Глава 18

В Европу давно пришла весна.

Вена радовалась теплой погоде. Повсюду: на площадях, в подземных переходах, в ресторанах – играли беззаботные вальсы Штрауса.

Из гостиничного окна Женя видела тихую улочку: магазинчик, парикмахерская, фотосалон… Все маленькое, карманное: в магазине – единственный продавец, в парикмахерской – один парикмахер… Жене сладко спалось на широкой и мягкой гостиничной кровати, а интерьер ее номера, выдержанный в строгих шоколадных тонах, успокаивал исхлестанные нервы.

Этим утром Женя проснулась поздно. Отельный завтрак давно закончился. Ну и плевать: в Вене полно кондитерских, кафешек и баров, где кормят гораздо вкуснее, нежели в ее трехзвездочном отеле.

Она спустилась по лестнице вниз; положила ключ от номера на конторку; молодой лысый портье изобразил полупоклон: «Мерси, мадам». – «Это вам мерси», – сказала Женя отчего-то по-русски.

В гостинице «Папажено» она жила уже четвертые сутки.

Ей следовало подумать, что делать дальше. Что делать с собою. И вообще – задуматься, как дальше жить.

Но думать не хотелось. По всей Вене играла музыка. Австрийцы явно предпочитали Штрауса другому своему земляку, Моцарту, и от беспечных мелодий «короля вальсов» на душе делалось легко и бесшабашно. В кофейнях подавали изумительного вкуса пирожные, по чистым мостовым расхаживали праздные жилистые старухи в бриллиантах и костюмах от «Шанель»…

Женя ежедневно спала до двенадцати. Отчего-то нигде ей столь сладко не спалось, как в Вене. По утрам она забивалась в кафе, долго завтракала и лениво листала газеты. Потом заказывала себе чего-нибудь выпить.

Ежедневно – если просуммировать все ее «дринки» – она выпивала бутылку вина. Безумное напряжение последнего московского месяца постепенно начинало уходить. Сжатая пружина, что, оказывается, давила ее изнутри все последние недели, потихоньку начинала отпускать. Она, эта саднящая пружинка, словно расплавлялась – от европейского солнца, всеобщей любезности, сладости пирожных, запаха кофе, вкуса ликеров… Женя притворялась – в первую очередь перед самой собой, – что она – просто богатая туристка. Она ходила в оперу – теперь у нее имелись деньги, чтобы покупать билеты в партер. Каталась по венским улочкам в коляске, запряженной парой холеных гнедых. Кучер ждал ее, пока она посещала музеи, дворец Хофбургов или собор Святого Стефана.

«Потом… Я все решу потом…»

Женя гнала от себя мысли, что же ей делать дальше: где скрываться, чем заниматься… На что ей употребить далее свою двадцатипятилетнюю жизнь…

Вот и сейчас она, стараясь ни о чем не думать, вошла в свое любимое кафе «Моцарт».

Бармен узнал ее. «Это плохо, – лениво, краешком сознания подумала Женя. – Мне нельзя заводить знакомых. Мне теперь надо всю жизнь бежать… Бежать от «Глобуса» с компанией… От Боброва с его конторой… Нигде нельзя задерживаться… Нельзя заводить друзей… Ну, может, только в старости, годам к тридцати пяти…»

– Мадам Мария? – весело сказал бармен по-английски. – Что будете пить? Кушать?

Женя представилась этому бармену как Мария, словачка, туристка – чтобы оправдать свой славянский акцент и внешность.

– «Эспрессо», – ответила Женя. – Рогалики с маслом. Затем омлет. И, после омлета, еще один «эспрессо». И все сегодняшние газеты… Словом, все как всегда.

– Слушаю, пани. Просимо, – ответил бармен – как он думал, по-словацки.

Женя заняла место – по привычке у окна. И лицом к двери: чтобы видеть всех входящих в бар. И наблюдать – через зеркальные витрины – всех проходящих по улице. Она уже разведала: у бара есть запасной выход, из подсобки в параллельный переулок. «Интересно, имеются ли здесь, в Вене, у Мишиной конторы свои люди? Резиденты? Или как это называется? – спросила она себя. Мысли текли лениво-лениво и где-то в глубине сознания, словно бы речь шла не о ее собственной судьбе, а об ином, постороннем человеке. – Конечно же, есть… – ответила она себе. – И не один…»

Но мысли о том, что кто-то из России ее может поймать, уже потеряли для Жени свою остроту. Когда она смотрела на чистую, сытую улицу и вдыхала запахи «эспрессо» и омлета, подобная перспектива казалась ей совершенно нереальной.

– Проcимо, – сказал бармен и поставил перед Женей здоровенную тарелку с омлетом, пару рогаликов на другой тарелке, блюдце с маслом и чашку черного кофе.

– Данке шен, – кивнула Женя, улыбнулась. Бармен ей нравился. – Мучас грациас. Сенкс э лот. Большое спасибо. Аригато.

– Не стоит благодарности, – ответил бармен по-немецки. – Сейчас принесу газеты.

Через три минуты (Женя уже осушила первую на сегодня чашку «эспрессо») бармен притащил «Интернешнл геральд трибюн», «Таймс», «Фигаро». (Женя читала по-английски и по-французски – но не по-немецки.)

