На следующий день. Маша
Но только назавтра жизнь сделала неожиданный вираж.
Едва я приехала, как обычно, к десяти в институт, едва попросила кафедральную секретаршу поставить чайник, как меня подозвали к городскому телефону. Я с изумлением узнала голос тети Любы, соседки. Когда-то, еще в домобильную эпоху, я давала ей на всякие экстренные случаи свой институтский номер, но только прежде она мне не звонила ни разу. Даже когда Макс, тогда еще пятиклассник, забыл ключи и отирался под запертой дверью.
– Машенька, – произнесла соседка, – ты только не волнуйся…
Хорошенькое предисловие. Я похолодела и выдохнула:
– Что случилось?
– Да ничего страшного… – залепетала соседка. – Но вашу квартиру, кажется, ограбили.
– Как ограбили?!
– Да я в магазин вышла и вдруг случайно вижу: ваша дверь приоткрыта. Ну, я удивилась. Вроде папенька ваш в отъезде, мамочка еще в восемь утра на работу убежала, мы с ней как раз поздоровались, когда я мусорное ведро выносила, а вы с Максимочкой мимо моего окна в девять прошли. Я и забеспокоилась, кто, думаю, там у вас, может, я проглядела, как Асенька с Никитушкой подошли?.. Звоню в звонок – тишина. Приоткрываю дверь, зову – тихо. Ну, я испугалась, да и вызвала милицию. Так и так, говорю, у соседей дверь вскрыта. Вы ведь никому постороннему ключей не давали?
– Не давали, – подтвердила я. И спросила: – А что пропало?
– Не знаю, Машенька, пока не знаю. Я в квартиру-то не заходила, боязно. И участковый не велел. Он сказал, что наряд вышлет, чтоб ждали. И чтоб я хозяев разыскала, вот я и звоню… Ты ведь приедешь?
– Что мне остается… – буркнула я.
…И, так и не попив чаю, помчалась домой – под ехидным взглядом кафедральной секретарши. И под ее же глумливый комментарий:
– Да уж в последние дни вы, Мария Климентовна, работой себя не утруждаете.
Неудобно, конечно, перед коллегами, но кому еще в ситуации разбираться? Маму я решила посреди школьного дня не дергать, а отца, он опять в своей экспедиции, сейчас и не вызвонишь. От Аськи, в свете ее младенца, тоже толку мало, а у Макса сегодня судьба решается с новым тренером, разве ему до квартиры? Вот и получилось, как обычно: я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик.
Когда приехала – опять траты! – на такси, обнаружила: у подъезда стоит милицейский «козлик», а в квартире полно народу. Двое в форме. Один в штатском. Да еще понятые – тетя Люба и алкаш Петрович с третьего этажа.
На меня набросились с порога:
– Гражданочка! Быстро показывайте, что пропало.
Я первым делом кинулась в родительскую спальню, где мама без особых фантазий хранит сбережения и золото под стопкой белья.
Дрожащими руками приподняла простыни – и в изумлении обнаружила «секретную шкатулку». А в ней – наши, так сказать, фамильные драгоценности (кольцо с рубином, кольцо с фианитом и ожерелье с четырьмя крошечными бриллиантиками), а также тощенькую стопку тысячных купюр.
– Все на месте, – растерянно пролепетала я.
– Та-ак, – отчего-то расстроился один из милицейских. – Очень странно. Может, и не было никакой кражи? А вы просто дверь забыли запереть?!
– Я ж не бабка в маразме, – пожала я плечами. – К тому же она сама захлопывается.
– …И щелкает, – пришла на помощь тетя Люба. – Очень громко, я всегда вздрагиваю. И сегодня тоже щелкнула.
Милиционер с неудовольствием покосился на нее и велел:
– Тогда дальше проверяйте, что тут у вас еще могли украсть? Телевизор, ди-ви-ди, мобильные телефоны, компьютер?
Да уж, если Максов новый, весь в апгрейде, комп пропал, он точно этого не переживет.
…Но и компьютер тоже оказался на месте. И телевизор. И ковры. И хрустальные вазы. Только на второй полке серванта, где еще сегодня ночью красовалась дедова чаша, зияла пустота.
– Вот, – растерянно показала я. – Здесь ваза была. Антикварная.
– Оценочная стоимость? – со знанием дела переспросил милиционер.
– Две семьсот, – откликнулась я. – Долларов. Но дело тут не в деньгах. Она нам как память дорога… Ее дед подарил.
– Дед вместе с вами проживает? – сразу заинтересовался служитель закона.
