Часть IV

Тане снился сладкий сон. И очень реалистичный.

Она шла по мелководью, вдоль линии ласкового прибоя. Влажный песок массировал ступни, а теплые волны приятно щекотали лодыжки и голени.

Во сне она огляделась – и тут выяснилось: ба, да ведь она находится на острове Серифос – том самом, на который ее, беспамятную, выбросила судьба и злые люди. История повторялась?

Солнце садилось и освещало белое поселение на верхушке горы – то самое, где она жила у Димитриса и его бабки.

А здесь, внизу, на пляже, как раз рядом – ресторан, где она трудилась и где впервые встретилась с Зетом. И рукой подать до кондитерской, где Таня подружилась с французской троицей…

Но сейчас никого из ее знакомых нет с ней рядом. И она не спешит ни к кому на свидание, а просто гуляет. Но зачем-то идет почти по колено в воде. От этой прогулки – почему-то по морю – в душе потихоньку нарастает тягостное чувство. Сладость сна с каждой минутой превращается в тревогу.

А вокруг – и на пляже, и в воде – ни души. «Правильно, – понимает Таня, – сезон ведь уже закончился». Но почему она-то оказалась здесь? Почему бредет в воде вдоль берега? Этого девушка не понимает. Как не понимает и того, зачем она одета в красивое вечернее платье алого цвета, с глубоким декольте и обнаженной спиной. Платье довольно длинное, и ей приходится поднимать его, чтобы подол не замочило, а выйти из воды Таня (в своем сне) не может. От этого она тоже испытывает нарастающее неудобство, словно опять оказалась на этом пляже совсем голой.

А еще на Тане очень красивые и дорогие драгоценности. На шее – ожерелье с бриллиантовыми подвесками, на запястье – витой браслет белого золота, мочки ушей оттягивают серьги – их она не видит, лишь чувствует на ощупь: тоже наверняка блистательные и недешевые.

И вдруг она замечает: навстречу ей, тоже вдоль линии прибоя, идет Зет. Он почему-то одет в костюм рокера: кожаная косуха с заклепками, кожаные же штаны и высокие шнурованные ботинки – и в них он шлепает прямо по воде. Молодежный наряд ужасно ему не идет – из-за него стало особенно заметно, что он далеко не юн. Приталенная куртка подчеркивает обычно не видный, но теперь довольно объемный животик.

Лицо у Зета сосредоточенное, хмурое – он явно направляется к Татьяне для того, чтобы отчитать ее. Естественно, ей не хочется снова слушать его нотации. Однако она вдруг думает: нет, уж лучше пусть он заговорит. Ведь если он промолчит – значит, он умер. Покойники не разговаривают, когда ты их во сне видишь. А если он вдруг хоть что-то произнесет – значит, живой. И Таня начинает страстно желать, чтобы он хоть что-нибудь сказал – пусть даже ругается, устроит ей очередную взбучку… И вот – Зет подходит вплотную.

«Ну, говори же!» – хочется воскликнуть ей, но она не может. А Зет, вместо того чтобы сказать хоть что-нибудь, вдруг хватает ее обеими руками за запястья. Его пальцы, словно клешни, больно сжимают Танины руки. А потом он зачем-то с силой тянет Татьяну на себя, пытаясь повалить ее в воду.

«Что ты делаешь? – пытается крикнуть Таня. – Не надо, я испорчу платье!» Но голоса нет. Однако больше, чем за платье, она отчего-то боится за драгоценности, девушка почему-то знает, что от соприкосновения с водой они растают, словно сделаны из сахара.

И еще: ни в коем случае нельзя упасть в море. Потому что увидеть себя во сне в воде – плохая примета, означающая смерть. И Татьяна изо всех сил упирается, сопротивляется Зету. А он все тянет и тянет ее за запястья на себя и книзу – и вдруг, в какой-то момент, отпускает железную хватку.

Таня по инерции отшатывается назад, пытается отступить на шаг, чтобы удержать равновесие, но тут ее противник поступает коварно: ставит ей подножку и одновременно толкает в плечо – и она спиной летит, летит, летит в воду… И за долю секунды до того, как погрузиться в море, думает – обреченно и даже успокоенно: «Ну, все. Зет не заговорил – значит, он умер, и я тоже умру…»

И с этой мыслью она просыпается.

Сон оставил после себя тяжелое чувство. В первый момент, когда Татьяна открыла глаза, она долгое время не могла понять, где находится.

В особняке у Зета? Нет. На Серифосе у Димитроса? Тоже нет. На яхте у французов? Нет. А может, наконец, у себя дома, в новой квартире в Отрадном? А все, происходившее с ней раньше, все дикие и странные приключения ей просто приснились? Нет, к сожалению, тоже нет.

Правда заключалась в том, что она открыла глаза в помещении, где раньше никогда не бывала. И комната (если не считать, что она не помнит, как здесь оказалась) ей скорее нравилась. Она походила на номер в дорогой, пятизвездной гостинице на хорошем курорте. Чем-то сродни тому, в котором она некогда отдыхала на Мальдивах, – только лучше, просторнее и богаче.

Идеально чистое льняное белье, под которым нежилась Таня.

Добротная кровать из натурального дерева. Под стать ей тумбочка и шифоньер. Окно затенено бамбуковыми жалюзи. На комоде с зеркалом – букет роскошных тропических цветов.

В такой обстановке не хотелось вспоминать дурной сон. Нет, сны – пустое. Особенно такие, как у нее сейчас. Ведь ее явно опять напичкали каким-то препаратом…

Таня совершенно не помнила – как же она очутилась в этой красивой, чистейшей комнате. Но, в отличие от пробуждения на острове Серифос, в голове, слава богу, хотя бы сохранились детали того, что с нею происходило раньше – вплоть до той минуты, когда она, стоя за спиной Зета в коридоре его особняка, вдруг почувствовала, как сзади ее ударили по голове… Она помнила аукцион, виллу с бассейном, Нгуена. Помнила известие о гибели французов, письмо Костенко и ночную перестрелку… А вот что творилось с нею после того, как она потеряла сознание?.. Или – что творили с нею?..

Да уж! Ведь кто-то как-то переместил ее сюда, в роскошную комнату с окном, завешенным бамбуковыми шторами. А на запястьях у нее откуда-то взялись красные круговые следы: легкое кровоизлияние. (Вот почему ей снилось, что Зет хватает ее за запястья!) Такие следы уже красовались на ее руках однажды. Их обычно оставляют наручники.

Значит… Значит, ее похитили. Опять похитили.

Но кто? И зачем? И где она находится?

В этом требовалось разобраться – и срочно.

Таня вскочила с постели. От резкого движения она почувствовала головокружение и дурноту. Состояние было похоже на то, в котором она очнулась на острове Серифос (значит, и он тоже не случайно ей снился!). Ее действительно снова чем-то опоили. Но, слава богу, сейчас Таня ведала, что она – это она. Не русская и не Ассоль. Она – Таня Садовникова. Вдобавок одета Таня была в ту же самую майку, в которой вскинулась ночью со своей кровати в особняке Зета.

Таня босиком прошлепала от кровати к окну. Голова слегка кружилась. Пол приятно холодил босые ступни – он был плиточным, как принято в жарких странах, и ей вдруг ужасно захотелось приложить к его прохладе свой горячий лоб.

Но она взяла себя в руки, подошла к окну и нетерпеливо подняла бамбуковое жалюзи. Пейзаж за окном словно полыхнул ей прямо в глаза яркими красками – Татьяна аж отшатнулась.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы после полутьмы комнаты привыкнуть к буйству царящих на воле цветов.

Интенсивно-голубое небо.

Влажная зелень тропических растений.

Красные, розовые и желтые взрывы южных цветов.

До невозможности слепящее солнце.

Мельчайший и белейший песок.

И – ни единого следа человеческой деятельности: ни шезлонгов или бассейна (они были бы здесь органичны, если исходить из санаторного комфорта ее комнаты и тропической природы вокруг). Однако не видать ни машины в камуфляже, ни вооруженного охранника (чего можно было ожидать после похищения). Но, где бы Татьяна сейчас ни находилась, она уверена была в том, что это – не Греция. И даже, похоже, – не Средиземноморье. Такая яркость солнца и немыслимость красок поздней осенью может быть только где-нибудь в тропиках, ближе к экватору. Так где же она находится?

Ослепительный свет резал глаза, заставлял жмуриться. Таня снова опустила жалюзи. Сколько природу ни рассматривай, вряд ли она даст ответ на вопрос, где Таня оказалась. Ей вдруг вспомнился бессмертный роман: «…брошен Ялту гипнозом Воланда…» – и она в голос хихикнула: наркоз, в котором она пребывала во сне, видимо, продолжал действовать. «Каким таким, интересно, гипнозом меня перебросили из Афин в тропики?»

И тут она почувствовала неприятный запах. А через секунду осознала, что пахнет потом. А еще спустя мгновение поняла – столь противного чувства она не испытывала никогда! – что на самом деле попахивает от нее. Чувство было ужасно неприятным, и тогда Татьяна бросилась к одной из дверей, ведущей из комнаты. Распахнула ее и поняла, что попала по назначению: это была ванная. Сверкание зеркал, фарфора, плитки, кранов снова ослепило девушку. (Пожалуй, препарат, которым ее усыпили, сказывался на зрении: яркие краски и сильный свет резали глаза.) Садовникова прищурилась и осмотрела ванную. На вешалках насчитывалось не менее дюжины полотенец разного размера и пара белоснежных махровых халатов. Таня включила воду – она потекла исправно, холодная и горячая – и огляделась в поисках шампуня. Шампунь, гель, кондиционер и пена имелись – в крошечных пузырьках, какие обычно встречаются в отелях, однако здесь на флаконах не значилось ни названия гостиницы, ни производителя: одни лишь безразличные буквы: SHAMPOO да SHOWER GEL.

Таня залезла в ванну и когда – с редким наслаждением! – подставила наконец свою голову и плечи под ласковый ток воды, то вдруг отчетливо поняла – словно бы ей кто-то прошептал, подсказал, вложил в уши: «Это приключение будет твоим последним».

– Почему? Потому что меня убьют? – спросила она чуть не вслух, все еще под впечатлением от предутреннего кошмара.

Но бог, или судьба, или интуиция теперь безмолвствовали. И тут Татьяна, стоя под ласковым душем – неизвестно где она находится, даже на каком континенте! – сказала себе… Дала что-то вроде обета… Ситуация действительно благоприятствовала тому, чтобы давать обеты. Особенно в свете того, что ее вновь похитили и перенесли незнамо куда и опять украли часть ее личного времени и пространства… Плюс к тому подействовал предвещавший трагедию сон… Так вот, сказала она себе, если она выживет и вернется в Москву живой и невредимой, все – хватит. Баста. Она больше не выискивает приключений на собственную голову. Она не занимается розыском сокровищ – даже если ей дадут наивернейшую карту с координатами их захоронения. И не затевает никаких самочинных расследований. И не помогает вызволить из беды ближнего своего – или тем паче дальнего. И, уж конечно, никак не откликается на послания преступников и террористов – каковым, безусловно, являлся Ансар.

Все! С нее довольно! Пора вести тихую буржуазную жизнь. Спокойно работать в своем рекламном агентстве (если ее, конечно, еще не выгнали за нынешнюю длительнейшую отлучку). Ну а если вдруг выгнали – она найдет другое место службы.

И выйдет в конце концов замуж. За тихого и даже скучного парня – чтобы он, порой насильно, сдерживал ее безумные порывы. И еще – пора забеременеть. И уйти в декрет. И родить ребеночка. А потом еще одного. А еще лучше двоих разом, близнецов, чтобы одним махом отмучиться с пеленками, коликами и ночными воплями.

«Ишь ты! – пресекла Татьяна собственные мечтания (она все стояла под душем и наслаждалась водой и ароматным шампунем). – Как говорит мама, хотя бы одного смоги родить!.. Или даже не так: сперва из этой переделки выберись, а уж потом о муже с детьми думай… Но как бы то ни было (бесповоротно решила она), моим похождениям – конец. Если убьют – они закончатся по вполне понятной причине. А коли останусь жива – закончатся потому, что я выхожу в отставку. Вы слышите, все?! – даже прокричала она вслух, перекрывая шум воды. – ПРИКЛЮЧЕНИЯМ – КОНЕЦ!»

Странно, вроде совсем не о том ей следовало размышлять и рассуждать сейчас. Надо ломать голову, где и почему она очутилась и каким образом отсюда выбираться, но… Почему-то принятое ею решение неожиданно успокоило Татьяну и добавило ей душевных сил. А контрастный душ явно прибавил сил физических.

И после того, как Таня привела себя в порядок и уложила волосы феном (тоже нашедшимся в ванной), и полюбовалась – да, несмотря ни на что, полюбовалась! – собой в зеркале, она вдруг ощутила дикий, неправдоподобный аппетит. «Если они меня сейчас не покормят, – залихватски подумала она, – кем бы эти самые они ни были, разобью, к чертовой бабушке, окно и убегу в джунгли: бананы и финики собирать!»

Однако когда она в халате вернулась в свою комнату – постель ее оказалась уже застелена, а на покрывале лежала записка, написанная по-английски (и оттого звучавшая изысканно вежливо):

«ТАНЯ, ЖДЕМ ВАС К ОБЕДУ. НАПРОТИВ ВАШЕЙ КОМНАТЫ ЧЕРЕЗ КОРИДОР – СТОЛОВАЯ. ОДЕТЬСЯ МОЖНО ПОВСЕДНЕВНО. ВАША НОВАЯ ОДЕЖДА – В ШКАФУ».

Как неведомые они узнали, что она проснулась и пошла в душ? Наверняка комната скрытыми видеокамерами нашпигована! Никакой частной жизни: вошли, потихонечку застлали кровать и оставили записку… Что ж, будем надеяться, что в ванной за ней не наблюдали…

Татьяна подошла к платяному шкафу. «Ну, если эти гады опять китайскую дешевку, в стиле Зета, мне подсунут!..» Однако в шифоньере висела нормальная одежда – не дизайнерская, конечно, но уровня «Маркса и Спенсера»: качественно и среднедобротно. Фирменную марку Тане, однако, определить не удалось, потому что все ярлыки с блузок, брюк и шортов были спороты. (Где-то она уже видела подобное, вот только никак не могла припомнить где – голова еще соображала плоховато, как после лихой студенческой вечеринки, когда мешаются водка и пиво, мартини и коньяк.)

Таня выбрала из шкафа несколько вещичек и примерила их в ванной. Все размеры оказались в точности ее. Наряды сели идеально. Девушка предпочла полотняные брюки и открытый топик – за время странствий с французами ее плечи и руки прекрасно загорели (чего не скажешь о ногах). А мокасины Татьяна надела свои – они стояли, тщательно кем-то вычищенные, у кровати.

Стараясь не задумываться, в чьих на сей раз она находится руках, Садовникова вышла из комнаты (та оказалась незапертой), пересекла коридор (он уходил вдаль метров на двадцать, словно гостиничный, и в нем было пусто, лишь по обе стороны – несколько затворенных дверей) и толкнула дверь в столовую.

Огромная комната блистала скромным великолепием. Бамбуковые жалюзи на французских окнах – до пола – были опущены и не мешали воспринимать интерьер. Овальный стол – накрыт на две персоны. (Опять – на две!)

Посверкивали серебряные приборы. В бокалах отражалась вычурная люстра горного хрусталя. Два кожаных кресла, поставленные напротив друг друга подле стола, прямо-таки манили к себе обещанием блаженного комфорта. А на стене висела картина – всего одна, небольшая. Таня подошла поближе, вгляделась. Однако! Она узнала полотно. То была одна из многочисленных «Кувшинок» Клода Моне. Садовникова ни на секунду не усомнилась в том, что холст – подлинник, и она явно его видела раньше и задалась вопросом – когда: нет, не в Пушкинском музее, не в д’Орсэ и не в Эрмитаже, а…

Удивительная догадка стала помаленьку оформляться в ее голове – и в ту же самую секунду в дверь вошел чернявый быстрый красавец. Он пересек гостиную, вплотную подошел к изумленной, шокированной Тане и взял обе ее кисти, мгновенно похолодевшие, в свои нежные теплые руки.

– Наконец-то я тебя нашел, Таня… – промолвил он и склонил перед нею голову.

– Ансар… – прошептала она. – Ты не погиб…

– Я тебя так долго искал, – повторил араб.

Это и в самом деле был он, Ансар, уже похороненный всеми и теперь чудесным образом воскресший!

– Что происходит? – прошептала потрясенная Таня.

– Наконец-то ты дома.

– Я? Дома? – удивилась она.

– Вот именно. Теперь все это принадлежит тебе.

Араб обвел широким жестом столовую, а затем подошел к жалюзи и поднял их. В окно снова ударил блеск ослепительного дня: пальмы, песок и где-то вдалеке, в прогалах деревьев, – очень синее море.

– Да, оно твое, Таня… – повторил шейх. – И этот дом, и этот остров…

– Приятно, конечно, – светски улыбнулась она. – Но можно поподробнее?

Сохранять хладнокровие стоило ей немалых усилий: слишком уж потрясло ее явление воскресшего Ансара.

Шейх быстро молвил:

– Я хочу подарить тебе остров.

– Подарить?! – не смогла сдержать удивления Татьяна. – А с какой стати столь роскошный подарок?

– Ни один подарок в мире, – с ветвистой восточной любезностью молвил Ансар, – не будет достоин твоей красоты, ума и элегантности.