– И еще, – расплылся в улыбке бармен, – у меня для вас сюрприз. Ваша, словацкая «Народна Оброда». И – русские газеты. Вы ведь читаете по-русски?

Бармен положил ей на стол «Известия» и «Комсомольскую правду».

У Жени вдруг заныло под ложечкой. Стало муторно. «Неужели он догадался? – промелькнула мысль. – О чем-то – догадался?»

– Да, эти газеты тоже оставьте, – сказала она, стараясь ничем себя не выдать. – Я читаю по-русски. Чуть-чуть. Языки похожие. Я учила русский язык в школе.

«Зачем я рассказываю ему? Почему оправдываюсь?» Тот страх, что был обычен для ее последних дней в Москве, вдруг вернулся: накатил изнутри, обдал жаром. Она глянула на бармена. Тот радушно улыбался.

– О, русский – очень трудный язык, – сказал он. – Я вам не завидую. – И отошел.

В баре не было ни одного человека: время завтрака давно прошло, час ленча еще не наступил.

«Ерунда. Ни о чем он не догадался. Газеты на русском ничего не значат. Он просто хочет услужить клиентке. И я ему нравлюсь».

Хотя с момента ее бегства из Москвы прошло уже десять дней, газеты – ни русские, ни тем более иностранные – даже словом не обмолвились ни об агентстве «Глобус», ни о крупном компьютерном ограблении при участии босса «Инстолбанка». Молчал об этом и телевизор. (В номере Жени ловились два русских канала – ОРТ и НТВ.)

«Почему они не стали ни о чем сообщать? – ломала голову Женя. – Ведь Миша говорил, что они, его контора, собираются предать все делишки «Глобуса» гласности… Чтоб другим неповадно было… Впрочем, кто такой Миша?.. Всего лишь капитан госбезопасности. Над ним – еще десяток начальников, один другого выше. Целая пирамида… Вот оно, его начальство, – взяло и перерешило по-другому… А может, им, для огласки и для полноценного следствия, как раз не хватает меня – живого свидетеля? И они, «кагэбэшники», сейчас ищут – именно меня? Ищут по всему миру?»

Опять противно засосало под ложечкой. «Не думай об этом! – прикрикнула на саму себя Женя. – Может, чтоб забыться, заказать вина или рома?.. Прямо сейчас, с утра?.. Нет, нельзя. Так и спиться недолго… Ну и что? Кого это сейчас волнует – сопьюсь я, не сопьюсь? Кого на свете я вообще волную? Уже много лет, после смерти мамы, я не волную ровным счетом никого».

После недолгой борьбы с собой Женя все-таки решила отказаться от спиртного и принялась за омлет.

Поджаристый омлет с сыром показался безвкусным, словно сделанным из пенопласта. «Будто реквизит… А ведь я так люблю омлет… Что-то у меня со вкусом… И что-то к тому же происходит с нервами… Нет, пора двигать из Вены… Куда-нибудь подальше… Сегодня же надо рассчитаться за гостиницу, взять машину напрокат – и вперед, в Париж… А потом в Испанию… А затем – сесть на пароход и уплыть в Южную Америку… Там, в Аргентине, говорят, Борман тридцать лет скрывался… И никакое ФСБ вместе с ЦРУ его не нашло… А я – что? Разве я – Борман?.. Совсем не похожа на военную преступницу… Я, по большому счету, и не преступница вовсе… Подумаешь: вор у вора дубинку украл… Да таких преступников, как я, в России – дюжина на каждую сотню населения… А из числа тех русских, у кого есть деньги, чтобы попивать кофий в Вене, – три дюжины…»

Подбадривая себя, Женя через силу все-таки доела омлет. Глазом в это время косила в «Известия». Читала – и ни слова не понимала.

– А-а, вот и она! – вдруг раздался сзади знакомый голос.

Пугающе знакомый. Звучащий по-русски.

– Штирлиц, – глумливо продолжил голос, – читал газету «Известия», и его мучительно рвало на Родину!

Женя резко обернулась.

Рядом с ее столиком стоял Миша Бобров.

Миша был в майке и дорогом пиджаке. Из кармана пиджака свисали темные очки.

– Позволишь присесть? – по-прежнему весело спросил он.

Женя лишилась дара речи. Она даже не кивнула.

О тарелку звякнули ее вилка и нож.

Не дождавшись приглашения, Миша взял стул и уселся рядом с ней.

– Дабл скотч, визаут соуда, визаут рокс! – полуобернувшись, крикнул он бармену на дурном английском.

– Может, выпьешь чего-нибудь со мной? – дурашливо спросил он Женю. – За встречу? За нашу встречу?

– По утрам не пью, – собрав остатки самообладания, выдохнула она.

Язык плохо слушался ее. «Как же быстро они меня нашли, – мелькнула полная отчаяния мысль. – Как быстро!..»

Бармен с непроницаемым лицом принес и поставил перед Мишей бокал с виски.

– Прикажете подавать ваш кофе, мадам? – спросил у Жени.

– Да-да, – рассеянно пробормотала она.

