Любовь, не любовь, а Стасиково поклонение было приятным. И его поцелуи оказались вполне на уровне – совсем не скажешь, что домашний мальчик. И его миллионы тоже душу грели. Будь она акулой, сцапала бы Стаса – и под венец. Тот бы пошел. Молодой, наивный...

Но только нужен ли ей богатый, но совершенно неприспособленный к жизни наследник? Ведь с ним нянчиться придется, с вечным ребенком. Пестовать его, оберегать, холить. Выслушивать, беречь, постоянно бояться, как бы ненароком не обидеть... Однако Таня до сих пор надеялась встретить человека, который будет, наоборот, опекать и баловать ее.

Только остались ли на земле мужчины, способные на это? Сколько еще можно ждать принца? Будешь искать мистера Совершенство – мамино пророчество сбудется (родительница вечно пугала, что чересчур разборчивая Татьяна останется в старых девах).

Впрочем, оборвала рефлексии Садовникова, пока о любви думать и рано, и неприлично. Завтра похороны.

Таня, уставшая после вчерашней поездки, сладко проспала до одиннадцати и теперь с удовольствием валялась в кровати. Жаль, конечно, погибшую во цвете лет Марину Евгеньевну, но есть в ее гибели и плюсы: не надо к обязательному раннему завтраку мчаться.

А может, удастся кофе в постель заполучить? Фаина, правда, грозилась, что до похорон никому в комнату подавать не будут...

Но Таня все равно набрала 111 – телефон домашнего сервиса. Важным голосом потребовала кофе, копченой колбасы, круассанов. И, о чудо, приказ был исполнен – уже через десять минут в ее дверь стучалась горничная Зухра.

Таня приняла у нее поднос, сунула сто рублей (девушка, видно, непривычная к чаевым, просияла), сказала:

– За хлеб спасибо. А как насчет зрелищ?

– Чего? – непонимающе захлопала глазами служанка.

– Ну, что у нас происходит?

– Суматоха. – Горничная вздохнула. – Народ уже на похороны начал съезжаться, внедорожник туда-сюда гоняет, Фаина Марковна нервничает, что дурдом. Сказала, на обед сосиски будут.

– А чего хозяева?

– Игорь Феоктистович с утра в кабинете сидит, и Матвей Максимович с ним. А Станислав Игоревич в Красную Долину уехал.

– Стасик? В Красную Долину? – удивилась Татьяна.

– Ну да. Фаина Марковна еще возмущалась, что он внедорожник зря занимает, а Станислав Игоревич сказал, что у него дела куда важней, чем ее мышиная возня. – Девушка прыснула.

«Куда, интересно, его понесло?» – подумала Таня и важно сказала:

– Хорошо, Зухра. Если спросят меня, говорите, что я весь день буду в комнате с документами работать. Может, только к обеду выйду. Соскучилась я по сосискам...

– Да не, насчет сосисок неправда! – всплеснула руками горничная. – Фаина грозит просто. А на самом деле свиные отбивные со шпинатом и сельдереем будут.

Тогда тем более надо выйти, решила Татьяна. А пока истинной барынькой, в постели, расправилась с колбасой и круассанами. Запила кофейком. И в кровати же лежа, взялась за дневники Марины Евгеньевны.

Дневниками в полном смысле слова их можно было назвать с большой натяжкой – обычные ежедневники, с обычными же для деловой женщины пометками: «10.00 – мэрия. 12.30 – совещание с замами. 15.00 – Аркадий Васильевич. 16.30 – „Каравелла“... Изредка появлялись: „21.00 – придет парикмахер“ или „20.00 – преферанс с М. и А. Плюс 340 вистов“. И, еще реже, совсем не относящиеся к делу замечания:

– 5 марта. Чудеса: снегопад. Антон пошутил: снега, сказал, насыпало по самые яйца. Нелли в ответ расхохоталась: низко же, говорит, у тебя яйца!

Таня вздохнула. Отложила дневники Холмогоровой.

Мысли опять прыгнули на Стаса. Невозможно синие глаза, их вчерашний поцелуй... «И на банковском счету миллионы долларов, – настойчиво бормотал в ухо внутренний бесенок. – Тоже немаловажно». В общем, хоть и преддверие похорон, а выкинуть из головы любовь не получалось.

