят статью, карающую – и весьма строго! – за незаконные валютные операции.

Газетная публикация выглядела убедительной. В ней приводилась даже ксерокопия предполагаемого указа. Правда, пресс-служба президента в тот же день выступила с опровержением. Пресс-секретарь назвал статью «злонамеренным и провокационным бредом». Опровергли статью и министр финансов, и председатель Центробанка, и даже министр юстиции. Но, как водится, чем громче звучали опровержения, тем охотнее простые россияне верили, что государство готовится в очередной раз облапошить их. Те, у кого нервы оказались послабее, стали продавать, пока не поздно, валюту. Курс «зеленых» в обменных пунктах пополз вниз. Следом начал снижаться курс на торгах ММВБ. И к понедельнику, двадцать пятого октября, он упал до рекордно низкой отметки – 23 рубля 99 копеек.

Статья, наделавшая так много шума, была опубликована в «Независимой ежедневной газете», издателем и главным редактором которой был Игорь Валерьевич Цыкунов.

До начала торгов оставалось пять минут. Напольные часы красного дерева, с позлащенным маятником и гирями, стоявшие в углу просторного помещения с высоченными потолками – кабинета председателя Центрального банка, – показывали двадцать пять минут одиннадцатого.

Председатель Центробанка повернулся к компьютеру и набрал свой код. Через несколько секунд его удаленный терминал также подключился к единой торговой системе.

Председатель Центробанка, Главный Банкир России, был пожилым, мудрым и осторожным человеком. Иначе бы он не сделал финансовую карьеру – тем более еще в советские времена.

Возглавив главный банк страны, он прекрасно видел, что нынешние руководители государства – люди в финансовых вопросах, как правило, столь же невежественные, сколь и все предыдущие. Основными показателями успешности его, Главного Банкира, работы они считали два. Первый – это размер золотовалютного резерва страны. Второй – курс доллара по отношению к рублю. Валютный резерв должен быть большим. Курс рубля по отношению к доллару – любым, лишь бы давал доходы от вывоза леса, пеньки и сала, и не совершал резких скачков. Вот и вся арифметика. Все остальные данные, характеризующие состояние финансов в стране – причем с гораздо большей полнотой и точностью, – были обыкновенно для министров, премьеров, депутатов скучной, малопонятной заумью.

Поэтому Главный Банкир всегда старался самолично следить за ходом валютных торгов. У Центрального банка (а значит, у него лично) было право: в любой момент – к примеру, если цена доллара начинала излишне расти – выбросить на торги порцию валюты из резерва Центробанка (совершить, как говорили, валютную интервенцию) и этим остановить рост. Или, напротив, скупить на торгах валюту – и тем самым не дать «зеленому» слишком упасть.

Главному Банкиру ставили в заслугу, что весь последний год, год его правления, курс не совершал резких скачков, а валютный резерв неуклонно рос. Тем более что это резко контрастировало с тем, что происходило при его предшественниках. Они, эти мальчики в коротких штанишках, выкинули десятки миллиардов долларов в топку валютных торгов, чтобы поддержать прежнюю, абсолютно нереальную, заниженную цену – шесть рублей за доллар. Десятки миллиардов западных кредитов просрали! А теперь ему приходится оправдываться и огрызаться перед Международным валютным фондом за те полученные миллиарды.

В его правление валютный резерв увеличился на семь миллиардов долларов. В том числе – на один миллиард после появления той панической статьи в «Ежедневной независимой газете».

Главный Банкир, как, наверное, никто другой в России, понимал, что у нас валютный курс – что дышло. И если соотношение, скажем, западногерманской марки и доллара с точностью до четвертого знака после запятой отражает положение немецкой экономики по сравнению с американской, то у нас… У нас курс отражает все, что угодно, кроме реального состояния дел в финансах.

На стоимость валюты влияло множество вещей. И количество ограничений, которое государство наложило на импортеров и экспортеров. И степень давления той или иной коалиции – импортеров или экспортеров – на правительство. И сумма слухов, циркулирующих в обществе. И информация, что утекла из правительства к игрокам на валютном рынке… И только в самой, наверное, последней степени – реальное состояние дел в экономике.