– Нет. У него свой дом в Краснодарском крае.
– А в Москве он бывает?
– Очень редко. Дед столицу не любит.
– Но может приехать?
– Теоретически – может.
– И без звонка – может?..
– Да тоже, наверно, может…
– А ключи от вашей квартиры у него есть?
Я наконец поняла, к чему клонит милицейский. И мне его умозаключения показались вполне здравыми. С деда станется, он у нас большой оригинал. Сначала подарил чашу, а теперь соскучился по ней и забрал. Тем более что в Абрикосовке, я-то уж точно знаю, его сейчас нет, дом заперт, фонтан выключен. Мы еще вчера с Максом решили: дед вполне мог поехать куда угодно, в том числе и в Москву. Реквизировать свою чашу.
Но не рассказывать же об этом случайным милиционерам! Плюс: что та же тетя Люба с алкашом Петровичем о нашей семье подумают?! Свои воруют у своих. Фу.
А может, дед забрал свою чашу потому, что мы вчера в ее волшебных свойствах усомнились? И роль волшебника отвели не ей, но лично ему?
Но эта версия – уж совсем упасть. После такого милиционеры могут и психушку вызвать.
И я твердо сказала:
– Нет, это исключено. С дедом я вчера разговаривала. Он дома у себя, в Краснодарском крае. И в Москву не собирается.
Соврала – и соврала. Пусть лучше так. Даже если старик и правда украл антикварную чашу у нас, собственных внуков, милиционеры об этом узнают в последнюю очередь.
– В таком случае предупреждаю сразу: шансов, что найдем ее, крайне мало, – сразу поскучнел служитель закона.
– Значит, не судьба, – мужественно пожала я плечами.
Ничего. Жили раньше без чаши – и дальше проживем.
И в голове вдруг мелькнула радостная мысль: «А все – таки хорошо, что я успела загадать второе желание! Вдруг оно успеет исполниться?!»
…Но пока ничего хорошего в моей жизни не происходило.
Когда милицейские наконец отвалили, мы вместе с алкашом Петровичем взялись разбираться с дверным замком. Оказалось, что вскрыт он весьма умело и практически не пострадал. Отпустили «собачку» – и дверь снова начала прекрасно отпираться и запираться. Но хотя и было у меня искушение оставить все, как есть, и снова помчаться на работу, я ему не поддалась. Страшно. А вдруг незваный гость, кто бы он ни был, появится снова? И я, посулив Петровичу две бутылки плюс деньги на закусь, отправила его в хозяйственный магазин за новым замком. А потом ждала, пока он его вставит. А после обзванивала своих, маму и Макса, доложила им о происшествии и что новые ключи будут лежать у тети Любы.
А когда наконец с этими скучными, но хлопотными делами я покончила, оказалось, что время уже близится к четырем. Может, в обычных офисах это еще и самый разгар работы, но мне ехать в институт уже не было смысла. Заседание кафедры у нас начинается в час, и я в лучшем случае успею к шапочному разбору. И нарвусь на новые упреки, что прогульщица, бездельница и еще с десяток нелестных эпитетов: молодых сотрудников типа меня завкафедрой и прочий престарелый ученый люд не особо жалует.
И тогда я решила отправиться к Аське. Поддержать ее, расспросить, а еще в приказном порядке забрать на пару часиков Никитоса, а сестру отправить хоть в салон красоты, хоть в кино. Пусть немного развеется, авось и перестанет киснуть по своему малосимпатичному супругу.
…Но только Ася, как оказалось, пребывала куда в большей депрессии, чем я рассчитывала. Встретила меня вся заплаканная, на руках сидит хмурый Никитка и тоже слезы по щекам размазывает.
– Аська! – возмутилась я. – Что за траур?! А Никитка почему плачет?!
– Он все-егда-а, – прорыдала она, – вместе со мно-ой!
– Ну и чего вы рыдаете?
– Тя-тя! – скорбно пискнул ребенок.
– Видишь, он все понимает… что папа от нас ушел! – драматически заломила руки Аська.
– Ой, подумаешь, горе! – легкомысленно отреагировала я. – Еще вернется твой хрыч!
– Ты не понима-аешь, – всхлипнула Ася. – Миша сегодня звонил, сказал, что все решил и на развод подает.
– Тем лучше!
– Ага, тебе лучше! Ты его никогда не любила! А как нам-то жить?! Он сказал, что на нашу жилплощадь не претендует, но алиментов тоже не будет. У него, говорит, основная зарплата «серая», а алименты – они от белой, и там какие-то гроши.