Таня понимала: Стас от нее без ума. Влюблен со всем пылом юности. Может, прочь их, глупые сомнения? Действительно, надо хватать, и под венец? А не задастся семейная жизнь – всегда ведь развестись можно. И на вполне законных основаниях отхватить немалую толику холмогоровских миллионов...

«Фу! – осадила себя Татьяна. – Всегда ведь прежде декларировала, что деньги надо собственным умом зарабатывать. А сейчас, как проститутка, ей-богу...»

И еще одна вещь смущала...

Девушка выбралась из кровати, подошла к окну. Вспомнила слова Холмогорова-младшего, что-то вроде: «Я любил Киру. Больше жизни любил. А она – надо мной смеялась... Я просто ничего не мог с собой поделать».

А не врешь ли ты, Стасик? Не наговариваешь ли на мать, которая якобы организовала, по твоей просьбе, убийство горничной? Насчет убийства – похоже на правду. Только не сам ли ты Киру и убил, потому что она над тобой посмеялась?

Таня вздохнула. Взглянула на часы: почти три. Работа в голову все равно не идет, с любовью – тоже полная путаница. Может, действительно сходить пообедать?

Она быстро сбегала в душ. Оделась. Краситься не стала и явилась в столовую точно к началу обеда.

За столом сидело немало народу: Игорь Феоктистович, Нелли, Антон, Матвей Максимович и еще пятеро незнакомых – трое мужчин и две женщины. Все – из породы типичных бизнесменов. Явно не проститься с Холмогоровой приехали, а свои дела во время похорон порешать.

– Здравствуйте, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла Татьяна.

– Привет... звезда полей, – саркастически приветствовала ее Нелли.

Матвей Максимович оказался повежливей:

– Добрый день, Танечка.

Только глаза – злые, будто у кобры.

Остальные промолчали.

В столовую влетела Фаина, виновато пробормотала:

– Прошу прощения... Гостей много, обед чуть-чуть задерживается...

Замотанная, на лбу капельки пота, руки на ходу о передник вытирает.

– Помочь? – вырвалось у Татьяны.

– Помоги, – благодарно улыбнулась Фаина.

А Нелли ядовито выплюнула:

– И все унитазы в доме не забудь перемыть.

Вот чертова графиня! Но... «Не ругайся с тем, кого презираешь». Так когда-то учил ее Валерочка, и Таня просто не обратила на слова секретарши внимания. Пусть позлится из-за того, что ее яд никакого действия не оказывает.

Таня быстро, в несколько ходок, обеспечила всех присутствующих тарелками. Нарезала хлеб, помогла горничной разлить по бокалам минералку. И наконец с наслаждением налетела на отбивную.

Но едва успела проглотить пару кусочков, в столовую вновь явилась Фаина Марковна. Прямым ходом направилась к Садовниковой, ей протянула запечатанный конверт:

– Тебе телеграмма, Танечка.

«Танечка»! Просто поверить невозможно!

Садовникова нетерпеливо разорвала конверт, пробежала глазами листок: «Настоящая фамилия Нелли Бориславской – Куваева. Отец умер от острого алкогольного отравления, мать постоянно проживает в психоневрологическом интернате. В 1999 году Холмогорова взяла ее из детского дома и оформила над ней опекунство. Судьбу Петра выясняю. Валера».

Вот молодец отчим!

Татьяна вновь и вновь перечитывала текст. Да, с Валерочкой не пропадешь. Поругается, пошумит – но потом все равно реально поможет.

Впрочем, телеграмма телеграммой, а обед обедом...

Карманов в Танином летнем наряде не было, и девушка положила телеграмму под тарелку с отбивной. Отрезала еще один восхитительно пахнущий кусочек – и в этот момент в столовую ворвался Стас. Именно ворвался – стремительно, о его диагнозе и не вспомнишь.

Вихрем кинулся к ней, схватил за руку:

– Пошли! Быстрей!

Глаза сияют, губы в нетерпении подрагивают.

– Что случилось?

– Увидишь! Побежали!

– Но я...

– Танюша, пожалуйста! Я для тебя такой офигительный сюрприз приготовил! Скорее в сад!

И она поддалась его напору, поднялась из-за стола.