Главный Банкир понимал это. Но многие из тех, кто пытался командовать им, – не понимали. И спрашивали с него за валютный курс – так же, как раньше, в советские времена, спрашивали за урожайность одного гектара или приплод от одной свиноматки.

Что ж, у него всегда было чем отчитаться перед ними.

Напольные часы в углу кабинета пробили два раза. Ровно половина одиннадцатого.

Валютные торги начались.

В половине одиннадцатого Таня допивала третью чашку кофе и смотрела вполглаза черно-белый советский детектив на первом канале.

Вдруг изображение на экране дернулось. Появилась заставка, не виданная Таней с советских времен: фотоснимок Кремля, вид с моста; поверху, на голубом небе, надпись: ИНТЕРВИДЕНИЕ. От этой картинки повеяло холодком.

Заставка исчезла, и на экране появилась студия новостей. Взволнованная и даже, кажется, запыхавшаяся дикторша скороговоркой проговорила:

– Мы прерываем наши передачи, чтобы передать экстренное сообщение. Сейчас на прямой линии связи с нами находится специальный корреспондент Петр Фаддеечев, который передает с места события… Петр, вы слышите меня?

На экране возник корреспондент. Ежась от холода, он стоял в распахнутом пальто у какого-то державного железного забора и смотрел мимо камеры. В руке у него был микрофон, возле уха – сотовый телефон.

– Петр? – взволнованно повторила дикторша. – Вы слышите меня?

– Да, слышу, Екатерина! – всполохнулся корреспондент.

Голос его тоже был взволнованным. Облачко пара вырывалось из его рта.

– Петр, расскажите нам, откуда вы ведете свой репортаж? – спросила дикторша.

– Екатерина, я нахожусь близи правительственного аэропорта Внуково-2, – взволнованно начал корреспондент. – Там, позади меня, за оградой, вы можете видеть летное поле. На поле – я попрошу сейчас показать – стоит личный самолет президента России.

Камера сделала наезд: за плечом репортера, за кованой оградой аэропорта и державными елями вдоль нее, виднелся хвост самолета с надписью «РОССИЯ» на фюзеляже.

– С минуты на минуту мы здесь, во Внуково-2, – продолжил телевизионщик, – ожидаем, что сюда прибудет президентский кортеж. И, самое главное, Екатерина, мы здесь с минуты на минуту ожидаем, что будет объявлено о том, что президент отбывает за границу на длительное лечение. И в связи с этим он, опять же с минуты на минуту, должен подписать указ о том, что все его полномочия главы государства передаются его преемнику – премьер-министру… Екатерина?

– Петр, мы слышим вас!.. Скажите, Петр, из каких источников вы получили эту информацию?

– Екатерина, это источники в самом близком президентском окружении. Но, повторяю, официально об отречении президента еще ничего не объявлено. Никакой официальной информации нет! Мы просто ждем, что она появится у нас с минуты на минуту! Екатерина?

– Петр, известно ли, куда конкретно, в какую страну отбывает президент?

– Об этом тоже пока ничего не известно.

– Петр, скажите, а что сейчас происходит в аэропорту?

– Екатерина, вокруг аэропорта приняты повышенные меры безопасности. Подъезжая сюда, мы видели вдоль трассы довольно много сотрудников милиции. Больше, чем обычно, охраны и вокруг самого аэропорта. Екатерина?

– Петр, есть ли у вас информация: выехал ли президент из своей резиденции в аэропорт?

– Нет, Екатерина, такой информации у нас нет.

– Петр, есть ли у вас сведения: когда ожидается прибытие президента в правительственный аэропорт?

– Нет, Екатерина, и этих сведений у нас тоже нет, но, судя по данным, что мы получили, это может произойти с минуты на минуту.

– Петр, ожидается ли, что президент выступит перед журналистами?

– Никакой информации об этом нет, но, по нашим данным, это маловероятно.

– Выступит ли перед журналистами его пресс-секретарь?

– Это вполне возможно.

