Глава 6

Таня проспала до обеда.

Ни разу в жизни она еще не спала так глубоко.

И ни разу в жизни не просыпалась в таком ужасе.

Сердце бешено колотилось. Ей казалось, что произошло что-то трагическое, отвратительное, непоправимое.

Рывком Таня села на кровати.

В квартире было тихо. Мамочка, Юлия Николаевна, трепетно оберегала Танечкин сон. Она отключила телефон и даже отсоединила дверной звонок – не ровен час, начнет ломиться заполошная соседка. Сама в комнату, где спала Таня, даже не заглядывала.

Возилась на кухне. Поставила тесто. Потом сбегала на рынок за фруктами.

Когда тесто взошло, принялась лепить Танюшкины любимые пирожки с абрикосами.

Лишь одного заботливая мама не предусмотрела: в комнате, где отдыхала дочка, осталась газета, которая обвиняла Татьяну в убийстве. Так что когда она – в ужасе, с колотящимся сердцем – проснулась, первое, что она увидела, была та самая, сложенная вчетверо, газетка.

Таня потянулась к ней – в надежде, что, быть может, ужасная публикация ей приснилась. Равно как эта кошмарная тюрьма, где она провела почти сутки.

Заметка была на месте.

Таня еще раз пробежала ее глазами – так человек по какому-то мазохистскому свойству натуры бередит иной раз свою рану. Все слова, разумеется, оказались на тех же самых местах: « Она обвиняется в жестоком убийстве… В припадке ревности Садовникова взяла нож и нанесла Ольге К. несколько жестоких у даров…Садовникова не перенесла измены и убила ни в чем не повинную девушку…»

Оглушенная тяжелым дневным сном и ужасным несчастьем, свалившимся на нее, Таня выползла на кухню. Глаза у нее были на мокром месте.

– Просну-улись, – ласково протянула мама, поворачиваясь к ней от противня с уже готовыми румяными пирожками.

– Ах, мамми, – вздохнула Таня, потом подошла к Юлии Николаевне, уткнулась в ее плечо и зарыдала.

Мамми обняла ее и только ласково приговаривала: «Ну-ну… Ну-ну, маленькая…» В голосе ее тоже звучали слезы. Потом, когда Таня немного успокоилась, Юлия Николаевна чуть отстранила ее:

– Все будет хорошо, – сказала она абсолютно убежденным голосом. – Ты же не виновата? Не виновата. Значит, разберутся. Если следовательша – такая дурочка, значит, Валерий Петрович разберется. Этот детектив – как его там? Паша Синичкин? – разберется. Валера сказал, что лучше детектива нам не найти.

Значит, они найдут убийц. И еще перед тобой извинятся. И МУР, и газета. И по шапке еще получат. Поувольняем их всех. Это я тебе обещаю.

Таня засмеялась сквозь слезы. Она хорошо знала способности, которыми обладала мамми в смысле борьбы за справедливость.

– Ну, вот и хорошо, – проговорила мама, заметив, что Таня успокаивается. – Не думай ты ни о чем. Все образуется.

– Зачем я вообще сюда приехала! – в сердцах проговорила Таня. – Долбаная страна! Гребаная Москва! Ну, что я здесь забыла!

– Как что? – деланно изумилась Юлия Николаевна. – А мои пирожки?

Выпив чашку крепчайшего чая – одной заварки, безо всякого сахара и пирожков, – Таня почувствовала прилив бодрости. «Ровным счетом ничего не потеряно! – подумала она. – Я, в конце концов, на свободе. А значит – могу действовать. Значит – снова моя судьба в моих же руках. Снова жизнь посылает мне испытание. И я снова должна их всех обыграть…»

Кого – их всех – Таня пока не знала. Но уже чувствовала в себе силы бороться.

Вторую чашку чаю Таня налила уже не такого крепкого и выпила его, уплетая мамины пирожки. «Не все потеряно! – говорила она себе. – Don't give up!»( Не сдавайся! (.англ.)) После полдника (или завтрака? или все-таки обеда?) Таня взялась за телефон.

