Воскресенье, 20 сентября. День

Борис Петрович расслаблялся. Воскресенье. Солнечный день. Желтые, зеленые, красные деревья. Прозрачный осенний воздух. Он сидел на веранде своей дачи в любимом кресле, вытянув ноги на заботливо поставленную Людмилой табуреточку.

С утра он выкушал стакан апельсинового сока, потом поплескался в своем бассейне. Затем плотно позавтракал: бутерброды с икрой, омлет с сыром, кусок шоколадного торта. Милка – умница, услужлива и хорошо готовит.

Принял три рюмочки чистейшей охлажденной водочки – надо же выгнать вчерашний хмель. Потом выпил две чашки натурального кофе – из настоящей джезвы, а не растворимой бурды. К черту все диеты. К черту заботу о здоровье. Зато сейчас он сидит сытый, усталый, полусонный.

Борис Петрович затянулся сигаретой – ему их привозили прямо из Штатов, это не то польско-болгарско-кишиневское дерьмо, что продают у нас. Жизнь хороша… Но что-то мешало БП расслабиться вовсю. Какая-то червоточинка саднила в нем, слегка отравляя воскресный кайф. Что это, подумал он по привычке разбираться во всем, в том числе и в себе самом, до последней точки. У него утром не встал, несмотря на все усилия Милки? Да. Неприятно. И ведь это – уже второй месяц. И не только с Милкой, с другими блядями тоже. Но в конце концов ему за пятьдесят, у него в жизни другие радости и интересы. Однако все равно надо позвонить Сашке, взять курс этой лазерной-херазерной терапии. «Или все равно в конце месяца буду на Мертвом море. Там, говорят, климат такой, что стоит, как из пушки. Покуролесим там с Рубинчиком. Там девочки чудо как хороши. Длинноногие, худенькие, сисястые. Устроят нам с Рубинчиком групповую терапию».

Но нет, понял БП, отнюдь не временное «нестояние» чуть отравляло ему воскресную расслабуху. Другое. Суслик так до сих пор и не позвонил. А время-то половина второго. Он уже час, как должен был встретить товар. Чего он там телится? Говорено же было: сразу отзвонить. Какие бестолочи все кругом. Чушки и бакланы. Хорошо, когда так, а если, как это у них говорится, барабоны?

БП взял один из мобильных телефонов, лежащих рядом на антикварном столике карельской березы. Сердито набрал номер.

– Ну?! – гаркнул в трубку, когда ответили.

– Рейс задерживается, – быстро просвистел Суслик.

– Что там с ним еще?

– Говорят, технические причины.

– Быстро узнай, что да почему. Отзвонишь мне через полчаса.

Какие еще «технические причины»? Улетели они по расписанию. Погода на всей европейской территории бывшего, ети его мать, СССР – классная.

Конечно, все может быть. С нашим Аэрофлотом – тем более. Не «Люфтганза» же. Но какого хрена именно с этим рейсом?!

БП мгновенно сбросил с себя полудрему. Тело и мозги напряглись. Захотелось действовать, но он осадил сам себя, дал время Суслику узнать хоть что-то.

Адреналин, выбросившийся в кровь, потребовал движения. БП резко встал, сгреб мобильные телефоны и пейджер, вышел с террасы, хлопнув дверью, и быстро зашагал по усыпанной желто-красными листьями асфальтовой дорожке.

– Еще, еще, еще, еще! – кричала она, вонзая в спину капитану Петренко свои острые коготки.

И тут затрещал пейджер.

Надо отдать должное капитану: лишь после того, как Ольга хрипло закричала и откинулась в изнеможении, он финишировал сам и взял с прикроватной тумбочки ненавистный аппарат.

На нем высветился все тот же треклятый номер.

О господи! Воскресенье! Двенадцать утра! Их единственный день! Они впервые за три недели наедине. Трехлетнюю Юлечку теша милостиво вывезла на дачу.

О, какие были грандиозные планы! Завтрак в постели. Потом опять любовь, только уже неспешная, вдумчивая. Затем – прогулка по Невскому…

Но капитан Сергей Петренко был человеком долга по отношению ко всему. К жене. К дочери, неразумной Юле. К службе. (Именно в таком порядке: сперва семья, потом – работа.) Поэтому Петренко только вздохнул, но сунул ноги в тапочки, встал с постели и, оглянувшись на умиротворенную жену, которая лежала раскрасневшись и уткнувшись в подушку, отправился к телефону.