– Говнюк – он и есть говнюк, – неинтеллигентно отреагировала я.
Ася – вот святая душа! – взглянула на меня с укором. И горячо произнесла:
– Нет! Он хороший! Он просто меня из-за этих цветов приревновал!
Я постаралась увести разговор в сторону:
– Покажи хоть цветы-то! Макс сказал, там что-то невообразимое…
– Нету больше цветов, – покачала головой она. – Я их выбросила. В мусоропровод. Видеть их не могу!! – И снова взялась всхлипывать: – Господи, какой же бред получился!.. А я им так радовалась…
Да уж, тут не поспоришь. И Аська отличилась со своим идиотским желанием. И чаша – или кто там, прикрываясь ею, пытается вмешиваться в нашу жизнь – подкузьмила.
– Ладно, пойдем на кухню, – предложила я. – Есть хочется жуть, а у тебя наверняка имеются какие-нибудь вкусные пирожки.
– Нет, – грустно покачала головой сестра. И простодушно объяснила: – А зачем мне теперь их печь, если Мишка ушел?
– Да пугает он. Вернется еще, – усмехнулась я.
– Нет, – снова всхлипнула она. – Он сказал, что вычеркнул меня из своей жизни…
Это Аське-то такое ляпнуть! Которая с ним как с писаной торбой возилась! Кормила, обстирывала, потакала всем его капризам. Воистину: все мужики – козлы. Как я могла в минутном порыве попросить у чаши, чтоб она послала мне кого-нибудь из них ?
…Я еще долго утешала сестру. Поднимала ее самооценку. Веселила бородатыми анекдотами. Но Аську не брало ничего, и любой разговор она тут же сводила на своего ненаглядного Мишку. И на то, как тяжело, просто невыносимо им с Никиткой теперь будет вдвоем (можно подумать, от этого горе-супруга какая-то помощь была!). И еще Ася постоянно повторяла, что она виновата. Что слишком утонула в ребенке и обращала на мужа мало внимания. Что не следила за собой. Что не давала Мишке выговориться. И даже что не могла угомонить ребенка, когда он плакал по ночам и мешал папе спать…
В общем, натуральная, как говорят мои студенты, крэза.
Я попыталась отвлечь сестру. Рассказала ей о наших с Максом сомнениях по поводу чаши и о том, что сегодня дедово сокровище таинственно исчезло, но только Аська мою историю еле слушала. И каждый раз, когда я произносила слово «чаша», демонстративно затыкала уши:
– Слышать о ней не могу! Она мне всю жизнь разрушила!
А я подумала: ведь не исключено, что юный братец Макс глубоко прав! Вдруг чаша и правда специально подстроила, чтобы Асин супруг наконец отчалил?
Это только Аська, глупышка, могла надеяться, что Мишка когда-нибудь оценит ее любовь, надарит ей цветов и они заживут душа в душу. Но мы-то все – мама, папа, Макс, я – видели, что ее муженек не выдерживает никакой критики. Может, и чаша это тоже поняла? И поставила себе такую задачу: побыстрее развести Аську с этим совершенно не подходящим ей субъектом?!
И тут же (человек – он скотина неблагодарная, думает только о себе) у меня промелькнула другая мысль: может, потому у меня и с американским желанием не вышло, что чаша тоже решила – жизнь на чужбине, по штатовскому гранту, не для меня?!
А вот Макс все просил правильно. Он способный теннисист, только опыта ему не хватает. И хорошего тренера. И денег, чтобы ездить на турниры… Вот чаша и исполнила оба его желания.
И дай ему, как говорится, бог, Макс теперь не пропадет. Но вот как бы сестру из ее тоскливого настроения вытащить?!
– Я буду приезжать к тебе каждый день, – пообещала я. – Сразу после работы. Буду сидеть с Никиткой и по-всякому помогать.
– Да не волнуйся, Маш… – убито откликнулась сестра. – Мы как-нибудь справимся. Правда, через неделю мне за квартиру платить. Семьсот, между прочим, зеленых баксов…
– Деньги будут, – заверила я. – Дам я тебе, я на отпуск откладывала.
– Не возьму я, – нахмурилась сестра.
– Возьмешь, куда денешься, – хмыкнула я. – Надо ж тебя поддержать, хотя бы первое время. А на будущее, если ты такая гордая, мы еще лучше придумаем. Найдем няню, а ты на работу пойдешь.
– Няню?! Да это безумные деньги!
– Ничего. Ты заработаешь больше.
– Маш, ну, не смейся ты надо мной! Я ж ничего не умею… – всхлипнула сестра.
