Глава 5

В то самое время – утро вторника, – когда Леня Шангин проснулся в квартире проститутки в райцентре Шахтерск, трое мужчин шли по левому берегу полноводного, тихого Танаиса. Первый шагал у самой воды, второй – параллельно ему метрах в десяти. Дальше на таком же расстоянии следовал третий. Все трое молча и сосредоточенно рассматривали землю вдоль воды.

На другом берегу широкого Танаиса, за спинами мужчин, в утренней дымке расстилался Костров. Белели вдали его многоэтажки, сверкали золотом пузатые купола собора, по мостам через реку катились букашки автомобилей. А здесь, на левом, пойменном, берегу никаких признаков цивилизации не наблюдалось, если не считать таковыми редкие следы кострищ, осколки от бутылок и прочий сор. Рядом с одним из ериков, которыми была богата пойменная часть берега, шуршали камыши, да пыхтел посреди Танаиса буксирчик.

Первый мужчина – тот, что шел вдоль кромки воды, – был отчимом пропавших ребятишек. Двое других – его соседями и друзьями. Они не обсуждали между собой происшедшее. Уже не обсуждали. Они не говорили об этом вслух, но все трое понимали: сейчас, когда минуло около полутора суток с момента, как детей хватились, шансов отыскать их живыми и здоровыми оставалось мало. И они искали любую зацепку: отпечаток босой детской ножонки, или деталь одежды, или хоть что-то подозрительное, что могло бы навести на след малышей.

Поэтому сегодня мужики встали до рассвета и успели уже прилично отмахать от поселка, расположенного на левом берегу Танаиса в глубине поймы, почти напротив Кострова. Другие группы односельчан, сочувствующих родителям, прочесывали берег к югу от поселка. Еще несколько человек пошли на поиски на восток, вглубь, несмотря на то что соседка, видевшая детей последними, утверждала, что брат с сестрой направлялись именно к реке. А в это время мать пропавших, не спавшая уже две ночи, по третьему кругу обзванивала все больницы и морги Кострова и пригородов.

– Вряд ли они забрались так далеко, – покачал головой мужчина, шедший дальше всех от воды.

– Да, бесполезно, – поддержал второй, тот, что шел посредине. – Надо возвращаться.

Он остановился, вытащил из кармана сигареты и зажигалку и закурил.

И только первый – шедший вдоль воды – не замедлил шага и лишь бросил на ходу:

– Пошли, пошли, – и продолжил, словно заведенная машина, двигаться прежним курсом, всматриваясь в береговую линию, воду, землю. Это был отчим пропавших.

Один его товарищ остановился рядом с другим. Крикнул вслед уходящему:

– Брось ты, Васька! Не дури! Не могли они так далеко зайти!

Первый продолжал удаляться от них в прежнем темпе.

– Ты слышишь меня?!

Никакой реакции.

Товарищи переглянулись, один развел руками и украдкой покрутил пальцем у виска, кивнув в сторону того, кто уходил.

– А что делать? – пробормотал второй. – Могу себе представить, каково ему. – И нехотя зашагал следом.

Его приятель выругался, но побежал догонять.

– До кургана дойдем, а там я точно пас, – вполголоса бросил он, настигнув компаньона.

– И я. Дальше искать – бесполезное дело.

Но тем не менее оба поспешили вслед за первым, не забывая внимательно всматриваться в землю.

До зарослей камышей и до кургана, которые эти двое положили пределом их нынешней поисковой экспедиции, оставалось всего-то метров триста. Слева расстилался спокойный Танаис, справа шуршали камыши. Они окаймляли небольшое озерцо со стоячей водой. Весной, в половодье, река широко разливалась на низком левом берегу. К лету вода отступала, оставляя кое-где следы своего каждогоднего набега: лужи, болотца, ерики. Иные не пересыхали и в самый жаркий августовский зной, а уж сейчас, в июне, и подавно.

Еще дальше от реки, справа, за озерцом, вздымался небольшой холм. Мужики, вышедшие на поиски, как уроженцы здешних мест, прекрасно знали, что молва приписывает холму рукотворное происхождение. Болтали, что это скифский курган и что он вроде бы скрывает настоящий клад: золотые украшения. Но, с другой стороны, какие нормальные люди, пусть даже и древние, станут хоронить там, где раз в год разливается и бушует река? Тем не менее чуть не каждый год легковерные дурачки из поселка, из Кострова и даже других городов расковыривали курган: искали золото.

И, конечно, не находили ничего.