– Вот ты где оказалась, – по-прежнему весело проговорил Михаил. – В Вене. Я почему-то так и подумал. Вена – прекрасный город для юных девушек. – Он сделал добрый глоток виски. – А ты к тому же сентиментальна, матушка… Достаточно прочитать твой психологический портрет, чтобы понять: да она и не может скрываться нигде, кроме как в Вене…

Пока Бобров разглагольствовал, Женя сидела, окаменев.

– Чего ты хочешь, Миша? – наконец выдавила она. Язык плохо слушался ее.

– Прекрасно. Великолепный город. Чудесный выбор, – продолжал, словно бы не замечая ее реплики, Миша. – Что может быть изысканней весенней Вены!.. Спасибо тебе за приятную командировку… Правда, было трудновато убедить начальство послать меня именно сюда… Исходя из одного твоего психологического портрета – вряд ли, милая моя, мне это даже и удалось бы… Но зачем же ты, Женечка, две недели назад в туристической компании «Элиза» попросила не только шенгенскую визу, но еще и польскую, чешскую, словацкую? И потом: ты что, вправду думаешь – если в субботу польские погранцы на железной дороге тебе ставят штамп в паспорт на белорусско-польской границе, и в тот же день ты пересекаешь границу польско-чешскую… А в воскресенье – чешско-австрийскую… А после этого ни один пограничный компьютер по всей Европе о тебе никакими сведениями не располагает… Ты что, вправду думаешь, что если ты въехала в Австрию, а потом ее не покинула – трудно догадаться, что ты – находишься в Австрии?

Миша одним глотком прикончил виски.

– Эть, хорошо! – выдохнул он. – Сейчас бы огурчика… Не скучаешь по родным маринованным огурчикам? А, Марченко? По родному «Бородинскому» хлебу? По милым березкам?

– Хватит ерничать, – устало произнесла Женя. Ей вдруг все на свете – в том числе собственная судьба – стало глубоко безразлично. Яркий венский день померк, «эспрессо» на столе превратился в бурду с отвратительным запахом.

– Хочешь арестовать, – глухо сказала она Боброву, – давай арестовывай. Только предупреждаю: я буду кричать и кусаться. Меня так просто не возьмешь.

– И я предупреждаю, – опять дурашливо произнес, понизив голос, Бобров (он наклонился к ней и обдал нестерпимым запахом незнакомого одеколона и дыханием, омытым виски). – Бармен – наш человек… Только – тс-с… – Он поднес палец к губам. – А больше здесь, в кабаке, никого нет. Так что – пожалуйста, кричи, Марченко.

Женя отстранилась от Боброва, обернулась на стойку. Бармена не было видно. Она глянула в окно. По улице прошла беззаботная, молодая, дорого одетая парочка. Проехал автомобиль… Затем девушка на мотороллере… Пронесся залихватский мотоциклист непонятного пола – весь в коже… Снова машина – сияющая ярче весеннего солнца… Автомобили были дочисто вымыты – и мостовые тоже.

Жене нестерпимо стало жалко вдруг лишиться всего этого. Лишиться – навсегда. И что взамен? Жлобская Москва? Убогий К.? Или – что скорее всего и хуже всего – СИЗО, а затем зона? – Миш, – жалобно произнесла Женя. – А, Мишенька… А давай я с тобой деньгами поделюсь? А?.. А ты меня отпустишь? А, Миш?

– Вы что это мне предлагаете, Марченко? – вдруг официальным голосом произнес Бобров. – Взятку при исполнении служебных обязанностей?! Вы что это мне, Марченко, предать Родину предлагаете? Тридцать иудиных сребреников вы мне предлагаете? Тарелку чечевичной похлебки? А, Марченко?!

– Ладно тебе, Мишенька… Отпусти меня… Пожалуйста… – жалобно проговорила Женя.

Миша остро глянул на нее и строго сказал:

– Ты чего-то не понимаешь, Марченко. На тебе висит хищение в особо крупных размерах… Плюс – подозрение в убийстве Бритвина… Плюс – двойное убийство в К. То самое убийство, которое я благодаря особому к тебе отношению – и нашим с тобой особым отношениям – замял. Ты что же, думаешь, что после этого ты вот так, спокойненько, можешь скрыться на просторах буржуазного Запада? Ты что, не понимаешь, что любая страна, к которой мы обратимся с требованием о твоей экстрадиции, прекраснейшим образом выдаст тебя России? Ты что, вправду думаешь, что Интерпол не впечатлит рассказ о твоих приключениях – сначала в К., затем в Москве?

– Миш, но ведь многое же и от тебя зависит, – жалобно сказала она. – Разве я мало для тебя и для твоей организации сделала? Почему бы тебе не отпустить меня – с миром?

– С миром, говоришь? – усмехнулся Миша. – С миром – в мир? Виз пис – инту зэ ворлд?.. Ты хочешь сказать, что я нарушу присягу и оставлю тебя здесь – наслаждаться Веной?!

– Миша… – вздохнула она. – Тебе что – будет легче, если ты меня посадишь?

Он впервые замялся. На сотую долю секунды. Но Женя почувствовала его смущение и горячо продолжила:

– Значит, после всего, что я для тебя сделала, ты хочешь меня – вместо благодарности! – уничтожить?

– Такие решения принимаю не я, – твердо заявил он.

– Но ты ведь тоже что-то значишь! – наступала Женя.