– Петр, спасибо вам за сообщение! Оставайтесь с нами на связи и немедленно сообщайте нам сюда, в Останкино, обо всем, что происходит вокруг аэропорта.

Таня вглядывалась в экран. Она, кажется, узнала репортера: это был тот самый парень, что приезжал на научную конференцию – в тот день, когда она познакомились с Кругляевым.

«Ну вот, – подумала она. – Началось».

«Началось, – подумал Валентин Николаевич. – Немного раньше, чем нужно, но все равно почти вовремя».

Он сделал звук телевизора погромче. Откинулся в своем чудо-кресле. Взволнованная скороговорка репортера у ворот Внуково-2 явственно разносилась в напряженной полутьме кабинета. Валентин Николаевич пощелкал пультом, быстренько попрыгав по другим каналам. На них царила тишь, гладь да божья благодать. Программа «Здоровье», реклама суперсжигателя жира, американский молодежный сериал, бразильская «мыльная опера»… Ничего, через несколько минут эти каналы тоже взорвутся экстренными сообщениями.

Валентин Николаевич глянул на монитор компьютера. На экране были цифры продолжающихся валютных торгов. Вот-вот биржа отреагирует на паническое сообщение…

Еще лет пять назад, когда он заимел свой собственный небольшой банк, к особняку была проложена оптико-волоконная линия. Это позволяло ему, не выходя из кабинета и не светясь на публике, участвовать в играх на валютной и фондовой бирже. Немало, ох, немало он за это время выиграл на курсах акций или долларов. Он был игроком решительным и осторожным, осмотрительным и азартным. Та несчастная игра с Игреком многому научила его. И прежде всего тому, что ставкой в игре может быть собственная жизнь…

За прошедшие пять лет Валентин Николаевич благодаря умелой игре на биржах почти удвоил свое состояние. А сегодня он одним махом утроит его. Сегодня – особенный день. День, который он так долго вынашивал и готовил. Сегодня ему предстоит игра, ставка в которой сто миллионов долларов.

Иван Коломийцев сегодня с утра купил для клиента своего банка один миллион долларов. На это он потратил 23 миллиона 990 тысяч рублей.

За эту удачную сделку он не получит ни шиша. Даже премии в сто рублей не выпишут. Это была Ванина работа. «Ничего, – подумал Иван, – сегодня я смогу поиграть и на свои… Если, конечно, верить этой Татьяне…»

А Татьяне, несмотря ни на что, ему хотелось верить. Очень она к себе располагала. Если уж ей – такой убедительной, такой открытой, – не верить, то кому из женского пола верить вообще?

Всю ночь Иван провел в тягостных раздумьях. Забылся только около пяти утра. А когда проснулся в восемь, голова была на удивление свежей, ясной, и в ней выкристаллизовалось решение: верить. Верить Татьяне и делать так, как она говорит. То, что случилось ранним утром, только подтвердило ее правоту.

Торги продолжались. Следом за Ваней другой дилер приобрел лот в сто тысяч долларов, выставленный по цене 24.10.

Третий прикупил триста тысяч долларов уже по цене 24.15.

Прошло десять минут с начала торгов, а курс, словно устав за две последние недели падать, медленно пополз вверх. Он уже прибавил шестнадцать копеек.

Вдруг по залу прокатился шелест недоумения и удивления.

На одном из мониторов, транслирующем передачи первого канала, появилась взволнованная дикторша, затем – репортер у державной ограды аэропорта…

И практически сразу – репортер еще вел свой диалог с дикторшей в студии – на мониторах, которые передавали сообщения информагентств, появилось:

Валютная биржа, уже подогретая игрой на повышение, которую с утра затеяли несколько дилеров, среагировала на тревожную новость панически.

Буквально каждую секунду Иван видел в правой трети своего терминала, как выкупаются выставленные на продажу доллары. Исчезла строчка 60 рядом с цифрой 24.3. Это означало, что куплено шестьдесят тысяч долларов по цене двадцать четыре рубля тридцать копеек. Затем в мгновение ока испарились цифры 180 подле показателя 24.4: кто-то решился приобрести сто восемьдесят тысяч за двадцать четыре рубля и сорок копеек. Еще пять секунд – и нет цифр 2100 возле отметки 24.5… Все те долларовые лоты, которые были заявлены к продаже (а это составляло в сумме примерно семь миллионов долларов!), были скуплены секунд за двадцать.