Телефон стоял на кухне их квартиры, только что переставшей быть коммунальной. Четырехкомнатная квартира в старом фонде! Это вам не семечки. Жильем Петренко гордился едва ли не пуще, чем семьей. Его получение явилось результатом отчаянных усилий как самого Петренко, удачно прописавшего сюда тещу с тестем, так и лично полковника Зимянина и всего управления в целом.

Петренко проплелся длинным, словно казарменным, коридором (деньги еще вкладывать в эту квартиру и вкладывать!) и взялся за телефон.

– Дрыхнешь, разгильдяй, – ласково приветствовал его капитан Степанов, дежуривший в то утро по управлению.

– Разговорчики! – буркнул Петренко. – Докладывай!

– Мои поздравленьица! – не сбавил игривого тона Степанов. А потом непринужденно перешел на протокольный лад: – Значитца, так. У нас – «земля». «Борт» – вынужденно в Пулкове. «Горняков» нет. «Степняков» – двое, легких. Берешь ты.

Из короткого доклада капитана Степанова – доклада, полностью непонятного непосвященному (да и как иначе по «открытому» телефону!), – капитан Петренко, стоявший голым в бывшей коммунальной кухне, понял тем не менее многое.

Во-первых, была совершена попытка террористического акта или захвата самолета. Во-вторых, самолет совершил вынужденную посадку в аэропорту Пулково. В-третьих, погибших, равно как и серьезно пострадавших, не было. Было двое легкораненых. Ну и, наконец, дело это со стороны ленинградского управления поручалось ему.

– Позвони мне в машину через семь минут, – бросил, мгновенно внутренне напружинившись, Петренко. – Доложишь подробно.

Через пять минут он уже надел серый костюмчик с мышиным же галстучком, расчесал волосы (побрился он, как и подобает мужчине, еще до того, как…), поцеловал сопящую жену, которая после любви улетела в счастливый сон и теперь даже не шевельнулась, – и вышел в темное парадное, где стойко пахло кошками.

Ровно семь минут спустя в машину Петренко позвонил капитан Степанов. Петренко как раз выруливал на блистающий под осенним солнцем Невский.

– Докладывай, – коротко бросил он в защищенный от прослушки мобильный телефон.

– Значитца, так, – начал с любимой присказки Степанов. – Рейс 2315 по маршруту Москва-Архангельск вылетел сегодня из Шереметьева-1 в 10.05. Ориентировочно в 10.45 в салоне сработало неустановленное взрывное устройство. Первый пилот сообщил об этом и запросил экстренной посадки. Ориентировочно в 10.50 в салоне сработало еще одно устройство подобного типа. Борт потерял управление…

– Почему? – перебил Петренко. – Они что там, взрывом кабину задели?

– Откуда я знаю?! Читаю, как написано.

– Ладно, валяй дальше.

– Значитца, борт потерял управление… В салоне начался пожар. Произошла разгерметизация. В 10.53 на высоте две тысячи двести командир восстановил управление. В 11.03 пожар в салоне был локализован, в 11.12 – потушен. Погибших нет, пострадали двое – ожоги второй и третьей степени. Пострадавшим силами экипажа оказана первая помощь. В 11.44 борт совершил посадку в аэропорту Пулково. Сейчас самолет отогнан на дальнюю стоянку, окружен спецназом, пожарными и «Скорой помощью». Никаких угроз или требований не поступало. По словам командира, в салоне лиц, вызывающих подозрение, нет.

– Кто ж тогда бомбы-то взрывал? – усмехнулся Петренко.

Его «девятка» с форсированным движком и мигалкой на крыше неслась по Лиговке в левом ряду, не обращая внимания на светофоры.

– Чего?

– Да ничего!… Пресса знает?

– Пока нет.

– Именно – пока. Ладно, звони в Пулково, дай команду: всех пассажиров вывести. Тщательно обыскать каждого. Держать всех вместе под наблюдением. Обращаться прилично. Багаж обыскать еще тщательней. Это первое. Второе: срочно устанавливай личности пассажиров. Подними все по картотеке. Возраст. Судимости. Род занятий. Установочные данные. Третье… Записываешь?

– Пишу-пишу, – буркнул Степанов.

– Значитца, так, – отыграл Петренко Степанову его же слово-паразит, – третье. Свяжись с нашими друзьями из Белокаменной – пусть поднимают ответственного за рейс. Пусть душу из него вытрясут. Кто на борт входил, как себя вели, вызывали ли подозрения. И четвертое: пусть они там трясут всех, кто готовил борт, – механиков, заправщиков, грузчиков, сопровождающих… Как понял?

– Яволь, майн генераль!

– Вольно. Конец связи.

– Есть конец связи.