– А-а-ле? – ответил томный женский голос. То была секретарша детектива Синичкина.

Таня попросила Павла – ей сухо сообщили, что он «в городе на задании».

Когда Таня сказала, что она – клиент, голос секретарши стал сладким-сладким.

Видать, не так уж густо у Павла с заказами, раз секретутка сразу признала в Тане сегодняшнюю посетительницу, посулившую Синичкину сумасшедшие бабки.

– Оставьте ваш номер, Татьяна Ивановна. Павел Сергеевич перезвонит вам в течение пяти минут, – мармеладным голоском проговорила девица.

Синичкин позвонил Тане через три с половиной минуты. Судя по уличному шуму, он звонил из машины по сотовому. Таня напомнила детективу, что тот обязался перед нею ежевечерне отчитываться. Павел с преувеличенной готовностью воскликнул:

– Да, конечно!

Они договорились встретиться с Татьяной в одиннадцать вечера в его офисе. До того времени, сказал Павел, он будет занят расследованием ее дела.

В последнем Таня не сомневалась. За пятьдесят штук «зеленых» этот парень будет рыть землю.

А кто б на его месте не рыл?

Но этого Татьяне было мало. Она не привыкла, чтобы ее судьба решалась где-то и кем-то. Она не любила смотреть со стороны за теми, кто играет. Она предпочитала играть сама. Тем более когда на кону стоит ее жизнь.

И ее доброе имя.

Потому она попросила маму не мешать, уселась в любимое глубокое кресло и глубоко задумалась.

«Что я сама могу сделать, – спрашивала она себя, – чтобы расследовать зверское убийство этой юной потаскушки и таинственное исчезновение Димы?»

Таня вспоминала когда-то читанные детективы, крутила так и эдак – но в голову ничего не приходило.

Все улики были против нее. И деревенская тетка, которую она встретила в лифте на пути к Диме. И ссора, которую прекрасно слышали соседи. И отпечатки ее пальцев на ноже, которым убили Димину подружку…

Неужели она действительно в тупике?

«Неужели я действительно в тупике?» Андрею так не хотелось в это верить… Проклятый ларек, чтоб ему сгореть!

Впрочем, ларек и сгорел. Вместе с товаром на три штуки баксов. И с трейлером – который обошелся ему еще в пятнадцать кусков. И со всеми взятками, которые он совал в санэпидстанции и в налоговой…

«Эх, дурак я, дурак! Слишком легко мне братки бабки дали», – терзал себя Андрей. Он уже несколько часов без движения лежал на своем диване. Мать, слава тебе господи, отправилась в гости.

Он был должен – вместе с процентами – тридцать тысяч. Да вся их однокомнатная квартира вместе с мебелью меньше стоит. Он и брался за этот ларек в надежде, что встанет на ноги и сможет прикупить себе отдельное от матери жилье – вон, как сделала его соседка Татьяна. Той-то везет, без всяких ларьков себе на хату заработала… Интеллигентка чертова.

Андрей вышел на балкон. Закурил. Его взгляд упал на распахнутую балконную дверь в соседнюю квартиру. Он долго прислушивался – тишина. Потом взобрался на перила – благо невысоко, всего третий этаж – и заглянул в комнату.

Андрей не смог рассмотреть все детали – но, кажется, дома никого нет. Ни Татьяны, ни ее мамочки. НИКОГО НЕТ. И БАЛКОН ОТКРЫТ! А МОЖЕТ БЫТЬ…

Он вспомнил неодобрительную мамину фразу:

«Она теперь миллионерша…» Миллионерша! Где же соседкины миллионы? На кредитных карточках? На заграничных счетах?

А что, если… Если хоть что-то лежит не в банке, а дома… Посмотреть где-нибудь под постельным бельем в шкафу или под картиной? Все тетки деньги там прячут… Нет, нельзя. Это преступление!

