Глава седьмая
Ирина Стеклова
Мы с ней обе хотели стать звездами. Улыбаться всему миру с экранов и с первых газетных полос.
Наши мечты не сбылись, и когда-то я долго гадала: как сложится жизнь двух девушек — с прекрасными фигурами, железными нервами и хаотичными обрывками школьных знаний в голове?
Я — наивная! — не сомневалась, что повезет именно мне. Потому что у меня — прекрасная память, светлая голова и — что немало! — железная задница. Некрасивое лицо в сравнении с этими качествами — такая мелочь!
А Изабель всегда была эдакой попрыгуньей-стрекозой. Хи-хи, ха-ха. И, конечно, страшно гордилась, что красотка, да еще смуглолицая.
Не скрываю, я жестоко переживала, когда вылетела из спорта. Причем по вине Изабель. Но мне было только четырнадцать. Я надеялась, что еще найду себе новое увлечение и преуспею в нем. И прославлюсь, назло своей легкомысленной подружке.
И я действительно достигла в этой жизни немало. Многие ли выпускницы экономических факультетов могут похвастаться, что смогли буквально за пару лет после института раскрутить собственный бизнес? Без всякой помощи, без мохнатой лапы?
В двадцать четыре года у меня уже имелась пара собственных бутиков в столице, шутка ли?
Впрочем, слухи, что за моей спиной богатый «папик», а то и несколько, я активно поддерживала. Так безопасней. И более органично.
Итак, самый главный — финансовый — вопрос был решен, но стала ли я счастливей? Держать магазины — чертовски нервная штука. Я спала по четыре часа в сутки, постоянно разруливала какие-то проблемы, дергалась.
А глупышка Изабель в то время (я следила за ее карьерой) без малейших усилий попала на телевидение. Если бы на скучную должность редактора, дольщика, секретарши, я бы не стала расстраиваться. Но ей доверили вести собственную фитнес-программу, что может быть интересней?!
Очень долго я видела ее только по телевизору. Будто назло, как ни включишь «ящик», оттуда тебе улыбается, растягивает бесконечной длины ножки ненавистная Изабель.
Одно утешало: наверное, вся ее красота — это грим и фотошоп.
Но, оказалось, нет.
Однажды мы с ней столкнулись нос к носу на какой-то презентации. И я просто опешила, насколько Изабель выглядит потрясающе. Шикарно одета, уверенно держится. И особенно мне было горько от того, что ноль, бабочка имеет возможность заниматься тем, что ей интересно. А я — образованная, умная, обеспеченная — вынуждена корпеть над скучнейшими продажами, налогами, бухгалтерией.
Она — дрянь! — еще и пожалела меня. Психолог доморощенный!
— Ирочка! У тебя скучные глаза. Тебе обязательно надо развеяться!
И взялась знакомить с интересными и полезными, с ее слов, людьми.
Одним из них оказался смешной толстяк Георгий Золотой.
Я сначала не восприняла его всерьез: слишком потный и слишком сальные шутки.
Но Изабель шепнула на ушко:
— Не суди опрометчиво! Это лучший в Москве фотограф!
И я сразу сменила высокомерное лицо на улыбку. Потому что фотография была моим давним и, увы, совершенно бесполезным с точки зрения бизнеса увлечением.
Я напросилась прийти к Георгию в студию. Он сделал мне снимки — действительно уникальные, ни у кого еще так здорово не получалось. Я поблагодарила. И попросила: можно ли мне сфотографировать его?
— Ты смеешься надо мной, деточка? — хмыкнул он, но свой дорогой «Никон» дал.
А через двадцать минут уже смотрел на меня совсем другими глазами. Никогда не забуду его удивленных слов:
— Ты сумасшедшая. Такая же, как и я!
Что ж. Впервые меня выделили из безликой толпы нормальных.
Хотя как мужчину я Золотого не воспринимала очень долго. Сама, безусловно, не красавица, но хотя бы фигура благодаря спорту осталась идеальной. К тому же финансовая независимость придавала уверенности, что могу себе любого выбрать. Пусть не красавца, но мужика не хуже, чем у других.
Но вот что удивительно: я-то думала, что Золотой своей внешностью и привычками меня все больше и больше раздражать будет. А получилось — наоборот. Будто благородное, многолетней выдержки вино смакуешь. Я только во вкус входила.
