Глава 14
Надя
Уснула она мгновенно. Или родные стены за то следует благодарить, или Димочку рядом — такого нежного, теплого… Никакого сравнения пусть с отдельной, но больничной палатой. И даже мысли не мучили, хотя для Нади это обычное дело: вертеться без сна. Вспоминать, что случилось за день, продумывать, что делать завтра. Но хотя сегодня хватало, о чем подумать, в забытье она провалилась мгновенно. Может, потому, что Полуянов как мужчина оказался чрезвычайно на высоте? Утомил ее по полной программе?
Но выспаться ей все равно не удалось.
Сначала — кажется, еще даже до рассвета — мешали чьи-то возбужденные голоса, шарканье ног, звонки мобильника. Надя, не выползая из своей дремоты, никак не могла понять, на улице находятся нарушители спокойствия или в подъезде. А едва за окнами начало золотиться веселое летнее солнце, она машинально поискала рукой Полуянова. Прижаться покрепче, уснуть послаще…
Но неожиданно рядом с собой Диму не обнаружила. Курит? Или в туалет отправился?
Надежда, по-прежнему не просыпаясь, приняла соблазнительную, в духе Данаи, позу: будет Димке, когда вернется в спальню, на что посмотреть. Однако прошло пять минут, десять, пятнадцать, а сердечный друг не являлся. И тут уж поневоле пришлось стряхивать с себя остатки сна. Превращаться из беззаботной и удовлетворенной молодой жены в задерганную, недавно после контузии жертву. И думать: куда он делся? Неужели опять что-то случилось?!
Надя — голова с недосыпу трещала — накинула халатик. Быстро нацепила тапки и пошлепала на кухню. И в изумлении обнаружила, что Полуянов не только одет и уже приканчивает огромную бадью с кофе, но и вполне деловито ведет разговоры по мобильнику. А времени — как свидетельствовали чудом уцелевшие во время взрыва часы — всего-то шесть утра.
— Ладно, Мить, еще раз извини, что из постели дернул, — услышала она конец разговора. — Но сам понимаешь: ситуация нештатная. Давай. До встречи.
Журналист нажал на «отбой» и не особо приветливо — совсем не в стиле счастливого молодого мужа — взглянул на Митрофанову.
Спору нет: Дима ради нее старается, помочь хочет. Но с какой стати волком-то смотреть?!
На глазах тут же — спасибо почти бессонной ночи и недавней контузии — выступили слезы. А Димка вместо того, чтобы обнять ее и утешить, еще и цыкнул:
— Ох, Надька, только ты тут не начинай!..
Она с трудом подавила всхлип. Устало опустилась на стул. Тщетно ждала, что гражданский муж ей хотя бы кофе предложит. Но тот даже не шевельнулся. (А слезы уже ручьем текут.)
Дима же молча дохлебал из своей бадьи и, будто не видя, что она плачет, произнес:
— Надя, ты только не волнуйся… Но порадовать мне тебя нечем. Сегодня ночью Степка погиб.
Дима
Шурум-бурум в подъезде начался в три сорок. Дима вопреки теории, что мужчины после секса вырубаются мгновенно, заснуть не мог. Лежал, машинально поглаживал теплое Надюхино плечо, вспоминал, размышлял… Ему обязательно нужно было принять решение. Хотя бы для себя самого.
Да, квартира Сладковой, где он побывал нынешним вечером, оставляла странное впечатление. Не было в ней единого стиля, не было логики. Общий бардак, зато все документы — в аккуратных папочках. Одежда, белье вперемешку, на кухне — вонь, зато досье на врагов идеально оформлено. Очень подозрительно. Кажется, в квартире Чикатило подобный дисбаланс обнаруживали. Или другого изверга, Мосгаза или Головко, — Дима точно не помнил.
Одна беда: сколько ни напрягал Полуянов память, ни одного примера, чтоб в роли маньяка выступала женщина, припомнить не мог. Бабы — они из ревности убить могут. Или из-за денег. Но пестовать месть долгие годы?.. Нанимать исполнителя , чтоб рассчитаться за школьные обиды? Экзальтированная Людмила, на своем огромном лимузине и в туфлях на безразмерных каблуках, ведет переговоры с наемным убийцей… Обрисовывает задание. Вручает аванс… Что-то с трудом верится.
Хотя, возможно, он просто не разбирается в женской психологии. Сколько вон лет Надюху за простушку-клушу считал. А та, оказывается, и машины угоняла, и человека спасла, и Степан, хотя немало годков миновало, до сих пор на нее облизывается. Может, и Людмила — совсем другая, чем кажется на первый взгляд? И под личиной богатой простушки действительно скрывается хладнокровная убийца?!
«Утро вечера мудренее, — решил наконец Полуянов. — Завтра еще помозгую».
И только взялся внушать себе, что руки-ноги тяжелые, как в подъезде началось черт-те что. Сначала забарабанили в дверь, кажется, в соседнюю. Стук сопровождался возмущенными возгласами, причем народ, похоже, прибывал — сначала лишь пара женщин бухтела, потом их голоса разбавили мужские басы. Полуянов попытался подушкой закрыться, но хулиганство в подъезде лишь нарастало.