«Чудненько, – подумал Петренко. – Просто чудненько. Есть шанс вставить перо этим москвичам. Они там у себя в столице бомбу проморгали, а мы тут, в городе трех революций, „бомбардировщика“ и установим. Пусть москвичи утрутся. Главное, этих, из „дома два“, к делу не допускать».

А если он, Петренко, сработает как надо и этого козла, эту суку установит да преподнесет все дело с самого начала и до конца по-умному – вполне можно будет вертеть в двухпросветном погоне дырку под одну большую звезду. Майорские погоны – лучший подарок к новоселью!

Капитан Петренко внутренне расслабился, летя со скоростью сто двадцать километров в час в своей «девятке» сквозь Купчино. Он уже не сомневался, что автор взрывов – псих-одиночка. А раз так, вычислить его будет хоть и геморройно, но не так уж сложно.

Знал бы капитан Петренко, как он ошибался!…

Дима сидел на высоченном дереве и чувствовал себя полным идиотом. Поляна, на которую приземлилась Таня, осталась далеко в стороне. Где? В какой стороне? Он ничего не понимал. И что прикажете делать? В армии, а потом на аэродроме их учили: в таких случаях распускать запасной парашют и спускаться с дерева по нему. Но там речь шла о не очень высоких деревьях, которые росли вокруг их аэродрома. А как прикажете спускаться с этой огромной ели? Запасной парашют распустить, конечно, можно. Но при этом ему все равно придется прыгать – только не с пятнадцати метров, а с двенадцати. «Ребра я себе уже, наверное, переломал, – философски думал он. – Теперь еще и ноги поломаю».

Таня перестала плакать. Нужно было вставать, укладывать парашют, искать Диму, выбираться из этого леса, наконец. Но она так безумно устала… Хорошенький получился отпуск! Таня вспомнила Вебера, уютные чешские рестораны, их кровать в фешенебельном отеле… Пусть Вебер зануда и вдовец, пусть кожа у него дряблая. Сейчас Таня была готова отдать все, только бы снова оказаться в скучной Чехии в компании скучного Вебера, а не в этом лесу в объятиях какого-то незнакомца. Незнакомца в дурном костюме и с надменным взглядом. Человека, которого она только что спасла.

Незнакомец между тем заговорил:

– Кстати, меня зовут Игорь. Не кажется ли вам, милая барышня, что нам следует сейчас поступить в соответствии с философией экзистенциализма?

Таня не ответила. Только бы он заткнулся.

– Пардон, я не учел, что с этой ветвью философии вы, возможно, незнакомы. Говоря простыми словами, я предлагаю…

Таня закончила за него:

– Потрахаться. Мы только что были перед лицом смерти, и теперь эротические ощущения должны быть незабываемыми.

Ого, парашютисты, оказывается, бывают хорошо образованны! Что ж, секс с умной девушкой приятен вдвойне!

– Пошел ты на х…, гребаный экзистенциалист!

Чему-чему, а ругаться на аэродроме ее научили.

Тревожное предчувствие не обмануло БП. Вскоре из Архангельска позвонил Суслик. Доложил:

– У них там был пожар. Самолет посадили в Ленинграде.

– Что?! – налился кровью БП.

– Я говорю, в Питере самолет сидит.

– Когда прилетит?

– Никто не знает.

Дабы не заорать, БП мысленно сосчитал до десяти. Не надо, чтобы подчиненные слышали крик шефа. Ледяной шепот на них действует лучше.

Врач-андролог, Сашка Тришин, научил его: чтобы сдерживаться, надо сосчитать до десяти. Лучше так: «Одна тысяча, две тысячи, три тысячи…» Ну, где у Сашки тысячи, там у БП миллионы, поэтому он досчитал до десяти миллионов, а потом проворчал в трубку:

– Больше в аэропорту не отсвечивай. Затырься куда-нибудь. Пусть тебе звонят, когда прилетят.

Чутье подсказывало БП: что-то с ними случилось. Что-то произошло. А раз произошло, надо действовать. Как?

Твердый, плотный, набычившийся, БП быстро пошел по дорожке вокруг особняка. Людмила, только что классно позабавившаяся с вибратором и находившаяся в прекраснейшем настроении, хотела было окликнуть его из окна, но увидела, в каком папик состоянии, и отошла от греха подальше. Такому Борису Петровичу попадаться на глаза никто не любил.

Капитан Петренко одернул мышиный свой пиджачок, поправил такой же галстучек и вошел в помещение с унылым названием «накопитель».