Сколько интересного он рассказывал! Как необычно видел мир. И как фантастически фотографировал!
Раньше я не верила, что можно не любить человека за внешность, но любить то, что внутри. А с Золотым поняла — это очень даже возможно! Да еще секс он любил такой, как и я. Необычный. Жесткий. На грани.
И в один из дней я сделала решительный шаг.
Перечеркнула все прежние достижения. Продала свои магазины и полностью отдалась — фотографии. И Георгию Золотому. Несуразному, некрасивому, но такому удивительному человеку.
Он, без преувеличения, открыл передо мной новый мир. Мрачный, красочный.
Больше всего в жизни Золотой ненавидел стандартную красоту. Правильные черты лица, идеальные фигуры, зеленую траву, изумрудное море и ярко-синее небо. Взрывался от вида улыбающихся семей на фоне новенького автомобиля (реклама страховых компаний). Готов был в клочья порвать умилительных младенцев (продвижение детского питания).
— Ирка, ты такая некрасивая! Как я тебя за это люблю! — постоянно повторял он.
Георгию было смертельно скучно в рамках официальной фотографии, и куда он только не лез. Снимал эротику, уродов, нищих, свалки. Обожал пост-мортем. Говорил, что явную красоту нащелкает любой дурак, а увидеть ее в бездомном одноглазом щенке или мертвой старухе — вот настоящее искусство.
Я повсюду с восторгом таскалась с ним. Быстро перестала бояться вокзальной грязи, кладбищ и даже моргов. Ведь Георгий, если смотреть через его объектив, действительно мог показать то, чего другие не видели. Увидеть радость в горе и красоту — в грязи. К тому же он оказался чрезвычайно щедр. Готов был поделиться со мной всеми своими знаниями. Постоянно повторял, что я — ненормальная. И талантливая. Все время бросал мне вызовы: «А слабо сделать репортаж из хосписа? А бомжей на Казанском поснимать не боишься?»
Я из себя выпрыгивала, чтобы доказать: нет, не слабо. И мои фотографии очень скоро тоже стали собирать в Интернете тысячи лайков, получать премии.
Золотой советовал мне вести себя вызывающе, всячески выделяться из толпы, устраивать флешмобы. Я фантазировала, как могла.
Весь мир облетела моя серия про русалок: безобразные, с обвислыми боками старухи выполняют фигуры из синхронного плавания.
А чего стоил флешмоб «Грязные танцы» — когда я загнала, в буквальном смысле, в лужу с десяток рвущихся к славе девиц и фотографировала их — мокрых, перепачканных.
После успеха «Русалок» и «Грязных танцев» Золотой спросил:
— А что тебя все тянет — как бы это выразиться? — на водные виды спорта?
Я усмехнулась.
Георгий, при всех своих замечательных качествах, эгоистичен был до крайности. Как Людовик ХIV: «Государство — это я!» Смешно сказать, он даже мою фамилию долго не мог запомнить. А когда мы бывали в ресторанах, каждый раз искренне удивлялся, что я не ем огурцы и кофе пью только без сахара.
Творец имеет право не интересоваться ничем из внешнего мира.
Но, коли спросил, я объяснила, что в детстве занималась синхронным плаванием.
Его почему-то чрезвычайно заинтересовала эта новость, и он весь вечер выспрашивал о тренировках, об отношениях между подругами, о соревнованиях, о спортивных проблемах.
Я с удовольствием болтала. В том числе упомянула, что наша общая знакомая Изабель Истомина когда-то тренировалась со мной в одной команде. И рассказала про ее поразительное умение сидеть под водой чуть не по пять минут.
— Как интересно! Просто потрясающе! — то и дело восклицал Георгий.
А я была счастлива, что он заинтересовался хоть чем-то, связанным не с работой, не с фотографией, но со мной.
Когда я выдохлась, Золотой внимательно взглянул на меня и произнес:
— Ну, я понял, что ты снимаешь плавание, потому что знаешь его досконально. Расскажи теперь остальное: почему твои фотографии о нем настолько злые?