И только когда рука об руку бежали по аллее, вспомнила, что Валерочкина телеграмма так и осталась лежать на столе.

Впрочем, Стаса уже было не остановить.

Он привел ее в самый дальний уголок сада. Садовник явно захаживал сюда нечасто: здесь буйствовали заросли фенхеля, грозно щетинилась крапива. Сейчас среди травы высились какие-то коробки – довольно большие, яркие. Что внутри – непонятно, логотипы заклеены скотчем. Коробок Таня насчитала целых пять штук. И еще заметила: емкости соединены между собой еле видными на фоне зелени веревками. Будто бикфордов шнур...

– Ну, не догадалась? – Стасик еле сдерживал торжество.

– Пока нет, – пожала плечами Татьяна. И ослепительно улыбнулась: – Но умираю от любопытства!

– Положено, правда, на крыльце, у входа в дом... но я решил, что здесь – будет романтичней, – пробормотал парень.

Протянул ей зеленый шнурок. Велел:

– Дергай.

– Мы взорвемся и умрем в один день? – пошутила Садовникова.

Шутки шутками, а от этого юноши чего угодно можно ожидать.

– Мы с тобой обязательно умрем в один день, – серьезно ответил он. – Но только не сегодня, а лет, скажем, через семьдесят. – И повторил: – Дергай!

Таня послушалась. Рванула шнурок... и в глазах у нее помутилось. Все коробки разом распахнулись, и из каждой в бездонное синее небо выпорхнули не меньше сотни прекрасных бабочек. Фиолетовых, малиновых, лимонных. Однотонных, пестрых, с разводами. Иные взлетали неспешно, другие торопливо хлопали крылышками, касались их щек, запутывались в волосах.

– Боже, какая красота... – прошептала Татьяна.

– Тебе нравится! – возликовал Стас.

На глаза, против воли, навернулись слезы. Девушка благодарно взглянула на младшего Холмогорова:

– Спасибо тебе. Я в жизни ничего подобного не видела.

Часть бабочек уже разлетелась по саду, но многие все еще оставались неподалеку. Садились им на руки, приземлялись на редкие, уцелевшие посреди сорняков, цветы...

А Стасик уверенно, хозяином, взял Татьяну за руку и твердо произнес:

– И вот так теперь будет всегда.

– Как – «так»? – улыбнулась она.

– Я всегда – слышишь, всегда! – буду тебя радовать. Цветами, бабочками, если захочешь – бриллиантами. Или тебе больше нравятся спортивные автомобили? Мне почему-то кажется, что тебе по душе будет «БМВ».

– Ох, Стас...

А он заглянул ей в глаза и продолжил:

– Таня, когда ты такая, как сейчас, ты такая прекрасная!

– А что со мною – сейчас?

– Ну... ты беззаботная. И счастливая. И в глазах у тебя – только бабочки.

– А что у меня в глазах обычно?

Он на мгновение задумался:

– Ну... ум... но, вдобавок, напряженность. Настороженность. Мысли о хлебе насущном. – Парень с легким высокомерием улыбнулся и добавил: – Впрочем, от этих забот я тебя избавлю.

Татьяна смотрела на него – такого юного, радостного, азартного, – и на сердце у нее было одновременно и тревожно, и радостно.

– Таня, – тихо произнес молодой человек, – ты выйдешь за меня замуж?

И сердце трепыхнулось. Не так уж часто ей – при всей ее шикарной внешности – приходилось слышать подобные слова.

Таня пробормотала:

– Стас... Тебе двадцать два. А мне...

– Я догадываюсь, что несколько больше. Совсем чуть-чуть, – с улыбкой перебил он. – Но что тебя смущает? Очень, на самом деле, в духе времени. Сейчас модно за совсем молодых замуж выходить. Всему меня заодно научишь! А то я живу в глуши, анахоретом...

«Может, прочь сомнения – и сказать ему „да“? – мелькнула шальная мысль. – Что я действительно дурака валяю? Красив, богат, особняк в горах...»

Но она промолчала.

– Таня, пожалуйста!