А у него вымогают тридцать штук – это разве не преступление? Десять тыщ одних процентов!

Нет, его увидят. Сейчас, днем, его увидят глазастые прохожие. А вот когда стемнеет… Он попробует это сделать.

По закону бутерброда Римка позвонила из офиса аккурат в тот момент, когда я запихнул в рот половину чизбургера.

Моя «восьмерка» стояла на стоянке у «Макдональдса-авто» у метро «Домодедовская». До того гамбургера у меня с утра не было маковой росинки во рту. Однако пришлось судорожно проглатывать канадскую булку с котлетой и перезванивать клиентке. В конце концов, с сегодняшнего дня именно она оплачивала и гамбургер, и пепси-лайт, которым я его запивал, и телефонный звонок по мобильному.

Я постарался не слишком вводить заказчицу в расход и доложил ей ситуацию очень кратко. Подробно условился отчитаться перед ней в 23.00 У себя в офисе.

Одиннадцать вечера – удобное время для доклада. Во-первых, я надеялся до этого времени выполнить намеченный на сегодня план. А, во-вторых, время было такое, что я просто обязан был проводить клиентку домой.

Она произвела на меня немалое впечатление. Умна, хороша собой, в брильянтах и растеряна – что еще нужно холостому частному детективу! Я настроился проводить ее – даже если живет она где-нибудь в Митине или на окраине Челябинска.

Вместе с тем я хорошо понимал, что мои шансы покорить сие голубоглазое чудо прямо пропорциональны успехам моего расследования. В идеале было бы, если б нынче вечером я представил пред ее очи исчезнувшего Димочку. А также убийцу несовершеннолетней Ольги Климовой – в наручниках.

Но шансов на это было не слишком много.

Хотя пока мне, безо всяких сомнений, везло. Но то везенье было скорее везением местного значения. Ничем впечатляющим, вроде окровавленного отпечатка пальца подлинного убийцы, похвастать я не мог.

Утром, распрощавшись с Таней-клиенткой, я сразу оседлал «восьмерку» и порысил раскрывать дело, за которое мне посулили пятьдесят «зеленых» кусков.

Спустя 18 светофоров, одну пробку и два экстренных торможения я припарковался за пару кварталов от здания ОВД Южного округа на Каширском шоссе, 30.

Опером здесь служил старлей Вася Цыганков, ой однокурсник по юридическому. С дороги я позвонил ему – все равно с сегодняшнего дня мои счета за мобильник предстояло оплачивать клиентке-миллионерше. Вася оказался на месте.

– Вася, выдашь мне военную тайну? – спросил я, когда он взял трубку.

– Да с удовольствием! – прохрипел Вася. По его голосу я понял, что вчера у него был тяжелый (что-то около 0,75 кг водки) день.

Василий, слава богу, не видел ничего зазорного в том, чтобы делиться со мной информацией, которая в милиции в принципе проходит под грифом «секретно».

Наше сотрудничество взаимовыгодно. Симбиоз – так это, кажется, называется в живой природе. Вася снабжает информацией меня, а я – его. Однажды благодаря нашему неформальному информационному союзу нам удалось раскрыть дело об изнасиловании. Вася тогда получил благодарность и премию в половину оклада. Я, кроме компенсации расходов, – полштуки «гринов». (Муж потерпевшей, заказчик расследования, пожлобился тогда заплатить всю первоначально оговоренную сумму.

Очень он расстроился оттого, что преступление все-таки, как мы доказали, имело место… Потом его, кажется, застрелили. Но мы с Васей к этому никакого отношения не имели.) С Васей мы встретились на лавочке в тенистом дворе неподалеку от ОВД.

Из соображений гуманности я купил ему пол-литровую бутылку ледяного «Очаковского».

– Взятка должностному лицу? – спросил он. – Очень жидко. Наша милиция так дешево не продается.