Таня приняла игру. Это досталось ей немалыми усилиями: нервы, в результате всех приключений последних дней, из-за неизвестных химических веществ, которые в нее, бесчувственную, вливали, были совершенно расшатаны. Хотелось то плакать, то смеяться – попеременно, с интервалом в две секунды. Однако она, стараясь попасть в тон шейху, проговорила:

– Хоть русская пословица и гласит, что дареному коню в зубы не смотрят… Но есть и другая, про кота в мешке. Поэтому, прежде чем принять твой дар, я хотела бы осмотреть остров…

Боже, что она несет?

Однако Ансар, кажется, совершенно не удивился. Спокойно произнес:

– О да, прекрасно, мы займемся осмотром твоих владений после обеда.

– Но где хоть, – с несколько нервным смехом вопросила Таня, – в каком полушарии он находится? Да и мы с тобой сейчас тоже?

– В Западном, – любезно молвил Ансар. – Это Карибы. До Кубы – рукой подать. До Флориды – тоже.

– Далеко же вам понадобилось меня тащить, – с холодным неудовольствием молвила Таня. – И что вы мне…

– Минуточку, прекрасная Татьяна, – перебил ее шейх, он даже не дал ей договорить, не то что утрудил себя извинениями, – давай прикажем подавать обед, по-моему, ты, – его тон стал неожиданно участливым, – очень проголодалась. А о делах мы потолкуем после трапезы. Тебе следует немного прийти в себя.

Он заботливо отодвинул для нее кожаное кресло и помог усесться – тоже что-то новенькое, прежде подобными мелочами не утруждался. Сам занял место визави. И ровно в тот миг, когда Ансар положил салфетку на свои колени, в двери вошли официанты. Один катил тележку с яствами, двое других, спросив обедающих, что каждый будет пить, стали разливать в бокалы вино и воду.

– Я помню твои предпочтения в еде, – тоном заботливого папочки сказал шейх. – Ты любишь, когда много, вкусно и просто, без затей. Поэтому я приказал приготовить для тебя коктейль из морепродуктов и бифштекс из рыбы-меч. Все выловлено сегодня утром. Добро пожаловать в рай!

И Ансар приветственно поднял бокал с вином. Небрежным жестом другой руки он отослал официантов прочь.

В мыслях Татьяны царила полная сумятица, и потому она решила никаких вопросов пока не задавать. Сперва поест и попробует прийти в себя после явления похороненного любовника.

А шейх – он явно пребывал в прекрасном настроении – был, несмотря на обещание отложить дела на послеобеденное время, говорлив.

– Жить на собственном острове оказалось намного комфортнее, чем на яхте, – молвил он. – За прошедший месяц я сполна это оценил. Полагаю, понравится и тебе. Конечно, в сравнении с собственным теплоходом немного теряешь в мобильности, зато ты гораздо более автономен. И намного меньше от чего-либо зависишь. Не нужно постоянно заходить в дурацкие порты, чтобы пополнить запасы горючего, пресной воды и пищи. Здесь, на острове, мы получаем воду сами, и энергию тоже – действуют солнечная, геотермальная и ветровая электростанции. Продуктов – даже если мы будем совершенно отрезаны от мира – в подземных хранилищах хватит лет на пять как минимум. Конечно, не все можно выращивать на месте, требуется завозить некоторые деликатесы, не получается с шампанским, виски и вином – хотя собственного изготовления ром и сигары уже есть, напомни, за ужином я угощу тебя, самобытный вкус!..

Таня ела, не глядя на своего сотрапезника. Голова ее по-прежнему слегка кружилась, а болтовня Ансара впивалась в мозг. Однако с каждым глотком еды и вина ей становилось лучше. Постепенно к ней возвращалась способность мыслить. И задавать вопросы.

«Нет, конечно, это – Ансар, а не его двойник – то же лицо, и шрамик над бровью, и тембр голоса, и руки, и фигура, и даже запах. Это не скопируешь. Но как он уцелел при взрыве? Почему жив?»

А шейх продолжал распространяться:

– Конечно, мне вначале довольно трудно было привыкнуть к отсутствию развлечений. И особенно почему-то к своему новому имени. Жак Симон, как тебе нравится? Француз по паспорту, а матушка моя из Алжира – чтобы ни у кого не возникало вопросов по поводу моей восточной внешности. Все документы подлинные, биография реальная…

– Как я здесь оказалась? – строгим голосом прервала шейха Татьяна.

– Желаешь знать? Не закончив обеда? Изволь. Мои люди тебя похитили. Нашли, слава Аллаху, и выкрали – прямо из лап церэушника Зета.

– Зет – «церэушник»? – изумилась девушка.

– Да, как и все – или почти все люди, которые встречались на твоем пути последний месяц. Из-за которых ты перенесла столько страданий. Я давно утверждаю: практически все беды в этом мире, и войны, и страдания людей, так или иначе организует пухнущая в довольстве, жиреющая Америка!

Таня оставила без внимания политический выпад Ансара и вопросила:

– Как получилось, что ты жив? Ведь я сама видела тебя на «Пилар» за десять минут до взрыва…

Шейх усмехнулся:

– Помнишь мою подводную лодку? Ведь мы на ней с тобой, кажется, прогуливались…

– Ах, вот оно что…

Таня начала догадываться. И спросила в лоб:

– Значит, не было никакой карательной акции? И никакие спецслужбы тебя не убирали?

Ансар лишь чуть заметно усмехнулся. А Таня продолжала:

– Значит, ты сам устроил взрыв «Пилар»? И улизнул с нее на подводной лодке?

Ансар опять ничего не сказал – впрочем, его довольное, сияющее лицо само по себе стало исчерпывающим ответом на все Танины вопросы.

– Зачем тебе понадобилось инсценировать покушение на себя самого?! – воскликнула она. – И зачем так сложно – взрывать огромный теплоход? Зачем ты погубил такую красоту – «Пилар»!

– Что толку скорбеть о материальных потерях, – философски заметил шейх. – Всевышний, во всяком случае, этого не рекомендует. Всем людям (и мне тем более) время от времени полезно менять место жительства.

– Ага, а заодно имя… От чего ты сбежал, Ансар? – требовательно спросила Татьяна. – От закона, от долгов?

– Воистину, ни одной женщине на свете, – словно бы в сторону подал реплику собеседник, – более того, ни единому человеку во всем мире я не позволяю говорить с собой в таком тоне. Почему я разрешаю это тебе?

– Потому что я тебе нужна, Ансар! – усмехнулась Татьяна. – Не знаю точно, для чего на этот раз, но наверняка опять зачем-то понадобилась.

– А может быть, – с улыбкой возразил араб, – тебе многое здесь позволяется оттого, что ты прекрасна и умна? А разговор с тобой привносит в мою жизнь ту самую соль, какой не дождешься от других молодых особ?

«Иногда мне хочется бросить пригоршню соли в твои глаза! Расцарапать в кровь твое лицо!» – с нарастающим раздражением подумала Татьяна, но все же поостереглась озвучивать свою мысль. Сделала глубокий вдох, чтобы смирить собственную раздосадованность, и, стараясь быть спокойной, спросила:

– И все же ответь мне. Зачем я понадобилась тебе на яхте? Зачем ты меня вызвал в Египет? На обреченную уже «Пилар»?

– Я просто хотел тебя видеть, моя красавица, – развел руками Ансар. – Всевышний, посылающий нам любовь, порой рассылает ее не глядя.

«Только не надо парить мне мозги, что тебя, после семилетнего забвения, вдруг снова осенила любовь ко мне! – чуть не выкрикнула Таня. – Да ведь и тогда, семь лет назад, ты, по правде говоря, не любил меня, а просто использовал. Это я купилась на твою уверенность в себе, красоту и ласку! Наверняка ты использовал меня, и когда приглашал в Египет…»

И разгадка, ясная и простая, внезапно пришла ей в голову.

– Значит… – прошептала девушка. – Значит, ты просто хотел, чтобы я была свидетелем… Чтобы смогла рассказать о взрыве «Пилар» и о том, что я видела тебя там, на борту, буквально за минуты до взрыва… Чтоб я засвидетельствовала, что ты действительно погиб…

Ансар устремил на нее огненный взор:

– Повторяю: я просто хотел тебя видеть. Попрощаться с тобой – от лица шейха Ансара Аль-Кайаля. И очень жалел впоследствии, что на борту «Пилар» разговор у нас не получился. Но, несмотря на то что я прежний исчез и оборвал практически все связи и привязанности, я планировал, когда ты вернешься в Москву, снова послать за тобой.

– Все ты врешь…

– А то, что я был с тобой в тот раз, на «Пилар», недостаточно вежлив и, возможно, порой даже груб, – это объясняется только нервами, я переживал тогда из-за того, что задумал… Прости меня…

В первый раз в жизни Таня слышала из уст шейха слова извинения. На душе у нее потеплело, и она – о, как женщины любят обманываться, покупаться на сладкие речи! – она уже почти готова была опять простить Ансара, но все-таки не впустила в себя теплый комок, готовый растечься по ее телу. Насколько могла жестко, спросила:

– О том, что со мной творилось дальше, после взрыва, – ты знал?

Ансар – скользкий, как всегда, – ушел от ответа.

– Я с горечью убеждаюсь, – задумчиво заметил он, – что мир состоит из подлецов, невежд и идиотов. Я, разумеется, не имею в виду присутствующих. Ты прекрасна и умна. Но ты одна такая. А в тупости или подлости человечества в целом я даже не сомневаюсь. Чистую душу, послушную и верную, можно найти лишь среди тех, кто пасет коз высоко в горах или охотится на китов в пустынных водах океана. Но… Верным и умным не бывает ни один из тех, кого затронула так называемая культура – по преимуществу американского образца. Ни на кого нельзя положиться…

– Ты о чем?

– Я о людях. О многих людях. Начиная с Халида, который тогда, в день взрыва, вез тебя на вертолете в аэропорт Каира. Откуда, о всемогущий Аллах, ему пришла в его поистине больную голову безумная мысль, что ты – русская агентесса, спецназовка? Что это ты взорвала «Пилар» вместе со мной? Каким образом ты могла это сделать – ты ведь прилетела на рейсовом самолете, и твой багаж наверняка тщательно досматривали?.. Но он вбил себе в голову, что это ты доставила на борт взрывчатку и тебя следует не в аэропорт отвезти, как я велел, а в лапы моих бывших товарищей по джихаду… Ну, конечно, зачем исполнять мои приказы – я ведь в представлении этого тупого ублюдка был уже мертв! Я всегда ценил Халида – за исполнительность и полное отсутствие воображения. Но что он натворил после взрыва, о боже!.. Зачем он, безмозглый ишак, проявил инициативу и стал звонить, да еще по спутниковому телефону, этим людям?! Уму непостижимо! Я всегда считал: кто-кто, а Халид всегда выполнит любой мой приказ, каким бы тот ни был, с улыбкой на устах и буквальной точностью. Как же я в нем ошибался! Вот какие плоды приносит просвещение, вот результат обучения в Оксфордах и Гарвардах! Я бы лично перерезал Халиду глотку! Жаль, что он тоже, как и ты, попал в лапы американцев и его уже вряд ли достанешь! Ну, ничего: «штатники» о нем позаботятся по-своему… Фарисейски стеная о правах человека, они будут его пытать мягко, интеллигентно: не давая спать и заливая в глотку воду. Может быть, он действительно заслужил медленную пытку – но я с гораздо большим удовольствием влил бы ему в рот расплавленный свинец!

В той гневливости, с которой шейх распекал исполнительного прислужника, Татьяне почудился привкус его собственной вины – вины перед нею, которую Ансар осознавал и в которой, видимо, не готов был повиниться вслух.

– Значит, – скривив губы и буравя шейха взглядом, спросила Таня, – ты не подумал, что многие, узнав про мой отлет с борта твоей яхты за десять минут до взрыва, решат, что это я тебя прикончила?

– Так подумали только эти шакалы – американцы, – последнее слово Ансар произнес с невыразимой гадливостью. – Это они, поганые церэушники, пытали тебя и мучили, издевались над тобой. Калечили твое здоровье и психику – и, наконец, так и не сломив тебя, выбросили на дикий остров одну, без памяти, без денег, без одежды!

Ненависть к американцам, звучавшая в голосе шейха, была столь горяча, что он – впервые за все время их с Таней знакомства – даже говорить стал не вкрадчиво, как обычно, а громко.

– Я был уверен, что ты погибла, – голос шейха послушно дрогнул, – боже, как я тебя оплакивал!..

«По-моему, он слегка переигрывает, – подумала Татьяна. – И изображая горе и радость, что наконец обрел меня. И изъясняясь в ненависти к церэушникам и „штатникам“ вообще. Не следует забывать: Ансар, если и не прямой мой враг, то, во всяком случае, презренный подставщик. Из-за него у меня были грандиозные неприятности семь лет назад. Благодаря ему и его дурной идее инсценировать собственную смерть я столько ужасов перенесла сейчас. Не надо ему верить. И не надо, ради бога, снова в него влюбляться. Пусть он будет трижды красив, сладкоречив и богат!»

– Однако, хвала Всевышнему, – продолжал Ансар, – мне стало известно, что ты все-таки жива, что поганые америкосы выбросили тебя, нагую, на один из греческих островков, и тогда… Тогда я послал людей искать тебя…

– Послал людей? – удивилась Таня. – Каких еще людей?

– Я вынужден еще раз повторить: увы, слишком многие вокруг испорчены современным образованием и внедренной американцами повсюду жаждой наживы. Эта культура чистогана – она как чума, как рак! Она превращает людей в презренных лжецов и предателей. Аллах лишил меня разума в тот момент, когда я связывался с теми презренными наемниками. Я решил не использовать тогда собственных слуг и действительно преданных мне людей. Да и плохо они знали европейские реалии, чтобы исполнять столь важное и кропотливое задание – найти тебя. Поэтому, впервые в жизни, я воспользовался услугами наймитов…

И тут Таня догадалась.

– Французы?! – выдохнула она. – Жан-Пьер, Мадлен и Жиль? Они работали на тебя?

– О, уи, – вздохнул шейх. – И – увы. Мне даже специально пришлось ехать в Марсель, чтобы нанять их, а они… Они из двух моих заданий провалили оба, да еще пытались бежать!

– Два задания? У французов было два задания? Какие же?

Татьяна думала, что Ансар, как всегда, уйдет от прямого ответа, однако тот, на удивление, признался:

– Первое и, конечно, главное, – привезти тебя, живую и невредимую. И второе: таким же, живым-здоровым, доставить мне подлого предателя Костенко-Чехова… И что в итоге? Костенко французы застрелили…

– Они убили его, спасая меня, – напомнила Садовникова.

– Жиль доложил мне об этом на следующее утро, и, только благодаря тому, что они сберегли тебя, я их простил на первый раз. И дал им еще один шанс… Но со вторым заданием они напортачили еще больше, и это переполнило чашу моего терпения!

Тут Таня вспомнила страшные кадры, увиденные по греческому телевидению: опрокинутый катер на мели, изуродованные тела в трюме…

– Это ты убил французов? – уставилась в глаза шейху Таня.

– Не я, – Ансар сделал небрежно-величавый отстраняющий жест, – но мои люди. Согласись, французы заслужили смерть. Во время аукциона они подставили тебя. Они подвергали тебя риску. В конце концов, они тебя опять потеряли. И драгоценности, которые я просил их похитить, они решили присвоить себе.

Перед глазами Татьяны пролетели смеющиеся лица французов – какими она увидела их в первый раз в кондитерской на Серифосе. Они тогда, да и долгое время позже, казались ей веселыми и ловкими авантюристами навроде д’Артаньяна. И пусть они на аукционе даже ее подставили – они не заслужили той ужасной смерти, которую благодаря Ансару обрели…

– Аукцион… – прошептала Таня. – Ты знал и о нем…

Пока их разговор с шейхом не касался головы горгоны, письма Костенко и его последней тайны, однако Садовникова почти не сомневалась, что скоро речь зайдет и об этом. Но… Она не хотела затрагивать тему первой.

И до сих пор не знала, как держаться, когда шейх заведет сей разговор. Может, все отрицать: не знаю, не ведала, не видела? Но… что известно Ансару? Что ему может быть известно? Они в свое время были так близки с Костенко…

И, чтобы оттянуть неизбежный разговор, она сказала:

– Вот мы и пообедали… Было вкусно… Но, увы, не говорить о делах не получилось… Так что с островом?.. Мне будет позволено осмотреть то, что ты мне собираешься дарить?

Шейх спросил галантно:

– Может быть, десерт? Диджестив? Кофе?

– Нет, спасибо.

Вино и еда и впрямь оказались прекрасными: бодрили, но не тяжелили; веселили, а не усыпляли.

Ансар помог Татьяне встать, распахнул перед ней французское окно. Полуденный влажный тропический зной ворвался в комнату. Они вдвоем ступили на песок и очутились в роще тропических деревьев (их названий Таня не знала). Листья походили на акацию, однако цветки были большими, красными и одуряюще сладко пахли. Девушка заметила, что к каждому деревцу подведены трубочки искусственного полива.

Заметив ее мимолетный интерес к поливальной системе, шейх не без гордости пояснил:

– Здесь, на острове, действует сложная и весьма эффективная система добычи, сбора и опреснения воды. Не буду вдаваться в подробности, как она работает, это женщине совершенно неинтересно, но самое главное, в смысле водоснабжения остров совершенно автономен. То, чего мне так не хватало на «Пилар».

Они прошли через рощицу по направлению к берегу. Началась полосочка белого песчаного пляжа, а за ним во всю ширь раскинулся океан: громадный, величавый, темно-синий.