– Здравствуйте, граждане, – тихо, но внушительно сказал он пассажирам, испуганно сгрудившимся в загончике под охраной дюжих автоматчиков в масках. – Я – представитель Антитеррористического центра ФСБ. По-старому – КГБ. – Он увидел, как лица людей еще больше вытянулись при упоминании этой аббревиатуры.

Петренко оглядел пассажиров.

Его профессиональный взгляд сразу же выхватил людей подозрительных.

Двое молодых дагестанцев. Явно нервничают.

Еще двое, молодой и старый, славянского типа. У обоих – обожженные и перебинтованные ноги. Они, эти двое, почти спали, сидя в креслах. Иногда силились открыть глаза, смотрели мутным взором и снова отключались. Что это с ними?

Кроме этих, пассажиров было человек пятнадцать. Петренко оценивал их, и тут же, на лету, запоминал лица, фигуры, повадки. В уме он давал каждому рабочие, для себя, клички – это был его фирменный метод, так он лучше запоминал подозреваемых.

«Вот молодой и толстый священнослужитель в рясе и с „дипломатом“. Его мы назовем Попом.

Молодая семья: он и она все в коже. Она с грудным ребенком на руках. Ряшки толстые. Это, конечно, Святое Семейство.

Хорошенькая мамашка лет тридцати пяти с мальчиком лет двенадцати. Оба очень уж напуганы. У мамашки – следы слез, глаза красные. Этих назовем Вдовушка и Космонавт».

Так Петренко «пометил» почти всех – за то недолгoe время, покуда он обводил пассажиров нахмуренным глазом. Все молча и испуганно внимали. Поразительно, как действует до сих пор на людей упоминание аббревиатуры КГБ.

– Зовут меня Сергей Сергеич, – продолжил он. – Надеюсь, что все вы с пониманием, – он подчеркнул это слово интонацией, – отнесетесь к нашей работе. Если никто не будет чинить помех следствию, – снова нажал Петренко, – очень скоро вы будете свободны и сможете продолжить ваше путешествие.

Капитан Петренко остался доволен своим вступлением. Чинить помех следствию никто из пассажиров, похоже, не собирался. Они были напуганы и тем, что случилось, и «КГБ», и «следствием», и «антитеррористическим центром».

– А сейчас, – продолжил Петренко, – наши эксперты-криминалисты возьмут у вас отпечатки пальцев и сделают спектральный анализ.

– А это что такое? – раздался вопрос, именно тот, на который и рассчитывал капитан.

Задал его глава Святого Семейства – рыжий мужик в коже. Этот ни при чем, определил Петренко, просто рисуется перед своей половиной. Вот она, испуганно дергает мужа за рукав. Нет, они-то явно ни при чем.

– Спектральный анализ позволяет установить следующее, – любезно пояснил Петренко, отступая назад, чтобы видно было всех. – У изготовителя бомбы на одежде и на коже обязательно остаются следы взрывчатых или химических веществ. Таким образом того, кто приготавливал бомбы, спектральный анализ выявит сразу и безошибочно.

«Спектральный анализ» был полной туфтой. То есть его, конечно, провести было можно – но не здесь же, в условиях аэропорта.

Петренко была важна реакция пассажиров на его слова о спектральном анализе – именно поэтому он старался держать в поле зрения все без исключения лица.

Никто не дрогнул.

Его здесь нет, подумал Петренко. Либо это профессионал. Такой профессионал, что владеет лицом почти так же, как он, Петренко.

А вот отпечатки пальцев были совсем даже не фуфлом, а делом обязательным. Они позволяли установить всех пассажиров и безошибочно «прокачать» их по картотеке. Таким образом будут выявлены те, кто брал билет по поддельному паспорту. Если кто-то, конечно, действовал таким образом.

– Просим вас всех не покидать этого помещения, – продолжил Петренко. Как будто пассажиры могли куда-то деться, окруженные взводом спецназа. – Сейчас вам будут доставлены горячие напитки и бутерброды, – сказал напоследок приятное. – Если кому-то нужны лекарственные препараты, скажите об этом майору. – Он кивнул на старлея их службы Ваню Поплавских, который был в майорском милицейском мундире.

Когда Петренко вышел из комнаты, на минуту он попытался максимально сосредоточиться, чтобы определить, кого из пассажиров допрашивать первым.

Конечно, можно было бы двух дагестанцев. Они явно нервничали. Скорее всего просто потому, что они «лица кавказской национальности». Можно было бы начать с них, но интуиция подсказывала Петренко, что сперва надо взяться за тех двух обожженных с забинтованными ногами. Они, похоже, явно «в отрубях». Болевой шок? Вряд ли. Не так уж сильно они обожжены.