– Акт гуманитарной помощи. А гонорар будет потом – если помощь ваша, сэр, окажется действенной. И гонорар, замечу, немаленький.

– Ага, как тогда с изнасилованием.

– Сейчас – все будет.

– Твоими бы устами…

Цыганков ловко, тремя пальцами, сорвал пробку с бутылки и сделал затяжной глоток из горла.

– Ну, что тебя интересует?

– Знаешь дело журналиста Полуянова? – спросил я.

– Знаю. Его Петровка забрала.

Вася поскучнел. Ввиду того, что исчезнувший оказался птицей высокого полета – специальным корреспондентом «Молодежных вестей», дело Полуянова, как я и предполагал, передали в МУР. Это означало: от того, будет оно раскрыто или нет, Южному ОВД в целом и Васе в частности – ни холодно ни жарко.

Вася сделал еще один добрый глоток пива.

– Но я в тот день дежурил, – продолжил он. – На квартире у него был.

Я аж подпрыгнул на месте. Вот так везуха!

– Выкладывай.

Вася поморщился. Однако пиво оказало на него благотворное действие.

Черты лица разгладились. Он стал способен к членораздельному длительному монологу, а памятью он славился еще со времен института.

– Жилье расположено на восьмом этаже 17-этажного здания по адресу:

Новороссийская улица дом 15, квартира 95, – заговорил Вася как по-писаному. – Квартира однокомнатная. Видимых повреждений входной двери, замков и приоконных запоров нет. Осмотр производился в 11 часов 30 минут, при естественном освещении. Комната прямоугольная, примерно шесть с половиной на четыре метра.

Снабжена балконом, который пребывал в открытом состоянии…

– Ладно, рассказывай ты по-человечески!

– Ну что рассказывать?.. – сменил тон Вася и вздохнул. – Мамаша этого Полуянова позвонила около десяти утра по «02». Она живет не с ним – приехала ему суп варить. Открыла своим ключом – сыночек должен был к тому времени уже на работу уйти. Входит она, значит, – сыночка нет, зато на его диване лежит труп убитого…Точнее женщины…Еще точнее гражданки Климовой-не-помню-как-дальше, 1982 года рождения, временно не работающей…

Без следов одежды и признаков жизни…

Вася вздохнул.

Я понимал природу его цинизма. Даже сыщикам тяжело привыкнуть к виду мертвого человека. Тем более – человека молодого и вчера еще полного сил, надежд и любви. Заглушить неприятное чувство от этого зрелища можно только юморным, конечно.

– А как вы установили, что девушка – это именно Климова, 82-го года рождения и так далее?

– А она в том же доме живет. То есть – жила… Через полчаса после нас на квартиру ее мать примчалась… Девчонка эта дома не ночевала, а тут слух прошел: милиция, убийство…

Я представил себе рядом у тела девушки двух женщин: мать убитой и мать исчезнувшего журналиста… Двух немолодых рыдающих женщин… Да, зрелище так себе… Васе не позавидуешь…

– У нее, этой Климовой, что, с Полуяновым были интимные отношения?

– Да у нее, похоже, со всем кварталом были интимные отношения.

– А в тот вечер половой акт был?

– А зачем еще она была у него голой в постели?.. В шашки играла?..

Хочешь убедиться – звони экспертам на Петровку.

– Как ее убили?

– Зарезали. Кухонным ножом. Перерезали горло. Нож валялся рядом.

– Когда наступила смерть?

– Между двадцатью двумя и двадцатью четырьмя часами предыдущего дня.

– Какие были версии?

– А какие тут версии? Соседка по этажу сказала: примерно в половине восьмого в дверь к Полуянову звонила девушка – не та, что убили. Другая. Такая фифа, как она выразилась. Полуянов открыл ей. При виде посетительницы он был, как она сказала, обескуражен…

– Ишь ты, какая глазастая соседка…

– Да уж. Побольше бы таких свидетелей… Потом она, соседка, слышала звуки ссоры. И женский голос кричал: «Прости меня, Танечка!..»