Тем не менее идея дойти до холма показалась мужчинам здравой: а вдруг детишки, привлеченные легендой, отправились сюда на раскопки? Маловероятно, конечно, слишком уж далеко от поселка, чуть не десять километров, но вдруг?

И трое мужиков, растянувшиеся вдоль берега, продолжали обшаривать взглядами песок и траву. Но среди мусора, то и дело попадающегося на глаза – пластиковые бутылки, пивные банки, окурки, корки, – не находилось ни малейшего следа, который указывал бы, что его оставил ребенок.

Чем ближе подходила экспедиция к камышам и кургану, тем больше становилось мусора. Все чаще попадались выгоревшие пятна кострищ. Здесь на берег выходила неприметная грунтовая дорога, и местные парочки или разудалые компании любили подъезжать к самой воде и устраивать тут свидания и попойки.

До того места, где проселочная автодорога (которую уже успели накатать с начала лета) подходила к реке, оставалось метров сто – сто пятьдесят.

Первый, шедший впереди по самой кромке, вдруг остановился. Он удивленно присвистнул и оглянулся на товарищей. Показал рукой:

– Гляньте, мужики, там причал.

– И правда.

Второй подошел к нему и тоже замер.

Сомнений быть не могло: в месте, где дорога обрывалась почти у самой воды, был сооружен небольшой лодочный причал. Два столба, вдававшиеся в реку примерно на полметра, поддерживали настил из свежих досок. Возле причала можно было различить две полузатопленные лодки: у каждой торчали из воды только нос и корма.

– Кому, на хрен, понадобился здесь причал? – словно про себя пробормотал один из мужчин. Отчим пропавших детишек пожал плечами и решительно направился к затопленным лодкам. Его товарищ последовал за ним.

А третий мужчина – он шел дальше всех от берега и отстал от компаньонов – остановился у камышей, которые окаймляли озерцо. Сделал несколько шагов в глубь камышовых зарослей. Он был в сапогах. Под ногами чавкала грязь и булькала вода. Камыши обступили его со всех сторон, отгородив от мира. Сразу стало жарко. Мужик расстегнул штаны и стал справлять малую нужду. Струя звонко ударила в воду. Вдруг он увидел краем глаза какое-то красное пятно. Повернул голову. Метрах в двух от него в воде на боку плавал маленький красный резиновый сапожок. Судя по размеру – детский.

…Двое друзей не успели дойти до причала. Из зарослей камыша как безумный выскочил третий. Лицо его было перекошено.

– Сюда! – заорал он, размахивая руками. – Скорей сюда!

Мужчины развернулись и бросились к нему. Отчим пропавших детей несся впереди. Он уже предчувствовал самое худшее и боялся в него поверить. И молился, чтобы этого худшего не случилось.

– Что?! – выдохнул он, когда подбежал к озерцу.

– Там, – дрожащей рукой указал в глубь камышей его товарищ. На его лице мешались ужас, отвращение и сочувствие.

Отчим вбежал, не разбирая дороги, в камышовые заросли. Вода хлюпала и плескалась вокруг его ног. Брючины намокли. Он вошел в озерцо по голень и тут все увидел. И понял. И без сил опустился на колени, плюхнулся прямо в воду.

Потому что перед ним в озерце лежали два детских тела. Оба – навзничь. Оба были притоплены водой, но сквозь нее были отчетливо видны их белые, запрокинутые кверху, безжизненные лица.

У девочки грудная клетка вся была разворочена. Возле красных лохмотьев внутренностей кормились малюсенькие рыбки.

Мальчик лежал в воде рядом, тоже навзничь. На его теле не было повреждений – только небольшое, с десятикопеечную монету, красное пятно на лбу.

Мальчик и девочка. Брат и сестра. Двенадцати и десяти лет.

Они мертвы и никогда больше не будут живыми.

Стоявший перед ними в воде на коленях отчим схватился руками за лицо, и его тело сотряслось от рыданий.

Двое друзей переминались с ноги на ногу на берегу озерца, с состраданием глядя на согбенную спину несчастного товарища.

После того как были улажены все формальности, подписаны протоколы и милиционеры убыли из разгромленного офиса, Татьяна засобиралась на вокзал. Она поручила Изольде потихоньку наводить порядок и сказала, что скоро вернется.

Вокзал располагался всего в четырех кварталах от работы, и Таня решила не брать машину и пройтись пешком, привести в порядок растрепанные мысли и чувства.

