Глава 6
Ночь граммазитов

Я обернулась и торопливо направилась к лифтам. От сильного ощущения надвигающихся неприятностей у меня зашевелились волосы на затылке. Кнопка вызова на нажатие не отреагировала. Пробежав по коридору, я попыталась вызвать второй лифт, но с тем же успехом. Я уже подумала рвануть к лестнице, когда услышала какой-то шум – отдаленное тихое подвывание, не похожее на все прочие тихие подвывания, которые мне доводилось слышать в жизни и отнюдь не улыбалось услышать еще раз. Я выпустила мешок с головой – ладони у меня вспотели – и, повторяя про себя «я спокойна, я спокойна», продолжала давить на кнопку вызова, а когда в глубине коридора возникла какая-то тень, схватилась за пистолет. Тень летела впритирку к книжным шкафам и представляла собой гибрид нетопыря, ящерицы и стервятника. Неравномерно обросшая серым мехом тварь носила полосатые носки и яркий вульгарный жилет. Я уже встречала таких прежде. Это был граммазит, и хотя он не походил на прилагательноядного из «Больших надежд», наверняка представлял не меньшую опасность. Немудрено, что обитатели Кладезя попрятались кто куда. Граммазит прошмыгнул мимо, не заметив меня, и вскоре исчез вдали с ворчанием, напоминавшим гул отдаленной канонады. У меня чуть отлегло от сердца. Я надеялась, что Кладезь снова оживет, но вокруг ничто не шелохнулось. Мой напряженный слух уловил возбужденное бормотание, доносившееся откуда-то из-за «Убиенного агнца». Я снова нажала кнопку вызова, бормотание сделалось громче, и лица моего коснулся маслянисто подванивавший ветерок, похожий на волну воздуха перед приближающимся поездом в метро. Я вздрогнула. Там, откуда я пришла, слышались очереди чеканных рифм Браунинга, но я понятия не имела, как он действует на граммаядных паразитов, и не считала, что сейчас подходящий случай это выяснять. Я уже приготовилась сделать ноги, но тут послышался мелодичный звон, кнопка вызова снова загорелась, и указатель движения в окошечке медленно пополз вниз. Я подбежала к лифту, прижалась спиной к двери и сняла пистолет с предохранителя. Ветер и шум усиливались. Кабина была всего в четырех этажах от меня, когда появились первые граммазиты. Они на лету осматривали коридор, обнюхивали книги своими длинными носами и возбужденно верещали. Это был авангард. Через пару секунд с оглушительным ревом появились основные силы. Двое-трое граммазитов дергали книги, пока те не падали с полок, а остальные с возбужденными воплями набрасывались на незаконченные творения. Персонажи пытались выбраться со страниц, но после короткой потасовки граммазиты обездвиживали несчастных, обгладывая их до нескольких описательных фраз, которые потом доедали падальщики, поджидавшие на полях. Мне этого зрелища хватило. Я открыла огонь и пристрелила троих, которых тут же сожрали те же самые падальщики: граммазиты явно не слишком чтили павших и не скорбели о потере. Их соплеменники деловито протискивались на места погибших. Я прикончила пару тех, кто скреб книжные полки, чтобы выцарапать из них новые книги, а потом мне пришлось перезарядить пистолет. И тут коридор вдруг объяла неестественная тишина. Я вставила новую обойму и подняла голову. Около сотни граммазитов таращились на меня маленькими черными глазками, и взгляд этот никак нельзя было назвать дружелюбным. Я вздохнула. Какой поганый конец. У меня перед глазами возникло видение моей собственной могильной плиты:

ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ

1950–1986

Агент ТИПА и любимая жена человека,

который никогда не существовал.

Я подняла пистолет, и граммазиты зашевелились, словно препираясь, кто первым пойдет под огонь, позволив остальным завалить меня. Надеясь оттянуть неизбежное, я направляла пистолет на всякого, кто рисковал шелохнуться. Тот, кто казался их вожаком – на нем был самый яркий жилет, – шагнул вперед, и я прицелилась в него, но тут другой граммазит воспользовался возможностью и внезапно прыгнул на меня, метя острым клювом в грудь. Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как в его глазках замелькали тысячи свежепереваренных глаголов, но тут чья-то рука ухватила меня за плечо и рывком втащила в лифт. Граммазит по инерции врезался клювом в деревянный косяк. Я потянулась к кнопке, но мою руку ловко перехватил по-прежнему невидимый спаситель.