– Так-таки все-все она слышала?

– Балконы-то открыты… Жарко…

– Ну, а потом?

– А что потом? Коля Ревенко поехал в редакцию к этому Полуянову. Его, естественно, на работе не оказалось…

– Хотя должен был быть?

– Вроде да. Хотя кто их, журналеров, поймет… Но Полуянов в редакции не появился и не звонил. Зато в редакции Коле сказали, что Полуянов в день убийства хвастался: придет-де к нему сегодня вечером некая Таня Садовникова, миллионерша из Парижа… Стали эту Садовникову искать…

– Ну, а потом?

– А потом что? Дело у нас Петровка забрала.

– А у тебя какие версии?

– Да какие там версии! – Вася досадливо махнул рукой. – Дело, по-моему, дохлое. Хорошо, что мы его сбагрили.

– И ты думаешь, что эта Садовникова могла девчонку убить?

– Не знаю. Похоже, что нет… Хотя кто их, баб, поймет? На ножичке-то, говорят, – отпечатки ее пальчиков… А она что, твоя клиентка?

– А как ты объясняешь исчезновение Димы? – ответил я вопросом на вопрос.

– Не знаю… Испугался. Удрал…

– Может, кто-то в квартире побывал? Посторонний? Уже после ухода Татьяны?

– Не знаю. Может быть. Однако пальцевые отпечатки в квартире – только трех человек: этого Полуянова, жертвы и Садовниковой. Следов взлома нет…

– Может, кража?

– Как мамаша говорит, ничего ценного не пропало. На месте – и золотой перстень, и видак, и телефон с автоответчиком… Хотя… Похоже, что в квартире рылись… И вот еще какая странность…

Василий замолчал и сделал последний глоток «Очаковского». Аккуратно поставил бутылку у лавочки.

– Ну? – поторопил я его.

– Полуянов ведь – журналист, да?

– Ну!

– Не «нукай», я тебе не лошадь… А журналисты много ведь пишут, правда? Любят они писать, да? И интервью всякие берут, верно?

– Ну, говори, не томи!

– Так вот, – с торжеством посмотрел на меня Вася. – В квартире у Полуянова мы не нашли ни одной бумажки, исписанной его рукой. Ни одного блокнота. Больше того! В ней не было ни одной компьютерной дискеты. И даже ни одной кассеты к диктофону! Хороший журналист, правда?

Боже, какая рань! Неужели нужно просыпаться? Евгений с отвращением стукнул по громкоголосому будильнику. Он нащупал на тумбочке приготовленную с вечера бутылку «Эвиана». Выпил минералку в один большой глоток. И ловким прыжком выскочил из постели. Пора приниматься за дело.

Через пятнадцать минут его босс встанет. Быстро примет душ и побреется.

И через полчаса уже выйдет на веранду. При полном параде. В одном из своих восьмидесяти костюмов – и в одном из тысячи, наверное, галстуков.

Как он выдерживает – вставать каждый день в семь часов? Солнце еще еле светит, на веранде играют холодные тени. Спать бы ему сейчас сладко-сладко, пригревшись под боком у красотки-жены… А часиков в десять лениво продрать глаза, потребовать в постель кофе с круассанами и позавтракать – не вставая и не умываясь. И потом только неспешно начинать новый трудовой день.

С его деньгами босс вполне мог бы себе это позволить.

Равно как и не работать вовсе. Евгений подозревал, что шеф уже обеспечил до конца жизни не только самого себя, но и детей своих, и внуков, и пра-пра и так далее правнуков.

Сам Евгений – будь у него столько бабок – ни за что не выбрал бы такой, как у босса, режим работы.

Как только шефу не противно спросонья лезть в душ, а потом – завтракать при полном параде, уже облачившись в костюм? Завтракать без крепкого кофе (босс предпочитал цветочный чай) и – даже в галстуке?