– Научишься, – отмахнулась я. И сердито добавила: – Ты что, Аська?! Ты же – Шадурина. Не Гуляева, слышишь, а Шадурина! А у нас – порода крепкая. Нас из седла так просто не выбьешь. Хоть на деда посмотри!.. Семьдесят семь лет, а у него и особняк, и красавица-горничная! Так что все у тебя будет хорошо, а я тебе помогу.
Я не сомневалась: так оно и будет.
Кто ж знал, какой очередной, неожиданный кульбит выкинет судьба?
…Назавтра, едва я вошла в помещение кафедры, меня тут же сразила ехидная ухмылка секретарши:
– Мария Климентовна! А вас к себе ректор требует! Из приемной уже два раза звонили.
– Когда?
– Сказали, архисрочно. Сразу, как только появитесь.
Секретарша выразительно взглянула на часы: одиннадцать. И хотя официальных присутственных часов у меня нет, а ближайшая пара начинается только в половине первого, сердце все равно противно затрепыхалось. Четыре дня за свой счет только что брала, вчера заседание кафедры прогуляла, мои студенты, бедняги, брошены на чужих людей, да и сегодня явилась на работу отнюдь не с рассветом…
Я попыталась напустить на себя безразличный вид и небрежно спросила:
– А по какому вопросу, не сказали?
– Аттестация у нас скоро, – глубокомысленно изрекла секретарша.
Вот язва! Аттестация преподавателей – дело, конечно, грустное, но могу всю свою невеликую зарплату прозакладывать: к ректору меня вызывают по совсем другому вопросу.
И я – второй день подряд даже чашки чаю не получается выпить на родной кафедре – потащилась в обшитую дубовыми панелями ректорскую приемную. По пути завернула в туалет, стянула как можно ниже, так что пояс оказался почти на бедрах, короткую юбку и на всякий случай стерла яркую помаду. Нашему ректору уже добрых восемьдесят, и он обожает разглагольствовать, что институтский преподаватель должен выглядеть скромно.
Распахивая массивную дверь ректорской приемной, я поймала себя на мысли, что дрожу, как студентка, которую за «хвосты» отчислять собираются. А что вы хотите? Не так еще далеки те времена, когда я ходила к нашему ректору на лекции (он теорию литературы ведет), а на экзамене по его предмету с трудом отхватила скромную четверочку. И вот вроде уже кандидат наук и полноправный сотрудник нашего института, а все равно страшно. К чему, интересно, шеф сегодня привяжется? Может, к тому, что я своих студентов на День святого Валентина обещала с занятий отпустить?
Да еще и тетка в приемной хмурится – вот оно, противнейшее секретарское племя.
– Заставляете себя ждать, Мария Климентовна!
И тут же под белы рученьки сразу к ректору в кабинет. Ввела меня, недовольным голосом объявила:
– Шадурина подошла.
И, не утруждая себя вопросом, чаю я хочу или кофе, вышла вон. А я осталась дрожать на пороге.
– Садись, Маша, – зловеще молвил ректор.
Точно как на экзамене.
Не тушеваться, только не тушеваться! Я постаралась напустить на себя беззаботный вид:
– Чем могу служить, Кирилл Кириллович?
Он внимательно оглядел меня с головы до пяток и, кажется, остался недоволен – юбка, как ни стягивай ее вниз, явно коротка. Задумчиво произнес:
– Маша Шадурина… Напомни-ка, на какой ты у меня кафедре?
Что ж. Когда тебе почти восемьдесят – всех сотрудников не упомнишь. И я отбарабанила:
– Истории английской и американской литературы. Старший преподаватель. Два спецсеминара, трое дипломников, курс лекций.
– Молодая, значит, поросль, – задумчиво произнес старик.
Взгляд у него был абсолютно отсутствующим – явно и на меня ему наплевать, а уж на моих дипломников – тем более.
Умолк, шуршит какими-то бумажками…
Будь на его месте Макс или любой из моих студентов, я бы давно уже рявкнула, что нечего, мол, говорить загадками. Но тут уж приходилось терпеть, скромно вперив взгляд в крытый зеленым сукном ректорский стол.
– А скажи мне, Маша, – наконец родил следующий вопрос Кирилл Кириллович, – сможешь ли ты за ближайшие сорок восемь часов подготовить доклад об истории русского сентиментального романа?