– От граммазитов никогда нельзя бегать.

Этот сварливый тон нельзя было не узнать. Мисс Хэвишем. Облаченная в свое полуистлевшее подвенечное платье с фатой, она смотрела на меня с отчаянием. Наверное, ей в жизни не попадалось стажера хуже. Или мне так показалось.

– Нам некого бояться, кроме самих себя, – продекламировала она, выхватывая крупнокалиберный карманный пистолет и срезая двух граммазитов, сунувшихся к открытой двери лифта. – Похоже, я просыпаюсь только за тем, чтобы вытащить тебя из очередной заварушки, девочка моя!

Граммазиты медленно наступали. Их набралось уже не менее трех сотен, и новые все прибывали. Мы были в абсолютном меньшинстве.

– Извините, – торопливо произнесла я, приседая в реверансе и, по ходу дела, стреляя, – но вам не кажется, что пора уносить ноги?

– Я боюсь только Искомой Звери, – величественно провозгласила мисс Хэвишем, – Искомой Звери, Большого Мартина… и манной каши.

Не переставая вещать, она сбила еще одного граммазита в особенно выпендрежном жилете.

– Если бы ты дала себе труд выполнить домашнее задание, то знала бы, что это вербофаги или глаголожорки и отбиться от них, пожалуй, проще всего.

И мисс Хэвишем почти без паузы на вдох принялась хрипло и очень немелодично спрягать нараспев слово «победить» во всех временах, лицах и числах. Граммазиты тут же затормозили и уставились друг на друга. Когда я присоединилась к ней на «побеждаем», они в страхе попятились. Мы запели громче, и на «победила» они начали разбегаться, а когда мы дошли до «победим», рассеялись окончательно.

– Быстро хватай жилетки! – велела мисс Хэвишем. – За каждую полагается нехилая премия.

Мы собрали жилеты погибших граммазитов. Не самое приятное занятие: от трупов так сильно воняло чернилами, что я даже закашлялась. Трупы подберут падализаторы и выварят из них все глаголы, какие только возможно. Даром в Кладезе не пропадает ничего.

– А самые маленькие – это кто?

– Не помню, – ответила Хэвишем, связывая жилеты в узел. – Вот, возьми, пригодится. Изучи как следует, если хочешь сдать экзамены.

Она протянула мне Путеводитель, тот самый, что отобрали у меня голиафовцы. На его страницах содержались почти все инструкции и снаряжение, какие могли понадобиться мне в Книгомирье.

– Как вам это удалось?

Мисс Хэвишем не ответила. Она фыркнула и снова подтолкнула меня к лифту. Тридцатый цокольный явно не относился к числу ее любимых мест. И я не могла ее за это упрекнуть.

У мисс Хэвишем явно полегчало на сердце, пока мы поднимались из подвалов в более упорядоченный мир самой Библиотеки.

– Почему граммазиты носят полосатые носки? – спросила я, разглядывая цветастый узел на полу.

– Вероятно, потому, что носки в горошек вышли из моды, – пожала плечами моя наставница, перезаряжая пистолет. – Что в мешке?

– Э… ну… покупка Ньюхена.

Мисс Хэвишем напоминала строгую мамашу, самого ненавистного учителя и только что захватившего власть южноамериканского диктатора в одном флаконе. Нельзя сказать, что я не любила или не уважала ее, просто, когда она обращалась ко мне, мне начинало казаться, будто я снова девятилетняя малявка.

– Так почему мы не побежали, а побеждали, чтобы отделаться от них?

– Как я уже сказала, эти граммазиты относились к разряду вербофагов, – ответила она, не поднимая головы, – а вербофаги, как и многие студенты-филологи, не переваривают глаголов, которые хоть чуть выбиваются из рамок правил, например глаголы с чередующимися согласными и глаголы-исключения. Им куда больше по вкусу те, где нет чередования и которые не выпадают из спряжения, как «гнать, держать, дышать, зависеть», и так далее. А уж глагол «победить» в первом лице единственного числа будущего времени им вовсе не по зубам.

– Их отпугивают все глагольные исключения? – поинтересовалась я.

– Очень многие. Но некоторые глаголы легче осуществлять, чем другие, – например, мы можем резать и даже быть, но при этом рискуешь увязнуть в безнадежной игре в шарады. Куда проще просто побеждать, и все.

– А что если бы мы пошли? – продолжила я, в кои-то веки рассуждая практически. – Хитрее глагол еще поискать надо.