Я усмехнулась. Какой смысл молчать? Тем более и тайны никакой не существовало. О нашем японском бенефисе даже в свое время в газетах писали. В японской «Емиури Симбун» и в родименькой российской бульварной «ХХХ-пресс».
Золотой, пока слушал, своих желтых глаз с меня не сводил, кулаки сжимал-разжимал — ни дать ни взять, кот, готовый броситься на добычу. Но, в отличие от родителей и немногих знакомых, кому я рассказывала, ни разу у него не вырвалось: «Зачем ты только с ней пошла?!» и «Сама виновата».
Наоборот, снизошел до того, чтобы встать, обнять, прижать к своему жирному телу. Задышал в ухо:
— Девочка ты моя бедная! До чего несправедливо-то, а! Ты вообще ни при чем — а вся твоя жизнь к чертям!
И жалостью своей растравил старые раны — я захлюпала носом, выкрикнула:
— А ведь я могла бы звездой сборной быть, на пьедестале стоять! Ненавижу ее! Ненавижу!
— Ну и как ты отомстила? — с интересом взглянул он на меня.
— Когда Изабель в ванне лежала, фен туда швырнула, — потупившись, ответила я.
— Молодец, — с серьезным видом похвалил он.
— Но гадина успела выскочить. Подняла визг. Мне вызвали психиатра, накачали таблетками…
— И на этом ты остановилась, — хмыкнул Золотой.
— Ну, я еще пыталась на следствии ее валить. Только без толку. За рулем ведь я была.
— То есть, — медленно произнес фотограф, — твоя подруга сломала тебе жизнь, а ты поплакала, да и смирилась? Одному синхронному плаванию мстишь — хотя оно совсем здесь ни при чем?
— Ну…
— Ты до сих пор считаешь, не случись той истории, все бы у тебя совсем по-другому сложилось. Страдаешь, коришь себя — и ничего не предприняла?! Ира, я тебе удивляюсь. Первый закон — даже не психологии, элементарного здравого смысла: зло никогда нельзя прощать, иначе оно сожрет тебя изнутри!
— Ну а что ты мне предлагаешь делать?! Убивать ее, что ли, а потом самой в тюрьму?
— Нет-нет, что ты, милая, — расплылся он в улыбке. — Зачем же так грубо?
— Уговорить ее на голые фотки — а потом разослать всем ее агентам и на работу? Или на порнофильм развести? — с удовольствием взялась фантазировать я.
— Примитивная ты девочка, Ирочка… — вздохнул Золотой. — Но я подумаю, чем тебе можно помочь.
— Гоша, да ладно, давай забудем, — попыталась отыграть назад я. — Все равно ведь ничего не изменишь.
— Как раз изменишь, — усмехнулся он. — У тебя в сердце — иголка. И ее нужно обязательно выдернуть.
…А примерно через неделю после того памятного разговора позвал меня в студию. Я надеялась — будет фотографировать. Или — что интереснее! — позволит смотреть, как сам работает.
Но вместо этого он познакомил меня с ослепительно красивым мужчиной. Сердечко мое (хоть я и дурнушка, но все-таки женщина) затрепетало. Однако Золотой мигом разрушил мои сказочные мечты. Коротко представил гостя:
— Это Юрий. — И велел: — Расскажи ему про Изабель.
— А… а что рассказывать? — растерялась я.
— Все, что она любит. Цветы, еда, напитки, одежда, — окинул меня ласковым взглядом красавец мужчина. — Книги, фильмы, художники, страны…
И, хотя выглядело все очень мирно — залитая солнцем студия, улыбающийся Золотой, а также вежливый, дружелюбный красавец, я почему-то испугалась.
— А… зачем вам? Что вы собираетесь с ней сделать?
— Мне не нравится этот вопрос, — недовольно заметил Юрий.
Но Золотой взглянул на молодого человека с укором и беззаботно произнес:
— Я считаю, Юрий, тебе абсолютно не сложно ответить. Ты хочешь познакомиться с Изабель. И сделать ее счастливой.
— Да, это так, — радостно подтвердил красавец.
И от этих его жизнеутверждающих слов у меня по коже пошли мурашки. Кто он, этот хорошо одетый, сладкоголосый, невозможно красивый парень? Работорговец? Продюсер порнофильмов? Или менеджер, кто подбирает молодых-здоровых на органы?!