Я захлопала глазами. Старичок-ректор что, не просто медленно говорит, но еще и слышит плохо? И робко повторила:
– Но я – преподаватель кафедры АНГЛИЙСКОЙ литературы… И русской литературой никогда не занималась…
– Ты – молодой ученый, – тут же отбрил меня Кирилл Кириллович. – Кандидат наук. Не в состоянии посидеть в библиотеке? Проанализировать литературу? «Бедную Лизу» не читала? С творчеством Чарской не знакома?!
Его голос с каждой новой фразой креп, а я, наоборот, чувствовала себя все больше и больше студенткой. Но все же упорно повторила:
– Но почему я? Ведь на кафедре русской литературы есть Вера Сотникова… У нее по сентиментальному роману докторская…
– Маша, – ректор понизил голос до такой степени, что мне поневоле пришлось склониться в его сторону: – Ты сотрудник факультета и считай, что это приказ.
Я не выдержала:
– Но мы же не в армии, чтобы ЛЮБЫЕ приказы выполнять.
Сказала – и задохнулась от страха. Сейчас Кирилл Кириллович меня вообще из кабинета выставит…
Но он, на удивление, бушевать не стал. Только поморщился. И спокойно произнес:
– Объясняю в деталях. Город Милан тебе знаком?
– Знаком, – хмыкнула я. – В теории.
Мои преуспевающие одноклассницы обожают туда за шмотками мотаться.
– В ближайшее время там будет проходить конференция по русской литературе. От восемнадцатого века до наших времен. Едут писатели, критики, а также представители научных кругов. Решено, что наш институт на ней представишь именно ты. И я очень надеюсь, – в его тоне вновь зазвучали зловещие нотки, – что твой доклад окажется на достойном академическом уровне.
– Я еду в Милан?! Я?!!
Полный бред. Чтоб наш, прямо скажем, очень скромненький институт пригласили представлять Россию на международной конференции?! Когда в столице есть МГУ, Литературный и прочие, куда более престижные, вузы? Да если допустить, что пригласили, – на такие мероприятия ведь гранды ездят. Заведующие кафедрами и доктора наук – это как минимум. К тому же и тема совсем не моя. У меня все публикации только об англоязычной литературе. Я русским сентиментальным романом сроду не занималась.
– Это, наверно, какая-то ошибка, – пробормотала я.
– Маша, – устало произнес ректор. – Вот у меня на столе лежит приглашение, оно оформлено на твое имя. А визу и билет тебе подготовит моя секретарша. Еще вопросы будут?
И тут меня наконец осенило.
– Скажите, Кирилл Кириллович, – так же как и ректор, тихо спросила я. – А кто вам… – я замялась, подбирая уместное слово, – рекомендовал отправить в Милан именно меня?
Ректор невозмутимо откинулся в своем кресле, надменно вскинул брови:
– Рекомендовал? Что ты имеешь в виду?
– Ну, не просто же так никому не ведомую Шадурину вдруг отправляют представлять наш институт на конференции в Милане! – усмехнулась я.
Но в лице Кирилла Кирилловича ничто даже не дрогнуло, он спокойно произнес:
– Будем, Маша, считать, что этого вопроса ты не задавала.
Однако я не сдавалась:
– Вы только скажите, да – или нет? Вам звонили? И если да, то кто? Случайно не мой дед? Не Николай Матвеевич Шадурин?
– Маша, – усмехнулся ректор. – Я в этом кресле, только задумайся, почти сорок лет. И, уверяю тебя, еще ни разу не принимал решений по звонку чьего-нибудь, – он пренебрежительно скривился, – деда . Ты сама хотя бы понимаешь, в чем ты меня сейчас обвинить пытаешься?!
– Да я не обвиняю! – залепетала я. – Я просто не хочу, чтоб меня кто-то тянул, понимаете! Кто бы он ни был!
– Ох, молодые, как с вами сложно… – покачал головой умудренный годами старик. И покровительственно добавил: – Не волнуйся, деточка. Никто тебя не протежирует. Просто в нашем институте всем всегда воздается по заслугам.
Он пожевал губами и неохотно добавил:
– Ты молодой специалист. Яркий, мыслящий. Один из лучших представителей нашего научного сообщества. И, я надеюсь, достойно представишь наш институт на конференции в Италии. Больше – ни одного вопроса. Поняла? – с угрозой в голосе закончил он.
– Тогда спасибо, – смущенно склонила голову я.
– Все, разговор окончен, – посуровел ректор. – Можешь идти. Да, кстати. На сегодня и завтра свои семинары отменяй и готовься. Я хочу, чтобы твоему докладу аплодировали.
Он встал – аудиенция явно закончилась. А я выползла из его кабинета, ощущая себя двоечницей, которая на экзамене вытянула единственный билет, который знала.