Сосед Вани азартно выкрикнул, не отрываясь от терминала:

– Все оффера ушли, остались одни биды!

На сленге дилеров это означало: заявок, или офферов, на продажу долларов на торгах больше нет – остались лишь заявки на покупку валюты.

Опять на самом верху что-то стряслось! Опять что-то чрезвычайное! Опять никто не знает: что там будет с Родиной и с нами! И поэтому дилеры срочно избавлялись от несчастной, битой, неконвертируемой валюты – рублей. И хотели купить доллары. Доллары, доллары, доллары! Твердые, мощные, свободно конвертируемые!

И никто в эти минуты не хотел доллары продавать. Ни единой заявки на продажу валюты не было на экране Ваниного терминала.

Ровным счетом ничем не сдерживаемый, курс резко прыгнул вверх. Вот он уже пересек отметку 25… Вот подошел к цифре 26…

Даже Ваня, многое знавший, пребывал в некотором остолбенении. Семь месяцев цена американского дензнака топталась вокруг одной цифры – двадцать пять рублей. Падение или взлет даже на двадцать копеек за день уже были событием. А тут за три минуты курс взмывает на два рубля!

И ни единого доллара на продажу!

И – полная пассивность со стороны Центрального банка. Раньше он реагировал на прыжки даже в пять копеек. Тут же выбрасывал на рынок валюту из своего резерва, и курс послушно устремлялся вниз. А теперь…

– Где же Центробанк?! – в изумлении пробормотал сосед Ивана справа.

– Не видишь, что ли: Центробанка нет! Центробанк ушел! – с отчаянной веселостью откликнулся кто-то.

Было от чего прийти в изумление: доллар мчался вверх, как сумасшедший. Рост курса составил два рубля за три минуты – а ЦБ на рынке как не бывало!

Мгновенно, одним рывком, доллар перелетел от двадцати шести – к двадцати семи.

Двадцать семь рублей за один «зеленый» уже была неплохая цифра. Дилеры понемногу стали оправляться от шока, вызванного и тем сенсационным известием, что принесли информагентства, и тем, что Центробанк будто не видел, что происходит на торгах. «Конечно, – подумалось тут многим, – сенсация: президент подает в отставку. Но, с другой стороны, не марсиане же прилетели! Жизнь продолжается!» И по цене двадцать семь рублей доллары уже стали выставлять на продажу. На терминале у Ивана появились заявки на продажу валюты по 27.10, по 27.15… Лоты потихоньку начали разбирать: уже более спокойно, трезво, расчетливо.

Тут на мониторе, транслирующем известия с телетайпной ленты Интерфакса, появилось новое сообщение.

На несколько секунд дилеры оторвались от терминалов для того, чтобы прочесть на мониторе сообщение. Еще пара мгновений ушла на то, чтобы его осмыслить. Однако вместо того, чтобы остудить страсти на бирже, последнее известие вызвало новый шок.

– Как это? – прошептал сосед Ивана. – Хозяин улетает из страны, а пресс-секретарь даже не знает, куда?

– Крысы бегут с корабля? – весело предположил сосед слева.

– Вниманию отъезжающих! – кто-то громко вспомнил старый анекдот. – Пусть последний потушит свет!

Анекдот вызвал нервический смех. Однако даже во время разговоров дилеры не забывали о деле: тут же, за пару секунд, были сметены лоты на продажу долларов по 27.20 и по 27.30. Больше заявок на продажу валюты не осталось.

И доллар снова стал разбухать, как на дрожжах. Двадцать семь рублей пятьдесят копеек… шестьдесят… семьдесят… девяносто копеек… Вот курс достиг уже цифры двадцать восемь рублей… Валюту ровным счетом никто продавать не хотел. Даже по двадцать восемь рублей – цене, которая еще час назад показалась бы всем неслыханно высокой.