Ясно одно — правды мне ни за что не скажут. Ни загадочный Юрий, ни тем более Золотой.
Но отступать было некуда. Я выложила все, что помнила о привычках и предпочтениях Изабель. Меня вежливо поблагодарили, велели больше ни о чем не беспокоиться и, конечно, забыть об этом разговоре.
А я никак не могла начать радоваться, что смогла наконец насолить своей заклятой подруге. Постоянно дурацкие мысли в голову лезли. Что прошло много лет. Что Изабель, в общем, не слишком виновата — кто в подростковом возрасте не творил глупостей? Опять же, меня тогда, в Токио, никто силком не волок за руль. И — если совсем честно — даже не случись той истории в Японии, меня все равно бы, наверно, не взяли в сборную.
Однако Золотой, когда я попробовала поделиться с ним своими сомнениями, резко меня оборвал:
— Ира, ты сделала свой выбор. И жалеть о нем поздно. Око за око. Тебя предали — ты не страдаешь молча, а отвечаешь тем же. Уверяю тебя, когда все свершится, твоя жизнь пойдет совсем по-другому. В твоем организме, в творчестве откроются такие резервы, о которых ты прежде даже не догадываешься!
— Но ее хотя бы не убьют? — уныло спросила я.
— Нет. Не убьют, — заверил Золотой. — Будет куда интересней.
И от этого его спокойного тона мне стало еще страшнее.
«С кого начать? — гадал Полуянов. — Со Стекловой? Или с Золотым пообщаться? В этот раз — лично мне?»
Оба варианта простыми не представлялись.
Визит к Ирине (подозреваемой номер один), считал журналист, не подготовлен и преждевременен.
А к Золотому, в его золоченый же особняк со рвом, не попасть.
Тогда журналист остановился на варианте номер три. Купил бутылку «Куантро» и отправился к всезнайкам Оле и Поле, в отдел светской хроники. Изложил проблему, попросил помочь.
Девчонки переглянулись.
— Ох и жаль ему эксклюзив отдавать, — покачала головой Оля.
— Но это ведь Димочка, — задушевно улыбнулась Поля. — Он наш друг, носит нам вкусняшки, «Куантро» не пожалел!
— Ладно, — вздохнула Оля. — Только, Полуянов, поклянись, что никому не скажешь!
И выдала: оказывается, помимо коттеджа в элитном поселке, у фотографа Золотого имеется квартира в Москве. У черта на рогах, в Бибирево, в панельной девятиэтажке.
— Да ну, — фыркнул в ответ Полуянов, — если у человека в крутом месте вилла, зачем ему Бибирево? Сдает, наверное, гад, и налогов не платит.
— А вот и нет! — триумфально улыбнулась Поля. — На вилле он с постоянной бабой живет, а в Бибирево временных водит. Раза три в неделю.
— Может, и адрес скажете? — с надеждой спросил Дима.
— Ну… если в буфет сгоняешь, закусочки к своему «Куантро» принесешь…
Так Полуянов стал обладателем секретного адресочка. И тем же вечером отправился в Бибирево.
Первым делом — как когда-то советовал ему опер Савельев — взялся отрабатывать жилой сектор, и сразу повезло. Дружелюбные выпивохи, что кучковались на лавочке у подъезда, Золотого прекрасно знали:
— А, жиртрест с восьмого? Мужик нормальный.
Выложили — всего-то в обмен на пару бутылок пенного — массу дополнительной информации. Что Золотой (хоть и богема), но малолеток, мальчиков или, упаси господь, каких-нибудь трансвеститов в квартиру свою не водит. Только теток. «Всегда все культурненько, без скандалов. И не задерживаются они у него. Утречком вывел, в такси посадил — и до свиданья. Уже вечером может с другой прийти».
— А что за тетки? — попытался навести мосты Полуянов. — Фотомодели?
— Ну, чтоб их фотомоделями назвать, нужно очень много водки выпить! — заржали мужики. — Золотой ведь — страшней войны! А бабы нынче меркантильные. Попробуй замани ту модель к толстяку, да в «однушку» панельную! Самые обычные овцы к нему ходят. Скромненькие такие, по возрасту — в районе тридцатника.