Стас преданно заглянул ей в глаза. Счастливый, беззаботный, влюбленный. Похоже, он просто не понимает, что сыну накануне похорон матери не положено дарить возлюбленной фейерверк из бабочек. И делать ей предложение. Ладно, у Стаса с Мариной Евгеньевной особой близости не было, но все же необходимо соблюдать хотя бы минимальные приличия...

Да и вчерашние слова отчима про гибель горничной у Тани никак не выходили из головы. Слишком уж безапелляционно Валера сказал: Марине Евгеньевне бессмысленно было убивать Киру. Действительно: куда проще заплатить. Но вот если убийство совершил тот, кто ей дорог, она вполне могла прикрыть его...

Стас в нетерпении коснулся щеки:

– Таня! Ну, скажи «да»!

Сейчас он ее поцелует... Подхватит на руки... Закружит – а вокруг них продолжат свое порхание прекрасные бабочки...

– Стас, – тихо произнесла Таня. – Я почти согласна...

Парень просиял.

А она упрямо добавила:

– Почти. Только скажи...

– Подожди, – перебил молодой человек, – я сейчас угадаю. Тебя, наверное, брачный контракт волнует?

– Да плевать на контракт! – возмутилась Татьяна. Все-таки Стасик явно считает ее хищницей. – У меня своих денег достаточно. – Девушка внимательно заглянула ему в глаза: – Я о другом. Скажи правду: ведь не ты убил ту горничную, Киру...

Ему достаточно было только плечами пожать. Произнести: «Конечно, нет». И вся их жизнь – с этой минуты общая – могла бы пойти по-другому.

Однако Таня вдруг увидела, как Стасик бледнеет... глаза, только что восторженные, яркие, тухнут... руки бессильно падают вдоль тела...

– Стас! – в ужасе выдохнула она.

Но все уже было кончено.

Юноша в гневе сжал кулаки, выкрикнул:

– Ах, вот оно что! Я-то, дурак, пляшу вокруг тебя, бабочек этих дурацких покупаю, планы строю! А тебя только волнует, кто убил! Неужели это так важно?

– Конечно, важно, – кивнула Татьяна.

– Да если я и убил, то что теперь? Что я после этого, не человек? Я же пытался тебе объяснить, какой тварью была Кирка! – Он с вызовом взглянул на нее.

– Если ты убийца, я не хочу иметь с тобой ничего общего, – твердо произнесла Садовникова.

– Да не убивал я ее! Не убивал! – выкрикнул Стас. И тоскливо добавил: – А я-то думал, ты меня понимаешь...

Он досадливо смахнул с волос бабочку. Ссутулил плечи. И двинулся прочь.

Таня смотрела, как он уходит, и чувствовала, как ее сердце разрывается на миллионы кусочков. Ей безумно хотелось догнать его, извиниться, броситься в его объятия...

Но она увидела, с какой яростью Стасик пнул оказавшуюся на пути коробку, – и окликать его не стала.

Все-таки любовь накануне похорон априори не может быть счастливой...

Весь остаток дня Таня неосознанно искала общества Стаса. Бродила по саду. Заглядывала в кухню. Грызла яблоко в гостиной. Спускалась к бассейну. Нарядилась и вышла к ужину...

В доме уже было полно гостей, с ней постоянно кто-то здоровался, Нелли отпускала уже привычные едкие замечания, Фаина в очередной раз удивила – назвала «лапочкой». Но Стаса Таня так и не встретила. А идти к нему в комнату сочла неразумным. И недостойным.

Сразу после ужина, в половине десятого, она вернулась к себе. Чем заняться, не знала, но была уверена: бессонница промучает ее как минимум до трех ночи.

Однако совершенно неожиданно, еще и десяти не было, вдруг стали закрываться глаза. С чего, интересно, если она сегодня прекрасно выспалась? Не устаешь поражаться собственному организму. Раньше в шесть утра вставала и спокойно могла проболтаться минимум до полуночи, а сегодня – проснулась в одиннадцать, и в детское время опять в постель тянет.

Впрочем, может, и хорошо? Завтра похороны Марины Евгеньевны, день тяжелый. Нужно как следует выспаться.

И Таня даже душ не стала принимать, а одежду – в духе обитательницы роскошного особняка – швырнула прямо на пол. Рухнула в постель и, уже засыпая, вдруг вспомнила: у чая, который она пила за ужином, был странноватый вкус...