– Да где же Центробанк?! – схватился за голову сосед Ивана.

По правилам биржи, если в ходе одной торговой сессии рост или падение курса превысит пятнадцать процентов против начальной отметки, Центробанк имеет право прервать торги. Пятнадцать процентов роста уже миновало – в тот момент, когда курс достиг показателя 27.6. Однако ЦБ не останавливал торги. Рубль продолжал лететь вниз.

– Центробанк ушел! – почти истерически выкрикнул кто-то.

– Да что происходит, черт возьми?! – сквозь зубы прошептал сосед Ивана.

Председатель Центробанка сидел за своим массивным столом и наблюдал на удаленном терминале мельтешение цифр. Кажется, эти цифры что-то означали. Кажется, они имели какое-то отношение к нему.

Странная апатия овладела им. Все происходящее выглядело нереальным, словно сон. Тягостный сон. Надо бы только сделать усилие, проснуться – и все пойдет, как прежде… Но проснуться никак не получалось.

Истерически зазвонил телефон. «Это мне звонят. Надо взять трубку», – меланхолично подумал Главный Банкир. Но сил не было. Руки намертво прилипли к подлокотникам кресла. Словно какая-то сила держала и выворачивала их… Задребезжал еще один телефон. Это «вертушка», «кремлевка-один»… «Надо ответить, – билось в мозгу Главного Банкира. – Со мной происходит что-то странное. Может, они там, по телефону, мне скажут, – что со мной?»

– Ва-ва… Варенька… – позвал Банкир свою секретаршу. Он хотел попросить ее о помощи. Это был единственный человек, у которого он не постеснялся бы принять помощь. Но слова вылетали из горла жалобные, неслышные. А сил нажать кнопку селектора не оставалось.

И он продолжал сидеть, слушая перезвон телефонов и безучастно глядя на то, как сменяют одна другую цифры на экране терминала.

«Что означают эти цифирки? Ах, да, кажется, курс доллара к рублю… Вот на экране уже 28 рублей 20 копеек… 28.30… 28.50… А что это значит? И каким курс должен быть?.. Не помню…Что же со мной происходит?» – опять отстраненно, как о каком-то постороннем человеке, подумал о себе Главный Банкир.

О том, что с ним в данную минуту происходило, в точности мог бы рассказать его личный врач. Сегодня утром он осмотрел страдающего атеросклерозом Банкира и назначил ему новый комплекс витаминов. При этом он настоял, чтобы первую порцию лекарств Банкир принял прямо в его присутствии.

Врачам «кремлевки», бывшего Четвертого главного управления Минздрава, Главный Банкир издавна не доверял. У него вот уже восемь лет был свой личный доктор, который лечил его атеросклероз, помогал при сахарном диабете. К нему же Банкир обращался по поводу бессонницы, стрессов и переутомлений. Это был прекрасный, молодой, чуткий врач – заведующий отделением в Институте скорой помощи имени Склифосовского, доктор медицинских наук Георгий Кухианидзе.

Татьяна пошла на кухню, сделала себе еще одну порцию кофе. «Значит, они все-таки решили начать свою игру, – думала она. – Ну почему, черт побери, у нас нельзя жить так, чтобы все шло спокойно? Как в Париже, Праге, Сан-Тропезе… Или в той же Монтане…» Размеренная, одновременно и благоустроенная, и близкая к природе жизнь на Харвуд-ранчо на минуту показалась Тане раем. «А ведь туда обратной дороги нет…» – грустно подумала она.

Она вернулась с чашкой кофе в комнату, уселась на неприбранную кровать. Первый канал как ни в чем не бывало продолжал показывать советский шпионский детектив – с того места, где его прервало экстренное сообщение. Таня пролистала другие программы – они по-прежнему транслировали обыкновенный утренний набор: сериалы для домохозяек, «Магазины на диване», музыкальные клипы… Таня опять вернулась к фильму. Без пяти одиннадцать он вновь прервался на полуслове. Появилась та же студия, та же ведущая. Она проговорила:

– Мы продолжаем следить за событиями, происходящими вокруг правительственного аэропорта Внуково-2. Напомню, что около получаса назад мы получили сообщение из неофициальных источников, что президент России готовится вылететь для лечения за рубеж и планирует передать на это время свои полномочия премьер-министру. Пока кремлевская пресс-служба не подтвердила, но и не опровергла это сообщение. Сейчас на прямую связь с нами снова вышел наш специальный корреспондент, находящийся в правительственном аэропорту Внуково-2… Петр, вы слышите меня?