Тогда он, чертыхнувшись, впрыгнул в джинсы и отправился разгонять дебоширов.
И явился ровнехонько в тот момент, когда сонный и злой Петр Петрович — сосед с нижнего этажа — пытался подцепить стамеской дверь Ленкиной квартиры. А та трещала, но пока не подавалась.
— Ты чего, сдурел? — напустился на соседа Полуянов.
И мгновенно нарвался на матерную тираду. Из которой следовало, что этот … (сожитель, алкаш, лиходей) окончательно охренел — заливает соседей снизу. Причем краны, похоже, открыты и на кухне, и в ванной. А на звонки, такой-растакой гад, не отвечает. И дверь не открывает. Опять, наверно, сволочь, нажрался до поросячьего визга, и сколько это будет продолжаться — неизвестно, и кто будет платить за ремонт — тоже, и почему его вообще не выселили отсюда к чертовой бабушке, раз он тут не прописан?!
Димино сердце екнуло — со Степаном они расстались всего пару часов назад. И тот был трезвым, аки стекло, пить явно не планировал и вообще не производил впечатления алконавта.
Полуянов оттеснил бестолково мечущегося со стамеской Петровича:
— Не умеешь — не берись. Давай я.
Очень быстро — уже второй раз за эти сутки — распахнул дверь в чужую квартиру, теперь ударом ноги. И тут же отпрыгнул. Потому что оттуда хлынули потоки воды.
«Теплая», — машинально отметил Полуянов.
— Ну, козел! Что творит, изверг! Погибла моя квартира! — запричитал за его спиной сосед.
А Дима, не заботясь о Надькином недавнем подарке — роскошных пушистых тапочках, — ринулся внутрь. И нашел Степана в переполненной, вода хлещет через край, ванне.
Тот лежал недвижим, глаза бездумно уставились в потолок, правая рука сведена судорогой и вцепилась в кромку. А на полу в водовороте воды колышется полупустая бутылка.
Дима, пораженный, застыл на пороге.
А Петрович за его спиной философски протянул:
— Да-а… Хрена я теперь с него за ремонт стрясу…
Надя
Версия, которую взялись разрабатывать менты, гласила: Степан отравился некачественным алкоголем.
Надя считала, что это ерунда полная. Она, конечно, не судмедэксперт, но медициной интересовалась. И прекрасно знала, что даже самый ядреный суррогат убивает человека небыстро. Сначала общая слабость, потом — «мушки» перед глазами, перебои в сердечной деятельности и лишь через несколько часов судороги и остановка дыхания. Но в два часа ночи Степка был абсолютно здоровым и трезвым, а в пять вдруг немыслимо, безнадежно мертв. И при чем здесь спиртное?! Ведь даже в лихие девяностые подделки под «Рояль» так быстро не убивали!
— Я тоже пытался им втолковать, что вряд ли Степа сам отравился, — поддержал ее Полуянов, — но они меня и слушать не стали. Сигналы, спрашивают, раньше поступали, что в квартире притон? Поступали. В отделение в нетрезвом состоянии гражданин Ивасюхин доставлялся? Доставлялся. С разной рванью по подворотням пил? Пил. Вот мы и делаем выводы. И повод у него был: только вчера из СИЗО освободился. Вернулся домой, решил отметить, а на хорошее бухло денег не хватило. Все, мол, абсолютно логично.
— Но Степка ведь не собирался вчера пить! Говорил, что устал и мечтает только до постели добраться! — выкрикнула Надежда.
— Алкоголикам верить нельзя, — пожал плечами Полуянов.
Спокойно встретил гневный взгляд подруги и пояснил:
— Это мне менты так сказали.
— Но ты-то понимаешь, что он не пил! Тем более — в ванной! И какой-то суррогат! — продолжала возмущаться девушка.
— Ну я, в отличие от тебя, с привычками Ивасюхина не знаком… Да еще в подробностях… — пожал плечами журналист. И поспешно, едва взглянув на наливающуюся багрянцем Надежду, прижал палец к губам: — Все-все. Успокойся. Согласен, что Степан не мог. Верю. Более того — я уже Митьке позвонил. Ну, тому оперу, что дело о смерти Коренковой ведет. Из постели его выдернул. — Дима взглянул на часы и поспешно встал: — Уже опаздываю. Мы с ним через сорок минут в отделении встречаемся.
— И о чем ты будешь с ним говорить? — требовательно поинтересовалась Надежда.
Полуянов вздохнул:
— Пока не решил. Выскажу, наверно, наши подозрения в адрес Сладковой… Пусть проверят: не она ли сегодня ночью у Степана побывала?
Но уверенности в его голосе не было.
— Ты же вчера утверждал, что убийца — она, — напомнила Надя.