На расстоянии километров двух от берега выделялся белизной песка и зеленью пальм еще один островок.

А здесь, на пляже, далеко в море выдавался причал. К нему были пришвартованы два одинаковых белоснежных катера, похожие внешне на «Примаверу», на котором Татьяна путешествовала с несчастными французами, но только размерами побольше.

«Надо не поддаваться очарованию Ансара, – снова подумала Садовникова. – Сущность его предельно проста: он не просто человек чуждой культуры (что сам постоянно подчеркивает). Главное, он – безжалостный убийца».

А шейх нежно придержал ее за руку и молвил:

– Тот остров, что напротив, – мой. Он чуть больше, чем твой, и несколько подороже. Мило, не правда ли? Будем ездить друг к другу в гости. Один из этих катеров, – взмах рукой в сторону причала, – станет твоим.

Они подошли к береговой кромке. Вода оказалась изумительно прозрачной. На мелководье кружил живой шар из мириад мальков. Он вздувался и опадал, меняя очертания.

Нежно взяв за плечо, Ансар развернул Таню спиной к океану. Сквозь просветы в деревьях открылся вид на дом, который они только что покинули. Он был белый, одноэтажный. Крыша его сверкала панелями солнечных батарей. Чуть в стороне от здания лениво вращали лопастями два высоченных ветряка.

– Дом не очень велик – одна хозяйская спальня, четыре гостевых, но, полагаю, одной тебе хватит. Есть гостиная, тренажерный зал, кабинет. На заднем дворе – бассейн. Слуги живут отдельно, дом для них – в центре острова. Сам остров также довольно компактен: около ста пятидесяти метров в поперечнике.

В тоне Ансара послышались хвастливые нотки, словно агент по продаже недвижимости расхваливал свой товар.

– Посмотрим остров весь, целиком? – осведомился шейх.

От ярких красок и немилосердно палящего солнца у Тани опять слегка закружилась голова.

– Нет, спасибо. Я ведь без головного убора и солнечных очков.

Ансар немедленно вытащил из кармана крошечную рацию.

– Сейчас прикажу принести.

– Нет, пойдем лучше в дом.

– Тогда велю подавать десерт. – Раз уж Ансар вытащил рацию, он просто должен был сказать в нее несколько слов. – Насколько я помню, ты отдаешь предпочтение эспрессо.

– Двойному эспрессо.

Шейх произнес по-арабски несколько слов в рацию и предложил Тане руку. Она оперлась на нее, и они побрели по песку к дому.

– Сколько же стоит такое великолепие? – осведомилась девушка, когда они снова оказались в тени деревьев с красными цветками.

– Зачем тебе знать?

– Но ведь содержать такой остров довольно дорого…

– Не беспокойся. У тебя не будет проблем с деньгами.

А когда они входили в прохладу дома – снова сквозь французское окно, – Ансар сказал:

– Тебе осталось только подписать документы – и остров немедленно, вместе со всеми постройками и службами, даже со всем персоналом, перейдет в твое владение. Кстати, знаешь, кто будет возглавлять штат твоей личной прислуги? Угадай.

– Представления не имею.

– Твоя любимая Марселла.

– Правда? – расплылась в улыбке Таня, вспомнив очаровательную толстенную негритянку. – Она жива?

– А почему нет? – передернул плечами шейх.

– Она сейчас здесь?

– Приедет, как только ты вступишь в права собственности.

В столовой на крахмальной скатерти уже дымился кофе и истекала медом нежная пахлава. Несмотря на все уговоры, обращенные к себе, – быть жесткой и остерегаться шейха, – Таня села за стол ошеломленная, с кружащейся головой. А шейх отодвинул ей кресло и, помогая усесться, нежно поддержал за руку. Похоже, Ансар опять переигрывал ее. Она снова попала под обаяние его могущества. Под блеск и силу его очарования, основанного на деньгах, власти и непоколебимой уверенности в себе.

К тому же он был очень внимателен и нежен… Да, это потрясающее сочетание: сила и ласка… Для нас настолько непривычно… Ведь в России если мужик силен – значит, одновременно груб и с женщиной тоже… А коли он с нею ласков – значит, патентованный хлюпик…

«Чары, рассыпьтесь!»

Отхлебнув кофе, Таня осведомилась самым деловым голосом, на который только была сейчас способна:

– И все-таки: целый остров… За что мне такой подарок?

– Разве подарки, особенно женщинам, дарят за что-то? – Ансар послал ей ослепительную улыбку. – Их дарят красавицам просто потому, что они живут на свете.

– Демагогия, – намеренно жестким тоном бросила Татьяна.

Несмотря на все очарование Ансара, витало меж ними и нечто недосказанное, напряженное. Садовниковой вспомнился психологический силлогизм: когда запрещаешь себе думать о белой обезьяне, мысли обязательно то и дело соскальзывают именно к ней. Вот и сейчас: она постоянно вспоминала голову горгоны… Убитого Костенко-Чехова… Его последние слова… Его письмо…

И она не выдержала, спросила первой:

– Зачем французам понадобился Костенко-Чехов?

Ансар одним глотком допил кофе и промокнул губы салфеткой.

– Возмездие нашло предателя, разве нет? Он ведь не только тебе и твоей стране многое задолжал, но и мне тоже…

– Но ты ведь говорил, что недоволен, что французы его убили. Ты хотел, чтобы его доставили к тебе живым. Зачем?

Ах, как трудно задавать такому человеку, как Ансар, прямые вопросы! Вопросы в лоб. Они, эти восточные люди, отвечают совсем не о том, о чем их спросили, они выскальзывают из рук… Вот и сейчас:

– В отношениях между мужчинами существуют вещи, о которых даже не стоит думать девушке: испортится аппетит, да и кошмары начнут мучить…

Сейчас бы хлопнуть ладонью по столу, заорать: «А ну, хватит дурочку валять! Говори правду!» – да только с шейхом крик совсем не метод, она по прошлым встречам помнила. Обожжет взглядом, скажет ледяным тоном: «Попрошу тебя так со мной больше никогда не разговаривать!» Или, поскольку она сейчас целиком в его власти (и не стоит на сей счет обольщаться, остров в подарок – лишь попытка подсластить пилюлю, а может, вовсе полное вранье), прикажет отрубить ей голову.

«Что ж, – подумала Татьяна, – не желаешь говорить – черт с тобой. Когда-нибудь сам вернешься к разговору о письме Костенко».

Это «когда-нибудь» наступило немедленно.

– Ты сама скажешь мне цифры? – вдруг, словно между делом, спросил шейх.

Татьяне даже играть ничего не пришлось. Она искренне изумилась:

– Какие цифры?

– Из письма Костенко. Координаты вашей страшной бомбы.

Кровь прихлынула к ее лицу. Она пролепетала:

– Я не понимаю, о чем ты… – но ложь прозвучала довольно жалко, Танин голос дрогнул.

Уверенным тоном – а может, он брал ее, что называется, на понт? – шейх молвил:

– Ты украла с аукциона голову горгоны. Ты ее разбила. Ты нашла и прочитала костенковское письмо. Затем ты закопала обломки головы в саду Зета.

– Да, голова была, – попробовала бороться Садовникова, однако сама понимала, что ее слова звучат неубедительно, – но я не видела никакого письма!

– Я не собираюсь тратить время на то, чтобы спорить с тобой, – холодно сказал Ансар. – Мне нужно лишь одно: координаты. Ум у тебя светлый, я не сомневаюсь, что ты их запомнила.

– Я не понимаю, о чем речь.

И тут шейх сменил свой медоточивый пряник на кнут. Буравя девушку глазами, проговорил:

– Таня, не вынуждай меня прибегать к жестким мерам по отношению к тебе. Я, конечно, не изверг-американец, поэтому не собираюсь отдавать приказ, чтобы тебе вкалывали «сыворотку правды» или тем более пытали. Но у меня на острове как раз сейчас гостит гипнотизер. Достаточно будет короткого твоего разговора с ним, и ты уснешь, даже если не захочешь засыпать. И во сне наверняка скажешь ему эти цифры. Жаль, что он, гипнотизер, не должен быть посвящен в мои дела, поэтому сразу же после сеанса его придется убрать. Однако, когда мне приходится выбирать между его жизнью и твоей, я, разумеется, выбираю. Я не могу рисковать твоим здоровьем. Ты мне гораздо важнее, чем все фокусники мира…

Ансар перебросил ей через стол крохотный блокнотик в золотом переплете и тяжелую, желтого цвета, авторучку.

– Напиши, – мягко приказал он. – Напиши координаты. Ты их знаешь.

Глаза Татьяны наполнились слезами.

– Зачем тебе эта бомба?.. – пробормотала она, уже наполовину признаваясь, что знает про нее и знает, где она. Да что там наполовину – на все сто процентов признаваясь!

– Напиши, – настойчиво повторил шейх. – В обмен на эти цифры ты получишь целый остров и изрядное денежное содержание до конца твоей жизни.

– Бог ты мой!.. – сквозь слезы выкрикнула Таня. – Бомба! Что тебе в ней!.. И потом, прошло почти пятьдесят лет. Ее тысячу раз уже демонтировали – наши же! Ее не окажется там, где когда-то ее видел Чехов! Вернее, и он бомбу даже не видел, а лишь предполагал, что она там находится!

– А я проверю. Сам взгляну, есть ли она или нет.

– Я ничего не помню. У меня на числа плохая память.

Ансар достал из кармана рацию. Сказал в нее – на этот раз не по-арабски, по-английски:

– Привезите к нам гипнотизера. Прямо сюда.

Отключился и, задумчиво глядя в окно, протянул:

– Жаль, потом придется приказать перерезать ему глотку. А он – молодой, счастливо женат, и дочке три года, и годик – сыну…

Таня всхлипнула, проговорила: «Какой же ты, Ансар, мерзавец!..» – а потом открыла колпачок золотой ручки с золотым же пером и написала в золотом блокнотике: 22,6165 град. с. ш., 78,8784 град. з. д.

Она действительно хорошо, на всю жизнь, запомнила цифры из тайного письма Костенко.

И они, и страшная бомба мучили ее в ночных кошмарах.

Шейх не стал дожидаться, пока девушка вернет ему блокнот. Он, потеряв свою всегдашнюю невозмутимость, даже вскочил. Бросился, обогнув стол, к своему блокнотику. Прочел, что написала Таня. Пробормотал:

– Похоже… – И скомандовал, обращаясь к ней: – Завтра поедешь туда с нами.

А потом стремительно вышел из гостиной.

Похоже, он потерял к Садовниковой всяческий интерес.

Какой уж там разговор об острове в подарок!

Таня проснулась утром от ласкового женского прикосновения. В первый момент, спросонок, ей даже показалось, что ее будит мама. Но когда она открыла глаза, то увидела, что на кровать по-свойски присела горничная Марселла.

– Ах, Марселлочка!.. – улыбнулась Таня, приподнялась в постели и порывисто обняла ее. – Здравствуй, как я рада тебя видеть!

– И я тебя, моя сладенькая! – обнажила в улыбке свои ослепительно-белые зубы кубинка. За семь лет она, казалось, нисколько не изменилась, только слегка расширилась в и без того немалых размерах. Большое круглое черное лицо излучало любовь и спокойствие.

«Хоть Ансар с островом меня и обманул (как я и ожидала), – подумала Таня, – зато с Марселлой – нет. Что ж, друзья стоят острова».

– Вставай, мое солнышко, одевайся, – прогудела горничная. – Через час за тобой катер придет.

– Это правда, что на улице еще темно, или мне кажется?

– Правда.

– Фу, какая гадость!

– Зато ты сможешь увидеть рассвет. А чего бы ты на завтрак хотела?

– Копченой колбаски, – капризничая, словно в самом деле с мамой разговаривала, вытянула губки Таня.

– Нет у нас здесь на острове копченой, – огорчилась кубинка. – Разной ветчины завались, и сосиджей, а вот копченой нет.

– Что ж это за остров! Даже колбасы нет. Пожалуй, не стану я его покупать. Впрочем, мне его никто уже и не предлагает.

– Таня, ты о чем? – отразилось непонимание на широком добром лице Марселлы.

– Да так просто, болтаю, не обращай внимания. Приготовь мне что-нибудь на твой вкус. Например, яишенку. А йогуртов не надо. Я их терпеть не могу.

– Я помню, сладенькая моя.

…Завтрак был накрыт в той же столовой, где они ужинали вчера с Ансаром, но на одну персону. С противоположной стороны стола были разложены на скатерти пара десятков дизайнерских темных очков и столько же стильных шляпок, панам и бейсболок.

– Просили, чтоб ты выбрала перед поездкой, – кивнула в сторону обнов Марселла.

«Надо же, шейх не забыл, что я без очков и головного убора. Заботливый!»

– Ну, кушай, миленькая, – чернокожая служанка положила ей на тарелку яичницу. – Тебе надо как следует подкрепиться – после завтрака тебя просили подойти на пристань. Плывете куда-то?

– Да. Не знаю куда…

«Точнее, наверно, знаю… К тому месту, где на дне моря находится супербомба… Интересно, что со мной сделает Ансар, если там ее не окажется? – отстраненно подумала Таня. – Велит скормить меня рыбам?»

…Тот же самый вопрос она вскоре повторила вслух. В лицо Ансару.

На дворе стало светать. Ансаровский катер, пришедший с другого острова, даже швартоваться не стал, лишь подошел вплотную к пристани, и двое восточных мужчин непроницаемого вида помогли Тане запрыгнуть на борт. Судно тут же отвалило от причала и помчалось вдаль.

В салоне катера ее ждал шейх. Едва поздоровавшись, Таня с вымученной улыбкой осведомилась, что будет, если Ансар не найдет в указанной ею точке бомбы. И добавила:

– Ведь Костенко даже не видел ее собственными глазами. А в своих предположениях и расчетах запросто мог ошибаться. Или – намеренно врать…

– Зачем ему врать?

– Я не знаю. Чекисты всегда врут. А даже если бомба и лежала когда-то на дне? Ведь ее наши военные могли тысячу раз увезти, никого об этом не оповещая…

– Если она там была, мы все равно узнаем, – только и ответил Ансар.

Таня настраивалась и дальше попикироваться с ним, например, с ехидцей спросить, почему он вчера, в обмен на заветные координаты, не подарил ей обещанный остров, однако она вгляделась в лицо шейха и осеклась. Всегда, при любых обстоятельствах, совершенно бесстрастное, сейчас оно свидетельствовало о волнении – пусть тщательно скрываемом, но все же… И чем дальше катер уносился в море, чем ближе оказывался к предполагаемой бомбе, тем сильнее проявлялась нервозность в лице и движениях шейха. Он то расхаживал по палубе, то застывал изваянием, вглядываясь в даль. Руки его быстро отщелкивали четки – а ведь раньше Татьяна его с ними ни разу не видела. В какой-то момент у него даже бессознательный тремор начался: стала нетерпеливо подрагивать правая нога.

Словом, поведение Ансара напоминало клиническую картину абстинентного синдрома. Шейх походил на наркомана, который ждет не дождется заветного укола. Или на возлюбленного, что в нетерпении летит на встречу со своей пассией.

«Так вот какая у тебя настоящая страсть, Ансар! – поняла Таня. – Ты, оказывается, влюблен в бомбу! Да не в простую – в самую мощную в мире. Да ведь ты, шейх Аль-Кайаль, на деле, оказывается, настоящий маньяк!»

Кроме них двоих, на катере были трое слуг – восточной внешности, но понимающие английский. Все повеления шейха они выполняли беспрекословно. Таня попросила одного проводить ее в каюту. Приказание немедленно исполнили.

В каюте Татьяна прилегла, не раздеваясь, прямо на покрывало. Во времена морского путешествия с французами (боже, как давно это было!) Мадлен научила ее, как лучше пережить качку. Надо, советовала француженка, лечь навзничь, строго против направления движения – и волны убаюкают тебя, словно в люльке. Таня задернула шторки на иллюминаторах, прикрыла глаза сгибом руки – и действительно уснула.

А когда снова открыла глаза – тарахтение моторов и прыжки по волнам кончились. Катер стоял на месте.

Таня умылась в гальюне рядом с каютой, нацепила очки и бейсболку и вышла на палубу.

Солнце уже стояло высоко. Океан горел миллиардом ослепительных искр. Вдали, в сине-лазоревой дымке, виднелись очертания заросшего лесом берега – наверно, это была Куба.

Двое людей Ансара, в резиновых костюмах и с аквалангами, слушали, сидя на корме, последние инструкции шейха, отдаваемые на гортанном арабском. Инструктаж был короток – и вот парочка уже надвинула маски, плюхнулась в воду и ушла в глубину. Сперва их было видно в изумрудной толще, а потом на поверхность всплывали только пузыри воздуха да дрейфовал небольшой красный буек, который тащил за собой один из ныряльщиков. Катер не спеша, на самом малом ходу, подруливал в сторону удаляющегося буйка.

Шейх замер на корме. И хоть лицо его выражало при беглом взгляде высшую форму неприступности, но человеку, хорошо знающему его (а Татьяна по праву относила себя к таковым), было очевидно, что шейх крайне взволнован. Лицо его побледнело. Ноздри хищно раздувались. Руки уже даже не перебирали четки – они вцепились в них, да с такой силой, что кожа на тыльной стороне ладоней натянулась, как на барабане.

«Сейчас бы дать ему по голове чем-нибудь тяжелым, – вдруг промелькнуло у Тани, – да выбросить за борт. И взять курс на Кубу – уж как-нибудь в моторе и навигационных картах я разберусь. Если уж с вертолетом справилась, то и с катером не оплошаю».