Наркоманы? Возможно. Но очень уж по типажу не подходят. Один – молодой и мускулистый, причем не качок, его мускулы не напоказ. Другой – седовласый, холеный. Чувствуются стиль и выправка. Что-то в этих обожженных было профессиональное.

Капитан Петренко ощущал это нюхом. Этих забинтованных следует допросить в первую голову. К тому же они, профессионалы, ближе всех оказались к месту взрыва. Случайность? Капитан Петренко не верил в случайности.

Гады! Гады! Они их замели! Вот это прокол!

Озлобленный БП мерил быстрыми шагами свой бесконечный участок.

Полчаса времени и два звонка дали БП возможность прояснить обстановку.

Самолет сидит в Пулкове, пассажиров заштопорили. Кругом полно «конторы». Облом полный.

Чего ж, он будет здесь сидеть и спать, пока накроются десять его «зеленых» «лимонов»? Накроются?! Из него сделают леху?

БП нервно зашагал по участку. В мозгу пульсировало два вопроса. Как это там говорил Владимир Ильич: «Что делать?» и «Кто виноват?» И еще: как он казнит виновных.

Потом он сделал над собой усилие, отставил вопрос о «девятках» – о, секачи! о, суки яровые! – и сосредоточился на том, как вытаскивать товар из легавки.

Ель так ель… Могло быть и хуже.

Нет, ждать помощи от Тани он не будет! Надо спускаться самому. Парашют намертво запутался в колючих ветках. Придется оставить его здесь. Может, потом они вернутся и спилят дерево. Только чем его пилить? Таниной пилкой для ногтей?

Дима освободил правую руку, перекрестился и начал осторожно скользить вниз.

«А сейчас займемся экипажем», – решил Петренко. Но сперва…

– Что дал личный досмотр пассажиров? – обратился он к другому своему помощнику, старлею Васькину.

– Практически ничего, товарищ капитан.

– Практически?

– Ни оружия, ни наркотиков. Один из пассажиров перед полетом сдал стюардессе под расписку газовый пистолет.

– Крупные суммы денег при ком-то есть?

– Пассажир Иванов. Четыреста восемьдесят семь миллионов сотенными бумажками. То есть, считай, пол-«лимона» новыми.

– Иванов?

– Расул Абдуллаевич. Тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения. Проживает в Махачкале.

– Один из дагестанцев?

– Так точно.

Петренко этой информации не обрадовался. Значит, дагестанцы нервничают из-за того, что их засекли с чемоданом денег. Деньги, конечно, левые – но дело это милицейское, а не его.

– А что говорят эксперты?

– Работают. По предварительным данным, взрывные устройства – самодельные дымовые шашки.

– Шашки? И из-за них чуть самолет не грохнулся?…

Васькин пожал плечами.

– Что-нибудь еще? – продолжил Петренко.

– Так точно! В салоне обнаружен сильно обгоревший шприц.

– Сильно обгоревший? Его что же, прямо в огонь бросили?

– Не могу знать, но он был неподалеку от очага пожара номер один.

– Вот что, – решился Петренко. – Оформляй задержание на трое суток тех двоих, что с обожженными ногами. Пусть эксперты возьмут у них анализ крови и мочи – проверят на алкоголь, наркотики, сильнодействующие лекарственные препараты. Пусть вены их осмотрят!… Экспертов умоляй, пускай все сделают быстро. Потом этих двоих, забинтованных, – ко мне на допрос.

– А с дагестанцами что?

– Бери их себе. Покалякай по душам. Послушай байки, кому деньги везут. А я пока с сопровождающим поговорю и с экипажем.

Вот он на земле. Во всех отношениях на земле.

С ели Дима спустился без потерь. Парашют жалкой простынкой остался висеть на дереве. Можно подвести итоги.

Спина болит, лицо разодрано в кровь, левый глаз заплыл. Он в глухом лесу. Судя по всему, где-то в Карелии. Или на Вологодчине. Ясно, что глушь дикая. Пока он падал, не увидел ни единой приметы цивилизации. Ни дороги, ни домика, ни линии электропередачи. Только леса, леса, леса… Есть от чего впасть в уныние. Но Дима любил пословицу: «Нет худа без добра». И умел в любой, самой неприятной ситуации отыскивать светлые стороны.

И теперь он отдышался, лежа на холодной земле под проклятой елкой, промокнул рукавом кровоточащие царапины и на минуту закрыл глаза. Он представил любимую газету с шапкой на первой полосе: «НАШ КОРРЕСПОНДЕНТ ВЫПРЫГИВАЕТ ИЗ ГОРЯЩЕГО САМОЛЕТА!» Ниже – его фотография с парашютом за плечами.