Она шла по тихой улице в тени акаций и размышляла. Таня почему-то не сомневалась: и нападение на офис, и исчезновение Лени – звенья одной цепи. Точнее, одно явилось следствием другого. Но вот что произошло? Что конкретно случилось? Она ломала голову, однако у нее не было абсолютно никаких версий. Она не могла себе даже представить: почему вдруг Леня, тихий, скромный менеджер, стал от кого-то убегать? Стал объектом чьей-то охоты? С какой стати?

Трудно представить человека, более далекого от криминала, большого бизнеса и спецслужб. И, положа руку на сердце, Ленчик ведь такой примитивный! Не умей он иногда подкидывать блестящие рекламные идеи – вообще Иванушкой-дурачком можно было б его назвать. Как он тогда, позавчера, заладил: «Хочу да хочу тебя». И при этом ни слова красивого, ни намека на истинную страсть, ни единого комплимента… Разве такой человек в силах натворить что-нибудь серьезное? Да максимум, на что он способен, – это стащить сырок в супермаркете… Кому он мог помешать? Почему вдруг стал неугоден?

А может, разгадка кроется в его прошлом? Таня вспомнила, что однажды, подвыпив, Леня в ответ на ее вопрос, почему он уехал из Москвы, сказал: «Я сбежал». – «От кого? От девушки?» – спросила тогда Таня. «Хуже», – мрачно покачал головой Леонид и дальнейший разговор замял.

Теперь Татьяна ломала голову: что скрывали те его слова? Что это было? Обычная мальчишеская бравада? Тщеславное мужское желание показаться значительней, чем он есть на самом деле? Или Лене и вправду было кого опасаться в столице? И враги теперь настигли его?

Таня вздохнула. Она надеялась, что посылка, которую Леня оставил для нее в камере хранения, и впрямь, как он обещал в письме, объяснит ситуацию.

Садовникова вышла на привокзальную площадь. Вся она оказалась залита солнечным светом. Подвывая, подъезжали троллейбусы. В них грузились только что прибывшие пассажиры. Публика посостоятельней укладывала сумки и чемоданы в багажники легковушек. Суеты почти не было, особенно если сравнивать со столичной площадью трех вокзалов.

Таня понятия не имела, где здесь находится камера хранения.

Навстречу шли двое симпатичных юных милиционериков. При других обстоятельствах она бы, не задумываясь, спросила у них дорогу. А теперь, после исчезновения Лени, что-то екнуло в груди: «А вдруг они уже знают, что я должна прийти за посылкой, и только меня и поджидают?.. Ф-фу, – отогнала Таня дурацкие мысли, – что за паранойя!» И именно для того, чтобы преодолеть себя, избавиться от мании преследования и доказать самой же, что ей ничто не угрожает, она остановила молодых милицейских и спросила:

– Не подскажете, где здесь камера хранения?

– Подскажем, – охотно откликнулся юный милиционер. – Выйдете через вокзал на перрон, прямо на первый путь, и идете направо. Там увидите красное одноэтажное здание, на сортир похожее. То и будет камера хранения.

«Вот видишь, как все просто, и совершенно нет ничего страшного», – успокоила себя Таня.

– Спасибо, офицер, – она обворожительно улыбнулась. Милиционер засиял.

– Он не офицер, – ухмыльнулся его товарищ, – он курсант!

– А ты кто? – окрысился первый. – Не курсант, что ли? – И крикнул уже вдогонку стремительно удаляющейся Тане: – Девушка, а что вы делаете сегодня вечером?

– Я уезжаю, – бросила на ходу Татьяна и вошла под своды вокзала. И подумала: «А и вправду хорошо было бы отсюда уехать». Предательская мысль об отъезде посетила ее за сегодняшний день не впервые. С тех самых пор, как она вошла утром в разгромленный офис, Таня время от времени подумывала об этом.

Происходящие события отнюдь не внушали ей оптимизма. Предчувствия подсказывали, что вчерашние и сегодняшние происшествия – возможно, только начало. Возможно, лишь преддверие чего-то странного и неприятного. Бежать… Это соблазнительно. Но… Как она может бросить свое дело, офис, коллектив? Как может предать Леню, который, вероятно, нуждается в ее помощи? Наконец, как оставить неразгаданной загадку: куда делся Леонид Шангин и что с ним произошло? Ведь если на эти вопросы так и не ответить, они будут мучить ее всю оставшуюся жизнь.

Через вокзал Таня вышла на перрон и двинулась вдоль первого пути в направлении, указанном курсантиком. На перроне было пустынно, только в киоске с пивом одинокая продавщица обмахивалась испанским веером, да на лавке в безнадежном ожидании поезда дремал в окружении чемоданов полный мужчина.