Но… Кроме Ансара, на борту оставался еще один его слуга – он торчал в рубке, управлял катером. И у него – Татьяна приметила – под гавайкой скрывалась кобура, явно не пустая. Случись что, уж он-то успеет выхватить оружие и пристрелить Таню.

«Нет, драка – явно не мой метод, – подумала Садовникова. – Я же не спецагент – хоть и пытался Чехов меня таковым сделать. Я должна справиться с шейхом иначе – по-женски. Но как?.. И найдут ли аквалангисты бомбу? Если нет – на ком сорвет гнев Ансар? Естественно, на мне… Может, мне и жить-то осталось не более получаса…»

Прошло еще минут пятнадцать томительного ожидания – буек аквалангистов застыл на одном месте. Пожалуй, они что-то нашли. И это внушало надежду Ансару, да и Татьяне, откровенно говоря, тоже.

И вот наконец в толще воды постепенно стали проявляться тела аквалангистов – они всплывали. Шейх аж подался вперед по направлению к ним, перевесившись над леером.

На поверхности воды показались головы. Один из ныряльщиков сдвинул на лоб маску, вырвал изо рта загубник и выкрикнул два коротких слова. Даже Таниного скромного знания арабского хватило, чтобы понять его.

«ОНА – ТАМ!»

А если бы она не разобрала слов – стоило только посмотреть на реакцию Ансара, чтобы все стало ясно. Кровь прихлынула к его лицу, и он победно ударил кулаком правой руки о ладонь левой. Такого взрыва эмоций со стороны обычно сдержанного шейха Тане еще никогда не доводилось видеть.

– Татьяна, принеси из холодильника шампанское, – скомандовал шейх, – и два бокала, мне и тебе.

«Ага, может, мне еще подпрыгнуть два раза?» – зло подумала Садовникова, но вслух перечить не стала. Все-таки на сердце у нее отлегло, когда она поняла, что расправы над ней – во всяком случае, немедленной – не случится.

Таня принесла из кают-компании пузатую бутылку и два фужера. Ансар ловко откупорил шампанское. Нет, и правда: Татьяна никогда не видела шейха настолько довольным, веселым, размягченным. Казалось, исполнилась его потаенная, заветная, многолетняя мечта, и счастью его не было ни берегов, ни границ…

…Аквалангисты еще дважды погружались, а потом, после получаса пребывания на глубине, коротко докладывали шейху о ситуации: их арабская речь звучала настолько быстро и, видимо, была уснащена военными терминами, что в ней Татьяна не поняла почти ничего. Кроме пары деталей: на дне действительно покоится супербомба; контейнер, в котором она содержится, не разрушен, однако радиоактивный фон вокруг нее слегка повышен.

Когда катер лег на обратный курс, Ансар, не скрывающий своего довольства, сказал Татьяне:

– Приглашаю тебя сегодня на свой остров на ужин. Катер придет за тобой в восемь.

Когда шейх после путешествия вернул Садовникову на «ее» остров и она зашла в свою спальню, то обнаружила в шкафу дополнительные обновки: вечерние платья и туфли. Кроме того, там было несколько комплектов красивейшего белья – более чем прозрачный намек. Ансар даже угадал с размером: восемьдесят пять «це» – или этот сайз хранился где-то в памяти его компьютера?

«Как же нелегко жить такому человеку! – Чуть не впервые в жизни Татьяна пожалела шейха. – Он, кажется, любую мелочь хочет держать под личным контролем!»

Девушка приняла ванну, тщательно уложила волосы, сделала макияж. Но никакого предвкушения праздника не было. Садовникова тянула время, как могла. Она бы дорого дала, чтобы не видеть сегодня Ансара. Может, сказаться больной? Допустим, она перегрелась на катере, получила солнечный удар… Простенько и со вкусом: сломать шейху кайф от находки… Но если она отговорится от ужина, он, наверное, заявится сюда. Начнет проявлять заботу… Закрытых дверей для него не существует… А ей придется играть, притворяться больной, симулировать…

В итоге, как ни скребли на душе кошки, Садовникова решила ехать. Платье выбрала темно-красное, цвета бордо, и такого же оттенка меховую пелерину – вечером, особенно на катере, будет прохладно.

Она знала, что сегодня за ужином должна что-то предпринять – но что конкретно? Таня задавала себе этот вопрос, но никак не находила на него ответа.

Наконец тропический вечер, на небосводе зажглись миллионы разнокалиберных звезд, за Татьяной прибыл катер. Молчаливый араб-матрос помог ей взойти на борт…

… Дом, что занимал Ансар на своем острове, оказался раза в два больше, чем тот, где обитала она. Столовая была оформлена в стиле хай-тек и украшена картиной Пикассо – Таня не сомневалась, что подлинником.

Подававшиеся блюда выглядели изысканными и, по современной моде, обладали извращенным вкусом: когда, благодаря соусам и специям, становится непонятно, что ешь: то ли рыбу, то ли дичь, а может, баранину. Странный вкус блюд скрашивало французское вино божественного аромата.

Шейх был одет согласно дресс-коду «white tie»: смокинг, бабочка, лакированные туфли. Он выглядел и держался победителем. Таким радостно-веселым Татьяна его никогда не видела. Он лучился, словно ученый, получивший Нобелевскую премию, или режиссер, отхвативший «Оскар», или жених, добившийся наконец свадьбы на девушке своей мечты.

Ансар рассказывал гостье веселые истории, беспрестанно подливал вина – а под конец ужина, перед десертом, торжественно достал из кармана бумагу, свою золотую ручку и протянул их Тане:

– Это – купчая на твой остров. Я держу свое слово. Достаточно только подписать.

Татьяна галантно улыбнулась:

– Спасибо за подарок.

Она проглядела составленный на английском договор (и в самом деле, в нем за Татьяной Садовниковой закреплялись права собственности на остров) и подписала его.

А во время десерта Ансар уже магнетизировал девушку взглядом, полным желания, и бархатистым голосом расточал ей двусмысленные комплименты. Таню он, как мужчина, оставил почти равнодушной, хотя сила и уверенность богача и победителя, исходящие от него, все же не могли совсем оставаться без ответа. Они против воли вызывали восхищение и желание подчиниться.

«Боже мой, когда в сентябре я прилетела к нему на „Пилар“, я ведь уже простилась со своей любовью к нему. А потом, когда была уверена, что он взорвался, распрощалась навсегда и с ним самим. И, признаться, особо сильно по Ансару не горевала. А теперь? Нет, я не смогу заставить себя снова полюбить его. А ведь он, стопудово, рассчитывает вновь оказаться со мной в постели… Я когда-то дала себе зарок: никакого секса без любви. И почти всю свою жизнь его соблюдала, а сейчас… Сначала мальчик Димитрис, теперь воскресший Ансар…»

Чтобы отогнать грустные мысли, за обедом Таня много пила, тем более что изысканный вкус вина тому способствовал. Голова приятно кружилась, и действительность представлялась приятней, чем на самом деле. И даже казалось, что напротив нее сидит не маньяк-араб с атомной бомбой, а милый, красивый, остроумный и уверенный в себе человек…

Наконец Ансар налил им в качестве диджестива коньяку чуть ли не столетней выдержки, предложил сигару (Таня отказалась), присел на рукоятку ее кресла и стал гладить ее лицо и шею.

– Ансар, – спросила она, снимая со своего плеча его руку (язык ее слегка заплетался), – скажи мне, зачем тебе бомба? Что ты собираешься с ней делать?

– Позже, – хриплым от вожделения голосом сказал шейх. – Я обязательно тебе все расскажу, но – после. А сейчас – пойдем.

«Все на свете надо испытать, – утешала себя Таня, – в том числе и секс с мужчиной, которого больше не любишь».

И хотя с точки зрения техники Ансар оказался на высоте (его в этот раз подстегивало, видимо, собственное ощущение победителя) и тело Тани послушно откликнулось на его манипуляции привычным фейерверком чувственности, душа ее оставалась ледяной. Нет, нет, она его действительно больше не любила!

…А когда ее любовник вернулся из душа (лишь белое полотенце прикрывало его совершенное смуглое тело) и присел на кровать, Таня, рассеянно поглаживая пальчиками его ногу, снова спросила (должен же быть какой-то прок от того, что она отдалась ему!):

– Ансарчик, а все-таки: что ты собираешься делать с бомбой?

Шейх стал отвечать – как почти всегда, издалека и цветисто:

– В свое время в университете я брал курс драматургии, кстати, искусство, изучить которое не помешает каждому политику, да и простому человеку тоже. Рекомендую и тебе, дорогая Таня… Так вот, ваш знаменитый писатель Чехов вывел очень хороший закон, который он, с присущей большому художнику образностью, сформулировал примерно так: если на сцене висит ружье, то оно непременно, рано или поздно, должно выстрелить…

Ансар замолчал – и только через пару секунд Татьяна поняла, что он (в его понимании) уже ей ответил. И тогда она пробормотала:

– Я не могу поверить… Неужели ты хочешь ее взорвать?

– А для чего вы, соотечественники гуманиста Чехова, размещали здесь супербомбу?

– Насколько я понимаю, – в памяти девушки всплыл полузабытый термин, – для ядерного сдерживания…

– Нет, – усмехнулся шейх. – Вы поместили термоядерное устройство здесь ради того, чтобы в один прекрасный день (или ночь) оно выстрелило. Чтобы специальная торпеда донесла его до Флориды, а супервзрыв, радиация и приливная волна разнесли в клочья половину Соединенных Штатов.

Он хищно и победительно улыбнулся.

Таня содрогнулась. Только сейчас она поняла, насколько реальна и велика исходящая от шейха угроза. У нее вырвалось:

– Но ведь во Флориде живут миллионы людей…

«И родной брат моего Тома… – подумала она. – И родители Кейвина… И сотни тысяч пенсионеров – и не только американских, но и русских тоже… И миллионы кубинцев, сбежавших от Кастро…»

– Знаешь, Таня, – с оттенком высокомерия заявил Ансар, – я, в отличие от тебя, образованный человек…

«Уже второй, после Зета, мужик за последнее время кичится тем, что превосходит меня в образованности… Да что ж такое творится?! По-моему, проблемы – у Ансара с Зетом, а не у меня. У шейха точно уже крыша съехала. И, кажется, настоящая мания величия началась!»

– Я, например, знаю, – продолжал араб, – что, согласно социологическим исследованиям, шесть из каждых десяти русских ненавидят американцев… Неплохо, да? А сколько таковых среди французов, итальянцев? Я уж не говорю о моих соотечественниках, об афганцах, иракцах, палестинцах… Уничтожив миллионы америкосов, я только исполню волю большинства населения Земли. И твоих соотечественников – в том числе. И они будут аплодировать моему подвигу. Ты хотя бы на миг осознаешь, сколько людей по всему миру обрадуются тому, что ядерная бомба наконец взорвется в США? Американцы давно напрашиваются. Давно это заслужили.

«Да, кое-кто ядерному взрыву в Штатах будет радоваться. Это не люди, а нелюди. Настоящие уроды», – подумала Таня, но спорить с безумцем на гуманистические темы не стала: все равно не поймет.

– А ты просчитывал последствия? – она решила апеллировать к его инстинкту самосохранения. К наверняка живущему внутри мультимиллионера чувству хозяина. – Что будет с нами? Мы с тобой не слишком близко окажемся к эпицентру ядерного взрыва? Пройдет цунами, выпадут радиоактивные осадки… Что станет с нашими островами?.. Я, знаешь ли, – сказала она кокетливо-капризным тоном, – совсем недавно стала владеть островом, и мне вовсе не хочется, чтобы его смыло волной…

– Знаешь, Таня, – ухмыльнулся Ансар, – как говаривал Мао Цзэдун? Это был, – пояснил он, – китайский лидер времен коммунизма…

– Я знаю, кто такой Мао, – буркнула девушка.

– Так вот, великий кормчий заявлял: не надо бояться третьей мировой войны: пусть половина человечества погибнет, зато оставшаяся будет жить при коммунизме…

– Ты что, борешься за светлое будущее? – усмехнулась Садовникова.

Тонко улыбнувшись, Ансар заметил:

– Коммунизм – как Санта-Клаус: в него верят, однако это не меняет того обстоятельства, что его просто не может быть на свете… Я нисколько не огорчусь, если на Земле погибнет каждый второй – при том, конечно, что они будут американцами и другими представителями растленного Запада.

Таня внимательно посмотрела на шейха: нет, он не шутит. Он вещает всерьез… Да он настоящий безумец! Как она могла так ошибаться, прежде считая его всего лишь жестким, беспринципным, но при этом – в какой-то степени даже благородным?!

– А как ты собираешься доставить бомбу к побережью Флориды?

Ансар пристально посмотрел на нее:

– Слишком много вопросов! Может, ты, моя дорогая, – шпионка?

Таня надменно улыбнулась:

– А ты хотел бы снова переспать со шпионкой, да? Как тогда, семь лет назад, когда заказывал Чехову вывести на тебя «прекрасную русскую агентессу»? Нет, мой дорогой, я совсем не разведчица, а запутавшаяся девчонка. И еще – я боюсь за свою жизнь. И за твою – тоже. И, если честно, мне небезразлична судьба этих прекрасных мест. Тем более что у меня здесь появилась собственная недвижимость.

– Не волнуйся. Когда настанет «час икс», мы с тобой окажемся далеко отсюда. Я позабочусь.

– А что, если бомба рванет, как только вы попытаетесь ее сдвинуть с места?

– Ну, тогда у тебя на один остров станет меньше. И у меня – тоже. Да и Кубе, Гаити и прочим Доминиканам не поздоровится… Но главное-то не это… Ты еще не поняла? Главное: приливная волна – а она составит в высоту несколько десятков метров – смоет, к чертовой матери, и Флориду, и Луизиану с Новым Орлеаном, а может, и до Нью-Йорка доберется.

Вещал об этом Ансар совершенно серьезно, Таня еще раз глянула на него и уверилась, что шейх, конечно, превратился в неуправляемого маньяка. Он сумасшедший, но не с бритвой в руке, как в стихе Тарковского-отца, а в миллиарды раз страшнее и опаснее – с атомной бомбой.

Татьяна даже на мгновение поплыла, утратила связь с реальностью – и ей показалось, что она наблюдает за происходящим со стороны. Видит и спальню шейха, выдержанную в красноватых тонах, и его самого, и себя, словно в страшном сне или на киноэкране. Как будто ненормальность шейха была заразительна и в тело девушки, вместе с его поцелуями, влился вирус горячки. А может, она выпила нынче слишком много вина…

А дальше совсем крыша поехала: ей на секунду показалось, что она находится не здесь, на неизвестном и чуждом тропическом острове, а в холодной, заснеженной России, где-то в бане лесника, «хозяина озера»… И рядом с ней не Ансар, а милый, родной Димочка Полуянов… И он – как тогда – читает ей стихи:

Да уж… Судьба за нею, за Таней, крадется уже второй месяц без перерыва… Грозит своей бритвой… Вот-вот настигнет…

– Ах, Ансар, – в забытьи шепчет она, – прикажи отвезти меня домой…

О, как ей хотелось бы, чтобы он отправил ее домой, в Москву, однако шейх, конечно, понимает ее слова по-своему и холодно ответствует:

– Ты хочешь уехать? Прямо сейчас?

Она кивает.

– Хорошо, я велю подать катер… Я тоже не очень люблю засыпать рядом с кем бы то ни было…

Тане снова снились кошмары.

Она проснулась разбитая, невыспавшаяся, вся в поту. И первой ее мыслью после пробуждения была одна, холодная и ясная: «Я должна убить Ансара. И – сбежать отсюда. Предупредить всех».

Татьяна немедленно вскочила, потому что почти сразу, как пришла в себя, ее охватило гадливое ощущение, что Ансар опять ее использовал. Как семь лет назад, когда он играл в любовь, а на деле хотел превратить ее в террористку… Он повторил свой трюк, инсценировав взрыв на «Пилар», когда она оказалась ему нужна только для того, чтобы засвидетельствовать его якобы гибель… А потом он перевез ее сюда лишь для того, чтобы она сообщила координаты советской супербомбы… И теперь, когда ему потребовалось удовлетворить свою страсть, обострившуюся после того, как он достиг своей вершины – заполучил мощнейшее сверхоружие, он снова ее употребил…

«Господи, да почему ж такое получается?! – думала она. – Если мужик слаб и я могу им помыкать – он мне неинтересен. А если попадается вдруг тот, кто сильнее меня, – он начинает меня использовать, и я не могу ему противостоять… Господи, где же они, мужчины, – те, что мне по плечу?..»

«Ох, – оборвала саму себя Таня, – о чем я, спрашивается, думаю?.. Может, жизнь так теперь обернется, что в ней просто не будет мужчин вообще? И она, моя жизнь, скоро кончится?.. А подлец Ансар окажется моим последним возлюбленным? И я – его невольной соучастницей?»

Завтракать она пошла в самом мрачном расположении духа. Хотела просто выпить чашку кофе, съесть чего-нибудь сладкого, чтобы разогнать сонливость, утишить головную боль… Но Марселла, встретившая ее в столовой, рассудила по-своему. Прогудела:

– Ой, да ты, голубка моя, совсем что-то нехороша. У ансаровских вин да шампанских дурное свойство: они слишком вкусны. Волей-неволей их выпиваешь больше, чем нужно… Давай-ка я тебе приготовлю лекарство…

Забота кубинки выглядела настолько искренней, что в груди у Тани шевельнулось теплое чувство.