«Тоже, наверное, лапшу им вешал, как Надьке, что бесплатное портфолио сделает!» — хмыкнул про себя Дима и продолжил свой «допрос»:
— А Золотой еще и в «однушке» живет?
— Ага, да еще вся убитая! — с удовольствием сообщили ему. — Но зато на какой машине ездит! «Мерседес», новехонький! Ох и трясется над ним! У подъезда даже на пять минут не оставит — только в гараже!
— Деловой такой, — ухмыльнулся один из выпивох. — Даму привезет, у подъезда высадит. Пакеты ей вручит и говорит строго: «Квартира сорок два, давай там, хозяйничай. Я через двадцать минут вернусь, чтобы стол был накрыт».
Информация внушала оптимизм.
И дорожка, что вела от гаражей к дому (услужливые соседи Золотого показали), располагалась чрезвычайно удачно для первого знакомства — вдоль глухой стены, узенькая, под сенью деревьев. Лучшее место, где можно попросить закурить, — в том, конечно, случае, если ему повезет и фотограф сегодня приедет ночевать в Бибирево.
…«Звезда» появился на тропинке, как и положено светским людям — почти в полночь. У Димы от вечернего холода уже зуб на зуб не попадал. Надюшка рассказывала, что при ней Золотой выступал с исключительным достоинством — надменная осанка, важная поступь, снисходительный поворот головы. Однако здесь, в ночном окраинном районе, фотограф выглядел довольно жалко: семенит, по сторонам опасливо поглядывает. «Будь я собакой, обязательно бы такого укусил», — решил Полуянов.
И выступил из темноты Золотому навстречу.
Тот шарахнулся, прижался к стене — на лице искренняя надежда, что пронесет.
— Георгий Васильевич, — мягко произнес Дима, — а я к вам.
— Кто вы такой? Я вас не знаю! — возмутился фотограф. И бочком, бочком Полуянова обойти попытался. Не смог. — Я не разговариваю на улицах с посторонними. Если я вам нужен, у меня имеется сайт. Электронная почта. Пишите, я вам назначу встречу.
— Уже писал. И звонил, — хмыкнул журналист. — Вы не ответили. А мне очень нужно с вами поговорить. Об Ирине.
— О какой еще Ирине?! — визгливо выкрикнул толстяк.
Его пальцы-колбаски сжались в кулаки, лицо исказила гримаса, глаза заметались.
Первая реакция радовала.
Полуянов сделал шаг вперед — Золотой сразу спрятал руки за спину, отступил и повторил затравленно:
— У меня тысячи знакомых Ирин! И Марин, и Юлечек, и Катенек. И я не собираюсь обсуждать никого из них! Тем более с вами.
— А вот я — собираюсь обсудить, — ласково проговорил журналист, — Ирину, по фамилии Стеклова. Вы с ней знакомы?
— Ну, допустим, знаком! Но это не повод караулить меня ночью! Врываться в мою личную жизнь! — вновь осмелел фотограф. И даже попытался сдвинуть Диму с узкой дорожки.
Что ж, сам нарвался.
Полуянов взял толстяка за грудки, встряхнул — совсем несильно, приблизил свое лицо к лоснящейся, дрожащей физиономии:
— Тренершу мертвую ты вместе со Стекловой фотографировал? Ты снимал — Ирина свет выставляла?
— Да как вы… Да как ты смеешь?!
Фотограф неожиданно резким рывком стряхнул Димины руки.
Полуянов уже размахнулся, чтоб залепить ему, профилактически, в челюсть, но Золотой не слишком умело отпрыгнул и торопливо заговорил:
— Эй, парень, ты только не горячись. У меня своя свадьба, у Стекловой своя.
— Да неужели? — иронически заметил Полуянов. — А по-моему, вы — ее гуру и она вам во всем подражает.
Дима откровенно блефовал, но, кажется, попал не пальцем в небо, а в точку.
— Ну да. Я ее учил, — буркнул Золотой. — Потому что она как банный лист пристала. Ну и выучил — на свою голову.
— Расскажите, — мягко попросил Дима.
— А что рассказывать? Ошибся я. Нельзя было ее к теме смерти даже близко подпускать. Я создаю настоящие памятные снимки. Пусть трагичные, но достойные, интеллигентные, скромные. А у Ирки — тема другая. Ей главное — не красота смерти, а эпатаж. Могла на кладбище фотосессию устроить, последняя фишка — в гробах фотомоделей снимала. У нее с головой, по-моему, что-то не так. Только я понял это, к сожалению, далеко не сразу.