— А вот сейчас сомневаюсь, — признался Дима. — Да и как ты себе это представляешь? Она что, на своих каблуках к Степану среди ночи явилась с паленой водкой? Давай, мол, махнем, одноклассничек?
— Мы ведь знаем, что Людка не сама убивает. Дала своему наемнику задание… — возразила подруга.
— Когда успела?! Степана освободили утром. Людмила об этом узнала от тебя…
— Из больницы она уехала в начале двенадцатого. А со Степаном мы расстались только в два, — напомнила Надя. — Вполне могла своего убийцу нацелить.
— А по-моему, не до того ей вчера было, чтобы задания раздавать, — возразил Дима. — Не помнишь, она ведь без ключей осталась? Ей наверняка пришлось квартиру взламывать, замки менять!..
— Ну, может, она раньше задание дала, — не сдавалась Надя. — Сразу, как вышла из больницы. Еще до того, как обнаружила пропажу ключей.
— Короче, ты — за Сладкову, — внимательно взглянул на нее журналист.
— А знаешь… — протянула Надя. — На самом деле тоже уже нет…
— Почему? — он пытливо уставился на нее.
— Да потому! Со вчерашнего дня у меня одна пословица в голове вертится. Догадываешься, какая?
— Я, конечно, тебя близко знаю, но не до такой же степени, чтоб мысли твои читать!
— Лающая собака не кусается. Это, по-моему, как раз про Людку сказано… — задумчиво произнесла Надежда. — Вот лаяла она вчера, слюной брызгала, вся ненавистью сочилась. Ко всем нам. Но лично мне от ее нападок ни холодно, ни жарко. Что, на каждую бешеную бабку, что в трамвае орет, внимание обращать? Пусть себе бесится.
— Но мы ведь предполагаем, что она не просто бесится, а убивает, — возразил журналист.
— Тоже нестыковка, — вздохнула Надя. — Вот убила она — или по ее заказу — Ленку Коренкову. Получается, месть состоялась. Значит, ей уже не злиться, а торжествовать надо. Но Сладкова-то — не злорадствует, а продолжает злобствовать! Слышал бы ты, как она Коренкову крыла! А чего ругать, если она сама ее грохнула?! Уже смысла, по-моему, нет. И, кстати, еще одно. На нас, ну, на девчонок, она и правда была в большой обиде. А про Степку как раз куда спокойнее говорила. — Надя покраснела, смущенно опустила глаза: — Только о том, что ей горько было из-за того, что все его внимание — нам… мне… А на нее он и не смотрел. И за что его убивать — раз он ей, похоже, нравился? Разве не логично?
— Ох, Надя! — вскричал Полуянов. — Да конечно, логично! Но только кто тогда? Кто? Раз не историк, не Сладкова?!
Митрофанова потупилась:
— Не знаю.
Дима внимательно взглянул на нее:
— А по-моему, ты чего-то недоговариваешь.
Девушка склонила голову:
— Ну… возникла тут у меня одна мысль. Даже нет. Не мысль. Одна десятая, одна сотая мысли…
— Говори.
Она открыла было рот — и тут же осеклась:
— Нет. Не могу. Я не права.
— Надя, — твердо сказал он, — давай мы вместе будем решать, права ты или нет. Мы ведь команда. Правильно?
На глазах Нади снова выступили слезы.
— Димочка! — взмолилась она. — Ну не мучай меня, пожалуйста! У меня голова болит смертельно! И в ушах шум. Да еще ночь опять почти бессонная. Вот и вошел в голову какой-то бред…
— Но почему ты сказать-то не хочешь?! – воскликнул Полуянов. — Я сразу и рассужу: бред — или нет.
— Нет, не могу я человека огульно в убийцы записывать!
— Да никого ты в убийцы не записываешь! Мы всего лишь обсуждаем версии, понимаешь! И к тому же, — он снова взглянул на часы, — мне хоть будет что Митяю, ну, оперу, предъявить!
— Нет! — возмутилась Надя. — Вот уж оперу ничего предъявлять, пожалуйста, не надо! Я ведь сказала тебе: это полная ерунда! И ни единого доказательства! А ты уже предъявлять собрался! Чтобы человека несправедливо обвинили!
Она бессильно откинулась на стуле, прикрыла глаза.
Полуянов, чертыхнувшись, ушел в комнату. Долго там ворчал — искал чистую футболку и на что сменить мокрые до коленей джинсы.
Но когда журналист вновь появился на пороге кухни, Надя уже сумела взять себя в руки. И спокойно произнесла:
— Слушай. У меня — соломоново решение. Ты можешь свой лэп-топ оставить? Я, пока ты ездишь, кое-что в Интернете посмотрю… Проверю… И, когда вернешься, все тебе расскажу. Если мои подозрения, конечно, подтвердятся.
Он с сомнением взглянул на ее бледное, с черными тенями под глазами лицо:
— Какой тебе сейчас Интернет? Иди отсыпайся. Утро вечера мудренее.
— Нет, — печально улыбнулась она. — К тому же утро уже наступило. Давно. И я все равно сейчас не усну — нервы совсем развинтились.