Появилась картинка. Давешний репортер стоял на том же месте. Виднелась та же ограда, те же ели за его спиной – вот только хвоста самолета с надписью «РОССИЯ» на летном поле уже не было.

– Екатерина, слышу вас хорошо! – радостно откликнулся корреспондент.

– Что происходит у вас сейчас?

– Никаких особенных новостей нет, Екатерина! Президентский кортеж в ворота аэропорта не въезжал. Самолет президента мы сейчас не видим, возможно, его отогнали в другое место, но из аэропорта он не взлетал. Никаких официальных сообщений по-прежнему нет… Пресс-служба президента никаких заявлений по поводу того, что президент собирается вылететь за границу на лечение, не делает. Нет пока и никаких официальных сообщений, когда именно и на сколько он планирует передать свои полномочия премьеру. Екатерина?

– Петр, что еще происходит вокруг аэропорта?

– Сотрудников службы охраны и работников милиции здесь по-прежнему много. Это верный признак того, что ожидается прибытие в аэропорт важного лица. Кроме того, сюда, во Внуково-2, подтягиваются представители средств массовой информации: съемочные группы других российских телеканалов, аккредитованные в Москве иностранные журналисты, корреспонденты радио и газет. Но, насколько мне известно, никому из них не удалось пока получить какой-то новой информации по сравнению с той, которую мы уже сообщили нашим зрителям… Минуточку, Екатерина, мне тут передают что-то важное…

На секунду из-за кадра показалась рука, она протянула репортеру листок. Тот опустил глаза от камеры, быстро просмотрел его.

– Извините, Екатерина, – продолжил он (голос его стал еще более взволнованным), – только что мне сообщили, что пресс-секретарь президента объявил о том, что ровно в двенадцать часов дня он проведет пресс-конференцию для российских и иностранных журналистов…

– Где будет происходить эта пресс-конференция? – быстро спросила ведущая.

– Об этом в сообщении ничего не говорится. Возможно, здесь, во Внуково-2, а, возможно, в Кремле. Об этом мы сообщим вам дополнительно.

– Спасибо, Петр! Пожалуйста, оставайтесь на линии связи и, как только вам станет известно что-то новое, немедленно сообщайте нам!

Репортера в аэропорту отключили. На экране осталась одна ведущая.

– А сейчас, – продолжила она, – на прямую связь с нами вышел другой наш корреспондент, Аркадий Сеидов. Он находится в Сочи, рядом с резиденцией, где проводит свой отпуск премьер-министр России. Напомню, что по Конституции страны именно председателю правительства отойдут президентские полномочия в случае, если глава государства решит сложить их… Аркадий, вы слышите меня? Вы в эфире, Аркадий!

На экране появилось изображение, переданное по спутниковой связи из Сочи. Репортер стоял на фоне разлапистой пальмы. За его спиной виднелся могучий бетонный забор. В Сочи ярко светило солнце. Корреспондент был в одной рубашке с распахнутым воротом.

– Екатерина, я слышу вас хорошо! – бодро проговорил он. – Я нахожусь рядом с санаторием «Россия», у летней резиденции премьер-министра. Вы видите ограду санатория прямо за моей спиной. Она усиленно охраняется. Никто из официальных лиц на территорию резиденции премьера сегодня не проезжал. Несмотря на наши запросы, ни один из журналистов допущен к премьер-министру сегодня не был. Однако… – в голосе репортера послышалась нотка торжества, – здесь, рядом со мной, находится сотрудник пресс-службы главы правительства. Он любезно согласился ответить на наши вопросы.