– А вот что, – ответила мисс Хэвишем, в мгновение ока теряя терпение. – Они могли бы перевести его в синоним «шагать», а в нем корень не меняется. Ясно?

– Если бы мы побежали, то все было бы нормально, – не желала сдаваться я. – Тут корень с чередованием.

Мисс Хэвишем смерила меня ледяным взглядом.

– Конечно. Но «бежать» можно заменить на «мчаться», «нестись», «спешить», «торопиться» или даже «удаляться».

– А, – сникла я, поняв, что пытаться подловить мисс Хэвишем все равно что пробовать пришпилить призрак Банко к кофейному столику. – И правда можно.

– Слушай, – сказала мисс Хэвишем, чуть смягчившись, – если бы бегство убивало граммазитов, уже ни одного бы не осталось. Побеждай – и не ошибешься. Только не пытайся таким образом отгонять прилагательноядных или союзоглотов: они, скорее всего, прицепятся к глаголу и сожрут тебя.

Лифт остановился на одиннадцатом цокольном. Дверь открылась, и в кабину вошла огромная Расписная Ягуариха с сыном, у которого вся подушечка правой передней лапы была утыкана иголками. Он горько жаловался на ежа и черепаху, которые обманули его и сбежали. Мамаша Ягуариха в расстройстве только качала головой и возводила очи горе. Затем она повернулась к сыну.

– Ах, сыночек, сыночек, – заговорила она, изящно помахивая грациозным хвостом. – По-моему, ты делал то, чего тебе не следовало делать.

– Ну, – поинтересовалась мисс Хэвишем, когда лифт снова поехал вверх, – и как тебе в этих ужасных «Кэвершемских высотах»?

– Ничего, спасибо, мисс Хэвишем, – промямлила я. – Там народ опасается, что у них вырвут книгу из-под ног.

– Не зря опасаются, – проворчала моя наставница. – Читала. Такие книги пускают в расход по сотне в день. Если станешь их жалеть, совсем с ума сойдешь, так что забудь. В Кладезе человек человеку волк. Я держусь только за самое себя и не завожу слишком много друзей: они имеют обыкновение умирать, как только привяжешься к ним. Так всегда бывает. Это все сюжет.

– Жить в «Высотах» не так уж плохо, – несмело возразила я, надеясь добиться хоть капли сочувствия.

– Несомненно, – пробормотала она, глядя куда-то в пространство. – Я еще помню Кладезь времен строительства «Больших надежд». Не было девушки счастливее меня, когда мне сообщили, что меня направляют работать с Чарльзом Диккенсом. Я была лучшей в своем классе в Генеративном колледже и, не хочу показаться нескромной, слыла красавицей. Мне казалось, что из меня получится восхитительная юная Эстелла: утонченная, красивая, гордая и надменная, но в конце концов преодолевающая препятствие в виде своего брюзгливого, властного, вздорного благодетеля ради обретения истинной любви.

– И… что случилось?

– Роста не хватило.

– Роста? Для книги? Прямо как влияние пения на зрение!

– Они отдали эту роль шлюшке, оставшейся не у дел после разборки одного из романов Теккерея. Телка безмозглая… Немудрено, что я так шпыняла ее, ведь роль должна была достаться мне!

Она замолчала.

– Давай разберемся, – сказал Расписной Ягуар, которому было трудновато понять разницу между ежом и черепахой. – Если медлительный и твердый, то я должен бросить его в воду, а потом выцарапать из панциря…

– Ах, сыночек, сыночек! – повторила Ягуариха, изящно помахивая грациозным хвостом. – Слушай внимательно и запомни, что я скажу. Еж свертывается в клубок, и его колючки торчат во все стороны…

– Ты получила текст экзамена, который я тебе послала? – спросила мисс Хэвишем. – Я записала тебя на послезавтра на практику.

– Ой!

– Проблемы? – окинула она меня подозрительным взглядом.

– Нет, мэм, просто я, по-моему, еще не совсем готова. Боюсь провалиться.

– Не согласна, – ответила она, глядя на индикатор этажа. – Я уверена, что ты провалишься. Но здесь дело тонкое. Я прошу одного: не перемудри и не погуби себя. Сейчас это было бы очень некстати.

– Значит, – сказал Расписной Ягуар, почесывая голову, – значит, тот, кто сворачивается клубком, это черепаха, и…

– Ах-х! – вскричала Мамаша Ягуариха, сердито хлеща себя хвостом по бокам. – Совершенно неверно. Мисс Хэвишем, ну что мне делать с этим мальчишкой?