– Ну, допустим, отпущу я тебя… – неуверенно сказал он. – Ну, может быть, сумею уговорить свое начальство, что ты нам не нужна… И что? Мне-то от этого что за радость?

– Я же говорю тебе: деньги.

– Ах, де-еньги… – насмешливо протянул Бобров. – Ну и где же, интересно мне знать, вы, Марченко, храните украденные вами финансы? – официальным тоном продолжил Бобров. – В каком банке? Сберегательном?

– Не твое собачье дело, – вдруг обозлилась Женя. – Дашь мне уйти – получишь половину. Нет – арестовывай, поехали в Москву.

– Пое-ха-ли в Москву… По-еха-ли в Мос-кву… – задумчиво, по складам, передразнил ее Миша, а потом вдруг сказал: – Ладно, допустим, ты меня уговорила. И – что?

Женя снова – как у нее не раз бывало с Бобровым – не успевала уследить за всеми поворотами и зигзагами «гэбэшной» мысли. Она только недоуменно уставилась на сидящего рядом Мишу.

– Я говорю: допустим, ты меня убедила, – повторил Бобров. – Только допустим. И мы с тобой будем делиться. Как завещали господь бог и Лившиц… Опять же – допустим …

Женя замерла. Она боялась спугнуть удачу.

– А сколько, интересно, стоит моя честь офицера? – задумчиво-дурашливым голосом произнес Бобров. – Мои восемь лет беспорочной службы, две медали и один боевой орден?

Женя не отвечала на риторические бобровские вопросы. «Что будет, – тоскливо думала она, – если шарахнуть его сейчас стулом по голове? Не справлюсь… Да и что толку… Замочу этого – приедет из России другой… С этим хоть есть надежда договориться…»

– По моим данным, – продолжал Бобров, – тебе удалось украсть у «Глобуса», за вычетом гонорара председателю «Инстолбанка», девятьсот тысяч американских долларов. Что за сумма, право! Чем же тут можно делиться!

Миша все витийствовал и витийствовал – над полупустым стаканом виски:

– Ведь надо же кое-что оставить и тебе… А?.. Нет, не половину, конечно… Но ведь и ты работала, рисковала… И теперь заслужила хотя бы лет семь спокойной жизни в теплых краях… Я думаю, трехсот тысяч тебе хватило бы. А? Это как раз треть.

– Ты… Ты… серьезно?

– А что делать? Приеду на родную Лубянку. Сдам сумму в бухгалтерию. Доложу: так, мол, и так, преступницу задержать не удалось, однако я сумел похитить у нее часть награбленного. Объявят мне благодарность… Выпишут премию пятьсот рублей… Ну что, пошли? Где они там, твои пещеры Лихтвейса? Давай, рассчитывайся за свой омлет – и, так и быть, оплати мой виски, и пошли…

– Ты оставишь мне всего треть? – надув губки (но на самом деле обмирая от радости), произнесла Женя.

– А вот торговаться, Марченко, не надо. – И голос, и взгляд Боброва мгновенно стали жестче металла – того самого металла, из которого отливали бесчисленные бюсты Дзержинского для многочисленных кабинетов и коридоров КГБ. – Ведь мы все можем и переиграть, Марченко. Давай, если хочешь, вернемся в Москву. Без бабок, но вместе. Хочешь?.. Кельнер! – заорал Бобров.

Подбежал бармен, выжидательно посмотрел на них обоих.

– Леди вуд лайк ту пэй ауэ чек, – бросил ему Бобров.

– Вэлком, – радушно развел руками кельнер. – Три хандред эйти шиллингз.

«Никакой бармен не сообщник, – подумалось Жене. – Все врет мой Миша».

Она достала из кошелька купюру в пятьсот шиллингов, радушно улыбнулась бармену: сдачи, дескать, не надо, – и поспешила к выходу из кафе.

Миша нагнал ее на улице, цепко взял за локоток. Другой рукой ловко вытащил из кармана пиджака очки, нацепил на нос.

– Поедем на такси? – спросил весело. – Или прогуляемся?

– А какие у меня гарантии? – жалобно сказала Женя.

– Да никаких у тебя, Женечка, нету гарантий! На все – наша с тобой добрая воля. Ты – делишься со мной бабками. Добровольно. Я – тебя добровольно отпускаю. И разбегаемся. Поняла?

С делами удалось покончить быстро. На такси до вокзала, где в ячейке автоматической камеры хранения покоилась сумка с деньгами, они доехали за семь минут. Обратно, до гостиницы, – за десять. Дежурный за стойкой внимательно посмотрел на Боброва. Бросил на Женю взгляд с еле уловимыми лучиками презрения. Молча выдал ключ. Они поднялись в ее номер – уже вылизанный безымянной австрийской горничной.

– До чего же приятно вести дела с цивилизованным человеком, – сказал Миша, складывая пачки долларов в полиэтиленовый непрозрачный пакет, который он, оказывается, носил с собой в кармане пиджака. Что за советская привычка!

– Умная, интеллигентная девочка… – продолжал ерничать Бобров. Он сидел на ее кровати. Покрывало смялось и сползло чуть не до пола. – Скажешь ей: надо делиться – она делится… Пойдем, проводишь меня до такси…

– Мы так не договаривались, – сказала Женя.