— Да бери, конечно, лэп-топ, — пожал плечами Дима. — Рыскай. Только я бы на твоем месте лучше поспал.
И неожиданно увидел в ее глазах веселые искорки:
— А мы, Димочка, с тобой вместе поспим. Как только убийцу вычислим. Договорились?
— Договорились, — против воли расплылся он в улыбке.
И, уже выбежав из квартиры и торопливо спускаясь по лестнице, еще раз подумал: «И почему я столько лет считал, что Надюха ни на что, кроме пирогов и уюта, не способна?!»
Надя
Интернет она не любила. Сказывалась библиотечная закалка: книга или газета должна быть живой, чтоб можно потрогать, понюхать… Никакого сравнения с текстами на экране компьютера — от одного взгляда на них и мигрень начинается, и в глазах щиплет. Да и анонимных авторов в библиотечных фондах не часто встретишь, любой почтет за честь подписать и статью, и уж тем более увидеть свою фамилию на книжной обложке. В Интернете же каждый второй текст без подписи, а уж что люди под разными никами на форумах несут — и вовсе читать противно.
Но иногда, следует признать, без Всемирной паутины не обойтись. Как, например, сегодня. Не тащиться же в родную историчку, когда на часах половина седьмого! К тому же хотя Надя в библиотеке в авторитете, и нужные материалы ей девочки из газетного хранилища мгновенно подберут, а в Интернете все равно получится быстрее.
Потому, едва Димка вывел из «ракушки» свою «Мазду» (она наблюдала за его отъездом в окно), Надя заварила себе в его же огромной чашке несметное количество кофе и, вздохнув, включила компьютер. Будем надеяться, что недавняя контузия и вторая бессонная ночь не помешают ей найти нужную информацию.
Но, видно, светлую голову не пропьешь. Или просто повезло — потому что все, что хотела, Надя вытащила из Интернета буквально минут за сорок.
Никаких доказательств у нее по-прежнему не было. Зато уверенности, что ее версия имеет право на существование, существенно прибавилось.
Она выключила компьютер. Прошлась по квартире. С отвращением взглянула в сторону развороченной кухни. Устроилась в гостиной, на диване. И что теперь прикажете делать? Звонить Димке? Рассказывать все ему? Чтоб тот начинал действовать на свое усмотрение?
Или же попробовать разрулить ситуацию самой?..
Немного, конечно, рискованно. Зато — если она ошибается — никто не будет над ней насмешничать. И не посмеет укорять. К тому же у нее и повод есть: она должна рассказать о смерти Степана.
И Надя, еще минуту поколебавшись, набрала знакомый номер.
Ей ответили мгновенно и, похоже, обрадовались:
— Ой, какие люди! Привет, Надюшка!
— Привет, — сдержанно откликнулась она. — Слушай. У меня тут для тебя есть кое-какие новости. Мы не можем сегодня встретиться?
— Вау… Боюсь, что нет. Если только… Но ты все равно не успеешь.
— Не успею куда?
— Ну, я дома буду еще час. Может быть, час пятнадцать. А потом ухожу, и весь день забит.
— Нет, я приеду, — поспешно произнесла Митрофанова. — Ты точно не против?
— А чего мне возражать? — хмыкнули ей в ответ. — Приезжай. Только если не успеешь — не обессудь. Ждать тебя я не буду.
И в трубке запищали гудки.
А Надя отшвырнула телефон и пулей ринулась в спальню. Белье, летние брючки, футболка… Полуянов хотя и ворчит, что она зануда, но насколько удобней, когда все вещи выстираны, выглажены и под рукой! Одеваешься буквально за секунду. Только неряхи вроде него, когда порядок, ворчат, что «дома ничего не найдешь».
Теперь — документы. Из шкатулки достаем давно похороненные водительские права. Техпаспорт, кажется, валяется в Димкином ящике письменного стола. Ключи от гаража и от машины нашлись там же. Оттуда же Надя, минуту поколебавшись, извлекла стодолларовую купюру. Если полуяновская раздолбайка не заведется, придется бросаться в ноги первому же таксисту. Хотя не хотелось бы — обратно-то она точно машину не поймает… Если, конечно, ей доведется ехать обратно.
Все, собралась. Доверенность писать уже некогда — придется рисковать и ехать так. И надеяться, что древняя, вся в подпалинах ржавчины «шестерка» со скромно одетой девушкой за рулем вряд ли заинтересует гаишников.
И Надя еще быстрее, чем часом ранее Дима, выскочила из квартиры. Как хорошо, что свою старую «шестерку» Полуянов продать не успел! И держит в гараже рядом с ее домом!