А вот и краснокирпичное здание камеры хранения. Действительно, похоже на общественный туалет. Широкое окно приемщика настежь распахнуто, но внутри никого нет. Таня заглянула внутрь и крикнула в душную темноту:

– Эй, есть кто живой?

– Чего вопишь? – раздался голос совсем рядом.

После яркого солнца Татьяна не заметила в полутьме, что приемщик сидит тут же, по другую сторону окошка.

– Ой, звиняйте, не признала, – весело проговорила Таня со вдруг проклюнувшимся казацким акцентом. – Мне бы одну вещичку получить.

– Какую тебе вещичку? – Приемщик в синем сатиновом халате поднялся и подошел к окошечку. Он был молодой, но с уже сильно выдающимся вперед пивным брюшком.

– Да вот, номерочек у меня. – Таня достала из сумки и протянула в окно номерок с цифрами 113.

– А квитанция?

– Квитанция? Она тоже имеется. Только, знаете, она не на мою фамилию. Муж сдавал – ну, то есть не муж, а друг. А сейчас он уехал, а получить вещички не успел. И меня попросил их забрать.

– Надолго друг-то уехал? – Приемщик вдруг подмигнул ей.

– Да, надолго. На три месяца, на вахту на Север.

– Значит, ты теперь вроде как одна?

– Он думает, что одна.

Приемщик оценил юмор, громыхнул.

– Ну, давай сюда свою квитанцию, – отсмеявшись, милостиво разрешил он.

Таня достала из сумочки Ленькину свернутую бумажку, протянула. «Кажется, сработал план «а», – облегченно подумала она, – а именно легкое кокетство. К плану «б» – подкупу – прибегать не пришлось». Расслабившись, она даже не сразу заметила, что после того, как приемщик развернул квитанцию, что-то в его настроении неуловимо переменилось.

Он, внимательно изучив бумагу, нахмурился.

– Это ж на чью фамилию выписано? – отрывисто спросил он.

– Шангин. Леня Шангин моего друга зовут.

– Нет у меня для тебя ничего, – вдруг бросил сквозь зубы приемщик и швырнул на прилавок квитанцию (а номерок не бросил – прибрал себе).

Таня едва успела подхватить бумаженцию, как окно с треском захлопнулось.

Ошеломленная метаморфозой, произошедшей с приемщиком, Таня несколько секунд остолбенело стояла, даже не замечая, что чуть поодаль от здания камеры хранения замер какой-то мужичонка, который минуту назад внимательно прислушивался к их диалогу, а теперь присматривался к ней.

Таня постучала ноготками в оцинкованное окошко камеры хранения.

– Эй, – вполголоса позвала она.

Нет ответа.

– Эй! – позвала она уже погромче и постучала в окно костяшками пальцев.

И опять тишина.

– Эй, куда вы убежали? – закричала Таня и забарабанила кулачком.

Из недр камеры хранения раздался рык:

– А ну, пошла отсюда!! – и четырехэтажный мат.

Таня оцепенело отступила на два шага. На глаза навернулись слезы.

– Что я вам сделала-то? – пробормотала она.

– Иди-иди, давай! – продолжал разоряться приемщик внутри своей крепости, так и не отворив оконце. – Вали отсюда, а то сейчас в милицию позвоню, они живо тебя!

– Хам. Дурак. Скотина, – вполголоса пробормотала Таня и отступила от камеры хранения. Нарываться на скандал и впутывать милицию совершенно не входило в ее планы. Но что же тогда делать?

И тут к ней подошел тот самый мужичонка, что внимательно прислушивался к их разговору. Он был в пиджаке, надетом прямо на голубую майку, в стоптанных сандалиях, с огромной пустой сумкой в руках. Типичный привокзальный деклассированный элемент.

Он обратился к Тане, выразительно зыркнув по сторонам и понизив голос:

– А я знаю, чего тут было.

– В смысле? – повернулась Таня к нему.

– Я знаю, почему Пахомыч на тебя взъярился.

– Ну, и?..

– Так ведь это, – он облизнулся, – информация денег стоит. Хочешь все знать – гони монету.

– Да? А какая такая у тебя информация? – Татьяна усмехнулась. – Может, они мне и не нужны, твои знания.

– Про вещь я твою знаю.

– Да откуда тебе знать?

– И про мужика твоего знаю. Шмакин фамилие его или Шпагин…

– Шангин?

– Во, точно. Шангин!

– Да? И что ты знаешь?

– Пятьсот рублей.

– Пятьсот?! Нет, это слишком дорого.

Таня повернулась и сделала вид, что собирается уходить. Обычный трюк опытного переговорщика.