– Ну, не упрямься. Не укушу же я тебя. И ядом тебе в лицо прыскать не буду. Ты же не Бандера… Да и ФСБ теперь работает цивилизованно, безо всяких тебе «активных мероприятий» за границей. Вот насчет Интерпола ничего обещать не могу… Пошли-пошли… И не грусти. У тебя еще осталось триста тысяч долларов. Хороший куш…

Словно завороженная – заколдованная дудочкой крысолова! – Женя вышла вслед за Бобровым на улицу. Миша нес в руке полиэтиленовый пакет с долларами. Оттого походил на советского человека, оторвавшего в универмаге что-то дефицитное: может, потому, что вид имел до противности довольный. Прямо-таки весь светился.

Он взял Женю под руку. Она чувствовала, что вот-вот он скажет: «Пока», – и она никогда его больше не увидит. Несмотря ни на что, ей вдруг стало грустно с ним расставаться. После стольких дней одиночества за границей вдруг появился человек, говоривший по-русски… Человек из ее прежней жизни… Тот, с кем она даже была близка… Женя почувствовала, что за последний месяц в Москве она, оказывается, привязалась к Боброву. Говорят, так заложники привязываются к своим мучителям…

– Знаешь, Женя, – поддерживая ее под руку, несколько нерешительно сказал Бобров. – Сначала я не хотел тебе говорить… Но все же…

«Сейчас начнет объясняться в любви», – сердце у нее замерло… Затем застучало часто, и кровь прилила к щекам.

Миша остановился, повернул ее к себе лицом, снял очки.

– Я совсем не обязан тебе это говорить, – продолжал он, глядя ей в глаза, – но… Я скажу… Знаешь, я работаю вовсе не в КГБ.

Она ничего не понимала. Его слова пролетели мимо его сознания. Он повторил еще раз, отчетливо и внятно:

– Ни в каком ФСБ я не работаю.

– Как?! – Женя опешила.

Она почувствовала себя одураченной – а затем ощутила, как земля уходит из-под ее ног.

Как?! Он опять обманул ее? Что же такое происходит?!

– Да, милая, да, – еще раз повторил Бобров. – Никакой я не капитан ФСБ. Я – частное лицо. Абсолютно частное…

Она потрясенно молчала. Потом наконец проговорила:

– Что же ты морочил мне голову, сволочь?

– Я работаю на совсем другую корпорацию… – продолжал Михаил, – мощную, но – частную… Точнее даже сказать – на теневую. Стало быть, – извини, но так получилось! – и ты, в конечном итоге, работала на нее. Ну, вот… Зато теперь ты можешь быть счастлива и свободна. Никакое КГБ тебя здесь, за границей, искать не будет.

Женя чувствовала себя оглушенной. И еще: глубоко, ужасно, несправедливо обиженной. Одна секунда – и она набросилась бы на Боброва с кулаками. Или – разревелась.

Что же он за человек, этот Бобров!. Оборотень! Сначала он уверял что любит ее… Он, простой парень, перегонщик подержанных машин… Потом он ударился оземь и обратился в «кагэбэшника». И тоже уверял, что любит ее… Теперь он открывает ей свое третье лицо… Настоящее. Настоящее ли?

Женя отвернулась. Она часто моргала, чтобы не заплакать. Много чести плакать тут перед ним!

Они стояли посреди тротуара. Редкие прохожие посматривали на них: парочка иноземцев решила выяснить отношения посреди Виднерштрассе. Говорят на повышенных тонах на незнакомом языке. Что ж, всяко бывает в туристской Вене…

– А как же твое удостоверение… – прошептала она.

– Ну, удостоверение – это вообще пара пустяков… – Миша опять нацепил на нос очки и снова стал самоуверенным, загадочным, недоступным. Пошло процитировал из «Двенадцати стульев»: – «При современном развитии печатного дела на Западе…» Да и зачем на Западе! У нас есть свои умельцы!

– А откуда… – пробормотала Женя. – Откуда, если ты не эфэсбешник, ты узнал про мое К-ское дело?!.

– Ну, дело твое К-ское… – протянул Бобров. – Кто ищет, тот всегда найдет… Мы искали, на чем тебя можно зацепить. Или не тебя, а кого-то другого. Ту же Юлю, например… Но ты… Ты нам – своим собственным прошлым – преподнесла такой роскошный подарок. Что ж: как ты понимаешь, каждый человек в своей жизни оставляет материальные следы. И о твоем К-ском деле тоже оказалось возможным узнать… Потребовалась всего одна командировка в К. И выяснилось, что дело твое уголовное, как и все на свете, тоже можно купить. Не за пять копеек, конечно. Но если деньги есть – отчего бы и не приобрести столь драгоценнейший материал?

– Сволочь, – прошептала Женя, с ненавистью глядя на Боброва. – Это ты убил Бритвина?

– Бритвина? – искренне удивился тот. – Зачем? И я его не убивал, и наши – не убивали! И отношения к его убийству мы никакого не имеем!

– А кто? – быстро спросила Женя.

– Не знаю, – пожал Бобров плечами. – Какие-то пьяные дебилы. Отморозки… На самом деле они сильно спутали нам карты. Мне очень быстро пришлось перед тобой раскрыться.