Дима
Полуянов вернулся из милиции в девять утра — голодный, с тяжелой головой и весьма не в духе. Понятно, конечно, что мужчинам жалеть себя не положено, но ведь он тоже провел бессонную ночь. И чертовски устал. Плюс встреча с опером прошла совсем не так, как хотелось бы. В ушах до сих пор звучали слова Митяя — как ни пытался Дима заглушить их быстрой, со свистом ветра, ездой и громкой музыкой: «И это все, что ты мне можешь предложить?! Я-то думал, ты правда чего серьезного накопал…»
Потому, когда от Надькиного подъезда ему наперерез двинулся сосед снизу, Полуянов был настроен решительно: никакой праздной болтовни. Сухо поздороваться, но ночное происшествие не обсуждать. Не до дядь-Петиных сейчас причитаний о том, что у него квартира затоплена, а ремонт, буде верхний жилец мертв, теперь оплачивать некому.
Но оказалось, сосед тему для беседы выбрал иную. Не поздоровался, а немедленно напустился на Диму:
— Как ты ей только это позволяешь?!
— Кому позволяю? Чего?! – изумился журналист.
— Да Надьке твоей! Она девка, не спорю, хорошая. Но на хрена ты за руль ее сажаешь?
— Я? Надьку? За руль?!
Полуянов по-прежнему ничего не понимал.
— «Шестерка» красная в наших гаражах стоит — твоя? — уточнил дядя Петя.
— Ну.
— Вот те и ну. Твоя Надька на ней час назад укатила. Мне, конечно, не жаль, дело ваше… И стукачить я не люблю… Но ты тачилу-то свою на яму загони. Проверь. Видел бы, как она в яму долбанулась!
— Надька?.. Уехала на моей «шахе»?! – тупо переспросил Дима. — Но она же не водит!..
— Не водит. Сразу видно, — кивнул дядя Петя. — Они, козы, все не умеют. Но ведь гоняют!..
Впрочем, Дима уже его не слушал. Выхватил мобильный, одним щелчком по автодозвону набрал Надькин номер… Сейчас он ей устроит! У нее ведь контузия, сотрясение, надо лежать, не уезжать неизвестно куда за рулем! Да еще — на его машине!!
Однако вместо виноватой Надьки ему ответил механический женский голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Специально, что ли, вырубила, чтобы он ее не ругал?
Дима машинально набрал домашний — и тоже нарвался на длинные гудки. Вот наглость!
Или, вдруг осенило его, она не просто прокатиться поехала? Намекала ведь с утра, что у нее какие-то идеи касательно убийцы появились. Неужели отправилась проверять?! В одиночку?!
Дядя Петя все еще топтался рядом, посматривал сочувственно.
— А Надька не сказала, куда поехала? — безнадежно спросил его Полуянов.
— Да я пытался узнать, — развел руками дядя Петя. — Спросил. И когда она в яму грохнулась, крикнул ей, что с такой ездой — лучше б на метро ездила. А она меня, — он обиженно шмыгнул носом, — между прочим, послала…
— Понятно, — перебил его Полуянов.
Ох, Надька, Надька. Самостоятельная ты моя…
И он, не обращая более внимания на дядю Петю, поспешил в квартиру. Может, Надежда хотя бы записку додумалась оставить?!
Надя
Поездка по утренней столице прошла, прямо скажем, на «троечку». Хорошо хоть против потока ехала — сначала в сторону Кольцевой, а потом по Ярославке, в область. Навстречу — сплошная пробка, а отдельные лихачи и вовсе по ее полосе мчатся, никакие штрафы их не пугают. Надя и фарами им помаргивала, и «фак», как Полуянов часто делает, демонстрировала, но хамам — хоть бы что. Мчатся тебе прямо в лоб да еще и сигналят.
Впрочем, с соседями по потоку особой дружбы тоже не получилось. Попутные машины постоянно норовили то подрезать, то прижаться к заднему бамперу. Надя не поняла: или за те годы, что она не ездила, на дорогах начался тотальный беспредел, или опытные автомобилисты просто чувствовали, что в их ряды затесался новичок. И, по законам улицы, учили его жизни. А может, просто важничали, что сами на иномарках, а девушка на позорных «Жигулях» передвигается. Народ стал жить лучше, отметила Надя, ржавчин типа той, на которой она ехала, нынче на дороге почти не встречалось.
«К черту гордость. Надо у Димки «Мазду» требовать, — думала Митрофанова. — И рулить при каждой возможности. А то я как дура: права сто лет имею, а практики — никакой. Так совсем разучусь… Полуянов, правда, зудеть будет. Жалеть свою тачку. Ну и пусть зудит. А если «Мазды» ему жаль — пускай какой-нибудь «Матис» мне купит. Или «Гец».
Она, в очередной раз уворачиваясь от бешеной «Тойоты», одновременно нажала на тормоз и на сигнал. «Шестерка» откликнулась визгом шин, при торможении ее слегка повело. Нет, ну что за раздолбайка! На такой в элитный поселок и въезжать-то стыдно.
Впрочем, еще позорнее входить туда пешком, протопав четыре километра от ближайшего перекрестка, где останавливается автобус. К тому же отправься она своим ходом, точно бы опоздала. А так всего час прошел с момента, как она из квартиры выскочила. Значит, пятнадцать минут у нее в запасе точно есть. Ирка — девушка пунктуальная. Раз сказала, что через час с четвертью уедет, так и будет.