Вроде очень Золотой старался говорить о Стекловой нейтральным тоном, но слишком уж нервно потирал руки. И глазенки метались.
В чем тут дело? Может, они все-таки вместе Истомину изводят?
Дима пытался представить: вот человек-гора вламывается во мраке ночи в салон красоты. Разбивает аквариум, выкладывает из умирающих рыбешек узоры-послания для Изабель. Или приносит под дверь Истоминой манекен, поразительно похожий на нее саму, мертвую…
Картинка не складывалась. К тому же консьерж говорил о молодом, нормального телосложения парне. Или тут целая банда работает? Банда психов? Нет, не бывает такого.
— Расскажи мне про Стеклову. Все, что про нее знаешь, — сбавил обличающий тон Полуянов.
Чрезвычайно надменный (как рассказывала Надюшка) фотограф тыканье проглотил, вздохнул, махнул в сторону лавочки:
— Давай тогда хоть присядем.
Скамейка, ветхая и грязная, опиралась спинкой на гаражные стены. Рядом стояла урна, полная битых бутылок и рыбьих ошметок. Зато пластиковые стаканчики (явно уже бывшие в употреблении, и не раз) были заботливо прикрыты стопкой газеток на сиденье.
— Наш местный бар, — насмешливо представил местечко Золотой. — Не «сухими» же тут сидеть. — Он извлек из внутреннего кармана пижонскую посеребренную флягу, предложил Полуянову: — Виски. Двенадцатилетка. Из Ирландии. Очень рекомендую.
— Надо хоть познакомиться, — усмехнулся журналист. — Меня Дима зовут.
— Мент? — уточнил Золотой. — То есть, пардон, полицейский?
— Нет.
Выспрашивать дальше толстяк не стал. Сделал добрый глоток вискаря, передал флягу Полуянову:
— Давай, не брезгуй. Я не заразный. — Поежился, обхватил необъятное тело руками, посетовал: — Меня всегда морозит, если про Ирку речь. И выпить хочется… Чего она опять натворила?
«М-да, а Стеклова, похоже, личность известная! — подумал Полуянов. И упрекнул себя: — Чего стоило, прежде чем к Золотому идти, хотя бы погуглить ее? Нет, понадеялся на слова Изабель, что подруга, мол, полный ноль, ничего из себя не представляет. Придется ориентироваться на месте».
— А я и про прежние подвиги Стекловой не слишком осведомлен, — виновато улыбнулся он.
— О, так вы многое потеряли! У нее же целое, можно сказать, портфолио, неужто не знаете? Не видели ее самую известную серию — «Чаепитие с мертвым»?
— Нет, — пожал плечами Полуянов.
— Впрочем, я понял. Вы нормальный человек, от всей этой грязи далеки, — льстиво произнес Золотой. — А вот в наших кругах про «Чаепитие с мертвым» говорили. Ну, и в «XXX-пресс» написали. Короче, это серия постановочных фотографий. Модель — и мертвец. Оба — за чайным столиком. Лицом к лицу. Руки переплетены.
— Какая мерзость! — не удержался Дима.
— А Стеклова считает — высокое искусство. — Золотой назидательно вскинул указательный палец: — В принципе, что-то в этом действительно есть. Противопоставление красоты — живой и мертвой. Безмолвный диалог. Пар от горячего чая тщетно пытается отогреть ледяное лицо…
— А где она трупы для своих съемок брала? — перевел разговор в практическую плоскость журналист.
— Ну, работники ритуальных услуг весьма корыстолюбивы, — усмехнулся Золотой. — И покойники под их юрисдикцией находятся как минимум дня по два.
— То есть она в морге снимала?
— Ну а где еще? Не в студию же трупы бомжей тащить? Могут неправильно понять. Проще моделек подогнать в морг, они существа подневольные, — презрительно скривился фотограф.
— А где конкретно съемки проходили?
— Ты все-таки мент, — вздохнул Золотой. Сделал добрый глоток, передал флягу Диме, приказал — голоском уже пьяненьким: — Пей. Тогда скажу.