– Ну, как хочешь, – жалобно сказал мужчинка.

Но не успела она сделать и двух шагов, как он схватил ее за руку:

– Стой! Ну, хоть пивком угости.

– Пивко-ом? – протянула Таня. – Ну, тогда ладно.

– А потом, – вдохновился он, – когда я тебе все расскажу, ты мне двести рублей заплатишь.

– Сто дам. Если твоя информация будет того стоить.

– Будет, будет стоить! Э-эх-ма! Раскрываю государственную тайну! Ну, пошли!

Тут же, в ларьке на пустынном перроне, у продавщицы, обмахивавшейся испанским веером, Таня купила для мужичка пол-литра местного пива «Костровой». Мужик схватил запотелую бутылку, одним движением пальца откупорил ее и тут же присосался. Двумя глотками он ополовинил бутылку и не смог сдержать облегченный выдох: «О-ох, хорошо…» Черты лица стали разглаживаться. На него снисходила благодать. Таня терпеливо ждала. Опохмеленный отошел к лавочке в тени акации, которая в этом городе росла даже здесь, на перроне, и плюхнулся. Татьяна присела рядом:

– Ну, рассказывай.

Мужичонка выразительно оглянулся по сторонам и понизил голос:

– Они вчера приходили, – и снова присосался к горлышку.

– Кто они? Куда приходили?

Мужик выпил все до дна, отработанным жестом вытряхнул из бутылки капли и сунул ее в свою сумку. Очевидно, это был его первый сегодняшний улов. Лицо посвежело, глаза засияли, на щеках заиграл румянец.

– Да говори ты толком! – рассердилась Таня.

– Я, это, – начал полушепотом ханыга, – вчера у Пахомыча в его будке сидел. Он меня вечерком иногда зовет. Пивка соснуть…

– Кто такой Пахомыч? – терпеливо спросила Таня.

– Этот, мужик из багажного, который тебя сейчас на хер послал… А как сочинский пришел, тут и они входят, двое…

– Кто они?

– Кто-кто! Менты!

– Менты? Что, они в форме были?

– Зачем в форме?!

– А почему же ты решил, что менты?

– Что я тебе: мента от нормального человека не отличу?!

– Ну? Приходят в багажное отделение – и что?..

– Слушай, дочка: купи мне еще пивка, а?

Таня бросила взгляд на тщедушную фигуру: похоже, у мужичонки действительно есть что рассказать. Ради этого можно и потерпеть. Она встала со скамейки, дошла до киоска и купила еще одну бутылку ледяного «Кострового».

– Держи, папаша, – усмехнулась она.

Мужичок снова подцепил железным ногтем пробку, и она снова улетела в небеса. Таня с уважением посмотрела на него: в чем, в чем, а в открывании пива он явно достиг совершенства. Вторую бутылку он принялся пить не спеша, смакуя и наслаждаясь каждым глотком. Рассказ его стал осмысленней.

– Так вот, приходят, это, вчера в «багажник» двое. И сразу с порога давай Пахомыча прессовать. Кто, кричат, к тебе вчера – ну, то есть в воскресенье – приходил? Кто вещи сдавал? Был у тебя такой клиент толстоватый, по фамилии Шмагин или Шпагин?..

– Шангин, – автоматически поправила Таня.

– Во-во, Шангин!.. Пахомыч говорит: да вы квитанции посмотрите. Те кинулись смотреть. Потом находят: вот он, Шангин. А ну покажь, говорят Пахомычу, чего он тут в камеру сдавал? Ну, Пахомыч им и принес…

Мужик сделал еще три добрых глотка из бутылки и победительно закинул ногу на ногу, выставив напоказ стоптанные сандалии и перекрученные зеленые носочки.

– Что он им принес? – нетерпеливо спросила Таня.

– Сумочку такую. – Мужичонка очертил руками размеры: получилось что-то небольшое, меньше Таниной сумки от «Луи Вуитона».

– Барсетку?

– Не, не барсетку. Маленькую такую же, но не барсетку. Что-то тяжелое там внутри было.

– А что конкретно?

– Они, менты которые, в багажке ее не открывали, так что не видал я… А потом они и говорят: мы у тебя, Пахомыч, эту сумку изымаем. А ты, грят, про все про это молчи. Если не хочешь неприятностей на свою, я извиняюсь, задницу.

Мужичонка допил пиво, снова доведенным до автоматизма жестом вытряхнул из бутылки остатки пены на асфальт и сунул в свою суму. В этот момент вокзальный репродуктор просипел: «На первый путь прибывает скорый поезд Москва – Адлер, нумерация вагонов с хвоста состава, стоянка поезда пятнадцать минут».