Камера передвинулась на человека, стоявшего рядом с репортером. Он был в светлом костюме с красным галстуком. Чиновник пытался выглядеть как можно солиднее, но казалось, что он очень растерян.

Таня сделала звук телевизора погромче и пристальней всмотрелась в представителя пресс-службы премьера. Ей почудилось, что она уже где-то его видела.

Репортер бодро спросил растерянного человека:

– Какова реакция премьера на сообщения из Москвы о возможной отставке президента? Сунул ему под нос микрофон.

– Мне поручили, э-э, – принялся мямлить он, – сообщить, что пресс-служба главы правительства распространила заявление. Оно совсем, можно сказать, короткое, поэтому я, э-э, ознакомлю вас с ним целиком.

Человек опустил глаза к бумажке, которую он держал в руке, и принялся по ней бубнить:

– «Глава правительства России, – говорится в заявлении, – понимает всю полноту возложенной на него ответственности и заявляет о том, что отставка президента давно назрела, и он готов взять власть в свои руки». Все!

Чиновник с облегчением поднял глаза на камеру.

И корреспондент, и ведущая, и Таня – и, пожалуй, все десятки миллионов телезрителей, смотревших передачу, – оторопели от такого резкого заявления. Оно настолько контрастировало со всем тем, что когда-либо говорил председатель правительства, всегда подчеркнуто преданный президенту даже в ничтожных мелочах. Вот это здорово: «Отставка президента давно назрела»! Вот это новости: «Он готов взять власть в свои руки»! Такие жесткие заявления по сути означали, что премьер вдруг публично и резко выступает против президента. Пинает больного льва? Или, может быть, мертвого льва?

Первым опомнился от остолбенения репортер в Сочи. Он, умница, быстро спросил у чиновника именно то, что вертелось на языке у многих телезрителей:

– Значит ли это, что премьер сам призывает президента к отставке?

– У меня, э-э, нет комментариев. Я сказал только то, что меня, э-э, уполномочили сказать.

Всем было ясно, что человечек, вышедший с заявлением, – мелкая сошка, седьмая спица в колеснице. Но корреспондент попытался выжать из него еще хоть что-то:

– Чем сейчас занят премьер?

– У меня нет комментариев.

– Когда ему будут переданы полномочия президента?

– Мне это неизвестно…

Таня, внимательно вглядывавшаяся в экран, вдруг вспомнила, где она видела этого субъекта.

Это было в особняке Валентина Николаевича. Кажется, он играл там в покер.

Часы на столе у Хозяина показывали 11.15. В телевизоре стояли двое на фоне сочинской пальмы. Валентин Николаевич прислушался к бормотанью человечка и усмехнулся. Он честно отрабатывал свой долг. Валентин Николаевич спишет ему проигранные им двести тысяч долларов. Неплохая цена за пять минут позора и последующее увольнение с волчьим билетом с государственной службы.

Валентин Николаевич перевел взгляд на терминал. До окончания торгов оставалось четырнадцать минут.

Курс, бодро летящий вверх, затормозил было в тот момент, когда корреспондент из Внуково-2 сообщил о том, что в полдень начнется пресс-конференция президентского пресс-секретаря. Пугает более всего неопределенность, а тут показалось, что все наконец устаканивается. Похоже, скоро все прояснится, а как будет зваться новый президент, разве это важно? Поэтому биржа стала успокаиваться. Кто-то выставил на торги сто пятьдесят тысяч долларов по цене 28 рублей 50 копеек. Их купили. Тут же возник лот по цене 28.40. Его тоже взяли. Затем появилось предложение по 28.30…

Курс откатывался назад. Доллар падал.

«Еще не вечер, – думал Хозяин, – еще пока рано. Терпи…» Он сжимал руки так, что у него похрустывали суставы.

Когда в телевизоре появились собеседники в Сочи и представитель пресс-службы промямлил короткое, но хамское заявление, сделанное якобы от имени премьера, курс опять взбесился.