«Так потому он и босс. А ты – всего только начальник охраны», – в который уже раз охолодил себя Евгений Крохалев.

Евгений с отвращением расправил перед зеркалом отвратительный шелковый галстук мертвенного тона – не любил он эти парадные заморочки. А что делать – положение обязывало каждый день одеваться, как на похороны. Вышел на лужайку.

Надо проверить, все ли в порядке.

Он обошел кругом четырехэтажный особняк – трава покрылась росой, и ботинки тут же промокли. Все было по-утреннему тихо. Даже фонтан горничные еще не включили. Солнце играло в тридцати двух бронированных окнах, раскинувшихся на четыре этажа.

Евгений заглянул в гараж и завел сначала бронированный 600-й «Мерседес», затем «Мерседес» – джип охраны, а после красный «Рейнджровер» хозяйки и точно такой же «Рейнджровер», только стального цвета, предназначенный ее охране. Машины завелись с пол-оборота. Евгений дал двигателям поработать минут по пять – так приказал босс, он все боялся, нет ли бомбы?

Интересно, кто это осмелится подложить сюда бомбу – если дом охраняют восемь «афганцев» и пять питбулей? И чуть ли не миллионная система сигнализации?

Все действительно было в порядке.

Евгений взглянул на часы: одиннадцать минут восьмого. Ровно в семь пятнадцать он должен быть на веранде – для традиционной утренней беседы с шефом.

Начальник охраны Бориса Барсинского заторопился в дом – шеф не прощал опозданий.

Борису Сергеевичу Барсинскому никогда не приходило в голову сначала спокойно позавтракать – и только потом включить свои мобильные телефоны. Он врубал их сразу, едва успевал выйти из душа.

Те из его подчиненных, кто имел доступ к заветному номеру, знали: шеф включает аппарат ровно в семь десять. В это время он выходит из душа и начинает одеваться. И в это время он уже готов к работе. Ко всем приятным и неприятным новостям, которые его работа приносит изо дня в день.

И из ночи в ночь.

Барсинский швырнул на пол махровое безразмерное полотенце и вышел из ванной. Дубовый паркет приятно ласкал свежевымытые ступни.

Жена что-то пробормотала и забралась поглубже под шелковые простыни – она никогда не вставала так рано. Вчера она затащила его в свою спальню. Опять бормотала о любви… А сейчас – готова все на свете проспать.

Кажется, уже проспала. Проспала сына – тот из своей Англии о ней и спрашивал-то не каждый Раз. И мужа своего проспала – по крайней мере, Бориса давно уже не возбуждали ее тронутые целлюлитом ножки и замутненный мартини взгляд.

Барсинский быстро оделся и скользнул равнодушным взглядом по просторной, но неуютной спальне. Комод был закидан использованными косметическими салфетками. Открытый флакон духов распространял ядовитый цветочный запах. Ваза с белыми розами из их сада валялась на боку, и цветы грустно опустили головки.

«Я женился на идеальной хозяйке», – саркастически подумал Борис. Он с облегчением вышел, из комнаты, включил мобильный и отправился на веранду.

Телефон зазвонил прямо в лифте. Барсинский одобрительно взглянул на высветившийся номер – молодец Липка, рано встает. Интересно, добился ли он своего?

Наверно, добился. Липка даже мертвого расколет.

Но через пять минут разговора у Барсинского от его в общем-то благодушного настроения не осталось и следа.

«О черт!» – отчаянно подумал Крохалев, едва взглянув на босса.

Барсинский хмурился за своим цветочным чаем и всем своим видом показывал, что сейчас начнется гроза. Жестокая свинцовая гроза – несмотря на яркий солнечный день. И несмотря на сладкую улыбку новой горничной Марьяши.

Шеф не поздоровался и даже не кивнул Крохалеву на стул.

– Нас предали, – без предисловий сказал Барсинский. – Помоги Липке разобраться.