– Какие-то проблемы? – злорадно поинтересовалась секретарша.
– Ага, проблемы, – брякнула я. И когда лицо старой грымзы стало растягиваться в довольной улыбке, строго добавила: – Надо в Милан ехать, а у меня виза и билет не оформлены. Кирилл Кириллович сказал, что заниматься этим придется вам.
Я гордо покинула приемную ректора. Подтянулась к окну. Задумалась.
Ну, история! Поездка в Милан – это, как говорят мои студенты, конечно, супер. Только кому же я этим чудом обязана? Я ни на секунду не усомнилась: кто-то за меня попросил. И попросил хорошо – видимо, в твердой валюте , потому ректор и молчит, как партизан.
Неужели это наш дед такую кашу заварил?
И я вытащила мобильник и, наверно, в сотый раз за последние несколько дней отщелкала номер старика.
И вдруг… он ответил! Голос его звучал расслабленно, молодо и малость нахально:
– Да-да?
– Дед! – заорала я. – Наконец-то!
– Ой, Машенька! – неприкрыто обрадовался старик. – А я уж волнуюсь немного, куда это вы все запропали?
– Мы запропали? – возмутилась я. – Да я тебе обзвонилась! И под твоими воротами стояла, как полная дура!
– Под какими еще воротами? – растерялся он.
– У твоего дома! В Абрикосовке!
– Ты приезжала ко мне? И не предупредила?
– Да ты смеешься! Можно подумать, до тебя дозвониться можно! А ты, кстати, где?
– В данный момент? – усмехнулся старик. – В ванне. В радоновой.
– Где-где?
– В Сочи. В санатории. Здешние радоновые ванны – лучшие в мире. Это даже иностранцы признают.
– В Сочи? – переспросила я. И вспомнила дедову же фразочку, которой, к ужасу родителей, он обучил нас с Аськой еще в раннем детстве: – А зуб даешь?
– А зачем мне давать зуб? У меня их и так почти не осталось, – рассмеялся старик. – Тут окно приоткрыто – слышишь, как павлины кричат?
– Ну, павлины – это не доказательство… – пробормотала я. – Может, ты в зоопарке.
– А к чему, Маша, эти расспросы? – насторожился дед.
Ну я и выложила ему как на духу. Про все чудеса последних дней, про Максово счастье и Аськину депрессию. Про нашу версию насчет чаши – и про ее кражу…
– Мою чашу?! Украли? – расстроился дед.
– Милиционеры, кстати, считают, что это ты ее и… – я слегка замялась, – изъял. Потому что подарок твой, а больше из дома ничего не пропало…
– Гениальная версия! – саркастически воскликнул старик. – Особенно если учесть, что я нахожусь за полторы тысячи километров от Москвы. А другой вариант вы не рассматривали? Например, такой. Ведь я, Маша, тебя знаю… ты наверняка показывала чашу антикварам? Оценивала ее? Узнавала, за сколько ее можно продать? Было такое?
– Было, – неохотно призналась я.
– А чтобы заказать экспертизу, нужно предъявить паспорт с пропиской. Предъявляла?
– Да.
– Вот и весь бином Ньютона, – подытожил старик. – Будто я этот антикварный мир не знаю! Жулик на жулике. – И грустно вздохнул: – Значит, не уберегли…
И мне сразу стало стыдно. Я тихо сказала:
– А еще, дед, меня в Милан посылают. Представлять наш институт на международной конференции. Просто не верится…
– Почему – не верится? Ты у меня молодец! – горячо произнес старик.
– Только я, наверно, не поеду, – задумчиво произнесла я.
– Почему? – опешил он.
– А потому что не люблю, когда со мной втемную играют.
– Боже мой, Маша… – простонал старик. И неожиданно предложил: – Хочешь, анекдот расскажу?
– Я вообще-то по мобильнику звоню, – буркнула я. – А знаешь, какой тариф на междугородку?
– Перезвоню тебе через секунду, – мгновенно отреагировал старик.
Перезвонил и без предисловий завел свой анекдот:
– Идет по пляжу мужик. Молодой, красивый, загорелый. В одной руке – серф, в другой – бокал с коктейлем. Море шумит, цикады стрекочут, настроение замечательное. Вдруг видит: раковина лежит. Он ее поднимает, подносит к уху и обалдело переспрашивает: «То есть как это – пошел на хрен?!»
Дед замолк.
– И к чему ты это? – поинтересовалась я.