– Раскрыться!.. – зло проговорила Женя. – То есть в очередной раз – соврать… Соврать, что ты – агент ФСБ.

– Ну да, – легко согласился Михаил. – Почему нет? Ведь это лучше, чем если бы ты с самого начала знала, на кого я действительно работаю. Когда ты числила меня агентом ФСБ, у тебя имелся более высокий уровень мотивации для твоей тайной миссии.

Женя молчала. Глаза у нее были на мокром месте.

Они по-прежнему стояли посреди тротуара друг против друга на полуденной Виднерштрассе, и редкие австрияки, не обращая на них особого внимания, проходили мимо и проезжали мимо в равнодушно-чистых заграничных авто…

– Обычный прием в любой разведке, – спокойно продолжил Бобров. – Один из распространенных методов вербовки… Называется: «вербовка под флагом». К примеру, агенту говорят, что он помогает ЦРУ – а на самом деле он работает на КГБ. Или же человек считает, что снабжает информацией «Интеллиджентс сервис» – а в натуре он сливает информацию болгарской разведке. Ничего нового мы в данном случае – в случае с тобой! – не изобрели.

– А на кого работаешь ты? – спросила Женя. – И… И работала я? И – зачем?

Миша взял ее под руку и снова не спеша повлек вдоль улицы. Могло показаться со стороны: парочка туристов фланирует по солнечной Вене.

– Я, конечно, совсем не обязан тебе ничего объяснять, – сказал Бобров, – но… Но ты мне глубоко симпатична. А больше мы с тобой не увидимся. Никогда… К сожалению… В самом деле: мне очень жаль. И я хочу, чтоб ты была спокойна…

Женя молчала.

– Так вот, – продолжил Миша. – Перед нашим с тобой знакомством диспозиция складывалась следующим образом… На некоем рынке действовали несколько корпораций. Ты понимаешь, на каком рынке?..

– Да, – сказала она. – На рынке наркотиков.

– Тс-с!.. – театрально воскликнул Бобров и оглянулся по сторонам. – Умница! Вот видишь, ты все понимаешь… Только не говори об этом вслух… Особенно здесь, на Западе… Так вот: назовем одну корпорацию «икс». А другую, скажем, «игрек»…

– Говори уж прямо: не корпорации, а мафиозные структуры…

– Да что за манера: лупить прямо в лоб! Тебя что, в университете твоем не учили: есть синонимы. Эвфемизмы! Нет уж: давай называть их «корпорациями».

Женя молчала. Бобров вел ее под руку дальше. И продолжал вещать:

– Так вот: действовали, конечно, на этом выгоднейшем, прибыльнейшем рынке не только две упомянутые корпорации, «икс» и «игрек», но и другие… Назовем их, допустим, «зет», «вэ», «дубль-вэ»… Рынок был поделен… Всяк сверчок знал свой шесток… Каждая структура занимала свою нишу. Территориальную нишу… И отраслевую… И сбытовую… И если между ними возникали какие-то непонятки,корпорации их разрешали – особенно в последнее время! – обычно без стрельбы и подстав: тихо, мирно, путем переговоров.

Они дошли до угла и повернули направо. Вдалеке виднелся парк, в нем вырисовывались очертания очередного дворца, кажется, вся Вена – сплошные дворцы! Женя покорно следовала рядом с Бобровым.

– А потом, – продолжал Миша, – одна корпорация – допустим, «икс» – вдруг принимает заведомо глупое решение. Нет, прямо скажем, идиотское решение… Эта корпорация «икс» создает некое рекламное агентство – небезызвестное тебе агентство. «Глобус» оно называется… И эта корпорация «икс» решает не просто вкладывать в «Глобус» деньги. И отмывать через него наличные и «грязные» бабки. Нет, не только!.. Этой корпорации присралось, как ты знаешь, вести через «Глобус» пропаганду… э-э… всяких недозволенных товаров. Более того: эта корпорация «икс» предложила всем остальным участникам рынка: и картелю «игрек», и холдингу «зет», и всем другим, тоже включиться в это безобразие с «пиаром» всякого, э-э, зелья… Ты спросишь: «Зачем это надо было корпорации «икс»?» И я тебе отвечу: «Не понимаю…» Правда, имеется у меня одна версия…

Бобров помолчал, потом проговорил:

– Главарь корпорации «икс» на самом деле хотел пристроить к делу своего племянника. А племяннику очень понравилось в разных там Америках заниматься рекламой и «пиаром». Вот руководитель холдинга «икс» и решил совместить приятное с полезным. И бизнес свой вроде бы двигать, и любимого племянничка – небезызвестного тебе Олега Петровича Дубова – к его любимому рекламному делу пристроить. Как будто мало других теплых мест… – пробормотал Бобров. – Да Дубов и без того был неплохо устроен!

– Скажи, – перебила Женя, – когда мы сидели в моей машине на Кольцевой… Ведь ты же говорил, что «Глобус» работает на американцев? И финансируется – американцами?

– Ну говорил… – вяло откликнулся Бобров.

– Значит, это тоже было враньем?

– Ну да…

– И «Глобус» на самом деле работает на нашу наркомафию?