– Не надо, Марселлочка, я только кофейку хлебну…

– Я лучше знаю, что тебе надо…

И негритянка смешала ей дайкири с большим количеством льда.

– Выпей! Лучше залпом, как шипучий аспирин.

Таня послушалась, и вправду: после коктейля ей полегчало, и в мире снова появились яркие краски. И вернулось ощущение того, что жизнь совсем не кончена.

Девушка с аппетитом поела и выпила пару чашек кофе, а потом предложила служанке:

– А давай, Марселлочка, пойдем погуляем… Я хоть осмотрю свой остров – мне, ты знаешь, вчера его Ансар подарил…

Через французское окно они вышли в сторону пляжа. Таня, приложив руку козырьком ко лбу, всмотрелась в маячивший в отдалении ансаровский остров. Возле его причала не было катеров. Видать, шейх с командой подручных снова отправился к тому месту, где покоилась на дне супербомба.

Танин островок и вправду оказался крошечным. По береговой линии они с Марселлой обошли его меньше чем за полчаса. А потом девушка предложила служанке искупаться в океане. Они нашли крохотное укромное местечко – песчаный пляжик размером с комнату, с трех сторон огороженный растениями с большими глянцевыми листьями: как уж они назывались, Татьяна не знала, никогда не была сильна в ботанике.

– С удовольствием искупаюсь с тобой, – согласилась Марселла, – но раз уж мы решили здесь остановиться, стоит позаботиться об удобствах.

Кубинка достала из складок своего необъятного цветастого платья мобильник и по-арабски отдала строгим голосом указания. Через пять минут на пляжик явились двое безмолвных служителей. Один тащил пару шезлонгов, другой – две объемистые сумки и раскладной столик. Марселла отослала носильщиков, а через пять минут уже сервировала стол подле шезлонгов: фрукты, орешки, два бокала. Из сумки-холодильника явилась бутылка рома, а также лед и кола.

– Да ты меня никак споить собираешься? – со смехом спросила Таня.

– Конечно, собираюсь, – с достоинством кивнула негритянка. – У тебя сейчас неприятности. Ты не в ладах с собой. А когда выпьешь, жизнь уже не кажется такой жестокой. Тебе будет легче с нею примириться.

Таня не стала возражать. Вместо ответа сняла с себя одежки и бросилась купаться голышом – вряд ли кто-то мог ее тут увидеть. Вода оказалась гораздо солоней и теплей, чем в Средиземном море, однако все равно приятно освежила ее.

В океан полезла и Марселла. Несмотря на огромные размеры, тело кубинки показалось Садовниковой ладным и по-своему привлекательным.

После купания они укутались в полотенца. Таня улеглась на шезлонг, а Марселла принялась смешивать коктейли.

– «Мохито» и «Куба либре» – то, что надо, в такую-то жару…

А потом они пили, ели орешки и манго, купались, загорали, снова пили – и болтали обо всем на свете, совсем не как служанка с госпожой, а как две закадычные подружки.

– Я так волновалась за тебя… – со всей откровенностью слегка заплетающимся языком призналась Татьяна. – Когда узнала, что «Пилар» взорвалась… Я боялась, что ты, Марселлочка, тоже погибла…

– А я и погибла, – усмехнулась негритянка.

– Как это?!

– А так. Числюсь в списке погибших на яхте. Официально меня просто нет в живых.

– Да ты что?! – уставилась на служанку Садовникова.

– У меня нет ни документов, ничего. Меня не существует, – горестно улыбнулась кубинка.

– Бог ты мой… – на глаза Тани навернулись слезы. Утешая, она погладила спутницу по руке.

– Реально, – продолжила Марселла, – на «Пилар» погибли трое матросов. Ансар ими пожертвовал. Меня он заранее отослал сюда. Но ты же знаешь, наверно, уже успела почувствовать, – кубинка опасливо огляделась по сторонам и понизила голос, – для Ансара люди ничего не значат. И ничего не стоят. Поэтому мне все равно кажется, что я уже обречена. Да и ты тоже. По-моему, этот негодяй что-то готовит. Что-то очень подлое.

Татьяна впервые слышала из уст кубинки, обычно сверхосторожной и дипломатичной, слова недовольства своим хозяином, да еще столь резкие.

Девушка встала со своего шезлонга, осмотрелась вокруг. Солнце уже повернуло к западу. Ансар на свой остров так и не возвратился – катер на его причале не появился. И Таня поняла, что она должна рассказать Марселле обо всем.

Садовникова даже не колебалась: действительно ли нужно это делать? Не опасно ли брать Марселлу в наперсницы? Сознание, затуманенное коктейлями, разгоряченное тропиками, возмущенное рассказом кубинки, не стало высчитывать никаких шансов: предаст ли служанка? Проболтается? Или вдруг окажет помощь?

Таня, не размышляя о последствиях, тихо-тихо, полушепотом начала свой рассказ: прямо с того момента, как в далекой – ох, какой далекой! – осенней, холодной Москве она вдруг получила через официанта бумажную салфетку с написанным на ней одним-единственным словом «Пилар»…

Марселла слушала внимательно, сопереживала, в каких-то моментах ахала, иногда заливалась слезами… А в конце Таня рассказала и о захороненной термоядерной бомбе, и о людоедских планах Ансара: пусть погибнут Куба и Карибы – лишь бы смыть с лица Земли Флориду с Луизианой, погубить миллионы американцев, досадить Америке… Когда рассказ дошел до этой точки, чуткое лицо негритянки закаменело. Она сидела тихо-тихо, даже не переспрашивая. А когда Татьяна наконец закончила, кубинка разразилась отборной бранью в адрес Ансара – по-испански, и по-английски, и по-арабски, и даже с вкраплениями русских слов. Садовникова не ожидала такой реакции.

– Ты что? – почти испуганно спросила она.

– Что – я? – переспросила Марселла. – У меня в Майами сестра. И сыночек мой живет.

– Ой! У тебя есть сын? Правда? А я и не знала… Сколько ему?

– Скоро одиннадцать.

– Большой уже, – с оттенком зависти вздохнула Татьяна.

– Да… Значит, его Ансар тоже собирается погубить? И мою сестру? И племянников? Они ведь тоже во Флориде живут…

– Да. Ансар так решил, – кивнула Татьяна.

– А я хоть с Кубы и сбежала, но все равно до сих пор считаю, что наш остров – лучшее место на Земле. И там мои родители, они еще живы, и одноклассники, и учителя, и моя первая любовь, и другие мальчики, и подружки… И они все умрут?! Я не могу поверить!..

– Я ничего не придумала, – поспешно открестилась Татьяна. – За что от твоего шейха купила, за то и продаю.

– Да я не к тому, что не верю тебе. Как раз наоборот, тебе очень даже верю. Я хочу сказать, что не допущу этого. Ансару надо помешать.

– Но как? – почти безнадежно развела руками Садовникова. – Как ты ему помешаешь?

Марселла отерла с лица слезы и холодно молвила:

– Я давно знала, что Ансар – преступник и негодяй. У меня просто не хватало сил и воли бороться с ним. Или хотя бы уйти от него. Но теперь… Я ему не позволю! Он хочет превратить здешний рай в кромешный ад – и только потому, что ему не нравятся американцы? Ему плевать на моих соотечественников? Он хочет сжечь их бомбой? Да ему самому придется гореть в аду! Уж я об этом позабочусь.

– Позаботишься? – воскликнула Татьяна. – Как?!

– Я убью его, – заявила Марселла спокойно, словно речь шла о решенном деле.

Таня выдохнула. У нее, кажется, появился сообщник.

Сейчас она верила в искренность Марселлы и верила в то, что в сию минуту та и вправду хочет убить Ансара. Однако Татьяна не знала, насколько ее подруга крепка душой, чтобы спланировать, а потом исполнить свое спонтанно возникшее решение. Да и какие у нее есть возможности?..

Однако Таня не жалела, что поделилась с кубинкой. Иначе, если бы она носила только в себе знание о готовившемся ужасе, она вряд ли смогла бы жить. Ей просто необходимо было разделить с кем-то взваленный на ее плечи груз. В противном случае постоянные мысли о том, что катастрофа вот-вот совершится, а она совсем ничего не делает и никак не пытается помешать трагедии, просто разорвали бы ее изнутри…

В последующие дни ничего не происходило.

Ну, или почти ничего.

Ансар на Танином острове не появлялся.

Садовникова высматривала его катер у причала соседнего островка, однако ни разу не видела. Возможно, он отходил рано утром, пока Таня спала, а возвращался затемно. А может быть, шейх куда-то уехал. От Ансара всего можно было ожидать.

В один из дней к ней явился один из подручных террориста – с фотоаппаратом и скатанным белым рулоном. Усадил девушку на стул, закрепил рулон на стене позади в качестве фона и сделал несколько ее формальных снимков: «Голову ровно, не моргать!» Когда Таня спросила, зачем понадобилось фото, араб буркнул: «Документ!»

Прислуживала Тане по-прежнему Марселла, однако отношения между ними вновь сделались формальными. А когда Татьяна однажды за завтраком спросила ее, как обстоят дела с Ансаром, негритянка прижала палец к губам и прошептала: «После, после…»

«После» наступило пару часов спустя. Когда Таня плавала в бассейне, пришла служанка и поманила ее за собой. Они ушли на тот же самый отгороженный ото всех пляж, на котором некогда пили, делились сокровенным и плакали. Теперь Садовникова спросила в лоб:

– Ты собиралась убить Ансара. Когда?

Выразительно обернувшись по сторонам, не слышит ли кто, кубинка прошептала:

– Я его уже убиваю.

Татьяна была поражена. Она воскликнула:

– Что это значит?!

– Меня научила бабка, – тихо прошелестела Марселла. – Она была сильной колдуньей. Могла извести любого. Колдовство вуду, знаешь? Бабка многих своих врагов и соперниц по молодости уничтожила, а потом, даже когда она на крылечке сидела, люди боялись мимо проходить. Опасались, когда бабуля посмотрит в их сторону. Она реально погубить любого могла. И меня многому научила – это правда. Я сейчас по силам почти как она стала, почти равной ей.

Видимо, Таня не смогла скрыть выражение скепсиса на лице, потому что негритянка спросила:

– Не веришь? Напрасно. Я погублю его. Я уже провела первый обряд. Ему сейчас плохо, действительно плохо. Ансар скоро умрет, и никто не будет знать отчего. И мы с тобой станем свободными.

В голосе Марселлы звучала непоколебимая уверенность в собственных мистических силах, а Татьяне еле удавалось сдержать смех. Горький смех. Она-то надеялась, что кубинка станет ей настоящей помощницей, а та… Садовникова не то что не верила в колдовство, а также в заговор, сглаз и порчу, – она охотно допускала, что «в этом что-то есть». Но когда дело касалось ее лично… И в столь суровых обстоятельствах, в которых она оказалась… Нет, шаманскими обрядами террориста не одолеешь – Татьяна не сомневалась.

Она, конечно, не стала разочаровывать негритянку – пусть играется с восковыми куклами (или на чем она там колдует?). Однако Таня была ужасно раздосадована. Она-то рассчитывала…

Что ж, правильно ее учил-наставлял любимый отчим: «Не жди, когда кто-то за тебя решит твои проблемы. Даже если этот „кто-то“ выглядит более заинтересованным в их решении, чем ты. Тот, на кого ты уповаешь, может просто ничего не сделать. Или – обманет тебя. Или – предаст. Или, в силу ограниченности ума и собственных возможностей, станет настолько непрофессионально и неправильно действовать, что только навредит тебе…»

Недавний пример – ее жизнь в особняке у Зета, который велел ей сидеть тихо, покуда он «решает ее вопрос». Что ж, она послушно сидела. Ждала. И дождалась… А ведь если бы поступила, как ей подсказывала интуиция… Сбежала бы из особняка, связалась бы с отчимом, дала тому понять, какой тайной она владеет… Ансар никогда бы не узнал координаты злосчастной бомбы!

«Да, – с горькой усмешкой подумала Таня, – надеяться нужно только на себя. Ансар тоже, помнится, жаловался, что сейчас совершенно не на кого положиться. Похоже, с Марселлой – тот самый случай… Зря я в нее поверила…»

Марселла, заметив Танино разочарование, не стала убеждать подругу в действенности своих методов, просто сказала: «Ты сама все увидишь», – и такая убежденность прозвучала в ее голосе, что даже не верившая в ведовство Садовникова воспрянула: «А вдруг и правда получится?..»

Но тут служанка добавила:

– Я уже все свои силы на то отдала… Колдовство поразительной мощи. Настолько страшное, что боюсь: как бы оно меня саму не зацепило. Знаешь, бывает так: злодея губишь и вместе с ним погибаешь сама. Но чтобы Ансара убить – мне погибнуть не жаль.

И Тане сразу стало смешно. Детский сад какой-то.

Она с тоскою подумала: «Нечего мне на Марселлу рассчитывать… Надо придумать что-то самой».

Но – что?

Казалось, Ансар неведомым образом сумел подавить Танину волю и ее способность к борьбе. «Может, в самом деле захватить катер? – лениво размышляла девушка. – Вон он, стоит у причала, никем, кажется, не охраняется. Наверное, у меня хватит ума и смелости, чтобы управлять им и доплыть до Кубы или Флориды. Но хватит ли горючего? И как я буду объясняться с тамошними пограничниками – без документов, на чужой захваченной посудине? Меня посадят в каталажку, и ровным счетом никто не поверит про бомбу – а драгоценное время уйдет…»

Может, Ансар загипнотизировал ее? Или тропический, жаркий и влажный климат так воздействует, что она не может придумать ничего толкового?

«А если, – вяло думала Садовникова, – однажды ночью перебраться на остров, где обитает шейх, и собственноручно покончить с ним? Но хватит ли у меня мужества, чтобы самой нанести решающий удар? И что будет со мной потом? Для меня это верная смерть. Подручные Ансара меня не пожалеют. А запустить торпеду с супербомбой они и сами, без шейха, смогут. Похоже, в свое окружение он подбирал таких же, как он сам, фанатиков…»

Но главная причина, почему Татьяна бездействовала, все ждала у моря погоды, заключалась в том, что, когда она начинала думать о похищении ли катера, убийстве ли шейха, ее интуиция не просто молчала – она вопила: «Не то!.. Не то!..» А Таня давно научилась доверять своему шестому чувству, слушаться его – и в серьезных случаях оно ее ни разу не подводило. Вот и получалось, что ей ничего не оставалось, кроме как ждать.

И она – дождалась.

Однажды вечером, когда уже стемнело и Татьяна перебралась от бортика бассейна в свою комнату, дверь без стука распахнулась, и вошел Ансар.

Выглядел он неважно – это сразу бросилось ей в глаза. Похудел, посерел лицом, глаза ввалились. Плохо выбрит и глаза – красные, безумные. «Может, и правда – колдовство Марселлы действует?» – мелькнуло у Татьяны.

– Собирайся, – коротко бросил шейх.

Сердце девушки так и ухнуло.

– К-куда?

– Завтра мы отсюда уезжаем. Летим вертолетом в семь утра.

Таня с облегчением выдохнула: во-первых, он сказал «уезжаем» во множественном числе, значит, они по-прежнему (в понимании Ансара) – парочка. Стало быть, ей лично вряд ли что-нибудь грозит. Кроме того, арестованных или вышедших из доверия людей такие типы, как шейх, не возят вертолетом. Если она вдруг выйдет из доверия, он уничтожит ее прямо на месте.

Но раз они уезжают завтра, значит…

И она спросила:

– А что, скоро «день икс»?

– Попридержи язык, женщина. Меньше болтай.

– Но я хочу знать! Мы ведь с тобой договорились: я не шпионка, да и никакой связи с внешним миром у меня все равно нет.

– А раз не шпионка – тебе и знать не надо… Ужинать сегодня будем здесь, в твоей столовой. Через пятнадцать минут. Оденься красиво.

И Ансар стремительно вышел из комнаты.

«Вот так… – подумалось ей. – Низко же я пала… Он прямо-таки закабалил меня – меня, больше всего на свете ценившую личную свободу! Всегда жившую под девизом: „Do as you please“! «Обед через пятнадцать минут, оденься красиво!..» Будто я его содержанка – да нет, хуже, просто вещь. Неужели так теперь в моей жизни будет всегда?!»

На нее накатил такой приступ злобы, что аж в глазах помутнело. Злость была персонифицирована против Ансара – казалось, появись он сейчас, так и вцепилась бы ему в волосы!

В соответствующем настроении Таня пришла на обед (однако ослушаться не осмелилась – явилась лишь с трехминутным опозданием, да и коктейльное платье надела). Странно, но в столовой ее никто не ждал. Ансар отсутствовал – не было и Марселлы, обычно прислуживавшей девушке за столом.

Татьяна нервно прошлась по столовой. Ей показалось, что в комнате недостает еще чего-то. Она огляделась и поняла: отсутствует картина Моне. «Кувшинки» сняли со стены, лишь сиротливо болтались две тесемки, на которых полотно крепилось.

«Значит, действительно началось что-то вроде эвакуации! – промелькнуло у Тани. – Ансар вывозит с островов все самое ценное. Выходит, скоро в самом деле планируется взрыв супербомбы. И шейх совсем не убежден, что мой и его острова не пострадают. Скорее он, наоборот, уверен, что пострадают. Возможно, острова затопит цунами, или радиоактивные осадки выпадут… Может, оттого Ансар мне этот клочок земли с такой легкостью и подарил, потому что знал: все равно его подарок погибнет… На тебе, убоже, что мне негоже…»

И ярость по отношению к любовнику вспыхнула с новой силой.