Надя притормозила перед КПП. Твердо выдержала презрительный взгляд охранника, устремленный на ее автомобиль. И сообщила ему, что приехала на семнадцатый участок. В коттедж Ирины Ишутиной.
— У вас есть предварительная договоренность? — важно осведомился халдей.
— Да. Хозяйка будет рада меня видеть, — ответила Митрофанова.
А про себя подумала: «Или, наоборот, не рада. Если я вдруг окажусь права».
* * *
Надя не сомневалась: Ирина встретит ее при полном параде. То бишь уже в костюме, с макияжем, нервно притопывая обутой в офисный башмачок ногой. А как иначе, если через пару минут на работу выезжать?
Однако, к ее немалому удивлению, Ишутина отворила ей в халате. Босиком. С неприбранными волосами, небрежно стянутыми грошовой резинкой.
— Ты ж говорила, что уезжаешь! — удивилась Надежда.
Та пожала плечами:
— Я отменила встречу.
И пригласила:
— Проходи.
Было что-то странное в ее немногословности и растерянной, совсем не хозяйской улыбке.
— Ты… ты не заболела? — осторожно поинтересовалась Надежда.
— Я?.. – Та продолжала отрешенно, будто инопланетянка, улыбаться. — Нет…
Но все же взяла себя в руки, уколола:
— Зато ты, я смотрю, совсем поправилась. Деловая такая… Хотя и бледная еще. Ладно. Шагай в гостиную. Кофейком тебя напою. Или, — опять этот странный, виноватый и рассеянный взгляд, — ты со мной теперь за один стол и не сядешь?
— С какой стати? — изумилась Надежда.
— А испугаешься, что отравлю, — хмыкнула Ишутина.
И неожиданно резким движением выхватила из Надиных рук ее сумку. По-хозяйски ее распахнула. Извлекла оттуда мобильный телефон. Выключила. И положила в карман своего халата.
— Эй… Ты чего делаешь? — тихо спросила Митрофанова.
— Да так… Ограждаю себя от твоих глупостей, — снова усмехнулась та.
Взгляд — ледяной. Губы — поджаты. Но Надя до сих пор не верила. Просто не могла поверить!..
Но за ручку входной двери — она до сих пор стояла на пороге — попробовала дернуть.
Однако та даже не шелохнулась. А Ирина, снова неприятно улыбнувшись, продемонстрировала гостье пульт дистанционного управления. Объяснила:
— «Умный дом». Чтоб дать любую команду, даже с дивана вставать не нужно. Заперто. И не пытайся.
Она протянула к Митрофановой руку, и та против воли вздрогнула.
— Да не дергайся ты! — презрительно произнесла хозяйка. — Если я говорю: будем пить кофе — значит, пока только кофе.
Она повернулась и, больше не глядя на Надежду, двинулась в гостиную. Митрофанова поплелась следом. И, пока шагала, успела отметить: а шансов-то выбраться у нее нет. Входная дверь заперта. Окна — тройные стеклопакеты, да еще и зарешечены. И явно никого больше в доме нет. А Димке — единственному, на чью помощь можно надеяться, она даже не намекнула, куда поехала…
Ирка тем временем махнула гостье на широченный, белой кожи диван:
— Садись. Кофе щаз сделаю. Ты мне только сначала скажи: как ты догадалась?!
— Ир… — тихо произнесла Надежда. — Я… я на самом деле ни о чем еще не догадалась… Только заподозрила…
— Ладно, заподозрила она! — фыркнула Ирина. — Раз ни свет ни заря ко мне приперлась — значит, точно поняла!.. Говори: как? Где я прокололась?!
— Да я просто случайно узнала… — промямлила Надя, — что ты замуж собираешься. За влиятельного человека. И тогда еще подумала: влиятельные — они невест придирчиво выбирают… А сегодня в Интернете прочитала, что ты за самого Тимофея Милюкова, оказывается, выходишь. Это ведь, если не ошибаюсь, сын известного олигарха? Того самого, кто весь газ в стране держит?
— Да, Митрофанова. Ты не ошибаешься, — поджала губы Ирина.
— Ну вот я и решила, — поникла Надя, — что такой человек… обязательно захочет, чтобы невеста его сына была безупречной. Абсолютно безупречной. Во всем. И ты на самом деле… ты — такая и есть. Молодая, красивая, самостоятельная, умная. — Она взглянула в глаза подруге.
— Слушай, Митрофанова, — поморщилась хозяйка. — Не надо тут рассыпаться в комплиментах! Тебе это не идет. Да и поздно ко мне подлизываться.
— А я к тебе и не подлизываюсь, — возмутилась Надежда. — Я действительно считаю, что ты… ты — в общем, мой идеал. Единственный человек, который всего сам своим трудом достиг. А та ошибка, что ты — нет, мы все, все трое! — совершили тогда, — с кем не бывает?!
— Думаю, папашка Милюков с тобой бы не согласился, — вздохнула Ирина.