Доллар, откатившийся было к 28.3, снова полетел вверх. Он непринужденно перескочил отметку 28.5 и резво поскакал все выше и выше. 28.6… 28.7… 28.8…

Центробанк по-прежнему не вмешивался в торги.

Никаких валютных интервенций.

Курс взлетал все выше, но валюту никто по-прежнему не хотел продавать. Хотели покупать. Только покупать!

Но покупать было нечего…

29!

«Пора? – мелькнуло у Валентина Николаевича. – Нет, рано, рано!.. Рано! Выжду!..»

29.2…

29.4…

Часы показывали 11.23. До закрытия торгов оставалось семь минут.

29.6…

«Ну! – решился было Валентин Николаевич. – А вдруг сейчас Главный Банкир очнется и выбросит на рынок миллионов сто?!. Нет, рано!»

29.8…

На часах было 11.25. Вот сейчас – пора.

Хозяин нажал на клавиши.

Он выставил на продажу крупнейший лот: сто миллионов долларов.

Через двадцать секунд его купили по курсу ровно тридцать рублей за один доллар.

Есть!

На счету Хозяина появилось три миллиарда рублей.

Ровно час назад у него было сто миллионов «зеленых». Но по тогдашнему курсу эта сумма составляла два миллиарда четыреста миллионов рублей.

За час он стал богаче на шестьсот миллионов рублей.

Или – на двадцать миллионов долларов.

Когда курс упадет.

А он – обязательно упадет. Куда он денется – после того, как все прояснится. После того, как на экранах телевизоров появится президент, живой и веселый, а виновных в ложных сообщениях и неразберихе публично заклеймят. Ждать осталось от силы пару часов.

Черт возьми! Двадцать миллионов долларов! Вот это игра! А ведь он не ставил на кон ничего. Ну, почти ничего. Ни копейки своих денег. Сто миллионов долларов, с которыми он пришел в игру, он взял в кредит. По курсу, который он, Хозяин, сам руками удачливого игрока – журналиста и издателя Цыкунова, занизил, насколько возможно. Кредит ему дали оттого, что его репутация – равно как и репутация его маленького, но крепкого банка – безупречна. Завтра он расплатится с кредиторами. Займ ему дали под сто процентов годовых в валюте. Грабительские, в сущности, проценты. Но пришлось на это пойти. Тем более что брал он деньги всего на два дня. Но все равно получалось почти пятьсот пятьдесят тысяч долларов одних процентов. Но это, пожалуй, и все его затраты. Сумма остальных вложений – ноль целых ноль десятых. Зарплата его сотрудников? Так ведь она и без того покрывается доходами от казино. А остальные, все эти ничтожные, слабые люди – Кругляев, Кухианидзе, Цыкунов, Старых, Садовникова – все они работали не за деньги. Они просто отрабатывали долг.

Итого его выигрыш составит сорок к одному. Больше, чем в рулетке, когда выпадает твое число. Но ни в одной рулетке мира не выиграешь двадцать миллионов долларов. К тому же, в рулетке царствует слепой случай. Голое везенье, божий промысел. А тут он, Валентин Николаевич Варенцов, сам, своими руками, заставил колесо судьбы вращаться в нужную ему сторону. Он исполнил роль бога.

Хозяин чувствовал приятную усталость. Так бог, наверное, чувствовал себя после первого дня творения.

Все людишки играли на него, даже не видя его. И даже – как о Боге – только догадывались о его существовании. А он… Он со своей высоты манипулировал ими за невидимые ниточки. И они говорили то, что ему нужно, делали то, что ему надо – и именно в тот момент, когда ему надо. О, как приятно быть невидимым и всемогущим! Всемогущим и невидимым!

Валентин Николаевич откинулся в кресле и сделал телевизор погромче. Уже все каналы передавали экстренные выпуски новостей. На экране рыженький немолодой корреспондент, стоя перед высоткой у «Красных ворот», захлебываясь, частил:

– Сегодня торги на межбанковской валютной бирже закрылись, зафиксировав самый высокий в этом году курс доллара – двадцать девять рублей и девяносто восемь копеек. И – самый быстрый темп его роста: за один час курс национальной валюты упал без малого на семь рублей…