Но он между тем опаздывал уже на пятнадцать минут – совсем на Ансара не похоже. И Марселлы отчего-то до сих пор нет…

И тут Татьяна схватилась руками за голову. Воистину, правильно говорил Гораций: гнев – кратковременное безумие. Полная злобы по отношению к шейху, она даже не задумалась, что отсутствие Марселлы за обедом – явление чрезвычайное. И оно, скорее всего, означает: с кубинкой что-то стряслось.

Не раздумывая над тем, что делает, Таня прихватила из столовой острый нож для разрезания мяса. Быстро вернулась к себе в комнату, сменила туфли на шпильках на кроссовки и взяла фонарик (уличного освещения на острове, разумеется, не было).

Таня не знала, где живет Марселла, точнее, представляла лишь в общих чертах: в центре острова, скрытые за живой изгородью, помещались скромные домики для персонала. Однако, в каком из них обитала кубинка, Садовникова не ведала. Она несколько раз напрашивалась к служанке в гости, но та всякий раз отнекивалась: комната убогая, стыдно мне, мол, тебя туда звать. Но теперь Татьяна решительно направилась в сторону жилища персонала: уж кто-нибудь из обслуги покажет ей комнату Марселлы.

Однако внутреннее чутье вдруг шепнуло Тане: пройтись сначала вдоль берега – может, кубинка отыщется там?

Освещая себе путь фонариком, она пошла вдоль линии прибоя. Светила только себе под ноги: совершенно не нужно, чтобы ее кто-то заметил.

И вдруг, не доходя метров тридцать до их с Марселлой убежища – зарослей на берегу, скрывающих крохотный пляжик, – Садовникова заслышала голоса.

Тут же остановилась, погасила фонарь, прислушалась. Доносился в основном мужской голос. Мужчина говорил, злился, гневался. Иногда в монолог вкрапливались женские возражения. Они звучали умоляюще.

На таком расстоянии невозможно было разобрать, кто разговаривает, как и расслышать, на каком языке идет беседа, но Таня почему-то уверила себя, что спорят Ансар и Марселла.

Не зажигая фонарика, она двинулась к зеленым зарослям, ограждающим пляжик. За листьями стал виден пробивающийся, колышущийся люминесцентный свет. И голоса зазвучали слышнее. И накал разговора тоже стал выше: еще яростней нападал мужчина, еще жалобней защищала себя женщина.

Осторожно, чтобы не шуметь (Костенко ее все-таки хоть чему-то, да выучил), Татьяна бросилась в заросли. Она не знала, что будет делать, но чувствовала: Марселле нужна ее помощь. Срочно!

Протиснувшись сквозь лаз в зарослях (кто про него не знает, ни за что не отыщет, особенно в темноте), Таня оказалась на территории пляжа.

Ее догадка оказалась верной. Спиной к ней стоял Ансар – слава богу, он не заметил явления Татьяны. В правой руке шейх держал пистолет, в левой – фонарь. Оба своих орудия он направлял на Марселлу. А та представляла собой самое несчастное зрелище. Стоя в красивом цветастом платье на песке на коленях, она вздымала свои полные руки к Ансару. По ее щекам струились слезы. А Ансар что-то быстро говорил ей гневным и презрительным тоном.

На той скорости, на которой изъяснялся шейх, Татьяна не могла разобрать из его речи – на арабском языке, естественно – ни слова. Но вот Марселла… Она – хоть и была ослеплена и напугана – все-таки разглядела Таню за спиной своего мучителя и – видимо, вспомнив те уроки арабского, которые в свое время давала Садовниковой, – очень отчетливо, членораздельно прошептала, обращаясь к своему палачу: «Пожалуйста, не убивай…» Эти слова – на самом деле адресованные Тане – Садовникова хорошо поняла.

Да и без пояснений ясно: Ансар собирается застрелить Марселлу. Он уже начал приподнимать пистолет и целиться в голову негритянке. А дальше… Таня даже хорошенько не отдавала себе отчета в том, что творит: ее вели инстинкты, на которые когда-то Костенко-Чехов учил полагаться больше всего.

Она подскочила и в прыжке обеими ногами ударила араба в спину. Тот, невысокий и довольно легкий, не ожидавший удара, полетел в песок лицом вниз. И пистолет, и фонарик вывалились из его рук. Татьяна тоже не удержалась на ногах и после приземления завалилась на бок.

А последующие события Садовникова видела как бы клочками, словно при освещении стробоскопом.

Марселла первой замечает, куда упал фонарь шейха, и с неожиданным проворством для такого большого тела вскакивает с коленей и бросается к нему. В этот момент Ансар, лежа на песке, разворачивается, видит, кто его ударил, и пружинисто кидается на Татьяну. Она едва успевает подняться на ноги – как сильнейший удар его кулака снова сбивает ее с ног.

Девушка едва не теряет сознание. В голове все кружится. Однако она замечает, что араб уже повернулся к Марселле и, хищно осклабясь, подступает к ней.

Несмотря на падение, Таня не выпускает из рук свой фонарик. И сейчас она, с трудом снова поднявшись на ноги, включает его, но направляет не на шейха, не на кубинку, а шарит лучом по песку, пытаясь отыскать упавший ансаровский пистолет.

Марселла тоже встает, а ослепленный яростью шейх хватает негритянку за горло и начинает душить. Та падает навзничь и всей своей массой увлекает араба за собой.

И в этот момент луч Таниного фонаря высветляет пистолет – черный на белом песке. Он лежит от нее в двух шагах. А Марселла уже хрипит – стальные руки шейха сжимают ей горло, глаза кубинки вылезают из орбит.

И тогда Садовникова, не раздумывая, поднимает пистолет и направляет и его, и свет фонаря на спину Ансара. А потом – стреляет. Выстрел звучит оглушительно. Тело Ансара дергается. Между его лопаток появляется красное пятнышко. Хватка его слабеет, и кубинка рывком сбрасывает его с себя. Ансар падает навзничь на песок. Грудь его в крови. Однако он, как сомнамбула, как терминатор, со страшной гримасой, исказившей его лицо, поднимается на ноги и, вытянув руки, делает несколько шагов по направлению к Тане. Она светит ему фонарем прямо в лицо. Пистолет пляшет в ее руках. Араб пытается загородиться рукой – то ли от света, то ли от пули. Таня, зажмурившись, снова стреляет. Выстрел отбрасывает Ансара на песок. Его тело дергается и замирает – наверное, навсегда.

«Я надеюсь, больше он не воскреснет…» – мелькает у Татьяны, и она даже дивится себе: сколько же в ней, оказывается, скопилось ненависти к шейху! И ни единого грана жалости… И даже нет ужаса оттого, что она, первый раз в жизни, убила человека…

Садовникова бессильно опускает руки. Пистолет выпадает на песок.

Через минуту напряжение схлынуло, пришли опустошение и отвращение. Татьяну стала бить крупная дрожь.

Марселла подошла к ней и крепко обняла.

Таня прижалась к ее большой груди и заплакала.

– Ничего, ничего, моя миленькая, – успокаивающе гладила Таню по плечам кубинка. – Все прошло, все кончилось.

Садовникова, изо всех сил стараясь быть сильной, скривила рот в подобии улыбки и сквозь слезы прошептала:

– Как видишь, твое колдовство не помогло…

– Тобою управляли духи предков, – без тени сомнения заявила кубинка. – Во всяком случае, его они точно свели с ума. Таким диким и злобным я его ни разу в жизни не видела.

Таня попыталась улыбнуться, вырвалась из объятий Марселлы и вытерла слезы со своих щек.

Приступ плача быстро кончился, и она почувствовала себя лучше.

Тут она заметила, что и красное платье негритянки, и ее собственное, черное, испачканы кровью.

– Ты ранена? – тревожно спросила Татьяна.

– Кажется, нет, – помотала головой кубинка. – Это его кровь.

– Почему он хотел тебя убить? – спросила шепотом Таня, стараясь не смотреть на распростертое на песке тело Ансара.

– Кто-то заложил меня. Или его подручные пронюхали.

– Что пронюхали? Что ты колдуешь против него?

– Да. И он так взбесился!

– Я видела.

– Ты спасла меня!.. А он не мог прийти в себя из-за моего предательства (как он сказал). Все расспрашивал, за что я вдруг стала его ненавидеть и кто меня подучил. Но я тебя не выдала, ты не думай.

– А я и не думаю. Да теперь это никакого значения уже не имеет.

– Как не имеет? – переспросила негритянка. – А доверие между нами?

– Я все равно тебе доверяла, доверяю и буду доверять.

Кубинка тихонько вопросила:

– Что нам делать дальше?

– Я не знаю. А что мы можем?

– Остается только продать свою жизнь подороже. Ты, наверное, не знаешь, что за ужасные люди – подручные Ансара. Знаю – я. Если они проведают, что его убили мы, живым им в руки лучше не попадаться.

После минуты расслабленности и опустошения адреналин снова вскипел в Таниной крови.

– Я не хочу умирать, – прошептала она. – Не хочу сдаваться… Как ты думаешь, оставшись одни, без Ансара, арабы взорвут эту чертову бомбу?

– Боюсь, что да… – печально ответствовала Марселла.

– Надо им помешать.

Кубинка (они по-прежнему стояли рядом, друг против друга) схватила Татьяну за плечи и как следует встряхнула.

– Ты что? – удивленно спросила Садовникова.

– Послушай, Таня!.. Хватит геройств. Ты не Джеймс Бонд. И даже не девушка Бонда. Надо реально оценивать свои силы. Если мы унесем отсюда ноги – уже будет чудо… Давай спрячем это сволочное тело, и… И нам только остается молиться Богоматери о том, чтоб она нас пощадила…

– Скажи, ансаровский катер – на нашей пристани? Я так спешила к тебе, что даже не посмотрела.

– Да. Они оба у нашего пирса.

– Давай один угоним.

– А ты сумеешь? – скептически поинтересовалась Марселла. – Хотя бы отвести его от пристани?

– Да, – уверенно ответствовала Татьяна (хотя совершенно не была в том уверена). – За последний месяц я многому научилась.

Пристань и два катера, пришвартованные к ней, безжалостно высвечивал ослепительный прожектор. Было светло как днем. К катерам предстояло пройти по длинному освещенному пирсу метров пятьдесят. Даже если на лодках нет ни единого человека, слишком велики шансы, что девушек заметят с берега.

Марселла и Таня остановились на берегу в тени за деревьями. Тихо плескался прибой.

– Что будем делать? – прошептала кубинка.

Татьяна помедлила…

…Тело Ансара они, взявшись каждая за его руку, оттащили поближе к зарослям. Его запястья уже начинали холодеть. Мертвым он выглядел маленьким и нелепым, и Таня даже изумилась: как он мог внушать ей сначала любовь и вожделение, а потом – ненависть и страх? Они прикрыли тело ветками и, насколько могли, голыми руками слегка забросали песком…

И вот теперь, обе в платьях, перепачканных кровью, они смотрят на причал с катерами – как на свой единственный шанс к спасению.

На обеих лодках никто не подавал признаков жизни, лишь лениво полоскались флаги на ветру, да хлюпала под пирсом вода.

Татьяна положила пистолет на землю и стала через голову стягивать платье.

– Что ты делаешь? – шепнула Марселла.

– Вплавь – наш единственный шанс.

Кубинка не возразила, она безропотно скинула свой испачканный кровью сарафан.

Татьяна решительно пошла к воде. Море показалось ей теплее воздуха. Мокрый песок ласкал стопы, темные волны обвивали лодыжки (как тогда, в страшном сне, где появился Зет).

Пистолет Таня держала над головой. Она не знала наверняка, но подумала, что соприкосновение с морской водой вряд ли будет ему полезно. Тихо, стараясь не плескать, девушка погрузилась в воду. Не хотелось думать о тех созданиях, что таятся сейчас в черной пучине: скатах, акулах, муренах…

Сзади себя она услышала всплеск и, даже не оглядываясь, поняла, что Марселла следует за ней.

Плыть, загребая лишь одной рукой, оказалось труднее, чем она думала. Приходилось изо всех сил работать ногами. Правая рука, державшая пистолет над поверхностью воды, немела. Таня приостановилась и переложила пистолет в левую руку.

Ее почти догнала Марселла. Они уже проплыли полпути до катеров. Таня старалась все время держаться как можно дальше от освещенного пространства. Девушки описывали большую дугу по затемненной поверхности моря.

Ближе всего к ним стоял катер, приписанный к Таниному острову. Он был меньше, чем ансаровский, и не такой новый. «Значит, будем пробовать его угнать». Неизвестно почему, но мысль, что она выбрала «свою» яхту, Татьяну порадовала.

«Надо забираться на катер со стороны кормы, – подумала девушка. – И удобнее залезть, и мы будем в тени, и корпус катера скроет нас от взглядов с берега».

И вот до катера – метров тридцать… Двадцать… Десять… Сзади поспешала – но не обгоняла Татьяну – Марселла.

А вот и корма. На яхте тихо, спокойно и, кажется, ни души. И даже трапик, спускающийся с кормы в море, не убран. Яхта словно приглашает их, манит к себе…

Пока Таня плыла, физическое напряжение и старание не утопить пистолет не оставляли места для волнения и страха. Но теперь, когда подошло время для решающих действий, тело девушки сотрясла дрожь – и совсем не от холода. Физически было тепло, но стоило только задуматься, что ей предстоит, как начинала бить крупная дрожь. Чтобы не мучиться в ожидании боя и не колебаться, Таня быстро полезла по трапу на катер. После океана воздух охватил ее тело прохладой. Краем глаза девушка видела, что Марселла карабкается вверх вслед за ней.

Таня ступила на еще теплую деревянную палубу яхты. Пистолет она держала на изготовку – но атаковать оказалось некого: лишь тишина и темнота вокруг. «Надо запустить движок, – приободрившись, подумала Таня, – а Марселла пусть выбирает причальные концы».

Кубинка вылезла на палубу и встала рядом с Таней, шумно дыша. С ее большого тела стекали ручейки воды.

– Стой здесь, – прошелестела Татьяна, – я в рубку. – И стала подниматься по крутому, но недлинному трапу. Пистолет на боевом взводе она по-прежнему стискивала в руке.

И вдруг – ослепительный свет прямо в глаза, сильный удар в голову, и, потеряв сознание, Таня летит куда-то в бездну…

Очнулась она от боли во всем теле и от тряски, которая только усиливала эту боль. Татьяна попыталась пошевелить рукой или ногой – не получилось.

Ее руки были заведены за спину, связаны и при этом приторочены веревкой к скрученным ногам. Малейшая попытка двинуть одной из конечностей вызывала натяжение троса и немедленную и резкую боль.

Таня лежала на животе на койке, голова повернута набок. Койка то ухала в пропасть, то вздымалась, ударяя девушку по голове, плечам, животу. В полусумраке пустой каюты (а она, несомненно, находилась в каюте – кажется, на том самом катере, который они с Марселлой пытались захватить) Садовникова сумела разглядеть лишь круглый иллюминатор под потолком: за ним серел рассвет.

Рядом – Таниного поля зрения не хватало, чтобы разглядеть, кто там, – она расслышала еле слышный стон.

– Марселла! – окликнула она и поразилась, насколько слабым и безжизненным оказался ее собственный голос.

– Да, сестренка, – откликнулась по-прежнему не видимая ею кубинка.

– Ты в порядке?

– Пока да.

– А что происходит? – выдавила из себя Татьяна.

– Плохие новости, – сообщила Марселла.

– Нас захватили?

– Не только.

– А что еще?

– Мы с тобой находимся на судне смертников.

Голос подруги прозвучал настолько безнадежно, что сердце Тани екнуло.

– Что это значит? – прохрипела она.

– Они, я имею в виду подручных Ансара, едут взрывать бомбу.

– Прямо сейчас?

– Да. Они так и не научились управляться с торпедой, чтобы доставить ядерный заряд к берегам Флориды. Они решили просто подорвать ее взрывчаткой. Бомбу – и себя. И нас. И Кубу заодно.

– Откуда ты знаешь? – спросила Татьяна.

– Я слышала, что они говорили… Поэтому мы умрем все вместе: террористы, ты, я… И еще половина Западного полушария… Но есть и хорошие новости…

– Какие?

– Этим проклятым арабам просто некогда тобой и мной заниматься. Поэтому они не будут нас мучить, пытать и насиловать. Они вот-вот на небесах встретятся с тысячью прекрасных девственниц – так зачем им мы?.. Нам предстоит просто погибнуть с ними за компанию: яркая вспышка, и от нас даже капельки пара не останется, не говоря уже о пепле.

– Что же делать? – спросила Таня безнадежно, потому что вопрос ее не имел ответа.

– Я же говорю: молиться Пресвятой Деве.

Покуда они беседовали, Татьяна несколько раз едва не прокусила себе язык – так швыряло на ходу катер. От качки ее мутило, и с каждой минутой все сильнее. Она с трудом сдерживала позывы к рвоте: «Хороша же я буду перед смертью, почти голая и в собственной блевотине!» Удары волн о корпус выбивали из головы все мысли – кроме одной, главной. Почти звериной: «До чего не хочется умирать!»