– Понятия не имею, – ответила моя наставница. – На мой взгляд, все мужчины – олухи.

Расписной Ягуар удрученно уставился в пол.

– Можно выдвинуть предложение? – спросила я.

– Какое угодно! – воскликнула Мамаша Ягуариха.

– Если вы уложите это в стишок, ему будет легче запомнить.

Мамаша Ягуариха вздохнула.

– Не поможет. Вчера он забыл, что он Расписной Ягуар. У меня от него пятна болят, право слово.

– А как насчет этого? – не отставала я и с ходу выдала:

Мамаша Ягуариха перестала бить хвостом и попросила меня записать стишок. Она все еще пыталась заставить сынка выучить его, когда двери лифта открылись на пятом этаже, и мы вышли.

– Я думала, мы едем в штаб беллетриции, – сказала я, пока мы шли по коридорам Великой библиотеки, книжные полки которой прогибались под грузом художественного вымысла, накопленного почти за две тысячи лет.

– Очередная поверка завтра, – ответила мисс Хэвишем, останавливаясь у книжного шкафа и бросая на пол узел с граммазитскими жилетками, прежде чем снять с полки грубо переплетенный манускрипт, – и я обещала Перкинсу, что ты поможешь ему покормить Минотавра.

– Правда? – с опаской спросила я.

– Конечно. Литзоология – занимательнейший предмет, и поверь мне, в этой области тебе следует покопаться побольше.

Она протянула мне книгу, причем рукописную.

– Она защищена кодовым словом, – заявила Хэвишем. – Прежде чем вчитываться, произнеси шепотом «сапфир».

Она снова подхватила жилетки.

– Я заберу тебя где-то через час. На том конце тебя встретит Перкинс. Пожалуйста, будь внимательна и не дай ему уговорить себя искать кролика. Не забудь пароль – без него тебе ни туда ни сюда.

– Сапфир, – повторила я.

– Очень хорошо, – сказала она и исчезла.

Я положила книгу на стол и села. Мраморные бюсты писателей, во множестве разбросанные по Библиотеке, казалось, разом воззрились на меня. Уже начав читать, я заметила высоко на ближайшем шкафу переливающееся туманное облачко. Дома подобное сочли бы великим моментом истины, но здесь это было всего-навсего очередное явление Чеширского Кота.

– Привет! – сказал он, как только появился рот. – Как дела?

Чеширский Кот служил здесь библиотекарем. Кроме того, он был первым, кого я встретила в Книгомирье. При его непоследовательности и склонности к тупым комментариям трудно было его не любить.

– Не могу сказать, – ответила я. – На меня напали граммазиты, мне угрожали дружки Большого Мартина и трааль. Ко мне подселили двух генератов, персонажи «Кэвершемских высот» думают, что я сумею спасти их книгу, а прямо сейчас мне предстоит кормить завтраком Минотавра.

– Ну, в этом ничего особенного не вижу. Еще что-то?

– Давно это у вас?

Я похлопала себя по ушам.

– Что с тобой?

– У меня в голове сплетничают две русские дамы.

– Наверное, помехи на комментофонных линиях, – определил Кот.

Он спрыгнул вниз, прижался к моему уху мягкой щекой и внимательно прислушался.

– Ты их слышишь? – спросила я спустя минуту.

– Совсем не слышу, – ответил Кот, – но у тебя такие теплые уши! Ты любишь китайскую кухню?

– Да, очень. – Давненько я не ела.

– Я тоже, – задумчиво проговорил Кот. – Жаль, здесь нет ни кусочка… А что в мешке?

– Кое-какое имущество Ньюхена.

– А. А что ты думаешь об этой игрушечке СуперСлово™?

– Толком не знаю, – честно ответила я. – А ты?

– Что – я?

– Что ты думаешь о новой операционной системе?

– Когда ее введут, я посвящу ей все мое внимание, – уклончиво ответил он и добавил: – Правда, смех один?

– Что смех?

– Смех – это шум, который вы производите в глубине горла, когда слышите нечто забавное. Если тебе что-то понадобится – скажи. Пока.

И он очень медленно растаял, начиная с кончика хвоста и кончая кончиком носа. Его улыбка, как всегда, некоторое время еще висела в воздухе, когда все остальное уже исчезло.

Я вернулась к книге, шепнула «сапфир» и прочла вслух несколько первых абзацев.