Дима вскочил на ноги. В конце концов, все не так уж и плохо. Он пережил восхитительное приключение. И он напишет свой «репортаж века»! И еще знакомство с этой Татьяной – очень многообещающее…

Где там эта полянка, на которой она приземлилась? Кажется, осталась левее…

Вскоре в аэропорт Пулково пожаловало телевидение.

К тому времени всех пассажиров, кроме двоих задержанных, еще раз тщательнейшим образом обыскав, посадили на рейс, следующий в Архангельск, – чтоб не отсвечивали тут перед телекамерами. В пути их будут сопровождать и исподволь опрашивать, воссоздавая точную картину случившегося, двое оперативников.

Отпустили и дагестанцев. Их допрос ничего не дал.

– Дом в Архангэльске бэрем, дом! Бабка наследство оставила! – твердили они на допросе у Васькина. Но хотя бы приблизительный адрес покупаемого дома не назвали, и документов о вступлении в наследство у них не оказалось.

– И дом, и наследство – это все, конечно, чушь, – сообщил Васькин, – оформляем задержание?

– Пусть себе летят, – возразил Петренко. – Не барское это дело – с их миллионами разбираться. Сообщи милицейским в Архангельск, какие гости к ним пожалуют. Пусть встретят их и посмотрят на месте.

– А может, это именно их хотели грабануть в дороге? – настаивал на своем Васькин.

– Хотение – не преступление, – буркнул Петренко. – Отпускай!

– Ay! Ay! Ди-ма-аа!

Лес – огромный заповедный лес – молчал.

Таня чуть голос не сорвала, но Дима не откликался.

– Придется идти на поиски, – вздохнула Таня. – Только куда?

– Он приземлился позже нас? – поинтересовался Игорь.

– Да. Я видела, что его купол был сверху.

– Значит, он наверняка сел на дерево. Прошло время, пока он с этого дерева спустился. Теперь, наверно, идет к нашей поляне. Ее он наверняка сверху видел… Так что сидим ждем. Изредка покрикиваем.

Таня поняла, что Игорь прав. И подчинилась. Чуть не впервые в жизни. Почему-то именно Таня всегда принимала самые верные решения. Она была лидером. Ее слово всегда оставалось последним. И люди охотно ей подчинялись.

Но этот Игорь – сильный человек. Стоит послушаться его. Можно спокойно постелить на землю парашют и ждать.

– У тебя есть сигареты? – спросила Таня.

Дима с тоской посмотрел на свой парашют, который он навсегда оставлял на дереве. Купол, конечно, не из самых лучших, но все-таки он обошелся ему в девятьсот честно заработанных и с трудом скопленных баксов… Вряд ли гонорара от «репортажа века» хватит на покупку нового «мешка».

Но что оставалось делать… Самому парашют не снять.

Спина по-прежнему болела, но идти он мог вполне. Вряд ли это перелом ребер. Просто сильный удар.

Диме повезло – он сразу взял верное направление и неожиданно быстро вышел на поляну. Таня и человек, утащивший ее за борт, спокойно сидели, подстелив парашют, и покуривали.

– Партизанен! Хальт! Ауфштейн! – прокричал Дмитрий.

Таня радостно вскочила на ноги:

– Димка! Ура! С тобой все в порядке!

Таня бросилась к нему навстречу и крепко сжала в объятиях. Дима внутренне сжался, когда она вцепилась в его спину, но больно не было. Значит, точно не перелом.

Игорь протянул Диме руку:

– Позвольте представиться: Игорь Сергеевич Старых.

Капитан Петренко решил сначала поговорить с сопровождающим, а экипаж оставить на закуску.

Аркадий Мишин, лейтенант. Двадцать девять лет. Докладывает спокойно и подробно:

– В десять сорок пять я прошел по салону. Посмотрел на пассажиров. Ничего подозрительного не заметил. Взрыв раздался, когда я был в туалете. Я сразу определил, что это не бомба, а дымовая шашка. С трудом пробрался к кабине – началась паника, и пассажиры загораживали проходы. Почувствовал, что борт начал терять высоту.

– Почему? Какая связь между дымовой шашкой и управлением самолета?

Аркадий замялся. Ему не хотелось «подставлять» экипаж. Но ведь все равно есть «черный ящик», да и этот коллега, как пить дать, летунов расколет. Цепкий малый… Поэтому Аркадий отвернулся и неохотно сказал:

– Пилоты взяли в кабину ребенка. Мальчик двенадцати лет. В момент взрыва шашки за штурвалом сидел он.

– Та-ак, – протянул Петренко.