– О, мне пора, – засуетился мужичонка. – Работать, работать и работать, как завещал великий Ленин. Ну, давай, барышня, денежку, как договорились.

Таня достала из кошелька сотенную и протянула ее ханыге.

– Спасибочки. Ты, дочка, молчи только, что я тебе рассказал. Я ментов страсть как ненавижу, а и в руки к ним попадать не хочу. А уж выдашь меня, не сомневайся: я тебя найду, и… – мужичок сделал жест: большим пальцем полоснул по собственному горлу. – Чик, и все. Поняла?

Мимо них не спеша прополз электровоз, за ним потянулись вагоны с белыми плашками «Москва – Адлер». В окнах торчали лица безмятежных отпускников. Курортники хищно оглядывали новую станцию, высматривали, чем бы подхарчиться. На перрон вдруг откуда-то высыпали и рассредоточились на заранее подготовленных позициях женщины с вяленой танаисской рыбкой, ведрами с картошкой и огурчиками, баночками с вишней и жерделями.

Мужичонка бережно спрятал Танину сотню во внутренний карман пиджака и растворился в толпе торгующих-встречающих.

Таня даже не успела осмыслить то, что он рассказал, как в сумочке у нее зазвонил мобильный телефон. Она нажала на «прием»:

– Да?

В трубке раздался вальяжный голос Эрнеста Максимовича:

– Татьяна Валерьевна?

– Слушаю вас.

– У меня имеются новости, – голос коллеги звучал победительно, и Тане на секунду показалось, что тот порадует ее известием, что нашелся Леня или что арестовали мерзавцев, разгромивших их офис. – Вы, кстати, где находитесь?

– Неважно, – отмахнулась Таня от назойливого интереса подчиненного, – давайте, говорите.

– Вы помните, я вчера объявил в розыск машину Леонида?

– Да-да.

– Так вот, мои друзья из милиции сообщили мне, что нашли ее. Быстрая работа.

– Вот как? И где же авто?

– Машина находится в шестом райотделе милиции. Запишите адрес: проспект Стачек, сто двадцать два. Можете подъехать и забрать. Обратиться надо к капитану Комкову.

– Да? А почему вы сами ее не заберете?

– А я думал, это вы с Леонидом друзья, разве нет? – усмехнулся Эрнест Максимович, и Таня не нашлась, что на это ответить.

Вокруг нее зашумела толпа пассажиров и торговцев, и Татьяна с досадой нажала на «отбой». «Все-таки не всегда у меня получается руководить коллективом, – подумала она. – Старому прохиндею Эрнесту, волю только дай, он на шею сядет, помыкать мной будет: съезди туда, забери то».

Таня позвонила шоферу Вас-Палычу и, бессознательно отыгрываясь за бесславный разговор с Максимычем, исключительно ледяным тоном приказала ему как можно скорее прибыть на привокзальную площадь.

Ленину машину Таня сразу узнала. Она стояла в ряду прочих авто во дворе шестого райотдела костровской милиции. Но, боже, в каком она была состоянии!

Таня подошла поближе и присвистнула. Стекло дверцы водителя вдребезги разбито. Стекло багажной двери – тоже.

Таня заглянула внутрь машины. Та же самая история, что в офисе. Полный разгром. Здесь тоже явно что-то искали. Сиденья вспороты, спинки – тоже. Из бардачка все вышвырнуто, валяется по салону: салфетки, атлас, нитяные перчатки. Содержимое аптечки разбросано по заднему сиденью. При этом, что характерно, налетчики не тронули недешевую магнитолу «Пионер».

Таня обошла машину и посмотрела, что творится в багажнике, который был не закрыт. Та же неприглядная картина. Инструменты раскиданы. Запаску всю изрезали ножом. А еще…

Еще в металле видны три аккуратных отверстия.

Тане никогда, слава богу, не приходилось видеть пулевые отверстия, но она почему-то не сомневалась, что дырочки с аккуратными краями в багажнике Лениной «девятки» оставили именно пули.

– Что-нибудь ищете? – раздался рядом насмешливый голос.

Таня вздрогнула и обернулась. Подле машины стоял молодой мускулистый парень лет тридцати, в белой рубашечке и отглаженных брючках. И хоть парень был в штатском, его острый, колючий взгляд не оставлял никаких сомнений в роде его занятий.

– По-моему, в этой машине все нашли до меня, – буркнула Таня.

– Откуда вы знаете, что нашли? – немедленно уцепился за ее слова опер в штатском. – Может, и нет?