— Значит, я угадала… — потупилась Надя.
— Угадала, — кивнула подруга. — Узнай старик, как мы развлекались, точно меня бы под зад коленом… — И задумчиво, все с той же отрешенной улыбкой добавила: — А согласись, тогда мы и подумать не могли, что эта история нам когда-нибудь аукнется!.. Просто прикалывались…
Десять лет назад
Наступил май, зашумели праздники, добрая половина москвичей отвалила в пригороды сажать картошку и анютины глазки. Дачная неволя светила и Коренковой, и Степану — но, к счастью, им удалось отбиться. Сослались на грядущие экзамены и массированную подготовку, которая якобы лишь в компании возможна. «У нас, мам, каждый за свою тему отвечает. Вызубривает ее и рассказывает остальным. Так быстрей и удобней. А если я с тобой на дачу поеду — получается, друзей подведу».
Родители, простаки, купились. Хотя на самом деле нужно полным дураком быть, чтобы в теплые, почти летние деньки париться над учебниками, когда в столице столько соблазнов: и фонтаны включили, и уличные кафешки пооткрывали. А новые фильмы, а очередные компьютерные бродилки, а распродажи зимних коллекций в магазинах?
Отдельные фанаты, вроде Семки Зыкина или Людки Сладковой, земные развлечения игнорируют. Отращивают горбы над учебниками — не школьными, конечно, а уже институтскими. Будто другого времени не будет — когда, например, погода испортится. Или родаки со своих дач в Москву подвалят.
А Надя, Лена, Ирина и Степан по взаимной договоренности на учебу забили. Как сказала Елена, «нужно насладиться последней халявой! А то после праздников как навалится: и выпускные, и вступительные…»
Одна беда: все весенние развлечения требовали денег, денег и денег. Что самая паршивая карусель в парке Горького, что билет в киношку на голимый утренний сеанс. А пиво, а входной билет в то же Коломенское, а несчастное фруктовое мороженое в кафешке?..
С финансами у всех четверых оказалось негусто. Одной Елене мамаша благородно отбашляла карманных денег — считалось, что на развитие, будто дочь на них приобретает диски классиков и билеты в консерваторию. Ирка у своих родаков презренный металл изымала незаконно. Они, говорила, такие бардачники, что сотню туда, сотню сюда — и не замечают. А вот Наде со Степаном похвастаться было нечем. У него семья пьющая, у нее — неполная и категорически малообеспеченная. Но если Надю, дочь медсестры, в их компании жалели, опекали и угощали, то Степану, какому-никакому, а мужчине, приходилось несладко. Каждым глотком пива его попрекали, каждой чипсиной.
— Что вы к нему цепляетесь? — упрекала подруг Надежда.
А Лена с Ирой в один голос начинали кричать, что, мол, если он такой бедный, то пусть ходит трезвым. А лакать пенное за счет девчонок не по-мужски.
— Ну, тогда давайте и звать его не будем! — предлагала Митрофанова. — Зачем издеваться-то над человеком?!
Однако этот вариант подруг тоже не устраивал.
— Да ну, тогда совсем с тоски помрешь! Три девчонки, шерочка с машерочкой! А он — хоть подобие мужика…
Надя всегда удивлялась, как Степка только терпит. Все наезды, упреки и то, что он всего лишь подобие . Даже однажды, когда они вдвоем по району шатались, Надя спросила:
— Неужели тебе не обидно?..
Ивасюхин в ответ лишь улыбнулся. И, начитанный, привел в пример кавалера де Грие, героя романа «Манон Леско». Который был готов терпеть любые унижения — лишь бы находиться при своей обожаемой королеве.
— Но у него-то любовь была, — пожала плечами не менее начитанная Надя. — Он от своей Манонки с ума сходил. Конкретно. А ты кого из нас любишь?
— А всех! — расплылся в улыбке Степан. — Вы, именно когда вместе, такие классные! Я с вами рядом просто преображаюсь! Другим себя чувствую. Взрослым и сильным. Понимаешь?
— Не понимаю, — вздохнула она. — Какой, на фиг, сильный? Ирка тебя доходягой в глаза зовет. А Ленка говорит, что ты годишься только страницы переворачивать, когда она по нотам играет.
— Да они просто болтают, — заверил ее Степан. И ухмыльнулся: — А на самом деле знают, что без меня пропадут! И ты — пропадешь. Я же вас спас уже однажды — когда вы с машиной вляпались? Спас. И еще когда-нибудь, вот увидишь, спасу! И Ленка с Иркой это тоже понимают.
Крыть ей было нечем. Да Надю и саму устраивал верный и безответный Степан рядом. Всегда и с математикой подскажет, и сумку тяжелую поднесет, и домой его можно звать, если вдруг телик забарахлил — починит. К тому же на вечерних улицах удобно. Если трое девчонок одни вечером шарашатся — тут же начинают разные хулиганы подгребать. А если вместе с каким-никаким, а парнем, то не каждый сунется.