– Да к тому, что ты мне настроение портишь! Я, понимаешь ли, отдыхаю. Радуюсь жизни. Доволен, что у вас, внуков моих любимых, все хорошо…
– Особенно у Аськи, – саркастически перебила его я. – Она сутками напролет рыдает!
– Ася – сильная девочка, – тихо произнес дед. – И эту, не самую большую, неприятность переживет. Только крепче станет. И у Максима все хорошо будет. И у тебя – было бы. Если б ты самоедством не занималась. В следователя не играла. Правды не искала…
– Значит, я не ошиблась. И всю эту кашу заварил ты, – подытожила я.
– Ох, Маша! Да ничего я не заваривал! Ты сама посуди, разве мне такое по силам?!
– Я тебе не верю.
– Не верь, – мгновенно откликнулся старик. – Ты ведь упрямая – вся в меня. И умная. Но подумай, какой мне интерес играть с вами в какие-то непонятные игры?
– Не знаю, какой. Но ты вечно что-нибудь придумываешь. Я ведь узнала – никакого шторма, от которого тебя якобы чаша спасла, не было. И лотерейного билета, который миллион долларов выиграл, тоже.
– И никаких чудес не бывает? – откликнулся дед. – Извини, конечно, Машенька, но тебя послушаешь – и сразу грустно становится. Почему ты на жизнь так мрачно смотришь? Тут, в санатории, у иных старушек и то больше оптимизма.
– Ладно, дед, – вздохнула я. – Я тебя поняла. Отдыхай дальше. Принимай свои радоновые ванны.
Нажала на отбой.
И двинула назад, в кабинет ректора. Сказать, что на конференцию в Милан я не поеду.
Но в этот момент мобильник зазвонил вновь. Если опять дед – не отвечу.
Я взглянула на определитель: Макс. Сняла трубку:
– Привет, братишка!
– Маха! – заорал он. – Слушай, ты не поверишь! Я со спонсорами такой чумовой контракт подписал! Пятнадцать заграничных турниров в год, полный пансион, и гостиницы не ниже трех звезд – можешь себе представить?! А Станислав Андреевич теперь мой личный тренер, официально, уже все бумаги готовы!
– Ох, Макс… – простонала я.
Я хотела ему сказать многое. И про бесплатный сыр, который бывает только в мышеловке, и что противно, когда тебя держат за болвана, и что за любую халяву в конце концов приходится платить… Но не успела. Потому что Макс радостно воскликнул:
– Но знаешь, в чем самый крутяк? Станислав Андреевич сказал, что его постоянно просят разных блатных под крыло взять, а ему это поперек горла. И потому, говорит, я и тебя хотел послать. Но решил все же взглянуть. И как мою игру увидел, понял, что зря думал отказаться, что у меня офигительный потенциал! Станислав Андреич сказал: это ЕГО шанс, а не мой. Понимаешь, его ! Не он мне поможет, а я его настоящей звездой сделаю, когда на весь мир прославлюсь!!! Прикинь, какой у меня лайф теперь пойдет?!
И что тут было говорить?
– Поздравляю, братишка, – тепло произнесла я.
Положила трубку и двинула от кабинета ректора прочь. Не буду я отказываться от поездки в Милан. В конце концов, кто бы это ни был – чаша, дед или кто-то третий, а мне дают возможность себя проявить. И я в лепешку расшибусь, но мой доклад по сентиментальному русскому роману будет лучшим на всей этой конференции. А то что же получается: Макс свой счастливый шанс использовал, а я от своего откажусь?
Прошло десять месяцев. Макс
Это была совсем другая жизнь.
Он по-прежнему тренировался до черноты в глазах. Когда без всякой белой горячки после многочасовой беготни по корту перед тобой ползут отвратительные черные шеверюшки и расплывчатые белые круги. И депрессии, как и раньше, иногда накатывали, и самоедством он занимался: я, мол, полный ноль и никогда не выйду даже на уровень крепкого середнячка вроде Блейка или Массу. И в плечо стреляло, и боль в колене мучила нестерпимо…
Одна разница: теперь его проблемы волновали не только маму, которая тихо всхлипывала, растирая его распухшее колено примитивным финалгоном. И не только отца, который в сердцах советовал «бросить этот большой спорт к чертовой матери». Теперь за Макса стояла целая команда, какая и не снилась его давнему конкуренту, дешевому пижону Лялину.
Личный врач. Массажист. Диетолог. Психолог. Тренер по ОФП. Менеджер. И над всеми ними тренер-небожитель Станислав Мерзлов.
Мерзлов сказал сразу: на сателлиты с фьючерсами больше не ездим, сразу на челленджеры замахнемся.