– Уж больно хорошо искали, – не осталась в долгу Таня. – Что же это получается? – перешла она в контрнаступление. – Ночью наш офис разгромили, днем – машину нашего сотрудника? Куда, интересно, смотрит милиция?

– Вы знаете, что такое виктимология? – вместо ответа ошарашил ее вопросом опер.

Таня не знала, но предположила:

– Наука о жертвах? – «Что уж тут сложного, «victim» по-английски жертва». – А почему вы спрашиваете?

– А потому что, может быть, ваш Шангин не жертва? Может, он как раз сам виноват?

– А с чего вы взяли, что он мой?

– Вы ведь его начальница, вас зовут Татьяна Садовникова, правильно?

– А-а, значит, вы, – Таня припомнила чудную фамилию опера, которую упомянул Эрнест Максимович, – Комков?

– Так точно. Старший оперуполномоченный капитан милиции Комков. Но вы можете называть меня Володей.

– А вы называйте меня Татьяной Валерьевной, – не приняла панибратства Таня.

– Нам с вами, Татьяна Валерьевна, – вздохнул опер, – надобно побеседовать. Так что пройдемте.

Комков сделал ручкой приглашающий жест к дверям ментовки.

– Ну, раз надобно, – пожала плечами Таня, – тогда пошли.

Пока они поднимались на четвертый этаж – опер профессионально держался сзади, – с ним здоровались сбегающие по лестнице люди в форме и штатском, а группки милиционеров, курящих на площадках, откровенно пялились на Таню. Она же по дороге думала одновременно о двух вещах. Первая: какая же скотина этот Эрнест Максимович! Можно сказать, специально подставил ее, направил в милицию, прямо в лапы капитана Комкова. И вторая: а может, капитан был одним из тех, что наезжали вчера на камеру хранения? Не он ли изъял посылочку от Лени, адресованную ей? Вот бы устроить Комкову очную ставку с тем вокзальным хануриком! Интересно, признал бы тот опера в числе тех двоих, что вечером в воскресенье налетели на него?

Комков открыл ключом и распахнул перед Таней дверь кабинета. Она вошла. В кабинете помещались два стола, продавленный диван, два кресла и дряхлый компьютер. Капитан Комков закрыл дверь.

– Располагайтесь, – небрежно указал он на диван. – Курите?

– Вообще-то нет, но сейчас покурю.

– Волнуетесь, Татьяна Валерьевна?

– Нет, – соврала она, – а с чего мне волноваться?

– И правда, – сыронизировал опер, – с чего честному человеку волноваться? И курить, если он вообще-то не курит?

Тон его обращения слегка переменился по сравнению с тем, как он разговаривал внизу, у машины: стал более развязным. Он протянул Татьяне пачку местных сигарет «Наша марка», она скривилась, но взяла. Комков, как джентльмен, поднес ей огня. Таня закашлялась.

– Что, – с неприятным смешком спросил опер, – не нравятся наши местные сигареты? Все больше «Мальборо» да «Парламент» покуриваете?

– Да я же сказала вам, что вообще не курю, – пожала плечами Таня.

– Когда вы последний раз видели Леонида Шангина? – вдруг резко спросил Комков.

– Я? Шангина? А что?

– Отвечайте, Садовникова!

– В ночь с субботы на воскресенье. Он проводил меня до дома. А почему вы спрашиваете?

– А потом вы с ним виделись?

– Нет.

– Шангин звонил вам? Писал? Присылал электронные письма?

– Нет, – покачала головой Таня. Она старалась оставаться хладнокровной, но получалось это неважно. – Больше никаких известий. Так почему вы спрашиваете?

– А потому, Садовникова, что ваш Шангин разыскивается за совершение особо тяжких преступлений.

– Леня?.. Преступлений?.. Не могу поверить!

– И тем не менее.

– В чем его обвиняют?

– В убийстве. И в нападении на сотрудника милиции.

– Кого он убил? И на кого напал? Могу я узнать?

– Нет, гражданка Садовникова, не можете.

Таня затушила противную сигарету в блюдечке.

– Почему?

– Потому что есть такое понятие, как тайна следствия. И вообще, хватит базарить. Ты че, – тон опера вдруг стал агрессивным, – не знаешь, кто в ментуре задает вопросы?! Я задаю! Я! Ясно?!

Таня начала злиться. Она, конечно, знала (Валерочка не раз наставлял!), что с ментами для собственной же безопасности нужно держаться вежливо, но тут не выдержала, рявкнула:

– А ну, сбавил тон, дядя!