Таня закрыла глаза и постаралась расслабиться. Когда она попадала в качку во время плавания с французами, это помогало. В голове молнией пронеслись, сменяя друг друга, образы: Мадлен и Жан-Пьер… Зет… Остров Серифос… Юный Димитрис… А потом – Москва, отчим в своей прокуренной квартирке… Мама… Возится на кухне с блинчиками…

«Боже, до чего не хочется со всем этим расставаться! – метнулась мысль. Но потом мозг выдал окончательное резюме: – Наверно, я исчерпала свой собственный лимит везения. И моим приключениям действительно приходит конец. Но, видит бог, не по моей собственной воле, а, что называется, по причине смерти…»

И в этот момент мотор смолк. Прекратилась и тряска. Катер плавно, по инерции, проскользил пару десятков метров по глади моря и остановился.

На палубе стал слышен гортанный арабский говор, прежде заглушаемый стуком движка.

Спустя минуту в каюте раздались шаги. Таня увидела кусок белоснежного арабского халата, учуяла запах чужого мужского тела. Ей развязали путы на ногах, отсоединили их от рук, однако веревки на руках, заломленных за спину, оставили. Но Таня по-прежнему оставалась без движения. Мышцы рук и ног страшно затекли. Ее грубо потрясли за плечо.

– Вставай! Просыпайся! – на дурном английском прозвучал голос. – И ты, толстуха, тоже!

Смертник захватил плечо Тани железными пальцами, помог ей подняться на ноги и, подталкивая сзади в заломленные руки, заставил выйти из каюты, а потом подняться по трапу. Он вытолкнул ее на палубу – она споткнулась и чуть не упала. «Наверно, это все, – сердце забилось часто-часто. – Они решили нас казнить прямо сейчас».

И вдруг так захотелось остаться на земле – еще хотя бы полчасика, час… Посмотреть на встающее солнце, нежное море… «О боже! – мысленно возопила она. – Не дай!..»

И боженька, кажется, услышал ее молитвы. Араб, вытащивший ее из трюма, подвел Таню к лееру и крепко-накрепко привязал к нему ее руки. Потом снова спутал канатом Танины ноги и приторочил их к ограждению.

Затем тем же манером на палубу выволокли Марселлу и так же, как Таню, привязали канатом за руки и за ноги к леерам – но по противоположному борту.

Татьяна не сумела сдержать вздох облегчения – ведь манипуляции арабов означали: их не казнят немедленно, им отвели немного времени – наверное, совсем немного! – и они могут насладиться напоследок жизнью.

Таня огляделась. Катер стоял, похоже, в том же самом месте, куда они приезжали с Ансаром. Море было спокойным, и природа, как нарочно, блистала всеми своими красками. Хотя… Таня подумала, что даже в самый сумрачный февральский день вряд ли прощаться с жизнью легче… Но сейчас – особенно… Все великолепие, которое только может предоставить жизнь, расстелилось перед нею.

Тропическое утреннее солнце светило еще вполнакала, окрашивая все вокруг мягким желтоватым светом. Океан завораживающе шевелил своими гигантскими темно-синими складками. Торговый пароход задумчиво тянулся чуть ближе горизонта. Перистые облака и пушистый след от самолета оттеняли яркую голубизну неба. А вдали виднелся в синеватой утренней дымке зеленый берег Кубы…

Таня наслаждалась – каждым своим взглядом, каждым вздохом, и даже онемение в руках и ногах казалось ей сейчас благословенным…

Но потом, когда приступ первой эйфории по поводу того, что ей подарили лишний час-другой жизни, прошел, она задумалась о менее возвышенных и более прозаических материях. Несмотря на полную безнадегу собственного положения, невзирая на боль во всем теле, сознание Татьяны не желало сдаваться. Она искала – лихорадочно искала! – выход из положения.

«Зачем они нас с Марселлой здесь привязали? – размышляла она. – В качестве живого щита? Возможно. Но если так – значит, смертники не исключают штурма, с чьей бы стороны он ни последовал…»

Хорошо бы, но, увы, маловероятно… Она так и не смогла никого предупредить. Надо было все-таки тогда, в Афинах, сбежать от Зета и позвонить отчиму. Но кто же знал, что все так обернется. Сделанного не воротишь.

Татьяна искоса разглядывала экипаж катера, чем он занимается, решала, с кем и о чем она может хотя бы поговорить, наладить контакт. Она насчитала, что на яхте присутствовало, кроме них, пленниц, пятеро. Все – арабы. И все как один – в праздничных одеяниях и со слегка уже отстраненными, потусторонними, готовыми к земной смерти лицами. Они даже на полуобнаженных дев, привязанных к леерам, не смотрели – видимо, и вправду ждали встречи со своими девственными гуриями в раю.

Среди арабов не оказалось ни единого Таниного знакомого, с кем она пересекалась во время странствий с Ансаром семь лет назад. Только те трое равнодушных, с которыми они обнаружили бомбу.

Все обстоятельства, вместе взятые, – и отсутствие знакомых, и отстраненность арабов, и их равнодушие к пленницам – не давали ей ни одной зацепки, как она может попытаться вырваться из плена.

Пятеро арабов слаженно и почти торжественно занимались своими делами. Четверо были без оружия, один – возможно, главный – с автоматом через плечо. Он не участвовал в общих работах, лишь следил за обстановкой вокруг – поглядывал за девушками, за горизонтом.

А остальные четверо сгрузили с яхты в море небольшой деревянный помост в обрамлении резиновых надувных шаров, затем – второй, точно такой же. Потом с величайшими предосторожностями вынесли из трюма и погрузили на каждый из помостов по тяжелому железному ящику. В какой-то момент Тане удалось поймать взгляд Марселлы, и та прошептала ей одними губами: «Там – взрывчатка!» (видимо, кубинка сумела разобрать переговоры арабов). Татьяна лишь коротко кивнула в ответ и быстро отвернулась. Однако то, что пленницы переглянулись, заметил дежуривший на палубе араб. Он подошел сначала к кубинке и нанес ей сильнейший удар в бок, а потом перешел на другой борт, двинул Таню по спине и прокричал на дурном английском: «Молчание!» От боли перехватило дыхание и слезы брызнули из глаз – и вот, в тот самый момент, Татьяна, кажется, сдалась… Ведь предел выдержки и воли к жизни есть даже у самого сильного человека…

Словно в тумане наблюдала она, как двое смертников переоделись в резиновые костюмы, нацепили акваланги. Потом они плюхнулись в воду и стали поочередно отвязывать резиновые шары от первой платформы с металлическим ящиком. Наконец они добились того, что груз стал тяжелее воды, и взрывчатка начала медленно опускаться.

Аквалангисты сопровождали тонущую платформу, придерживая ее по бокам. В прозрачной воде величавое погружение было видно довольно долго, а затем ныряльщики потерялись в океанской толще, и их присутствие обозначали лишь вырывающиеся на поверхность пузырьки…

Спустя примерно полчаса аквалангисты поднялись на поверхность. Они из воды, не снимая масок и загубников, жестами показали оставшимся на катере смертникам, что все, мол, прошло прекрасно.

«Наверное, они прикрепили первую порцию динамита к термоядерной бомбе, – догадалась Татьяна. – Сейчас они, вероятно, отправят на дно вторую партию взрывчатки – и тогда уж точно все будет кончено: взорвут и себя, и нас, и яхту. И половину Земли в придачу… Может быть, – отстраненно подумала девушка, – за компанию умирать легче? Может, от мысли о том, что одновременно с тобой закончат свой земной путь тысяча, миллион, сто миллионов человек, прощаться с жизнью не так страшно? – Она прислушалась к себе и поняла: – Нет, все равно погано – лишь завидуешь тем, кто сейчас, ни о чем не помышляя, занят своей повседневной суетой на улицах Гаваны, Майами или Нью-Орлеана… Когда гибель приходит к тебе без предупреждения – оно, наверное, легче… А я, кажется, просто уже устала ждать смерти…»

Однако судьба подарила девушке, и без того до предела измотанной ожиданием, еще несколько минут жизни.

Один из смертников – тот, что с автоматом, по всем повадкам главный – глянул на часы и что-то гортанно выкрикнул. Аквалангисты, повинуясь его приказу, вылезли из воды на борт катера, сняли с себя оборудование. Кто-то отправился в рубку, завел мотор и стал удерживать лодку в одном положении относительно солнца. Остальные вынесли из трюма молитвенные коврики и стали на них на колени, обратившись лицами к Мекке. По судовой трансляции завел слова намаза магнитофонный муэдзин.

Смертники молились сосредоточенно и строго, сильно ударяясь лбами в палубу. Они, похоже, не сомневались, что это – последняя и, может быть, главная молитва в их жизни… И вдруг…

Таня увидела, как из воды неподалеку от катера вдруг с силой вылетел небольшой черный предмет. Он взмыл над палубой – высоко, метров на пять – и вдруг превратился в ослепительнейшую вспышку. А через долю секунды ударил гром.

И звук, и свет были столь сильны, что Таня одновременно и оглохла, и ослепла. И первой ее мыслью было: «Что-то у террористов пошло не по плану, и термоядерная бомба на дне разорвалась раньше срока, прямо сейчас!»

«Но почему же тогда я могу думать?! И ощущать вдруг возникшую странную вибрацию корпуса? И слышать запах, какой-то новый запах, похожий на горелую резину?!»

Танины мысли метались. Глаза были закрыты, и уши ничего не слышали. А потом, спустя пять или даже семь минут, она потихоньку стала различать звуки, и ей показалось, что кто-то, не громче жужжания комара, кричит по-английски с очень знакомым акцентом: «Не двигаться! Не смотреть! Лицо в пол!» – и уснащает свои крики многоэтажным матом.

Русским матом.

И тогда Татьяна потихоньку разлепила глаза, обожженные вспышкой. Перед ее взором крутились, сливались и рассыпались красные пятна, но сквозь них она все-таки видела палубу катера, на которой произошли самые неожиданные и разительные перемены.

Все пятеро террористов лежат лицом вниз, а их руки заведены за спину и скованы пластиковыми наручниками. Сверху над ними нависают двое гигантов в облегающих мокрых гидрокостюмах с небольшими автоматами в руках. Еще один, такой же обтекаемый, отвязывает от леера Марселлу, однако тело кубинки не слушается, оно обвисает, выпадает из рук – а на черной голой спине кубинки расплываются два кровавых пятна…

А четвертый спаситель подходит к Тане. Он достает из ножен короткий нож и разрывает связывающие ее веревки. С улыбкой что-то ей говорит, но она не разбирает ни слова, видит только шевелящиеся губы. Таня громко переспрашивает: «Что?!» И тогда человек, тщательно артикулируя ртом, шепчет ей – ей кажется, что шепчет. Он говорит: «Все кончилось, девочка. Все кончилось».

Он говорит по-русски.

Вряд ли Марселла когда-нибудь думала, что увидит Кубу, которую покинула больше двадцати лет назад.

Впрочем, она ее и не увидела – если не считать далекий, в зеленой дымке берег, который кубинка наблюдала в свои последние часы с катера террористов. Однако последний приют ей выпало обрести в той самой земле, на которой она некогда родилась.

Российскому посольству пришлось постараться, чтобы в срочном порядке легализовать мертвое женское тело без всяких документов, с огнестрельными ранениями в спину. В итоге Марселлу хоронили в закрытом гробу и под чужим именем. Однако Таня настояла, чтобы по подруге отслужили заупокойную мессу – ей показались, что та была ревностной католичкой.

На службу в прохладный гаванский собор никто, кроме Садовниковой, не пришел.

Под песнопения на латыни девушка лила слезы и корила себя: зачем она впутала Марселлу? К чему ей открылась? Зачем призвала ее на помощь? Если бы не Таня, кубинка, быть может, осталась бы жива и здорова… Да еще и слова Марселлы постоянно всплывали в памяти – слова, над которыми Татьяна в свое время лишь посмеялась. Служанка ведь говорила: чтоб погубить с помощью колдовства вуду Ансара, возможно, придется погибнуть и самой. Вот она и погибла…

А вот что произошло бы с самой Татьяной – совершенно неясно. Если б не помощь служанки и ее верность – ей, может, самой пришлось бы лежать в таком же закрытом гробу. А то и вовсе превратиться в частичку света, капельку водяного пара после термоядерного взрыва…

Словом, по всему выходило, что Марселла Таню спасла. И потом, уже на кладбище, когда гроб с телом кубинки забрасывали землей, Садовникова дала себе слово: она обязательно вернется на Кубу.

Она отыщет родственников Марселлы. Она приведет их к ее могиле. Она добьется, чтобы на надгробии ее вымышленное имя сменили на настоящее.

Кто-то тихо тронул Татьяну за локоть. Она резко оглянулась. За ее спиной стоял гигант – морской десантник. Тот самый, что освобождал ее, разрезал на борту катера связывавшие Садовникову веревки.

Она уже знала, как его зовут: Саша. И его воинское звание: капитан третьего ранга. Когда после захвата судна они взяли курс на Кубу, он присел на палубу рядом с Татьяной – ту колотила непрерывная нервная дрожь – и протянул невесть откуда взявшуюся крошечную стограммовую фляжечку: «Выпей. Как лекарство». Таня храбро выпила, залпом, и поперхнулась – во фляге оказался неразбавленный ром. Своей огромной ладонью капитан бережно постучал Таню по спине. И ей стало лучше. И дрожь прошла. И еще лучше она почувствовала себя от того, что Саша и его ребята-десантники – в отличие от словно оскопленных террористов – с интересом и даже вожделением поглядывали на Танино почти нагое тело. (Поразительно, о чем только не думаешь, что только тебя не радует, когда избежишь неминуемой смерти!) А еще Татьяна тогда, на катере, с удивительной остротой и счастьем воспринимала каждый свой вздох, и каждое прикосновение к ногам теплой палубы, и каждый взгляд на море, небо, облака, на приближающуюся сушу… И вдобавок испытывала какую-то неземную благодарность и привязанность и к этому капитану Саше, и к его ребятам, которые ее спасли…

…Когда они вдвоем шли по аллее, усаженной высоченными пальмами, к выходу с кладбища и Таня взяла капитана под руку (было приятно чувствовать его мощный бицепс), она вдруг застеснялась, что так плохо одета. Чтобы хоть как-то принарядить ее, в посольском городке кинули клич, и дипломатические жены притащили для девушки одежки, какие и в церкви вряд ли для обездоленных примут: заношенные и вышедшие из моды лет пятнадцать-двадцать назад…

И теперь Татьяна молчала. Молчал и десантник – но по какой-то своей, неведомой ей причине. Наконец со вздохом изрек:

– Я не люблю извиняться… И без того, как вспомню, на душе паршиво… Но при штурме объекта с заложниками всего не рассчитаешь… У них оказалось три автомата, а не два, как мы думали. В общем, мне жаль, что с твоей подругой все так получилось…

– Жаль! – воскликнула Таня. – Но при чем здесь ты! С Марселлой я во всем виновата. Я ее втянула.

– Давай выпьем, – предложил капитан. – Хочешь, выпьем за ее упокой?

– И еще – за мое воскресение. И – за тебя, моего спасителя.

Тане нравился этот мощный немногословный парень, ее ровесник.

– Я знаю здесь неплохой бар, – молвил десантник, и в его глазах заблестели искры мужского интереса, а голос зазвучал бархатисто, низко, как у соблазнителя.

– Хорошо, только у меня нет ни копейки денег.

– Ничего, у меня остались кое-какие командировочные.

– Только не надо опять поить меня чистым ромом.

– Ну что ты! Исключительно легкие напитки. Кола, чай, квас, «Куба либре» в крайнем случае.

– Хорошо, – со смехом согласилась Татьяна. – Марселла приучила меня к «Куба либре»…

– Только, пожалуйста, не надо меня спрашивать – особенно в баре – о службе. Тем более что я ни на какие твои вопросы не отвечу, даже если буду знать ответ.

– Совсем ни на какие? – лукаво сморщив носик, заглянула ему в лицо Таня. – Может, пока мы не в баре, все ж таки попробуем?

Они вышли с кладбища на залитую солнцем улицу: ну и пекло! Ни кусочка тени ни с какой стороны улицы.

– Давай попробуем, – без особой охоты согласился Саша.

– Когда вы нас освобождали, как вы узнали, где мы находимся?

– Перед нами поставили боевую задачу. Сообщили координаты.

– Ядерную бомбу, что была на дне, под нами, вы обезвредили?

– Не понимаю, о чем ты?

– Куда вы отправили захваченных вами террористов? И что теперь с ними будет?

– Честно скажу: сам не знаю.

А потом они зашли в бар, где даже был кондиционер, и разговор на секретные темы увял сам собой. Саша заказал два коктейля, и Таня спросила:

– Ну а где ты живешь – я имею в виду в России? Это тоже секретная информация?

– Нет, почему же? Ты не поверишь, но живу я в Москве, правда, за Кольцевой, в Кожухове.

– Ну, я тоже не на Арбате. В Отрадном.

Тане хотелось спросить, женат ли ее спутник, но она понимала, что вопрос явно преждевременен, да и в любом случае не скажет парень сейчас правду…

Поэтому она просто решила наслаждаться жизнью, которая, оказывается, так необыкновенна, и так сладка, и дарит бездну приятнейших ощущений: и прохладу бара, и ледяной коктейль, и общество красивого и сильного мужчины…

Свои вопросы Таня повторила через пару дней в Париже.