Теперь он начинал понимать. Очевидно, парень со страху вцепился в штурвал, и самолет потерял управление. Слава богу, что пилоты все-таки успели взять ситуацию под контроль! Их не отстранять от летной работы надо, а ордена давать. Вернее, так: от полетов отстранить, но дать ордена.

Это у нас извечное: люди благодаря личному героизму выбираются из того самого штопора, куда срываются благодаря собственному раздолбайству.

– А почему произошла разгерметизация салона? – продолжил допрос Петренко.

Аркадий внутренне собрался. Пора переходить к самому неприятному.

– Когда я заходил в туалет, оттуда вышел мужчина. На вид лет тридцать-тридцать пять. Рост примерно сто семьдесят пять. Брюнет. Глаза серо-голубые. Особых примет нет. Я сделал ему замечание – как обычно, за курение…

Петренко хотел прервать – к чему эти подробности? Но внутренний голос подсказал: «Слушай! Слушай внимательно!»

Аркадий продолжал:

– Когда началась вся эта заваруха, я потерял его из виду… Пилоты боролись с потерей высоты и с задымлением в салоне. Я по громкой связи успокаивал пассажиров. В десять пятьдесят семь приборы показали разгерметизацию самолета. Была открыта задняя дверь. Ее закрывали штурман и бортинженер.

– А при чем тут твой «туалетный» парень?

– Среди пассажиров самолета его сейчас нет… И еще. На взлете его тоже не было.

– Как это не было?

– Я помню всех пассажиров. Этого на взлете не было. Может быть, один шанс из ста, что я ошибаюсь. Может быть, на взлете он был, но я его проглядел. А вот сейчас среди пассажиров его точно нет.

Петренко похолодел. Он вызвал Васькина:

– Пришел наконец список пассажиров?

– Только что Москва изволила прислать. – В тоне Васькина прозвучало подспудное, но извечное недовольство петербуржцев столицей.

– Гони.

Через минуту вошел Васькин и протянул рулон скрученной факсовой бумаги. Капитан Петренко развернул его. Двадцать один пассажир. Фамилии, имена.

– Быстро мне список тех, кто прилетел.

Так и есть. Списки не совпадали. Тот, что прислали из Москвы, был длиннее на три фамилии.

– Ну что ж, на поляне, конечно, хорошо, но надо отсюда выбираться. Интересно, где мы находимся? – сказал Игорь.

Дима посмотрел на наручные часы. Они хорошо перенесли прыжок и исправно тикали.

– Летели мы около часа. Примерно восемьсот километров к северу от Москвы. В Карелии? На Вологодчине?

Игорь полез во внутренний карман и достал мобильный телефон. Телефон работал. Но индикатор показывал, что аппарат находится вне зоны приема. Игорь на всякий случай попытался набрать номер справочной – бесполезно.

– Следовало ожидать. В лесу он не работает даже в Малаховке.

Когда все закончилось и самолет благополучно приземлился, первой мыслью Василия Михайловича Пенкина было: «Вот я больше и не первый пилот». Он не собирался – да и не мог – скрыть, что в нарушение всех инструкций на его месте сидел мальчишка.

А второй мыслью было: «Не помог я Лешке перестать бояться самолетов. Теперь он, наверно, вообще летать не сможет». И Лешка, и его мама Василию Михайловичу понравились.

Капитану Петренко, который внутренне настроился на то, что первого пилота придется «раскалывать», было удивительно, что тот сразу же признался в том, что взял в кабину посторонних и пустил ребенка за штурвал. Ладно, с этим все ясно.

– Почему дверь не была заблокирована? Каким образом ее удалось открыть?

Штурман Андрей Русев подавленно ответил:

– Стюардессы докладывали, что все проверено и все в порядке.

Петренко грозно смотрел на экипаж. Он, конечно, потом поговорит и со стюардессами. Но уже неважно – их ли это недосмотр, или дверь разблокировали террористы.

Ясно, что у него было не просто ЧП. Целое чепище.

Он отпустил пилотов, улучил момент, когда в кабинете никого не было, и позвонил жене.

– Се-ре-женька, – с сексуальным придыханием начала супруга, – ну где же ты?

Капитан почувствовал, что от одного ее игривого голоса у него помрачается сознание и в штанах начинает выпрямляться старый дружок, и потому сказал излишне строго:

– Буду поздно. Обедай без меня.

Супруга томно захныкала. Поразительно, как эти женщины могут вить веревки даже из таких стальных людей, как капитан антитеррористического центра! Петренко напрягся и изо всех сил выдавил:

– И к ужину не жди! – И с досадой брякнул трубкой.