Работа есть работа.
Дима глотнул. Золотой не соврал: виски действительно оказался отличным. И, кажется, был куда крепче традиционных сорока — горячая волна тут же обожгла горло, ударила в мозг. А фотограф захихикал:
— Хорошо пошла? Я туда абсента добавил и водки, авторский рецепт.
— Морг… — прохрипел Дима.
— Да, понимаю. Ты не расслабляешься. В каком морге Ирина снимала, я точно не знаю, вроде куда-то в Люблино ездила. Там больничка, на Шестом проезде. И при ней — скорбное заведение. — Золотой покачал головой и добавил обиженно: — Вот вы нас всех, кто post-mortum снимает, изгоями считаете. Огульно. Хотя на самом деле между нами — четкий водораздел. Я, например, всегда работаю только с согласия родственников. И по их заказу. Если мне письменного разрешения не дают, на выставках не представляю, тем более в сеть фотографии не выкладываю. А Ирина делишки свои втемную обтяпывает, а потом вернисажи устраивает. Вот представь, Дима, приходишь ты на выставку, а там фотография: модэлка чай пьет с твоей мертвой бабушкой. Что бы ты сделал? Придушил бы ту Стеклову. Или как минимум в суд на нее подал. Но ей пока везет, хитрюге. — В голосе его прозвучало искреннее сожаление. — Не нарвалась еще.
— Слушайте, — не удержался Полуянов, — да какая разница, тайно или с согласия фотографировать? В любом случае покой мертвых тревожить — это свинство.
Золотой отхлебнул из фляги. Развел руками:
— В жизни вообще полно свинства. Взять хоть виски. Отрава — но до чего завораживает. А тут одновременно: и тайна, и запретный плод. Ты, Дима, когда маленький был, украдкой не бегал на чужие похороны поглядеть?
— Как-то и мысли такой не возникало, — хмыкнул Полуянов.
— Значит, неглубокий ты человек, — сделал неожиданный вывод фотограф. — Я вот каждую субботу врал матери, что в кино, и сам на кладбище ехал. Ходил, смотрел. Пытался понять, что там, дальше. За черной стеной.
Но Диме совсем не хотелось философствовать. В чужом дворе, за полночь, на холодной «алкогольной» скамейке.
— Как вы со Стекловой познакомились? — спросил он.
— Да как со всеми, — грустно усмехнулся Золотой. — На презентации кто-то представил, рассказал, кто я есть, она потом и явилась: портфолио делать.
— Когда? — перебил Дима.
— Ну… года два назад.
— Кто вас познакомил?
— А я, что ли, помню? — ощетинился Золотой. — Ко мне эти тетки по пять штук на дню приходят. Вроде сослалась на кого-то, но на кого — не упомню, и не пытай.
— Хорошо. Что было дальше?
— Ну… я человека, бабу особенно, сразу вижу — правильная она, вся до мозга костей, или есть в ней чертовинка. Ну, и сразу понял: эту на многое развести можно. Сначала на шибари ее уговорил…
— На что?!
Золотой взглянул с укором — мол, элементарных вещей не знаешь, и снисходительно пояснил:
— Шибари, или сибари. Японская техника связывания. Боли не причиняет, но женщине эротическое наслаждение доставляет необыкновенное.
— То есть вы со Стекловой переспали, — подытожил журналист.
— Ну зачем так в лоб? — поморщился толстяк. — Я, знаете, не гусар, наскоком крепость никогда не беру. Жду, пока сами попросят. Они ведь, когда голыми позируют, всегда воображают, будто фотограф от вожделения умирает. Когда заканчиваешь съемку, говоришь одеваться, очень обижаются: «И это все?!»
— О᾿кей, — хмыкнул Дима, — я понял, она сама захотела. А дальше что?