– Тихо! Что ты тут раскричалась: «наркомафия», «наркомафия»! Что за манера: называть все вещи своими именами?! Ну да: «Глобус» всегда работал на нашу, отечественную корпорацию «икс». Довольна?

– А зачем ты мне тогда врал – про американцев?

– Я хотел, чтоб ты меньше боялась! – быстро ответил Бобров. – Прикинь: одно дело, когда твои противники – америкосы. Джентльмены в белых перчатках. И совсем другое – когда ты работаешь против наших дуболомов. Кто страшнее? А?.. Молчишь?.. Правильно: наши – страшнее. Но только напрасно я тебя, видать, успокаивал. Тебе все оказалось нипочем… Ты и так была смелой… Судя по твоей «краже века» – даже слишком смелой.

– Я все равно не понимаю, – сказала Женя в пространство, – с какой стороны здесь ты. И зачем вам оказалась нужна я.

– А вот это я тебе уже битый час пытаюсь объяснить. Но ты все перебиваешь… Вот смотри: корпорация «икс» создала «Глобус»… Ладно… Сразу же после этого дуболомного решения люди из другой корпорации – допустим, из корпорации «игрек» – встречаются с руководителями компании «икс». И объясняют им, что те, со своей затеей с «Глобусом», – глубоко не правы… Что нельзя так подставляться… Что организовывать целое агентство по «пиару»… – Бобров сделал паузу, оглянулся, – …по «пиару» наркотиков – чистое безумие. Руководителям корпорации «икс» втолковывали: этот «пиар» и без того идет. Без участия всяких рекламных агентств – а порой даже без вложения денег.

Бобров хохотнул, продолжил:

– А ведь сейчас наркотики – така-ая модная тема!.. – Пропел: – «Герой – на героине, героиня – на героине…» Зелье и без «Глобуса» отлично рекламируют! Еще как рекламируют! И певцы, и журналисты, и писатели, и киношники… И специально создавать ради этого целое рекламное агентство – просто перевод денег! И еще – грандиозная подстава нашего общего дела перед властями. Все это руководителю корпорации «икс» втолковывали и втолковывали… Но ему прямо-таки шлея под хвост попала: «Хочу, мол, «пиар»-агентство, – и все тут… Желаю, мол, рекламную фирму – и баста!..» И еще сказал он тогда, этот главарь корпорации – и по совместительству дядя Дубова: если не будете вы, дорогие коллеги, деньги на рекламное агентство давать – я сам, один, без вас, стану «Глобус» финансировать. Что тут с ним поделаешь! Людям из других корпораций пришлось от шефа корпорации «икс» отступиться… «Хрен с тобой, – сказали ему, – делай, что хочешь… Взрослый человек, голова на плечах есть… Ну, хочешь поиграться в свое рекламное агентство – играйся…»

Миша на минуту остановился, поправил свои черные очки.

Они с Женей по-прежнему неспешно шли по направлению к парку – вроде как прогуливались.

Бобров продолжил:

– Ну, вот… А уже на следующий день после того разговора боссы из корпорации «игрек» призвали меня… И попросили: «А разберись-ка ты, Миша, с этим рекламным агентством. Вот тебе люди в подмогу… Вот тебе бюджет на операцию… Подставь-ка ты, – говорят, – Миша, «Глобус» этот…»

– А тебя действительно Мишей зовут? – перебила его Женя.

– Что? – Он хохотнул. – Да. Действительно – Мишей. Хочешь – могу паспорт показать.

– Ты мне «кагэбэшное» удостоверение уже показывал.

– Да Миша я, конечно, Миша! Так запоминать легче. На чем я остановился? Да, так вот… «Разберись, дорогой Миша, – говорят мне в корпорации «игрек», – с этим дурацким «Глобусом»… Скомпрометируй, – говорят, – его, что ли… И, заодно, всю корпорацию «икс» с ее затеей тоже…» Ну, а дальше… Тут как раз мы с тобой познакомились… Ну, а что случилось потом – ты сама знаешь.

– Знаю, да не все… – грустно сказала Женя. И спросила быстро: – Кто убил Жору?

– Ну что ты спрашиваешь!.. – скривился Бобров. – Всякую ерунду! Ну, так получилось! Это, если хочешь знать, был несчастный случай!.. В конце концов, в случае с Жорой мы спасали тебя. Выводили тебя из-под удара!..

– Значит, его убили вы, – утвердительно сказала Женя.

Бобров промолчал.

– Зачем вы его убили? – настаивала она. Глянула искоса на лицо идущего рядом Боброва. Тот оставался невозмутим.

– Несчастный случай, – торопливо еще раз проговорил он. – Правда: мы не хотели его ликвидировать. Я вообще был категорически против.

Пустота и дурнота заполнили Женю. Мерзавцы. Циники. Преступники. Убийцы.

И Бобров – один из них.

– А что будет с Юлей? – тихо спросила Женя.

– А что с ней будет? – изумился Бобров. Кажется, изумился искренне. – Где-нибудь попрячется, потом вернется. Кому она нужна, твоя Юля?.. Мы ее трогать не будем… Люди из корпорации «икс» – тоже… Да и за что ее трогать?.. Кому она на фиг нужна?

Слова Боброва походили на правду.