Юлия Николаевна обычно любила делать из мухи слона и шуметь из-за какой-нибудь мелочи.

Дочка явилась домой под утро и даже не позвонила – скандал и корвалол.

Татьяна не поела полезных для здоровья блинчиков с творогом и вместо них наелась колбасы без хлеба – разговоров на весь вечер…

Но в серьезных случаях Танина мама умела взять себя в руки. Когда пахло жареным, Юлия Николаевна действовала грамотно, четко и продуманно.

Вот и сегодня она не причитала и не плакала. Юлия Николаевна быстро вымыла посуду и неслышно устроилась в уголке дивана. В руках она держала альбом с семейными фотографиями.

Таня отвлеклась от своих невеселых размышлений и подсела к маме. Они вместе стали смотреть картинки из прошлой – такой веселой и беззаботной – жизни. Вот пухлощекая пятилетняя Танюша с озорным видом сидит на дереве. Вот Таня – в школе, растопырила лохматые короткие косички. Вот она – на посвящении в студенты, стоит с важным видом на Красной площади…

На глазах у дочки опять выступили слезы.

– Мамми, неужели все было так хорошо?!

– Было хорошо. И будет еще лучше.

– Но как, мамми, как?!

Юлия Николаевна захлопнула альбом и сказала решительно:

– Не опускай руки! Ничего страшного не случилось. Вон… Мересьев без ног летать научился!

А ты из-за первой трудности так скисла… Привыкла, чтоб все было легко… И университет тебе, и работа, и машина – все без проблем досталось. И даже наследство!.. А в жизни без проблем не бывает… За счастье надо бороться!

– закончила она патетически, в духе Николая Островского и Бориса Полевого.

В ответ на гневную мамину речь Таня сначала вознамерилась обидеться.

Нет чтобы поддержать ее в трудную минуту… Она уже открыла рот для сердитого ответа – но промолчала.

Таня решительно вскочила с дивана – действительно, нечего зря рассиживаться.

Первым делом она разорвала на мелкие кусочки газету с заметкой о себе, «миллионерше-убийце», и спустила клочки в унитаз.

Через пять минут она уже сидела в такси. «Мамми права. Будем бороться!»

«Кому нужна эта пропускная система?» – сердито думала Таня. Она уже успела забыть, что в России в газету – тем более в такую известную, как «Молодежные вести», – без пропуска не проникнешь.

Конечно, она могла придумать кучу предлогов для того, чтобы ей заказали пропуск. Прикинуться начинающей журналисточкой, которая принесла материал. Или наболтать про компрометирующую кассету, которую она готова предложить редакции.

Но в этих случаях ей пришлось бы показывать паспорт и называть свою фамилию. А этого делать в нынешних обстоятельствах ей совсем не хотелось…

Таня осмотрелась. На площади перед редакцией стояло не меньше пятидесяти машин. В некоторых читали газеты водители. Ничего интересного.

Ладно, подождем. Таня устроилась под чахлой редакционной березкой.

Не прошло и нескольких минут, как на площадь на полном газу влетели новенькие «Жигули» – «десятка». На крыле сияла гордая надпись: «Молодежные вести». Из машины вышел запакованный в ослепительно белые брюки и такую же безрукавку мужчина. Таня мгновенно его узнала еще по прошлой московской жизни: это же Юрий Бойко! Он ведет в газете рубрику для автомобилистов, а также регулярно выступает по телевизору с советами для «чайников».

Он-то нам и нужен.

Таня решительно преградила Юрию путь:

– Извините, что отвлекаю… У меня – профессиональный вопрос. Скажите, ваша «десятка» – инжекторная? Или у нее карбюратор?

Юрий с интересом осмотрел симпатичную девушку… Через пять минут он уже показывал ей салон «десятки»: «Здесь гораздо комфортнее, чем в „Девятках“… Анатомические сиденья… Удобная панель».