Российские дипломаты, работавшие на Кубе (и, наверное, не только дипломаты), расстарались: в три дня, неведомо какими путями, сделали Тане новый загранпаспорт – настоящий, на ее собственное имя, и возобновили годовую шенгенскую визу, и даже кубинскую проставили, и отметки о выезде из России и о въезде на Остров свободы имеются. И билет ей до Москвы за казенный счет купили – правда, почему-то не прямым рейсом, а с пересадкой в Париже…

…В столице Франции Садовниковой предстояло провести почти целый день: чартер из Гаваны с туристами-галлами, на который ее посадили, прилетел рано утром, а рейс в Москву улетал в девять вечера. Жаль только, что денег почти не было: десантник Саша настоял (но видно было, что от сердца отрывает), чтобы она взяла у него в долг хотя бы пятьдесят евро.

Но когда Татьяна прошла через французскую таможню, ее ждал сюрприз так сюрприз! Она в первый момент даже не могла поверить собственным глазам, а потом бросилась к этому человеку, как бросалась в детстве, когда он возвращался из своих бесконечных командировок: с визгом, запрыгивая на шею. Да-да, в Париже Таню встречал не кто иной, как отчим, Валерий Петрович Ходасевич собственной персоной.

Когда восторг и волнение первых минут встречи улеглись и они уже катили в такси из аэропорта по направлению к французской столице, Таня заметила, что на голове у Валерочки прибавилось седых волос, погладила его по руке и спросила:

– Как там мама?

– Ликует, что ты наконец нашлась. Готовит к нашему возвращению стол.

– А зачем ты сюда приехал? Боишься, что я опять куда-нибудь удеру?

– Совсем по другой причине. Ты ж ведь наверняка без денег, а тебе в Париже прибарахлиться захочется.

– А что, у тебя еврики есть?

– Имеются.

– Откуда?

– О! – отвечал Ходасевич полушутливо. – Ты еще не знаешь, сколько у меня звонкой монеты хранится на секретных счетах!

– Секретных от мамы?

– И от нее тоже.

В итоге они прямым ходом поехали в «Галери Лафайет», и там Таня сменила кожаную куртку с потертостями и проплешинами, пожалованную ей на бедность в Гаване, на модную обновку. И еще отчим настоял на платье и сапожках, а Таня выбрала ему галстук от Диора.

– Я тебе все-все деньги в Москве верну! – пообещала Валерочке Татьяна, настроение которой, и без того прекрасное, после шопинга взлетело прямо-таки до небес.

– Уж как-нибудь обойдусь, – буркнул полковник.

Прямо в примерочной кабинке она переоделась, а кубинские сиротские шмотки выкинула в мусорный бак.

Потом они с отчимом отправились обедать.

Какое еще Татьяна могла найти место, чтобы отпраздновать вместе с человеком, заменившим ей отца, окончание своего нынешнего приключения – и, наверное, завершение ее приключений вообще? Разумеется, она выбрала тот же самый ресторан, где некогда ее родной, вновь обретенный (и вскорости злодейски убитый) отец Вадим рассказывал о себе и о подоплеке ее самых первых эскапад. Итак, Татьяна со своим любимым Валерочкой уселись за столиком в «Генрихе IV» на Елисейских Полях.

В Париже уже хозяйничала осень, платаны отчасти пожелтели, листья время от времени сыпались вниз, и мостовая была мокрая, и в воздухе стояла сырая взвесь. Столики на улице пока еще не все убрали, в надежде на пару-тройку грядущих солнечных дней, но Таня с Валерием Петровичем, разумеется, устроились внутри.

Отчим заказал большущую тарелку морепродуктов и рыбный суп, а падчерица (у нее в печенках уже сидело все, что связано с морем) ограничилась говяжьим бифштексом.

Валерий Петрович решительно, как всегда, пресек любые застольные разговоры о делах. Беседовали только о московских новостях, погоде, здоровье и даже слегка коснулись экономики (в связи с подступающим финансовым кризисом). И лишь когда после десерта вышли из ресторана, добрели под ручку до метро, доехали на противоположный берег Сены до Люксембургского сада и там стали прохаживаться по пустынным сырым аллеям, Ходасевич начал повествовать о том, ЧТО он (и мама) передумали и перечувствовали (а он еще и сделал) за время недавнего Таниного приключения.

Итак (рассказал отчим), когда падчерица позвонила ему двадцать первого сентября с необитаемого острова, где потерпел крушение ее вертолет, он, конечно же, немедленно связался со своими друзьями, работающими в Египте, чтобы они помогли выручить Таню. Однако те опоздали…

– Опоздали – почему? – с оттенком гнева и презрения спросила Татьяна. – Значит, кто-то из твоих помощников ведет двойную игру? Работает на американцев? Те ведь их опередили?

– Не надо бросаться обвинениями. Вовсе не обязательно произошло предательство. Вернее, я уверен, что нет.

– А откуда ж тогда штатники узнали, где я находилась? И зачем я им вообще понадобилась?

– У американцев очень сильна электронная разведка. Они сейчас способны прослушивать весь мир. Любые звонки, тем более по спутниковым или сотовым телефонам. Особенно чутко они относятся к проблемным регионам. Главным образом к арабскому миру. Тем паче церэушники страшно заинтересовались таинственным взрывом на яхте, принадлежащей шейху, заподозренному в связях с террористами. После гибели «Пилар» они, видимо, сначала засекли разговоры, которые вел в воздухе пилот вертолета. Потом прослушали твой звонок с острова мне в Москву – и решили, что ты не кто иная, как сотрудница наших спецслужб. Ты уничтожила Ансара и теперь просишь у командования помощи – таким был ход их мысли. А ведь боевые группы, занятые физическим устранением за пределами своего государства, под джентльменские соглашения разведок о ненападении не подпадают. И тогда американцы решили тебя захватить…

– Значит, лучше мне было вообще с того островка не звонить? Выбираться из переделки самостоятельно?

Отчим передернул плечами.

– Кто знает… Любая история не имеет сослагательного наклонения, и эта в том числе… Но ты представь только: если б не было твоего звонка с необитаемого островка – что бы мы с твоей мамой тогда пережили? Мы были бы уверены, что ты взорвалась вместе с Ансаром на яхте… И вообще, Татьяна, у меня к тебе огромная просьба… – Отчим замолчал.

Она всегда напрягалась, когда Ходасевич называл ее не Танюшкой, как обычно, но официально – Татьяной. Это означало, что она заслужила хорошую взбучку и сейчас от него последует по меньшей мере выговор.

– Слушаю тебя, Валерочка, – кротко молвила Садовникова.

– Пора тебе прекращать эти опасные гастроли. Хватит, наконец, приключений. Если ты не жалеешь самое себя (бог его знает, как еще отзовется на твоем здоровье амнезия, которую ты в этот раз пережила) – пожалей хотя бы нас с мамой. Если не меня, то Юлю своими выходками ты точно сведешь в могилу.

Первым желанием Тани было фыркнуть в ответ, заявить, что она уже давно взрослая, что ее жизнь – только ее жизнь, и никого из «взрослых» она не касается, и она будет вести себя так, как считает нужным. И лет десять назад, и даже пять, она бы именно так и сказала. Но сейчас… Годы, что ли, берут свое… Она лишь смиренно молвила:

– Хорошо, Валерочка. Я уж и сама решила: слишком много со мной происходит всяких приключений. Хватит. Я ухожу в отставку и становлюсь добропорядочной матроной.

Полковник вздохнул:

– Твои б слова да богу в уши…

– И не сомневайся, – отрезала Таня (хотя у нее самой сомнения-то как раз оставались). – Но… Расскажи мне, что было дальше. Что ты делал, когда узнал, что меня на том острове не оказалось?

– Я предполагал – только маме твоей не мог сказать – такое развитие событий: ты попала в плен к американцам. И сразу по своим каналам попытался установить с ними контакт и донести до них простую мысль (к которой они и сами в конечном итоге пришли): ты – случайный человек. К спецслужбам никакого отношения не имеешь. Тебя надо как можно скорее выпустить, не причинив никакого вреда…

– Да уж, они выпустили… – саркастически протянула Таня. – И вреда, можно сказать, не причинили… Только выбросили, голую и с отшибленной памятью, на остров…

– Жизнь, увы, бывает несправедлива, Танюшка… – вздохнул отчим. – Она, как говорил Марсело Фигерас, прекрасна, но несправедлива…

– Кто говорил? Какая Марселла?

– Марсело Фигерас, аргентинский писатель.

– Все-то ты, Валерочка, знаешь… – слегка подольстилась девушка.

– Нет, далеко не все… И по своим возможностям я тоже, увы, совсем не Саваоф и даже не президент… Не все в моих силах… Вот и не смог тебя вовремя спасти…

– Ну а потом? Ты искал меня?

– О том, что тебя, так сказать, освободили, информацию до меня довели. Но поздновато – суток через пять после того, как они выкинули тебя на том острове… Мама Юля в эти дни была близка к инфаркту и инсульту одновременно… А я, честно скажу, почему-то был уверен, что ко мне прислушаются и все будет хорошо…

– Прислушаются, ты говоришь? Кто – прислушается?

– Ну, разные сферы, – туманно повертел пальцами в воздухе Валерий Петрович. – Я, к сожалению, не могу тебе все открыть… А когда я доподлинно узнал, что ты где-то в Средиземноморье и, возможно, потеряла память, я мобилизовал все свои связи в том регионе, чтобы тебя найти. Жаль, не имею права рассказывать, да и вряд ли ты когда-нибудь узнаешь, что за великие люди – настоящие гиганты! – тебя искали…

– Гиганты? – усмехнулась Татьяна. – Что ж эти гиганты меня так и не обнаружили?

– Почему ж не обнаружили? Нашли они тебя, и довольно скоро… А потом ты из-под носа ускользнула – как Колобок, честное слово! – и укатилась на яхте с этими авантюристами и преступниками-французами, и снова перехватить тебя сумели только уже в Афинах, когда ты стала, во всяком случае формально, соучастницей преступления…

– Перехватить? – Татьяна уставилась на отчима. – Кто меня перехватил?

– А кто тебя в Афинах перехватил? – вопросом на вопрос ответил с усмешечкой полковник.

– Ты имеешь в виду Зета? Так он что, наш…

– Тш-шш, – Ходасевич прикрыл падчерице рот своей большой ладонью. – Не надо произносить вслух это имя.

– Значит, он работает на… – пораженная, Таня осеклась.

– Да, он – скажу тебе по большому, прямо-таки огромнейшему секрету – мой хороший друг.

– Как же так! – воскликнула она. – Мне ведь Ансар говорил, что этот человек – сотрудник ЦРУ!

– Ну, во-первых, – хладнокровно возразил отчим, – почему ты безоговорочно веришь во всем Ансару? А во-вторых, – он едва заметно усмехнулся, – почему сотрудник ЦРУ не может быть одновременно моим другом?

– Вот оно что… – пробормотала Таня. – Ну, и как он, твой друг, сейчас у себя в Афинах поживает? Как себя чувствует?

– Ты имеешь в виду: как он пережил твое похищение?

– Именно.

– Ничего страшного с ним не случилось. Только особняк перевернули в поисках горгоны Медузы. А потом тебя в охапку и умчались. А вот хозяину дома с помощью слуги-вьетнамца пришлось потом попотеть, изобретая легенду (для соседей и для полиции), как они подверглись вооруженному ограблению.

– Ну, что ж… – прошептала Таня. – Я рада, что у твоего друга все хорошо…

Они дошли до оконечности сада и повернули назад. Сад был почти пуст, только парочка неутомимых джоггеров носилась с плеерами в ушах по дорожкам, да пробежала группка студентов из расположенной неподалеку Сорбонны. Мелкая водяная взвесь в воздухе превратилась в накрапывающий дождик. Запасливый полковник достал из своего кейса зонтик и ракрыл его над своей и Таниной головой.

– Теперь расскажи мне про супербомбу, – требовательно попросила Татьяна. – Она действительно была там, на дне?

– Когда-то – была, – чуть заметно усмехнулся отчим.

– Когда-то? – переспросила падчерица. – А когда ее не стало?

– Знаешь, совсем недавно.

– Когда – конкретно?

– С той поры минуло не больше месяца.

– Значит, когда террористы, со мной на борту катера, готовили взрыв, а мы с Марселлой готовились к смерти, супербомбы на месте уже не было?

Полковник покачал головой:

– Нет, не было.

– А в тот момент, когда мы с Ансаром впервые туда приплыли?

– Тоже уже нет.

Еле заметная улыбка тронула уста Ходасевича.

– Что же тогда арабы там, на дне, нашли? Они так радовались!..

– «Куклу» нашли. Железную болванку. По виду точно такую же, как и настоящее изделие. И даже, как и оно, слегка фонившую.

– Что делающую? – переспросила Таня.

– Излучающую небольшую, неопасную радиоактивность. Чуть выше естественного фона.

– А кто настоящую бомбу заменил на подделку?

– С этими парнями ты лично знакома…

– Морские десантники? – в азарте чуть не выкрикнула Татьяна. – Те самые? Спасшие нас?

Ходасевич едва заметно кивнул.

– Молодцы ребята! – восхитилась Таня и спецотрядом, и его командиром Сашей. – И когда они успели подменить бомбу?

– Через пару дней после того, как ты прочитала письмо Костенко.

– Только тогда?! – поразилась девушка.

– Да. В тот момент, когда ты достала из гипсовой головы сигарный тубус с эпистолой предателя, стало ясно, что государственная тайна особой важности превращается в секрет Полишинеля. И надо предпринимать срочные меры для того, чтобы оружие гарантированного возмездия не превратилось в средство угрозы, шантажа и террора в руках плохих парней…

– Ты знаешь такие подробности… Гипсовая голова… Тубус из-под сигары… Откуда? – воскликнула Таня.

– А ты догадайся с трех раз.

– Ах да, твой старый греческий друг Зет… Он… Он все знал…

– И слава богу.

– Но ты говоришь: супербомбу изъяли практически сразу после того, как о ней узнала я… Значит, действия Ансара и его подручных неподалеку от Кубы происходили под вашим контролем?

– В какой-то степени да.

– Почему же десантники не спасли меня сразу же? В самый первый раз, когда мы с Ансаром приплыли к бомбе?

Отчим пожал плечами.

– Я понимаю, тебе, возможно, обидно это слышать, однако целью операции являлось не спасение заложников, а захват Ансара и террористов – желательно в момент непосредственной подготовки к теракту, – чтобы они разговорчивей стали… Возможно, это звучит цинично, но твое спасение – лишь дополнительный бонус, который принесла спецоперация…

– Ты, Валерочка, сейчас говоришь как настоящий чекист… – с оттенком презрения заявила Таня.

– Что ж, черного кобеля не отмоешь добела, – с улыбочкой ответствовал умеющий превращать все в шутку Ходасевич.

– Скажи, Валера, – не приняла его шутливого тона Садовникова, – в письме Чехова-Костенко говорилось о восьми термоядерных зарядах, размещенных в море вдоль берегов Америки. Остальные семь на своих местах остались?

– Я бы тебя очень попросил, Татьяна, – тон отчима стал жестким и озабоченным, он даже остановился и развернул падчерицу лицом к себе и стал буравить ее лицо холодным взглядом, – забыть о том, что ты прочла в письме Костенко. Забыть навсегда. И никогда – слышишь, никогда и никому! – не упоминать об этом. Ты ясно поняла?

– Куда уж яснее, – буркнула Таня. – Строгий секрет, государственная тайна…

– Нет, – отчим говорил по-прежнему суровым тоном, – ты не совсем хорошо поняла… Неужели ты не понимаешь, что кое-кто (я говорю о людях на нашей стороне!) считает, что твоя смерть от руки Ансара или его подручных будет самым лучшим выходом из ситуации? После того, как ты прочла письмо Костенко?

На глазах у Тани выступили слезы.

– Неужели все так серьезно?!

– Да! Именно! Очень, Танюшка, серьезно… Но теперь ты ничего не бойся: я с тобой. И я всегда буду за тебя. И никому не дам тебя в обиду.

Отчим ласково погладил ее по плечу.

– Ох, Валерочка… – расчувствовалась Татьяна.

Ходасевич взял ее под руку и снова повлек по дорожке Люксембургского сада.

– А теперь, Танюшка, я тебя попрошу… – Полковник озабоченно посмотрел на часы. – Времени у нас немного, поэтому расскажи мне – последовательно, четко, сжато – обо всем, что происходило с тобой.

– Валерочка, я замерзла!..

– Хорошо, – пошел на попятную отчим, – я знаю тут неподалеку хорошее кафе, пойдем выпьем кофейку с чем-нибудь сладеньким…

– Ах ты обжора!.. – нежно протянула Татьяна.

– А потом, – неумолимо сказал Валерий Петрович, – мы еще немного побродим, и ты мне все расскажешь.

– Но я не хочу ни о чем вспоминать! – продолжила капризничать девушка. – Все это было так ужасно!

– А вспомнить придется. – Ходасевич был непреклонен.

– Но зачем, Валерочка, зачем?

– Затем, что, когда ты вернешься в Москву, с тобой обязательно будут беседовать.

– Допрашивать? – вскинулась Татьяна. – Дело против меня возбудят?

– Вряд ли дойдет до дела, – покачал головой Ходасевич. – Ничего официального. Говорю же: просто побеседуют… А теперь – прямо сейчас и здесь, в Париже! – нам с тобой предстоит определиться: что тебе можно рассказать, а о чем – все-таки умолчать. Точнее, повествовать тебе, я думаю, придется обо всем, но мы с тобой должны понять: какие моменты акцентировать, а какие, напротив, – затушевать.

– Так вот зачем ты приехал в Париж! – прошептала Садовникова. – Проинструктировать меня?

– Ну, и за этим тоже, – согласился полковник. – Но, главное, здесь очень хороший кофе. Поэтому пошли скорей в кафе. Я тоже подмерз.