БП, хмурый, плотный, напряженный, мерил шагами многочисленные асфальтовые дорожки своего обширнейшего участка.

Милка хлопотала над обедом. Вынесла стол на площадку перед домом, постелила крахмальную скатерть.

– Жрать пока не буду, – буркнул БП, проходя мимо. – Охолонись.

Взял кресло, сел. Набрал номер.

– На проводе, – ответил сытый послеобеденный бас генерала Паскевича.

– Казимир Семеныч?

– Оставьте свой телефон, я перезвоню, – быстро проговорил Паскевич.

Боится генерал, всего боится!

БП, которого генерал, конечно же, узнал, быстро назвал номер своего мобильного.

Через десять минут генерал перезвонил. Такая дружба, как с БП, дорогого стоит. В самом прямом смысле.

– Как поживаете? – осторожно спросил БП.

– Вашими молитвами, – рыкнул генерал.

– Как жена?

– Спасибо, ей хуже, – мило пошутил генерал. Супруга его отличалась отменными габаритами, безудержным здоровьем и неистощимой любовью к молоденьким лейтенантам.

– Как дочка? – продолжал светскую беседу БП.

– Дурит, как все молодые.

– Трудно поверить: такая умница…

– Да вбила себе, понимаешь, в голову: не хочет в России учиться. Гарвард ей или Оксфорд подавай…

– Ну и отправили б дите за границу…

– Ты ври, да не завирайся! Оксфорды-Гарварды – это для всяких «новых русских», а нам бы в кулинарный техникум – и то счастье.

– Ну, поискали бы для дочки спонсора. Жаль, такая умница – и в Москве прозябает…

– Спонсоры у меня тут меж кустов по даче не бегают.

– Это дело поправимое, – осторожно произнес БП.

Вот так. Теперь, если генерал поможет, придется оплатить – через подставную легальную фирму, конечно, – обучение его дочери за кордоном. В статье расходов появится еще одна кругленькая сумма. Но надо будет пойти на эту трату – без генерала теперь ничего не сделаешь, а если он не поможет, можно потерять все. Но и Паскевич теперь на крючке. Ради кучи баксов для любимой доченьки он расшибется в лепешку.

– Говорят, – осторожно перешел БП к сути дела, – у нас самолеты не на те аэродромы садятся.

Изъясняться приходилось экивоками. Нынче подслушивают все и всех.

– Бывает и такое, – благодушно отозвался генерал. Ему уже, конечно, доложили.

– А у меня как раз двое родственничков сегодня летели…

– Не волнуйся, все живы-здоровы.

– Да родственники – что, седьмая вода на киселе. Они посылочку везли…

Было слышно, как на другом конце спутникового телефона напрягся генерал.

– А что в посылочке-то? – Генерал старался, чтобы голос его звучал так же расслабленно, как прежде.

– Сам не знаю, но, говорят, вещь ценная.

– Ценная? Смотри, если вещь дурная или светлая – конфискуют, на меня не посмотрят. – Генерал все понял о «посылочке» и предупреждал: если везли наркотики или какие-то радиоактивные материалы, то он помочь не сможет.

– Нет, не то. Но, говорят, всякий, если увидит, поймет: вещица хорошая.

– Всякий, говоришь? – напряженно соображал генерал. БП не счел нужным ничего добавить. – Ну ладно, попросим пошукать твою вещицу.

– Очень обяжете.

– А ты подъезжай-ка сегодня ко мне часикам к девяти. Побалакаем лично.

– Спасибо за приглашение. Кланяйтесь супруге. И дочку целуйте от меня. Дай бог, найдется человек хороший, поможет ей за морями-то выучиться.

– Баловство это все, – прорычал Паскевич, снова становясь тем, кем он хотел казаться: благодушествующим после воскресного обеда генералом.

Суматошный день в аэропорту Пулково клонился к вечеру.

Далее Петренко решил допросить двоих обожженных. Этот разговор, однако, ничего не дал. Они явно были невменяемы и едва шевелили языками.

Эксперты, понукаемые и задабриваемые старлеем Васькиным, установили, что в крови у обоих пострадавших содержится сильнейший транквилизатор. Угрозу их жизни концентрация психотропного вещества, однако, не представляла. К утру, обещали медики, обожженные очухаются.

Вены между тем у них обоих были не исколотые и не «ушедшие». Абсолютно не наркоманские. Нормальные вены здоровых людей.

– Отправляем в больницу? – поинтересовался Васькин.

– Пусть здесь, в «обезьяннике», отсыпаются, – велел Петренко.

От ставил на этих двоих и хотел, чтобы они были у него под рукой.