А через пятнадцать минут они пили кофе в редакционном буфете.

Стоявший на входе мильтон-охранник даже не спросил знаменитого Юрия, что это за девушка идет рядом с ним.

Таня пробыла в редакции «Молодежных вестей» почти до одиннадцати вечера. В животе бурчало – для поддержания разговоров ей пришлось выпить не меньше семи чашек кофе и выкурить бесчисленное количество сигарет.

Для бесед с Димиными коллегами Таня решила представляться стажершей из прокуратуры. А что, чем она не начинающий следователь? Студентка последнего курса юрфака?..

Она очень надеялась, что никто не попросит ее предъявить документик.

Как Татьяна и предполагала, лучшим «документиком» оказались ее роскошная внешность, заинтересованный вид и халявные кофе с сигаретами, которыми она щедро оделяла журналистов.

Она пообщалась с коллегами из Диминого отдела, построила глазки юным практикантам с журфака, повосхищалась нарядами секретарш и даже угостила чашкой кофе заместителя ответственного секретаря.

Ей открылось множество маленьких секретов из жизни молодого журналиста Полуянова. Дима обещал жениться девчушке из школы юного журналиста – а та, представьте, школьница, – ей еще семнадцати нет! Дима заиграл редакционный фотоаппарат стоимостью в тысячу долларов. Дима писал материал о бомжах – и умудрился заразиться от них педикулезом…

Вся эта информация представляла безусловный интерес. Интерес для праздных сплетников и сплетниц. Но совсем не проливала свет на вопрос о том, что же все-таки произошло в Диминой квартире.

– Не вырисовывается у меня путной картины, – важно сказала Таня небритому Диминому корешу Сашке.

Оба они – и Сашка, и Дима – работали разъездными корреспондентами при секретариате, то есть, как поняла Таня, входили в редакционную элиту. Однако Дима был лет на восемь моложе. И, похоже, удачливей – поэтому Саша, как показалось Тане, завидовал Диме.

– Скрываете вы что-то от следствия, – важно повторила Таня.

Спецкор Саша устало закатил глаза:

– Да нас уже менты так достали! Ходили целый день, лезли с вопросами.

Теперь тебя вот прислали – все им мало… – Сашка скрипучим голосом передразнил:

– «А с кем Дима спал?.. А где Дима работал?.. А над чем он работал?.. А как шел его творческий процесс?..»

– Ну и как он – процесс то есть – шел? – невинно поинтересовалась Татьяна. – С кем Дима спал – я уже знаю…

– В кровати он писал! – заржал Сашка. – В кровати! «Он работает, как вельможа – он работает только лежа!»

Таня где-то уже слышала эти строки. Кто-то известный из «стариков» их написал – то ли Слуцкий, то ли Мартынов, то ли Евтушенко. Нет, кажется…

Анциферов! Был и такой!

– Наш юный гений, – продолжал Саня, – говорил, что между рукой и бумагой должно возникать притяжение, мистическая связь!

Таня знала, что творческих людей хлебом не корми – дай позлословить о коллеге. На это качество она рассчитывала, планируя свою миссию на место работы Димы Полуянова – а также на то, что журналисты будут всячески выставляться перед незнакомой симпатичной девушкой, пусть даже из прокуратуры.

Расчет оправдался вполне.

– Наш герой запасался кофеем и сигаретами и кропал, лежа на диване, – продолжал Сашка ерничать по поводу отсутствующего соратника. – Этакий Некрасов периода «Последних писем»!., У него и стол-то вон пустой. Одни бутылки и презервативы!

– И что, он вот так, лежа, писал, а потом все это сразу в газете печатали? – прикидывалась дурочкой Татьяна.

– Конечно, нет – он диктовал личной машинистке!

– А у него даже компьютера не было?

– Не было, не было у него этого бесовского ящика!

– Ни на работе, ни дома?

– Нигде! Только личная машинистка! И даже, ходят слухи – не одна.