Слово-то какое красивое! Челленджер! Шанс! Открытие!
– Будет, конечно, тяжело, – сразу предостерег тренер. – Нагрузка серьезная, очков – мало. Но пройти этот барьер необходимо.
Макс и без него знал: многие потенциальные звезды на уровне челленджеров и застряли. Ездят, ездят, а выигрывать никак не начнут. Расходы, тренировки до одури, а результата как не было, так и нет. Тут поневоле зачахнешь.
А кто даже перепрыгнул этот барьер – времени на то ухлопал немало. Вон Настя Мыскина по челленджерам несколько лет моталась…
Но все равно их не сравнить с жалкими сателлитами! Тем более что добрая половина турниров проходит за границей.
Макс по зарубежью с ума, как Машка, не сходил, но тоже давно мечтал покататься. И вот наконец-то! Да еще на халяву – ему спонсоры не только билеты с гостиницей, но даже суточные оплачивают!
И действительно, заграничные турниры даже сравнить с теми, что проходят где-нибудь в Староивановске, невозможно. Начать с того, что тут, по России, он только в вонючих плацкартных вагонах перемещался, а теперь на самолетах летает, ух, до чего же классно! Когда Макс первый раз красную линию перед пограничным контролем переступал, чуть от счастья не разревелся. Другая жизнь – она, оказывается, прямо здесь начинается, в дьюти-фри. И полы чище, и витрины ярче, и девчонки красивее. К тому же поглядывают на тебя с явным интересом! Особенно когда ты объясняешь на стойке регистрации, что твои ракетки сдавать в багаж ни в коем случае нельзя…
И гостиницы европейские – совсем не чета нашим. Пусть тоже не «Шератоны», и раковины бывают треснутые, и обои в потеках, зато запаха щей Макс в них ни разу не унюхал. Пахнет, наоборот, всегда чем-то уютным – свежими булочками, теплой пылью, перезрелой черешней… Не зря, наверно, Машка в сторону заграницы все посматривает. Тут клево.
А главное, что турниры здесь классом куда повыше, чем те, на которые Макс раньше ездил. С Михалычем-то он только там бывал, где максимальный призовой фонд – на всех! – пара тысяч долларов. А на челленджерах призовой фонд начинается, извините, от полтинника. То есть, если в финале выиграешь, тысяч пять лично тебе точно обломится.
Станислав Андреевич, правда, говорит, что это не деньги. Что только на одну поездку (Макс плюс его команда) уходит раза в два больше.
Но раз вкладывают в него – значит, верят?
Тем более что и в себе Макс теперь не сомневался. Ни секундочки. С первого раза корону, конечно, не отхватит, но вылетать, как раньше, в первом круге тоже больше не будет. В этом он себе поклялся.
Да и Станислава Андреевича – ведь это он спонсоров убедил деньги вложить! – подводить тоже нельзя.
Вот Макс и работал на износ. Тренировки, видео, книги – его Мерзлов научил, что в пособиях по теннису тоже можно немало полезного нарыть.
Но особенно тяжко ему давался спортивный режим. До чего же грустно в десять вечера, когда за границей самое веселье начинается, в постельку прыгать! Да еще в Чехии – не попробовать знаменитого пива, а в Болгарии – вина… И красного «Мальборо» – настоящего, а не мэйд ин Краснодар – кругом полно, а не покуришь…
Одно утешение, что фотомодели – классные девчонки! – по такому же режиму живут. Макс как-то познакомился с целым выводком – крошки в его гостинице жили, приехали в рекламе шампуня сниматься. Их, бедненьких, тоже в десять вечера спать укладывали. Потому что лицо – товар и всегда должно выглядеть свеженько.
Ну а у него, Макса, товар – тело. И еще мозг – Мерзлов-то продолжает утверждать, что без мозгов в теннисе делать нечего.
Прививает Максу вкус к тактически разнообразной игре. Прежде как было: лупил Шадурин с задней линии и лупил, а едва соперник к такой манере адаптировался – сразу терялся. А теперь в его арсенале и полусвечки появились, и косые удары, и подкручивать он научился и к сетке грамотно выходить.
Но главное, Мерзлов его не чморил еще ни разу, не то что Михалыч, который сразу объявлял, что на первый же день турнира обратные билеты в Москву берет. А Станислав Андреевич – наоборот. У него любимая присказка: «Ты в Москву не спеши, у нас все равно горячую воду отключили».
А когда в тебя верят, можно горы свернуть.
И Макс это успешно делал.
А о дедовой чаше больше даже не вспоминал.