— А дальше — заявила, что всю жизнь мечтала заниматься фотографией. Под руководством такого специалиста, как я. Способности у нее имелись. И мне действительно нужна была помощница. Чему-то я ее научил, многое она ухватила сама. С восторгом участвовала во всех моих проектах. Я даже подумывал о совместной выставке… и, может быть, о совместной жизни…
Золотой окончательно понурился, снова глотнул из фляги. Печально проговорил:
— Но не учел одного: знакомить со смертью можно лишь сильных духом. Тех, кто способен заглянуть за грань — и остановиться. А Иру царство тьмы, к сожалению, поработило. Полностью. Нормальных людей смерть должна расслаблять, а для Ирины, увы, она стала тяжелым наркотиком. Я сейчас думаю, Дима, что было бы, ухвати я самые первые симптомы? Когда она останавливала машину, чтобы сфотографировать со всех ракурсов сбитую на трассе окровавленную собаку. Когда получила каким-то обманным путем пароль к закрытому форуму судебных медиков и с упоением разглядывала снимки, сделанные во время вскрытий. Но я считал, что сам не без греха, и только посмеивался над ее забавами. Стал всерьез волноваться, только когда она аквариум разбила.
— Аквариум? — насторожился Полуянов.
— Ну, у меня дома стоял. Обычный такой, круглый. Жила в нем всякая мелочь — гуппи, гурами, никому не мешали. А однажды прихожу — вода вылита, а рыбешки мои на столе. Дохлые. Ирина, понимаешь, инсталляцию снять задумала.
«Да, — мелькнуло у Полуянова, — фантазия у девушки небогатая».
— Я ей, конечно, скандал закатил, а она в слезы. Искренне ничего не понимала, кричала: «Что такого я сделала? Подумаешь, какие-то рыбки! Я тебе новых куплю!» Ну, это и стало последней каплей. Я ей велел собрать чемодан и убираться.
— Когда это случилось?
— Пару месяцев назад.
«То есть до начала всех неприятностей с Изабель».
Полуянову вдруг стало жаль нескладного, несчастного толстяка. Утешить бы его сейчас, не допрашивать. Однако он решительно произнес:
— Вы знакомы с Изабель Истоминой?
— С проклятой черномазой? — усмехнулся Золотой. И в ответ на Димин недоуменный взгляд пояснил: — Это Ирка ее так называла. Они когда-то подругами по команде были. Синхронным плаванием занимались, подавали большие надежды. Но однажды Изабель чего-то там напортачила, и их обеих из сборной выгнали. Истомина — та вроде даже и не расстроилась, она все равно из спорта уходить собиралась. А Ирина мечтала выйти в чемпионки. Но, повторюсь, из-за проклятой черномазой путь к высшим достижениям ей оказался закрыт. — Фотограф снова потянулся к своей чудо-фляге.
— Минуточку, Георгий Васильевич, — перехватил емкость Полуянов. — Еще два вопроса, а потом пей хоть до дна.
— Слушай, кто ты все-таки такой? — раздраженно произнес толстяк. — На мента не похож. Журналюга?
— Нет, — открестился Дима от любимой профессии. — Меня Истомина наняла.
И коротко, емко — по-журналистски! — рассказал фотографу о злоключениях Изабель.
Толстяк слушал, разинув рот. Когда Дима умолк, потряс головой:
— Бред какой-то! Натурально, психический бред. Вы думаете, это Ирка забавляется? Хотя… почерк ее, чего спорить. Мстит за давние обиды? Но они обе со спортом лет десять назад покончили, не меньше! Почему вдруг сейчас?
— Не знаю, — вздохнул Полуянов.
— Впрочем… — Фотограф теперь разговаривал будто бы сам с собой. — У сумасшедших голова как-то по-особому устроена… Мы ведь с Ириной не только из-за творческих разногласий расстались. Я ее в последнее время просто бояться начал. Могла взорваться из-за любой мелочи, чашки, например, разбитой. Кричала, на пол падала. Полагаю, в ней давно уже сидела болезнь. Мне бы ей врача хорошего найти — а я ее просто выгнал…
— Как далеко Стеклова может зайти в своих забавах? — хмуро спросил Полуянов.
— Однажды во время скарфинга она меня едва не задушила. Очень даже по-настоящему. «Скорую» пришлось вызывать. Все, Дима. Два вопроса ты задал. Возвращай флягу.
— Золотой, а ты любил ее? — Полуянов не сводил с толстяка глаз.
Тот сглотнул, опустил голову.
— Соврать тебе, что ли? Ладно, не буду. Все ж таки выпивали вместе. Да, любил. И боялся. А сейчас — не люблю. И еще больше боюсь.