Но с другой стороны – Бобров уже столько раз обманывал Женю… Она потеряла счет его вранью… Неужели его превращения наконец закончились?

Неужели сейчас он в конце концов перестал лгать, обманывать, кривить душой?

Похоже на то. Уж слишком неприглядной оказалась теперь – в трактовке Боброва – правда. Слишком уж безжалостной.

Правда означала, что он – простой бандит. Бандит на службе у наркомафии.

А она, Женя, состояла на службе у него…

Значит, она работала на одну наркомафию – против другой…

Или иначе: она сражалась против одной наркомафии – в интересах другой…

– Скажи, – спросила Женя, – а те милиционеры, что приходили ко мне домой?.. Ну, тогда, на следующий день после убийства Бритвина? Милиционеры, которых ты тогда так браво выгнал? Жебрунков – и еще один… Они кто были? Настоящие менты?..

Бобров помедлил.

– Ну?! – требовательно произнесла Женя.

– Нет. Они были не настоящие менты. Это были мои люди.

– О, господи… – прошептала Женя. – Ты специально меня пугал… Ты нарочно в тот вечер пугал меня этими милиционерами! Чтобы я согласилась работать на тебя!

Бобров промолчал.

Женя отстранилась от него. Они прошли рядом еще семь или восемь шагов.

Наконец Женя движением руки остановила Боброва. Развернула его лицом к себе.

– Так, значит, – спросила она, пытаясь разглядеть его глаза за черными стеклами очков, – все это – и милиционеры, и убийство Жоры, и ты, и твоя… – Женя помедлила и криво усмехнулась, – …твоя любовь… Все было затеяно, чтобы одни бандиты победили других? Ты с самого начала работал на наркомафию? И я, выходит, – тоже?

– Да, – просто ответил он. – Только тут я предпочитаю использовать прошедшее время: работали. Мы с тобой свою задачу выполнили. И я, и ты… А ты, можно сказать, даже перевыполнила. Это ведь я натолкнул тебя на идею ограбления «Глобуса»… Я подсказал тебе пароль для дискеты с электронной подписью. Я думал: мы разработаем и проведем эту операцию вместе. А ты… Ты поторопилась и решила все сделать одна… Ну что ж: победителей не судят. Топорно, коряво – но ты все-таки сделала это. И даже меня использовала: обманула, сказала, что тебя собираются брать в этом самом «Инстолбанке»… Я поверил, помчался туда со своими людьми, тебя прикрыл… Между прочим, если б мы не придержали Кеву, – он бы, наверное, тебя все-таки поймал.

– Кого? – переспросила она.

– Кеву. Иннокентия Кевелева. Начальника службы безопасности корпорации «икс». Он, как ты верно догадалась, в самом деле шел за тобой по пятам… И в указанный тобой час оказался в «Инстолбанке»… Тут мы его и повязали… Ну, ладно, пошли, пошли… Не надо привлекать к себе внимания.

И они снова двинулись – рядом, неспешно – по залитой весенним солнцем венской улице.

– Мы с тобой славно поработали, – продолжал разглагольствовать Миша. – «Глобус», считай, разгромлен… Разорен. Твой любимый Дубов перешел на другую работу, уехал в Америку. Все документы, что мы с тобой собрали…

– Я собрала, – прервала его Женя.

– Ну да, ну да… Конечно же, ты… – поправился Бобров. – Так вот, эти документы лежат наготове и только ждут случая, чтобы мы их в самом деле переправили в ФСБ… Так что конкурентам, этой самой корпорации «икс», мы с тобой нанесли серьезный урон. Очень серьезный. И еще – преподали ее боссу хороший урок… Пролечили его от глупости и прекраснодушия.

– Ты преподал ему урок! – вдруг выкрикнула Женя. – Не я – а ты! Я-то думала, что действительно работаю на ФСБ!

– Какая разница: «думал – не думала»… – миролюбиво молвил Бобров. – Главное, мы с тобой свою задачу выполнили. Конкурентов подмочили… «Глобус» закрыли… Что ты расстраиваешься? Подумаешь, поработала на наркомафию! Зато и заработала сколько…. Триста тысяч долларов! Хороший куш! И совесть твоя теперь чиста: никакая ФСБ за тобой охотиться не будет! Езжай себе с богом куда хочешь. Хоть в Америку, хоть на Кубу… Ну что ты нюни распускаешь! Что ты тут сопливишься! Ну, какая разница, на кого ты работала?! Я же тебя успокоить хотел – поэтому все рассказал. Хотел, чтоб ты не боялась… Не дрожала бы всю жизнь – как сегодня утром в кафе, когда я появился. Я ж видел, как ты боялась. Ну и зря, наверное, рассказал… Наверно, лучше б ты ничего не знала.

– Лучше б я тебя не знала! Никогда! – выкрикнула Женя, развернулась и быстро пошла, почти побежала, в обратную сторону.

Встречные прохожие удивленно – однако по-европейски корректно – посматривали на нее. Красивая, очень молодая, очень хорошо одетая девушка – куда она бежит, не разбирая дороги?

Что случилось? Кто ее обидел? Друг? Любовник? Откуда такие страсти в безупречной, чистенькой, благоухающей Вене?

А Женя бежала и не могла больше сдерживать слез, и они теперь заливали все ее лицо…