…И на те майские они хоть и вздыхали, что вечно денег не хватает и толком даже не тусанешься, а жили все четверо дружно. Наскребали на пиво, волокли бутылки в парк, душевненько, на только что взошедшей травке распивали. Или, если вдруг дождик, собирались у Ленки — благо маман у Коренковой отсутствовала, на все праздники отбыла на фазенду отдышаться после загазованной московской зимы.
Сидели, болтали, прикалывались, глазели в телик, брали напрокат видеокассеты. Елена, если была в духе, садилась за рояль, баловала одноклассников прикольными попурри или просто аккомпанировала, а они дурными голосами завывали что-нибудь из Шевчука или «Алисы». Резались в «дурачка». Однажды, по приколу, позвонили в телефон доверия. И Ленка, самая артистичная, изобразила несчастную любовь — да так удачно, что у нее адрес начали спрашивать, чтобы спасателей прислать, уберечь ее от суицида.
А в последний день майских каникул случилось непредвиденное.
Виной тому стала то ли «Эммануэль», которую компания дружно пересмотрела чуть ли не в сотый раз, то ли роскошная трехлитровая бутылка мартини, которую притащила Ишутина (Иркины родители в тот день неразумно бросили в ящике кухонного стола очень крупную сумму денег). То ли ленивый дождик за окном — под его стук так и хотелось забраться под плед и прижаться к теплому дружескому плечу…
Скорее же причина оказалась в том, что из закуски был единственный лимон. Вот и захмелели быстро, буквально после первого литра.
Надя — ее алкоголь всегда утихомиривал — начала клевать носом. А Ирка с Леной — те от спиртного, наоборот, становились агрессивными — взялись цепляться к Степану. С неизменной претензией: «Ах ты, халявщик!» А тот — тоже захмелевший — вместо того, чтобы, как обычно, отшучиваться, вдруг заявил девчонкам, что «рассчитается». За все. И прямо сейчас.
— Да что ты можешь?! – захохотали те.
А Степан пьяновато заверил: мол, то и могу. За что иные бабы немалые деньги платят. В какой-нибудь «Красной шапочке». Такое, мол, сотворю, что Камасутра отдыхает. За еще одной бутылкой тут же побежите. Да не «Мартини», а чего покруче — чтоб за неземное удовольствие заплатить.
— Степ, что ты несешь! — возмутилась Надя. — Пойди умойся! Протрезвей!
А Ленка с Ирой вдруг закричали, что трезветь как раз и не надо. Что они обе с огромным удовольствием протестируют задаваку и нахала. И если тот окажется не настолько хорош, как грозится, возьмут его в вечное рабство.
— Будешь мне тогда педикюр каждую неделю делать! — хохотала Ирина.
— А мне — бюстгальтеры стирать! И кофточки гладить! — веселилась Ленка.
И Степка в запале поклялся, что согласен. Мол, пойдет в рабство и любое желание исполнит, если госпожи вдруг его сексуальными способностями окажутся недовольны.
— Ну знаете! — возмутилась Митрофанова. — Вы, по-моему, крейзанулись все! Я ухожу.
— Да ладно, Надюха, целку из себя строить! — фыркнула Ирина.
— Лучше еще мартишки выпей! — поддержала подругу Елена.
Они чуть не силой влили в нее полный бокал. И Надя вдруг почувствовала, как ей и самой становится беззаботно, легко, тепло… А где-то внизу живота поднимается приятная, сладостная волна…
Но все же Надежда тогда взяла себя в руки. Сказала, что хочет курнуть. Вышла на лестницу. Выкурила сигарету. Еще немного подумала. Поняла, что все равно не сможет… И — ушла.
Вслед за ней, ясное дело, никто не побежал. А Надя вернулась домой, легла в постель и долго крутилась без сна. Ругала себя дурой и целомудренной клушей… Гадала: неужели Степан дока в любовных утехах? И страдала, что одна. В холодной постели. Не-принца, Степку, она отвергла. А принц, Димочка Полуянов, все равно не звонит…
…Правда, на следующий день подруги ее заверили: никакой восточной сказки Степан продемонстрировать не сумел. Девушки разочарованно жаловались Наде: «Какая там Камасутра? Сплошное хвастовство… Все наврал Степан. Сопляк — он и есть сопляк. Всунул-вынул — и весь разговор. Правильно ты сделала, что сбежала».
Надя девчонкам тогда не поверила. Специально, наверно, болтают, чтоб она на Степана не претендовала. Чтоб он их одних развлекал.
Однако, когда после майских они, все вчетвером, встретились в школе, Надя действительно не заметила, что между Ириной, Еленой и Степаном возникли особые отношения. Наоборот — все трое держались, не чета прежним временам, напряженно. И пиво все вместе пили тоже без былой легкости и веселья. А потом, очень быстро, им и вовсе стало не до тусовок. Навалились контроши, экзамены, сутолока перед выпускными…
И последний день майских каникул вместе с трехлитровой бутылкой мартини забылся, будто яркий, но мимолетный сон.