Комков послушался – смолк. Молча вышел из-за стола. Молча подошел к ней. И, опять же молча, вывернул ей руку так, что она вскрикнула:

– Что… вы…

Опер продолжал, не говоря ни слова, выламывать ей руку. Одновременно сверлил пустыми и злыми, словно у кобры, глазками, и Танин вопрос просто замер у нее на губах.

Комков отпустил наконец ее руку и тихо произнес:

– А если тебе не ясно, я сейчас младший состав приглашу. Мы тебя быстренько на хор поставим!

«Попробуй», – едва не ляпнула Таня. Но заглянула в ледяные глаза Комкова и поняла, что разумнее будет смолчать. Трусливее, что ли, с возрастом стала? Или в ней, наоборот, жизненная мудрость пробуждается?

– Где Шангин? – повторил капитан.

Он вперился глазами в ее глаза.

– Я не знаю, – прошептала она, не отводя взгляд. – Я сама его ищу.

– Где он? Говори, сука! – Он замахнулся. Таня инстинктивно отпрянула. Комков задержал удар и засмеялся. – Ну, говори! Раз, два, три!

– Не знаю.

– Что он тебе передал?

– Ничего.

– Что он для тебя оставлял в камере хранения?!

– Я не знаю! В какой камере хранения?

– Что он тебе успел передать?!

– Ничего! Ничего!

– Он заезжал к тебе в воскресенье?!

– Нет.

– А когда? В понедельник утром? Вечером?! Ночью?!

– Нет!

– Что он тебе передал?!

И абсолютно те же самые вопросы – виделись ли, встречались, передавал – пошли по второму кругу. Таня была совершенно сбита с толку и деморализована. Голос дрожал. На глазах появились слезы.

Опер вдруг проорал:

– Сумочку на стол!!

– Что?

– Проводим личный досмотр!

«А ордер у тебя есть?»

Но Таня снова промолчала. Пожалуй, в Москве, на своей территории, она бы еще смогла чего-то от мента потребовать. Но тут, в Кострове, как видно, играют по другим правилам.

Опер выхватил из ее рук светло-коричневую сумочку, которую она инстинктивно прижимала к груди, тряхнул и вывалил содержимое на стол. По обшарпанной столешнице разлетелись Танины пожитки: пудреница, кошелек, ключи, мобильник, флакончик духов «Диор Эдикт»… Комков залез в пустую сумочку, пошарил там, тщательно ощупал швы. Открыл и закрыл пудреницу, потом кошелек. Ничего не найдя, досадливо отшвырнул. Господи, слава богу. Слава богу, что она не взяла с собой в ментуру Ленино письмо. И квитанцию, которую ей вернул хмырь из камеры хранения. Хорошо, что догадалась – сунула бумажки в бардачок лимузина Вас-Палыча.

Комков угрожающе наклонился к ней, снова вперился взглядом прямо в зрачки.

– Давай доставай, что там у тебя в лифчике спрятано. И в трусах.

– Что?! – почти в истерике закричала Таня. – Ничего там у меня нет!!

– Сейчас ведь сам обыскивать буду, – угрожающе прошептал Комков.

– Нет у меня ничего, – прошептала Татьяна сквозь слезы.

– Нет?! – Капитан ощерился и стал похож на дикое, распаленное животное. – А мокрушка твоя?!

Он был совсем близко, и Татьяна чувствовала исходящий от него запашок пота, курева и вчерашней выпивки, но при этом не касался ее, только всматривался в зрачки. И вдруг он отпрянул. Выпрямился. Потер рукой лицо. Отвернулся.

– Ладно, собирай свои манатки, – вдруг проговорил он совсем другим, усталым голосом. – Можешь быть свободна.

Таня не могла понять, что случилось, не могла поверить в этот внезапный переход.

– Ну, чего расселась? Давай собирайся и уматывай.

Татьяна вскочила. Словно заведенная игрушка, начала собирать со стола и складывать вещи в сумочку. Она была будто оглушена. Будто душа внутри нее вся была отбита.

Опер настежь распахнул дверь кабинета и стоял на пороге.

Когда Таня хотела проскользнуть мимо него, он вдруг снова подступил и угрожающе проговорил:

– Но если твой Шангин объявится, ты, первым делом, побежишь ко мне. Иначе… Иначе я тебя, Садовникова, укатаю по полной программе. Сделаю соучастницей. Зону у меня пойдешь топтать! – И опер двумя пальцами протянул ей визитку.

Таня машинально взяла ее, сунула в сумочку и – не веря в свое счастье, не веря, что она вдруг свободна, – быстро, почти бегом, пошла по коридору райотдела.